Привычное и непознанное, мгновенное и необъятное, трижды уже явившееся ему не в умозрительных рассуждениях, а явившее ему (уже трижды!) факты, сводящие с ума своей невозможностью и абсолютной реальностью.
   И тут из-под этой оглушающей мысли вывернулась другая, махонькая, но вполне заслуживающая возгласа "эврика!" Странное оцепенение ушло, и Алексей, подоткнув подушку, улегся. Поворочался, пробормотал: "утро вечера мудренее", уже точно зная, что утром - прощай, Ялта! А вечером - да поможет Аэрофлот! - он нажмет кнопку звонка у двери, чей адрес мелкими загогулинами указан на белом картонном прямоугольнике.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   Вечер старательно красил окошко густеющей синевой, сумерки заползали в комнату, подступали все ближе и ближе. Но Иван, следуя собственноручно изготовленному лозунгу на стене мастерской, старательно экономил электроэнергию. И только ткнув паяльником вместо проводки в собственный палец, чертыхнулся и нажал кнопку настольной лампы-переноски. Окно, словно в ответ, мгновенно загустело чернотой, темнота разбежалась по углам.
   Иван, удовлетворенно хмыкнув, взял отброшенный было паяльник и, уже ничем не отвлекаемый, продолжал работать, насвистывая по привычке. "Эх яблочко, куда катишься..." Радиоточка за спиной распевала про миллион алых роз, что, впрочем, не мешало Ивану ни паять, ни насвистывать свое "Яблочко".
   Легкими движениями он орудовал в хитросплетениях желтых проводков, каждое касание жальца паяльника оставляло серебристую слезку олова. Иван был доволен - работа ладится. "'Послушаю последние известия,- подумал он,и буду закругляться".
   И тут радио, словно услышав, поперхнулось на полуслове, помолчало и неожиданно громко сказало: - Здравствуйте!
   Иван вздрогнул, поднял голову. Прямо перед верстаком стоял невысокий щупловатый парень и как-то нахально ухмылялся. Глаза у парня тоже были нахальные. Иван заметил сразу и это ему сразу не понравилось.
   - Вы будете Иван Петрович Жуков?
   - Ну я,- хмуро подтвердил Иван, подумав мимоходом, что не иначе пробки у нежданного посетителя перегорели, сам ввернуть новые не может. Ну, коли трешку ему девать некуда, я вверну.
   Но следующий вопрос прозвучал совершенно неожиданно: - Что же вы, Иван Петрович, не по специальности трудитесь? - спросил парень и подмигнул.
   "Чего ему надо?" - начал злиться Иван и, берясь за паяльник, спросил: - Чего надо?
   То ли неожиданный визитер неверно истолковал жест Ивана, то ли начало для чего-то ему нужного разговора складывалось не так, как надо, он вдруг посерьезнел, нахальство уплыло из глаз: - Да не сердитесь, Иван Петрович. Я ведь по делу. Посмотрите-ка вот эту книжицу.
   Иван снова отложил паяльник, медленно поднял взгляд.
   - Что за книжка еще?
   Жуков оглядел протянутую ему книгу. Синяя обложка, вверху белыми буквами - "На кругах времен". Поскольку это название ничего ему не говорило, Иван, равнодушно повертев книжицу, хотел было вернуть ее, обозлясь внутренне и на разговор какой-то непонятный, и на себя за то, что никак разговор этот ненужный не оборвет - вон еще работы сколько - но тот сказал многозначительно: - Не торопитесь. Загляните-ка в оглавление...
   Иван нехотя раскрыл книжку, заглянул в конец, медленно прочитал первое название, второе, третье и остолбенел. На мгновение зажмурясь, мотнул непроизвольно головой и снова посмотрел в оглавление. Четвертая строка осталась на месте, некрупными черными буковками было набрано: "Случай с монтером Жуковым". Не понадобилось и мгновения, чтобы увязалось в одно и название сборника, и название одной из повестей, и фамилия автора, которая сначала скользнула мимо сознания - мало ли на на свете однофамильцев. И всплыло в памяти с пугающей резкостью то, что Иван давно держал под спудом, чтоб не лезло, не будоражило душу.
   - А вы кто будете? - наконец спросил Иван.
   - Алексей Иванович Решетилов,- готовно откликнулся тот и снова подмигнул.
   - Постой, постой,- недоверчиво вскинул бровь Иван, радуясь одновременно, что завязывающийся разговор отодвинет хоть чуть-чуть в сторону то, что снова толкнулось в его жизнь.- Ты не Ивана ли Александровича сынок?
   - Его, его,- весело подтвердил парень.
   Иван пригляделся - точно он. Бегал пацаном, класса на три младше. Шустрый был, в драку лез со старшеклассниками. Лет двадцать назад это было, а смотри, не забылось.
   - А чего тебя аж сюда занесло?
   - А тебя? - вопросом ответил тот.
   - Ну, меня,- не нашелся, что сказать, Иван и перевел разговор: - А где работаешь?
   - Да тут неподалеку...
   Иван понял - не хочет говорить. Почему - непонятно, ну да ладно, как хочешь.
   - И кем?
   - Да как сказать? Монтером вроде,- ухмыльнулся тот, и заторопился: Знаешь что, Иван Петрович, я тебе эту книжку оставлю, на днях забегу,- и не ожидая ответа, шагнул к двери, обернувшись на ходу: - Книжку-то не посей, библиотечная,- и снова нахально подмигнул...
   Ходьбы до дому Ивану было минут десять - общежитие для малосемейных, где ему выдали года три назад отдельную комнату, находилось в семи кварталах от электростанции. Кварталы, привычный к точности, Иван специально посчитал. Однажды попробовал даже подсчитать, сколько шагов от дому до работы, но, не дойдя до тысячи, зазевался, сбился и, посмеявшись над собственной дотошностью, подсчеты эти отставил. Главное - неподалеку. И все нужное под боком - работа, магазины всякие, даже баня всего в двух кварталах. Так что жизнью своей Иван был вполне доволен и потому еще, что тогда, три года назад, после того самого "случая", он в панике удрал из родного городишки куда глаза глядят и, оказавшись здесь, вполне мог устроиться куда хуже. Скажем, на работу надо было бы переться в другой конец города, да еще с тремя пересадками. Гастроном был бы не за углом, а через две трамвайные остановки. Да много ли нужно человеку для неудобства? Гвоздь в башмаке - махонький, но, как запомнилось Ивану еще со школьных уроков литературы, "кошмарней трагедии Гете".
   В общем, жизнью Иван был доволен. И только где-то почти у донышка сознания сидел и в самый неожиданный момент остро ковырял, нарушая привычное равновесие, тот самый "случай". Правда, в последнее время Иван, попривыкнув к новому городу, к новой работе, все реже и все с меньшей отчетливостью вспоминал случившееся с ним по собственной глупости. И даже в глубине души надеялся, что "гвоздик" утомится ли, или затупится, и станет все по старой поговорке: было и быльем поросло. Но "гвоздик" не тупился, он только поджидал. Вот и сейчас вылез неожиданно, претворившись в книжку, принесенную нахальным земляком...
   Ходьбы Ивану до дому было минут десять. Но путь, который он выбрал, нельзя назвать даже окольным - если нанести его на карту города, вышла бы такая путаница линий, что никакой самый заядлый разгадыватель лабиринтов, печатаемых в журналах для проверки смекалки читателя, не смог бы разобраться в Ивановом маршруте.
   Жуков сначала отправился в гастроном. Подождал, пока у кассы набралось побольше народу и только тогда пр-истроился в хвост. Такую же операцию проделал и у прилавка. В результате на покупку пачки пельменей ушло полчаса. Покупка эта, к слову сказать, была вовсе не обязательной, поскольку дома в собственноручно сконструированном холодильнике лежали две точно такие пачки. Потом Иван зашел в хлебный. Но то ли булки, выставленные на прилавке, то ли девчонки-продавщицы ему не понравились, но он недовольно буркнув что-то, зашагал в другую булочную, до которой лучше бы доехать на трамвае, поскольку три остановки все-таки. Но Иван отправился пешком. Однако, как говорится, сколько веревочке ни виться...
   В восьмом часу Иван тыкал ключом в замочную скважину.
   Дорога домой на сей раз заняла не десять обычных минут, а добрых полтора часа. Конечно, Иван понимал, что выглядит это все глупо - книжка-то весь этот путь проделала вместе с ним, и вот она - лежит на подоконнике.
   "Гвоздик" спокойно ждет, пока Иван уймется - прочитатьто все равно придется. Но Иван никак не мог уняться.
   Вскипятил на плитке воду, бросил пельмени, подождал, пока всплывут. Потом... В общем, на поварские развлечения, трапезу и уборку ушло еще около часу.
   Из-за "стены донеслись позывные программы "Время".
   Но телевизор сослужить Ивану службу на сей раз не мог - он лежал в углу аккуратно разложенными на газете кучками разноцветных деталей. Иван додумался, как обыкновенный "Рекорд" перекомпоновать так, чтобы можно было повесить на стену, как картину. Но разобрать разобрал, а собрать не собрал, о чем сейчас пожалел - еще на полчаса можно было отодвинуть возвращение туда, куда ему возвращаться не хотелось, хотя и тянуло иногда, как.омут тянет заглянувшего в него человека.
   Телевизор не работает, не идти же к соседям, совсем было бы глупо. Да и с соседями по этажу Иван по нелюдимости только "здрасьте - до свиданья", а тут вдруг видите ли желательно посмотреть программу "Время"... , сплюнул, сердясь на себя за мальчишество, и решительно шагнул к подоконнику. Потом оглядел комнату, повернулся к койке, но, вспомнив, что читать лежа вредно, придвинул к столу табуретку и, подложив аккуратно газету, перелистал книгу, дойдя до нужной страницы, где сразу под знакомым уже заголовком значилось ГЛАВА ПЕРВАЯ...
   "Павла Федоровича я заметил издалека, он как раз подходил к газетному киоску. Конечно, мне и в голову не пришло, что эта обычная, каждодневная встреча на сей раз обернется так. Павел Федорович уже расплачивался, когда я подошел. Он выложил полтинник, получил тридцать копеек сдачи и десяток экземпляров районки за сегодняшнее число. Это было явным свидетельством, что в газете напечатана его очередная заметочка, потому что в таком случае он на радостях скупал полтиража.
   - Привет, Павел Федорович!
   - А-а, привет.
   - Что, напечатали?
   - Ага, статейку дал. Не читал? - он вытащил из пачки газету, развернул и показал: - Вот, внизу.
   Внизу крохотными буковками, кажется, этот шрифт называется нонпарель, под заголовком "Дар жителя нашего города" сообщалось, что этот самый житель, а именно монтер Жуков И. П. подарил музею коллекцию старинных монет. За что Павел Федорович от имени совета музея выражал тов. Жукову И. П. благодарность.
   Ивана Жукова я знал с детства - мы с ним учились вместе до седьмого класса. Был он детдомовский, родни никакой и после седьмого - в те годы это называлось неполно-среднее образование - подался в ремесленное училище. Исчез Иван надолго. Но когда три года назад, после института, я вернулся работать в наш райцентр, Жуков уже был здесь. Из одноклассников в городе, кроме нас двоих, не осталось никого - это мы с Иваном выяснили при первой же встрече. Выяснил, вернее, я, так как Иван и в детстве особенной разговорчивостью не отличался, и с годами это его достоинство не уменьшилось.
   - А Толик? - спрашивал я.
   - Плавает.
   - А Сережка?
   - Не знаю.
   - А Юрка?
   - Геолог вроде,- отвечал он сверху.
   Сверху - потому что, повиснув на монтерских "когтях", Иван подкручивал крепление изолятора, а я, задрав голову, стоял у подножья столба.
   С тех пор встречались мы с Иваном не так уж редко, но все больше как-то мимоходом. Однажды я увидел его на бульваре с красной повязкой на рукаве. То, что Иван ходит в дружинниках, меня не только не удивило, а скорее даже как-то обрадовало. Еще в школе мы заметили, что обычно спокойный., даже хмурый, Иван, увидев подвыпившего прохожего, буквально синел. По собственному его неохотному признанию, пьяниц он ненавидел "смертным боем". И вот теперь эта повязка на рукаве лучше множества слов подтвердила, что Иван Жуков нисколечко не изменился с тех, уже давних, школьных времен.
   Года два назад он записался к нам в библиотеку. Первое время книги брал и возвращал регулярно. Читал, как говорится, "направленно" - одну фантастику. Как-то я спросил его: - Не надоели тебе эти сказки?
   - Надоели,- неожиданно ответил он.
   - Так зачем берешь? - удивился он.
   - Надо,- хмуро ответил Иван и, сунув в карман томик "Современной фантастики", ушел.
   Потом он вдруг перестал появляться. Может, занят, а может, все, что хотел, перечитал, или того больше - личную библиотеку завел. Но вот остался за ним долг - это плохо. Тем хуже, что "Машина времени" Уэллса была у нас в библиотеке только в двух экземплярах, и вот один из них застрял у Жукова. По просьбе заведующей я написал должнику две открытки, но они, как выражался один мой приятель, "остались глазом вопиющего в пустыне". Вспомнив сейчас об этом, я подумал, что хочешь не хочешь, а придется все-таки сходить к должнику домой, иначе пленницу не выручишь, если она еще жива, конечно.
   - Я всегда говорил, что успех музея в поддержке общественности,- с чувством произнес Павел Федорович, увидев, что я пробежал заметку.
   - Хороша общественность - музею монеты дарит, а в библиотеке книжки зажиливает!
   - Ты Жукова знаешь? - обрадовался Павел Федорович. - Еще бы.
   - Вот хорошо-то! - еще больше обрадовался Павел Федорович.
   - Да что такое? Что с того, что я Жукова знаю?
   И тут Павел Федорович еще раз напомнил, что вся общественность должна помогать процветанию музея и в данном случае я тоже, как представитель этой самой общественности. Моя помощь, по мнению Павла Федоровича, заключалась в следующем. Дело в том, что Жуков, принеся монеты в музей, на все вопросы отвечал невнятно - то ли нашел, то ли купил. А под конец, обозлившись на расспросы, сказал: "Берете - берите, а не надо - и мне сгодятся..." Павел Федорович, конечно, тут же отступился, но беспокойство прочно поселилось в его душе. Беспокойство это питалось сугубо научными опасениями: из популярной литературы Павел Федорович хорошо знал, какой вред науке наносят самодеятельные археологи. Расковыряв случайно найденный клад, они берут то, что им представляется ценным, а всякие там черепки, костяшки, посчитав мусором, так и оставляют. И гибнут ценнейшие материальные свидетели, которые опытному человеку могли бы рассказать удивительно много, а может быть даже, и произвести целый переворот в научных представлениях современников.
   Все это Павел Федорович выложил мне в один присест и спросил: Согласен?
   - С чем,- с переворотом в научных представлениях?
   - Э,- обиделся Павел Федорович,- я же серьезно, а тебе только шутки шутить.
   - Да ладно, с чем же согласиться я должен?
   - Надо поговорить с Жуковым. Может, он и в самом деле нашел их на каком-нибудь чердаке. А если раскопал? Вот это точно надо знать.
   - Ты же с ним говорил?
   - Мне не сказал. А тебе, может, скажет. Вы же знакомы.
   Конечно, если бы не нужно было выручать Уэллса, я увернулся бы от выполнения своего "общественного долга", но поскольку к Жукову идти надо было так или иначе, я согласился, чем обрадовал Павла Федоровича несказанно...
   Так вышло, что обещание свое мне пришлось выполнить в тот же день. Как на грех "Машину времени" спрашивали трижды, и когда какой-то очкарик-десятиклассник вежливо попросил ее же, я окончательно решил сегодня же вечером отправиться к Жукову. Посмотрев в формуляре адрес, я даже обрадовался: совсем недалеко, чуть ниже соборного парка...
   Свернув с Почтовой на Александровскую, сразу же на воротах второго от угла дома я заметил нужный номер - 170. Во дворе какая-то тетка, хозяйка, видимо, кормила цыплят. Приоткрыв калитку, я поздоровался и спросил: - Иван Жуков здесь живет?
   - Здесь,- ответила тетка и, прикрикнув на суетившихся цыплят: "кыш!", добавила: - Только пришел. Позвать или зайдете?
   - Зайду, пожалуй.
   -- Ну так из сеней направо...
   Из-за двери послышалось: - Вы, тетя Вера?
   В комнате скрипнула пружина, послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял Жуков. Приходу моему он не удивился нисколько, только сказал: - А, это ты...- и, помолчав, добавил: - заходи.
   Сейчас я понимаю, что если бы заговорил с Жуковым сразу о монетах, ушел бы несолоно хлебавши. Но по чистой случайности, вовсе не из предусмотрительности, я заговорил с ним совсем о другом. Больше того, я не стал поминать ему его долг, поскольку сразу заметил на этажерке знакомый корешок. Я просто спросил, усевшись на пододвинутую табуретку: - Что не заходишь?
   - Да так, дела,- неохотно буркнул Иван, и тут бы нашему разговору и закончиться, но случиться этому я позволить не мог, помня надежды Павла Федоровича, - Ты ведь фантастикой интересовался?
   В глазах Жукова вспыхнули злые огоньки.
   - Вот на днях Азимова получили. Хотя, признаться, я твоего интереса к фантастике не разделяю. Особенно вот такого рода,- я деликатно кивнул в сторону этажерки.
   Жуков меня не перебивал.
   - Конечно, от Уэллса до Азимова расстояние такое же, как, скажем, от телеги до электровоза. Но, по-моему, разница тем не менее внешняя. Потому что передвигаться во времени одинаково невозможно ни на уэллсовской машине, ни в азимовских капсулах.
   - Как знать...- неожиданно сказал Иван.
   Я опешил.
   - Уеду я отсюда...- вдруг глухо сказал он.
   - Чего так? - удивился я неожиданному повороту.- Куда уедешь?
   - А куда-нибудь...- обронил Иван и замолчал, Видно было, что продолжать ему об этом не хочется.
   Глянув на часы, я решил, что пора собираться восвояси и самый раз спросить Жукова о монетах.
   - Слушай, Иван, в газете сегодня о тебе заметка есть. Видел?
   - Еще чего? - удивился Жуков.- Какая заметка?
   Я полез в карман, достал специально захваченный на этот случай номер. Иван прочитал внимательно, усмехнулся. И тут я и спросил его напрямик: Слушай, а откуда у тебя эти монеты?
   Иван помолчал, потом встал, прошелся тяжело до комнате и, резко обернувшись, спросил: - Погулять не хочешь?
   - Пройтись, что ли?
   - Ну, не на свадьбе же,- усмехнулся он.- Так пройдемся?
   - Чего же...
   Жуков вышел в сени, что-то копался там минут пять, вернувшись в комнату, достал из шкафчика электрический фонарик, сказал: - Пошли...
   В сенях он взял прислоненный к стенке небольшой продолговатый сверток и пропустил меня вперед.
   Уже совсем стемнело. Иван шагал быстро и уверенно, я едва поспевал за ним - все это было мало похоже на прогулку.
   - Куда это мы летим? - спросил я его в спину.
   - Сейчас придем,- бросил он не оборачиваясь, но все же сбавил скорость.
   К соборному парку мы падошли с нижнего конца - вход был с противоположной стороны. Жуков огляделся - в чахлом свете редких фонарей улица была пустынной - местный "бродвей" лежал в двух кварталах отсюда, вся толкотня сейчас там.
   - Лезем здесь,- скомандовал Иван, бросил через ограду свой сверток и полез следом. Стараясь не зацепиться за декоративные пики, которые ничем не уступали своим недекоративным родичам, я перелез через ограду и сказал Ивану: - Хороша прогулочка. На любителя.
   Жуков промолчал, посветил фонариком, буркнул: - Сюда...- и, продравшись через кусты, мы оказались на крохотной полянке.
   - На, свети,- ткнул он мне в руки фонарик и, присев на корточки, стал разворачивать свой сверток. В желтом пятне света остро сверкнула заточенная кромка маленькой саперной лопатки.
   Иван взял лопатку, сказал снова: - Свети,- и примерившись, очертил лопаткой неровный квадрат.
   "Неужели у него здесь монеты закопаны? - мелькнула мысль.- Часть отдал в музей, а часть оставил здесь, И сейчас забрать решил?" Тем временем Жуков аккуратно поддел лопаткой дерн толщиной пальца в два и отвалил пласт в сторону.
   - Ну, а теперь гляди,- сказал он, отложив лопатку.
   Я всмотрелся в черный квадрат свежей земли и вдруг - я не поверил глазам - чуть в стороне от центра квадрата в луче фонарика тускло блеснула большая монета. Секунду назад ее не было!
   "Когда же он успел подбросить ее?" - мелькнула нелепая мысль и тут же исчезла: прямо на моих глазах из земли высунулась наполовину вторая монета с тонкой насечкой по бортику.
   - Слушай, что же это такое? - спросил я неожиданно осевшим голосом.
   - Смотри, смотри,- ответил Жуков, осторожно высвободил застрявшую в земле монету, положил ее рядом на траву, туда же небрежно бросил вторую.
   Мы просидели на корточках полчаса, и за это время из земли - именно из земли, потому что больше им взяться было неоткуда, вынырнули еще семнадцать монет - маленьких и больших, блестящих и тусклых, с понятными и непонятными надписями. Потом они пересталипоявляться, и минут через пять Иван сказал: Все, сегодня больше не будет...- и аккуратно взяв пласт дерна, положил его на место и притоптал.- Пошли...
   - Слушай, что же это такое? Ты толком мне сказать можешь?
   - Могу,- ответил Жуков.- Потом.
   - Ну, а те, что в музей сдал, ты здесь нашел?
   - Нет.
   - А где?
   - Пошли,- вместо ответа сказал Иван и, не дожидаясь нового вопроса, поднял снова увязанную в тряпку лопатку и зашагал к выходу из парка. Сообразив, что пока Жуков сам не решит сказать, слова из него не вытянешь, я замолчал. А предчувствие, что мне предстоит услышать нечто невероятное, крепло с каждой минутой, пока мы выбирались из кустов на освещенную аллейку к выходу. Иначе на кой черт было показывать мне это поразительное место?
   Выйдя из парка, мы свернули на улицу Танкистов и через квартал Иван облегченно сказал: - Открыто...
   "ЗэЗэ" была набита битком. Иван помрачнел, но поужинать где-то нужно было. Мы кое-как протиснулись к угловому столику, который, судя по всему, вот-вот должен был освободиться. Два осоловевших приятеля с надеждой пересчитывали медяки, так и сяк раскладывая их на скользкой пластмассе стола. Судя по их осанке, надежда отыскать в кармане завалявшийся рубль была несбыточной.
   И все-таки, чтобы уразуметь это, им понадобилось минут пятнадцать. Шашлычная гудела, в полной мере оправдывая свое неофициальное название "Зеленый Змий". Иван еще раз огляделся и, нахмурясь, сказал: - Ладно, завтра мы сюда с нашими ребятами заглянем. Давно эту рыгаловку прикрыть пора...
   ...Первой мыслью было - разыгрывает.
   Но Жуков, машинально тыкая вилкой, рассказывал ровно, неторопливо и только в глазах его, когда он взглядывал прямо, появлялось какое-то беспомощное выражение.
   - Не веришь? - вдруг вскидывался он.- Думаешь, вру?
   - Верю,- как можно спокойнее отвечал я, хотя в голове колотилась мысль: да может ли быть такое?!
   Когда мы вышли из "ЗэЗэ" перед самим уже закрытием, Иван остановился и сказал: - Ты только не трепись об этом. Все равно никто не поверит...
   Я кивнул и, ошалевший от двухчасового рассказа, побрел домой.
   Ночью мне снились рыцари, чавкающие повидлом, огромные трехкопеечные монеты, резиновые пружанки, некто по прозвищу Собака и самая обыкновенная желтая собака.
   Кот натягивал огромные сапоги и рассуждал об экзистенциализме...
   Проснулся наутро я совершенно разбитым. И, хотя накануне кроме чаю я не пил ничего - с тем самым ощущением, которое знакомо каждому, кто накануне несколько переборщил в соревновании с Бахусом. Встав, я принялся лечиться по системе йогов. Системе этой меня обучил еще в студенческие времена Сережка Андреев. Правда, насчет принадлежности этой системы йогам я еще тогда сомневался, поскольку, как известно, йоги водки не пьют, так что система такая им вроде ни к чему. Но так или иначе Сережкин способ помогал хорошо, и через полчаса я чувствовал себя вполне сносно. И все-таки что-то мешалс.
   Это "что-то" была пугающая уверенность, возникшая на грани сна и пробуждения и крепнувшая с каждой минутой: Жуков не врал.
   Откуда она взялась, эта уверенность, я не понимал, и это раздражало еще больше.
   Натянув брюки, я почувствовал оттягивающую карман тяжесть и вспомнил монеты... Осмотрев и ощупав каждую, я снова ссыпал их в карман...
   Челюсть у Павла Федоровича отвалилась, когда я, подняв его с постели, небрежно сунул ему под нос наугад вынутую из кармана монету. А когда я высыпал перед ним целую горсть, он икнул и схватил меня за плечо: Откуда?! Да ты понимаешь, что это такое?!
   - Одевайся и пошли,- сказал я, и он, довольно удачно попадая в рукава, оделся, время от времени повторяя: - Нет, ты ничего не понимаешь. Я таких даже не видел! Это же уникумы... Половина, по крайней мере...
   Несмотря на расспросы, я не сказал Павлу Федоровичу откуда эти монеты. Мне вдруг захотелось проделать с ним тот же опыт, что проделал со мной вчера Жуков и увидеть свое вчерашнее выражение на физиономии Павла Федоровича, когда вдруг у него на глазах из земли начнут выскакивать монеты, как лягушки ир лужи.
   Когда мы прошли через весь парк и до нужной полянки оставалось несколько десятков шагов, из-за кустов послышалось урчанье мотора. А через минуту мы стояли у довольно глубокого с ровными стенками рва, который трудолюбиво прогрызал поперек полянки желтый канавокопатель. Для чего - под фундамент ли новой бильярдной или другого крайне необходимого культурного учреждения - не знаю.
   - Ну, в чем дело? - потянул меня за рукав Павел Федорович.
   И мне ничего не оставалось делать, как ткнуть рукой наугад под ближайший куст: - Вот тут валялись...
   Павел Федорович присел на корточки и, пошарив в траве, огорченно выпрямился.
   - А знаешь,- вдруг вспомнил он,- я ведь тоже гдето здесь,- он осмотрелся,- нашел в прошлом году монету - талер Сигизмунда...
   Конечно, здесь - уж это я знал точно. И так же точно я знал, что прохода, по которому вернулся домой первый в мире изобретатель машины времени Иван Жуков, больше не существовало. Тончайшее равновесие сопряженного времени рухнуло под трудолюбивым ножом канавокопателя. Единственное достоверное доказательство истинности рассказа Ивана Жукова исчезло навсегда...