- Здравствуйте, Мария Федоровна!
   Соседка пригляделась, всплеснула руками: - Алеша! Приехал! А мама с папой твои только позавчера уехали, а...- Алексей терпеливо ждал, торопиться некуда, и, наконец, Мария Федоровна охнула: -да что это я, тебе же ключ оставили...
   Три дня пролетели, как один. В первый же вечер явился доктор Гриценко - такой же худющий, только с неожиданной бородкой. На вопросительный взгляд пояснил: специально отрастил под Айболита. Детишкам нравится.
   Просидели допоздна. Новостей было немного. История с дротиком, как и следовало ожидать, закончилась хэппиэндом: Сергей женился на Насте, которая давно уже, еcтественно, не практикантка, а заведует библиотекой. Дети-, шек двое.
   - ...и так далее,- заключил Сергей свое кратенькое повествование и принялся расспрашивать Алексея о житьебытье. Алексей тоже особенно не распространялся. Но доктор (в тот момент Алексей не придал этому значения) неожиданно спросил: - Слушай, а твой батя говорил, что ты какую-то машинку придумал? Что за машинка?
   - Машинка? - недоуменно посмотрел на него Алексей.- А, ну да. Придумал.
   - Ну? - доктор смотрел выжидательно.
   - Сенсокоммуникатор,- Алексей пожал плечами,проще говоря, мыслеприемник.
   - Трудно сделать такой прибор? - прищурился Гриценко.
   - Придумать было трудно,- пожал плечами Алексей,а сделать... Был бы паяльник,- пошутил он и добавил: - да ну его, надоели все эти железяки электронные. Ты мне лучше скажи...
   Разговор еще повертелся вокруг каких-то малозначительных событий, кого-то вспомнили и, наконец, доктор засобирался, на прощанье объявив: Завтра ждем. Пир в честь высокого гостя. Понял?
   - Понял.
   - Ну и лады. Там еще кой о чем поговорим...
   Алексей отложил книжку, краем глаза покосился на календарь - третий день он дома, летит время. "Летит, летит!" - буркнул он и перевернул страницу.
   "Неподалеку от полуострова Флорида разместился знаменитый "дьявольский Бермудский треугольник". Знаменит же он тем, что здесь, как утверждают, таинственно, не успев подать сигнал бедствия, исчезают суда и самолеты.
   Не тонут, не падают в воду - просто исчезают, не оставляя следа. Как сообщает иследователь Т. Сандерсон, который, по его словам, собрал все данные о таинственных исчезновениях, это не единственный зловещий район. Сандерсон, проанализировав все данные, с удивлением обнаружил, что таких трагически странных районов на Земле ровно десять..." "Много опасностей таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов американского штата Северная Каролина к северу от так называемого "Бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом районе исчезло не менее тысячи судов.
   Какая сила (или силы?) действует в этом районе Атлантики, не может объяснить ни один ученый. Вспомним случай с "Кэррол Диринг". Эта шхуна, пересекая Атлантику, неожиданно исчезла. Ее обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех пяти мачтах подняты, но на борту ни души. По сообщению такого достоверного источника, как журнал "Нэшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы, наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день - загадка"...
   "5 декабря 1945 года при идеальной погоде с базы Форт-Лодердейл поднялась в небо "Эскадрилья-19" в составе пяти бомбардировщиков-торпедоносцев под командой лейтенанта Чарльза Тэйлора. Через 65 минут диспетчер базы услышал тревожное сообщение Ч. Тэйлора: "...мы находимся на грани катастрофы... кажется, сбились с курса..." Для обнаружения терпящих бедствие в воздух поднялся военный гидросамолет. Но и с ним связь вскоре прервалась. Всего же в Бермудском треугольнике с 1945 года погибло свыше ста больших и малых судов и около двадцати самолетов. Но это не единственное место, где отмечены столь странные происшествия. В районе между Японией, островом Гуам и Филиппинами так много пропало без вести кораблей и самолетов, что японское правительство официально объявило его опасной зоной..." Такие сообщения появлялись и появляются в газетах всего мира не один десяток лет. Но, конечно, вряд ли кто станет утверждать, что читателю становится известно обо всех подобных происшествиях. И если уж большинству таинственных случаев находятся самые различные, в том числе и абсолютно невероятные объяснения и толкования, то случаи никому не известные даже на такие объяснения рассчитывать не могут. Последнее замечание при всей своей ясности скрывает в себе принципиальное обстоятельство. Ведь все имеет первопричину, все имеет начало. И кто может поручиться, что в числе событий, оставшихся неизвестными, не лежит ключ к пониманию всех остальных - известных, но так и не понятых?
   ...На рассвете 17 апреля 1945 года три танко-десантных корабля ВМС США подошли к пустынному побережью Шлезвиг-Гольштейна в пяти милях севернее порта Хальтштадт. С каждого из кораблей были спущены по четыре десантных катера, и через час на берег высадились последние солдаты полуторатысячного десанта морской пехоты и семьдесят легких танков М-41. В задачу части oтряда с приданными ей десятью танками входило блокировать Хальтштадт. Остальным танкам с десантом на борту предстояло форсированным маршем двинуться в глубь Германии. Уже стало известно, что накануне войска маршала Жукова начали заключительные операции по овладению Берлином. И высаженный у Хальтштадта амеркианский десант был одной из многих ударных групп, в задачу которых входило на конечном этапе войны оккупировать как можно большую часть территории Германии.
   Когда группа блокирования на полной скорости проскочила пять миль, отделявших место высадки от окраин Хальтштадта, командир группы майор Холкнер, высунувшись из люка передового танка, даже присвистнул от удивления: - Ну и поработали ребята!
   Танки круто затормозили у края огромной воронки, добрых пяти километров в диаметре. На всякий случай Холкнер сверился с картой, потом заглянул в тоненький справочник, выданный ему перед операцией: "Хальтштадт. Порт. Население 138 тысяч... Четыре завода по производству... Исследовательские лаборатории флота...", и захлопнув книжку, вызвал по рации командующего высадкой коммодора Фланга, находившегося на борту одного из десантных кораблей.
   Фланг ничего не знал о налете авиации на Хальтштадт, но, выслушав доклад майора Холкнера, рассудил, что вопервых, знать ему и не обязательно, и во-вторых,- поскольку блокировать нечего, эта задача отменяется. И, решив так, приказал майору Холкнеру полным ходом нагонять ушедшую часть десанта.
   Бессмысленность массированной бомбардировки Хальтштадта не удивила коммодора Фланга. Собственно, вся Германия уже лежала в руинах, налетами американской авиации с лица земли был стерт Дрезден и многие другие куда более известные, нежели Хальтштадт, города. Полгода спустя мир узнал о Хиросиме. И уж, конечно, никому не пришло в голову искать иное объяснение полному исчезновению Хальтштадта с лица земли, чем то, что пришло в- голову майору Холкнеру.
   Между тем такое объяснение существовало. Но до поры до времени, а, может, и навсегда, было, как пишут в старинных и некоторых современных романах, "скрыто покровом тайны".
   Алексеи, конечно, не подозревал и подозревать не мог, ее что в самом скором времени ему доведется заглянуть под этот самый "покров".
   - Фельдмаршал идет! - звонкий мальчишечий вопль распорол послеобеденную тишину. И сразу же хлопнуло окно, и раздраженный женский голос принялся на той же ноте честить хулиганов, мешающих людям отдыхать. "Гнев был громок, но справедлив,- подумал, усмехнувшись Алексей,- поскольку вопли под окошком никак не способствуют тому, что в Испании называется сиестой, а у нас проще и понятнее - вздремнуть после обеда".
   Но "хулиган" был уже далеко. А вопль его не только разбудил почтенную пенсионерку, но пал на более благодатную почву: через минуту на углу собралась целая компания - Алексею они были хорошо видны - в которой любой мог бы послужить прототипом знаменитого вождя краснокожих, прославленного пером О. Генри.
   Высокое внимание "вождей" на сей раз привлекла странная фигура, показавшаяся в конце квартала и тут же исчезнувшая за углом. Алексей отложил книжку и, откинувшись в отцовском самодельном кресле, предался, если воспользоваться несколько старомодным выражением, размышлениям.
   У городов, как и у людей, свои судьбы. Несмотря на некоторую банальность этого тонкого наблюдения, факт остается фактом. Многие маленькие городишки, именовавшиеся у Брокгауза заштатными, давно стали гигантами и даже всемирно известными. Иные же с грехом пополам дослужились до почетного звания райцентров. Но еще остались маленькие и, надо сказать, уютные городишки, непримечательные ничем и гордящиеся в основном тем, что по ухабистой центральной улочке проезжал куда-то Пушкин, ругая при этом городского голову последними словами за то, что теперь называется "состояние дорог". Проезжал Пушкин или нет, в точности неизвестно, но думать так приятно. Городского головы, естественно, давным-давно нет, а есть горисполком с председателем. Центральная улица вымощена на памяти старшего поколения, а года три назад и вовсе заасфальтирована. И отличается такой город от бывшего своего заштатного собрата, ставшего знаменитостью, только тем, что в большом городе большая промышленность, а здесь маленькая - хлебозавод, кожевенный, кирпичный, сыродельный и еще всякие другие. В большом городе дома побольше, здесь - поменьше. Короче говоря, маленький городок - это большой в миниатюре.
   Но была здесь, а кое-где есть и сейчас своя специфическая и обязательная достопримечательность. Кто живал в таких городах знает, что почти в каждом маленьком городке обязательно есть свой городской дурачок. Несчастные эти люди, несчастья свюего не сознающие,- народ совершенно безобидный. Не зря испокон веков к таким людям бытует трогательно сочувственное отношение. И странности их иногда могут оказаться преувеличенными. В детстве Алексей знал такого дурачка - немого Пантюшу. Немцы застрелили его в сорок третьем году на Первое мая, когда Пантюша явился на площадь, где до войны проходили митинги, и стал маршировать с разукрашенной рождественской звездой прямо перед окнами полевой жандармерии.
   Несколько лет спустя, уже после войны, в городке появился мужичок лет сорока по прозвищу Коля-Луду. В нем безусловно погиб великий путешественник. Причем все его предшественники и современники, двигаясь к цели самыми экзотическими способами (верблюды, папирусные лодки, собачьи упряжки, на своих двоих и т. д.), так и не додумались до способа, которым регулярно пользовался Коля,он путешествовал в пустых железнодорожных цистернах.
   В перерывах между путешествиями он колол дрова, ругался с мальчишками, если они уж очень приставали, и делал еще множество дел, за что регулярно перепадала ему миска борща, а то и стаканчик в любом доме, куда ему вздумывалось войти.
   Во время кампании против тунеядцев в городке не удалось обнаружить ни одного на предмет порицания по этой части. И тут кто-то вспомнил о Коле-Луду.
   Специальная комиссия внимательнейшим образом расспросила доставленного пред ее светлые очи Колю. И это внимание так растрогало его, что на все вопросы отвечал он охотно и даже с радостью.
   - Вы признаете, что вы тунеядец?
   - Да! - готовно отвечал Коля.
   - И не раскаиваетесь в этом?
   - Нет!
   - Что же, так и будете тунеядствовать??
   - Да!
   Надо сказать, что Коля, конечно, и понятия не имел, что такое тунеядец. А отвечал он готовно, полагая в простоте душевной, что надо отвечать, раз хорошие люди спрашивают, и старался изо всех сил.
   Безусловная Колина искренность убедила комиссию значительно быстрее и прочнее, чем все доводы участкового, попытавшегося было объяснить, что никакой Коля не тунеядец, а просто больной, безобидный человек - дурачок, иначе говоря.
   Но комиссия сочла нужным все-таки вмешаться в Колину судьбу, помочь как-то - и направила его на освидетельствование в областную психиатричку. Там Коле дали ведро и велели натаскать воды полную бочку, которая в экспериментальных целях была без дна. Коля принес два ведра, потом заглянул в бочку и присел рядом.
   На вопрос подошедшего санитара: "в чем дело?" - Ко" ля высокомерно ответил: - Что я вам псих - бездонную бочку наполнять?
   С чем его и отпустили - колоть дрова, ругаться с мальчишками и путешествовать в пустых цистернах.
   Но тот, появление которого мальчишечья братия приветствовала громкими криками "фельдмаршал!", был не совсем обычный дурачок.
   Из рассказа доктора Гриценко Алексей знал, что около полугода назад неизвестно откуда на центральной улице - Бульварной - возникла среди газона фигура, перемазанная с головы до ног, пардон, как бы это сказать помягче? в навозе.
   Кое-кому из старожилов почудилось в измятом лице его что-то знакомое, но вспомнить никто так и не смог, и решили - показалось.
   Одежка на будущем фельдмаршале (поскольку сначала был он безымянным) бросалась в глаза: на сером рваном кителе три ряда больших погнутых пуговиц, на правом плече пучок обвисших спутанных веревочек, а слева на груди прикрученная проволокой крышка от консервной банки.
   А тут вскоре в летнем кинотеатре пустили какой-то мексиканский фильм, где все полтора часа скакал по экрану на белом коне фельдмаршал Алонсо ди Гарсиа - в золотых эполетах и с здоровенными бляхами орденов на груди. Конечно, сходство пучка веревочных обрывков и ржавой консервной крышки с фельдмаршальскими эполетами и орденами было очевидно только мальчишечьему глазу, способному увидеть в плохо выструганной палке знаменитый оленебой Кожаного Чулка, но прозвище прилипло за неимением другого. Одновременно высокое звание фельдмаршальского дворца получила старая полуразрушенная водонапорная башня, поскольку здесь, как выяснила разведка, обосновался фельдмаршал.
   Но даже самые храбрые мальчишки не только не решались сунуть нос в эту самую башню, но даже, завидев ее нового владельца, покрикивали издалека, чего-то безотчетно побаиваясь,- понятно почему - это был не добродушно мычащий Пантюша, не развеселый чудик Коля.
   Гриценко рассказывал: - Однажды он прошагал мимо меня своим деревяннорасслабленным шагом, глядя перед собой отсутствующим взглядом, и что-то не то напевая, не то бормоча под нос.
   Я прислушался - бормотание было бессвязным, какой-то странный набор слов: тилле... тилле... раталара... иорр...
   И вдруг он обернулся, взглянул в упор - и такая ненависть стояла в его закисших глазах, что мне стало не по себе,- заключил Гриценко...
   Место у ялтинского причала было занято. "Гаспра" терпеливо болталась в полукабельтове, поджидая, пока отчалит замешкавшийся коллега. Алексей лениво разглядывал знакомый прежде по лакированным открыткам, а теперь уже привычный пейзаж. Без открыточного лака Ялта, полукругом разбежавшаяся вдоль подножья круто вздыбленной лилово-коричневой стены Яйлы, смотрелась тем не менее ярче. И одновременно как-то по-домашнему. И вдруг с неожиданной уверенностью подумалось - правильно сделал, что приехал сюда... Тогда, дома, он в вопросах Гриценко сразу почувствовал подвох, что подтвердилось буквально на следующий день. Сергей Григорьевич без обиняков взял быка за рога: - Ты говорил - цитирую: "придумать было трудно, а сделать - был бы- паяльник".
   - Ну?
   - Так сделай! - и не дав Алексею раскрыть рта, доктор прочитал кратенькую лекцию о человеколюбии, о долге врача, долге гражданина (здесь явно имелся ввиду Алексей) и о необходимости использовать любую возможность, чтобы помочь человеку.
   - Одним словом, если суметь заглянуть этому самому "фельдмаршалу" под черепушку,- заключил Сергей Григорьевич, - мы, возможно, сумеем понять, что его сдвинуло, а значит, сумеем и помочь...
   Алексей понимал, что Гриценко прав, и вдобавок понимал, что отвертеться не удастся - сам сказал, что соорудить "машинку" нетрудно. И не без горечи подумав, что его планы "побездумничать" рухнули, сказал: Ладно. Сделаю...
   На "пайку-клейку" ушло три дня, и вручив Сергею довольно громоздкое сооружение (пришлось использовать старый радиоприемник "Ладуга", пылившийся в кладовке) 70 и пояснив, как им пользоваться, Алексей "бежал быстрее лани" на автобусную станцию...
   Справа в полнеба горбится медвежьей спиной Аю-Даг, сунув морду в воду,- тысячелетие пьет, никак не напьется. Под боком у Медведь-горы над глянцевым морем зелени невесомо парят тут и там ребристо белые этажерки отсюда начинается небоскребное наступление на старую Ялту, чьи домики, обступив бухту, рассыпались по крутизне почти до "Горки" - нового модного ресторана, построенного на самой верхотуре в древнегреческом стиле образца второй половины двадцатого века. Тоненькая ниточка, увешанная медленно плывущими от набережной к "Горке" и обратно лодочками,- новая канатная дорога. Алексей между делом прокатился туда-сюда - кабинки плыли низконизко, едва не задевая черепичные крыши домиков, карабкающихся той же дорогой вверх, над двориками, в которых жарили рыбу, подметали сор, читали газеты, развешивали белье, в общем, занимались делами самыми привычными и понятными, но обычно чужому взгляду недоступными. А канатная дорога как будто сделала прозрачными стены и заборы, и он почувствовал себя непрошеным гостем, медленно проплывающим через комнаты чужого дома, разглядывая все его маленькие секреты. Но тетка продолжала жарить рыбу на гудящем бесцветным пламенем примусе, покрикивала на вертящегося вокруг надеющегося кота, не обращая никакого внимания на плывущую над ее головой - рукой достать - кабинку. Люди мели дворы, читали газеты, играли в домино, пили вино под раскидистым деревом, чьи ветки шелестели по бортам проплывающих кабин, и никто ни разу не посмотрел вверх. Сначала, наверное, было иначе, но канатная дорога давно стала привычной - и как все привычное - невидимым, исчезнувшим из поля зрения, встав в один ряд с шелестом листьев над головой, чир-иканьем воробьев, тенью от набежавшего облачка. Поняв это, Алексей почувствовал себя невидимкой и по неожиданной аналогии подумал: как много проходит мимо нашего взгляда, как много мы не успеваем увидеть только потому, что оно стало привычным, и как много теряем мы, отгородя себя глухой стеной привычки от удивительнейших и неповторимых вещей, забыв, что под серой обыденностью скрыто, может быть, именно то, что единственно нужно.
   В тот момент он и не подозревал, что минет всего несколько дней и случай подкинет ему ситуацию, в которой он волен поступить, как тетка, жарившая рыбу, или же за обыденными, даже заурядными обстоятельствами сумеет разглядеть выход из мерзкого своего состояния...
   Не подозревал он об этом и сейчас, хотя до встречи оставались уже не дни, а часы. Теплоход дернулся, ходко двинулся к освободившемуся месту. Цветастая толпа хлынула к выходу, плотно закупорив все узенькие проходы, галдя, напирая на передних, которым двинуться было уже некуда, разве что за борт. Матросы, привычно покрикивая, выбросили трап. Алексей не торопился, в который раз подивясь бессмысленной толчее - неужто не понятно: толпись не толпись, лезь вперед или не лезь - сойдешь в лучшем случае на десяток секунд раньше. Стоит ли платить за это мятыми боками и отдавленными ногами?
   Только много времени спустя Алексей понял, что все происходившее в тот день - внешне совершенно бесцельное блуждание - на самом деле было подчинено удивительно цепкому сцеплению явно случайных и малозначительных обстоятельств, чей синтез - абсолютно неожиданный и единственно возможный результат. Как в хрупком равновесии карамболя - неуловимо легкое, стремительное касание шара о шар, отскок, еще касание - и луза. Выражаясь же высоким штилем, рука судьбы крепко ухватила его за ворот и кругами, кругами - каждый следующий все меньше - поволокла к той точке, откуда началась новая его дорога - дорога, по которой будет интересно идти всю жизнь.
   Естественно, ничего подобного он не мог и предположить, да и кто смог бы на его месте? Какой-то прогноз, пусть самый общий, возможен только после анализа определенных данностей, позволяющих сделать предположение.
   Углядеть же систему в куче разрозненных фактов удается, как правило, только оглянувшись на них из будущего - по принципу "от обратного". А это конкретное будущее, как и будущее вообще, было, естественно, еще впереди.
   Сейчас же - в настоящем - вряд ли возможно было усмотреть систему в том, что Алексей, сойдя наконец с "Гаспры", отправился по недолгом размышлении обедать не в ресторан на крыше морвокзала, а в заурядную пельменную в боковой улочке неподалеку от стивенсоновской "Эспаньолы", осевшей кормой на гранит набережной ("Пивной бар. Вход три рубля").
   На то, чтобы проползти пять шагов вдоль раздаточной стойки до кассы, понадобилось всего минуть пять - в любом случае вдесятеро меньше, нежели на те же цели в более высоком по рангу заведении. Но следующий этап был сложнее - место под солнцем. Алексей обежал взглядом столики - безнадежно. И тут слева его окликнули - он сначала не понял, что "молодой человек" это к нему, но, машинально обернувшись, увидел смутно знакомое лицо. "Лицо", приподнявшись, махало ему рукой: "Сюда!
   Сюда!" В миллионном водовороте летней Ялты люди сталкиваются на мгновение и разлетаются, иногда даже не заметив этого в слепящем блеске солнца, шуршании зеленых валов, в бьющей праздничной яркости улиц, в шумной круговерти стремительно летящих дней и полных мрака и звезд ночей. Смешно и думать, что в этом гигантском калейдоскопе можно во второй раз встретить мелькнувшего однажды перед тобой человека. Ведь даже в маленьком картонном калейдоскопе узор из нескольких стекляшек может повториться не раньше, чем через пару тысяч лет.
   Теория вероятности - штука серьезная. И все-таки, если в чистом виде она права, то здесь, в "ялтинском случае", в нее вносится весьма существенная поправка, делающая повторную комбинацию возможной через значительно более краткий промежуток времени. В теорию вероятности вносит эту поправку гастрономическая практика. Посылка простая: людям нужно время от времени есть. Обычно, в рядовых случаях это самое "время от времени" примерно совпадает. А поскольку "точек общепита" в Ялте количество конечное, то рано или поздно именно в одной из них регулярно происходит конфликт между голой теорией и пляжно одетой практикой. В данном случае произошло именно это - ив результате Алексей получил искомое "место под солнцем" размером в угол пластикового стола.
   Имени своего неожиданного спасителя он не знал - знакомство, если стояние в очереди можно считать знакомством, было мимолетным. На второй день по прибытии на таврические берега он в простоте душевной решил посмотреть домик Чехова. Первое неясное подозрение зародилось у него в набитом до крыши троллейбусе, конечной остановкой которого значился чеховский домик. На промежуточных остановках сходило два-три человека, зато взамен набивалось десятка полтора. Если бы троллейбус мог распухать, он давно бы застрял, намертво закупорив улицу.
   Но троллейбус не распухал, происходило обратное действие-"как в нейтронной звезде"-мелькнуло в несколько одуревшей от духоты и гама голове. Электроны, конечно, исправно мотались по своим орбиткам, троллейбусу вовсе не грозила участь сверхновой, но утешения в этом было мало - так что нетрудно представить всю гамму ощущений, которые испытал каждый, вывалившись из распаренного троллейбуса на свежий воздух (25 градусов в тени). И только переведя дыхание, Алексей понял, что единственным впечатлением от поездки к чеховскому домику останется сама поездка. В очереди, расползшейся извилистыми петлями по всему двору, было не меньше народу, чем камешков на площадке перед домом, усыпанной серым галечником.
   Стоять в очереди не было решительно никакого смысла, но он все-таки пристроился в хвост- какая ни есть, а передышка перед новой троллейбусной одиссеей. Толпа желающих лично убедиться, что великий писатель спал на кровати, а обедал за столом, росла. Очередь слоилась, разбивалась на кучки, снова смыкалась, гудела шмелиным разговором. Он не прислушивался, бездумно глядя на распахнувшееся в полгоризонта море - там, внизу, за раскаленными добела домиками, пытающимися хоть один бок упрятать в светло-зеленой тени ленкоранской акации.
   - Подписаться на тридцатитомник легче,- вдруг сказал кто-то у него под самым ухом. Алексей обернулся - невысокий добродушный дядечка в дырчатой капроновой шляпе дружелюбно смотрел на него. "Скучно стоять,- подумал Алексей,- разговору хочет". Дядечка, поймав его взгляд, придвинулся, сказал: - Везде так,- обвел он рукой толпу,- что здесь, что на пляже. Или в кино.- И, не получив подтверждения, спросил: - Случаем, не знаете - что это за фильм у морвокзала крутят?
   В небольшом кинозале неподалеку от порта шел фильм, одно упоминание о котором бросало Алексея в трудно сдерживаемую злость - "Назад к звездам" небезызвестного "шзейцарскоподданного" Эриха Денникена. Алексей, ощутив мгновенный укол раздражения и не заботясь о впечатлении, бросил: - Чушь собачья.
   Дядька удивился, открыл было рот, но Алексей, увидев подъехавший троллейбус, шагнул из очереди.
   "Можно было и повежливее обойтись",- подумал Алексей, ставя поднос, и сказал: - Богатым будете. Не окликни вы меня, я бы вас не узнал.