Страница:
"Нет, не то,- поморщился Антон Давыдович, заподозрив, что ему, чего доброго, придется перечитать всю эту кипу бумаг и в конце концов убедиться, что искомого здесь нет, просто память подшутила. Вздохнув, он принялся за следующую запись и через мгновение понял - вот оно! Быстро пробежав полстранички и, убедившись, что да - это оно, перечел еще раз внимательно: "Известное описание гибели городов Содома и Гоморры, содержащееся в Библии, поразительно напоминает современное описание катастрофы от атомного взрыва. В настоящее время, как известно, ведутся археологические работы в районе Мертвого моря с целью обнаружения остатков предположительно существовавших некогда городов Содома и Гоморры. Работы ведутся на дне Мертвого моря, куда, вероятно, опустились эти города".
"Да",- с удовлетворением подумал Антон Давыдович, посмотрел на дату так и есть: выписано еще два года назад. Тогда его занимал океан и нужного значения этой весьма многозначительной информации он просто не мог придать. Антон Давыдович вынул оказавшийся таким нужным листок из "ненужной" папки, полез в стол, но вспомнил, что еще не просмотрел второго "тезку". На отмеченной закладкой странице он обнаружил не заметку, а целую статью под интригующим названием "Путешествие в затерянный мир".
"Ну что ж, попутешествуем", - сказал вполголоса Антон Давыдович, усаживаясь поудобнее.
Статья оказалась весьма интересной и он даже пожалел, что она не попалась ему раньше - скажем, года два назад, в "океанский период", когда каждый новый факт или допущение были чрезвычайно важны для полноты картины. И, может быть, эта информация значительно сократила бы путь размышлений и сопоставлений, приведших к выводу, что "океанская гипотеза" так же бесперспективна в практическом смысле, как "следы" и алмасты... Выписывать всю статью не было смысла, поскольку размер ее объяснялся не только и не столько количеством фактов, сколько пейзажными упражнениями автора. Антон Давыдович в таких случаях поступал, как жесточайший редактор, сокращая обширное повествование до нескольких фраз. Так он поступил и сейчас, быстро выписав несколько строк: "Уже много веков среди жителей Восточной Индонезии ходили легенды о страшных и прожорливых драконах... Голландские ученые, записавшие эти рассказы, не поверили в их истинность... Однако ученым показалось, что описания ужасных драконов,напоминают вымерших хищников динозавров... Многочисленные экспедиции установили, что на острове Комодо обитает гигантский варан - нигде в мире он больше не встречается, природа только здесь оставила этого современника динозавров...
Гигантский варан был известен по палеонтологическим раскопкам в Австралии B слоях мезозойской эры - считалось, что он вымер полностью пятьдесят миллионов лет назад. И вот варан найден на острове, возраст которого определяется менее грандиозной цифрой. Где же ответ на эту загадку?" Перечитав последние фразы, Антон Давыдович подумал, что с точки зрения элементарного смысла вопрос неразрешим: остров появился из пучины тогда, когда гигантских варанов давным-давно уже в природе не было.
Откуда же они взялись на этом острове? Ему самому известен был ответ, но в здравый смысл он не вписывался, так что до поры до времени придется подождать. То, что эти самые динозавры стоят в одном ряду со стальным бруском, Баальбекской террасой, развалинами Тиауанако и другими подобными "следами", представлялось совершенно ясным. И не менее ясно было, что его подымут на смех, вздумай он объявить, что эти бедные динозавры оказались на острове, не существовавшем в их эпоху, только потому, что капризом совмещения были вырваны из своего мира тогда, когда остров уже существовал... Антон Давыдович сунул листок в "ненужную" папку - феномен Комодо имел сейчас только статистический смысл: еще одно подтверждение прорыва, к сожалению, одноразового...
Вероятно, когда-нибудь все эти тщательно систематизированные факты будут представлять интерес для истории вопроса, но, поступая так, он думал вовсе не об этом, просто им руководила привычка к порядку. Собственно, эта самая весьма полезная привычка сыграла свою роль и в том, что развитие гипотезы, которую строил Антон Давыдович вот уже четвертый год, шло естественным порядком: поступательно, без метаний от частного к общему, от этапа к этапу. На гору запрыгнуть нельзя, на нее надо взойти. И он шел, прокладывая путь сквозь лес фактов, выбирая единственную нужную тропинку. И только тогда, когда этот лес оказывался изученным, а значит, пройденным, он, пристально вглядываясь, медленно, не торопясь, поднимался выше, и картина все более обширная и за286 хватывающая открывалась с новой высоты, и путь к вершине был все короче.
На этом мысленном пути остались уже далеко позадп н ущелья Кавказа, и джунгли Нового Света, и пустыни Африки, на которые ушло так много времени. Позади остался и океан, пройденный вдоль и поперек в считанные месяцы. Внешнее противоречие: годы на какие-то небольшие "кусочки" суши и всего месяцы на весь мировой океан- противоречие только внешнее. Потому что на первых этапах путь только нащупывался, часто почти вслепую.
Тропа то и дело уходила из-под ног и нужно было выдираться из цепкой и колючей чащи перепутанных фактов.
К океану он пришел уже опытным путешественником, научившимся сопоставлять на первый взгляд несопоставимое, по малым приметам определять - ложен или перспективен следующий шаг, находить глубинную связь между уже известным и тем, что еще только брезжит впереди зыбким призраком догадки.
Антон Давыдович сунул "ненужную" папку в ящик, вытащил "нужную". На внутренней стороне обложки была наклеена маленькая карта обоих полушарий, позаимствованная у внука Вовки. Карта была довольно густо усеяна красными крестиками: так он помечал все известные ему случаи прорыва. На коричневом фоне гор крестики терялись, зато на бледно-голубом пространстве океана смотрелись ярко, даже вызывающе ярко. "Как в жизни",- не без иронии подумал Антон Давыдович. Впрочем, ирония его относилась скорее к самому себе, поскольку крестики были расставлены им. Правда, ставя их, он в тот момент не подозревал, что совершает пророчески-многозначительный акт: ставит крест на еще одном направлении поиска.
Сейчас это было совершенно ясно, и Антон Давыдович с некоторым сожалением подумал, что старая истина "видит око, да зуб неймет" в этом случае получила полное подтверждение. Хорошо хоть, что на "морского змея" ушло относительно немного времени, потому что вообще обойти его было невозможно, больше того - обращения к нему в свое время потребовала элементарная логика: наиболее известные случаи, которые можно расценить, как проявление или след диффузии, находятся на суше. Почему? Да просто потому, что в океане их никому в голову не приходило искать. Элементарная инерция мысли: на воде никакая Баальбекская терраса не удержится, а дно необозримо и недоступно.
Оказалось, тем не менее, что если большинство этих самых "следов" и погребено, возможно, в толще мирового океана, то некоторые из них довольно регулярно и часто выныривают на поверхность. Правда, единственный практический результат этого: одна из самых страшных легенд о гигантском морском змее, неожиданно всплывающем из пучин и топящем корабль, как скорлупку. Наука долго отмахивалась от этих ненаучных и живучих легенд, несмотря на то, что иные описания встреч с морским змеем изобиловали подробностями, которые нельзя было выдумать хотя бы по той причине, что по морям ходили моряки, а не палеонтологи. Правда, наступило время, когда отмахиваться стало уже неудобно, но тут на помощь подоспела латимерия кистеперая рыба целакантус, которая, оказывается, спокойно себе здравствовала и не подозревая, что по всем данным вымерла полсотни миллионов лет назад.
Ее неожиданное обнаружение произвело ошеломляющее впечатление и одновременно дало возможность снисходительно согласиться и с вероятным существованием в глубинах океана неизвестных науке крупных животных, которых несведущие или ставшие жертвой обмана зрения моряки принимают за мифического морского змея. Так это или не так - вопрос сложный. Ведь открытие латимерии было случайным только для ученых - коморские же рыбаки ловили ее испокон веков, не зная, что они ловят несуществующую рыбу. А вот "змея", хотя анализ показывает, что он не привязан к какому-то определенному району, как латимерия, а появляется в самых непредвиденных точках мирового океана, изловить еще никому не удавалось. И не только потому, что он успевал сделать это быстрее А скорее потому, что появление его не только неожиданно, оно чрезвычайно быстротечно - глаз едва успевает заметить - и море снова спокойно и чисто. Вывод, сделанный Антоном Давыдовичем, был очевиден: прорыв, диффузия, окошко - хотя и достаточно часты, но непостоянны, скоротечны, почти мгновении: случайно оказавшаяся в этой точке доисторическая зверюга тут же отбрасывается восвэяси, едва успев перепугать случайно же оказавшихся поблизости корабельщиков. Это было ясно, но еще яснее, что вероятность обнаружения "двери" неизмеримо меньше, нежели в случае алмасты... Круг был исчерпан, и логика, упрямая логика, которая сначала увела Антона Давидовича с суши в океан, теперь с той же настойчивостью заставила его взглянуть снова на сушу, но уже с высоты нового знания. Так морской змей и невидимый град Китеж привели к озеру Лох-Несс и позволили сделать окончательный вывод, единственным недостатком которого пока оставалась невозможность подтвердить его практически.
На странности, связанные с некоторыми озерами, Аитон Давыдович обратил внимание давно - еще на первом этапе поиска. Легенда о Согдиане, ушедшей на дно озера на глазах осадивших ее когорт Александра Македонского или еще более известная - о граде Китеже, точно так же опустившемся в озеро на глазах подступивших к его стенам визжащих конников Батыя,- считаются романтическими легендами, не более. Современные энциклопедии и не упоминают о них. Даже у Брокгауза и Ефрона Антон Давыдович нашел только коротенькую статейку: "Китежград (или Кидиш)-баснословный город, часто упоминаемый в народных русских преданиях... До сих пор в Нижегородской губернии, в сорока верстах от города Семенова, близ села Владимирского, указывается место, где Китеж был построен. Город этот, по рассказам, скрылся под землею во время нашествия Батыя. На месте его теперь озеро".
Словарь Граната был еще немногословнее. Но Антон Давыдович сумел все-таки получить некоторое представление о проблеме, перечитав все, что только можно было обнаружить - от Мельникова-Печерского до топонимических словарей. И здесь не обошлось без курьезов. Автор одной небольшой статьи, обсуждая этимологию названия Китеж, возводил ее к некоему селу на Рязанщине. Оттуда якобы переселились тамошние жители и, основав город, нарекли его именем своей деревеньки. То, что имя помянутой деревеньки и имя "Китеж" звучали так же похоже, как, скажем, Калининград и Кострома, автора статьи не смущало - за века, дескать, имя несколько трансформировалось. Казалось бы, чего проще протянуть руку и взять с полки первый попавшийся словарь любого тюркского языка - и не только станет ясной этимология имени, но и достоверность легенды станет абсолютной. Под рукой у Антона Давыдовича оказался словарь гагаузского языка, где в течение минуты он отыскал слово "гидиш" - Брокгауз приводит "кидиш", и даже школьнику ясно, что это не просто похожие слова, это одно и то же слово, и означает оно "уход", "удаление". Трудно найти более точное название событию, происшедшему на глазах у пораженных монгольских туменов, шедших на приступ,- только что сверкавший куполами на холме город во мгновение ока исчез бесследно, как сквозь землю провалился...
Исчез, конечно, не только город, но и часть участка, на котором он стоял, на месте прорыва образовалась огромная яма, впоследствии заполнившаяся водой. Так возникло озеро Светлояр, на дне которого якобы покоится древний город. Легенда утверждает, что Китеж не погиб, люди живы-здоровы и даже, если прислушаться, можно услышать далекий колокольный звон, доносящийся из-под озерной глади. Антон Давидович подумал, что, как ни странно, легенда в главном может оказаться права - город не погиб, он продолжает существовать, но только не на дне озера, а в другом измерении...
И хотя история Китеж-града по всем признакам могла быть причислена к тем самым "следам" - свидетельствам случайного, одноразового прорыва,- она натолкнула его на мысль, сулившую пока неясную, но уже ощутимую перспективу. Существо ее было просто: нет ли на Земле озер, возникших по той же причине, что и Светлояр? Но с одним отличием: феномен диффузии времени из пространства в пространство здесь повторяется. Так он пришел к далекому шотландскому озеру Лох-Несс, сегодня известному всему миру благодаря таинственному животному, якобы обитающему в нем.
Если бы удалось собрать всю информацию о Несси, как фамильярно окрестила пресса странное неуловимое животное, то понадобилась бы, вероятно, добрая сотня вместительных шкафов, поскольку первое упоминание о появлении чудовища в лох-несских водах относится к шестому веку новой эры. Спустя семьсот лет в географическом атласе Северной Шотландии утверждалось, что в озере живет большая рыба с змеиной шеей и головой. В последующие столетия, вплоть до начала нашего, Несси, если и переставала привлекать широкое внимание, то ненадолго.
Но настоящий бум начался около пятидесяти лет назад, и с той поры Несси может соперничать в популярности с кинозвездами, хотя в отличие от них не только не стремится позировать перед фотографами, но и всячески избегает их - даже на более или менее достоверных снимках удается разглядеть немногое. Но если странное животное и видели тысячи людей в разное время, то изловить его пока не удалось даже японцам, снарядившим на озеро экспедицию, снабженную всякой японской фото- и кинотехникой, и даже подводными лодочками. И облик животного пришлось реконструировать по рассказам очевидцев, единодушно упоминающих о больших размерах - до десяти и больше метров, о змеиной шее и так далее. И в результате получилось нечто весьма напоминающее существо, которому сегодня на планете быть невозможно. Известный зоолог Там Динсдейл выступил с утверждением, что Несси - это потомок плезиозавров или близких к ним животных, попавших в Лох-Несс, когда оно еще было морским фиордом. Это было похоже на правду, но только похоже к такому выводу пришел Антон Давыдович, нащупав уязвимое место "гипотезы реликта", как он окрестил соображения Динсдейла. Это уязвимое место состояло в том, что потомки плезиозавров в таком небольшом по размерам озере ненадолго пережили бы предков - популяция животных, необходимых для сохранения вида (как и в случае с "доисторическим человеком") должна быть гораздо больше того количества особей, которое способно вместить озеро. Но странное животное тем не менее существует, тысячу раз виденное и описанное на протяжении многих столетий. Этот факт можно объяснить, устранив еще одну неточность в гипотезе Динсдейла: в озере ЛохНесс живут не потомки плезиозавров, а время от времени появляются сами плезиозавры, потому что здесь действует на очень небольшом, ограниченном участке переход, сопрягающий пространства, отстоящие друг от друга в полусотне миллионов лет. Если это не так, то надо звать на помощь бога или черта, но это уже с материализмом и в родстве не состоит...
Антон Давыдович утвердился в своем мнении окончательно, встретив сообщение английского журналиста Дэвиса Джеймса о том, что феномены, наблюдавшиеся на озере Оканаган в британской Колумбии, на пяти ирландских озерах и одном шведском, свидетельствуют о существовании в них животных, подобных лох-несскому. Принципиальный смысл этого сообщения был ясен сразу: Лох-Несс - не уникальная точка прорыва, есть и другие.
Причем главный внешний признак такой точки - озеро.
Это понятно: возникновение прерыва нарушает структуру пространства, иначе говоря, в этом месте, как побочный результат, возникает провал, впоследствии заполняющийся водой. В случае Китежа - это единственное проявление совмещения, в случае Лох-Несс и некоторых других точек - это признак продолжающегося процесса. Это ясно, но, к большому сожалению, все эти точки далеко, очень далеко... И все-таки надежда не оставляла Антона Давыдовича, логика подсказывала: распределение точек на планете должно подчиняться хотя бы приблизительно принципу равномерности.. Подтверждение этому есть: феномен алмасты. Но это имеет, к сожалению, лишь теоретическое значение. Нужна точка, где диффузию можно обнаружить и проверить опытом. Нужно, иначе говоря, "озеро". То, что такие точки вероятны, доказывал не только принцип равномерности. Есть и другие, пусть косвенные, но тем не менее многозначительные свидетельства. Откуда в фольклоре русских, молдаван, украинцев и многих других народов, живущих на огромных пространствах и зачастую очень далеко друг от друга, появился общий "герой" - чудище окаянное Змей Горыныч?
"Сказка -ложь, да в ней намек",- вспомнилось Антону Давыдовичу, когда он впервые задумался над объяснением этого "намека". Народная фантазия удивительно реалистична, как ни странно это сочетание качеств. И фольклор, вернее, тот его пласт, который не подвергся христианизации,- это прежде всего отражение, а затем новое осмысление и переосмысление чего-то реально существовавшего. Как бы ни были фантастичны бабы-яги, лешие, соловьи-разбойники, кащеи - у всех них безусловно есть реальные прототипы, качества которых просто гипертрофированы по законам, так сказать, жанра. И в бесчисленном ряду сказочных героев только Змей Горыныч не имеет реального прототипа. Безобидную ящерицу произвести в "отрицательные герои" такого ранга не было никакого смысла. Имя чудища только совпадает с общим именем гадюк, ужей и прочих ползучих тварей. Подробное описание змея содержит лишь одну фантастическую деталь - три головы. Остальное удивительно реалистично и точно. Кто же мог быть прототипом этого в нынешней природе несуществующего монстра? Выдумать его было невозможно - для фольклора обязателен прототип, несуществующее отразиться не может. Отсюда следовал одинединственный вывод: значит, люди видели (и не раз - если это так прочно закрепилось) нечто поразительное, аналога в окружающем их мире не имеющее. Что это могло быть, сказать трудно - вероятно, свидетели прорыва могли видеть разных представителей доисторической фауны, но вообще-то достаточно было двух гигантов: плезиозавра и птеронадона. Синтез их внешних признаков: плезиозавр - животное с десятиэтажный дом, мощный хвост, гибкая змеиная шея толщиной в обхват, усаженная клыками пасть: птеронадон - не менее омерзительного вида летающий ящер с размахом перепончатых крыльев до восьми метров,- да, синтез внешних признаков этих двух доисторических чудовищ - и вот вам страшилище поганое, сыроядец человеческий Змей Горыныч.
Антон Давыдович подумал, что он-то уж мог бы ответить на вопрос, подобный тому, который скептики обычно задают сторонникам космических гипотез: почему же пришельцы больше не прилетают? Так вот: почему эти самые плезиозавры и их родичи появлялись-появлялись да перестали? Ну, что ж, коль мало феномена "морского змея", чудища Лох-Несс, десятков других регулярных свидетельств,- то, действительно, в зоопарке пока тиранозавра увидеть невозможно, не говоря уж об охотничьей лицензии на отстрел Змея Горыныча. Природа как-то упустила такой вариант доказательства прорыва, как череп зауропода над камином в охотничьем клубе...
"Аргументы" такого рода Антон Давыдович совершенно сознательно применял на предмет самоуспокоения, поскольку во всей системе фактов не хватало одного единственного: строго локализованной точки, где феномен сопряжения можно наблюдать собственными глазами...
Трудно сказать, как бы повернулось все дальше, как шел бы поиск и привел бы он наконец к этому озерку, если бы не случайность. Впрочем, случайность внешняя, поскольку ее обнаружение в некотором роде было запрограммировано в самом существе поиска. И все-таки это было совершенно неожиданно. Антон Давыдович до мельчайших деталей помнил, как это произошло: раздался звонок, он привычно сказал: "да-а", но, услышав в трубке спокойный голос Нилы: "Антон, это ты?" - спросил шутливо: "За журналы беспокоишься?" На том конце провода что-то зашелестело и Нила сказала: "Слушай, тут журналы принесли. По-моему, есть кое-что для тебя интересное. Что-то вроде Лох-Несс. Ага, вот - крохотная заметулечка, "Необыкновенное озеро" называется". "Где?" - неожиданно осевшим голосом спросил Антон Давыдович.
"Что - где?" - откликнулась Нила. "Озеро где?" - чуть не закричал он. Нила назвала какое-то непонятное имя, Антону Давыдовичу оно ничего не говорило, и добавила: "Вроде где-то за Уралом..." Антон Давыдович подумал: "Боже, как давно это было..." .Покосился на матовую луну, сползшую в правый угол окна, повернулся набок, чувствуя сквозь спальник жесткие доски, и попытался приказать себе: "Спи!" Но сон не шел, и Антон Давыдович разочарованно подумал, что гипнотизер из него явно бы не вышел - самого себя усыпить не может. И подумав это, сразу понял, что теперь уже точно не уснет: слово "гипнотизер", как ключик, распахнуло дверку в четвертьвековую давность, в далекие студенческие времена, в тот день, когда изгиб дороги привел его на несколько часов в маленький буджакский городок, где пробежало его детство. И толща времени вдруг истончилась, исчезла, и он увидел себя шагающим по щербатому тротуару, по такой забытой и такой знакомой улице, и как наяву услышал: - Шею свернешь!
Еще шаг, и он бы врезался в дядю Ваню, неожиданно выросшего перед ним стодвадцатикилограммовой глыбой.
Дядя Ваня проводил взглядом девицу, на которую зазевался племянник, и хмыкнул, проведя рукой по седой ниточке усов. Дядя Ваня был пижон определение дядьки Танаса, о котором дядя Ваня в свою очередь отзывался не иначе как "босяк". Правда, столь важное "социальное" различие не мешало им дружить вот уже лет шестьдесят с гаком, и не только потому, что они родные братья-погодки.
Поздоровались. Дядя Ваня еще раз хмыкнул и спросил: - Когда приехал?
- Только с автобуса...
- Надолго?
- До завтра.
- Ну, и где остановишься?
- Не знаю еще.
- Негде? - насмешливо спросил дядя Ваня.- Да, проблема!
Это действительно было проблемой, потому что жили здесь семеро родных дядек и два двоюродных. В таком количестве немудрено и запутаться, тем более, что двое дядек тезки - Андрушки, как зовут их братья. Запутаться не запутаешйся, но навестить каждого попробуй за два дня. Еще в автобусе он раздумывал, как выйти из положения, как поступить, чтоб никого из дядюшек не обидеть, но так ничего и не придумал.
- Да вот хотел к вам,- сказал он, порадовавшись, что случай подсказал с кого из дядек начинать.
- Хотел ты...- с сомнением проговорил дядя Ваня.Что я не знаю куда эта улица ведет? К Сашке шел. Или, может, к этому босяку? К Танасаке?
Ну, тут дядя Ваня дал промашку - племянник ведь тоже знал город, в котором рос, не хуже его.
- А эта улица куда ведет? - спросил он.
Дядя Ваня оглянулся, потом подозрительно посмотрел на племянника: - Не знаешь! Как тот студент?
"Тот студент" - любимая притча дяди Вани. Некий балбес, проучившись год, приехал на каникулы и стал ломаться перед отцом ученостью, дескать, я теперь только на латыни разговариваю, а ваш простой язык начисто забыл. Показывает на дерево - как, мол, называется по вашему? Дерево, говорит отец. А это что? Корова. Ходил, ходил, все спрашивал. Пока не наступил на грабли. Грабли перевернулись, рукояткой его по лбу бац! Он за шишку - ах, проклятые грабли! Сразу вспомнил.
Ну, здесь грабли непричем. Просто улица, сворачивавшая влево от угла, где они стояли, вела прямиком на Измаильскую, где жили дядя Ваня с дядей Андрушкойвторым. Короче говоря, определить, куда он действительно шел, было нельзя. Прямо - к одним дядьям, свернуть - к другим. А поскольку он на самом деле просто шагал по улице, не решив той самой' "проблемы", то дяде Ване так и сказал: - Куда эта улица ведет, я знаю. Так что, если берете на постой, пошли.
Дядя Ваня обрадовался, попытался было отобрать у племянника чемоданчик, тот не дал, и оба, свернув за угол, не торопясь зашагали вниз к Тичие.
На углу Тихой и спуска к Тичие повернули вдоль покосившегося щербатого палисадника. Он, пожалуй, давно завалился бы навзничь, если бы не ветки кустов смородины, пролезшие в щели и нависшие сверху шевелящейся, но не падающей волной. За кустами виднелся краешек крыши под бурой от старости турецкой черепицей. Одним словом, как пишут в иных романах - "на всем лежала печать запустения". А ведь когда-то этот сад за покосившимся сегодня палисадником был самым привлекательным местом на магале: у всей магалянской босоты в возрасте от семи до пятнадцати слюнки начали течь при одном только упоминании о саде мадам Дицман.
К всеобщему же сожалению безопасность роскошных кустов красной и черной смородины надежно гарантировал здоровенный с закисшими глазками бульдог по фамилии Шойм.
- Что мадам Дицман? - спросил Антон Давыдович.
Дядя Ваня махнул рукой: - Померла мадам Дицман,- и на мгновение нахмурился.
Антон Давидович не то чтобы пожалел, но подумал просто - зря спросил, что ему мадам Дицман, которую он никогда не видел. А дяде Ване она, пожалуй, ровесшша.
"Да",- с удовлетворением подумал Антон Давыдович, посмотрел на дату так и есть: выписано еще два года назад. Тогда его занимал океан и нужного значения этой весьма многозначительной информации он просто не мог придать. Антон Давыдович вынул оказавшийся таким нужным листок из "ненужной" папки, полез в стол, но вспомнил, что еще не просмотрел второго "тезку". На отмеченной закладкой странице он обнаружил не заметку, а целую статью под интригующим названием "Путешествие в затерянный мир".
"Ну что ж, попутешествуем", - сказал вполголоса Антон Давыдович, усаживаясь поудобнее.
Статья оказалась весьма интересной и он даже пожалел, что она не попалась ему раньше - скажем, года два назад, в "океанский период", когда каждый новый факт или допущение были чрезвычайно важны для полноты картины. И, может быть, эта информация значительно сократила бы путь размышлений и сопоставлений, приведших к выводу, что "океанская гипотеза" так же бесперспективна в практическом смысле, как "следы" и алмасты... Выписывать всю статью не было смысла, поскольку размер ее объяснялся не только и не столько количеством фактов, сколько пейзажными упражнениями автора. Антон Давыдович в таких случаях поступал, как жесточайший редактор, сокращая обширное повествование до нескольких фраз. Так он поступил и сейчас, быстро выписав несколько строк: "Уже много веков среди жителей Восточной Индонезии ходили легенды о страшных и прожорливых драконах... Голландские ученые, записавшие эти рассказы, не поверили в их истинность... Однако ученым показалось, что описания ужасных драконов,напоминают вымерших хищников динозавров... Многочисленные экспедиции установили, что на острове Комодо обитает гигантский варан - нигде в мире он больше не встречается, природа только здесь оставила этого современника динозавров...
Гигантский варан был известен по палеонтологическим раскопкам в Австралии B слоях мезозойской эры - считалось, что он вымер полностью пятьдесят миллионов лет назад. И вот варан найден на острове, возраст которого определяется менее грандиозной цифрой. Где же ответ на эту загадку?" Перечитав последние фразы, Антон Давыдович подумал, что с точки зрения элементарного смысла вопрос неразрешим: остров появился из пучины тогда, когда гигантских варанов давным-давно уже в природе не было.
Откуда же они взялись на этом острове? Ему самому известен был ответ, но в здравый смысл он не вписывался, так что до поры до времени придется подождать. То, что эти самые динозавры стоят в одном ряду со стальным бруском, Баальбекской террасой, развалинами Тиауанако и другими подобными "следами", представлялось совершенно ясным. И не менее ясно было, что его подымут на смех, вздумай он объявить, что эти бедные динозавры оказались на острове, не существовавшем в их эпоху, только потому, что капризом совмещения были вырваны из своего мира тогда, когда остров уже существовал... Антон Давыдович сунул листок в "ненужную" папку - феномен Комодо имел сейчас только статистический смысл: еще одно подтверждение прорыва, к сожалению, одноразового...
Вероятно, когда-нибудь все эти тщательно систематизированные факты будут представлять интерес для истории вопроса, но, поступая так, он думал вовсе не об этом, просто им руководила привычка к порядку. Собственно, эта самая весьма полезная привычка сыграла свою роль и в том, что развитие гипотезы, которую строил Антон Давыдович вот уже четвертый год, шло естественным порядком: поступательно, без метаний от частного к общему, от этапа к этапу. На гору запрыгнуть нельзя, на нее надо взойти. И он шел, прокладывая путь сквозь лес фактов, выбирая единственную нужную тропинку. И только тогда, когда этот лес оказывался изученным, а значит, пройденным, он, пристально вглядываясь, медленно, не торопясь, поднимался выше, и картина все более обширная и за286 хватывающая открывалась с новой высоты, и путь к вершине был все короче.
На этом мысленном пути остались уже далеко позадп н ущелья Кавказа, и джунгли Нового Света, и пустыни Африки, на которые ушло так много времени. Позади остался и океан, пройденный вдоль и поперек в считанные месяцы. Внешнее противоречие: годы на какие-то небольшие "кусочки" суши и всего месяцы на весь мировой океан- противоречие только внешнее. Потому что на первых этапах путь только нащупывался, часто почти вслепую.
Тропа то и дело уходила из-под ног и нужно было выдираться из цепкой и колючей чащи перепутанных фактов.
К океану он пришел уже опытным путешественником, научившимся сопоставлять на первый взгляд несопоставимое, по малым приметам определять - ложен или перспективен следующий шаг, находить глубинную связь между уже известным и тем, что еще только брезжит впереди зыбким призраком догадки.
Антон Давыдович сунул "ненужную" папку в ящик, вытащил "нужную". На внутренней стороне обложки была наклеена маленькая карта обоих полушарий, позаимствованная у внука Вовки. Карта была довольно густо усеяна красными крестиками: так он помечал все известные ему случаи прорыва. На коричневом фоне гор крестики терялись, зато на бледно-голубом пространстве океана смотрелись ярко, даже вызывающе ярко. "Как в жизни",- не без иронии подумал Антон Давыдович. Впрочем, ирония его относилась скорее к самому себе, поскольку крестики были расставлены им. Правда, ставя их, он в тот момент не подозревал, что совершает пророчески-многозначительный акт: ставит крест на еще одном направлении поиска.
Сейчас это было совершенно ясно, и Антон Давыдович с некоторым сожалением подумал, что старая истина "видит око, да зуб неймет" в этом случае получила полное подтверждение. Хорошо хоть, что на "морского змея" ушло относительно немного времени, потому что вообще обойти его было невозможно, больше того - обращения к нему в свое время потребовала элементарная логика: наиболее известные случаи, которые можно расценить, как проявление или след диффузии, находятся на суше. Почему? Да просто потому, что в океане их никому в голову не приходило искать. Элементарная инерция мысли: на воде никакая Баальбекская терраса не удержится, а дно необозримо и недоступно.
Оказалось, тем не менее, что если большинство этих самых "следов" и погребено, возможно, в толще мирового океана, то некоторые из них довольно регулярно и часто выныривают на поверхность. Правда, единственный практический результат этого: одна из самых страшных легенд о гигантском морском змее, неожиданно всплывающем из пучин и топящем корабль, как скорлупку. Наука долго отмахивалась от этих ненаучных и живучих легенд, несмотря на то, что иные описания встреч с морским змеем изобиловали подробностями, которые нельзя было выдумать хотя бы по той причине, что по морям ходили моряки, а не палеонтологи. Правда, наступило время, когда отмахиваться стало уже неудобно, но тут на помощь подоспела латимерия кистеперая рыба целакантус, которая, оказывается, спокойно себе здравствовала и не подозревая, что по всем данным вымерла полсотни миллионов лет назад.
Ее неожиданное обнаружение произвело ошеломляющее впечатление и одновременно дало возможность снисходительно согласиться и с вероятным существованием в глубинах океана неизвестных науке крупных животных, которых несведущие или ставшие жертвой обмана зрения моряки принимают за мифического морского змея. Так это или не так - вопрос сложный. Ведь открытие латимерии было случайным только для ученых - коморские же рыбаки ловили ее испокон веков, не зная, что они ловят несуществующую рыбу. А вот "змея", хотя анализ показывает, что он не привязан к какому-то определенному району, как латимерия, а появляется в самых непредвиденных точках мирового океана, изловить еще никому не удавалось. И не только потому, что он успевал сделать это быстрее А скорее потому, что появление его не только неожиданно, оно чрезвычайно быстротечно - глаз едва успевает заметить - и море снова спокойно и чисто. Вывод, сделанный Антоном Давыдовичем, был очевиден: прорыв, диффузия, окошко - хотя и достаточно часты, но непостоянны, скоротечны, почти мгновении: случайно оказавшаяся в этой точке доисторическая зверюга тут же отбрасывается восвэяси, едва успев перепугать случайно же оказавшихся поблизости корабельщиков. Это было ясно, но еще яснее, что вероятность обнаружения "двери" неизмеримо меньше, нежели в случае алмасты... Круг был исчерпан, и логика, упрямая логика, которая сначала увела Антона Давидовича с суши в океан, теперь с той же настойчивостью заставила его взглянуть снова на сушу, но уже с высоты нового знания. Так морской змей и невидимый град Китеж привели к озеру Лох-Несс и позволили сделать окончательный вывод, единственным недостатком которого пока оставалась невозможность подтвердить его практически.
На странности, связанные с некоторыми озерами, Аитон Давыдович обратил внимание давно - еще на первом этапе поиска. Легенда о Согдиане, ушедшей на дно озера на глазах осадивших ее когорт Александра Македонского или еще более известная - о граде Китеже, точно так же опустившемся в озеро на глазах подступивших к его стенам визжащих конников Батыя,- считаются романтическими легендами, не более. Современные энциклопедии и не упоминают о них. Даже у Брокгауза и Ефрона Антон Давыдович нашел только коротенькую статейку: "Китежград (или Кидиш)-баснословный город, часто упоминаемый в народных русских преданиях... До сих пор в Нижегородской губернии, в сорока верстах от города Семенова, близ села Владимирского, указывается место, где Китеж был построен. Город этот, по рассказам, скрылся под землею во время нашествия Батыя. На месте его теперь озеро".
Словарь Граната был еще немногословнее. Но Антон Давыдович сумел все-таки получить некоторое представление о проблеме, перечитав все, что только можно было обнаружить - от Мельникова-Печерского до топонимических словарей. И здесь не обошлось без курьезов. Автор одной небольшой статьи, обсуждая этимологию названия Китеж, возводил ее к некоему селу на Рязанщине. Оттуда якобы переселились тамошние жители и, основав город, нарекли его именем своей деревеньки. То, что имя помянутой деревеньки и имя "Китеж" звучали так же похоже, как, скажем, Калининград и Кострома, автора статьи не смущало - за века, дескать, имя несколько трансформировалось. Казалось бы, чего проще протянуть руку и взять с полки первый попавшийся словарь любого тюркского языка - и не только станет ясной этимология имени, но и достоверность легенды станет абсолютной. Под рукой у Антона Давыдовича оказался словарь гагаузского языка, где в течение минуты он отыскал слово "гидиш" - Брокгауз приводит "кидиш", и даже школьнику ясно, что это не просто похожие слова, это одно и то же слово, и означает оно "уход", "удаление". Трудно найти более точное название событию, происшедшему на глазах у пораженных монгольских туменов, шедших на приступ,- только что сверкавший куполами на холме город во мгновение ока исчез бесследно, как сквозь землю провалился...
Исчез, конечно, не только город, но и часть участка, на котором он стоял, на месте прорыва образовалась огромная яма, впоследствии заполнившаяся водой. Так возникло озеро Светлояр, на дне которого якобы покоится древний город. Легенда утверждает, что Китеж не погиб, люди живы-здоровы и даже, если прислушаться, можно услышать далекий колокольный звон, доносящийся из-под озерной глади. Антон Давидович подумал, что, как ни странно, легенда в главном может оказаться права - город не погиб, он продолжает существовать, но только не на дне озера, а в другом измерении...
И хотя история Китеж-града по всем признакам могла быть причислена к тем самым "следам" - свидетельствам случайного, одноразового прорыва,- она натолкнула его на мысль, сулившую пока неясную, но уже ощутимую перспективу. Существо ее было просто: нет ли на Земле озер, возникших по той же причине, что и Светлояр? Но с одним отличием: феномен диффузии времени из пространства в пространство здесь повторяется. Так он пришел к далекому шотландскому озеру Лох-Несс, сегодня известному всему миру благодаря таинственному животному, якобы обитающему в нем.
Если бы удалось собрать всю информацию о Несси, как фамильярно окрестила пресса странное неуловимое животное, то понадобилась бы, вероятно, добрая сотня вместительных шкафов, поскольку первое упоминание о появлении чудовища в лох-несских водах относится к шестому веку новой эры. Спустя семьсот лет в географическом атласе Северной Шотландии утверждалось, что в озере живет большая рыба с змеиной шеей и головой. В последующие столетия, вплоть до начала нашего, Несси, если и переставала привлекать широкое внимание, то ненадолго.
Но настоящий бум начался около пятидесяти лет назад, и с той поры Несси может соперничать в популярности с кинозвездами, хотя в отличие от них не только не стремится позировать перед фотографами, но и всячески избегает их - даже на более или менее достоверных снимках удается разглядеть немногое. Но если странное животное и видели тысячи людей в разное время, то изловить его пока не удалось даже японцам, снарядившим на озеро экспедицию, снабженную всякой японской фото- и кинотехникой, и даже подводными лодочками. И облик животного пришлось реконструировать по рассказам очевидцев, единодушно упоминающих о больших размерах - до десяти и больше метров, о змеиной шее и так далее. И в результате получилось нечто весьма напоминающее существо, которому сегодня на планете быть невозможно. Известный зоолог Там Динсдейл выступил с утверждением, что Несси - это потомок плезиозавров или близких к ним животных, попавших в Лох-Несс, когда оно еще было морским фиордом. Это было похоже на правду, но только похоже к такому выводу пришел Антон Давыдович, нащупав уязвимое место "гипотезы реликта", как он окрестил соображения Динсдейла. Это уязвимое место состояло в том, что потомки плезиозавров в таком небольшом по размерам озере ненадолго пережили бы предков - популяция животных, необходимых для сохранения вида (как и в случае с "доисторическим человеком") должна быть гораздо больше того количества особей, которое способно вместить озеро. Но странное животное тем не менее существует, тысячу раз виденное и описанное на протяжении многих столетий. Этот факт можно объяснить, устранив еще одну неточность в гипотезе Динсдейла: в озере ЛохНесс живут не потомки плезиозавров, а время от времени появляются сами плезиозавры, потому что здесь действует на очень небольшом, ограниченном участке переход, сопрягающий пространства, отстоящие друг от друга в полусотне миллионов лет. Если это не так, то надо звать на помощь бога или черта, но это уже с материализмом и в родстве не состоит...
Антон Давыдович утвердился в своем мнении окончательно, встретив сообщение английского журналиста Дэвиса Джеймса о том, что феномены, наблюдавшиеся на озере Оканаган в британской Колумбии, на пяти ирландских озерах и одном шведском, свидетельствуют о существовании в них животных, подобных лох-несскому. Принципиальный смысл этого сообщения был ясен сразу: Лох-Несс - не уникальная точка прорыва, есть и другие.
Причем главный внешний признак такой точки - озеро.
Это понятно: возникновение прерыва нарушает структуру пространства, иначе говоря, в этом месте, как побочный результат, возникает провал, впоследствии заполняющийся водой. В случае Китежа - это единственное проявление совмещения, в случае Лох-Несс и некоторых других точек - это признак продолжающегося процесса. Это ясно, но, к большому сожалению, все эти точки далеко, очень далеко... И все-таки надежда не оставляла Антона Давыдовича, логика подсказывала: распределение точек на планете должно подчиняться хотя бы приблизительно принципу равномерности.. Подтверждение этому есть: феномен алмасты. Но это имеет, к сожалению, лишь теоретическое значение. Нужна точка, где диффузию можно обнаружить и проверить опытом. Нужно, иначе говоря, "озеро". То, что такие точки вероятны, доказывал не только принцип равномерности. Есть и другие, пусть косвенные, но тем не менее многозначительные свидетельства. Откуда в фольклоре русских, молдаван, украинцев и многих других народов, живущих на огромных пространствах и зачастую очень далеко друг от друга, появился общий "герой" - чудище окаянное Змей Горыныч?
"Сказка -ложь, да в ней намек",- вспомнилось Антону Давыдовичу, когда он впервые задумался над объяснением этого "намека". Народная фантазия удивительно реалистична, как ни странно это сочетание качеств. И фольклор, вернее, тот его пласт, который не подвергся христианизации,- это прежде всего отражение, а затем новое осмысление и переосмысление чего-то реально существовавшего. Как бы ни были фантастичны бабы-яги, лешие, соловьи-разбойники, кащеи - у всех них безусловно есть реальные прототипы, качества которых просто гипертрофированы по законам, так сказать, жанра. И в бесчисленном ряду сказочных героев только Змей Горыныч не имеет реального прототипа. Безобидную ящерицу произвести в "отрицательные герои" такого ранга не было никакого смысла. Имя чудища только совпадает с общим именем гадюк, ужей и прочих ползучих тварей. Подробное описание змея содержит лишь одну фантастическую деталь - три головы. Остальное удивительно реалистично и точно. Кто же мог быть прототипом этого в нынешней природе несуществующего монстра? Выдумать его было невозможно - для фольклора обязателен прототип, несуществующее отразиться не может. Отсюда следовал одинединственный вывод: значит, люди видели (и не раз - если это так прочно закрепилось) нечто поразительное, аналога в окружающем их мире не имеющее. Что это могло быть, сказать трудно - вероятно, свидетели прорыва могли видеть разных представителей доисторической фауны, но вообще-то достаточно было двух гигантов: плезиозавра и птеронадона. Синтез их внешних признаков: плезиозавр - животное с десятиэтажный дом, мощный хвост, гибкая змеиная шея толщиной в обхват, усаженная клыками пасть: птеронадон - не менее омерзительного вида летающий ящер с размахом перепончатых крыльев до восьми метров,- да, синтез внешних признаков этих двух доисторических чудовищ - и вот вам страшилище поганое, сыроядец человеческий Змей Горыныч.
Антон Давыдович подумал, что он-то уж мог бы ответить на вопрос, подобный тому, который скептики обычно задают сторонникам космических гипотез: почему же пришельцы больше не прилетают? Так вот: почему эти самые плезиозавры и их родичи появлялись-появлялись да перестали? Ну, что ж, коль мало феномена "морского змея", чудища Лох-Несс, десятков других регулярных свидетельств,- то, действительно, в зоопарке пока тиранозавра увидеть невозможно, не говоря уж об охотничьей лицензии на отстрел Змея Горыныча. Природа как-то упустила такой вариант доказательства прорыва, как череп зауропода над камином в охотничьем клубе...
"Аргументы" такого рода Антон Давыдович совершенно сознательно применял на предмет самоуспокоения, поскольку во всей системе фактов не хватало одного единственного: строго локализованной точки, где феномен сопряжения можно наблюдать собственными глазами...
Трудно сказать, как бы повернулось все дальше, как шел бы поиск и привел бы он наконец к этому озерку, если бы не случайность. Впрочем, случайность внешняя, поскольку ее обнаружение в некотором роде было запрограммировано в самом существе поиска. И все-таки это было совершенно неожиданно. Антон Давыдович до мельчайших деталей помнил, как это произошло: раздался звонок, он привычно сказал: "да-а", но, услышав в трубке спокойный голос Нилы: "Антон, это ты?" - спросил шутливо: "За журналы беспокоишься?" На том конце провода что-то зашелестело и Нила сказала: "Слушай, тут журналы принесли. По-моему, есть кое-что для тебя интересное. Что-то вроде Лох-Несс. Ага, вот - крохотная заметулечка, "Необыкновенное озеро" называется". "Где?" - неожиданно осевшим голосом спросил Антон Давыдович.
"Что - где?" - откликнулась Нила. "Озеро где?" - чуть не закричал он. Нила назвала какое-то непонятное имя, Антону Давыдовичу оно ничего не говорило, и добавила: "Вроде где-то за Уралом..." Антон Давыдович подумал: "Боже, как давно это было..." .Покосился на матовую луну, сползшую в правый угол окна, повернулся набок, чувствуя сквозь спальник жесткие доски, и попытался приказать себе: "Спи!" Но сон не шел, и Антон Давыдович разочарованно подумал, что гипнотизер из него явно бы не вышел - самого себя усыпить не может. И подумав это, сразу понял, что теперь уже точно не уснет: слово "гипнотизер", как ключик, распахнуло дверку в четвертьвековую давность, в далекие студенческие времена, в тот день, когда изгиб дороги привел его на несколько часов в маленький буджакский городок, где пробежало его детство. И толща времени вдруг истончилась, исчезла, и он увидел себя шагающим по щербатому тротуару, по такой забытой и такой знакомой улице, и как наяву услышал: - Шею свернешь!
Еще шаг, и он бы врезался в дядю Ваню, неожиданно выросшего перед ним стодвадцатикилограммовой глыбой.
Дядя Ваня проводил взглядом девицу, на которую зазевался племянник, и хмыкнул, проведя рукой по седой ниточке усов. Дядя Ваня был пижон определение дядьки Танаса, о котором дядя Ваня в свою очередь отзывался не иначе как "босяк". Правда, столь важное "социальное" различие не мешало им дружить вот уже лет шестьдесят с гаком, и не только потому, что они родные братья-погодки.
Поздоровались. Дядя Ваня еще раз хмыкнул и спросил: - Когда приехал?
- Только с автобуса...
- Надолго?
- До завтра.
- Ну, и где остановишься?
- Не знаю еще.
- Негде? - насмешливо спросил дядя Ваня.- Да, проблема!
Это действительно было проблемой, потому что жили здесь семеро родных дядек и два двоюродных. В таком количестве немудрено и запутаться, тем более, что двое дядек тезки - Андрушки, как зовут их братья. Запутаться не запутаешйся, но навестить каждого попробуй за два дня. Еще в автобусе он раздумывал, как выйти из положения, как поступить, чтоб никого из дядюшек не обидеть, но так ничего и не придумал.
- Да вот хотел к вам,- сказал он, порадовавшись, что случай подсказал с кого из дядек начинать.
- Хотел ты...- с сомнением проговорил дядя Ваня.Что я не знаю куда эта улица ведет? К Сашке шел. Или, может, к этому босяку? К Танасаке?
Ну, тут дядя Ваня дал промашку - племянник ведь тоже знал город, в котором рос, не хуже его.
- А эта улица куда ведет? - спросил он.
Дядя Ваня оглянулся, потом подозрительно посмотрел на племянника: - Не знаешь! Как тот студент?
"Тот студент" - любимая притча дяди Вани. Некий балбес, проучившись год, приехал на каникулы и стал ломаться перед отцом ученостью, дескать, я теперь только на латыни разговариваю, а ваш простой язык начисто забыл. Показывает на дерево - как, мол, называется по вашему? Дерево, говорит отец. А это что? Корова. Ходил, ходил, все спрашивал. Пока не наступил на грабли. Грабли перевернулись, рукояткой его по лбу бац! Он за шишку - ах, проклятые грабли! Сразу вспомнил.
Ну, здесь грабли непричем. Просто улица, сворачивавшая влево от угла, где они стояли, вела прямиком на Измаильскую, где жили дядя Ваня с дядей Андрушкойвторым. Короче говоря, определить, куда он действительно шел, было нельзя. Прямо - к одним дядьям, свернуть - к другим. А поскольку он на самом деле просто шагал по улице, не решив той самой' "проблемы", то дяде Ване так и сказал: - Куда эта улица ведет, я знаю. Так что, если берете на постой, пошли.
Дядя Ваня обрадовался, попытался было отобрать у племянника чемоданчик, тот не дал, и оба, свернув за угол, не торопясь зашагали вниз к Тичие.
На углу Тихой и спуска к Тичие повернули вдоль покосившегося щербатого палисадника. Он, пожалуй, давно завалился бы навзничь, если бы не ветки кустов смородины, пролезшие в щели и нависшие сверху шевелящейся, но не падающей волной. За кустами виднелся краешек крыши под бурой от старости турецкой черепицей. Одним словом, как пишут в иных романах - "на всем лежала печать запустения". А ведь когда-то этот сад за покосившимся сегодня палисадником был самым привлекательным местом на магале: у всей магалянской босоты в возрасте от семи до пятнадцати слюнки начали течь при одном только упоминании о саде мадам Дицман.
К всеобщему же сожалению безопасность роскошных кустов красной и черной смородины надежно гарантировал здоровенный с закисшими глазками бульдог по фамилии Шойм.
- Что мадам Дицман? - спросил Антон Давыдович.
Дядя Ваня махнул рукой: - Померла мадам Дицман,- и на мгновение нахмурился.
Антон Давидович не то чтобы пожалел, но подумал просто - зря спросил, что ему мадам Дицман, которую он никогда не видел. А дяде Ване она, пожалуй, ровесшша.