Греков Юрий. Слышишь, Кричит сова !

   Иван встрепенулся: "звонит?", всмотрелся в подсвечен-, ное окошечко регистратора - цифра стояла прежняя, значит, почудилось. "Да,- мысль вернулась к хронограмме, явно встревожившей шефа,- что-то там происходит либо неожиданное, либо ожидавшееся как худший вариант".
   Решив так, Иван был недалек от истины, но знать об этом, конечно, не мог. "Поживем - увидим"-при всей своей неопределенности этот принцип был совершенно справедлив по существу, и Иван, повторив вполголоса "поживем-увидим", вдруг подумал, что и вправду - не поживешь, не увидишь. Ни сном ни духом ведь не мог он и предполагать несколько лет назад, что после той встряски, от которой едва опомнился, обстоятельства снова воткнут его в ситуацию, умом непредставимую, на ту - прежнюю--и близко не похожую, но такую же явную, живую, хоть на ощупь щупай: не город здесь, а тайга, не бродят по улинам Лжедмнтрии и Тутанхамоны, зато то и дело лезет сквозь зыбкую границу между "сегодня" и "сто миллионов лет назад" такое, что на картинке увидать, и то страшно...
   Алексей что-то громко сказал во сне, Иван покосился, мельком почему-то вспомнилась история со стрелой в Ленинграде, рассказанная вчера Лешей. "Похоже,- вдруг подумалось.- Вполне может быть". Иван вспомнил объяснения Сверливого насчет того, куда на мгновение девается стрела, прежде чем вонзиться в мишень: она вылетает в другое измерение, и парадокс в том, что здесь она отсутствует мгновение, там - в ином измерении-мгновение растягивается на годы или столетия... "Может, это та са-" мая или такая же стрела?"- Алексей вполне мог принять такое объяснение, но Иван решил: "Поди знай, так оно или не так, что зря трепаться?" Мельком вспомнив об этом, Иван вдруг подумал: "Робин Гуд или не Робин Гуд стрелку эту пускал мыкаться по разным временам, кто его знает.
   Но я-то не стрела, что ж меня заносит туда, где обязательно творится что-то такое, от чего, если ум за разум и не заходит, то волосы дыбом встают?" "Спит, Робин Гуд,- покосился на. Алексея Иван,исхитоился-таки меня в это дело воткнуть",- и вдруг встало перед глазами то, что сначала тряхнуло его до стука зубов, вернув в мир, старательно забытый, а потом и потихоньку, исподволь вывело на дорожку, которая в конце концов уткнулась в веселый бережок этого чертова озерца...
   Впрочем, ворчал Иван про себя для порядка или, скажем, по привычке. Давно было ему яснее ясного, что бухнув тогда "пойду", он словом этим распахнул дверь в мир удивительный и необыкновенный и, войдя в эту дверь, нашел не только друзей-товарищей настоящих, но и место свое, на котором, если и сидеть кому, так только ему: вся эта электроника, все эти штучки-дрючки существуют во всем мире в единственном экземпляре, и наворотил этот самый "экземпляр" не кто иной, как Иван Петрович Жуков.
   Тихо звякнуло, Иван встрепенулся, решив, что ослышался, всмотрелся в окошечко регистратора - нет, не ослышался: в прорези выскочила новая циферка-пришла хронограмма.
   Нажав кнопку дешифратора, Иван подождал, пока из прорези выполз листок с текстом, пробежал глазами - всего несколько строк, вроде ничего особенного, хоть и не очень понятно: "однажды ночью... солнце в полнеба... мальчик..." Иван положил листок, прислушался-приемник молчал. Окошко посветлело, на порозовевшем небе четко проступил зубчатый контур верхушек, над озером закурился легкий парок. Подсвеченные встающим солнцем облака медленно уплывали за край окошка, наплывали снова. "Вот и утро,- подумал Иван,- теперь кому вставать, а кому спать ложиться..." Первым, как всегда, проснулся Антон Давыдович,привычку эту свою он объяснял невезением: топчан уж такой достался, стоит так, что первый же солнечный луч прямо в лицо, попробуй поспи.
   Приняв это всерьез, Иван как-то попался на удочку - посоветовал: - Да что - нельзя на бок повернуться?
   - Никак не научусь,- пожаловался шеф,- поворачиваюсь, а ноги с топчана на пол сваливаются, вот и приходится вставать, что поделаешь...
   На этот раз ноги "не свалились", Антон Давыдович просто приподнялся на топчане, потянулся, помахал Ивану рукой, спросил "капитанским голосом": Ну-с, какие новости на борту?
   Иван покосился на Алексея - тот тоже проснулся, но по всему видать, собирается поваляться - притворяется, что спит.
   - Всем хватит,- отозвался Иван,- восемнадцать штук пришло. Нет, девятнадцать - вот эта уже под утро, последняя.
   Антон Давыдович взял двумя пальцами протянутый листок и потемнел.
   - Что такое? - спросил из своего угла Алексей.
   Антон Давыдович, не отвечая, перечел хронограмму и перебросил листок Алексею: - Прочти вслух.
   - Однажды ночью наступит день и встанет солнце в полнеба, и уйдет мальчик, и придет мальчик, и поймут люди, что кончился мир ночи и начался мир дня... Кричит сова...
   - Стихи, что ли? - подал голос Иван.
   - Похоже,- без особой уверенности отозвался Алексей.
   Антон Давыдович молчал.
   - Шеф, может, просветите? - подождав, спросил Алексей.- Чем эта лирика обеспокоила вас?
   - Это не лирика,- невесело сказал Антон Давыдович,- это сигнал: случилось что-то из ряда вон выходящее...
   Иван с Алексеем ждали.
   - Боюсь поверить, но думаю, что биору-одиннадцать пришлось нажать красную кнопку..
   - Но что он мог послать? -- спросил Иван, зная, что ответа на свой вопрос получить не может. Что такое красная кнопка и он и Алексей знали хорошо, но не хуже знали, что вероятность ее включения близка к нулю только теоретически можно представить такое невообразимое стечение обстоятельств, которое может принудить биора к нуль-транспортировке.
   - Что же он мог послать? - напряженно повторил Антон Давыдович и вдруг, ни к кому не обращаясь, пробормотал: - и уйдет мальчик... и придет мальчик... однажды ночью...
   - Антон Давыдович,- Иван ждал.
   - Ну? - как-то нехотя откликнулся шеф.
   - Делать-то что будем?
   - Делать? - Антон Давыдович пристально обвел исподлобья утыканную приборами стену - будто впервые видел, покосился на Алексея и, тряхнув головой, жестко сказал: - Ждать.
   Вертолет невесомо всплыл, завис, упругие толчки воздуха рябью смяли траву, погнали мелкую зыбь oт берега.
   Вертолетчик, обернувшись, прокричал: - Круг почета?
   Антон Давидович отрицательно мотнул подбородком.
   Вертолетчик кивнул, поднял машину повыше и, тарахтя похлеще трактора ДТ-54, вертолет неторопливо поплыл над покачивающимися вершинами, медленно набирая высоту. Уплыла назад вросшая в косогор у самого берега избушка, в которой они прожили без малого три месяца.
   Тусклой голубизной блеснула в последний раз тихая гладь с застывшими в глубине опрокинутыми разлапистыми елями.
   Иван без особого интереса поглядывал в иллюминатор - глазу остановиться не на чем, во все стороны серозеленое море с редкими островками-проплешинами. Разговаривать не хотелось, да и хотелось бы какой тут разговор, орать надо, тарахтит машинка, попробуй перекричи. Антон Давидович то ли дремал, то ли размышлял, прикрыв глаза. Алексей, привалясь к жестяной стенке, чтото почеркивал в записной книжке...
   Первый раз вертолет прилетал неделю назад - вскоре после хронограммы, так встревожившей Антона Давыдовича. Но с тем рейсом улететь не удалось пришлось уступить место доисторическому "сувениру": все вместе - и людей, и аппаратуру, да еще и костяшку в четверть тонны весом - вертолет поднять просто не мог. Тогда Антон Давыдович и решил сначала отправить череп. Это было единственно разумно. Можно было, правда, и часть оборудования погрузить, но шеф, не вдаваясь в подробности, сказал: "Технику потом". Мало того, вертолет вполне мог обернуться за день, ну, в крайнем случае назавтра прилететь, но Антон Давыдович сказал вертолетчику Мите, как само собой разумеющееся: - В общем, ждем через недельку...
   Дураку ясно, обрадовался шеф непредвиденной отсрочке, надеется может, еще оживет приемник.
   С черепом на этот раз управились в два счета, тащить-то никуда не надо было - вертолет повис над местом, где мурашки уже отполировали бедную ящерову головушку до зеркального блеска, сбросил конец с крюком, Иван с Алексеем подцепили тиранозаврика за скулу,: и вертолет, поднявшись повыше, перенес череп на поляну перед избуцжой. Здесь трофей крепко принайтовили под днищем вертолета - всунуть внутрь и думать нечего было. Митя-вертолетчик проверил все крепления, потыкал пальцем в полированную кость, сказал задумчиво: - Чего только возить не приходится...
   Для Ивана эта неделя прошла в обычных хлопотах.
   Сначала пришлось перемонтировать кое-какие линии, чтоб без помех для приемника снять часть аппаратуры. Потом нужно было подготовить к размонтированию самые сложные узлы. Не зря пахал всю неделю: когда вертолет прилетел снова - на съем аппаратуры вместе с погрузкой ушло всего часа три, а не три дня.
   Иван копался с утра до вечера, а у приемника дежурили поочередно Антон Давыдович и Алексей. Но приемник упорно молчал, независимо от того, кто сидел у пульта. Антон Давыдович мрачнел час от чсу - надежда на связь исчезала неумолимо, и тем быстрее, чем меньше оставалось до конца отсрочки, так кстати выпавшей благодаря весу "трофея" и маломощности Митиного вертолета.
   Алексей от вынужденного безделья злел и то и дело приставал к шефу с разговорами, Ивану тоже, может быть, интересными, да в другой обстановке. Он и прислушивался краем уха, возясь с паяльником и кусачками в путанице разноцветных проводов.
   - Вообще-то я полагал, что ты знаком с работами доктора Барга,заметил как-то Антон Давыдович на очередной вопрос Алексея.
   - Успеть бы познакомиться хотя бы с тем, что имеет непосредственное отношение к нам, уважаемый профессор,- невозмутимо отвечал Алексей.- Что же касается доктора Барга, то его интересует английский феодализм, а нас, как мне помнится, нечто другое...
   Иван зло зашипел - зазевавшись, ткнул паяльником не в проводок, а в собственный палец. Покосился - не заметил ли Лешка, уж он этого не пропустит. Нет, не заметил, слушает Антона.
   - В той или иной степени время всегда было элементом человеческого сознания. Человек средневековья воспринимал время как бы в двойном измерении: естественном и историческом, то есть как течение круговое, циклическое и как линейное, развернутое. Но в обоих случаях картина мира, рисовавшаяся ему, была по сути насквозь статичной и лишь внешне подвижной. В этом отразилась вся мера слитности средневекового человека с природой, естественной связанности его сознания родовыми узами, образ жизни, специфика материального производства.
   - Бытие определяет сознание,- неожиданно для себя вставил Иван и тут же, обозлясь на собственное нахальство, отвернулся, преувеличенно пристально вглядываясь в нутро уже развороченного пульта.
   - Совершенно верно,- сказал ему в спину Антон Давыдович,Средневековое общество - в основе своей земледельческое общество. Смена времен года не только диктовала земледельцу характер и ритм его труда, но и формировала многие стороны его мировидения. В этом видении время представляло собой круговорот и измерялось естественными циклами: движением небесных светил, числом снятых урожаев, сменой поколений в роду и так далее, отсчитывалось вехами, хранившимися в памяти, то есть метрикой больших делений. Когда же памяти не хватало, на помощь приходило определение - "с незапамятных времен".
   - Хронограмма номер двенадцать,- напомнил Алексей.
   Иван напряг память - что это за хронограмма? Но вспомнить не смог. Антон Давидович тоже ответил не сразу, но, поразмыслив, согласился: - Да, пожалуй. Примитивное сознание синтетическое.
   Вместо расчленения окружающей действительности на начала природы и человека оно отражает их в нерасторжимом единстве. Вместо различения моментов времени в порядке их следования: прошлое, настоящее, будущее - оно охватывает их, по сути, как одновременные. Человек с подобным мироощущением окружен прошлым, оно продолжается в настоящем, а будущее - это то же "вчера", но которое наступит "завтра".
   - Однажды ночью наступит день и встанет солнце в полнеба, и...Алексей не договорил, замер.
   - Вертолет,- сказал Иван.
   Далекое стрекотание слышалось все явственнее. Недельная отсрочка закончилась, ничего нового не принеся.
   Алексей встал, следом за ним шагнул Антон Давыдович. Иван продолжал ковыряться в схеме и, только когда грохот проплыл над самой крышей, сунул отвертку в карман и вышел. Вертолет стоял чуть накренясь, лопасти винта лениво проворачивались по инерции, мотор уже был выключен...
   Иван поглядывал в иллюминатор. По серо-зеленому морю чуть впереди бежала темная стрекозиная тень. Бежать ей еще часа два, а там - симпатичный "бог в трех лицах" Степан Степанович с его гостеприимными хлопотами, погрузка, поезд и - одним словом, домой...
   - Смотри ты, прямо хоть сейчас в журнале печатай,хмыкнул Алексей.
   - В журналах мы все напечатаем,- отозвался, не поднимая головы, Антон Давыдович.
   Один только день дал шеф передохнуть по возвращении и с ходу сам влез в бумаги по уши, и Алексея с Иваном тоже воткнул. Официально это называется простенько- "готовить отчет", а на самом деле вот уже десятый день корпят всей компанией над рассортировкой материала, накопилось его за три месяца, казалось, не так уж много - а как взялись, голова кругом пошла: одних хронограмм почти триста штук и если не каждая, то уж через одну головоломка. Иван, правда, от этих бумаг спасся - Антон Давыдович велел готовить техническую документацию. Опять же бумаги, конечно, но все-таки ближе к прямому Иванову делу. В общем, так или иначе, а потогонная система, четко налаженная шефом, работала безотказно под почти непрерывное дребезжание телефона, Антон Давыдович сразу по приезде сделал наверху коротенькое сообщение, так что сверху пока не беспокоили - ждали подробного отчета. А вот "сбоку" - из соседних лабораторий-трезвонили ежеминутно с единственным вопросом: "Ну, как?" "Граждане смежники", как их прозвал Алексей,- все эти экологи, историки, лингвисты, фольклористы, одним словом, тьма-тьмущая всех тех, кто прямо, кто косвенно участвовал в подготовке программы, тоже, судя по всему, вставали с солнышком, а ложились за полночь. Все их вопросы варьировались в зависимости от темперамента: "Ну, как дела?", "что слышно у вас?" и "когда же, наконец, черт побери?!" Иван было предложил отключить телефон, но Антон не позволил, велел только звонок приглушить.
   - Да я не научные журналы имею в виду,- сказал Алексей.- Вот эту русалочью песню у нас хоть "Новый мир" с руками оторвет. Хотите послушать?
   Антон Давыдович покосился на часы, подумал, покачал головой: - Ну ладно, объявляю десятиминутный перекур. Иван, бросай дела, Алексей Иванович желает выступить в роли чтеца-декламатора. Поддержим молодой талант, Иван скрипнул стулом, повернулся.
   - Прошу вас, маэстро,- церемонно поклонился Антон Давидович.
   Алексей встал, держа листок в отброшенной руке, раскланялся на три стороны:
   По ком я хмелею, по ком
   Шалела моя голова?
   Зверье от зимы и погонь
   Ютилось ко мне горевать...
   Уже, моя живность.
   Ступай: Твоих я робею затей.
   Ступай. Уже когтем тупа.
   Добра и тепла не содей.
   О зверь, мой двоюродный сын!
   Одна я крестилась толпой,
   Гулена, у трав и осин...
   Звякнул телефон, Иван потянулся, Алексей бросил: "Не бери, подождут" и продолжал:
   А мне не сдыхать и не злеть.
   Но в почве своей борозды
   Давнишний нащупаю след
   - И рот обожгу - не простыл.
   Людскою монетой звеня,
   Людской отираючи пот:
   "Боян! Я ж Мариной звана!"
   А он не поет. Не поет...
   Алексей положил листок. Антон Давидович спросил: - Почему ты решил, что это русалочья?
   - Это не я решил. Товарищ волк, то бишь биор-одиниадцать, под таким грифом передал.
   Умолкнувший было телефон звякнул снова. Иван покосился на Антона Давидовича, тот кивнул и пододвинул к себе бумаги.
   Иван взял трубку. Звонили из институтской проходной.
   Иван по голосу узнал вахтера дядю Васю.
   - Тут к вам человек просится. Выписывать пропуск или как?
   - Что за человек?
   - Да говорит, что приехал специально. Вроде договаривался с вами.
   Иван мгновенно вспомнил странный ночной звонок накануне отъезда в тайгу и, внезапно отчего-то взволновавшись, резко сказал: - Пропусти eе.
   - Что там? - поднял голову от бумаг Антон Давыдович. Иван помолчал, прислушался, за дверью было тихо.
   - Ну? - повторил Антон Давыдович.
   - Вахтер звонил, приехал тот, что звонил тогда, ночью. Ну, который знает, что случилось со змеем. Я велел пропустить.
   - И придет мальчик...- вдруг сказал Алексей.
   Антон Давыдович остро глянул на него. И тут в дверь осторожно постучали.
   Антон Давыдович очень спокойно, может быть, только чуть громче, чем обычно, откликнулся: - Войдите!
   Через порог шагнул невысокий белобрысый парень, с некоторой растерянностью поклонился. Иван пригляделся- ну, парнем его с натяжкой только назовешь, лет за тридцать пять мужику. Просто щупловат, потому на пер вый взгляд моложе выглядит.
   Пока Иван разглядывал посетителя, Антон Давыдович, помолчав, спросил: - Ну-с, чем можем служить?
   - Фамилия моя Кореньков,- напомнил тот и, помявшись, добавил: - Я вам звонил...
   - Я вам писал, чего же боле...- вполголоса сказал Алексей.
   Антон Давыдович посмотрел на него так, что Алексей поежился.
   - Так все-таки чем мы можем быть вам полезны, товарищ Кореньков?
   - Собственно, я ведь объяснил, почему мне нужно с вами встретиться,- с некоторым недоумением сказал Ксь реньков.- По телефону. Перед вашим отъездом.
   - Очень плохо было слышно,- отозвался Иван.
   - И, если честно сказать, то, что удалось расслышать, было весьма похоже на розыгрыш,- вежливо сказал Алексей.
   - На розыгрыш? Какой розыгрыш? - с еще большим недоумением спросил Кореиьков.- Вы решили, что я разыгрываю вас?
   - Не вы,- успокоительно покивал Антон Давыдович.- Мы заподозрили, что кто-то из наших коллег, знающих о готовившемся эксперименте, решил пошутить несколько экстравагантно. Согласитесь, трудно предположить что-либо иное, когда некто звонит и объявляет: я знаю, что случилось с... Змеем Горынычем,
   - Но ведь я в самом деле знаю! - чуть не вскрикнул Кореньков, но сдержавшись, повторил спокойно: - знаю...
   - Как вас зовут? - вдруг спросил Антон Давидович, - Николай Ильич,машинально ответил тот.
   - Так вот, Николай Ильич, я прошу вас взглянуть на вещи нашими глазами и оценить степень вероятности происходящего: звонит или приходит некто и говорит, что он знает нечто определенное о вещах, о которых никто абсолютно ничего знать не может. В первом случае получается, что он знает о результате эксперимента до начала самого эксперимента.- Антон Давидович помолчал, откашлялся.- Во втором случае - тот же человек утверждает, что ему известно нечто конкретное о том, что произошло примерно за десять веков до его собственного рождения. И первое и второе исключено. Единственное объяснение - розыгрыш.
   - И тем не менее я знаю,- в тоне Коренькова не было ни малейшего упрямства, скорее усталая уверенность, - Утверждать можно что угодно,мягко сказал Антон Давидович.- Но стоит ли утверждать недоказуемое?
   - Сейчас, одну минуту,- вдруг сказал Кореньков, лицо его напряглось и он, глядя перед собой отсутствующим взглядом, запинаясь, заговорил:Однажды ночью наступит день... и встанет солнце в полнеба, и уйдет мальчик, и придет мальчик... и поймут люди...
   Алексей почувствовал, что ему не хватает дыхания.
   Иван глядел во все глаза. Антон Давыдович грузно оперся о стол, спросил глухо: - Что вы знаете?
   - Я знаю, что у вас есть сенсокоммуникатор..
   - Это он вам сказал? - быстро спросил Антон Давыдович.
   - Да.
   - И вы хотите им воспользоваться?
   - Иначе нельзя. Я не могу рассказать, я могу вспомнить...
   - Занятно, занятно,- рассеянно бормотал Антон Давыдович и, резко повернувшись к Ивану, то ли попросил, то ли приказал: - Давай машинку.
   Иван бросился к стеллажу в дальнем конце лаборатории. Сеноокоммуникатор, сконструированный когда-то Алексеем, приспособленный Иваном для программирования биоров, был запихнут за груду других до поры ненужных приборов. Иван вытащил шлем, быстро осмотрел - вроде в норме, подсоединил провода к клеммам блока питания. "Если батареи не сели, тогда порядок",- пронеслась мысль. Аппарат сепсокоммуникации в свое время очень пригодился: с его помощью устанавливался мысленный контакт между программистом и биором.
   - Спасибо,- кивнул Антон Давыдович, когда Иван положил аппарат перед ним, и спросил: - Иван Петрович, а мы можем получить запись мысленной информации?
   Иван мгновенно ответил: - Да.
   - Ну, пожалуйста,- сказал Антон Давыдович и, повернувдиись, спросил: Если не возражаете, Николай Ильич, можем попробовать.
   - Конечно,- ответил тот.
   Иван быстро подсоединил выходы сенсокоммуникатора к дешифратору хронограмм, проверил напряжение, пере двинул тумблер в положение "автоматика" и сказал: - Можно...
   - Вы готовы, Николай Ильич? - спокойно спросил Антон Давыдович.
   - Да.
   - Алексей, помоги, пожалуйста, надеть шлем...
   Дешифратор низко загудел, легко застрекотало печатающее устройство, из подающей прорези поползла широкая бумажная лента...
   Снег лежал до Яковлева дня, а на осень мороз побил хлеб, и зимою был глад, осмина ржи стоила гривну... В следующем годе также глад: люто было, осмина ржи стоила две гривны, малая кадка по семи кун, и ели люди лист липовый...- он замотал головой, пытаясь стряхнуть нелепый сон. Но это был не сон, и он это знал, но вскочил из-за стола, швырнул рейсфедер на доску, как будто надеясь, что резкий стук собьет странное состояние, наплывшее на него снова - ив который уже раз... Но рейсфедер только равнодушно звякнул, а у него в ушах продолжал звучать далекий детский голосок, вдруг сменявшийся сип лым старческим шепотом и снова выраставший до пронзительной высоты: ...и ели люди лист липовый, кору березовую, солому, мох, падали мертвые от глада, трупы валя лись по улицам, на торгу, по путям и всюду... Наняли наемщиков возить мертвяков из города, от смрада нельзя было выйти из дому, печаль, беда на всех!..
   Голосок умолк, как оборвался, а может, его заглушил странный непривычный шум, ворвавшийся в комнату,- заколотила в стекло ветка, жалобно заскрипели стволы, тонко свистя, завертелся, ероша темную хвою ветер, грозя разнести избушку по бревнышку, загудел, застонал Дикий бор...
   "Какой бор? Откуда бор?" - закричало у него внутри, и он обессиленно осел на стул. Шум пропал, как не было.
   В чистом окне ("какая ветка? Девятый этаж!" - мелькнуло в голове) на фоне оседающего в закат солнца черными пушечными стволами уперлись в небо четыре трубы, увенчанные подсолнуховыми коронками рыжего дыма. Химзавод. Первая очередь. Слева белыми кораблями уплывают в закат многоэтажные громады с пламенеющими от последних лучей окнами - красиво и больно смотреть.
   Он подался вперед, к окну. Справа от химзавода - между корпусами его и кольцевой дорогой - узенькой полоской протянулся лесок, не лесок даже, а так - лесишко, в глупой надежде уцепившийся корнями за землю, которая уже т принадлежит ему. Три года назад он, этот сегодняшний лесишко, жалкий остаток, темными шуршащими валами укатывал за горизонт. "И впрямь был дикий бор", - подумалось. Но прогресс - штука серьезная: плывут теперь до горизонта белые громады, дымят день и ночь трубы химзавода, в чьих цехах рождается то, что за миллионы лет не сумела создать природа, создавшая этот лес.
   Бывший лес. Совсем бывший, хотя и цепляется из последних своих силенок за клочок у кольцевой дороги.
   Правда, до вчерашнего дня лесишко мог еще надеяться выжить - стать, на худой конец, если не парком культуры и отдыха, то хотя бы сквериком. Но кто-то умный подвел итог вспыхнувшим было спорам: "Природа не храм, а мастерская. И снявши голову, по воласам не плачут. Сколько там кислорода давал гектар леса, я не знаю, а вот по производству азотной кислоты город план перевыполнил. Кислорода, слава богу, хватает, и если бы этот лес азотную кислоту давал, тогда другое дело..." Фу, черт побери, вроде отошло. Он присел к столу, взял рейсфедер - работы оставалось немного, еще несколько линий и планировка корпусов второй очереди химзавода вчерне закончена - стоять они будут вплотную к кольце вой дороге...
   Серая тень, как туманный мазок по оконному стеклу, промелькнула и истаяла. Но в этот неуловимый миг, словно время внезапно застыло, он успел разглядеть ее янтарные, словно подсвеченные изнутри, недвижно круглые глаза, распахнутый в беззвучном крике клюв... Тень истаяла, и стих царапнувший слух неслышимый вскрик... "Тьфу, наваждение",- передернул он плечами и провел линию, стараясь сосредоточиться, но беспокойство не уходило...
   Началось это недели три назад. Воскресным утром забрел он в зоопарк зачем? Так просто. Детишки галдели у обезьянника. Лев равнодушно спал, повернувшись к глазеющим наименее приличной частью. В птичьем вольере здоровенные попугаи возмущенно трещали клювами на расхрабрившихся воробьишек - воробьи, конечно, побаивались, но зерно таскали исправно прямо из-под носа заморских собратий. Все это было интересно, но не очень.
   Что-то как будто тащило его мимо, ненавязчиво, но настойчиво - он это понял только потом. А сейчас, прошагав мимо всяческой экзотики, он неожиданно для себя остановился у клетки, в которой по невидимому и точному кругу диаметром в два метра безостановочно бежал серый худой зверь. Глядя прямо перед собой, не обращая никакого внимания на выкрики столпившихся у клетки людей, волк мчал по одному ему видимому кругу к одному ему видимой цели.