Грейди Джеймс. Гром

   — Ш-ш-ш-ш, — сказал Джон. — Не ори. Не надо криков.
   — Он мертв, он мертв, он...
   — Да, — сказал Джон. — Да.
   Опухший от притока крови труп качнулся еще пару раз и замер. Висит. Белая рубашка заправлена в брюки. Одна нога неуклюже откинута, как верхняя черточка у буквы "К".
   Джон снял пистолет с предохранителя, взвел курок.
   Рок-н-ролл.
   Сказал:
   — Оставайся...
   — Да пошел ты! — прошептала Фонг.
   Она пошла за ним, чтобы не оставаться одной.
   Медленно ступая по ступенькам.
   Это лицо. Пурпурно-кровавая кожа. Выпученные, раскрытые глаза.
   Мартин Синклер. Дипломат, сотрудник государственного департамента США. Тридцати с небольшим лет. Муж. Отец. Труп.
   Ни капли крови на ковре. Никаких ран на белой рубашке — ни на груди, ни на спине.
   Спокойно вверх по ступенькам, вдвоем, спины прижаты к стене, лица совсем рядом с этими руками.
   Посмотри вверх: толстые резные деревянные перекладины, ограждающие широкий коридор световой шахты.
   Левая нога Мартина Синклера застряла между двумя этими перекладинами над лестницей, ведущей на первый этаж. Нога попала в капкан, и он опрокинулся вниз головой.
   Декоративный настенный светильник свисал со стены над его телом. Лампочки в нем не было.
   — Все в порядке. — Джон поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. — Он уже давно мертв. Мы здесь одни. Все в порядке. И мы в безопасности.
   — По-моему, мы как раз в опасности, — прошептала Фонг.
   Ее рука, которую он держал в своей, дрожала. Они поднялись на второй этаж. Недалеко оттого места, где нога Синклера застряла между двумя балясинами, лежала коробка с лампочками. Коридор делал поворот над ступеньками, идущими на первый этаж, перила тоже загибались под прямым углом. Джон увидел темное пятно на перилах в том месте, где застряла нога Синклера.
   Тошнота подступила к горлу Джона.
   Черт тебя подери! Ты должен был рассказать мне, когда была возможность! Не исключено, что я смог бы...
   Теперь поздно. Чертовски поздно. Не моя... Его вина, это его вина.
   Тот, кто охотился на Фрэнка, всегда идет на шаг впереди меня. Наблюдает и смеется надо мной.
   Фонг пыталась задать вопрос, но, похоже, не могла найти слов.
   — Что... Что?
   — Вот как копы запротоколируют это дело, — сказал Джон. — Однажды Мартин Синклер решил заменить лампочку.
   — А где старая...
   — Не важно, он — новый наниматель, может быть, там никогда и не было лампочки, может быть, он уже выбросил ее в мусор. «Может быть» — этого достаточно для перегруженных работой колов. Для них Синклер просто неосторожный человек. Встал на перила. Потянулся. Потерял равновесие, упал, нога попала между перекладинами, ударился головой... — Он помолчал. — Всего лишь еще один мертвый человек.
   — Но со всем...
   — Для местных копов здесь нет «всего», связанного с этим.
   — Как же было на самом деле? — спросила она, продолжая сомневаться.
   — Некто пробрался в дом. Устроил засаду на Синклера. Удар в висок. Удушил его, если еще была необходимость. Ударил Синклера головой о перила, перекинул через них и подвесил, вставив ступню в...
   — Никто не мог рассчитать...
   — А он и не рассчитывал ничего. Кроме того, что совершит убийство. Сымпровизировал. Гений...
   — Гений?
   — Этому нельзя научить. Убить может кто угодно, но, чтобы на ходу придумать подобную сцену, нужен талант. Это как джаз. Хладнокровно, быстро, и никаких следов.
   — Как и моего отца, — сказала Фонг.
   — Да.
   — Тот же парень?
   — Те же парни, — поправил Джон. — Кто бы ни придумал это все, он, я уверен, воспользовался услугами профессионального убийцы, мокрушника. Блестящего убийцы.
   — Ничего себе эпитет.
   Фонг отвернулась от тела. Она заглянула в открытую дверь спальни.
   — Не беспокойся, — сказал Джон. — Во всем этом нет ничего, кроме лжи. Если не... — Джон сбежал вниз по лестнице.
   Фонг торопливо последовала за ним, зная...
   Необходимо посмотреть на это, она знала, что должна... посмотреть на это. Следить за тем, чтобы... не прикоснуться к этому.
   Запах: Патока. Кислая капуста и ветчина.
   Джон стоял перед входной дверью спиной к трупу, сжимая в руке конверт. Написанный от руки коннектикутский обратный адрес, под адресом стояло «С. Синклер».
   — Его мать? — предположила Фонг.
   — Или жена, — сказал Джон.
   — Ты не должен...
   — Я полагаю, оно пришло уже после... — Джон разорвал конверт.
   — "Дорогой Мартин, — прочитал он. — У нас все хорошо... Джейн все время вспоминает папу... Погода у нас..." У ее матери все хорошо, его мать... «Не понимаю, почему ты сказал, что мы по-прежнему должны оставаться здесь. Дом — это звучит прекрасно, и это хорошо, если...» Так, пропустим это. Погоди, вот: «Я знаю, ты уходишь от ответа, когда я завожу об этом разговор по телефону, но я больше не могу это выносить. Что-то не так. Я знаю это. Пожалуйста, скажи мне. Я боюсь умереть. Я не знаю, что хуже: продолжать оставаться в неведении или все узнать. Я люблю тебя, но я даже не знаю, как это сказать: в этом замешана другая женщина? Кто-нибудь еще, кто может заставить тебя оставить нас? Я знаю, у меня до сих пор лишний вес после рождения ребенка, но ты ведь говорил, что это не имеет значения. Мы не занимались любовью уже шесть месяцев, и это дает мне основание думать, что...»
   — Остановись! — воскликнула Фонг. — Оставь его в покое! Оставь их в покое!
   — Теперь это уже не зависит от нас, — ответил Джон.
   Фонг отвернулась от него, увидела свисающий труп, «рассматривающий» гостиную. Сделала шаг, другой, но остановилась, прислушиваясь.
   — "Я знаю, ты сильно устаешь на работе, — читал Джон, — даже после Египта, но это не может быть причиной. Когда я смогу приехать, когда мы с Джейн вернемся, чтобы вся наша семья опять была вместе..."
   Джон пробежал глазами письмо. Сказал:
   — Она хочет пойти к адвокату, занимающемуся брачными делами. Говорит, что они могут держать это в тайне, так что это не испортит ему анкету и не повлияет на карьеру.
   Вечерние сумерки наполняли дом. Лучи заходящего солнца падали из комнаты на верхнем этаже, из кухни.
   Из коридора над свисающим трупом.
   — Пойдем отсюда, — попросила Фонг. — Я больше не могу здесь оставаться.
   Джон сунул письмо в конверт и положил его в кучу других конвертов на столе.
   — Пусть она думает, что он получил и прочел его, — сказал Джон.
   — Думаешь, она вспомнит о нем?
   Они вышли в кухню.
   — Больше ни к чему не прикасайся, — сказал Джон. — Мокрушник, возможно, был в перчатках.
   — Подожди! — Фонг вцепилась в руку Джона. — Ты собираешься вот так просто оставить его... вот так? Чтобы кто-нибудь, возможно, его жена, нашли его в таком виде?
   Джон осторожно отодвинул пальцем занавеску, посмотрел наружу. Пусто. Он открыл дверь, сказав Фонг:
   — Нас здесь никогда не было.
   В дом потянуло холодом. Печь опять включилась. Фонг сказала:
   — Верни мне пистолет.

Глава 37

   Джон и Фонг сидели в машине, приткнувшейся на обочине одной из улиц вирджинского пригорода, в восьми милях от висящего тела Мартина Синклера. За окнами была ночь. Машина работала на холостых оборотах.
   Обогреватель заднего окна был включен, чтобы стекло не запотевало.
   Улица была безлюдна. За окнами уютных домиков мерцали телевизионные экраны. Воздух был прозрачным и холодным.
   — Ты, наверное, никогда не предполагал, что окажешься здесь, — сказала Фонг.
   — Всегда надеешься на лучшее. — Джон отвел глаза от дома в стиле ранчо за забором из белых стальных прутьев. — Ты помнишь...
   — Доверься мне, я знаю, что делаю.
   — Все в порядке, — сказал он. — Все в порядке.
   — Мы в порядке, — сказала она. Они улыбнулись.
   — До рассвета, — сказал Джон. — Жди меня до рассвета, а после...
   — После, — сказала она. — Если Гринэ не будет на работе...
   — Тогда продолжай звонить до тех пор, пока не застанешь его.
   — Коричный человек.
   Она покачала головой, криво улыбнувшись. Сознание Джона раздваивалось, одна половина находилась здесь, в этой машине, а другая была в лапах подступавших кошмаров, в которых причудливо переплелись недавние события с красочными картинами перестрелок и распухших тел, рождаемыми его утомленным мозгом. Джон прошептал:
   — У всех вещей есть только одно настоящее имя.
   — Что?
   — Это мудрость другой эпохи и другого места.
   — Черт, я едва могу справиться с тем, что происходит, — сказала она. — Но ты все делаешь замечательно. Что, если там тебя ждет еще один малоприятный сюрприз?
   — Надеюсь, что я смогу уйти. У тебя есть пистолет. Наличные. Телефоны Вудруфта. Телефон Гринэ. Скоростное шоссе и машина, взятая напрокат.
   — Мне всегда везет.
   Джон протянул к ней руку. Она не шелохнулась, сидя за рулем.
   Он открыл пластиковый колпак плафона и вывинтил лампочку.
   — О, — сказала она.
   Джон открыл дверь машины, и ей в лицо пахнуло ночной свежестью.
   Обернись, скажи ей:
   — Не позволяй им схватить тебя.
   Дверь мягко захлопнулась.
   Пошел прочь.
   Он направлялся в этот дом. За его спиной машина Фонг работала на холостых оборотах. Фары потушены.
   Дай отдохнуть своим глазам. Расслабь их. Не наблюдай, а просто смотри.
   Самый заурядный кирпичный дом в комфортабельном пригороде. Ворота гаража на две машины закрыты. Темно-коричневый «кадиллак» стоял за стальными воротами забора. Забор был Джону по грудь. Сверху, вдоль прутьев, тянулись стальные провода. Похожие на ульи черные ящики размером с экран монитора крепились к углам карнизов дома. Еще один ящик висел над ярко освещенной парадной дверью.
   Поднял щеколду на воротах.
   Легкое сопротивление — магнитный замок сломан.
   Каждая травинка на спящем газоне была покрыта инеем.
   Позвонил в дверь. Не было нужды сообщать о приходе гостя, но позвонить стоило в любом случае.
   Ни звука не доносилось из дома.
   Глаза, которых он не мог видеть, внимательно его рассматривали.
   — Ты можешь приходить сюда когда захочешь, — сказал Харлан Гласс, открыв дверь. — Но какого черта тебя принесло сегодня ночью.
   Пересекая порог, Джон услышал, как отъехала машина Фонг.
   Давай. Давай.
   Тяжелая дверь закрылась, замок щелкнул, и Джон оказался внутри.
   Белые стены, белые комнаты, толстый ковер. Неяркий свет.
   Бормотание телевизора.
   Гардероб из красного дерева был встроен в стену холла.
   Мельком заглянул внутрь: красные лампочки, горящие на контрольной панели, телевизионные мониторы. На полу пара галош и зонтик. На верхней полке виднелась рукоятка револьвера.
   Гласс запер дверь шкафа на надежную защелку.
   Мягкое дыхание. Запах...
   Доберман-пинчер притаился за дверью в шести футах слева от Джона.
   Спокойно, не дай ей учуять...
   Гласс отдал собаке команду на незнакомом Джону языке.
   Доберман лег на пол и преданно посмотрел на хозяина.
   — Иди медленно.
   Гласс был в шерстяном джемпере, надетом поверх спортивной рубашки, плотных штанах и мягких кожаных туфлях. В этой одежде он выглядел более стройным, чем в костюме. Бульдожьими повадками он походил на своего пса.
   — Иди за мной.
   Последовала еще одна команда собаке на непонятном языке. Доберман рысцой потрусил вслед за Джоном.
   Двери холла вели в столовую и на кухню. Коридор, должно быть, вел в спальни.
   Из гостиной доносился вой полицейских сирен — по телевизору показывали боевик. Перед ним на стуле, ссутулившись, сидела босая женщина с выступающим подбородком, которую Джон уже встречал на похоронах Фрэнка. Она даже не обернулась поинтересоваться, кто пришел. Ее внимание было поглощено зрелищем и бутылкой скотча.
   — Обычно по вечерам я работаю в кабинете моей жены. — Гласс прошел в комнату, где изогнутая лампа освещала стол, на котором расположились три гроссбуха, груда писем и конвертов. Жестом хозяин дома остановил Джона в дверях кабинета. Джон почувствовал, что собака села у него за спиной. Гласс педантично надел колпачок на фломастер, закрыл гроссбухи, сложил письма в папки. Уважение заставило Джона отвести глаза от личных дел того, кто сейчас, по существу, был его руководителем.
   Свет от лампы достигал противоположной стены, своеобразной галереи фотографий. Ряды снимков. Гласс с...
   Джон прищурился.
   ...Гласс с сенаторами и конгрессменами, с кинозвездами, которые участвовали в санкционированных ЦРУ экскурсиях в центр по борьбе с терроризмом.
   Стена выглядела, как... та, в кабинете сенатора. «Вашингтон, — подумал Джон, — все грезят секретами».
   Ему на глаза попался одинокий семейный снимок: неизвестно когда сделанный портрет матери и дочери. Девочка напряженно улыбалась. Мать смотрела в сторону, в мягких чертах ее лица с трудом угадывалось угловатое лицо женщины, сидевшей перед телевизором.
   «Сколько же лет понадобилось на это бутылке вина? — удивился Джон. — Во что это обошлось семье Гласса?»
   — Не сюда, — сказал Гласс. Он выключил настольную лампу.
   Джон вернулся в холл. Собака насторожилась, но осталась сидеть. Гласс поправил фотографию, на которой он и известный защитник гражданских прав, проигравший в свое время предвыборную кампанию на пост президента, стояли держась за руки.
   Гласс провел Джона на кухню. Открыл дверь, за которой оказался ряд ступеней, зажег свет, набрал код на контрольной панели и стал спускаться вниз. Джон последовал за ним. А за Джоном собака.
   — Не многим людям довелось спускаться по этим ступенькам, — сказал Гласс, набирая секретный код на замке, вмонтированном в железную дверь. Раскрыл ее и включил внутри свет. — Только после тебя.
   Собака последовала за Джоном. Раздался щелчок запора закрывшейся за ними двери. В подвале стоял запах стали и цемента, не было и признаков окон. Стена шкафов с документами. Компьютер. Туалет, отгороженный занавеской. На одной из стен классная доска, завешенная плотной синей тканью.
   Но доминировал в комнате, несомненно, огромный антикварный стол. Три телефонных аппарата на нем, черное вращающееся кресло рядом. Поверхность стола сверкала, как зеркало.
   Гласс занял черное кресло с высокой спинкой. Указал Джону на металлический складной стул напротив стола.
   Собака остановилась в пяти футах от Джона.
   Команда. Собака села. Напряженно переступая передними лапами, не сводя взгляда с Джона, втягивая воздух влажными ноздрями.
   Шорох выдвигаемого ящика. Гласс сидел, держа руки на коленях так, что их не было видно.
   — Думаю, настало время все мне рассказать.
   Джон закрыл глаза. Его сила разбилась о сталь складного стула.
   Слова в беспорядке слетали с его губ. Деньги у Фрэнка. Мертвый висящий Мартин Синклер. Обращение за помощью к Эмме, это не назовешь приятным моментом в его рассказе, хотя и он, и Гласс знали, что умение привлечь на свою сторону нужного человека — основа успеха в их деятельности. Пластиковая взрывчатка, профиль небольшой компании «Имекс». Он рассказал Глассу все. Фонг.
   — С ней не было выбора, — сказал Джон. — Она поймала меня, она волевая, ловкая, могла наделать неприятностей. Не было выбора.
   — Допустим, ты прав. Выбора не было. Где она сейчас?
   — Поехала на место встречи.
   — А-а.
   — Она доверяет мне, но...
   — Вот именно. Но. Договаривай.
   — Я перегорел. Не могу думать. Это все.
   — Да, — сказал Гласс. — Предположим, что все так и есть, как ты говоришь. Предположим, что ты действительно сломлен, тогда тебе следовало бы бежать к чертовой матери, а не приходить ко мне, как ты это сделал.
   Шорох закрываемого ящика.
   Гласс положил скрещенные руки на стол.
   — У тебя есть видеопленки? — спросил он.
   — Не хотел приносить их, не убедившись, что вы здесь.
   — Не убедившись, что я один. — Гласс покачал головой. — Меня гораздо труднее убрать, чем Фрэнка или Мартина Синклера. А вот тебя... — Гласс вздохнул. — В принципе тебя даже не придется убивать. У Корна есть свои «глаза» в комитете. А сегодня после обеда, когда ты ушел с работы, его люди посетили твой коттедж, официально — для того, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Тебя не было там, и они вошли внутрь. Не могу ручаться, но адвокат может придумать какую-нибудь уловку, если...
   — Почему команда наших законников должна беспокоиться?
   — Если верить моим источникам, в твоем доме тупицы Корна «совершенно случайно» обнаружили четырнадцать тысяч долларов и чековую книжку на одно из твоих прежних...
   — Дерьмо!
   — Это твои деньги? — спросил Гласс.
   — И вы еще спрашиваете?
   — Да, фактически ты уже ответил своим приходом сюда. И тем, что пришел без хвоста. Это еще не все, — сказал шеф ЦБТ. — Сегодня днем сенатор Хандель-ман позвонил директору и потребовал детального отчета относительно смерти в Париже американца, которого звали Клиф Джонсон. Хандельман особенно настаивал, чтобы наши представители при конгрессе не привлекались к этому делу.
   — Эмма.
   — Выдала тебя.
   — Нет. — Джон улыбнулся. — Она сохранила свою лояльность.
   — С этим уже ничего не поделаешь, — сказал Гласс. — Ничего нового о смерти Клифа Джонсона управление не найдет, но теперь они пойдут по этому следу, по твоему следу, по следу Фрэнка, который теперь «запачкан» деньгами. Кто знает, что еще должно произойти по сценарию, частью которого был ты. И теперь твоя роль подошла к концу.
   — Нет!
   — Бери дочь Фрэнка и ту немногочисленную ерунду, которую тебе удалось обнаружить. Я задержу вас обоих и...
   — И меня поимеют.
   — Моя поддержка должна защитить тебя...
   — Черт возьми, у вас в управлении репутация святого, а у меня в личном деле запись о «присвоении» средств управления. Мой мертвый напарник и я запачканы грязными деньгами. Он затеял несанкционированную операцию — мы называем это расследованием, Корн назовет это провокацией. В любом случае назовет и меня, и Фрэнка ренегатами. К тому же полиция округа считает, что я причастен к убийству Фрэнка. Я полагаю, что после нескольких дней «воссоздания картины преступления» им даже удастся убедить вас, что вы допустили ошибку, доверяя мне, обнаружат новые «доказательства»... Черт побери, Клиф Джонсон и перевозка Си-4, взрыв Коркоран-центра, и единственный ключ к этому — человек, висящий в своем доме вверх ногами. Нашедший его первым и не сообщивший об этом...
   — Дочь Фрэнка была с тобой, она может дать показания...
   — Синклер был мертв уже несколько часов. Всегда можно сказать, что я вернулся и привез ее с собой, чтобы создать себе алиби.
   — Ты придешь с девушкой, и мы сможем...
   — Этого недостаточно, — сказал Джон. — Вы правы. Это, должно быть, конец. Даже если мы сможем разбить логику очевидных улик и докажем управлению, что я не виновен... что взрыв Коркоран-центра является частью этого кавардака... В этом городе работа состоит в том, чтобы управлять кризисами, а вовсе не бороться с ними. Бороться означает опуститься в грязь и кровь, замараться и, быть может, проиграть. Куда проще постараться оправдать себя и свои поступки независимо от того, прав ты или нет. Скрывать опухоль от общества. Управлять кризисом, возможно, более разумно. Держа его под контролем и не пачкая рук. Хуже, если в управлении завелась гадина.
   — Нет, — сказал Гласс, — на самом деле хуже, если эта гадина и есть само управление.
   Гласс побарабанил пальцами по столу. Джон сказал:
   — Если я под колпаком, то эта гадина может видеть каждый наш шаг и может прекрасно прикрыть себя. Она манипулирует нами. И мы даже не можем видеть, как она это делает. Куда мы можем обратиться, чтобы в результате не вернуться опять к управлению? Белый дом только поднимет крик. Конгресс — еще хуже. Пресса? Шакалы, способные лишь выть над падалью, которую им бросили.
   — Еще есть Фил Дэвид, — сказал Гласс.
   — Правильно, — сказал Джон. — Люди Корна не смогли его найти, и виновен Корн или нет, но они перерыли весь мир, разыскивая его. Фил Дэвид был связан с Фрэнком, но Фрэнк убит. Он прощупывал меня... Но теперь все, о чем должен беспокоиться Фил Дэвид, — это выжить. Если бы я был на его месте, я бы залег на дно.
   — Нет, на его месте ты бы постарался быть поближе, чтобы найти способ вернуться. Не надо недооценивать стремление людей устроить свои дела, — возразил Гласс.
   — Дайте мне больше времени, — сказал Джон. — Моего друга убили, меня загнали в угол. Вокруг одни удары. Коркоран-центр взорван, Клиф Джонсон убит, чертов Ахмед Нарал уничтожен в Бейруте! Но я пока жив. Когда ты не знаешь что делать — затаись, выжди. Это заставит противника действовать. И тогда...
   — Я читал твое дело, поэтому знаю о твоих пристрастиях. Это будет вовсе не рукопашный бой.
   — Не сомневаюсь.
   Доберман заскулил.
   Бульдожье лицо его хозяина нахмурилось.
   — Если я останусь в стороне, — сказал Джон, — мы сохраним некоторый контроль.
   Гласс посмотрел на Джона тяжелым взглядом.
   — Ты не должен делать ничего без моей санкции.
   — Конечно.
   Гласс нахмурил брови:
   — Не пытайся надуть меня. Это у тебя в крови. Но со мной эти штучки не пройдут.
   Цэрэушный гуру борьбы с терроризмом вздохнул:
   — Я свяжусь с тобой завтра. Но когда я прикажу, ты придешь. Если же за тобой будет «хвост», я сам приду к тебе.
   — Понятно.
   — Ответ «согласен» мне понравился бы больше. Не отвечай.
   Собака заскулила. Прикрыв глаза ладонью, Джон бросил на нее быстрый взгляд.
   — Она беспокоит тебя? — спросил Гласс.
   Пожал плечами. Они поднялись наверх.
   Гласс послал собаку к жене. Хмуро кивнул в сторону гостиной, где работал телевизор.
   — Извини, — сказал он. — Шейла... Она не очень хорошо себя чувствует.
   — Все нормально.
   — Да что уж там! — вздохнул Гласс.
   — Я хочу вызвать такси.
   — Нет, — сказал Гласс. — Таксисты делают записи, оставишь следы...
   — Может быть, вы...
   — Нет. Я не могу оставить Шейлу одну. И кроме того, я должен опять перекраивать наши оперативные планы.
   Он провел Джона в гараж. Две машины стояли там бок о бок: новый «форд» с вирджинскими номерами и подержанная «тойота» с номерами штата Мэриленд. Почти такая же, как у Фрэнка.
   — Эта «старушка» принадлежит моей дочери, — сказал Гласс. — Она сейчас в колледже. Воспользуйся ее машиной. Вот запасные ключи, бак полный. Думаю, мы обо всем договорились.
   Гласс щелкнул выключателем. Дверь гаража с грохотом поднялась.
   Джон выехал в ночную темноту.

Глава 38

   Во вторник после полуночи Вашингтон был пуст. Джон гнал «тойоту» Гласса через весь город из вирджинского предместья в мэрилендское. «Идеальная машина для шпиона, — подумал он, — функциональная и неброская».
   Места, которые он считал своим домом, теперь превратились в охотничьи угодья для идущих по его следу сыщиков. Или для того, чтобы найти и уничтожить мокрушников.
   Им неизвестна эта машина, однако... Он остановился перед закрытым в этот час банком на дороге, идущей из бывших кукурузных полей Мэриленда к элегантному Джорджтауну. В его стеклянных дверях отражались красные и зеленые неоновые огни кинотеатра, расположенного через дорогу.
   Кассирша кинотеатра была одета в униформу компании: белую блузку, черный жилет. Как только Джон подошел к кассе, она погасила свет в своей будке. Бросила из-за пуленепробиваемого стекла: «Мы закрыты», — взяла гроссбух с билетами, ящик с деньгами и ретировалась, подальше от вздохов одинокого мужчины на тротуаре, которому не удалось посмотреть фильм.
   На стоянке перед круглосуточным супермаркетом восьмью кварталами к югу стояло десятка два автомобилей.
   Пустые, кажется, все они пустые. Джон поставил машину поближе к витринам супермаркета. Автоматические двери бесшумно раздвинулись, когда он ступил на резиновый коврик перед ними. В магазине пахло клубникой, холодным кафелем и нашатырем. Уборщик драил загроможденные тележками проходы. Динамики над головой потрескивали вялой инструментальной версией «Человека-тамбурина». Две кассирши болтали между собой. Охранник теребил пальцами полицейскую дубинку, болтавшуюся у него на ремне. Джон купил пачку резинки «Даблминт» и направился к выходу. Седан въехал в ряд позади машины Джона. Дверь водителя открылась. Из машины на тротуар вышла женщина...
   Крашеная блондинка, уставшая после дня, проведенного в офисе, острым глазом заметила здоровенного, одетого в неряшливый костюм мужчину, наблюдающего за ней и слоняющегося без дела возле машины, оставленной в неудобном месте. Она села обратно в машину, опустила кнопки дверных замков и вновь запустила двигатель, не отрывая взгляда от парня, которому могла принадлежать машина, стоящая рядом.
   Джон забрался в «тойоту», выехал со стоянки.
   Проехав пять кварталов на север от кинотеатра, Джон остановился на стоянке между рестораном быстрого питания и небольшой закусочной. Он припарковался напротив кирпичной стены букинистического магазина, в дальнем углу стоянки, в тени мусоровозов. На кирпичной стене перед его машиной синей краской было написано: «ПОП-МАСТЕР».
   Ресторан быстрого питания был закрыт, внутри темно.
   Холодно. Джон дрожал. Он поспешил, огибая ресторан, к закусочной. Когда он толкнул дверь закусочной, человек за кассовым аппаратом поднял руку:
   — No es открыто.
   Джон вошел в тускло освещенное помещение.
   — Мне всего лишь чашку кофе, — сказал он. — И я сразу уйду.
   — Мы закрыты. Кофе нет.
   Положил десятидолларовую банкноту на стойку перед кассой.