Грейди Джеймс. Гром

   — Сдачи не надо.
   Мужчина за стойкой бросил на него настороженный взгляд, облизнул губы.
   Продолжай смотреть ему в глаза, не позволяй вытурить тебя.
   — Si, о'кей. Одна чашка кофе, никаких «повторить», затем ты уходишь.
   Официант взял десятидолларовую бумажку одной рукой, указал другой на столики. Кассовый аппарат не пискнул, записывая произведенную оплату.
   Обернуться и... За столиком, уставленным грязными тарелками, подозрительно разглядывая мятый костюм Джона, сидели двое городских полицейских; коричневая форма, кожаный пояс с пистолетом в кобуре.
   Настоящие ли это полицейские.
   Форма копа — отличный камуфляж для мокрушника.
   Пройти медленно и осторожно к стойке. Продемонстрируй им легкую боязнь: они копы, они всем внушают страх. Но не переусердствуй, не мистер Слишком Хороший Парень и не мистер Слишком Дерзкий Парень. Будь всего лишь парнем, зашедшим выпить чашечку кофе.
   Джон расположился лицом к входным дверям, запертым официантом. За спиной у него были окна, выходящие на задний двор, и копы с пятнадцатизарядными девятимиллиметровыми «пушками».
   — Рамон, мы посидим у тебя еще немного, — сказал один из полицейских.
   — Отлично! — Рамон засуетился за стойкой. — Можете оставаться сколько пожелаете. Я принесу вам пирог. Вишневый пирог.
   Рамон поставил большой пластмассовый стакан черного кофе перед Джоном, капнул сливок.
   — Пей быстрее, — сказал он. — Полиция ждет.
   — Ладно, ладно.
   Даже со сливками кофе отдавал горечью. Джон поставил недопитый стакан на стойку. Драматически вздохнул. Встал, повернулся. Рамон вертелся возле полицейских и их тарелок с вишневым пирогом.
   Бросил четвертак на стойку. Его звон должен был снять ненужные вопросы. Заторопился к своей машине.
   Пройди круг. Не выдай себя. Не попадись.
   Холодная ночь. Не мешало бы надеть теплую куртку, не мешало бы переодеться.
   Мысленно он улыбнулся: нашел о чем горевать, одежда...
   Ночь заполняла автостоянку, холодная темнота, которую не в силах рассеять одинокий фонарь, висящий высоко над дорогой.
   Перед рестораном стояло несколько пустых машин. Кому они принадлежали? Швейцарам, работающим в ближайших высотках?
   Никто не прятался между мусоровозом и кирпичной стеной, где его ждала «тойота».
   Заглянув в окна машины, он убедился, что никто не притаился на заднем сиденье.
   «Теперь на очереди остановка метро в миле к югу, — подумал он, отпирая машину, — даже если эскалаторы отключены, пустые поезда...»
   Щелчок взводимого курка пистолета.
   Замер. В правой руке ключи зажигания, левая — в кармане, не самая удобная для отражения нападения поза...
   — Я один, — сказал он в ночь.
   Мягкий звук подошв на тротуаре. Шаги смолкли.
   Тишина.
   — Все нормально, Фонг, — сказал он. — Могу я повернуться?
   Она стояла между кирпичной стеной и мусоровозом, она была там, скрывалась за мусоровозом. Ледяной ветер пронизывал костюм Джона насквозь, трепал черные волосы Фонг. Черный плащ скрывал ее миниатюрные формы. В полумраке блестели ее глаза.
   Она двумя руками сжимала пистолет, направленный прямо Джону в сердце.
   — Как ты догадался, что это я?
   — Ты взводила курок, профессионал сделал бы это заранее.
   — Ты один?
   — Разве не видишь?
   — Я пряталась на пожарной лестнице, напротив кинотеатра. Когда ты отъехал, хвоста не было. Я примчалась сюда. Подождала. Следом за тобой никто не подъезжал.
   — Не надо держать меня на мушке.
   — А как насчет багажника?
   Черное отверстие пистолета продолжало смотреть Джону в грудь.
   Он удивленно посмотрел на нее.
   — Багажника этой машины. И вообще, где ты ее взял?
   Джон открыл багажник. Держа пистолет перед собой, как в каком-нибудь криминальном телесериале, она с опаской стала приближаться, пока не убедилась, что в багажнике нет ничего, кроме запасных колес.
   — Кто-нибудь может тебя заметить, — сказал Джон.
   Она скользнула обратно в тень мусоровоза.
   — Отверни от меня «пушку», — приказал он. — Опусти курок, как я тебе показывал, и поставь на предохранитель.
   С ее кожей кофейного цвета и широкими глазами она была похожа на молодого олененка.
   — Никому не верю, — повторила она. — Даже тебе.
   Но она сделала то, что он требовал.
   — Залезай в машину, — сказал он ей.
   Повернись, покажи ей спину.
   Спина Джона изогнулась, напряглась в ожидании...
   Она обошла вокруг «тойоты», запахнула плащ, пистолета не видно.
   — Мотель в нескольких кварталах отсюда, — сказала она.
   — Надеюсь, ты запомнила какие-нибудь окрестности, кроме этих, — заметил он, когда они проезжали мимо закусочной, направляясь к выезду со стоянки.
   — Хочешь знать, чего мне хочется? — пробормотала она.
   — Только скажи мне сначала, куда ехать.
   Рамон и два городских полисмена наблюдали сквозь витрину закусочной за проехавшей «тойотой».
   Полицейские заглянули внутрь машины, где двое притворились, что им нет дела до того, что на них смотрят. За рулем нервничающий мужчина, который убивал время за стаканом скверного кофе. Женщина с виноватыми глазами, которую он подобрал на стоянке. Полуночное рандеву, заканчивающееся в постели. Копы не раз уже видели подобное.

Глава 39

   Двухэтажный мотель с внутренним двором, защищающим машины постояльцев от аварий и лишнего любопытства.
   Джон въехал под арочный свод. Ночной портье кивнул Фонг. Поселилась поздно, ушла, вернулась с мужчиной. Он уже столько раз видел все это раньше.
   Темная комната на втором этаже с окнами, выходящими во двор. Выгоревшие занавески, два стула, кровать. Телевизор на комоде. Ослепительно белая ванная.
   Джон отодвинул занавеску и окинул быстрым взглядом темноту двора. Над машинами на стоянке висела легкая пелена тумана. Задернул занавески. Щелкнул выключателем торшера.
   Радиатор под окном распространял по комнате потоки теплого воздуха. Фонг стояла, прислонившись к спинке кровати. Руки глубоко в карманах расстегнутого плаща.
   — Не сказала бы, что это то место, где я бы хотела умереть, — заметила Фонг.
   — Сама выбирала.
   — Согласно твоим указаниям.
   — Слушай, я страшно устал, чувствую себя отвратительно и не желаю...
   — О, прошу прощения, совсем забыла про твои желания. Забыла, что ты ведь у нас работаешь соло. Забыла, что я всего лишь так, путаюсь под ногами.
   — Что за вожжа попала тебе под хвост? Что тебя так раздражает?
   — Твое существование.
   — Что же ты не решила свои проблемы, нажав курок...
   — Я не хочу, чтобы мой труп нашли подвешенным к потолку вверх ногами в каком-то задрипанном, забытом Богом мотеле!
   — Я не тащил тебя сюда силой!
   — Ты бросил меня одну! Оставил посреди холодной темной ночи с этим...
   Неуловимым движением ее рука нырнула под плащ и почти в то же мгновение появилась, баюкая на ладони «пушку» 45-го калибра.
   «Как ей удалось вытащить пистолет так быстро?» — подумал Джон.
   — ...с этим и ничем больше...
   — Это лучшее, что я мог тебе дать!
   — Может, и так, но этого недостаточно!
   — Извини, но в этом ты должна упрекать своего отца, а не меня! Эта чертова «пушка» его!
   — И у тебя хватает наглости! У тебя хватает наглости валить все на моего отца! Это твоя вина...
   — В конце-то концов это была его чертова машина! Его чертов пистолет!
   Фонг швырнула пистолет на комод.
   — Черт бы все это побрал! — воскликнула она. — Теперь это стало и моим делом.
   — Тогда ты...
   Зазвонил телефон.
   Резкий внезапный звонок, заставивший их подпрыгнуть.
   Еще звонок. Фонг бросилась к пистолету на комоде, Джон же схватил трубку.
   Она услышала, как Джон сказал:
   — Да... Да... Я знаю, что уже поздно... Мне очень жаль, это телевизор, мы... Нет... Ладно, конечно, я понял. Передайте им наши извинения, они могут спокойно засыпать.
   Повесил трубку.
   Она, с трудом переведя дыхание, привалилась спиной к комоду. Положила пистолет. В зеркале за ее спиной отражалось растерянное лицо Джона.
   — Давай успокоимся, — пробормотал он, не глядя на нее. Рассмеялся: — Не будем искать лишних неприятностей.
   — Да, — согласилась она. — Нам это ни к чему.
   — Я вовсе не хотел кричать на тебя.
   — Я знаю. Я тоже сорвалась.
   Подошел к ней. Несколько осторожных шагов.
   Стараясь выглядеть непринужденным.
   Она стояла в ловушке между ним и зеркалом.
   — Мы всего лишь... — Улыбнулся, подумав, что это всего лишь улыбка вежливости. — Мы перешли границы, и...
   Он как бы впервые увидел ее лицо. Изогнутые брови. Широкие скулы. Черные глаза. Пряди черных волос, спадающие на лоб.
   Кожа цвета кофе с молоком, теплый и влажный на ощупь лоб...
   Мотнув головой, она отбросила его руку прочь.
   — И что теперь? — огрызнулась она. — Мне предназначено стать твоим трофеем? Стать твоей китайской куколкой.
   — Ни буши чжунгожэнь, — прошептал Джон. — Во бу яо и гэвава.
   Она посмотрела ему в глаза.
   — Черт тебя побери, — сказал он.
   — Я не поняла, что...
   — Ты много чего не понимаешь.
   Он попятился...
   ...Предчувствуя, что последует дальше...
   И она ударила его. Кулачок, как маленький молоток, хлопнул его по груди. Он отступил на шаг. Она двинулась на него, молотя обоими кулаками по его груди, полы ее плаща распахнулись.
   Отступил еще на шаг. Он отступал под градом ударов, довольно чувствительных.
   Тяжело дыша, извергая проклятья сквозь стиснутые зубы, молотя кулаками, она продолжала наступать.
   Джону наконец удалось обхватить Фонг за плечи и прижать ее руки к бокам.
   Фонг забилась в его мертвой хватке, но при этом не пыталась кричать или звать на помощь.
   Наконец ей удалось высвободить руки, и она вскинула их, готовясь нанести новые удары.
   Поймал ее тонкие запястья. Оттолкнул их с силой вниз, отведя от себя ее кулаки. От этого толчка она на секунду потеряла равновесие, и Джону удалось опять обхватить ее плечи...
   Она перестала вырываться, уткнулась лицом в его плечо. Все ее тело сотрясалось в рыданиях, хотя слез не было. Ее руки легли ему на грудь.
   Теплая, нежная, она обнимала его.
   Как воробушек.
   Не придави ее. Не позволяй ей «улететь».
   Не отпускай меня. Не уходи от меня.
   Мокрое пятно расползалось на его рубашке.
   Не надо плакать.
   Поцелуй.
   Один нежный поцелуй.
   Запах ее волос, черное солнце, щека, прижавшаяся к его ладони. Повернувшись, она поцеловала его руку.
   И он наклонился к ее губам.
   Фонг нежно провела руками по лицу Джона. Помогла ему освободиться от пиджака.
   Прижал ладони к ее лицу, ее волосы щекочут его руки. Поцеловал ее долгим поцелуем. Ее губы разомкнулись.
   Она обняла его за плечи. Дрожащими руками он расстегнул ее блузку, обнажив маленькие грудки. Коричневые соски, как два карандашных ластика. Поцеловал их.
   Тихий стон.
   Уложил ее на кровать. Ее глаза смотрят на него, широко раскрытые испуганные зрачки. Он стянул рубашку. Брюки и ботинки падают на пол, носки, трусы — вслед за ними. Ее глаза не отрываясь следят за ним, пока он расстегивает ее слаксы, стягивает их, ее туфли, носки, трусики.
   Крошечная, без одежды она такая крошечная. Она обвила его шею руками, притянула его, чтобы поцеловать. Прикоснулся к ней, к округлостям ее бедер, к животу.
   Легким толчком она перевернула его на спину, села на него верхом. Направляла его. С силой прижалась к нему, откинула голову назад, он двигался в ней, она была скованная и сухая, словно говорящая, что соединение их плоти — это не праздник.
   Но он хотел ее, нуждался в ней...
   Легла на него, ее горячее дыхание на его щеках, ее руки, обхватившие его плечи, и ее бедра сомкнулись, не выпуская его...
   И он двигался, выкрикивая ее имя.
   Она лежала у него на груди, простыня и покрывало отброшены, комната заполнена тусклыми, неясными тенями.
   — Я заказывала комнату с двумя кроватями, — заметила она.
   — Я знаю.
   — Уже поздно. Ты получил, что хотел.
   — Я знаю, — повторил он.
   Он хотел смотреть, смотреть и смотреть на нее.
   — Я понимаю, это не твоя вина, — сказала она.
   Он вздохнул, закрыл глаза.
   Думать, не могу думать.
   — Тебе нельзя ошибаться, — сказал он. — Иначе все рубежи обороны будут сметены.
   — Это, — она провела ладонью по его руке, — это покоренные рубежи.
   Он нахмурился:
   — Ты раскаиваешься?
   Ее ответом было слабое объятие.
   — Перед этим... что ты мне сказал? — спросила она.
   — Ни буши чжунгожэнь, — повторил Джон. — Ты не китаянка. Во бу яо и гэвава. И мне не нужна кукла.
   Он почувствовал, что она улыбнулась.
   — Не говори мне, что ты хочешь, — прошептала она. — Не сейчас.
   Он повернулся к ней, вдохнул аромат ее волос.
   Запомнить это навсегда. Ее спина выглядывала из-под простыни, длинная и гладкая.
   — Расскажи мне все, — попросила она.
   Все, что он мог рассказать, это Гласс.
   — Ты рассказал ему про меня?
   — Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.
   — Правда? Он прикрывает нас обоих?
   — До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.
   — И он дал нам завтра, — сказала она.
   — На самом деле немного, — сказал Джон. — Ему об этом тоже известно.
   — Что?
   — Выпутаться из этого дела можно только чудом, — сказал он.
   — Что мы можем сделать? — спросила она.
   — Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то...
   — А все, что мы сделали, — сказала она. — Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это... превратилось в пустое место. Вот что это такое.
   — До завтрашнего дня. — Он опустил голову на подушку.
   Почувствовал, что она окаменела.
   — Если только, — сказал он.
   — Что?
   Она стала потеплее, мягче.
   — Если то, что мы получили, не образует континуум.
   — Что?
   — Целое — это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого — континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.
   — Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.
   — Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.
   — Предположение, — сказала она.
   — Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.
   — Фрэнку.
   — Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка...
   — Обманули, — прошептала Фонг.
   Ее сосок касался его ребер.
   — Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер...
   — Убит.
   — Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня...
   — Нас, — поправила она.
   — На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало...
   — Или конец.
   — Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что...
   — Зная кто.
   — Да. Кто.
   Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.
   — Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, — сказал он. — Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла...
   — Так же, как и я, — сказала она.
   — Сожалею.
   — Да ладно.
   Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.
   — Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?
   — Да, — прошептала она.
   — Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.
   Она улыбнулась.
   Нежно поцеловал ее.
   Она вернула ему поцелуй.
   — Это, может быть, все, что у нас есть, — сказала она.
   — Нет, если мы не умрем завтра.
   — Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.
   Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.
   Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.
   Ее колени поднялись, ее обнаженные ноги сжимали его бедра, качаясь взад-вперед вместе с ним. Она была не в силах сдержать страстных стонов.
   Смотреть на нее, целовать ее, их глаза открыты, они задыхаются,
   не может целовать, не может остановиться, не может
   ее колени уперлись в его грудь
   ее глаза открыты, посмотрела на него, ее черные волосы, разметавшиеся вокруг лица на белой простыне
   ее голова металась на подушке, она задыхалась, глаза широко раскрыты
   не могу остановиться
   Фонг, стонущая и пылающая страстью, и он двигался, утратив контроль.
   Позже, без слов, они выключили свет.
   Темнота убаюкивала их.
   Проснулся, обливаясь потом.
   Сердце колотится. Темнота, сплошная темнота.
   Сон:
   Быстро растущий шар взорвавшегося огня, с ревом несущегося прямо на...
   Сон. Просто сон. Лишь... Фонг, разметавшаяся на кровати рядом с ним.
   Звук металла, царапающего по дереву. Щелчок.
   — Джон! — прошептала она.
   Его часы показывали 5:43 утра. Никаких звуков или шагов в застланном ковром коридоре. Ни одного звука с улицы не просачивалось сквозь закрытые занавески.
   Он проспал не больше трех часов...
   Джон выбрался из-под покрывала и поспешил в ванную, включил там свет.
   Он вздрогнул от белой вспышки.
   — В душ, — сказал он Фонг. — И одевайся скорее. Надень юбку, костюм, что-нибудь деловое.
   Он возился в ванной, когда она подошла к нему с пистолетом в руке.
   Спросила:
   — Куда это ты собираешься?

Глава 40

   Холодная утренняя заря. Алые блики ослепительным блеском отражались от лобового стекла и хромированных деталей машины.
   За рулем сидел Джон. Машина, взятая Фонг напрокат, стояла во дворе мотеля. За стоянку было заплачено за день вперед тому самому видавшему виды клерку.
   — Что, если мы не успеем туда первыми? — спросила Фонг.
   — Тогда нам останется только проклинать свою нерасторопность.
   Чтобы как-то сгладить впечатление от своих последних слов, он перегнулся через сиденье и пожал ей руку.
   Пистолет оттягивал карман ее плаща.
   Среда. Утро. Джон и Фонг на забитой в часы пик восьмиполосной кольцевой дороге, окружающей Вашингтон. Дорога, которая в другое время могла бы занять каких-то сорок минут, превратилась в полуторачасовую одиссею по стальной реке.
   Разрезая поперек солнечный путь, свернули на скоростное шоссе, ведущее на север.
   Официальной географии столицы не соответствовало никакой границы. Но попавший в ее пределы неизбежно заражался такими паразитами цивилизации, как деньги, власть, слава, заманивавшими в ловушку Вашингтона все новые и новые жертвы. Впрочем, так же, как Нью-Йорк или Голливуд.
   И свет за пределами кольцевой был другим.
   Балтимор.
   Сюрреалистические очертания города: сияющие горы небоскребов из стекла и стали, громоздящиеся над бурлящими реками торговли и тяжелой работы. Кварталы домов с плоскими фасадами, алтарь Элвису в одном из окон. Заправочная станция, на которой пожилой мужчина указал им дорогу.
   Ни одного национального памятника в поле зрения. Улицы американской мечты. Деревья. Заборы из штакетника. Обычные дома для обычных людей.
   Перевернутый трехколесный велосипед на лужайке перед белым деревянным домом. Потрепанный микроавтобус и детройтский динозавр на подъездной дорожке. Никакого ответа на звонок в дверь.
   И на стук в дверь черного хода. Никаких признаков жизни по ту сторону окон, занавески которых выдуло сквозняком наружу.
   Сосед сказал, что это тот самый дом, который им нужен, и посоветовал поискать хозяев в парке.
   Зябкий утренний воздух. Ни малейшего ветерка.
   Парк с качелями, горками и всевозможными конструкциями для лазанья был в двух кварталах от дома.
   Белокурая девчушка лет двух гонялась за смеющейся чернокожей женщиной. Мальчуган лет семи неподвижно сидел на качелях. Бледная женщина в рыжем плаще, накрашенная в стиле «иду на работу», пыталась заставить мальчика улыбнуться.
   «Поправить галстук, — подумал Джон. — Надеюсь, рубашка и костюм не сильно измяты».
   Время, в этот раз пусть время будет на твоей стороне.
   Налицо — улыбку, документы — в руки.
   Подошли к матери, она почувствовала их приближение по настороженному взгляду сына. Ее воспаленные глаза встретились с взглядами Джона и Фонг.
   — Миссис Джонсон? — спросил Джон. — Мы из ЦРУ. Не уделите ли нам несколько минут для разговора?
   На скамейке парка.
   Миссис Джонсон, мать, вдова.
   Слева от нее сидит Фонг Мэтьюс, представленная как агент Тина Чен. Это было имя актрисы из старого фильма, запомнившееся Джону.
   Это, должно быть, развеселило бы Фрэнка...
   Справа сидел Джон Лэнг — его имя должно было соответствовать предъявленным документам. Сомалийская няня стояла неподалеку от них, ее уши улавливали каждое слово, глаза же следили за маленькой девочкой, которая умела смеяться, и мальчиком, который не умел.
   — После смерти Клифа, — жаловалась вдова, — жизнь стала такой трудной, такой безумной. Лорен совсем не помнит его, но Пол... Смерть отца исковеркала все его детство. Он боится забыть случившееся, потому что это все, что у него осталось от отца. Я очень переживаю. Я полагала, что это со временем пройдет. Что он оттает.
   — Я понимаю вас, — прошептала Фонг.
   И миссис Джонсон поверила ей. Убежденность рождает доверие.
   — Он работал так много, — продолжала рассказывать вдова. — Он жил во многих местах: Африка, Франция, Португалия. Клиф всегда работал на кого-нибудь еще, на какую-нибудь компанию. Мы вернулись сюда ради детей, и он организовал собственную экспортно-импортную компанию...
   Но спады следовали один за другим. Как пули. Мой дядя нашел мне работу на его фабрике — они пока держатся. Коранье помогает нам практически бесплатно, и я пока нахожу деньги, чтобы за все расплатиться день в день, но никогда не знаешь, что ждет завтра.
   — Да, — согласился Джон. — Никогда не знаешь.
   — Сначала Клифу было очень тяжело. Затем дела пошли на лад. Он получил этот контракт, тот самый, над которым он работал, когда...
   — Какой контракт? — спросил Джон.
   — Он никогда не рассказывал мне о делах. Я могу лишь предположить, что это был заказ от вашей конторы. Или армии. В общем, что-то связанное с правительством.
   — Почему?
   — Потому что он говорил, что я должна им гордиться. Я всегда им гордилась! Но не потому, что он зарабатывал деньги, он... делал добро. Хотя иногда его было трудно понять. Он был слишком молод, чтобы попасть во Вьетнам. Потом мы поженились и, во всяком случае, все наши войны с тех пор длились недолго. Но он любил эту страну, хотел для нее что-нибудь сделать. Удалось ли это ему? — задала она риторический вопрос. — Его смерть, была ли она...
   — Насколько нам известно, — сказал Джон, — это был несчастный случай.
   Вдова вздохнула:
   — Возможно, если бы я могла сказать Полу, что его отец погиб как герой...
   — Контракт. С кем он был заключен? О чем? У вас есть какие-нибудь документы, письма, что-нибудь, что могло бы...
   — Он говорил, что воспользовался своими связями в Египте и Кувейте, беспокоился о погрузке. Он должен был вернуться через три дня после... Документы? ЦРУ приходило ко мне с вопросами относительно дел моего покойного мужа. Пришло и сейчас, спустя столько времени... В тот день, когда мы ездили в аэропорт Далласа, чтобы... доставить гроб с его телом на кладбище... в наш дом проник вор-взломщик. Кабинет Клифа на первом этаже, наша спальня — все было перерыто. Эти чертовы документы лежали у него повсюду.
   «Теперь их нет нигде», — подумал Джон.
   — Я в долгах, — продолжала сетовать на свою судьбу вдова. — Эти два ребенка в долгах. Не говорите мне, что вы проделали весь этот путь сюда ради обычных вопросов, впустую.
   — Это причиняет боль, — попробовала утешить ее Фонг, — но вы должны проявить терпение, лишь...
   — Мисс, пожалуйста, не надо рассказывать мне, какой я должна быть.
   — Он называл вам какие-нибудь имена? Оставлял какую-нибудь информацию?
   — Он оставил мне двоих детей, у которых теперь нет отца, и разбитую жизнь! Страховой полис, которого едва хватило, чтобы оплатить похороны. Не думаете же вы, что если бы он оставил мне что-нибудь еще, я бы скрыла это от вас?
   Она прижала ладонь ко лбу.
   Они втроем сидели на скамейке. Маленькая девочка бегала вокруг мальчика, стоявшего у качелей с палкой в руке, охранявшего свою мать на случай, если эти чужаки окажутся «плохими». Его сестра пыталась заставить его улыбнуться, но он не обращал на нее внимания.
   — Мадам, — сказала няня.
   Трое сидящих на скамейке посмотрели на нее. Из своей сумочки няня выудила самую обыкновенную визитную карточку и передала ее вдове. Карточку ее покойного мужа.