Гришем Джон. Фирма

   Эбби впитывала в себя услышанное, но пока еще удерживалась от вопросов.
   – И вот сегодня, когда я, никому не мешая, поедаю свои сосиски с луком, входит этот парень, с которым я когда-то учился в колледже, и заявляет мне, что они, то есть ФБР, знают наверное, что мои телефоны прослушиваются, дом напичкан микрофонами и кто-то в здании фирмы “Бендини, Ламберт энд Лок” слышит каждый мой чих. Подумай-ка, Эбби, – ведь Рик Эклин был переведен сюда после того, как я сдал экзамен. Миленькое совпадение, а?
   – Но что же они хотят?
   – Они не говорят. Не могут пока сказать. Они хотят, чтобы я доверял им и все в этом роде. Не знаю, Эбби. Не имею ни малейшего понятия, за чем или за кем они гонятся. Но почему-то они выбрали меня.
   – Ты сказал Ламару об этой встрече?
   – Нет. Никому и ничего, кроме тебя. И не собираюсь говорить.
   Она отпила из бокала.
   – Наши телефоны прослушиваются?
   – Если верить ФБР. Но откуда они сами могут знать?
   – Там не дураки, Митч. Если бы мне ФБР сказало, что мои телефоны слушаются, я бы им поверила. Ты нет?
   – Я не знаю, кому верить. Лок и Ламберт были так искренни и убедительны, когда объясняли мне, как фирма борется с происками Национального налогового управления и ФБР. Мне хочется им верить, но уж слишком много несоответствий. Давай посмотрим с такой стороны: допустим, у фирмы есть некий клиент, сомнительная личность, достойная внимания ФБР. Зачем же им в таком случае понадобился я, новичок, который знает меньше всех, для чего им меня преследовать? Что я знаю? Я работаю с делами, которые мне вручает кто-то другой. Своих клиентов у меня нет. Я делаю так, как мне говорят. Почему бы им не обратиться к кому-нибудь из компаньонов?
   – Может, они хотят, чтобы ты поделился с ними информацией о клиентах?
   – Это невозможно. Я юрист, и я приносил клятву не предавать интересы клиента. Все, что я знаю о клиенте, – в высшей степени конфиденциально. Фэбээровцы знают об этом. Никто и не может ждать от юриста, чтобы тот стал болтать о своих клиентах.
   – Ты видел документы по каким-нибудь незаконным сделкам?
   Митч хрустнул суставами пальцев, в который раз повел головой по сторонам. Улыбнулся. Вино было выпито и начинало понемногу действовать.
   – Мне бы не следовало отвечать на этот вопрос, даже если задаешь его ты, Эбби. Но ответ будет “нет”. Я работал по делам двадцати клиентов Эйвери плюс еще некоторые другие и нигде не обнаружил ничего внушающего подозрение. Может, несколько рискованных налоговых прикрытий, но в любом случае ничего противозаконного. У меня есть некоторые вопросы по банковским счетам, что я видел на Кайманах, но и это не бог весть что.
   Кайманы! Желудок Митча как бы завис в пустоте, когда он вспомнил девушку на берегу. Тошнота опять подступила к горлу.
   Официант крутился рядом, посматривая не меню.
   – Еще вина. – Митч указал ему на стаканы. Эбби подалась вперед, почти накрывая собою свечи, и обескураженно спросила:
   – Ну хорошо, а кто же нас слушает?
   – Если слушает, Эбби. Не знаю. В августе, на первой встрече, Тарранс убеждал меня в том, что этим занимается кто-то в фирме. Так я его, во всяком случае, понял. Он сказал, чтобы в фирме я никому не доверял и что все мною сказанное подслушивается и записывается. Мне кажется, он имел в виду фирму.
   – И что сказал по этому поводу мистер Лок?
   – Ничего. Я ничего ему не говорил. Кое о чем я умолчал, оставил это для себя.
   – Значит, кто-то прослушивает наши телефоны и напичкал “жучками” наш дом?
   – Автомобиль, может быть, тоже. Сегодня об этом долго распространялся Рик Эклин. Советовал не говорить в машине о том, что не предназначено для чужих ушей.
   – Этому невозможно поверить, Митч. Почему юридическая фирма занимается такими вещами?
   Он покачал головой, глядя на пустой стакан из-под вина.
   – Не имею представления, детка. Ни малейшего.
   Официант поставил на столик два новых бокала и встал, сложив руки за спиной.
   – Вы будете что-нибудь заказывать? – не выдержал он.
   – Через несколько минут, – ответила ему Эбби.
   – Мы позовем вас, – добавил Митч.
   – Ты веришь всему этому? – спросила она.
   – Думаю, что-то в этом есть. Могу рассказать тебе продолжение истории.
   Медленно она скрестила на столе руки и сидела так, слушая его с выражением бесконечного ужаса в глазах. Митч рассказал ей о Ходже и Козински, начав со встречи с Таррансом в ресторанчике Лански, о Кайманах, где обнаружил за собой слежку, и о беседе с Эбанксом, повторив ее чуть ли не дословно. Затем пришел черед Эдди Ломакса и загадочных смертей Элис Наусс, Роберта Лэмма и Джона Микела.
   – У меня пропал всякий аппетит, – сказала Эбби, когда он закончил.
   – Как и у меня. Но теперь, когда и ты знаешь, я чувствую себя лучше. – Почему ты молчал раньше?
   – Надеялся, что все утрясется как-нибудь. Думал, Тарранс оставит меня и найдет кого-то другого. Но нет, он вцепился в меня. Поэтому-то и Эклина перебросили в Мемфис – тоже на меня. ФБР отобрало меня для какой-то миссии, о которой я абсолютно ничего не знаю.
   – Мне становится дурно.
   – Нам нужно быть очень осмотрительными, Эбби. Мы должны продолжать жить так, как будто ничего не подозреваем.
   – Не верю. Сижу и слушаю тебя, но не верю тому, что слышу. Это же нереально, Митч. Ты соглашаешься жить в доме, нашпигованном микрофонами, где все телефоны прослушиваются и кто-то где-то сидит и слушает каждое наше слово?
   – Ты можешь предложить что-нибудь иное?
   – Да. Давай наймем этого Ломакса, и пусть он обследует наш дом.
   – Об этом я уже думал. Ну, а если он что-то найдет? Подумай об этом. Если мы наверняка будем знать, что весь дом прослушивается? Что тогда? А что, если он вдруг повредит какой-нибудь из “жучков”? Тогда те, кем бы они, черт их побери, ни были, поймут, что мы знаем. Это слишком опасно, по крайней мере, сейчас. Может быть, позже.
   – Но это же сумасшествие, Митч. Боюсь, теперь нам придется бежать из дома на задний двор, как только мы захотим поболтать.
   – Вовсе не обязательно. Можем выйти и на газон перед домом.
   – В данный момент я не в восторге от твоего чувства юмора.
   – Извини. Слушай, Эбби, давай на время наберемся терпения и будем вести себя как ни в чем не бывало. Тарранс убедил меня, что он настроен серьезно, он теперь не оставит меня в покое. Остановить его я не могу. Он разыщет меня сам, помни об этом. Думаю, они будут следить за мной и устроят неожиданную встречу в засаде, типа сегодняшней. Пока для нас самое главное – жить, как и жили раньше.
   – Раньше? Подумай сам, много ли мы с тобой говорим в доме последнее время? Мне их даже жалко становится, если они намереваются услышать что-нибудь важное. Да я больше с Херси разговариваю.

17

   Снег сошел задолго до Рождества, оставив после себя мокрую землю и проложив дорогу традиционной для Юга зиме: низкому серому небу и холодным дождям. За прошедшие девяносто лет Мемфис видел всего две снежные зимы, и третья в этом столетии не ожидалась.
   В Кентукки снег лежал, но дороги были чистыми. Эбби позвонила родителям на следующее утро после Рождества, уже упаковав свои веши. Она сказала, что приедет, но одна. В ответ она услышала, что они разочарованы, что ей, может, лучше остаться, если отъезд вызовет какие-нибудь осложнения. Эбби стояла на своем. На машине это займет у нее всего десять часов. Движение сейчас небольшое, она доберется еще до темноты.
   Митч был очень немногословен. Сидя на крыльце с утренней газетой в руках, он делал вид, что увлечен какой-то статьей, а она в это время загружала вещи в багажник. Херси прятался под стулом, как бы в ожидании взрыва. На кушетке лежали рождественские подарки: одежда, парфюмерия, альбомы и, для нее, – длинная шуба из лисьего меха. Впервые за все время женитьбы у них были деньги на достойную встречу Рождества.
   Повесив шубу на руку, она подошла к газете.
   – Ну, я поехала, – сказала она мягко, но с решимостью в голосе. Он медленно выпрямился и посмотрел на жену. – Жаль, что ты не можешь поехать со мной.
   – Может, в следующем году. Это была ложь, и оба знали об этом. Но звучало это прилично. Как обещание.
   – Будь осторожна.
   – Присмотри за моим псом.
   – У нас с ним все будет отлично.
   Он обнял ее, поцеловал в щеку, затем осмотрел с ног до головы и улыбнулся. Как же красива она была! Намного красивее, чем в то время, когда они поженились. В свои двадцать четыре года она на них и выглядела, но эти прожитые годы только прибавили ей обаяния.
   Они подошли к гаражу, он помог ей усесться в машину, и они вновь поцеловались. Задним ходом она выгнала “пежо” на подъездную дорожку и выехала на магистраль.
   “Веселого Рождества!” – пожелал он самому себе.
   – Веселого Рождества! – пожелал он собаке.
   Через два часа, одурев от созерцания стен дома, он бросил в “БМВ” кое-какую, одежду, посадил Херси на переднее сиденье и выехал из города. Он отправился на юг по 55-му шоссе, к Миссисипи. Дорога была пустынна, но все же он поглядывал иногда в зеркальце заднего вида. Через каждые шестьдесят минут пес начинал скулить, и Митчу приходилось тормозить прямо на подъеме, в лучшем случае на верхушке холма. Там он находил какое-нибудь дерево или куст, откуда, спрятавшись, рассматривал проезжавшие мимо автомобили, в то время как Херси делал свои собачьи дела. Ни разу он не увидел ничего подозрительного. После пяти таких остановок он был абсолютно уверен, что за ним никто не следует. Видимо, они тоже решили отдохнуть на Рождество.
   Через шесть часов он был в Мобайле, а еще через пару часов пересек залив у Пенсаколы и направил машину к Изумрудному берегу Флориды. Автострада 98 проходила через прибрежные городки Наварру, Форт Уолтон-бич, Дестин и Сандестин. Навстречу летели жилые дома, мотели, длинные здания торговых центров, серые от скуки городки аттракционов, дешевые лавки, где торговали спортивными майками, и на всем этом сейчас лежала печать уныния и тоски. На смену городкам и постройкам приходили пустынные километры шоссе: ни перекрестков, ни пробок, только вызывающий оторопь вид пустынных белоснежных пляжей и сверкающие изумрудной зеленью воды залива. К востоку от Сандестина лента дороги сужалась, бежала в сторону от воды, и в течение часа ему пришлось тащиться по двухрядному шоссе, по сторонам которого не было ничего, кроме каких-то зарослей, попадавшихся то там то здесь автозаправочных станций и мелочных лавок.
   В сумерках он спустился с высокого холма и увидел на обочине справа знак, предупреждающий, что до городского пляжа Панама-сити осталось всего восемь миль. Дорога снова вернулась на берег моря – в развилку, предлагавшую на выбор крюк в сторону от побережья или красочный маршрут по так называемой Полосе Чудес. Он выбрал последнее. Лента дороги на протяжении пятнадцати миль бежала вдоль полосы прибоя и была застроена бунгало, дешевыми мотелями, домиками на колесах, небольшими коттеджами, забегаловками и ресторанчиками, лавками с пляжной одеждой. Это и был пляж Панама-сити.
   Подавляющее большинство бунгало и хижин стояли пустыми, но у некоторых из них виднелись автомобили, из чего он сделал вывод, что кое-кто все же проводил Рождество на пляже. Не очень-то морозное, правда, Рождество. Зато они все вместе, сказал себе он. Херси опять подал голос, и он остановил машину неподалеку от пирса, на котором сидели, судя по говору, приезжие из Пенсильвании, Огайо и Канады и ловили рыбу, всматриваясь в темные воды.
   “БМВ” неторопливо двигался вперед по Полосе Чудес. Пес стоял на задних лапах, упираясь передними в дверцу и высунув морду в окно, и время от времени лаял на вспышки неона у какого-нибудь мотеля, хвастающегося своими доступными ценами. Рождество прикрыло на Полосе Чудес все заведения, за исключением, пожалуй, горстки неунывающих кофеен и дешевых мотелей.
   Он притормозил, чтобы долить в бак бензина, у круглосуточной заправки “Тексако”, где служащий показался ему необычно дружелюбным.
   – Сан-Луи-стрит? – обратился к нему Митч.
   – Да-да, – с акцентом отозвался паренек, указывая куда-то рукой. – Второй поворот направо. Затем налево. Это и будет Сан-Луи.
   Строеньица вокруг представляли собой никак не упорядоченное скопище древних домиков на колесах. На колесах, да, но было совершенно очевидно, что миновали многие годы с тех пор, когда эти обиталища в последний раз двигались. Дачки-прицепы стояли вплотную друг к другу, как костяшки домино. Узкие проезды между ними были забиты маленькими грузовичками-пикапами, разбитыми и старыми, и проржавевшей садовой мебелью. Весь квартал казался уставленным битыми, брошенными и – изредка – еще годными на что-то машинами. По бокам домиков стояли мотоциклы и велосипеды, и из-под каждого обитаемого прицепа торчали ручки газонокосилок. Надпись на табличке гласила, что это местечко называлось “Уединенный поселок Сан-Педро – полмили от Изумрудного берега”. Больше всего это походило на трущобы на колесах или на уставленную вагончиками рабочих стройплощадку.
   Он разыскал Сан-Луи-стрит и вдруг почувствовал себя неуверенно. Улица оказалась узкой и насквозь продуваемой ветром, домики-прицепы были еще меньше и в худшем состоянии, чем по соседству. Он медленно продвигался вперед, внимательно всматриваясь в номера домиков и удивляясь про себя обилию машин из самых разных штатов. Улица была абсолютно пуста, если не считать мертвых автомобилей.
   Дом № 486 по Сан-Луи-стрит был одним из самых дряхлых и маленьких. Чуть больше, чем обыкновенная туристская палатка. Когда-то он был выкрашен в серебристый цвет, но краска давно растрескалась и начала осыпаться, отвратительная на вид плесень покрывала крышу и спускалась по стенкам до окон. Ставенки на окнах отсутствовали. Одно из стекол в верхней, выступающей вперед части прицепа змеилось трещинами, осколки удерживались серого цвета изолентой. Перед единственным входом над землей едва поднималось крошечное крыльцо. Дверь была приоткрыта, и через неплотную ткань занавески Митч рассмотрел экран небольшого цветного телевизора и силуэт стоящего мужчины.
   Это было совсем не то, что ему нужно. Волею судьбы он ни разу не встречался со вторым мужем своей матери, и сейчас время для встречи тоже было неподходящим. Он тронул машину с места, пожалев, что приехал.
   На Полосе он обнаружил знакомый полосатый шатер над входом в “Холидэй Инн”. Отель, видимо, был пуст, но открыт. Убрав машину с проезжей части, он вошел и зарегистрировался под именем Эдди Ломакса из Дейнсборо, штат Кентукки. Расплатился наличными за номер с видом на морс.
   В телефонной книге упоминались три “Вафельных домика”, расположенных на Полосе. Он развалился на кровати и набрал первый номер. Молчание. Набрал второй номер, попросил подозвать к телефону Эву Эйнсворт. Ему сказали не вешать трубку. Он повесил. Было одиннадцать вечера, значит, он проспал часа два.
   Такси потребовалось не меньше двадцати минут, чтобы добраться до “Холидэй Инн”; шофер тут же ударился в длинные объяснения того, как он сидел дома, наслаждаясь остатками индейки вместе с женой, детишками и родственниками, когда ему позвонил диспетчер и выдал заказ, а ведь сейчас Рождество, и он так надеялся пробыть весь день в семье и хотя бы раз в году позволить себе не думать о работе. Митч бросил ему на сиденье двадцатидолларовую бумажку и попросил успокоиться.
   – Что тебе там понадобилось, в “Вафельном домике”, парень? – спросил водитель.
   – Поезжай.
   – Вафель захотелось, а? – Он захохотал и принялся бормотать себе что-то под нос. Затем прибавил громкости радио, отыскал свою любимую станцию и стал насвистывать, высовываясь немного из окна. Потом ему это наскучило, он уставился в зеркальце на своего пассажира и задал новый вопрос:
   – Что привело тебя сюда на Рождество?
   – Я разыскиваю человека.
   – Кого?
   – Женщину.
   – Как и все мы. Или у тебя что-то особенное?
   – Это мой старый друг.
   – И она сейчас в “Вафельнице”?
   – Я так думаю.
   – А ты не частный сыщик или вроде него?
   – Нет.
   – Что-то все это мне кажется подозрительным, ты темнишь.
   – Почему бы тебе не заткнуться?
   “Вафельный домик” представлял собой небольшое прямоугольное строение, смахивавшее на ящик. Внутри – десяток столиков и длинная стойка напротив гриля, в котором в этом заведении готовилось все. Одна из стен была почти из сплошного стекла, так что посетители могли любоваться Полосой и бунгало вдали, ублажая себя вафлями с орехами и беконом. Небольшая автостоянка рядом едва вместила в себя такси: все места уже были заняты.
   – Ты не собираешься выходить?
   – Нет. Счетчик пусть работает.
   – Парень, странно мне что-то.
   – Тебе будет уплачено.
   – Ну, твое дело.
   Митч подался вперед, опершись руками о спинку переднего сиденья. Он принялся изучать посетителей ресторанчика, счетчик в это время тихонько пощелкивал. Таксист, сползя вниз по сиденью, только качал головой, с любопытством посматривая на Митча.
   В углу зала, рядом с автоматом по продаже сигарет, вокруг столика расположилась компания жирных туристов – в длинных рубахах, белоногих, в черных носках. Они пили кофе и говорили все разом, уставясь каждый в свою карточку меню. Их, по-видимому, руководитель, сидевший в расстегнутой донизу рубашке, с тяжелой золотой цепью на заросшей курчавыми волосами груди, длинными серыми баками и в бейсбольной шапочке, все поглядывал в сторону гриля, пытаясь высмотреть официантку.
   – Видишь ее? – спросил таксист.
   Митч промолчал, еще больше наклонившись вперед и чуть изменившись в лице. Она появилась непонятно откуда и стояла уже у столика с карандашом и блокнотом в руках. Старший сказал что-то смешное, и толстяки за столом рассмеялись. Она же даже не улыбнулась, продолжая писать в блокноте. Выглядела она очень хрупкой и худенькой. А может, даже слишком худенькой. Ее форменный костюм – белый верх, черный низ – плотно облегал фигуру, подчеркивая линии маленькой груди. Седые волосы высоко подобраны и спрятаны под белоснежным беретом с надписью “Вафельный домик”. Ей был пятьдесят один год, и на таком расстоянии ей вполне можно было дать этот возраст, но не больше. Выглядела она очень изящно. Приняв заказ, она забрала у туристов меню, сказала что-то вежливое, слегка улыбнулась им и исчезла. Потом вновь появилась, легко двигаясь между столиками, разливая кофе, подавая бутылочки с кетчупом и передавая заказы на кухню.
   Напряжение ушло, Митч расслабился. Счетчик продолжал мерно тикать.
   – Это она? – спросил его таксист.
   – Да.
   – Ну, и что теперь?
   – Не знаю.
   – Но мы же нашли ее, так?
   Митч не спускал глаз с фигурки и молчал. Вот она налила кофе сидящему в одиночестве мужчине. Он произнес какую-то фразу, она улыбнулась. Мягкой, изящной улыбкой. Улыбкой, которую он видел тысячи раз, уставясь в темноте в потолок. Улыбкой его матери.
   Легкий туман начал опускаться на землю, едва слышно зашуршали дворники, каждые десять секунд убиравшие влагу с ветрового стекла. Была почти полночь. Рождество.
   Водитель ерзал у себя на сиденье и нервно барабанил пальцами по ободу руля. Он еще ниже сполз в кресле, начал вертеть ручку настройки, разыскивая какую-то мелодию.
   – И долго мы будем здесь сидеть?
   – Не долго.
   – Ну и наказание!
   – Тебе заплатят.
   – Послушай, приятель, деньги это еще не все. Сегодня Рождество. У меня дома дети, родственники пришли, меня ждет индейка и вино, а я сижу здесь у этой “Вафельницы”, жду, пока ты насмотришься на эту уже пожилую женщину.
   – Это моя мать.
   – Твоя кто?
   – Ты меня слышал.
   – Ну, приятель! Много я повидал на своем веку.
   – Заткнись, а?
   – О’кей. И ты не подойдешь поговорить с ней? Сегодня же Рождество, и ты нашел свою мамочку, тебе же нужно с ней встретиться, не так ли?
   – Нет. Не сейчас.
   Митч откинулся на спинку сиденья, посмотрел на темнеющий через дорогу пляж.
   – Поехали.
   На рассвете он натянул на себя джинсы и майку и, свистнув Херси, босиком отправился на прогулку по пляжу. Не спеша они продвигались на восток, туда, где над горизонтом растекалось оранжевое пятно нового дня. Волны лениво отползали метров на тридцать и так же неторопливо возвращались. Песок был прохладным и мокрым. Небо уже совершенно очистилось от облачности, и в воздухе стоял неумолчный гомон переругивавшихся между собою чаек. Херси мужественно бросался за откатывающейся волной и со страхом улепетывал, когда к нему приближался новый вал пены. Бесконечная полоса – граница песка и воды – требовала от домашнего пса пробуждения его природных инстинктов, манила непреодолимо. Он на добрую сотню метров опередил хозяина.
   Мили через две они приблизились к пирсу, массивной бетонной полосе, футов на двести уходящей от берега в океан. Херси, теперь уже совершенно бесстрашный, бросился обнюхивать ведерко с наживкой, стоящее рядом с двумя неподвижными мужчинами, неотрывно смотревшими на поверхность воды. Митч, следуя за ним, дошел до конца пирса, где около десятка рыбаков сидели и время от времени переговаривались, наблюдая за поплавками. Пес прижался к ноге Митча и застыл. Из-за волн появился край солнечного диска, и на многие мили вперед водная гладь заблистала, на глазах меняя свой цвет с черного на зеленый.
   Митч облокотился на металлические перила, подрагивая от порывов холодного ветра. На шероховатой поверхности бетона босым ногам было неуютно и зябко. По обе стороны от пирса вдоль берега тянулись отели и бунгало, тихие и мирные в ожидании дня. Пляж был пуст. Где-то вдалеке в воду уходил еще один бетонный язык.
   Рыбаки обменивались фразами четкими и отрывистыми, как могут делать только жители северных штатов. Митч вслушивался в слова достаточно долго, чтобы уяснить себе, что рыба не клевала. Взгляд его, ни на чем не задерживаясь, скользил по волнам. Повернув голову куда-то на юго-восток, он думал о Кайманах и об Эбанксе. На мгновение в памяти всплыла девушка, но только на мгновение. Он поедет на Кайманы еще раз в марте, в отпуск, вместе с женой. К черту тот случай. Конечно, он никогда больше не увидит ее. Он будет нырять вместе с Эбанксом, они станут друзьями. Будут пить у него в баре “Хейникен” и “Ред Страйп” и говорить о Ходже и Козински. Он проследит за теми, кто следит за ним. Теперь у него был сообщник – Эбби. Она поможет ему.
   Мужчина стоял в темноте около “линкольна” и ждал. Нервным движением поднес к лицу часы, посмотрел на циферблат, затем перевел взгляд на слабо освещенную пешеходную дорожку, которая у самого здания терялась из виду. Свет в окнах второго этажа погас. Минутой позже из дома вышел частный детектив и направился к автомобилю. Мужчина сделал два шага навстречу.
   – Вы Эдди Ломакс? – с треногой в голосе спросил он.
   Ломакс замедлил шаг, остановился. Они оказались лицом к лицу.
   – Да. А вы кто?
   На улице было холодно и сыро. Мужчина держал руки в карманах и подрагивал.
   – Эл Килбери. Мне нужна помощь, мистер Ломакс. Дело мое совсем плохо. Я заплачу вас сейчас же, наличными, только назовите сумму. Помогите мне.
   – Уже поздно, приятель.
   – Прощу вас. У меня есть деньги. Скажите сколько. Вы должны мне помочь, мистер Ломакс.
   Из левого кармана брюк он вытащил тугую пачку банкнот и, держа ее в руке, был готов начать отсчитывать деньги.
   Ломакс посмотрел на купюры, обернулся, бросил взгляд через плечо.
   – Что у вас стряслось?
   – Жена. Через час она должна встретиться со своим любовником в мотеле в Южном Мемфисе. Я знаю номер комнаты и все прочес. Мне нужно, чтобы вы поехали со мной и сделали снимки: как они приходят и уходят.
   – Откуда вам это стало известно?
   – Я поставил “жучки” в телефоны. Они вместе работают, и я их заподозрил. Я состоятельный человек, мистер Ломакс, я должен выиграть дело о разводе. Готов заплатить вам тысячу долларов немедленно.
   Он тут же отсчитал десять бумажек и протянул их Ломаксу.
   Эдди принял деньги.
   – Хорошо. Сейчас я схожу за своей камерой.
   – Пожалуйста, поторопитесь. Я плачу наличными, так? Не надо никаких записей.
   – Меня это устраивает, – ответил Ломакс и зашагал к дому.
   Через двадцать минут “линкольн” медленно вползал на переполненную стоянку у “Дэйс Инн”. Килбери указал ему на окна комнаты на втором этаже, а затем на свободное местечко рядом с седаном “шевроле”. Эдди, осторожно пятясь, поместил машину чуть ли не вплотную к “шевви”. Еще раз Килбери указал ему на окна, еще раз сверился со своими часами, еще раз напомнил Ломаксу, как он ценит его услуги. Эдди подумал о деньгах: тысяча долларов за два часа работы. Недурно. Он вытащил фотоаппарат, зарядил пленку, проверил выдержку и диафрагму. Килбери нервно следил за его манипуляциями, глаза его метались от камеры к окнам комнаты на втором этаже. На него было больно смотреть. Он начал говорить о своей жене, о том, как ладно они жили. Почему, ну почему ей было нужно связываться с тем типом?
   Ломакс слушал его и не сводил глаз с ряда машин, стоявших перед ним. В руках он держал камеру.
   Дверцы стоявшего рядом “шевроле” он не замечал. Дверца эта медленно и бесшумно приоткрылась всего в трех футах позади него. Мужчина в черном свитере с высоким воротником и в черных перчатках сидел скрючившись в “шевроле” и ждал. Когда на автостоянке наступила полная тишина, он прыжком выскочил из машины, рванул на себя левую заднюю дверцу “линкольна” и трижды выстрелил в беззащитный затылок Эдди. Глушитель на стволе не дал звукам выстрелов вырваться наружу.