Гришем Джон. Фирма

   Он допил вторую бутылку гота и принялся за третью.
   – Я знаю это, Ламар, но снижать темпы не вижу никакой необходимости: Эбби привыкнет. Все войдет в свою колею.
   – Как знаешь. Кэй приглашает тебя завтра на бифштекс. Будем жарить его в гриле и есть во внутреннем дворике. Как? Придешь?
   – Да, но с одним условием. Про Эбби ни слова. Она поехала домой навестить мать и скоро вернется. Договорились?
   – Конечно. Отлично!
   Напротив них за столик уселся Эйвери с полной тарелкой креветок. Принялся чистить их.
   – Мы с Митчем только что говорили о Кэппсе, – обратился к нему Ламар.
   – Не самая приятная тема для разговора, – буркнул Эйвери.
   Митч смотрел, как он чистит креветки, и терпеливо ждал, пока на столе не образовалась маленькая кучка – штук шесть. Тогда быстрым движением руки он сгреб их со стола и отправил себе в рот.
   Эйвери смотрел на Митча усталым печальным взглядом. Глаза его были красными. Он пытался как-то отреагировать на эту проделку, но тут же махнул на это рукой и просто принялся пожирать неочищенные креветки.
   – Жаль, что они без голов. С головами гораздо вкуснее, – проговорил он с набитым ртом.
   Митч тут же подхватил с тарелки пригоршню и тоже захрустел.
   – А мне больше по вкусу хвосты. Всегда ел с хвостами.
   Ламар замер с бутылкой пива у рта и вылупился на них.
   – Да вы шутите.
   – Ничего подобного, – отозвался Эйвери. – Помню, когда я был еще мальчишкой и жил в Эль-Пасо, мы заходили недалеко в реку и забрасывали сети, и в них всегда была куча креветок. Мы пожирали их тут же, они еще бегали. – Панцири креветок так и хрустели на его крепких зубах; он остановился, чтобы перевести дух. – Голова – это самое вкусное, в ней же все соки, которые питают мозг.
   – Креветки в Эль-Пасо?
   – Да, Рио-Гранде полна ими.
   Ламар вновь отправился за пивом. Усталость, волнения, переживания, страхи – все это, да еще замешанное на изрядной доле алкоголя, быстро развязывало людям языки, в помещении становилось все оживленнее. Малыш Бобби наигрывал одну из композиций “Степпенволфа”. Даже Натан Лок сидел, улыбаясь и вставляя в общую беседу время от времени громкие фразы. Прямо-таки свой в доску парень. Рузвельт принес еще пива, положил на лед.
   В десять вечера все решили спеть. На стул возле рояля взгромоздился Уолли Хадсон и, сорвав с себя галстук-бабочку, принялся руководить хором, затянувшим довольно воинственно звучавшую австралийскую застольную песню. Ресторан к этому времени уже закрылся для публики, так что ничье присутствие им не мешало. Следующим выступить решил Кендалл Махан. Когда-то в молодые годы он играл в регби в Корнелльском университете, с тех времен в его репертуар вошли весьма забористые песенки. Ему вторило голосов пятьдесят – пьяных и бесталанных, но совершенно счастливых.
   Митч извинился и вышел в туалет. Какой-то мальчик из прислуги открыл заднюю дверь, и он оказался прямо на стоянке. На таком расстоянии в доносившемся до его слуха пении было даже нечто приятное. Направившись к своей машине, Митч на полпути передумал и подошел к окну. Стоя в темноте у угла здания, он наблюдал и слушал. За клавишами сидел Кендалл, аккомпанируя хору, который с воодушевлением выводил полный непристойностей куплет.
   Веселые голоса счастливых и богатых людей. Взгляд Митча неторопливо скользил с одного лица на другое. Многие уже раскраснелись, глаза у людей начали приобретать не совсем трезвый блеск. Вот сидят перед ним его друзья и коллеги – семейные положительные мужчины, у каждого дома жена и дети, – и каждый из них является участником чудовищного преступного сговора.
   В прошлом году в этот же день Джо Ходж и Марти Козински пели вместе со всеми.
   В прошлом году в это самое время он был в числе лучших гарвардских выпускников, и на него так и сыпались предложения о приеме на работу.
   И вот он уже стал миллионером, и очень скоро за его голову будет назначена награда.
   Вот как много вещей может произойти за год.
   Пойте, пойте же, братья.
   Митч повернулся и зашагал к машине.
   Около полуночи вдоль Мэдисон-стрит вытянулась цепочка такси, и богатейших в городе юристов, усадив на задние сиденья, развезли по домам. Оливер Ламберт был, без сомнения, самым трезвым из всех. Он-то и руководил эвакуацией. Итого пятнадцать машин с лежащими внутри партнерами и сотрудниками фирмы.
   Именно в это время на другом конце города на Фронт-стрит остановились два одинаковых “форда”-фургончика, раскрашенных желтым и голубым и с надписью по бортам “БОРЦЫ С ПЫЛЬЮ”. Датч Хендрикс распахнул ворота и позволил им въехать вовнутрь. Фургончики задним ходом подкатили к служебным дверям, из них высыпали восемь женщин в одинаковых комбинезонах и принялись выгружать пылесосы, ведерки с тряпками и баллончиками аэрозоля. Затем из фургонов извлекли швабры, половые тряпки, рулоны бумажных полотенец. Переговариваясь между собой, женщины входили в здание. Как было предусмотрено инструкциями, поочередно убирался каждый этаж, начиная с четвертого. По этажам ходили охранники и внимательно поглядывали за уборщицами.
   А женщины не обращали на них никакого внимания, говоря на каком-то своем языке что-то одно им понятное о корзинах для мусора, протирке мебели, чистке пылесосами и отмывании кафеля в туалетных комнатах. Среди них была одна новенькая, которая двигалась чуть медленнее, чем ее подруги. Зато она была куда более наблюдательна. Когда охранник отворачивался, она тянула на себя ручки выдвижных ящиков стеллажей и письменных столов. Она на все обращала внимание.
   Уже третью ночь она приходила в это здание заниматься уборкой, потихоньку узнавая все больше и больше. Кабинет Толара на четвертом этаже она обнаружила в первую же ночь, от удовольствия она едва не рассмеялась.
   На ней были грязные потертые джинсы и разбитые теннисные туфли.
   Комбинезона ей еще не выдали, только фирменную голубую блузу, которая была чрезмерно велика, зато скрадывала ее фигуру, делала похожей на других уборщиц, толстых и бесформенных. На кусочке ткани, пришитом поверх нагрудного кармана, было написано ее имя: Дорис. Дорис, уборщица.
   Когда женщины уже наполовину закончили с уборкой на втором этаже, подошедший охранник велел Дорис и двум другим женщинам, Сьюзи и Шарлотте, следовать за ним. Вместе с ним женщины вошли в кабину лифта. Он вставил в какое-то отверстие на панели ключ, и лифт опустился вниз, в подвал. Выйдя из лифта, охранник открыл другим ключом тяжелую массивную металлическую дверь и жестом приказал им войти в довольно просторное помещение, разделенное перегородками на множество отсеков. На каждом из столов в помещении царил беспорядок из бумаг, повсюду стояли дисплеи компьютеров. Вдоль стен – черного цвета наглухо закрытые стеллажи. Никаких окон.
   – Розетки там. – Охранник указал на туалетную комнату.
   Включив пылесос и приготовив баллончики со спреем, женщины принялись за работу.
   – На столах ничего не трогать, – предупредил он.

30

   Завязав шнурки своих найковских кроссовок, Митч уселся на кушетку в ожидании телефонного звонка. Херси, за две недели отсутствия хозяйки успевший соскучиться, выглядел подавленно, сидел рядом и клевал носом. Звонок раздался ровно в десять тридцать. Это была Эбби.
   В их разговоре не было никаких сентиментальностей типа “сердечко мое”, “детка” или “милый”. Голоса звучали холодно и отчужденно.
   – Как твоя мать? – спросил он.
   – Намного лучше. Она уже встает и ходит, только еще очень слаба. Но настроение бодрое.
   – Рад это слышать. А что отец?
   – Как обычно. Целыми днями занят. Как там мой пес?
   – Тоскует без тебя. Боюсь, что он просто рехнется.
   – Я очень по нему скучаю. Что нового у тебя на работе?
   – Довольно нормально пережили всю эту суету вокруг пятнадцатого апреля. Народ приободрился. Половина партнеров на следующий день отправились в отпуска, так что сейчас у нас значительно тише.
   – Надеюсь, ты уже перешел на шестнадцатичасовой рабочий день?
   Поколебавшись, он решил пропустить вопрос мимо ушей. Какой смысл затевать сейчас дискуссию?
   – Когда ты возвращаешься?
   – Не знаю. Еще пару недель мне нужно побыть рядом с мамой. От отца, боюсь, помощи ждать не придется. У них, правда, есть прислуга, но сейчас здесь нужна я. – Она сделала паузу, как бы собираясь известить его о чем-то неприятном. – Я позвонила сегодня в школу и предупредила их, что в этом семестре на работу уже не выйду.
   Он принял новость совершенно спокойно.
   – До конца еще два месяца. Ты хочешь сказать, что в течение этих двух месяцев тебя не будет?
   – По крайней мере, месяца, Митч. Мне просто нужно какое-то время, и все.
   – Время для чего?
   – Не будем начинать все сначала, хорошо? У меня нет сейчас желания спорить.
   – Хорошо. Замечательно. Отлично. А какие у тебя сейчас желания?
   Наступил ее черед не услышать вопрос. Пауза затянулась.
   – Сколько миль в день ты пробегаешь?
   – Парочку. Добираюсь шагом до трека, устраиваю небольшую пробежку и возвращаюсь.
   – Будь осторожнее на треке. Там такая темень.
   – Спасибо за заботу.
   Опять долгая, долгая пауза.
   – Мне пора идти, – сказала она. – Маме нужно ложиться спать.
   – Завтра вечером позвонишь?
   – Да. В это же время.
   Она положила трубку, даже не сказав “до свидания” или “я люблю тебя”. Просто положила трубку.
   Митч подтянул свои белые носки, одернул белую ветровку. Закрыв кухонную дверь на ключ, он быстрым шагом направился вниз по темной улице. Школа со спортгородком располагалась в шести кварталах на восток от Ист-Медоубрук. Позади школьных зданий, сложенных из красного кирпича, находилось поле для бейсбола, а еще дальше за ним лежало футбольное поле, вокруг которого шла гаревая, дорожка, или, как называли ее любители бега, трек.
   Любителей было немало, но только не в это время – одиннадцать ночи, тем более что и луны на небе не видно. На треке было пустынно, а Митча это устраивало как нельзя более. Весенний воздух был чистым и полным прохлады, и на первую милю у Митча ушло всего восемь минут. Он перешел на расслабленный шаг. Проходя мимо трибун, сделанных из легких алюминиевых конструкций, установленных с той стороны, что была ближе к его дому, он краем глаза заметил чью-то темную фигуру. Митч продолжал двигаться размеренной, расслабленной походкой.
   – П-с-с-с-т, – донеслось до его слуха. Митч остановился.
   – Да. Кто там?
   Негромкий хриплый голос ответил:
   – Джой Моролто.
   Митч направился к трибунам.
   – Очень остроумно, Тарранс. За мной нет хвоста?
   – Конечно, нет. Вон там в школьном автобусе сидит Лэйни с фонариком. Когда ты подходил сюда, он мигнул мне зеленым, а если ты увидишь красный, срывайся с места и несись по треку, как Карл Льюис.
   Они поднялись на самый верхний ряд трибуны и прошли в незапертую ложу для прессы. Уселись на скамьи, не отрывая глаз от учебных корпусов. Под их окнами аккуратно стояли несколько школьных автобусов.
   – Ну что, здесь достаточно тихо для тебя? – спросил Митч.
   – Сойдет. Кто эта женщина?
   – Я-то знаю, что ты предпочитаешь встречаться среди бела дня, когда вокруг толпа людей, как в той столовке или в обувной лавке. Ну а мне больше по вкусу такие места.
   – Замечательно. Кто эта женщина?
   – Неплохо придумано, а?
   – Отличная идея. Так кто же она?
   – Я ее нанял.
   – Где ты ее нашел?
   – Какое это имеет значение? Почему ты. вечно задаешь вопросы, которые совершенно не важны?
   – Не важны? Сегодня мне звонит некая женщина, о которой я раньше даже и не слышал, говорит, что ей нужно побеседовать со мной по поводу одного дельца в фирме Бендини, настаивает на том, чтобы мы с ней обменялись телефонами, приказывает мне явиться в некий телефон-автомат, расположенный у определенного овощного магазина, причем требует, чтобы я был в будке в определенное время, обещая, что позвонит туда сама ровно в час тридцать. Я захожу в будку, и ровно в час тридцать она звонит. Обрати внимание, в радиусе ста футов находились три моих человека, которые не спускали глаз с любого движущегося объекта. И вот она приказывает мне быть здесь ровно в десять сорок пять вечера, проследить за тем, чтобы в округе не шатались подозрительные типы, и предупреждает, что ты прибежишь сюда трусцой.
   – И ведь все это сработало, нет?
   – Да, на первых порах. Но кто она? То есть я хочу сказать, что теперь ты привлек к делу еще одного человека, это не может не беспокоить, Макдир. Кто она такая и как много ей известно?
   – Доверься мне, Тарранс. Она – моя сотрудница, и ей известно все. Скажу тебе, что если бы ты знал все, что знает она, то ты сейчас сидел бы и подписывал обвинения против известных тебе лиц, а не собачился бы со мной из-за нее.
   Тарранс сделал глубокий вдох.
   – О’кей, расскажи мне, что именно она знает.
   – Она знает, что за последние три года семейство Моролто со своими подручными вывезло из страны более восьмисот миллионов долларов наличными и поместило их в различные банки, разбросанные по всему Карибскому бассейну. Она знает названия банков, номера счетов, даты, имена людей. Ей также известно, что клан Моролто контролирует по меньшей мере триста пятьдесят компаний, зарегистрированных на Кайманах, а компании эти регулярно пересылают к нам уже отмытые денежки. У нее есть информация о времени и суммах денежных банковских переводов. А еще она знает не меньше сорока корпораций здесь, в США, которые принадлежат корпорациям Кайманов, а те, в свою очередь, являются собственностью семейки Моролто. Она, черт побери, так много знает, Тарранс. Очень осведомленная женщина, не правда ли?
   Тарранс не мог произнести ни слова. Он тупо смотрел в темноту.
   Митчу это показалось забавным.
   – Она также выяснила, как они собирают свою наличность, обменивают ее на стодолларовые купюры и, самое главное, как они вывозят деньги из страны.
   – И как же?
   – На самолете фирмы, на “Лире”, конечно. Но они прибегают и к помощи, так сказать, “мулов”. Этих “мулов” у них целая армия: всякая бандитская мелочь и их дамы, а кроме них еще и студенты и другие добровольцы. Каждому вручают по девять тысяч восемьсот долларов и оплачивают билеты до Кайманов или Багам и обратно. Как ты сам понимаешь, для сумм, не превышающих десяти тысяч, никаких деклараций заполнять не требуется. И вот эти “мулы” летят туда под видом обычных туристов с карманами, набитыми деньгами, и приносят их прямо в банк. Сумма, конечно, несерьезная, но не забывай: это человек триста, и каждый совершает по двадцать рейсов в год, так что общая сумма выглядит уже гораздо солиднее. Это называется просачиванием, ты должен знать.
   Тарранс слегка наклонил голову, как если бы он и в самом деле знал.
   – Куча народу горит желанием “просочиться” за бесплатную поездку и деньги на карманные расходы. И, в конце концов, есть у них и “супермулы” – это наиболее доверенные люди, в которых клан уверен, они берут с собой по миллиону за раз. Они заворачивают Деньги аккуратно в газету, так что все эти аппараты в аэропортах ничего не замечают, укладывают их в свои деловые чемоданчики и поднимаются с ними на борт самолета вместе со всеми остальными пассажирами. На них пиджаки и галстуки, выглядят они как джентльмены с Уолл-стрит. Или же на них могут быть сандалии и соломенные панамы, а деньги лежат в походной сумке с туалетными принадлежностями. Ваши люди ловят их чисто случайно, где-то примерно один процент от общего числа, как мне кажется, и, когда это происходит, такой “супермул” оказывается в камере тюрьмы. Но они не произносят ни слота, не так ли, Тарранс? Случается также, что “мул” задумается над суммой в его кейсе и решит, что было бы недурно оставить ее всю себе. И бывает, он исчезает с деньгами. Но семья никогда не забывает такого. На это может потребоваться год или два, однако “человека-мула” обязательно где-то находят. Денег, как правило, к этому времени уже не остается, ну что ж, не остается также и следов от “мула”. Ведь Общество никогда не прощает, так, Тарранс? Так же, как они не забудут обо мне и не простят меня, а?
   Тарранс молчал до тех пор, пока не был вынужден произнести хоть что-то.
   – Ты получил свой миллион.
   – И признателен вам за это. Я почти готов к следующей выплате.
   – Почти?
   – Да, мне с моей сотрудницей нужно будет прокрутить еще пару дел. Постараемся добыть еще кое-что из здания на Фронт-стрит.
   – Сколько уже в вашем распоряжении документов?
   – Более десяти тысяч.
   Нижняя челюсть Тарранса отвисла, агент смотрел на Митча с крайним недоверием.
   – Черт побери! Откуда они взялись?
   – Опять твои наивные вопросы.
   – Десять тысяч документов!
   – По крайней мере, десять тысяч. Банковские расписки, квитанции о переводах, уставы корпораций, расписки о займах, внутренняя переписка между самыми различными фигурами. Отличный материал, Тарранс.
   – Твоя жена говорила что-то про компанию “Данн Лэйн”. Мы просмотрели папки, которые ты уже передал нам. Неплохо. Что еще об этой компании тебе известно?
   – Много всего. Зарегистрирована в 1986 году с капиталом в десять миллионов, который был переведен в корпорацию с номерного счета в “Банко де Мехико”, те самые десять миллионов, которые прибыли на Большой Кайман в виде наличных на некоем самолетике “Лир”, записанном за одной из небольших юридических фирм в Мемфисе. На самом-то деле миллионов было всего четырнадцать, но после уплаты причитавшегося кайманской таможне и местным банкирам осталось всего десять. Компания была зарегистрирована на имя некоего Диего Санчеса, который волею судеб оказался вице-президентом “Банко де Мехико”. Президентом компании стала нежная душа по имени Натан Лок, секретарем назначили нашего старого приятеля Ройса Макнайта, а казначеем этой славной маленькой корпорации сделали парня, которого звали Эл Рубинштейн. Уверен, что вы с ним знакомы. Я – нет.
   – Один из людей Моролто.
   – Какой сюрприз, надо же! Этого мало?
   – Продолжай.
   – После того как в дело была пущена первая партия денег, то есть эти десять миллионов, в течение последующих трех лет наличными же были внесены еще девяносто миллионов. Предприятие оказалось весьма прибыльным. Компания приступила к скупке на территории Соединенных Штатов всех видов товара: хлопковые фермы в Техасе, жилые дома в Дэйтоне, ювелирные магазины в Беверли-Хиллс, отели в Сан-Питерсбурге и Тампе. Большинство сделок заключалось посредством банковского перевода средств из четырех или пяти банков, расположенных на Кайманах. Это, так сказать, базовая операция по отмывке денег.
   – И все это у тебя задокументировано?
   – Дурацкий вопрос, Уэйн. Не будь у меня документов, как бы я узнал обо всем этом? Я ведь работаю только по чистым делам, помнишь?
   – Сколько тебе еще потребуется времени?
   – Пара недель. Мы с подружкой еще крутимся на Фронт-стрит. И это не очень-то здорово. Уж оттуда вытащить папки будет чрезвычайно трудно.
   – А откуда взялись эти десять тысяч? Митч сделал вид, что не слышал вопроса. Он вскочил со скамейки и направился к двери ложи.
   – Нам с Эбби хотелось бы поселиться в Альбукерке. Это большой город, и лежит вроде бы в стороне от оживленных мест. Приступайте к работе в этом направлении.
   – Не спеши так. Работы хватит всем.
   – Я же сказал: две недели, Тарранс. Через две недели я доставлю вам все, а это будет значить, что мне придется тут же уносить ноги.
   – Не так быстро. Сначала мне нужно будет увидеть несколько документов.
   – У тебя короткая память, Тарранс. Моя очаровательная жена пообещала передать вам целую пачку бумаг по “Данн Лэйн”, как только Рэй выйдет из тюрьмы.
   Тарранс опять уперся взглядом во тьму.
   – Посмотрю, что там можно сделать. Митч подошел к нему и направил в лицо агента указательный палец.
   – Слушай меня, Тарранс, и слушай внимательно. Похоже, мы не понимаем друг друга. Сегодня семнадцатое апреля. Через две недели – первое мая, и первого мая я, как и обещал, предоставлю в ваше распоряжение более десяти тысяч в высшей степени убедительных и неопровержимых документов, которые смогут поставить под угрозу одно из самых могущественных преступных сообществ в мире. И, так или иначе, это будет стоить мне жизни. Но я связал себя обещанием. Равно как и вы обещали мне, что мой брат выйдет из тюрьмы. В вашем распоряжении одна неделя, до двадцать четвертого апреля. В противном случае я исчезну. А вместе со мной и ваша операция, и твоя карьера.
   – Чем он займется, когда выйдет на свободу?
   – И опять же ты со своими дурацкими вопросами. Он бросится бежать со всех ног, вот чем он займется. У него есть брат с миллионом долларов, являющийся экспертом по отмыванию денег и электронному банковскому делу. Рэй покинет пределы страны в течение двенадцати часов, и уж он-то не выпустит из рук счастье.
   – Он отправится на Багамы?
   – Багамы. Ты – идиот, Тарранс. На Багамах эти деньги вылетят на ветер меньше чем за десять минут. Неужели их можно доверить тамошним коррумпированным дуракам?
   – Мистеру Войлсу не по вкусу тупиковые ситуации. Он будет по-настоящему расстроен.
   – Скажи Войлсу, пусть поцелует меня в задницу. Скажи, пусть приготовит следующие полмиллиона, так как я почти уже готов. Скажи ему, пусть вытащит моего брата из тюрьмы, или сделка не состоится. Скажи ему все, что хочешь, Тарранс, но или Рэй через неделю выходит из тюрьмы, или из игры выхожу я.
   Хлопнув дверцей ложи, Митч начал спускаться. Тарранс следовал за ним.
   – Когда следующая встреча? – приглушенным голосом крикнул он в спину Митчу.
   Тот уже перепрыгнул через невысокую загородку и был на треке.
   – Моя сотрудница позвонит тебе. Сделаешь все, как она скажет.

31

   Ежегодный трехдневный отпуск, который Натан Лок позволял себе после пятнадцатого апреля и который он привык проводить в Вэйле, был на этот раз отменен. И сделал это До Вашер по прямому указанию Лазарева. Лок сидел вместе с Оливером Ламбертом в кабинете на пятом этаже и слушал Де Вашера, докладывавшего о ситуации и пытавшегося из разрозненных кусочков информации сложить головоломку. Особых успехов в этом он пока не добился.
   – Итак, жена его уезжает. Говорит, что ей необходимо поехать домой к матери, у которой врачи обнаружили рак легкого. И что к тому же она уже устала от его работы. На протяжении нескольких месяцев мы время от времени засекали между ними размолвки. Она ругалась с ним по поводу того, что он слишком много времени проводит на работе, но ничего более серьезного. В общем, она едет к мамочке. Говорит, что не знает, когда вернется назад. Ведь мамочка больна, так? Ей же удалили легкое, правда? Однако мы так и не смогли отыскать больницу, где бы что-нибудь знали о такой пациентке, как Максина Сазерленд. Мы проверили каждую клинику в Кентукки, Индиане и Теннесси. Вам не кажется это странным, парни?
   – Ну и что, Де Вашер? – Это был Ламберт. – Четыре года назад моей жене делали операцию, и мы с ней летали в клинику Майо. Не слыхал я о таком законе, который бы запрещал людям обращаться в больницу, расположенную более чем в ста милях от их Дома. Это просто абсурд. А потом, они все же люди с известным положением. Может, она зарегистрировалась под другим именем, чтобы не привлекать к себе внимания. Это обычная история.
   Лок кивнул головой в знак согласия.
   – Он много с ней разговаривает?
   – Она звонит раз в день. Иногда говорят довольно долго: о том, о сем. О собаке, о ее мамочке. О работе. Вчера она сказала ему, что не вернется еще месяца два.
   – Что-нибудь насчет клиники она говорила? – поинтересовался Лок.
   – Ни разу. Она весьма осторожна. Об операции вообще почти ничего не было сказано. Мамочка, предположительно, уже дома. Если, конечно, она вообще покидала дом.
   – К чему ты хочешь нас подвести, Де Вашер? – спросил Ламберт.
   – Заткнись и слушай. Давай-ка только предположим, что все это – всего лишь дымовая завеса, цель которой – позволить ей убраться из города. Подальше от нас, подальше от того, что надвигается. Понятна моя мысль?
   – Так ты считаешь, что он все-таки работает на них?
   – Мне платят за то, чтобы я делал такие предположения, Нат. Я допускаю то, что он знает о нашем прослушивании, поэтому-то он так осторожен в телефонных разговорах. Я допускаю, что он убрал жену из города, надеясь таким образом защитить ее.
   – Шатко, – сказал Ламберт. – Все это довольно шатко.
   Де Вашер мерил шагами комнату. Бросив острый взгляд на Олли, он сдержал себя.
   – Дней десять назад кто-то на четвертом этаже сделал целую кучу непонятных копий. Странно и то, что происходило все это в три утра. Согласно нашим данным, в то время, когда делались эти копии, в здании находились только дна юриста. Макдир и Скотт Кимбл. Ни тому ни другому делать на четвертом этаже было нечего. Были использованы двадцать четыре номера допуска. Три взяты из папок Ламара Куина. Три – из папок Сонни Кэппса. Остальные восемнадцать числятся в папках Макдира. Нет ни одного номера Кимбла. Виктор Миллиган отправился домой около половины третьего ночи, Макдир в это время работал в кабинете Эйвери. Он отвозил Эйвери в аэропорт. Эйвери утверждает, что запер свой кабинет, но он мог и забыть. Либо он забыл это сделать, либо у Макдира есть ключ. Я поднажал на Эйвери, и он почти уверен в том, что, уходя, закрыл дверь на замок. Но ведь была полночь, а он смертельно устал и к тому же торопился в аэропорт. Мог и забыть, верно? Но он не давал никаких указаний Макдиру относительно работы в его офисе. Пустяки, не важно, они же просидели там целый день, заканчивая налоговую декларацию для Кэппса. Это был ксерокс номер одиннадцать, ближайший к кабинету Эйвери. Я думаю, не будет ошибкой считать, что копии сделаны Макдиром.