Гуаньчжун Ло. Троецарствие

   Цао Цао несколько раз внимательно перечитал письмо. Вдруг он вскочил и, в ярости стукнув кулаком по столу, обрушился на Кань Цзэ:
   -- Как ты смеешь играть со мной? Хуан Гай лазутчиком хочет пробраться ко мне! Он сам устроил так, чтобы его опозорили, а тебя подослал с письмом!
   И он крикнул страже, чтобы Кань Цзэ отрубили голову. Воины схватили его и поволокли из шатра. Но Кань Цзэ это нисколько не смутило. Он даже засмеялся.
   -- Чему ты смеешься? -- спросил изумленный Цао Цао, делая знак, чтобы Кань Цзэ отпустили. -- Или я не разгадал ваш коварный замысел?
   -- Я не над вами смеюсь, а над Хуан Гаем. Это он не разбирается в людях! -ответил Кань Цзэ.
   -- Что это значит? -- заинтересовался Цао Цао.
   -- А вам зачем знать? Хотите убить меня -- так убивайте!
   -- Ты мне пыль в глаза не пускай! Я с детства читаю книги по военному искусству и прекрасно знаю все способы обмана!
   -- Значит, вы считаете, что это письмо ложь? -- спросил Кань Цзэ.
   -- Я хочу сказать, что один небольшой недосмотр выдал тебя! -- сказал Цао Цао. -- Если Хуан Гай действительно хочет перейти ко мне, почему он не указал время? Ну, что ты на это скажешь?
   Кань Цзэ безудержно рассмеялся:
   -- Ха-ха-ха! И ты еще хвалишься, что с детства читаешь книги по военному искусству! Уходи-ка ты поскорее восвояси, а не то Чжоу Юй тебя схватит! Невежда! Жаль, что приходится погибать от твоей руки!
   -- Невежда? -- возмутился Цао Цао, не понимая, к чему клонит Кань Цзэ. -Что ты хочешь этим сказать?
   -- А то, что ты ничего не смыслишь в стратегии и не понимаешь самых простых истин!
   -- В чем же я допустил ошибку? -- спросил Цао Цао.
   -- Нет, я умру, вот и все! Не стоит тебе объяснять, раз ты так груб с учеными людьми,
   -- Но если ты приведешь убедительные доказательства, я отнесусь к тебе с уважением! -- пообещал Цао Цао.
   -- В таком случае скажи, кто станет указывать срок, собираясь покинуть своего господина и перейти к другому? -- спросил Кань Цзэ. -- Предположим, Хуан Гай написал бы, что перейдет к тебе тогда-то, но по тем или иным причинам не смог бы этого сделать. Ты бы, конечно, его ждал, замысел был бы раскрыт, и делу конец! Разве не ясно, что в таких делах сроки не устанавливают? Тут приходится ловить удобный момент. А ты, не понимая простой истины, хочешь убить ни в чем не повинного человека! Ну, разве ты после этого не невежда?
   -- Простите меня! -- сказал Цао Цао, изменив тон и вставая со своей цыновки. -- Я сразу не разобрался и незаслуженно обидел вас.
   -- Признаться, я тоже хотел перейти на вашу сторону, -- произнес Кань Цзэ. -- Неужели вы и в этом увидите только притворство?
   -- О, нет! Наоборот, я буду очень счастлив! -- воскликнул обрадованный Цао Цао. -- Если вы с Хуан Гаем совершите великие подвиги, вас ждут такие награды, каких еще никто у меня не получал!
   -- Мы будем служить вам не ради титулов и наград, а потому, что этого требует небо! -- заявил Кань Цзэ.
   Цао Цао угостил Кань Цзэ вином. Через некоторое время в шатер вошел какой-то человек и что-то шепнул на ухо Цао Цао.
   -- Дайте письмо, -- сказал Цао Цао.
   Человек передал ему письмо, Цао Цао прочел, и лицо его засияло. Наблюдая за ним, Кань Цзэ подумал:
   "Наверно, это донесение от Цай Хэ и Цай Чжуна о том, что Хуан Гай был жестоко избит, и теперь Цао Цао поверил, что мы решили ему сдаться".
   -- Я хочу попросить вас, -- неожиданно обратился к нему Цао Цао, -вернуться в Цзяндун и договориться с Хуан Гаем, чтобы он известил меня, когда его можно ждать. Тогда у меня была бы возможность его встретить.
   -- Я навсегда покинул Цзяндун, и мне не хотелось бы туда возвращаться, -сказал Кань Цзэ. -- Может быть, вы пошлете кого-нибудь другого?
   -- Я опасаюсь, как бы не расстроилось все дело, если поедет кто-либо другой, -- возразил Цао Цао. -- Лучше всего, чтобы поехали вы.
   Кань Цзэ трижды отказывался, но в конце концов уступил.
   -- Хорошо, я исполню вашу просьбу, -- сказал он. -- Но в таком случае надо ехать немедленно, не задерживаясь ни на один час.
   Цао Цао на прощание одарил Кань Цзэ золотом и шелками, но тот подарков не принял. Поспешно откланявшись, он сел в свою лодочку и уехал в Цзяндун.
   Встретившись с Хуан Гаем, Кань Цзэ подробно рассказал ему обо всем.
   -- Если бы не ваше красноречие, я бы сильно пострадал! -- воскликнул Хуан Гай.
   -- Я еще сегодня хочу съездить в лагерь Гань Нина и разузнать, что поделывают Цай Хэ и Цай Чжун, -- сказал Кань Цзэ, прощаясь с Хуан Гаем.
   -- Прекрасно! Поезжайте.
   Кань Цзэ отправился к Гань Нину.
   -- Мне очень жаль, что вчера вам пришлось безвинно пострадать из-за Хуан Гая, -- начал свою речь Кань Цзэ.
   Гань Нин ничего не ответил. В этот момент в шатер вошли Цай Хэ и Цай Чжун. Кань Цзэ подмигнул Гань Нину. Тот его понял и сказал:
   -- Да! Чжоу Юй только на себя надеется, а нас не ставит ни в грош! Он меня так опозорил, что мне стыдно людям в глаза смотреть!
   Гань Нин заскрежетал зубами, ударил кулаком по столу и стал браниться. Кань Цзэ наклонился к нему и зашептал что-то на ухо. Гань Нин опустил голову и тяжело вздохнул.
   -- Что заставляет вас гневаться, полководец? -- спросили Цай Хэ и Цай Чжун, заметив, что Гань Нин и Кань Цзэ оборвали при их появлении какой-то разговор. -- Что вас тревожит?
   -- Тяжко мне! -- ответил Гань Нин. -- Но вам не понять мое горе!
   -- Может быть, вы хотите перейти к Цао Цао? -- высказал предположение Цай Хэ.
   Кань Цзэ изменился в лице. Гань Нин вскочил и выхватил меч.
   -- Нас выследили! Если мы не убьем их, они выдадут нас! -- вскричал он.
   -- Не гневайтесь, господин, мы вам откроемся! -- взмолились Цай Хэ и Цай Чжун, не на шутку перепуганные грозным видом Гань Нина.
   -- Говорите скорей! -- приказал Гань Нин.
   -- Нас сюда подослал чэн-сян Цао Цао, -- сказал Цай Хэ, -- и если вы хотите перейти к нему, мы вам поможем.
   -- А вы не лжете?
   -- Да как мы посмеем лгать вам? -- в один голос воскликнули Цай Хэ и Цай Чжун,
   -- Небо послало нам счастливый случай! -- промолвил Гань Нин, делая вид, что он очень рад.
   -- Об избиении Хуан Гая мы уже донесли чэн-сяну, -- сказали братья Цай, -и о вас тоже.
   -- А я только что отвез письмо Хуан Гая и вернулся, чтобы договориться с Гань Нином о его переходе к Цао Цао! -- добавил Кань Цзэ.
   -- Разумеется, -- сказал Гань Нин. -- Когда доблестный муж встречает просвещенного господина, сердце его склоняется к нему.
   По этому поводу все четверо выпили вина и стали делиться самыми сокровенными замыслами. Братья Цай написали Цао Цао донесение о том, что Гань Нин стал их сообщником. А Кань Цзэ с верным человеком отправил Цао Цао письмо, в котором сообщал, что Хуан Гай перейдет к нему при первом удобном случае; на носу его судна будет черное знамя.
   Эти письма вызвали у Цао Цао большие сомнения. Он созвал своих советников и сказал им так:
   -- Теперь я совершенно ничего не понимаю. То Хуан Гай присылал ко мне Кань Цзэ с письмом, в котором выражал желание перейти на мою сторону, а сейчас уж и Гань Нин предлагает стать моим сообщником! Нет, я не верю им! Кто из вас может пробраться в лагерь Чжоу Юя и разузнать правду?
   -- Разрешите мне поехать, господин чэн-сян, -- вызвался Цзян Гань. -В прошлый раз меня обманули в Восточном У, и я до сих пор не могу забыть своего стыда. Но на этот раз я все разузнаю и сообщу вам. Прошу вас не сомневаться.
   Цао Цао дал свое согласие и приказал Цзян Ганю отправляться немедленно. Цзян Гань сел в свою лодку и вскоре прибыл в лагерь Чжоу Юя. Узнав о его приезде, Чжоу Юй радостно воскликнул:
   -- Мой успех всецело зависит от этого человека!
   Он тут же велел Лу Су пригласить Пан Туна, чтобы обсудить с ним план действий.
   Пан Тун, по прозванию Юань-ши, был родом из Сянъяна, но в последнее время безвыездно жил в Цзяндуне, скрываясь от смут. Лу Су как-то рассказал о нем Чжоу Юю, тот пригласил его к себе на службу, но Пан Тун не торопился с приездом. Тогда Чжоу Юй послал Лу Су к Пан Туну посоветоваться, каким способом легче всего разгромить Цао Цао.
   -- Передайте господину Чжоу Юю, -- сказал тогда Пан Тун, -- что если он хочет разбить Цао Цао, пусть устроит огневое нападение. Но так как на великой реке Янцзы достаточно простора для того, чтобы суда могли разойтись в случае пожара на одном из них, единственно, что я могу посоветовать, -это план "цепи". Победы можно добиться лишь в том случае, если суда противника будут скованы между собой цепью.
   Лу Су передал этот разговор Чжоу Юю. Тот задумался, а потом сказал:
   -- Этот план может выполнить для меня только сам Пан Тун.
   -- Ему, пожалуй, ехать туда опасно, -- усомнился Лу Су. -- Уж слишком коварен и жесток Цао Цао.
   Чжоу Юй погрузился в размышления. Он не знал, что предпринять. Но в этот момент ему доложили о приезде Цзян Ганя. Чжоу Юй послал людей встречать Цзян Ганя. Но тот уже сам направлялся в лагерь, не дождавшись ответа от Чжоу Юя.
   -- Почему ты меня в прошлый раз обманул? -- спросил Чжоу Юй, делая сердитое лицо.
   Цзян Гань с улыбкой отвечал:
   -- Разве я вас обманул? Ведь я тогда приехал излить вам свою душу как другу детства.
   -- Хорошо, но предупреждаю: если ты ныне надеешься уговорить меня сдаться, так этому не бывать! Скорей высохнут моря и сгниют камни, чем я на это пойду! В тот раз ты поступил нехорошо. Я тебя угостил, уложил спать вместе с собой, а ты выкрал у меня письмо и уехал не попрощавшись. Мало того, ты донес Цао Цао, и тот убил моих верных союзников Цай Мао и Чжан Юня и расстроил мой план! Теперь ты опять явился! Ясно, что намерения у тебя недобрые. Я не посмотрю на нашу старую дружбу! Я одним ударом разрублю ее! Не знаю, что мне с тобой делать? Отправить обратно? Но через несколько дней злодей Цао Цао будет разбит... Оставить у себя в лагере? Ты начнешь выдавать мои секреты... Эй, слуги! Проводите Цзян Ганя в хижину в Западных горах! Пусть там отдыхает. А разобью Цао Цао -- спроважу тебя обратно!
   Цзян Гань хотел что-то возразить, но Чжоу Юй уже удалился во внутреннее помещение шатра. Слуги подвели коня, усадили Цзян Ганя в седло и увезли его в горы. Только двое воинов остались при нем для услуг.
   Оказавшись в одиночестве, Цзян Гань не мог ни спать, ни есть. Ночью он потихоньку вышел из хижины, чтобы полюбоваться звездами, которые точно роса усыпали все небо. Цзян Гань остановился. Вокруг было тихо. Вдруг до него донесся размеренный голос человека, читающего книгу. Цзян Гань сделал несколько шагов в ту сторону и увидел небольшую соломенную хижину у самого склона горы. Внутри мерцал светильник. Цзян Гань подошел поближе и заглянул в щель. В хижине сидел человек и нараспев читал трактат Сунь-цзы о военном искусстве. Рядом со светильником лежал обнаженный меч.
   "Это необыкновенный человек!" -- подумал Цзян Гань и постучался.
   Дверь открылась, и человек вышел. Он действительно чем-то отличался от других людей. Цзян Гань извинился и спросил его имя.
   -- Меня зовут Пан Тун, -- ответил тот.
   -- Вы, наверно, тот, кого еще называют Фын-чу -- Птенец феникса! -воскликнул Цзян Гань.
   -- Он самый...
   -- Я давно слышал о вас! -- обрадовался Цзян Гань. -- Но позвольте спросить, почему вы уединились здесь?
   -- Потому что Чжоу Юй упоен своими талантами и терпеть не может других способных людей, -- сказал Пан Тун. -- А вы кто такой?
   -- Я -- Цзян Гань...
   Пан Тун пригласил его в хижину. Завязалась откровенная беседа.
   -- С вашими талантами вы можете уйти куда угодно -- успех повсюду будет сопутствовать вам! -- сказал Цзян Гань. -- Не желаете ли вы перейти на службу к чэн-сяну Цао Цао? Я с радостью представлю вас...
   -- Охотно! Особенно, если вы поговорите с ним, -- согласился Пан Тун. -Признаться, мне самому уже давно хочется уехать из Цзяндуна. Но не будем медлить, иначе Чжоу Юй узнает и убьет меня.
   Они тут же спустились к реке, сели в лодку Цзян Ганя и направились к северному берегу. Вскоре они прибыли в лагерь. Цзян Гань первым вошел к Цао Цао и рассказал обо всем, что с ним случилось. Узнав о приезде Пан Туна, Цао Цао сам вышел встретить его, ввел в шатер и усадил на почетное место.
   -- Прошу ваших наставлений, -- обратился к нему Цао Цао. -- Я давно слышал о вас, и счастлив, что наконец-то могу вас лицезреть! К вашим советам я отнесусь с должным вниманием. Ведь я не Чжоу Юй, который не внемлет мудрым словам и оскорбляет умных людей, возгордившись своими собственными талантами!
   -- Прежде всего, господин чэн-сян, -- начал Пан Тун, -- мне хотелось бы взглянуть на расположение ваших войск, дабы убедиться, правильно ли говорят, что вы прекрасный стратег.
   Цао Цао велел подать коней и повез Пан Туна осматривать свои лагеря. Они бок о бок поднялись на высокий холм.
   -- Так, так, -- бормотал Пан Тун, оглядываясь вокруг, -- сбоку горы, к ним примыкает лес, есть проходы для наступления. Врагу пути отхода неудобны... Да! -- заключил он. -- Великолепно! Даже Сунь У и Сыма Жан-цзюй ничего лучшего не смогли бы придумать!
   -- Вы слишком меня не хвалите, а дайте мне ваши указания! -- попросил Цао Цао.
   Стоя на берегу реки и разглядывая двадцать четыре шлюза, обращенные на юг, и большие корабли, за которыми, как за стеной, укрывались легкие суда, готовые в любой момент появиться оттуда, Пан Тун, улыбаясь, заметил:
   -- Да, недаром идет о вас слава, господин чэн-сян! Вы великолепно используете свои силы! Ну, Чжоу Юй, тебе скоро конец!
   Цао Цао был очень польщен. Они возвратились в лагерь. Цао Цао пригласил Пан Туна к себе в шатер и угостил вином. Зашла беседа о военном искусстве. Пан Тун расхваливал храбрость и прозорливость Цао Цао, а тот в свою очередь оказывал ему всяческие знаки внимания и уважения.
   -- Осмелюсь спросить, -- продолжал Пан Тун, притворяясь пьяным, -- есть у вас в войске хорошие лекари?
   -- А зачем они? -- спросил Цао Цао.
   -- Во флоте люди часто болеют, и хорошие лекари необходимы, -- пояснил Пан Тун.
   В эти дни Цао Цао был крайне обеспокоен тем, что в непривычном климате среди его войска распространилась какая-то болезнь, сопровождаемая рвотой. Многие от нее даже умирали. Как же ему было удержаться и не расспросить Пан Туна?
   -- Система обучения флота у вас превосходна, -- сказал ему Пан Тун, -- но, к сожалению, в ней не все совершенно.
   -- Так скажите же, что нужно исправить?
   -- Хорошо. Я могу вам посоветовать, как добиться, чтобы ваши воины не болели и чтобы все они были готовы к совершению подвигов.
   Цао Цао чрезвычайно этим заинтересовался.
   -- На великой реке Янцзы вода все время то прибывает, то убывает, волны и ветер не утихают, -- продолжал Пан Тун. -- Воины, рожденные на севере и никогда не плававшие на судах, болеют от непривычной качки. А вот если бы железными цепями соединить все суда по тридцать-пятьдесят в ряд, да наложить от одного к другому мостки, то не только люди, но даже кони свободно могли бы передвигаться по ним! Тогда никакие приливы и отливы, никакие волны и ветер не страшны!
   -- Благодарю вас за прекрасный совет! -- радостно воскликнул Цао Цао, вставая с цыновки. -- Если бы не вы, как бы я разгромил Сунь Цюаня?
   -- Не стоит благодарности, господин чэн-сян, -- ответил Пан Тун. -- Это всего лишь мое ничтожное мнение. Решать вы должны сами.
   Цао Цао, не теряя времени, вызвал войсковых кузнецов и приказал ковать цепи и скреплять ими суда. Воины, узнав об этом, радовались и ликовали.
   Потомки об этом событии сложили такие стихи:
   Огонь применили они в сраженье у Красной скалы.
   Расчет Чжоу Юя совпал с расчетами Чжугэ Ляна.
   Без хитрого плана "цепи", который Пан Тун предложил,
   Наверно б герой Чжоу Юй не выполнил подвиг свой бранный.
   Затем Пан Тун сказал Цао Цао:
   -- На том берегу многие герои недовольны Чжоу Юем. Я мог бы уговорить их покориться вам, господин чэн-сян. Если Чжоу Юй останется в одиночестве, вы сможете взять его в плен. А тогда и Лю Бэя нечего будет опасаться!
   -- Если вы действительно окажете мне такую великую услугу, я представлю доклад Сыну неба и вам пожалуют должность одного из трех гунов! -воскликнул обрадованный Цао Цао.
   -- Сделаю я это не ради титула, а ради спасения народа, -- сурово ответил Пан Тун. -- Но если вы, господин чэн-сян, перейдете реку, будьте осторожны и не чините насилий!
   -- Я действую от имени неба! -- сказал Цао Цао. -- Неужели вы думаете, что я допущу насилие над народом?
   Пан Тун поклонился ему и попросил охранную грамоту для своей семьи.
   -- А где живет ваша семья? -- спросил Цао Цао.
   -- На том берегу. Я могу быть уверенным в безопасности семьи лишь в том случае, если получу такую грамоту, -- заявил Пан Тун.
   Цао Цао повелел написать охранную грамоту, скрепил ее печатью и передал Пан Туну. Тот с поклоном поблагодарил его и сказал:
   -- Я уеду, и вскоре вы можете выступать. Не ждите, пока об этом узнает Чжоу Юй.
   Когда Пан Тун садился в лодку, он увидел какого-то человека в одеянии даоса, с плетеной бамбуковой шляпой на голове. Человек этот удержал Пан Туна за руку и молвил:
   -- А вы и в самом деле храбры! Хуан Гай хитро придумал свое избиение и послал сюда Кань Цзэ с письмом, а теперь явились и вы со своим планом "цепи"! Но, боюсь, что суда не сгорят и все ваши расчеты пойдут прахом! Правда, вам удалось ослепить Цао Цао, но меня-то вам не обмануть.
   У Пан Туна от таких слов душа ушла в пятки.
   Поистине:
   Чтоб юго-восток победил, где сыщется средство такое?
   А разве на северо-западе вовсе исчезли герои?
   Если вы хотите узнать, кто был этот человек, посмотрите следующую главу.
   ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
   из которой можно узнать о том, как во время пира на великой реке Янцзы Цао Цао слагал стихи, и о том, как северные воины сражались на судах, скованных цепью
   Пан Тун испуганно обернулся. Перед ним стоял его старый друг Сюй Шу. Это немного успокоило Пан Туна, он огляделся по сторонам -- поблизости никого не было -- и сказал:
   -- Жаль, если вы расстроите мой план! Ведь от этого зависит судьба населения восьмидесяти одного округа Цзяннани.
   -- А какова судьба восьмисот тридцати тысяч воинов, находящихся здесь? -улыбаясь, спросил Сюй Шу.
   -- Значит, вы действительно хотите расстроить мой план?
   -- Нет, я пошутил! -- ответил Сюй Шу. -- Лю Бэй в свое время осыпал меня милостями, и я не забыл, что должен его отблагодарить. Но я поклялся никогда не давать советов Цао Цао за то, что он обрек на смерть мою матушку. Не тревожьтесь, я план ваш не стану расстраивать. Меня беспокоит лишь одно. Я до сих пор повсюду следую за войсками Цао Цао. Всем известно, что когда громят армии, не различают, где яшма, а где простой камень. Значит, пострадаю и я? Вот вы и научите меня, как избежать этой беды. Тогда я буду молчать.
   -- Вы такой прозорливый и дальновидный! -- засмеялся Пан Тун. -- Подумайте, разве вам может грозить беда?
   -- А это я хотел бы услышать от вас! -- сказал Сюй Шу.
   Пан Тун наклонился к уху Сюй Шу и прошептал несколько слов. Сюй Шу повеселел и поблагодарил его. Пан Тун попрощался, сел в лодку и уехал в Цзяндун.
   Вечером Сюй Шу разослал своих верных людей по всем лагерям сеять какие-то слухи. А утром воины, собираясь небольшими кучками, о чем-то оживленно толковали. Соглядатаи донесли Цао Цао, что в лагерях идут разговоры, будто Хань Суй и Ма Тэн в Силяне подняли мятеж и напали на Сюйчан. Встревоженный Цао Цао созвал своих советников и сказал им:
   -- Когда я шел в поход на юг, мысль о Ма Тэне и Хань Суе не давала мне покоя. Сейчас среди моих воинов ходят тревожные слухи, и я не знаю, верно ли говорят... Во всяком случае надо принять меры...
   Не успел Цао Цао договорить, как к нему обратился Сюй Шу:
   -- Господин чэн-сян, вы назначили меня на высокую должность, но, к сожалению, до сих пор мне не удалось вас отблагодарить. Дайте мне три тысячи конных и пеших воинов, и я пойду к заставе Саньгуань охранять горные проходы... Если случится что-либо важное, я сообщу вам незамедлительно.
   -- О, тогда я могу быть спокоен! -- воскликнул обрадованный Цао Цао. -- Вы возглавите войска, которые уже стоят на Саньгуане, и я дам вам еще три тысячи воинов. С вами пойдет Цзан Ба! Отправляйтесь не мешкая!
   Сюй Шу попрощался с Цао Цао и вместе с Цзан Ба выступил в поход.
   В этом и заключался план спасения Сюй Шу, подсказанный ему Пан Туном. Потомки сложили по этому поводу такие стихи:
   В поход отправляясь на юг, тревожился все Цао Цао
   О том, что Ма Тэн и Хань Суй поднимут на битву войска.
   Одно только слово Пан Тун промолвил Сюй Шу, но спасенье
   Явилось ему, словно рыбе, сорвавшейся с крючка.
   Отправив Сюй Шу, Цао Цао немного успокоился. Он сел на коня и поехал осматривать лагеря, тянувшиеся вдоль берега реки. Потом он поднялся на главный корабль, где развевалось знамя со знаком полководца. Оттуда ему был виден флот, выстроившийся в две линии. На всех судах под прикрытиями сидели стрелки с луками наизготовку. Цао Цао расположился на верхней палубе большого корабля. Это происходило зимой, в пятнадцатый день одиннадцатого месяца двенадцатого года Цзянь-ань [207 г.].
   Небо было чистое, дул слабый ветер, и река спокойно катила свои воды. Цао Цао велел подать вино и устроить пир для своих военачальников.
   Смеркалось. Над восточными горами взошла луна, ясная, как солнце. Поблескивавшая при ее свете великая река Янцзы напоминала широкую полосу белого шелка.
   Цао Цао восседал на палубе. По обе стороны от него, опираясь на копья и алебарды, стояли телохранители в расшитых узорами шелковых одеждах. Гражданские и военные чины расселись по старшинству.
   Перед глазами Цао Цао, словно на картине, раскинулись горы Наньбин. На востоке взор его охватывал реку до самых границ Чайсана, на западе -- до Сякоу. На юге высились горы Фань, на севере тянулся Улинь -- Черный лес. Какой необозримый простор! У Цао Цао стало легко и радостно на душе, и он сказал своим гостям:
   -- Подымая войско во имя справедливости, против злодеев, я поклялся принести народу Поднебесной мир и покой. Могу ли я не иметь успеха в любом, даже самом трудном, деле, обладая несметным войском, надежным и преданным мне? Остается только покорить Цзяннань, и тогда в Поднебесной не будет ни смут, ни тревог, и мы с вами сможем радоваться великому благоденствию и наслаждаться богатством и славой.
   -- Мы искренне желаем, чтобы вы, господин чэн-сян, поскорее отпраздновали победу, -- дружно ответили военачальники. -- Ведь от ваших успехов зависит и наше благополучие.
   Цао Цао приказал подать еще вина. Все пили до полуночи. Цао Цао, уже совсем охмелевший, произнес, указывая рукой в сторону южного берега:
   -- Чжоу Юй и Лу Су не понимают требований времени! А мне помогает само небо! На мое счастье, недавно явился ко мне один человек, который станет язвой сердца для моих врагов.
   -- Не говорите об этом, господин чэн-сян, -- предостерег его советник Сюнь Ю, -- а то как бы не раскрылась тайна!
   -- Здесь сидят мои друзья, -- засмеялся в ответ Цао Цао. -- Чего мне опасаться? Просчитались вы, Лю Бэй и Чжугэ Лян! -- воскликнул он, махнув рукой в сторону Сякоу. -- Со своей комариной силой вы задумали Тайшань потрясти! Ну, не глупо ли это?
   И добавил, обращаясь к военачальникам:
   -- В нынешнем году мне исполнилось пятьдесят четыре года, и если я приобрету Цзяннань, мне будет чему радоваться! Были мы когда-то большими друзьями с Цяо-гуном, и я знаю двух его дочерей. Какие это красавицы! Мало таких найдешь в Поднебесной. Вышли они замуж -- одна за Чжоу Юя, другая -за Сунь Цэ. Но ничего! Дайте мне только захватить Цзяннань, и тогда я все равно возьму себе в жены красавиц Цяо! Я поселю их в башне Бронзового воробья, которую воздвиг на реке Чжанхэ! Будут они меня услаждать в годы моей старости. Вот тогда все желания мои исполнятся!
   Цао Цао громко рассмеялся.
   Танский поэт Ду Му сложил об этом стихи:
   В песке схороненная пика вовек не покроется ржою.
   История прежних династий -- в металле ее острия.
   Но если бы ветер восточный был на руку не Чжоу Юю,
   То жить бы красавицам в башне Бронзового воробья.
   Вдруг до слуха Цао Цао донеслось карканье ворон, летевших на юг.
   -- Что это вороны кричат ночью? -- изумился он.
   -- Они видят светлую луну и думают, что уже рассвет, -- ответили приближенные. -- Покинули свои деревья и кричат.
   Цао Цао опять рассмеялся. Он был уже совершенно пьян. Опираясь на копье, он встал на носу корабля, поднял наполненный вином кубок, низко поклонился реке, потом выпил вино и, наклонив копье, сказал военачальникам:
   -- Этим копьем я громил Желтых, полонил Люй Бу, уничтожил Юань Шу, покорил Юань Шао. С этим копьем я проник в северные области, дошел до самого Ляодуна и исколесил вдоль и поперек всю Поднебесную! Никто не смел противиться моей воле! И сейчас я чувствую такой подъем духа, что мне захотелось петь. Подпевайте мне!
   И он запел:
   За чашей вина нам хочется петь и смеяться,
   Не думать о том, что мало живет человек,
   Что, словно роса в лучах восходящего солнца,
   Пройдет наша жизнь, растает недолгий наш век.
   Веселье души в согласье живет с вдохновеньем,
   А с думой лихой забота живет заодно.
   Я средство нашел от дум и забот отрешиться:
   Советую всем это верное средство -- вино.
   И черный халат, и ворот зеленый носил я
   В минувшие дни, не зная ни дум, ни забот.
   А ныне гостей зову я игрою на лютне,
   Как старый олень на луг свое стало зовет.
   Седой, словно лунь, играю на стареньком шэне,
   Сзываю друзей, пою, озабоченный тем,
   Что время придет и пальцы застынут на струнах,
   Настанет тот час, когда я умолкну совсем.
   Забота всегда грызет изнутри человека.
   Кого этот червь усердьем своим не извел!