Страница:
Рэнд протянул своему помощнику подзорную трубу.
– Суди сам.
Подняв к глазам трубу, Катч взглянул в ту же сторону, что и капитан, и протяжно свистнул.
– Он настигает нас, скоро будет здесь.
– Вот об этом я и думаю.
– Надо послать кого-то предупредить доктора Стюарта и мисс Банкрофт.
Рэнд угрюмо кивнул.
– Доктору можете сказать прямо сейчас, а мисс Банкрофт позже, пусть насладится купанием. Еще будет время.
– Как пожелаете.
Глядя вслед Катчу, Рэнд вздохнул. Если бы речь шла о его желании, он бы помчался к Клер и сам рассказал ей о том, что им предстоит. Шторм, вполне вероятно, будет трепать их до конца дня. Не говоря уж о том, что «Цербер», не справившись с бурей, вообще может пойти ко дну.
И тут ему пришло в голову, что он ничего не знает о Клер. Попадала ли она когда-нибудь в шторм? Огромные валы, перекатывающиеся через палубу, и треск ломающихся мачт могли напугать и крепких мужчин, не то что Клер. Каково же будет ей сидеть в полном одиночестве в своей каюте, да еще не имея возможности увидеть, что творится вокруг?
Но времени думать об этом уже не оставалось. Ветер переменился. Теперь он дул с востока, и «Цербер», окутанный плотным облаком тумана, резво бежал по волнам. К тому времени, как Катч снова встал за штурвал, дождь уже вовсю заливал палубу. Он кинул Рэнду кожаную зюйдвестку и плащ – такие же, как были на нем. Впрочем, оба знали, что через пару часов от них уже не будет никакого проку. Когда над ними разверзнутся небеса, все, кто останется на палубе, промокнут до костей и будут щелкать от холода зубами, как бродячие псы.
По приказу Рэнда большинство команды спустилось вниз. Паруса были убраны, а каждого, кто еще оставался на палубе, могло в любую минуту смыть в море. Катч посторонился, давая Рэнду место у штурвала. Оставалось только пытаться обогнать бурю, моля Бога о том, чтобы «Цербер» продолжал держаться на плаву и его не отнесло слишком далеко в сторону от намеченного курса.
Катчу пришлось повысить голос, чтобы Рэнд его услышал. Ледяной ветер, обычный для этих широт, едва не срывал с него зюйдвестку.
– Все будет нормально! – прокричал Катч. – И раньше доводилось попадать в такие переделки!
Ветер уносил в сторону слова, и Рэнд так и не понял, кого имел в виду Катч: «Цербер» или Клер.
– Ступай на нижнюю палубу, Катч! И ты, и все остальные, кроме дозорных!
Кивнув, Катч повелительно махнул рукой тем из матросов, кто еще не успел привязать себя к мачтам длинной бечевой, сильно смахивавшей на собачий поводок. Цепляясь за все что можно, они один за другим исчезли в люке, который вел вниз, на нижнюю палубу и в трюм. Потом люк задраили чтобы соленая морская вода не попадала вниз.
Ледяные капли одна за другой скатывались по шее Рэнда и стекали за воротник. Волны с шипением заливали палубу, оставляя после себя клочья пены, и через несколько минут лужицы кое-где покрывались тонкой корочкой льда. Не прошло и часа, как снасти превратились в огромную ледяную паутину. Пальцы Рэнда заледенели, и ему приходилось все время разминать их, чтобы они сохраняли подвижность. Ему показалось, что некоторые посинели, но было так темно, что он не мог сказать наверняка. Брызги воды, висевшие в воздухе, словно пыль, почти совсем ослепили его.
Дозорные, стоявшие первую вахту, через положенные интервалы времени криком докладывали ему о состоянии судна. То и дело с замерзших снастей приходилось скалывать лед. И хотя работа была изнурительно-тяжелой, большинство матросов, остававшихся на верхней палубе, были даже рады ей. Оставаясь с наветренной стороны, они поспешно обкалывали лед и проверяли снасти, а ветер, с бешеной силой прижимавший их к такелажу, в то же время поддерживал их, тогда как, оставаясь с подветренной стороны, они рисковали в любую минуту быть смытыми за борт.
Внизу, в своей каюте, Клер с ногами забралась на койку и крепко прижалась спиной к стене, обхватив себя под коленками. Огонь в печурке давно погас, и в каюте стоял пронизывающий холод. Вытащив теплый плащ, Клер завернулась в него, как в одеяло, но холодный воздух быстро пробрался внутрь.
Катч с несколькими матросами зашел забрать из каюты медный чан, позаботившись заодно проверить, чтобы все предметы были надежно закреплены. Доктор Стюарт, как ей сказали, снова слег с приступом морской болезни и вряд ли мог быть ей сейчас полезен. Клер предложила свою помощь, но Катч был неумолим.
– Вы будете в большей безопасности, если останетесь здесь, – возразил он. – Тут вам все знакомо. А я распоряжусь, чтобы кто-нибудь из ребят время от времени заходил к вам узнать, не нужно ли чего.
Но несмотря на его обещание, никто не приходил. Не то чтобы Клер нуждалась в этом, просто ей хотелось бы лишний раз убедиться, что все в порядке. Она знала, что Рэнд на палубе. Катч уже объяснил ей, что в таких случаях капитан сам встает к штурвалу. Когда судно попадает в шторм, его место там.
Корабль швыряло из стороны в сторону, и Клер казалось, что ее желудок вот-вот вывернется наизнанку. Особенно сильный толчок заставил тяжелый сундук проехаться по полу и с грохотом врезаться в шкаф. Последовавший за ним стул ударился о стену. Перепуганная Клер успела ухватиться за изголовье койки и не свалилась на пол, даже когда «Цербер» лег на другой борт. Чтобы отвлечься, она принялась гадать, что подумал бы Катч, если бы, спустившись к ней, обнаружил ее под койкой.
Шторм, постоянно менявший направление, продолжался несколько дней. Так уж случилось, что «Цербер» был вынужден обогнуть мыс Горн с зарифленными парусами. Мачты, реи, весь такелаж, пропитавшись водой, покрылись тонкой корочкой льда. Словно этого было мало, разбушевавшийся океан обрушил на несчастное судно тонны воды, и, несмотря на непрерывно работающие помпы, в трюме стояла вода. Вскоре дождь сменился снегом. Он покрыл белым покрывалом палубу, запорошил глаза дозорным, масло в лебедках замерзло, и паруса приходилось ставить вручную. Замерзшие пальцы болели невыносимо, но, поскольку все внимание матросов было приковано к работе, ни у кого, к счастью, не было времени думать, переживут ли они этот шторм.
Но Клер почти ничего не знала о том, что происходит у нее над головой. Время от времени кто-то из команды приносил ей тарелку с холодной закуской – ни одна печка на корабле не топилась – и торопливо рассказывал, как обстоят дела. Она уже знала, что одного из матросов смыло за борт, когда он сменялся с вахты. Если бы не минутная передышка, которую неожиданно дала им буря, судно попросту отнесло бы прочь с этого места. Клер догадалась, каким тяжелым испытанием стала для Рэнда необходимость решить, отправиться ли на поиски несчастного: ведь это означало рискнуть жизнью сразу шестерых человек ради того, чтобы попытаться спасти одного. Шлюпка могла и не вернуться, и ему это было известно. А решение, от которого зависели не только жизни людей, но и то, что будет на его совести до конца жизни, нужно было принять мгновенно. Клер гадала, как бы поступила она, случись ей оказаться на его месте, и решила, что была бы счастлива, если бы эта доля ее миновала.
Справиться со штормом, обогнуть мыс Горн и оказаться вместо Атлантического в Тихом океане заняло у них больше недели. На пятый день Клер поняла, что заболела. К тому времени она уже догадалась, что ее недомогание никак не связано ни с морской болезнью, ни с непрерывной качкой, ни даже с необходимостью день за днем питаться холодной пищей. Даже стоявший в каюте пронизывающий холод имел лишь косвенное отношение к той боли, что, казалось, ломает и скручивает ей кости. На шестой день она убедилась, что никакое количество одеял уже не может уберечь ее от холода. Она жестоко простудилась и знала, что вскоре к ознобу прибавится горячка, а вслед за ней и бред – это лишь вопрос времени.
Стоя у постели Клер, Рэнд смотрел на нее неестественно раскрасневшееся лицо. Под его взглядом доктор Стюарт менял ей на лбу холодный компресс.
– Это самое лучшее, что вы можете придумать? – язвительно поинтересовался он и тут же с тревогой добавил: – Катч сказал мне, что она в таком состоянии уже много часов.
– И пробудет еще столько же, – успокаивающе пробормотал доктор. – К тому же я в точности следую лечению, предписанному мисс Банкрофт еще ее лондонским лечащим врачом.
– Из чего можно сделать вывод, что сами вы ни с чем подобным никогда не сталкивались.
Маколей отвел глаза от своей пациентки и покосился на капитана.
– Нет. Вряд ли можно ожидать, что врачу в городе представится возможность часто сталкиваться со случаями тропической лихорадки, верно? – сухо огрызнулся он. – Поэтому я позаботился ознакомиться с ее анамнезом, составленным лечившими Клер докторами. Как я понимаю, капитан Гамильтон, лихорадка, свалившая с ног мисс Банкрофт, обладает достаточно характерными особенностями. Врач, лечивший ее, составил подробное описание этой болезни, а потом передал свои заметки ее крестному, который, в свою очередь, ознакомил с ними всех врачей, впоследствии наблюдавших за здоровьем Клер. Я считал, что вам это известно. Болезнь очень редкая, единственный известный мне случай – это мисс Банкрофт.
Рэнду чрезвычайно не понравилось все, что он услышал. Все то время, что наверху бушевал шторм, его хотя бы поддерживала мысль, что он что-то может сделать. Даже перед лицом вздымавшихся до неба волн и ураганного ветра он не терял надежды, зная, что судьба корабля и жизнь команды находятся в его руках. Но на этот раз все было иначе. У него не было ни знаний, ни опыта, чтобы победить болезнь, свалившую Клер; ему приходилось надеяться на другого. А этот человек не внушал ему доверия.
Ответной реакцией на собственную беспомощность стал гнев. И он не считал нужным его скрывать, тем более в присутствии Маколея Стюарта.
– Будь я проклят, если поверю, что вы способны хотя бы следовать этим инструкциям! – прорычал Рэнд.
Стюарт и ухом не повел. Только его веснушчатая физиономия побагровела от возмущения.
– Остается поверить мне на слово.
Рэнд обернулся к стоявшему в дверях Катчу.
– Поставьте за дверью кого-нибудь – каждое приказание доктора должно быть выполнено немедленно! И пусть в печке постоянно поддерживается огонь! Да, и скажите всем, что если я обнаружу, что он потух, как это уже случалось, то собственноручно вышвырну негодяя за борт!
Катч, посторонившись, пропустил Рэнда и закрыл за ним дверь.
– Я поставлю тут Адамса, – сказал он Стюарту. – Ну как, справитесь, док?
Стюарт пожал плечами.
– Если море и дальше останется спокойным, думаю, да. Жаль, что я не смог помочь мисс Банкрофт сразу же.
Катч промолчал. Не один доктор Стюарт чувствовал себя виноватым в том, что болезнь зашла так далеко. Сам он тоже был не без греха – заметив, что с Клер творится что-то неладное, Катч сообщил об этом Стюарту, однако не сразу, позволив Клер убедить себя, что в ее недомогании нет ничего страшного. Впрочем, Катч зря винил себя: при том, что три четверти команды свалились от приступа жесточайшей морской болезни – а ведь все они были старыми морскими волками, насквозь просоленными морем, – кто бы мог винить его, что он поверил, будто и болезнь Клер вызвана той же причиной? И хотя он понимал, что она ему не лгала, однако догадывался, что и всей правды Клер тоже ему не сказала.
Он открыл правду, только когда кто-то из матросов доложил ему, что обнаружил Клер лежащей без сознания на полу каюты. «Цербер» к тому времени еще не успел войти в спокойные воды, и доктор Стюарт после трех дней изнурительной морской болезни был слаб, как котенок. Катч не столько привел, сколько принес его на себе в каюту Клер, чтобы доктор осмотрел девушку, но ему было до боли ясно, что в том состоянии, в котором находился доктор, он вряд ли сможет ей помочь. Так что поначалу за ней ухаживал сам Катч. Ему помогал и бедняга Пол Додд, которому приходилось то и дело подниматься на захлестываемую волнами палубу, чтобы докладывать капитану о состоянии Клер.
Запершись в каюте, Рэнд уселся за стол и вытащил судовой журнал. За прошедшие восемь дней он почти не отходил от штурвала, спал урывками, прямо на палубе, пользуясь краткими минутами, когда стихал ветер. Ему с трудом удалось дважды выкроить время забежать к Клер, взглянуть, как она. И каждый раз при этом она удивлялась, как будто вовсе не считала его обязанным заботиться о ней. Он никак не мог понять почему: то ли она питала к нему безграничное доверие, не сомневаясь, что лишь его опыт и умение могут спасти корабль и команду, то ли потому, что считала, что в такое время его место на палубе.
Он ни разу не признался Клер, что его попросту влечет к ней, что он может сохранять спокойствие, только когда уверен, что с ней все в порядке. Рэнд почему-то сомневался, что ей польстит, скажи он ей об этом. Скорее всего Клер ему просто не поверит.
Ни разу он не сделал даже попытки прикоснуться к ней. То, что произошло между ними меньше тридцати шести часов назад, теперь казалось нереальным. Он сам едва верил в это.
Теперь Рэнд отчаянно жалел, что не вел себя по-другому – если бы не его проклятая сдержанность, может быть, ему бы удалось сразу заметить, что Клер больна. В конце концов, кто лучше его знал, какая у нее кожа, какими теплыми могут быть ее губы. Но возможность была упущена, причем дважды. Он побоялся дотронуться до нее потому, что хотел, чтобы она оставалась такой же далекой, по крайней мере тогда. Он боялся, что, поддавшись очарованию Клер, окажется беззащитным перед штормом.
Закрыв судовой журнал, Рэнд встал и принялся сбрасывать с себя просоленную одежду. Насквозь пропитанная водой, она с хлюпаньем упала на пол. Потом, как был обнаженный, улегся поверх одеяла и через мгновение, убаюканный мерным покачиванием «Цербера», уже заснул.
А сон Клер был беспокойным. Все последующие дни, пока ее трепала лихорадка, она то проваливалась в беспамятство, то всплывала на поверхность, но никто из дежуривших у ее постели не мог понять, в сознании она или бредит. Невнятное бормотание девушки почти невозможно было разобрать. То она звала отца, то брата, и этому никто не удивлялся. Пару раз с ее губ слетело имя крестного. Как-то раз, в бреду, она крикнула:
– Трентон!
Но чаще она повторяла слова и даже целые фразы на одном из тех наречий, на которых говорят в Полинезии. Чаще всего она вспоминала о тапу, снова и снова, как заклинание повторяя:
– Тиаре!
– Что все это значит? – спросил Стюарт, когда в каюту проведать Клер спустился Рэнд. – Или я неправильно понял? Может, она опять говорит о своем брате?
– Ее брата зовут Типу, – объяснил Рэнд. – А тапу… тапу – это что-то вроде заговора или заклинания.
Поднявшись на ноги, доктор принялся массировать затекшую шею.
– А Тиаре?
– Понятия не имею. Есть один цветок с таким названием. Может, она говорит о нем.
– Бессмыслица какая-то…
Рэнд пожал плечами. Ему безумно хотелось, чтобы Стюарт ушел.
– Вам удалось заставить ее съесть хоть что-нибудь?
– Немного жидкого бульона.
– А лекарство?
– Она его выплюнула.
Рэнд почувствовал, что теряет терпение.
– А ну, давайте мне его, доктор! Я хочу увидеть собственными глазами, как она его примет.
– Надеюсь, вам повезет больше, чем мне, – проворочал тот. – Лекарство в моем саквояже.
Как только за Стюартом закрылась дверь, Рэнд отшвырнул в сторону стул, на котором сидел, и пристроился на краешке койки. Три одеяла укутывали Клер почти до самых плеч. Кто-то – вероятно, Катч – позаботился причесать ее и аккуратно заплести волосы в косу. Мокрые от пота кудряшки облепили лоб и виски. Сейчас Клер была очень бледна, но не бледнее, чем он увидел ее в первый раз в гостиной герцога. Лиловатые тени залегли у нее под глазами, запекшиеся от жара губы были покрыты коркой. Она дрожала так, словно лежала на снегу, хотя в каюте было тепло, почти жарко.
Покопавшись в саквояже доктора, Рэнд отыскал бутылочку с микстурой и решил, что обойдется без ложки. Откупорив бутылку, он поднес ее к губам Клер, потом свободной рукой разжал ей челюсти, заставив Клер открыть рот, и влил туда несколько капель лекарства. Скривившись, Клер попыталась было выплюнуть его, но Рэнд держал ее крепко, так что ей пришлось проглотить большую часть уже в первый раз и все – во второй.
Рэнд отставил в сторону микстуру, потом отнес обратно бутылку с холодным бульоном и вернулся с горячим. Воспользовавшись тем же методом, он ухитрился влить в Клер большую часть бульона и, удовлетворенный этим, отослал дежурившего возле каюты матроса обратно с пустой бутылкой. Поплотнее прикрыв дверь и задвинув засов, Рэнд снова уселся на край койки, приподнял одеяла, отодвинул девушку к стене и вытянулся рядом. Подложив одну руку ей под голову, он обнял ее и прижал к себе, согревая своим телом.
Рэнд почти сразу же провалился в сон. Только услышав возле уха слабый шепот Клер, он наконец сообразил, что его разбудило.
– Не тапу, Тиаре. Не тапу. Я не… я не верю этому. Там нет никакого тапу.
Рэнд молча смотрел на то, как слабо шевелились ее губы, выталкивая слова, и гадал, что все это значит. Потом осторожно потрогал ее щеку. Она явно стала намного теплее, и это не был жар, просто обычное тепло. Вдруг глаза Клер широко распахнулись, и он испуганно отдернул руку. Ее взгляд был таким застывшим, что Рэнду на мгновение стало страшно – ему показалось, что она смотрит прямо ему в глаза.
– Тиаре!
В голосе были и ужас, и мольба. Клер задыхалась, словно пробежала не меньше мили, потом вдруг затихла. Внезапно глаза ее закрылись, и она почти мгновенно провалилась в сон.
И пока «Цербер», уже без приключений, плыл мимо многочисленных островов Тихого океана, Рэнд, не переставая, ломал себе голову, пытаясь понять, что все это значит. Прошло, однако, еще целых три дня, прежде чем ему представилась возможность спросить об этом саму Клер.
Окруженная подушками и закутанная в одеяло, она сидела, прислонившись спиной к стене, когда в каюту ворвался Рэнд.
– Думаю, мне все-таки придется пользоваться новым засовом, – заявила она. – Никто больше и не думает стучать в дверь, прежде чем войти.
Рэнд чуть заметно улыбнулся. Застыв в нескольких шагах от постели, он пожирал взглядом Клер, ее рассыпавшиеся волосы, ворот ночной рубашки. Легкий румянец вернулся на ее щеки, но лицо исхудало так, что казалось маленьким, как у ребенка. Рэнд с трудом проглотил комок в горле.
– Это я, Рэнд, – севшим голосом пробормотал он.
– Знаю, я слышала, как ты шел по коридору.
– Додд сообщил мне, что ты намерена присоединиться к нам.
Клер постаралась выдавить из себя легкомысленную улыбку.
– Если ты имеешь в виду живых, то да. Похоже, «Церберу» удалось обогнуть мыс Горн без особых неприятностей – в отличие от меня.
Рэнд вдруг понял, что не в силах оторвать от нее взгляд. Его ноги, казалось, сами поднесли его к постели.
– Клер…
Нетерпеливо отбросив одеяла, Клер встала на колени и протянула вперед руку с растопыренными пальцами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он накрыл ее руку своей.
Через мгновение он прижал ее к груди. В его объятиях она казалась хрупкой, как цветок. Рэнд осыпал поцелуями ее волосы, ее брови, зажмуренные глаза. И когда он наконец оторвался от нее, слова, казалось, были уже не нужны – она и так поняла, что ему пришлось пережить, пока она была на грани смерти. Крепко ухватившись за него, Клер ласково взъерошила его взлохмаченные волосы и чуть слышно шепнула, уткнувшись носом ему в шею:
– Я знаю, знаю.
Он наконец выпустил ее, и Клер легонько оттолкнула его. Рэнд снова поцеловал ее.
– Осторожно, – предупредила она, – дверь не заперта.
– Хм-м, – сжав в ладонях ее лицо, Рэнд жадно вглядывался в него, – я помню.
– Держу пари, пока я была больна, все привыкли входить сюда без стука.
– Не все. Только Стюарт, Катч и Додд – на них пришлась львиная доля работы.
– И ты. Я знаю, что ты тоже приходил.
Рэнд изумился. Неужели она чувствовала его присутствие? Ему такое и в голову не приходило.
– Ты знала? – сппосил он. Клер кивнула.
– Ты даже никогда не называла меня по имени. Она быстро поцеловала его ладонь.
– Рэнд, – тихо прошептала она.
Дрожь пробежала у него по спине. Быстро подхватив Клер на руки, он усадил ее на прежнее место, подсунул под спину подушки и осторожно укутал в одеяло. Ее разочарованное лицо заставило его захохотать; впрочем, похоже, именно этого она и ожидала.
– Ты только что пришла в себя, – объяснил он, словно Клер могла об этом забыть. – Оставайся в постели. Хочешь чаю?
– Да, пожалуйста.
Принесенный заранее поднос уже стоял на столике возле койки. Вода была еще горячей. Рэнд налил Клер чашку, добавил сахар и протянул ей. Она с блаженным видом сделала глоток.
– Ты называла меня Тиаре, – сказал он.
Пальцы Клер, державшие чашку, чуть заметно дрогнули. Движение было настолько мимолетным, что Рэнд ничего бы не заметил, если бы не ожидал чего-то подобного.
– Ты, должно быть, ошибся, – обманчиво безразличным тоном произнесла Клер.
– Нет, не думаю. Стюарт тоже это слышал. А может, ты называла так его. Не знаю. – Рэнд продолжал вглядываться в ее лицо. – Кто это? – спросил он. – Кто это – Тиаре?
– Это цветок, – объяснила она, – Tiare apetahi.
– Я знаю этот цветок, – кивнул Рэнд. – Он растет на Таити… священный белый цветок, который встречается только в тех местах. О нем еще есть красивая легенда… и о девушке, умершей, потому что ее сердце было разбито.
На губах Клер появилась натянутая улыбка.
– Для человека, вся жизнь которого связана с легендой, ты рассуждаешь довольно странно, – мягко возразила она. – Ты не веришь в легенды? Пять лепестков цветка – это ее пять пальцев. Он распускается утром, а вечером уже увядает. А по легенде одна юная красавица влюбилась в сына вождя, но поскольку она не могла стать его женой, то ее сердце было разбито и она умерла.
– Легенда Гамильтонов – Уотерстоунов мне больше по душе. Пираты… головорезы… сокровища.
– И предательство. Не забывай о предательстве.
– Ага, это лучшая часть легенды.
– Ни минуты не сомневалась, что ты это скажешь, – хмыкнула Клер.
«Интересно, – подумал Рэнд, – она что же, решила, что ей удалось увести разговор в сторону?»
– Так что такое Тиаре? – повторил он.
Вместо того чтобы ответить, Клер поднесла чашку к губам и снова сделала глоток.
– Я часто бредила, когда была больна?
– Часто? Не знаю. Нет, ты в основном вспоминала отца, реже – брата. Пару раз звала Стикля.
– О Боже! Итак, доктору Стюарту теперь тоже известно, как я называю своего крестного!
– Да, конечно, только вряд ли он осмелится звать его так. Ах да, как-то раз ты вспомнила Трентона.
– Неужели?
Рэнд не прочел в ее лице ничего, кроме искреннего удивления.
– Один только раз, насколько мне известно.
– Должно быть, мне привиделся кошмар, – сообразила она. – Только в кошмаре мне мог бы привидеться Трентон!
– Так что насчет Тиаре? Клер нахмурилась.
– Почему это так важно для тебя? К тому же я вообще не помню, чтобы когда-нибудь говорила нечто подобное.
– Ты упоминала о Тиаре много раз. И всегда одновременно с тапу.
Клер закусила губу и долго молчала. Ее пальцы, сжимавшие чашку, побелели. Рэнд, бросив в ее сторону взгляд, решил, что еще немного и чашка просто треснет. «А может, полетит мне в голову», – подумал он. И однако, не сделал попытки забрать ее у Клер.
– Знаешь, твои уклончивые ответы и молчание разбудили мое любопытство. Было бы лучше, если бы ты рассказала мне сразу.
Теперь она тоже это поняла. А после его слов признаться стало куда тяжелее.
– Это мужчина? – допытывался Рэнд. – Он что-то значит для тебя? Поклонник, наверное? Кто он? Сын местного вождя?
Клер покраснела. – Нет. Господи, какой вздор!
– Неужели? Неужели ты хочешь, чтобы я поверил, что ни один мужчина на островах никогда не пытался поухаживать за тобой?
– Да… нет… просто с чего ты взял, что его зовут Тиаре? Если хочешь знать, это женское имя.
Брови Рэнда поползли вверх.
– Женское?! Клер кивнула.
– Тиаре… так звали мать Типу. Она была любовницей моего отца.
Молчание Клер подсказало ему остальное.
– А что насчет ее тапу?
– Ее тапу?
– Ее проклятия, – объяснил Рэнд. – Это ведь она наложила проклятие на твои глаза?
Глава 9
– Суди сам.
Подняв к глазам трубу, Катч взглянул в ту же сторону, что и капитан, и протяжно свистнул.
– Он настигает нас, скоро будет здесь.
– Вот об этом я и думаю.
– Надо послать кого-то предупредить доктора Стюарта и мисс Банкрофт.
Рэнд угрюмо кивнул.
– Доктору можете сказать прямо сейчас, а мисс Банкрофт позже, пусть насладится купанием. Еще будет время.
– Как пожелаете.
Глядя вслед Катчу, Рэнд вздохнул. Если бы речь шла о его желании, он бы помчался к Клер и сам рассказал ей о том, что им предстоит. Шторм, вполне вероятно, будет трепать их до конца дня. Не говоря уж о том, что «Цербер», не справившись с бурей, вообще может пойти ко дну.
И тут ему пришло в голову, что он ничего не знает о Клер. Попадала ли она когда-нибудь в шторм? Огромные валы, перекатывающиеся через палубу, и треск ломающихся мачт могли напугать и крепких мужчин, не то что Клер. Каково же будет ей сидеть в полном одиночестве в своей каюте, да еще не имея возможности увидеть, что творится вокруг?
Но времени думать об этом уже не оставалось. Ветер переменился. Теперь он дул с востока, и «Цербер», окутанный плотным облаком тумана, резво бежал по волнам. К тому времени, как Катч снова встал за штурвал, дождь уже вовсю заливал палубу. Он кинул Рэнду кожаную зюйдвестку и плащ – такие же, как были на нем. Впрочем, оба знали, что через пару часов от них уже не будет никакого проку. Когда над ними разверзнутся небеса, все, кто останется на палубе, промокнут до костей и будут щелкать от холода зубами, как бродячие псы.
По приказу Рэнда большинство команды спустилось вниз. Паруса были убраны, а каждого, кто еще оставался на палубе, могло в любую минуту смыть в море. Катч посторонился, давая Рэнду место у штурвала. Оставалось только пытаться обогнать бурю, моля Бога о том, чтобы «Цербер» продолжал держаться на плаву и его не отнесло слишком далеко в сторону от намеченного курса.
Катчу пришлось повысить голос, чтобы Рэнд его услышал. Ледяной ветер, обычный для этих широт, едва не срывал с него зюйдвестку.
– Все будет нормально! – прокричал Катч. – И раньше доводилось попадать в такие переделки!
Ветер уносил в сторону слова, и Рэнд так и не понял, кого имел в виду Катч: «Цербер» или Клер.
– Ступай на нижнюю палубу, Катч! И ты, и все остальные, кроме дозорных!
Кивнув, Катч повелительно махнул рукой тем из матросов, кто еще не успел привязать себя к мачтам длинной бечевой, сильно смахивавшей на собачий поводок. Цепляясь за все что можно, они один за другим исчезли в люке, который вел вниз, на нижнюю палубу и в трюм. Потом люк задраили чтобы соленая морская вода не попадала вниз.
Ледяные капли одна за другой скатывались по шее Рэнда и стекали за воротник. Волны с шипением заливали палубу, оставляя после себя клочья пены, и через несколько минут лужицы кое-где покрывались тонкой корочкой льда. Не прошло и часа, как снасти превратились в огромную ледяную паутину. Пальцы Рэнда заледенели, и ему приходилось все время разминать их, чтобы они сохраняли подвижность. Ему показалось, что некоторые посинели, но было так темно, что он не мог сказать наверняка. Брызги воды, висевшие в воздухе, словно пыль, почти совсем ослепили его.
Дозорные, стоявшие первую вахту, через положенные интервалы времени криком докладывали ему о состоянии судна. То и дело с замерзших снастей приходилось скалывать лед. И хотя работа была изнурительно-тяжелой, большинство матросов, остававшихся на верхней палубе, были даже рады ей. Оставаясь с наветренной стороны, они поспешно обкалывали лед и проверяли снасти, а ветер, с бешеной силой прижимавший их к такелажу, в то же время поддерживал их, тогда как, оставаясь с подветренной стороны, они рисковали в любую минуту быть смытыми за борт.
Внизу, в своей каюте, Клер с ногами забралась на койку и крепко прижалась спиной к стене, обхватив себя под коленками. Огонь в печурке давно погас, и в каюте стоял пронизывающий холод. Вытащив теплый плащ, Клер завернулась в него, как в одеяло, но холодный воздух быстро пробрался внутрь.
Катч с несколькими матросами зашел забрать из каюты медный чан, позаботившись заодно проверить, чтобы все предметы были надежно закреплены. Доктор Стюарт, как ей сказали, снова слег с приступом морской болезни и вряд ли мог быть ей сейчас полезен. Клер предложила свою помощь, но Катч был неумолим.
– Вы будете в большей безопасности, если останетесь здесь, – возразил он. – Тут вам все знакомо. А я распоряжусь, чтобы кто-нибудь из ребят время от времени заходил к вам узнать, не нужно ли чего.
Но несмотря на его обещание, никто не приходил. Не то чтобы Клер нуждалась в этом, просто ей хотелось бы лишний раз убедиться, что все в порядке. Она знала, что Рэнд на палубе. Катч уже объяснил ей, что в таких случаях капитан сам встает к штурвалу. Когда судно попадает в шторм, его место там.
Корабль швыряло из стороны в сторону, и Клер казалось, что ее желудок вот-вот вывернется наизнанку. Особенно сильный толчок заставил тяжелый сундук проехаться по полу и с грохотом врезаться в шкаф. Последовавший за ним стул ударился о стену. Перепуганная Клер успела ухватиться за изголовье койки и не свалилась на пол, даже когда «Цербер» лег на другой борт. Чтобы отвлечься, она принялась гадать, что подумал бы Катч, если бы, спустившись к ней, обнаружил ее под койкой.
Шторм, постоянно менявший направление, продолжался несколько дней. Так уж случилось, что «Цербер» был вынужден обогнуть мыс Горн с зарифленными парусами. Мачты, реи, весь такелаж, пропитавшись водой, покрылись тонкой корочкой льда. Словно этого было мало, разбушевавшийся океан обрушил на несчастное судно тонны воды, и, несмотря на непрерывно работающие помпы, в трюме стояла вода. Вскоре дождь сменился снегом. Он покрыл белым покрывалом палубу, запорошил глаза дозорным, масло в лебедках замерзло, и паруса приходилось ставить вручную. Замерзшие пальцы болели невыносимо, но, поскольку все внимание матросов было приковано к работе, ни у кого, к счастью, не было времени думать, переживут ли они этот шторм.
Но Клер почти ничего не знала о том, что происходит у нее над головой. Время от времени кто-то из команды приносил ей тарелку с холодной закуской – ни одна печка на корабле не топилась – и торопливо рассказывал, как обстоят дела. Она уже знала, что одного из матросов смыло за борт, когда он сменялся с вахты. Если бы не минутная передышка, которую неожиданно дала им буря, судно попросту отнесло бы прочь с этого места. Клер догадалась, каким тяжелым испытанием стала для Рэнда необходимость решить, отправиться ли на поиски несчастного: ведь это означало рискнуть жизнью сразу шестерых человек ради того, чтобы попытаться спасти одного. Шлюпка могла и не вернуться, и ему это было известно. А решение, от которого зависели не только жизни людей, но и то, что будет на его совести до конца жизни, нужно было принять мгновенно. Клер гадала, как бы поступила она, случись ей оказаться на его месте, и решила, что была бы счастлива, если бы эта доля ее миновала.
Справиться со штормом, обогнуть мыс Горн и оказаться вместо Атлантического в Тихом океане заняло у них больше недели. На пятый день Клер поняла, что заболела. К тому времени она уже догадалась, что ее недомогание никак не связано ни с морской болезнью, ни с непрерывной качкой, ни даже с необходимостью день за днем питаться холодной пищей. Даже стоявший в каюте пронизывающий холод имел лишь косвенное отношение к той боли, что, казалось, ломает и скручивает ей кости. На шестой день она убедилась, что никакое количество одеял уже не может уберечь ее от холода. Она жестоко простудилась и знала, что вскоре к ознобу прибавится горячка, а вслед за ней и бред – это лишь вопрос времени.
Стоя у постели Клер, Рэнд смотрел на нее неестественно раскрасневшееся лицо. Под его взглядом доктор Стюарт менял ей на лбу холодный компресс.
– Это самое лучшее, что вы можете придумать? – язвительно поинтересовался он и тут же с тревогой добавил: – Катч сказал мне, что она в таком состоянии уже много часов.
– И пробудет еще столько же, – успокаивающе пробормотал доктор. – К тому же я в точности следую лечению, предписанному мисс Банкрофт еще ее лондонским лечащим врачом.
– Из чего можно сделать вывод, что сами вы ни с чем подобным никогда не сталкивались.
Маколей отвел глаза от своей пациентки и покосился на капитана.
– Нет. Вряд ли можно ожидать, что врачу в городе представится возможность часто сталкиваться со случаями тропической лихорадки, верно? – сухо огрызнулся он. – Поэтому я позаботился ознакомиться с ее анамнезом, составленным лечившими Клер докторами. Как я понимаю, капитан Гамильтон, лихорадка, свалившая с ног мисс Банкрофт, обладает достаточно характерными особенностями. Врач, лечивший ее, составил подробное описание этой болезни, а потом передал свои заметки ее крестному, который, в свою очередь, ознакомил с ними всех врачей, впоследствии наблюдавших за здоровьем Клер. Я считал, что вам это известно. Болезнь очень редкая, единственный известный мне случай – это мисс Банкрофт.
Рэнду чрезвычайно не понравилось все, что он услышал. Все то время, что наверху бушевал шторм, его хотя бы поддерживала мысль, что он что-то может сделать. Даже перед лицом вздымавшихся до неба волн и ураганного ветра он не терял надежды, зная, что судьба корабля и жизнь команды находятся в его руках. Но на этот раз все было иначе. У него не было ни знаний, ни опыта, чтобы победить болезнь, свалившую Клер; ему приходилось надеяться на другого. А этот человек не внушал ему доверия.
Ответной реакцией на собственную беспомощность стал гнев. И он не считал нужным его скрывать, тем более в присутствии Маколея Стюарта.
– Будь я проклят, если поверю, что вы способны хотя бы следовать этим инструкциям! – прорычал Рэнд.
Стюарт и ухом не повел. Только его веснушчатая физиономия побагровела от возмущения.
– Остается поверить мне на слово.
Рэнд обернулся к стоявшему в дверях Катчу.
– Поставьте за дверью кого-нибудь – каждое приказание доктора должно быть выполнено немедленно! И пусть в печке постоянно поддерживается огонь! Да, и скажите всем, что если я обнаружу, что он потух, как это уже случалось, то собственноручно вышвырну негодяя за борт!
Катч, посторонившись, пропустил Рэнда и закрыл за ним дверь.
– Я поставлю тут Адамса, – сказал он Стюарту. – Ну как, справитесь, док?
Стюарт пожал плечами.
– Если море и дальше останется спокойным, думаю, да. Жаль, что я не смог помочь мисс Банкрофт сразу же.
Катч промолчал. Не один доктор Стюарт чувствовал себя виноватым в том, что болезнь зашла так далеко. Сам он тоже был не без греха – заметив, что с Клер творится что-то неладное, Катч сообщил об этом Стюарту, однако не сразу, позволив Клер убедить себя, что в ее недомогании нет ничего страшного. Впрочем, Катч зря винил себя: при том, что три четверти команды свалились от приступа жесточайшей морской болезни – а ведь все они были старыми морскими волками, насквозь просоленными морем, – кто бы мог винить его, что он поверил, будто и болезнь Клер вызвана той же причиной? И хотя он понимал, что она ему не лгала, однако догадывался, что и всей правды Клер тоже ему не сказала.
Он открыл правду, только когда кто-то из матросов доложил ему, что обнаружил Клер лежащей без сознания на полу каюты. «Цербер» к тому времени еще не успел войти в спокойные воды, и доктор Стюарт после трех дней изнурительной морской болезни был слаб, как котенок. Катч не столько привел, сколько принес его на себе в каюту Клер, чтобы доктор осмотрел девушку, но ему было до боли ясно, что в том состоянии, в котором находился доктор, он вряд ли сможет ей помочь. Так что поначалу за ней ухаживал сам Катч. Ему помогал и бедняга Пол Додд, которому приходилось то и дело подниматься на захлестываемую волнами палубу, чтобы докладывать капитану о состоянии Клер.
Запершись в каюте, Рэнд уселся за стол и вытащил судовой журнал. За прошедшие восемь дней он почти не отходил от штурвала, спал урывками, прямо на палубе, пользуясь краткими минутами, когда стихал ветер. Ему с трудом удалось дважды выкроить время забежать к Клер, взглянуть, как она. И каждый раз при этом она удивлялась, как будто вовсе не считала его обязанным заботиться о ней. Он никак не мог понять почему: то ли она питала к нему безграничное доверие, не сомневаясь, что лишь его опыт и умение могут спасти корабль и команду, то ли потому, что считала, что в такое время его место на палубе.
Он ни разу не признался Клер, что его попросту влечет к ней, что он может сохранять спокойствие, только когда уверен, что с ней все в порядке. Рэнд почему-то сомневался, что ей польстит, скажи он ей об этом. Скорее всего Клер ему просто не поверит.
Ни разу он не сделал даже попытки прикоснуться к ней. То, что произошло между ними меньше тридцати шести часов назад, теперь казалось нереальным. Он сам едва верил в это.
Теперь Рэнд отчаянно жалел, что не вел себя по-другому – если бы не его проклятая сдержанность, может быть, ему бы удалось сразу заметить, что Клер больна. В конце концов, кто лучше его знал, какая у нее кожа, какими теплыми могут быть ее губы. Но возможность была упущена, причем дважды. Он побоялся дотронуться до нее потому, что хотел, чтобы она оставалась такой же далекой, по крайней мере тогда. Он боялся, что, поддавшись очарованию Клер, окажется беззащитным перед штормом.
Закрыв судовой журнал, Рэнд встал и принялся сбрасывать с себя просоленную одежду. Насквозь пропитанная водой, она с хлюпаньем упала на пол. Потом, как был обнаженный, улегся поверх одеяла и через мгновение, убаюканный мерным покачиванием «Цербера», уже заснул.
А сон Клер был беспокойным. Все последующие дни, пока ее трепала лихорадка, она то проваливалась в беспамятство, то всплывала на поверхность, но никто из дежуривших у ее постели не мог понять, в сознании она или бредит. Невнятное бормотание девушки почти невозможно было разобрать. То она звала отца, то брата, и этому никто не удивлялся. Пару раз с ее губ слетело имя крестного. Как-то раз, в бреду, она крикнула:
– Трентон!
Но чаще она повторяла слова и даже целые фразы на одном из тех наречий, на которых говорят в Полинезии. Чаще всего она вспоминала о тапу, снова и снова, как заклинание повторяя:
– Тиаре!
– Что все это значит? – спросил Стюарт, когда в каюту проведать Клер спустился Рэнд. – Или я неправильно понял? Может, она опять говорит о своем брате?
– Ее брата зовут Типу, – объяснил Рэнд. – А тапу… тапу – это что-то вроде заговора или заклинания.
Поднявшись на ноги, доктор принялся массировать затекшую шею.
– А Тиаре?
– Понятия не имею. Есть один цветок с таким названием. Может, она говорит о нем.
– Бессмыслица какая-то…
Рэнд пожал плечами. Ему безумно хотелось, чтобы Стюарт ушел.
– Вам удалось заставить ее съесть хоть что-нибудь?
– Немного жидкого бульона.
– А лекарство?
– Она его выплюнула.
Рэнд почувствовал, что теряет терпение.
– А ну, давайте мне его, доктор! Я хочу увидеть собственными глазами, как она его примет.
– Надеюсь, вам повезет больше, чем мне, – проворочал тот. – Лекарство в моем саквояже.
Как только за Стюартом закрылась дверь, Рэнд отшвырнул в сторону стул, на котором сидел, и пристроился на краешке койки. Три одеяла укутывали Клер почти до самых плеч. Кто-то – вероятно, Катч – позаботился причесать ее и аккуратно заплести волосы в косу. Мокрые от пота кудряшки облепили лоб и виски. Сейчас Клер была очень бледна, но не бледнее, чем он увидел ее в первый раз в гостиной герцога. Лиловатые тени залегли у нее под глазами, запекшиеся от жара губы были покрыты коркой. Она дрожала так, словно лежала на снегу, хотя в каюте было тепло, почти жарко.
Покопавшись в саквояже доктора, Рэнд отыскал бутылочку с микстурой и решил, что обойдется без ложки. Откупорив бутылку, он поднес ее к губам Клер, потом свободной рукой разжал ей челюсти, заставив Клер открыть рот, и влил туда несколько капель лекарства. Скривившись, Клер попыталась было выплюнуть его, но Рэнд держал ее крепко, так что ей пришлось проглотить большую часть уже в первый раз и все – во второй.
Рэнд отставил в сторону микстуру, потом отнес обратно бутылку с холодным бульоном и вернулся с горячим. Воспользовавшись тем же методом, он ухитрился влить в Клер большую часть бульона и, удовлетворенный этим, отослал дежурившего возле каюты матроса обратно с пустой бутылкой. Поплотнее прикрыв дверь и задвинув засов, Рэнд снова уселся на край койки, приподнял одеяла, отодвинул девушку к стене и вытянулся рядом. Подложив одну руку ей под голову, он обнял ее и прижал к себе, согревая своим телом.
Рэнд почти сразу же провалился в сон. Только услышав возле уха слабый шепот Клер, он наконец сообразил, что его разбудило.
– Не тапу, Тиаре. Не тапу. Я не… я не верю этому. Там нет никакого тапу.
Рэнд молча смотрел на то, как слабо шевелились ее губы, выталкивая слова, и гадал, что все это значит. Потом осторожно потрогал ее щеку. Она явно стала намного теплее, и это не был жар, просто обычное тепло. Вдруг глаза Клер широко распахнулись, и он испуганно отдернул руку. Ее взгляд был таким застывшим, что Рэнду на мгновение стало страшно – ему показалось, что она смотрит прямо ему в глаза.
– Тиаре!
В голосе были и ужас, и мольба. Клер задыхалась, словно пробежала не меньше мили, потом вдруг затихла. Внезапно глаза ее закрылись, и она почти мгновенно провалилась в сон.
И пока «Цербер», уже без приключений, плыл мимо многочисленных островов Тихого океана, Рэнд, не переставая, ломал себе голову, пытаясь понять, что все это значит. Прошло, однако, еще целых три дня, прежде чем ему представилась возможность спросить об этом саму Клер.
Окруженная подушками и закутанная в одеяло, она сидела, прислонившись спиной к стене, когда в каюту ворвался Рэнд.
– Думаю, мне все-таки придется пользоваться новым засовом, – заявила она. – Никто больше и не думает стучать в дверь, прежде чем войти.
Рэнд чуть заметно улыбнулся. Застыв в нескольких шагах от постели, он пожирал взглядом Клер, ее рассыпавшиеся волосы, ворот ночной рубашки. Легкий румянец вернулся на ее щеки, но лицо исхудало так, что казалось маленьким, как у ребенка. Рэнд с трудом проглотил комок в горле.
– Это я, Рэнд, – севшим голосом пробормотал он.
– Знаю, я слышала, как ты шел по коридору.
– Додд сообщил мне, что ты намерена присоединиться к нам.
Клер постаралась выдавить из себя легкомысленную улыбку.
– Если ты имеешь в виду живых, то да. Похоже, «Церберу» удалось обогнуть мыс Горн без особых неприятностей – в отличие от меня.
Рэнд вдруг понял, что не в силах оторвать от нее взгляд. Его ноги, казалось, сами поднесли его к постели.
– Клер…
Нетерпеливо отбросив одеяла, Клер встала на колени и протянула вперед руку с растопыренными пальцами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он накрыл ее руку своей.
Через мгновение он прижал ее к груди. В его объятиях она казалась хрупкой, как цветок. Рэнд осыпал поцелуями ее волосы, ее брови, зажмуренные глаза. И когда он наконец оторвался от нее, слова, казалось, были уже не нужны – она и так поняла, что ему пришлось пережить, пока она была на грани смерти. Крепко ухватившись за него, Клер ласково взъерошила его взлохмаченные волосы и чуть слышно шепнула, уткнувшись носом ему в шею:
– Я знаю, знаю.
Он наконец выпустил ее, и Клер легонько оттолкнула его. Рэнд снова поцеловал ее.
– Осторожно, – предупредила она, – дверь не заперта.
– Хм-м, – сжав в ладонях ее лицо, Рэнд жадно вглядывался в него, – я помню.
– Держу пари, пока я была больна, все привыкли входить сюда без стука.
– Не все. Только Стюарт, Катч и Додд – на них пришлась львиная доля работы.
– И ты. Я знаю, что ты тоже приходил.
Рэнд изумился. Неужели она чувствовала его присутствие? Ему такое и в голову не приходило.
– Ты знала? – сппосил он. Клер кивнула.
– Ты даже никогда не называла меня по имени. Она быстро поцеловала его ладонь.
– Рэнд, – тихо прошептала она.
Дрожь пробежала у него по спине. Быстро подхватив Клер на руки, он усадил ее на прежнее место, подсунул под спину подушки и осторожно укутал в одеяло. Ее разочарованное лицо заставило его захохотать; впрочем, похоже, именно этого она и ожидала.
– Ты только что пришла в себя, – объяснил он, словно Клер могла об этом забыть. – Оставайся в постели. Хочешь чаю?
– Да, пожалуйста.
Принесенный заранее поднос уже стоял на столике возле койки. Вода была еще горячей. Рэнд налил Клер чашку, добавил сахар и протянул ей. Она с блаженным видом сделала глоток.
– Ты называла меня Тиаре, – сказал он.
Пальцы Клер, державшие чашку, чуть заметно дрогнули. Движение было настолько мимолетным, что Рэнд ничего бы не заметил, если бы не ожидал чего-то подобного.
– Ты, должно быть, ошибся, – обманчиво безразличным тоном произнесла Клер.
– Нет, не думаю. Стюарт тоже это слышал. А может, ты называла так его. Не знаю. – Рэнд продолжал вглядываться в ее лицо. – Кто это? – спросил он. – Кто это – Тиаре?
– Это цветок, – объяснила она, – Tiare apetahi.
– Я знаю этот цветок, – кивнул Рэнд. – Он растет на Таити… священный белый цветок, который встречается только в тех местах. О нем еще есть красивая легенда… и о девушке, умершей, потому что ее сердце было разбито.
На губах Клер появилась натянутая улыбка.
– Для человека, вся жизнь которого связана с легендой, ты рассуждаешь довольно странно, – мягко возразила она. – Ты не веришь в легенды? Пять лепестков цветка – это ее пять пальцев. Он распускается утром, а вечером уже увядает. А по легенде одна юная красавица влюбилась в сына вождя, но поскольку она не могла стать его женой, то ее сердце было разбито и она умерла.
– Легенда Гамильтонов – Уотерстоунов мне больше по душе. Пираты… головорезы… сокровища.
– И предательство. Не забывай о предательстве.
– Ага, это лучшая часть легенды.
– Ни минуты не сомневалась, что ты это скажешь, – хмыкнула Клер.
«Интересно, – подумал Рэнд, – она что же, решила, что ей удалось увести разговор в сторону?»
– Так что такое Тиаре? – повторил он.
Вместо того чтобы ответить, Клер поднесла чашку к губам и снова сделала глоток.
– Я часто бредила, когда была больна?
– Часто? Не знаю. Нет, ты в основном вспоминала отца, реже – брата. Пару раз звала Стикля.
– О Боже! Итак, доктору Стюарту теперь тоже известно, как я называю своего крестного!
– Да, конечно, только вряд ли он осмелится звать его так. Ах да, как-то раз ты вспомнила Трентона.
– Неужели?
Рэнд не прочел в ее лице ничего, кроме искреннего удивления.
– Один только раз, насколько мне известно.
– Должно быть, мне привиделся кошмар, – сообразила она. – Только в кошмаре мне мог бы привидеться Трентон!
– Так что насчет Тиаре? Клер нахмурилась.
– Почему это так важно для тебя? К тому же я вообще не помню, чтобы когда-нибудь говорила нечто подобное.
– Ты упоминала о Тиаре много раз. И всегда одновременно с тапу.
Клер закусила губу и долго молчала. Ее пальцы, сжимавшие чашку, побелели. Рэнд, бросив в ее сторону взгляд, решил, что еще немного и чашка просто треснет. «А может, полетит мне в голову», – подумал он. И однако, не сделал попытки забрать ее у Клер.
– Знаешь, твои уклончивые ответы и молчание разбудили мое любопытство. Было бы лучше, если бы ты рассказала мне сразу.
Теперь она тоже это поняла. А после его слов признаться стало куда тяжелее.
– Это мужчина? – допытывался Рэнд. – Он что-то значит для тебя? Поклонник, наверное? Кто он? Сын местного вождя?
Клер покраснела. – Нет. Господи, какой вздор!
– Неужели? Неужели ты хочешь, чтобы я поверил, что ни один мужчина на островах никогда не пытался поухаживать за тобой?
– Да… нет… просто с чего ты взял, что его зовут Тиаре? Если хочешь знать, это женское имя.
Брови Рэнда поползли вверх.
– Женское?! Клер кивнула.
– Тиаре… так звали мать Типу. Она была любовницей моего отца.
Молчание Клер подсказало ему остальное.
– А что насчет ее тапу?
– Ее тапу?
– Ее проклятия, – объяснил Рэнд. – Это ведь она наложила проклятие на твои глаза?
Глава 9
Клер сунула чашку с недопитым чаем ему в руки. «Это ведь она наложила проклятие на твои глаза?»
– Возьми это, – заикаясь, пробормотала она. – Пожалуйста!
Только тут Рэнд заметил, как у нее трясутся руки. Он успел подхватить чашку как раз вовремя, иначе Клер выронила бы ее на пол.
– Клер, что с тобой? Она покачала головой.
– По-моему, меня сейчас стошнит. – Подогнув под себя ноги, она уткнулась лицом в колени. Но это мало помогло. Желудок у нее взбунтовался. Клер с трудом проглотила вставший в горле отвратительный комок. Сердце колотилось с такой силой, будто готово было выпрыгнуть из груди. Она вдруг вся стала пунцово-красной, страх судорогой сжал горло так, что Клер едва могла дышать. А оттого, что она не могла выразить это словами, ей стало еще страшнее.
Усадив ее поудобнее, Рэнд положил ее руку на край стола, чтобы Клер поняла, где она. Горло Клер сотрясали рвотные судороги, она дернулась было, чтобы встать, но Рэнд держал ее крепко.
– Возьми это, – заикаясь, пробормотала она. – Пожалуйста!
Только тут Рэнд заметил, как у нее трясутся руки. Он успел подхватить чашку как раз вовремя, иначе Клер выронила бы ее на пол.
– Клер, что с тобой? Она покачала головой.
– По-моему, меня сейчас стошнит. – Подогнув под себя ноги, она уткнулась лицом в колени. Но это мало помогло. Желудок у нее взбунтовался. Клер с трудом проглотила вставший в горле отвратительный комок. Сердце колотилось с такой силой, будто готово было выпрыгнуть из груди. Она вдруг вся стала пунцово-красной, страх судорогой сжал горло так, что Клер едва могла дышать. А оттого, что она не могла выразить это словами, ей стало еще страшнее.
Усадив ее поудобнее, Рэнд положил ее руку на край стола, чтобы Клер поняла, где она. Горло Клер сотрясали рвотные судороги, она дернулась было, чтобы встать, но Рэнд держал ее крепко.