Гусейн Мехти. Апшерон

   Секретарь горкома говорил твердо, уверенно.
   - Да, товарищ Сталин, Азербайджан намерен и впредь держать первенство в нефтяной промышленности. Поскольку вы сами лучше всех знаете бакинских большевиков, полагаю, нет нужды объяснять - почему. Возможности у нас есть, товарищ Сталин.
   - ...Да, есть. Мы подготовили проект создания нового треста. Проводимая нами за последние годы разведка на новой территории увенчалась в этом году полнейшим успехом. На одной из разведочных скважин ударил мощный фонтан.
   - ...Да, товарищ Сталин, уже доказано, что новое месторождение имеет богатейшие перспективы. Мы молчали об этом до сих пор потому, что хотели иметь в руках бесспорные данные разведки.
   - ...Да, примерно через два года на этих пустырях будет создан рабочий поселок. Мы уже научились создавать города там, где раньше гнездились одни змеи и скорпионы.
   Асланов замолк, напряженно слушая. Участники совещания, уже зная, о чем идет речь, старались по выражению лица секретаря горкома угадать, о чем говорил товарищ Сталин.
   - Разница между Апшероном и новыми месторождениями, - снова заговорил Асланов, - заключается в том, что если здесь, на Апшероне, нефтеносные пласты в известной мере сходны друг с другом, то на новой территории каждый участок обладает присущими только ему особенностями.
   - ...На море? Наши геологи, Иосиф Виссарионович, видят широчайшие перспективы морского бурения. По их мнению, под морским дном Каспия таятся такие нефтяные богатства, каких нет нигде в мире... Разведка идет... Да, довольно успешно. Да, давно.
   - ...Впереди всех в наших морских сражениях идет уста Рамазан... Да, как всегда... Нет, не один, конечно.
   За ним неотступно следует молодая гвардия.
   Асланов перевел дыхание. Повидимому, Иосиф Виссарионович давал ему какие-то указания. В кабинете стояла такая глубокая тишина, что Кудрат, кажется, слышал биение собственного сердца. Глаза Лалэ были широко открыты, а Рамазан, напрягая внимание, всем корпусом подался вперед.
   - Для того, чтобы создать новые кадры рабочих, - вдруг ответил Асланов, нарушая тишину, - нам придется увеличить количество школ, товарищ Сталин.
   - ...Помощь старой гвардии? Помогают, хорошо помогают! А из среды молодой гвардии нефтяников растут подлинные герои нефти...
   - ...Обязательно передам им ваш привет... Слушаю, передам... Что?
   Секретарь улыбнулся. Напряженность позы сошла на-нет, и он держался уже непринужденно: можно было подумать, что он беседовал с ближайшим своим другом. В глазах присутствующих заиграла улыбка.
   - Да, Иосиф Виссарионович, уста Рамазан чувствует себя хорошо. Он сейчас как раз находится у меня... Конечно, можно.
   Глаза старого мастера заблестели слезами радости. Человек, с которым он дружил в давние тяжелые времена, товарищ и вождь, помнил его, Рамазана, рядового бакинского рабочего.
   - Тебя просит, уста, - сказал секретарь горкома, протягивая телефонную трубку Рамазану.
   Рамазан подошел к секретарю горкома и взял трубку.
   - Здравствуйте, товарищ Сталин! - волнуясь, произнес он. Рука у него дрожала, влажные глаза блестели. Но старый мастер не плакал, а улыбался. Да, во время войны мне было трудно... Нет, беспокоился не только о сыновьих, - о судьбе всей страны, о вас... Нет, товарищ Сталин, на старость пока не жалуюсь... Нет, нет, на пенсию уходить не хочу. Оторвусь от нефти, еще быстрее буду стареть... И они шлют вам привет, товарищ Сталин... Передам, непременно передам.
   Мастер вернул Асланову телефонную трубку. Тот поднес ее к уху, молча прислушался и положил на рычаг.
   Долго длилось молчание. Секретарю горкома не было необходимости рассказывать содержание телефонного разговора, - оно и без того было ясно всем. Секретарь сказал коротко:
   - Этот разговор подвел итог нашему совещанию. Не может быть сомнения в том, что теперь, как и всегда, мы оправдаем великое доверие товарища Сталина.
   Каждому из присутствующих хотелось что-то ответить секретарю. Никто, однако, не произнес ни слова. И когда один из управляющих вдруг начал рукоплескать, все поднялись в едином порыве, и комната огласилась горячими аплодисментами.
   На лице каждого из проходивших через приемную Асланова участников совещания было радостное оживление. После всех, поздравив мастера Рамазана, вышли Лалэ и Кудрат. Эти незабываемые минуты в жизни старика они переживали как собственное счастье. В походке Рамазана, во всех его движениях чувствовался какой-то молодой задор, а в блеске его глаз, устремлявшихся то на Лалэ, то на Кудрата, сквозила радость. И эта радость заставила Лалэ и Кудрата простить друг другу обиду, которая показалась им теперь такой незначительной, мелочной.
   - Я его знал, дети мои, - оживленно говорил старый мастер. - Я знал его душу. Но никогда не думал, чтобы в этих огромных трудах он нашел время вспомнить обо мне. Но нет... оказывается, товарищ Сталин все еще не забыл меня.
   Втроем они вышли на залитую ослепительным солнечным светом широкую асфальтированную улицу. Длинный ряд выстроившихся здесь машин начинал таять. Одна за другой они вливались в поток уличного движения, а Кудрат и Лалэ глядели в горящие от счастья глаза старика и изредка перекидывались отрывочными фразами. - Счастливый случай, уста...
   - По-моему, это не случай, Кудрат, - возразила Лалэ. - Сталин всегда разыскивает своих старых друзей, где бы они ни были...
   - Я прямо в трест, - сказал Кудрат, подходя к своей машине, и взглянул на жену. - А ты?
   - Я тоже. Но подвезем сначала уста Рамазана домой. Обрадуем и тетушку Нису.
   Кудрат усадил мастера в свою машину.
   - Поезжай за нами, - сказала Лалэ своему шоферу и уселась рядом с Кудратом.
   Когда доехали до домика Рамазана, старик пригласил супругов:
   - Пожалуйте ко мне. Авось что-нибудь найдется у Нисы...
   Но Кудрат отказался.
   - Спасибо, уста, - поблагодарил он старика, - и рад бы, да не могу, дела.
   Лалэ пересела в свою машину. Супруги, попрощавшись с мастером, разъехались в разные стороны.
   Рамазан вошел к себе. За последние три-четыре года привыкшая видеть мужа всегда угрюмым, Ниса изумленно воскликнула:
   - К добру ли, старик, что случилось?
   - К добру, женщина, к добру... Только что говорил по телефону с товарищем Сталиным. Нет печали больше. А жизни теперь у меня прибавилось на целых десять лет...
   До позднего вечера старики беседовали, вспоминая былые дни, и за этой беседой забыли о существовании печали и горя.
   2
   После успешного завершения работы над своим изобретением Дмитрий Минаев внимательно просмотрел и проверил все свои выкладки, затем представил чертежи и расчеты с объяснительной запиской на заключение бюро по изобретательству при объединении "Азнефть". Вскоре и его самого вызвали на заседание бюро. Во время обсуждения мнения разделились. Одни защищали изобретение, другие пытались доказать его несостоятельность. Так заседавшие и разошлись, не придя к определенному заключению. У самого Дмитрия Семеновича сложилось впечатление, что участники заседания проявляли крайнюю сдержанность в своих суждениях и не решались высказать свое мнение с той ясностью и прямотой, как это требовалось, потому что опасались кого-то или чего-то.
   Из бюро проект должен был поступить на рассмотрение заместителя начальника "Азнефти". Минаев был уверен в правильности своих расчетов и не сомневался в том, что рано или поздно его изобретение получит положительную оценку.
   С этой надеждой он вышел с заседания. Но в коридоре его остановил один из членов бюро. Во время заседания он молчал. А тут, потянув Минаева в уголок и с опаской оглядываясь по сторонам, заговорил об изобретении:
   - Дмитрий Семенович, возможно, что даже те, кто выступали против вашего проекта, в душе одобряют его. Но они опасаются Мирзоева. У этого человека просто какая-то органическая неприязнь к изобретателям.
   Инженер Мирзоев был заместителем начальника "Азнефти", и многие считали его именно таким, каким его характеризовал собеседник Минаева.
   - Дорогой мой, - вместо ожидаемых слов благодарности услышал он от Минаева. - А почему вы не сказали об этом на заседании бюро? Струсили?
   Инженер опустил глаза.
   - По правде говоря, да, - признался он. - Вы знаете, что говорят про Мирзоева? Прежде чем критиковать его, надо запастись чемоданом и железнодорожным билетом, стать у двери кабинета, сказать свое слово, а затем отправиться прямо на вокзал и выехать в неопределенном направлении. Согласитесь сами, не многие пойдут на это. Кому же охота наживать себе такого врага? Дмитрий Семенович вспылил:
   - Ах, вот вы как рассуждаете!.. И еще носите звание советского инженера!
   - Напрасно вы нападаете на меня. В чем я виноват?
   Минаев, глядя на инженера, покачал головой:
   - Вы еще спрашиваете! Почему вы там не выступили открыто, а здесь говорите заглаза? Мне противно все это.
   - Но, Дмитрий Семенович, ведь...
   Минаев не стал дальше слушать инженера и направился к приемной Мирзоева. Когда он протянул руку к двери кабинета, до него донесся визгливый голос секретарши, которая грубо отвечала кому-то по телефону и, сразу оставив трубку, крикнула:
   - Товарищ Мирзоев сегодня не принимает!
   Не обращая на нее внимания, Дмитрий Семенович вошел в кабинет. Это была большая продолговатая комната со множеством портретов, развешанных по стенам. В глубине ее, у большого окна, стоял широкий письменный стол.
   Мирзоев принял Минаева с приветливой улыбкой и, указывая ему место перед собой, сказал:
   - Садитесь, Дмитрий Семенович. Какими судьбами?
   Вежливый прием не оказал никакого действия на рассерженного изобретателя.
   - Что с вами? - спросил Мирзоев. - Чем вы так расстроены?
   - Я зашел к вам, чтобы получить ответ на один вопрос, - ответил Минаев, продолжая стоять. - Что, по-вашему, товарищ Мирзоев, порождает двуличие в людях?
   Густые и изогнутые брови Мирзоева потянулись кверху.
   - Я только инженер и плохо разбираюсь в психологии, - ответил он.
   - Но вы коммунист!
   Нотки иронии, прозвучавшие в словах Минаева, не ускользнули от внимания Мирзоева. Он попытался обратить все в шутку, но это ему не удалось.
   - А что? Или вы сомневаетесь в этом?
   - Сомневаюсь, если угодно знать, - выпалил Минаев, глядя прямо в глаза Мирзоева. - Двуличие это недуг, который порождается чувством страха, товарищ Мирзоев.
   - За справку я могу только поблагодарить вас, - Мирзоев издевательски раскланялся и спросил: - Но мне хочется знать, с какой целью вы говорите все это мне?
   - Цель моя заключается в том, чтобы еще раз привлечь ваше внимание к одному обстоятельству, которое и без того хорошо известно вам. В бюро по изобретательству, которое находится под вашим руководством, вы до того напугали некоторых товарищей, что они боятся слово сказать, если не знают, как вы отнесетесь к их выступлению. Никто не решается открыто высказать свою мысль.
   - Но для того, чтобы не бояться высказать ее, надо, чтобы мысль была мыслью, - возразил Мирзоев, потягиваясь в кресле. - Ясно?
   - Ясно, да не совсем. Если мнение этих людей так мало значит для вас, то чего ради вы держите их в бюро?
   Мирзоев перешел на официальный тон:
   - Знаете, это уж мое дело. За это я отвечаю! А я, как вам известно, имею право самостоятельного подбора людей... Однако, нельзя ли узнать, к чему вы клоните?
   - Мое изобретение...
   - Ага, - прервал Мирзоев, - стало быть, эгоистическое чувство личной выгоды заставляет вас интересоваться положением дел в бюро по изобретательству?
   - Я не привык говорить на этом языке, товарищ Мирзоев.
   - Я тоже. Посмотрим, проверим... Мы всегда рады хорошим изобретениям.
   - Почему-то этого не видно в вашем бюро.
   - Потерпите, увидите.
   Мирзоев опустил глаза, дав понять инженеру, что разговор окончен.
   Минаев быстро вышел из кабинета и поехал прямо к Лалэ Исмаил-заде. Он рассказал ей и об обсуждении изобретения, и о своем разговоре с Мирзоевым.
   Лалэ подняла трубку телефона.
   - Кудрат, - сказала она мужу, - ты ознакомься с проектом Минаева. Мирзоев стал нам поперек пути, и неизвестно, сколько еще времени будет тормозить это дело. Во всяком случае этого терпеть больше нельзя... Совещание? Я уже изучила проект, но следовало бы и тебе ознакомиться с ним. Возможно, придем к какому-нибудь общему заключению. Так лучше ведь, правда?.. Хорошо, пошлю.
   Лалэ положила трубку на рычаг.
   - Пошлите чертежи Кудрату, - сказала она Минаеву. - Мы созовем специалистов и сами обсудим ваше изобретение.
   Дмитрий Семенович вздохнул свободнее. Он знал, что если Кудрат Исмаил-заде заинтересуется его изобретением, оно будет быстро реализовано.
   Не прошло и недели, как Кудрат уже сидел с инженерами двух трестов в кабинете Лалэ. Все слушали сообщение изобретателя с большим интересом. Стремясь как можно короче и яснее изложить основную суть своего проекта, Минаев говорил:
   - Вам хорошо известно: для того чтобы проверить кривизну скважины, мы вынуждены поднимать вверх весь инструмент. Не трудно подсчитать, сколько уходит на это времени, как портится порой инструмент и как задерживается бурение. В чем назначение моего прибора? Я думаю, что при помощи его можно будет сократить и облегчить этот процесс в несколько раз. Если это оправдается, польза получится огромная. Мой аппарат несложен. Вы уже знакомы с ним по чертежам. Массовое изготовление его не представит затруднений. Моя просьба состоит в том, чтобы вы дали мне возможность практически испытать пригодность моего прибора...
   Когда Минаев закончил свое сообщение, начались прения. Мнения разошлись, как и в "Азнефти". Некоторые из специалистов утверждали, что изобретение Минаева не заслуживает внимания, и ссылались на то, что и раньше были попытки сконструировать подобные приборы, но они не нашли никакого применения. Другие, наоборот, горячо защищали прибор Минаева, считая, что применение его вполне возможно и намного сократит сроки бурения скважин. Наиболее осторожные колебались, не решаясь занять определенную позицию, и советовали передать проект на заключение научных учреждений, чтобы не тормозить производственный процесс ради испытания прибора.
   Наконец взял слово Кудрат.
   - Работа научных учреждений в области нефтяного хозяйства поистине огромна, - сказал он. - Но мы, практики, производственники, тоже не можем стоять в стороне от научной работы. Одно из лучших качеств бакинских инженеров заключается между прочим в том, что они всегда и неизменно думают о судьбах производства. Свободное от своих прямых обязанностей время многие из них отдают научной работе, изобретательству. Их новаторские поиски заслуживают всяческого поощрения. Однако нужно прямо сказать: не всегда они встречают поддержку в наших учреждениях. Как это ни странно, нередко приходится наталкиваться на равнодушие тех или иных чинуш-волокитчиков, и ценные изобретения иногда годами лежат под сукном. Нетрудно представить, как действует на изобретателя тупое безразличие к тому, что он сделал. Это может отбить у него всякую охоту к дальнейшей работе. Наш святой долг - бороться с проявлениями такого рода равнодушия к делу рационализации и изобретательства. Мы, нефтяники, должны протянуть руку помощи нашим научным работникам и создать все условия к тому, чтобы им была представлена широкая возможность испытания своих изобретений на наших промыслах.
   Когда Кудрат перешел непосредственно к защите изобретенного Минаевым прибора, дверь кабинета раскрылась и показался Мирзоев - в высоких сапогах и брюках-галифе, в которые он наряжался изредка, если случалось бывать на промыслах. Поздоровавшись, он спросил о цели совещания, а затем, сердито глядя на Кудрата, сказал:
   - По-моему, товарищ Кудрат знает лучше меня, зачем его направили именно в отстающий трест. А назначили его за тем, чтобы добывать как можно больше нефти. Но, видимо, он увлекся изобретательской работой и забыл о своих прямых обязанностях.
   На всех очень неприятно подействовали эти слова человека, занимавшего высокий пост в объединении "Азнефть". Возмущены были даже те, кто выступал с критикой изобретения инженера Минаева. А Мирзоев, кичась своим высоким служебным положением, нахмурил свои густые, нависшие брови и, не глядя ни на кого, продолжал тем же нарочито суровым и повелительным тоном:
   - По-моему, гораздо полезнее сократить количество подобных совещаний и почаще показываться на буровых... Товарищ Исмаил-заде, кажется, вы забыли, что ваш трест в глубоком прорыве? Теперь я начинаю понимать, что именно вот такие "научные" совещания тянут вас назад.
   Слово "научные" он произнес с таким пренебрежительным смешком, что Кудрат не выдержал и громко возразил:
   - Нет, это не так, товарищ Мирзоев! Причина отставания кроется именно в том, что такие вот полезные совещания созываются слишком редко.
   Сочтя это замечание Кудрата за бестактность, Мирзоев принял еще более высокомерный вид и, глядя Кудрату прямо в глаза, проговорил с угрозой:
   - Вы все-таки не забывайте, с кем говорите!
   - Я не забываю. Я только удивляюсь... Удивляюсь тому, что люди, которых должно в первую очередь заинтересовать это важное изобретение, позволяют себе насмехаться, не разобравшись в нем. По-моему, к подобным изобретениям следовало бы относиться внимательнее и серьезнее.
   Поучение Кудрата вывело Мирзоева из себя.
   - Кто дал вам право, и на каком основании вы созываете такие совещания?
   - На основании указаний товарища Сталина, - ответил Кудрат тоном человека, уверенного в своей правоте. - Лично я не могу себе представить роста и усиления темпов нефтедобычи без постоянных усовершенствований современной техники.
   Мирзоев начальственно бросил:
   - Объявляю совещание закрытым!
   Окинув присутствующих высокомерным взглядом, он вышел так же важно, как и вошел. Кудрат только покачал головой.
   - Будьте свидетелями, товарищи, - сказал он. - Вы сами видите, насколько я прав, когда говорю о консервативно настроенных людях.
   Если бы Мирзоев не выскочил из кабинета так торопливо и неожиданно, Кудрат посмотрел бы ему прямо в глаза и выразился бы еще резче. "Причиной нашего отставания служат такие, как ты, бездушные чиновники!" - крикнул бы он ему прямо в лицо. Но Кудрат не любил говорить заглаза, и как ни велико было его негодование, воздержался от более резких слов.
   Все заметили, как он побледнел и как подергивалась у него верхняя губа. Выходка Мирзоева возмутила всех и особенно потому, что он грубо набросился на Кудрата Исмаил-заде - способного инженера и самоотверженного руководителя, который неизменно пользовался среди инженеров большим уважением. Совещание, однако, было сорвано, и продолжать обсуждение проекта не имело смысла. Кудрат взглянул на Лалэ и сказал:
   - Не знаю, как ты, но я готов взять на себя всю ответственность и дать Минаеву возможность испытать свое изобретение на одной из буровых моего треста.
   Минаев, волновавшийся больше всех, подумал сначала, что Кудрат сказал это сгоряча, в пику Мирзоеву. Но потом, заметив на его лице твердую решимость, обрадовался. Он понял, что управляющий не отступит от своего намерения. Минаеву даже показалось, что Кудрат связывает с его изобретением судьбу большого дела. А когда он взглянул на других участников совещания, то прочел на их лицах молчаливое одобрение решения Исмаил-заде.
   Участники совещания начали расходиться.
   - Как ты думаешь, Лалэ? - снова обратился к жене Кудрат. - Я не сомневаюсь, что изобретение Дмитрия Семеновича пробьет себе дорогу и найдет успешное применение.
   - Я давно уверена в этом, - убежденно ответила Лалэ, - и хоть сегодня готова приступить к испытаниям прибора.
   Минаев, ободренный и обрадованный, крепко пожал руки Кудрату и Лалэ и торопливо вышел. Должно быть, ему хотелось заглянуть домой и поделиться своей радостью с Верой.
   Решили поехать домой пообедать и супруги Исмаил-заде. Когда они спускались по лестнице со второго этажа, вдруг столкнулись лицом к лицу с мастером Рамазаном. Старик был хмур. Подумав, что случилось что-то очень серьезное, Кудрат остановился, готовясь выслушать неприятную весть. Но мастер, словно не зная, с чего начать, виновато молчал. Зная, что только в редких случаях Рамазан обращается за помощью и советом, Кудрат нетерпеливо спросил:
   - Что случилось, уста? Чем это ты расстроен?
   - Да вот отпустил без твоего ведома Таира и теперь раскаиваюсь.
   - Куда?
   - В деревню. На три дня. Комсомольцы так распекали его... Боюсь, не вернется.
   Желая дать понять, что не стоит беспокоиться из-за такого пустяка, Лалэ махнула рукой:
   - А я - то думала действительно что-нибудь случилось. Не такая уж большая потеря. Не вернется - не надо.
   Рамазан высоко поднял голову и сурово посмотрел на Лалэ,
   - Тридцать лет я растил учеников, дочка, - возразил он, - и достаточно мне взглянуть на человека один раз, чтобы знать, что за человек. Таир стоит десятка учеников. Дай мне всего год сроку, и сама увидишь... Он был кандидатом в герои.
   - Но в чем его героизм? - вмешался Кудрат. - Пока что ведь ничем он не отличился. Разве только уменьем делать аварии...
   Если бы это сказал не Кудрат, к которому Рамазан всегда относился почтительно, вряд ли бы удержался старик от резкого слова.
   - Сын моего брата, - сказал он, - прежде чем стать хорошим ветеринаром, кто не сгубит по семи лошадей в каждом табуне?
   - Это старо, мастер, - улыбнулась Лалэ. - Производство держится на математической точности...
   - Как?
   - Говорю, сейчас на буровой нельзя допускать вольностей.
   Мастер совсем рассердился.
   - Я не хотел бы слышать подобных слов, дочка, тем более от тебя. Надо уметь ценить молодежь. Лишь бы парень был с головой, стремился бы стать мастером. И мы должны знать ему цену, даже если он сделает что-нибудь и не так. Ты знаешь, какой из Таира получился бы мастер?
   Рамазан вздохнул. Только теперь поняли Кудрат и Лалэ, какие надежды возлагал старик на своего ученика, и не стали больше перечить ему.
   - Ничего, уста, - сказал Кудрат ему в утешение, - поездку Таира в деревню мы оформим. Не тужи, вернется. Думаю, что вернется... А теперь пошли к нам. - Кудрат взял мастера под руку. - Сейчас в Баку в ремесленных школах мы готовим тысячи квалифицированных рабочих. У нас есть сотни ребят, которые ни в чем не уступят Таиру.
   - Я не говорю, что нет таких. Но Таир... Ей-богу, если бы ты разрешил, сейчас поехал бы за ним и вернул бы...
   - Да он и сам вернется. Пошли!
   Они - спустились по ступенькам во двор и сели в машину.
   Чтобы не огорчать старика, Кудрат сохранял внешнее спокойствие, хотя на самом деле был встревожен не меньше Рамазана. Сам по себе факт отъезда Таира, если бы даже он не вернулся, не имел никакого значения. Но среди молодых рабочих, недавно прибывших на производство, этот пример мог оказаться заразительным, а текучести рабочей силы Кудрат боялся больше всего. О подготовке новых кадров квалифицированных рабочих тогда нечего было бы и думать.
   - А у вас бывают случаи ухода молодежи с работы? - спросил он у жены.
   - Раньше бывали, - ответила Лалэ. - Кроме учебной, нужна еще и воспитательная работа. Я замечала, что подобные случаи бегства с производства всегда происходят там, где этой работе не уделяют достаточного внимания.
   Машина остановилась у подъезда многоэтажного дома, где жили супруги Исмаил-заде. Мастер Рамазан попытался поблагодарить их и уйти.
   - Сегодня я плохой собеседник, - сказал он. - Зайду на-днях. Да и Ниса ждет...
   Лалэ подхватила его под один локоть, Кудрат под другой, и они повели мастера к себе.
   - Позвоним тетушке Нисе, скажем, что ты здесь. Она тоже придет...
   В прихожей их встретила Тукезбан.
   - Слава богу... Хоть сегодня вместе и во-время пообедаете.
   Кудрат обнял ее.
   - Да, мама, действительно это не часто случается. Что же поделаешь? Не остается времени. Отстающих ведь бьют. А я не из тех, что позволяют замахиваться на себя. Не привык к этому.
   Тукезбан всегда гордилась сыном.
   - Хорошо, что не привык, сынок. Не к лицу тебе быть среди последних. Ведь твой отец, Салман...
   Она не договорила, увидев входящего вслед за Кудратом старого мастера. Оставив сына, подошла к Рамазану.
   - Наконец-то и ты забрел! А я утром была у Нисы. Жалуется на тебя. Бедная, дни и ночи одна. Трудно ей. - Старушка задумалась, словно вспоминая о чем-то. - А ну, скажи-ка мне, о чем я тебя просила?
   - Забыл... Ах, да! Просила песку, чистить посуду. Недаром говорится: коза норовит избавиться от ножа, а мясник - раздобыть мяса... - Рамазан улыбнулся. - Сегодня вечером обязательно пошлю. Возьму из-под самого дна морского, с глубины двух тысяч ста метров, - намекнул он на глубину своей буровой. - Но только ты привяжи мне на палец ниточку, чтобы не забыл. Чего не скроешь от себя, того и от тебя таить не стану. Старею, такие дела не держатся в памяти.
   Кудрат и Лалэ, прислушиваясь к беседе стариков, украдкой посмеивались.
   Когда все сели к обеденному столу, в дверях смежной комнаты показалась Ширмаи со своей учительницей Садаф. Поздоровавшись со всеми, учительница обратилась к Кудрату:
   - Товарищ Исмаил-заде, для Ширмаи требуется несколько вещей Шопена. Я искала повсюду, не нашла.
   Может быть, вы могли бы выписать из Москвы?