Страница:
Тая Ханами
На пути из физиков в маги
Часть I. ЗАПОВЕДНИК
Глава 1.
День пошел вкривь и вкось с самого утра. Сначала ко мне в комнату без стука вломилась администраторша этажа – напомнить, что я до сих пор не отдала ей деньги на взятку для милиционера.
– Что ты себе думаешь! – гневно водя глазами по сторонам в надежде найти запрещенный пожарниками электрический чайник, вопила эта, в общем-то, не вредная, грузная тетка. – Ты должна была заплатить еще на прошлой неделе! Ты, верно, забыла, что не студентка и не аспирантка, и что я тебя укрываю по доброте душевной!
Дальше шло еще много чего в том же духе. Я молчала про то, что я тут, вообще-то, преподаватель, засунув кукиш в карман куртки – так было легче игнорировать громкую женщину. Тем паче, что скандал в одностороннем порядке затухал сам собой минут за пять-десять. Проверено! В противном случае… О, временной рекорд воплей администраторши недавно был побит моей соседкой Танькой, аспиранткой второго года физического факультета МГУ. Эта ветреная особа так не вовремя привела кавалера на ночь, а он, в свою очередь, так не вовремя заспался до позднего утра, что все окрестные студенты с аспирантами наслаждались визгливыми децибелами в течение часа и семи минут. Но, положа руку на сердце, я думаю, что администраторша таким громким образом просто давала разрядку своей перегруженной нервной системе, потому как кавалер в номере в начале третьего тысячелетия от рождества Христова был скорее нормой, чем скандалом.
А чайник у меня в комнате был. И ноутбук был. Но этих злостных пожирателей электроэнергии я благоразумно не держала на видном месте, чтобы лишний раз не нарываться. Наконец комендантша выдохлась, и в недоумении посмотрела на меня – она явно забыла, зачем явилась ко мне с утра пораньше.
– Вы, Марья Дмитриевна, хотели забрать эту ничтожную сумму, – сжалилась я над ней, протягивая двадцать баксов, – способную повлиять на тишину и покой в моем номере.
И широко улыбнулась.
Полностью выложившаяся в приветственном оре администраторша уже не смогла завестись по новой. Она тяжело вздохнула, и в последний раз бдительно зыркнув по сторонам, убралась из комнаты. Скорее всего, для того, чтобы учинить громкие дебаты в другой точке коридора. В семь часов утра! О, жуткая одинокая женщина, живущая на этаже, исключение ты наше из правил горемычное. Я искренне пожелала комендантше хорошего мужа с обширной московской квартирой, после чего заперла оставленную открытой Танькой, курягой-полуночницей, дверь.
Шаги Дмитриевны еще не успели затихнуть, из соседней комнаты высунулась всклокоченная соседкина голова.
– Свалила? – виновато и сонно одновременно осведомилась аспирантка. – Извини, я дверь забыла закрыть.
– Догадалась, – поморщилась я. – Кофе готовить?
Танька радостно закивала.
Это была наша обычная утренняя традиция. Проснувшись от возни в соседней комнате, Танька шлепала курить на лестницу – не повезло человеку со мной, ведущей здоровый образ жизни с самых пеленок – а потом устраивалась с ногами на самодельном кресле из диванных подушек. Дальше мы вели беседы на самые разные темы, запивая их бодрящими напитками. Она – кофе, а я – чаем. После чего я обычно отправлялась тренироваться на улицу, а Танька – на работу.
Однако, сегодняшнее вторжение администраторши слегка изменило привычное течение нашей жизни. Вернувшись, соседка застала меня за ноутбуком.
– Диссертацию все же решила написать? – кисло осведомилась она. Над ней самой пресловутый псевдонаучный труд висел аки дамоклов меч.
– Да нет, я же не в аспирантуре, – ехидно напомнила я. – Сказку пишу. Про гадкого утенка.
– Про то, как бедненькую птичку прижимала злая комендантша? – оживилась аспирантка такому повороту событий. – Не стыдно животное мучить?
Сонные карие глазищи распахнулись чуть ли не на пол-лица.
– Про то, как утенок осознал свою бесполезную беготню по чужим семьям, решил стать собой, и в тот же момент ему привалило счастье!
– Миллион баксов, что ли? – подозрительно осведомилась соседка.
– Нет, он превратился в гордую красивую птицу!
– Глубоко копаешь, – уважительно резюмировала Танька.
Мы помолчали, подружки закадычные. Женская дружба – вообще редкость, но мы вполне уживались рядом с конца первого курса. В настоящее время соседка помогала мне, снимая дополнительную комнату в блоке. Мне-то, не студентке да не аспирантке, шиш с маслом теперь полагался – университет и не думал обеспечивать жильем простых преподавателей. За комнату, понятное дело, платила я.
– Не хочешь все же в аспирантуру поступить? – наконец нарушила тишину соседка. – И за жилье платить не надо будет, и взяток никому не нужно давать.
Это тоже было избитой темой. После окончания университета я, как все иногородние, не пошла в аспирантуру. Несмотря на то, что у меня, отличницы, были все шансы попасть туда совершенно бесплатно. Но… В общем, я еще на третьем курсе поняла, что физик (точнее, астроном, ибо училась я именно на астронома) из меня такой же, как из козла – балерина, и не пожелала пудрить мозги ни себе, ни окружающим. Танька, кстати, об этой честной стороне моей натуры прекрасно знала, но всякий раз после визита Дмитриевны упорно напоминала о возможности пожить на халяву. Я ограничилась избитым высказыванием:
– Спасибо партии родной за трехгодичный выходной!
– Ну, не всем же правду-матку по жизни резать, – упрекнула меня Танька. – Хотя, с другой стороны, тебе хорошо… – издевательски протянула она, – ты определилась в жизни, тренируешься, и гармонию в стойках с окружающим миром проверяешь.
– Вообще-то ты права. Мне ничего больше от жизни не надо, – нагло соврала я.
Танька воззрилась на меня с неподдельным изумлением. Ее карие глазищи распахнулись еще шире, прическа-каре скособочилась вслед за наклоном головы. Потом скособочилась в другую сторону. Я повторила упражнения для шеи вслед за подругой.
Всего один раз я рассказала Таньке, как обычно проходят мои тренировки на свежем воздухе, так она запомнила, и каждый раз мне об этом напоминает. Судите сами, стоит только мне начать самозабвенно махать в парке шестом, как зрители обеспечены. Все окрестные мыши – мои. Рассядутся на безопасном расстоянии от меня, и замрут минут на десять-пятнадцать.
Мне они ни капли не мешали, наоборот, было приятно ощущать рядом с собой такого вот бесхитростного зрителя. Соседка вредная моя тут же предложила организовать контору по отлову грызунов и насекомых. Стоишь себе, шестом машешь, а все мыши и тараканы из окрестных строений на свист дубины подтягиваются. И попадают в… тут мы еще до конца не определились. Лично я вообще была против ловушек – пущай себе живут, мне что, жалко, что ли?
Танька тем временем вышла из транса.
– Ты всю жизнь собралась мыкаться нелегалом по общагам?
– Танька, остынь, – примирительно сказала я, – мы же уже столько раз на эту тему общались. Не убежит от меня твоя аспирантура никуда. Захочу – поступлю, с кафедрой я отношений не портила, линейной алгеброй и аналитической геометрией исправно первокурсникам мозги пудрю.
О том, что аспирантура есть ничто, как отсрочка на три года от пресловутых квартирных проблем, я упоминать не стала. Зачем портить человеку настроение?
– Послушать тебя, так ты прямо святая, – недоверчиво буркнула собеседница. – И где только нимб потеряла?
Она скептически хлюпнула носом и уткнулась в новую чашку кофе. Я оставила девушку в этом состоянии, а сама вернулась к своей сказке. Уже дописала хеппи-энд, и даже успела залезть на свой любимый сайт в поисках непрочитанного еще романа в жанре фэнтези, когда соседка все же нарушила молчание:
– Сколько раз я тебе говорила, что тебе надо осветлиться? – начала она другую свою излюбленную тему, «волосы растут на голове для того, чтобы их красить».
Я вздохнула с облегчением: скользкая тема устройства в жизни закрыта, да здравствует женская мудрость, хранящая мир в доме, то бишь, общажном блоке.
– Не-а, блондинка – это состояние души, – скептически покачала головой я. – Тем паче, что мне не подойдет. Пусть такой цвет, имени бурого медведя остается. Да и глаза у меня серые, и кожа светлая, еще затеряюсь на белом-то фоне…
Танька меня не слушала – она и так знала все мои доводы.
– О, анекдот вспомнила! – встрепенулась она. – Сидят две блондинки на физфаке и щелкают задачки по теормеху, как орешки. Вдруг одна из них торопливо прячет учебники-ручки-тетрадки в сумку: «Смотри, парни идут! Давай живо о тряпках!»
– Даже ради анекдота не краситься не собираюсь. Не на первом курсе.
Мы еще немного посидели, поболтали о разных пустяках, а потом разошлись по своим делам. Танька – собираться на работу, а я – думать о будущем вообще и месте жительства в частности.
***
«Вот что я точно умею», – думалось мне, – «так это жечь мосты».
Например, после третьего курса, я, вдрызг разругавшись с научным руководителем, взяла академический отпуск, и отправилась изучать ушу в Поднебесную. Если бы я знала, во что влипну позже, потратила бы буйство натуры на что-нибудь другое. Во-первых, под предлогом дачи нового имени (китайская традиция) мастер обозвал меня «Лиса», что в переводе на русский язык означало «Полная очарования». Мне имя польстило, за год, проведенный в Китае, я к нему привыкла, и, вернувшись в Москву, потребовала, чтобы меня именовали так, и никак иначе. Прозвище прилипло ко мне намертво, и никто не называл меня моей прежней и благородной «Евгенией». Даже преподаватели, и те поддались дрессировке. И только потом, напоминая всем и каждому, что ударение надо ставить на первом слоге, а не на втором, я поняла, как же была не права.
Кроме того, говорят, имя влияет на судьбу человека…
С тех пор прошло несколько лет, я закончила физический факультет, получила второй дан айкидо и возглавила местечковую секцию традиционного японского фехтования, в которой занимались еще несколько таких же боккеном двинутых, что и я. Кормилась я преподаванием линейной алгебры (это оказалось проще всего) и всей вышеупомянутой японской физкультуры, и продолжала жить в общаге на Воробьевых горах. Во-первых, это было дешево относительно остальной арендно-квартирной Москвы. Во-вторых, вид из окна был просто сногсшибательный. Ну а в третьих… А также четвертых и пятых! Мне нравилась ни с чем не сравнимая атмосфера МГУ. Эти лиственницы и ели, водящие хоровод вокруг знаменитой высотки. Порой в минуты вечерней вселенской печали я шла к ним, и подолгу смотрела сквозь пушистые ветки на свет, льющийся из окон здания. Запоздалые студенты, отяжелевшие от изгрызенного за день гранита науки, сползали вниз по широким ступеням, внося оживляющую нотку в мое тотальное одиночество. И мне, сумеречной душе, становилось легче. Я выходила из своего укрытия, шла гулять по хвойным аллеям, и камень, лежавший у меня на душе, неизменно терялся по ходу прогулки.
В замке повернулся ключ.
– Это я, – кивнула мне, вышедшей на звук, Танька. – Телефон забыла.
– Так отдохнула бы от общения-то, – подивилась я. – Такой повод!
– Не-а, – пристально смотрясь на себя в зеркало, дабы избежать негативных последствий возвращения с полпути (примета!), ответила Танька. – Я как раз режим Т9 осваиваю, мне надо практиковаться. А ты чего до сих пор не в парке?
– Да вот, задумалась о своем поведении…
– Это полезно, – подмигнула мне соседка, и, подведя еще раз губы, вышла за дверь.
Не сказать, чтобы Танька была совсем уж неправа. Конечно, определяться в жизни надо, это действительно полезно во всех отношениях, и уважаемо социумом. Но… Вся загвоздка была в том, что любая моя попытка против собственной правды побатрачить на общество заканчивалась в лучшем случае ничем.
Так обстояло, например, с учебой на факультете. Мне очень нравились общеобразовательные лекции, я млела от курсов математического анализа и линейной алгебры, бегом бежала на общую физику. Еще бы – у нас на «общей физике» ощутимую часть лекций занимал показ опытов: пушка радостно палила, откатом демонстрируя законы сохранения, а гигантский маятник дисциплинированно сбивал кеглю с табуретки на пятом возвратном движении (как и было заявлено лектором!), подтверждая своим примером наличие в природе силы Кориолиса.
Или взять те же лекции по астрономии. На них нам так красиво рисовали картинки расширяющейся Вселенной, и рассказывали захватывающие байки об прытких электронах, добегающих до конца мира, и лезущих по его стенке, а мое неуемное воображение себе их так красочно представляло, что предмет превращался в праздник.
А вот потом все стало кисло. После распределения по кафедрам меня припахал научный руководитель к решению задач, нужных ему для докторской диссертации, и очень скоро я почувствовала, что начинаю хуже видеть – еще бы, сидеть и часами тупо пялиться в фотопластинки после целого дня учебы! И что-то внутри меня взбунтовалось. Именно тогда я и решила уехать в Китай.
И это был еще «лучший случай»…
…В худшем случае попытка поработать «на дядю» кончалась серьезной болезнью или травмой…
Не пойду в аспирантуру! Нет у меня своего интереса к фундаментальной науке!
Тук-тук-тук.
Кого еще несет?
Я встала, открыла дверь.
– А Таня здесь? – вопросили меня с высоты двух метров.
– Только что ушла, – задрала я голову, изучая неандертальскую внешность посетителя. – Заходи вечером, наверняка застанешь.
На лице парня отобразились немыслимые усилия, затраченные на мозговую деятельность. По правой щеке поползла струйка пота.
– Ну, тогда я пошел на тренировку, – пробурчал себе под нос этот наверняка баскетболист, и, побрел, возвышаясь, в сторону лифтов.
Кстати, о тренировках… Пора бы и мне размяться-то… Черт! Меня же сегодня припахали к зачету! Взамен то ли Волковой, то ли Перова, то ли кого-то еще. Впрочем, мне-то как раз все равно взамен кого. Разве что студентам, что сдадутся быстро и безболезненно…
Надо было поторапливаться.
Я быстро облачилась в спортивные штаны, только вчера приобретенные за нечеловеческую сумму в фирменном магазине, обычную хлопчатобумажную футболку, повязала вокруг поясницы джинсовую рубашку. На всякий случай – вдруг на улице прохладно? И только-только успела завязать кроссовки, как:
Тук-тук-тук. Очень уверенный. Такой бывает только у…
– Откройте, милиция! – раздался пропитый бас.
А для кого я, скажите на милость, деньги сегодня передавала? И… вообще, ну почему я до сих пор не за пределами главного здания?
Эти неконструктивные «охи» и «ахи» вертелись в моей голове, пока я открывала дверь – все равно отсиживаться было бесполезно, у доблестного участкового ключи запасные от всех номеров имелись.
– А, это ты, – широко улыбнулся в предчувствии наживы хорошо, и, увы, печально знакомый мне мент. – Ну как, ты все еще прописана в своей Тмутаракани, али в аспирантуру поступить удосужилась?
– Денег нет, – широко улыбнулась я, костеря в душе нерасторопную Дмитриевну на чем свет стоит. – Но сто рублей могу от щедрот выделить.
– Давай, – тяжело вздохнул участковый с таким видом, словно это он давал мне в деньги, а не я ему. – Но чтобы к концу дня… – нахмурившись, он псевдо-грозно посмотрел на меня. – Короче, ты в курсе.
О чем это он?
На лице участкового вдруг заиграла гаденькая ухмылка. Он провел своей лапой по моей руке, меня перекорежило от гнева и отвращения.
И тут оно случилось. То самое, о чем я никогда не рассказывала никому. Даже Таньке. Об огне. Точнее, о моих редких, и абсолютно неконтролируемых «паранормальных способностях». Об умении поджигать легковоспламеняющиеся материалы безо всяких там спичек и прочих зажигалок. Один раз я чуть было не устроила пожар. Как сейчас помню, мне приснилась какая-то выворачивающая душу мерзость. Проснулась я тогда от удушливого запаха – тлело одеяло. А в окно светила огромная полная луна.
Но подобные казусы случались настолько редко, что я до сих пор не удосужилась как следует озаботиться на их счет. А зря. Вот и сейчас события последнего часа не прошли даром, но накопились, и ждали «последней капли», чтобы радостно выплеснуться на поверхность.
Протянутая участковому сторублевая купюра вспыхнула.
– Шутки шутить со мной вздумала!? – отпрянул от меня тот. – Немедленно давай сюда пятьдесят баксов, или я вызываю пожарников!
Деньги у меня были. А еще у меня было ослиное упрямство. И злое недоумение по поводу того, насколько нужно быть жадным, чтобы не заметить… ну не чуда, конечно, но чего-то в этом роде.
Неизвестно, чем дело бы закончилось, если бы не трое в черном в конце коридора. Зловещие, решительные, вселяющие неуверенность в себе и безопасности окружающего мира, вплоть до желания свалить куда угодно. Хотя бы в комнату. Мент вдруг как-то стушевался, пробормотал что-то типа: дела, дела, загляну попозже, и, пятясь задом, убрался от моей двери. Отойдя на пару шагов, он как ни в чем не бывало, продолжил свое косолапое дефиле по этажу.
Я перевела дух (в глубине души горячо поблагодарила неприятных типов), и, скосив глаза, какое-то время смотрела за тем, как он шел по обшарпанному коридору, изучая номера дверей и сверяясь с какой-то бумажкой в руке.
А трое остановились в метре от меня. Перегородив отступ к лифтам, они молча, не отрываясь, смотрели на мою скромную персону. И веяло от них… даже не страхом, нет. Чем-то нездешним…
Участковый тем временем скрылся за поворотом, и вскоре раздался настойчивый стук в дверь, а потом утреннюю тишину снова нарушил пропитый бас. Вторил ему заикающийся вьетнамский говор. К характерному запаху общаги начал примешиваться не менее характерный запах жареной селедки. Я поморщилась. Очень скоро запах расползется по всему коридору. Пора было делать ноги.
– И часто с тобой это бывает?
– А? – посмотрела я с удивлением на вдруг заговорившего правого крайнего. – Что бывает? И кто вы вообще такие?
Только сейчас я удосужилась рассмотреть их как следует. И увиденное меня, признаться, встревожило. Черная одежка оказалась одинаковой у всех. И при этом явно нездешней. Это были не деловые костюмы, не дирижерские фраки, не то, во что рядились китайцы обоего полу, начиная со времен великого Мао…
– Не знает, – констатировал тем временем средний.
Левый крайний согласно покивал головой:
– Боссу понравится наша расторопность.
– Но она не наша.
– Зато местному не достанется.
– Но мы не можем ее забрать без ее согласия.
Так они переговаривались, не обращая на меня ни малейшего внимания. И эта их «беседа» мне нравилась все меньше и меньше, даром, что я ничего в ней не понимала. Равно как они сами, поначалу показавшиеся чуть ли «посланцами небес».
«Эх! И почему я до сих пор не в парке», – с тоской подумала я уже второй раз за какие-то пятнадцать минут.
Я была уверена, что там легко смогу удрать от кого угодно. Здесь же мне светил только абсолютно бесперспективный прыжок с высоты девятого этажа. Да и то в лучшем случае. А в худшем… Об этом мой бедный разум даже не думал.
Драка же казалась мне абсолютно бесперспективной – я интуитивно чувствовала, что силы противника превосходят мои собственные не в три раза. И, похоже, даже не в десять…
Спасение пришло неожиданно.
– Что вы делаете в студенческом общежитии? – загремел знакомый глас.
Пол сотрясло от грозной поступи.
Троица повернулась в сторону Марьи Дмитриевны. Я грустно усмехнулась: наверняка администраторша потеряет интерес к происходящему так же, как это сделал участковый парой минут раньше. Ан нет. Тетка перла вперед подобно боевой машине пехоты. Под ее горящим праведным гневом взором одетые в черное поколебались. Попятились. Отступили.
– Покажите студенческое удостоверение!
Я быстро захлопнула дверь. Лязгнул замок.
«Вероятно, различие между участковым и Дмитриевной в том», – прыгая через три ступеньки, думала спасшаяся я, – «что он – насквозь продажный, а она – действительно радеет о нашем благе. Настолько, что порой начисто забывает о себе, и…»
Впрочем, вскоре происшествие перестало меня волновать. Надо было успеть потренироваться, позавтракать (голодный преподаватель – злой преподаватель), и мчаться на факультет.
***
За пределами главного здания было хорошо. В воздухе ощущалась та неповторимая весенняя свежесть, что характерна для немногочисленных дней во второй половине мая. Деревья, примерив новые наряды, радовали глаз свежими, можно даже сказать, юными, зелеными красками. Легкий ветерок донес до меня хвойный аромат, и я порадовалась тому, что не вдохнула вместе с ним изрядную порцию выхлопных газов. Не зря, не зря шумел полночи ливень. Трудился над очисткой московского воздуха.
В парке я оказалась не одна – на единственном на всю округу пенечке восседал интеллигентного вида мужчина в темно-сером деловом костюме. Сидел себе спокойно, курил трубку, и, подперев рукой щеку, думал. Вероятно, о вечном. Он настолько гармонично вписывался в пейзаж, что, казалось, сидит тут с начала времен. Даже мыши его не боялись – знай, сновали себе возле пенька, качали молодую сныть. Возраст мужчины я определить не могла – судя по морщинам и умному виду, ему можно было дать и пятьдесят лет. Но вот он шевельнулся, посмотрел на меня мельком, и я подумала, что ему нет и сорока.
Впрочем, я тут же забыла о нем, как только приступила к тренировке. Размялась, попрыгала, решила, что недостаточно гибка для такого великолепного майского утра, и занялась любимым делом – растяжкой. Упражнение было привезено мною из Китая, называлось «поцеловать свой сапог». Подобной обуви, у меня, правда, с собой не было, но я вполне обходилась кроссовками китайского производства. Выбрав лиственницу посимпатичнее, я привычно закинула прямую ногу на дерево, натянула носок на себя, уставилась на свою спортивную обувь, и, чувствуя, как просыпаются связки, блаженно вздохнула.
Какая-то любопытная синица, видимо, привлеченная моим умиротворенным видом, бойко сбежала по стволу лиственницы, и принялась деловито прогуливаться по подошве кроссовка. Я замерла, боясь спугнуть нечаянную гостью. Птица освоилась, и пристально уставилась на меня. Глазки у нее были черненькие, пронзительные, и какие-то до невозможности честные. С минуту мы играли с ней в гляделки. Синица была настолько естественна, ей настолько были чужды человеческие условности типа добра и зла, а также прочие социальные ловушки, что у меня, потерпевшей с утра по полной программе, в том числе и от органов правопорядка, перехватило дыхание. Я почувствовала, как меня захлестывает энергией – захотелось что делать, и непременно что-то полезное. Я еще толком не знала, что именно сделаю, но была готова к подвигам.
И они, конечно же, тут же меня нашли. В виде уже неприятно знакомой, но было позабытой троицы в нездешнем черном. На границе парка.
– Черт! – вырвалось у меня.
Гармония с природой порушилась, птичка вспорхнула, и была такова. Я торопливо сняла ногу с дерева, присела пару раз, закачивая связки. Троица заметно приблизилась, от нее меня отгораживали какие-то дохлые пятьдесят метров. Краем глаза я заметила, как интеллигентного вида дяденька легко и бодро (не всякий студент повторит!) поднялся с пенечка, и направился в мою сторону. Точнее, наперерез товарищам в черном. Я замерла на месте, не зная, что мне предпринять. Повторная встреча с «агентами» наводила на нехорошие мысли о возможном продолжении неприятного знакомства. И, удери я сейчас, еще неизвестно, чем это обернется в дальнейшем. С другой стороны, интеллигентный вид мужчины, вставшего, судя по всему, на мою защиту, тоже еще ни о чем не говорил.
А еще до меня наконец-то дошел весь сюрреализм происходящего. То, что я уже целых полчаса имею дело, с так сказать, потусторонними явлениями, и меня это не очень-то удивляет.
«Наверное, у меня просто шок», – нашла я себе оправдание. – «А, может быть, я сплю, и скоро проснусь».
Последняя мысль показалась мне настолько спасительной и здравой, что я со всей дури ущипнула себя за руку. Стало больно. Очень. И даже где-то обидно – зловещие парни и не думали никуда исчезать. Стояли себе, припирались с кандидатом в мои спасители:
– Ты не имеешь права вступаться за нее.
– Вы тоже. Сила жизни и смерти обошла ее стороной.
Какая сила?
– Ты не на своей территории, чтобы распоряжаться, волхв.
Волхв? Это что, кличка?
– А вы не в своем праве.
Что за черт? Может, я все же сплю? И мне снится сон о том, что я себя ущипнула, мне стало больно, и я подумала, что проснулась? Может, я сейчас все же того, очнусь?
В руках парней в нетутошнем черном, как по мановению волшебной палочки, возникли стволы. Я ущипнула себя еще больнее. «Защитник» даже не вздрогнул. Трое вытянулись, застыли, как по команде. Оружие исчезло так же мгновенно, как и появилось.
– Вы забыли все, что произошло за…
«Спаситель» повернулся ко мне.
– За последние полчаса, – оторопело произнесла я.
Глаза у защитника были стального цвета.
– …за последние полчаса, – повторил тот за мной. – Вас здесь не было, вы ничего не помните.
– Нас здесь не было, мы ничего не помним…
– Идите!
Люди в иномирском черном послушно развернулись, и, сделав пару шагов, растворились в воздухе. Я почувствовала струйку холодного пота, побежавшую по спине. Стало холодно и зябко. «Спаситель» неторопливо направился в мою сторону. Я на всякий случай приготовилась к быстрому бегу по пересеченной местности.
– Что ты себе думаешь! – гневно водя глазами по сторонам в надежде найти запрещенный пожарниками электрический чайник, вопила эта, в общем-то, не вредная, грузная тетка. – Ты должна была заплатить еще на прошлой неделе! Ты, верно, забыла, что не студентка и не аспирантка, и что я тебя укрываю по доброте душевной!
Дальше шло еще много чего в том же духе. Я молчала про то, что я тут, вообще-то, преподаватель, засунув кукиш в карман куртки – так было легче игнорировать громкую женщину. Тем паче, что скандал в одностороннем порядке затухал сам собой минут за пять-десять. Проверено! В противном случае… О, временной рекорд воплей администраторши недавно был побит моей соседкой Танькой, аспиранткой второго года физического факультета МГУ. Эта ветреная особа так не вовремя привела кавалера на ночь, а он, в свою очередь, так не вовремя заспался до позднего утра, что все окрестные студенты с аспирантами наслаждались визгливыми децибелами в течение часа и семи минут. Но, положа руку на сердце, я думаю, что администраторша таким громким образом просто давала разрядку своей перегруженной нервной системе, потому как кавалер в номере в начале третьего тысячелетия от рождества Христова был скорее нормой, чем скандалом.
А чайник у меня в комнате был. И ноутбук был. Но этих злостных пожирателей электроэнергии я благоразумно не держала на видном месте, чтобы лишний раз не нарываться. Наконец комендантша выдохлась, и в недоумении посмотрела на меня – она явно забыла, зачем явилась ко мне с утра пораньше.
– Вы, Марья Дмитриевна, хотели забрать эту ничтожную сумму, – сжалилась я над ней, протягивая двадцать баксов, – способную повлиять на тишину и покой в моем номере.
И широко улыбнулась.
Полностью выложившаяся в приветственном оре администраторша уже не смогла завестись по новой. Она тяжело вздохнула, и в последний раз бдительно зыркнув по сторонам, убралась из комнаты. Скорее всего, для того, чтобы учинить громкие дебаты в другой точке коридора. В семь часов утра! О, жуткая одинокая женщина, живущая на этаже, исключение ты наше из правил горемычное. Я искренне пожелала комендантше хорошего мужа с обширной московской квартирой, после чего заперла оставленную открытой Танькой, курягой-полуночницей, дверь.
Шаги Дмитриевны еще не успели затихнуть, из соседней комнаты высунулась всклокоченная соседкина голова.
– Свалила? – виновато и сонно одновременно осведомилась аспирантка. – Извини, я дверь забыла закрыть.
– Догадалась, – поморщилась я. – Кофе готовить?
Танька радостно закивала.
Это была наша обычная утренняя традиция. Проснувшись от возни в соседней комнате, Танька шлепала курить на лестницу – не повезло человеку со мной, ведущей здоровый образ жизни с самых пеленок – а потом устраивалась с ногами на самодельном кресле из диванных подушек. Дальше мы вели беседы на самые разные темы, запивая их бодрящими напитками. Она – кофе, а я – чаем. После чего я обычно отправлялась тренироваться на улицу, а Танька – на работу.
Однако, сегодняшнее вторжение администраторши слегка изменило привычное течение нашей жизни. Вернувшись, соседка застала меня за ноутбуком.
– Диссертацию все же решила написать? – кисло осведомилась она. Над ней самой пресловутый псевдонаучный труд висел аки дамоклов меч.
– Да нет, я же не в аспирантуре, – ехидно напомнила я. – Сказку пишу. Про гадкого утенка.
– Про то, как бедненькую птичку прижимала злая комендантша? – оживилась аспирантка такому повороту событий. – Не стыдно животное мучить?
Сонные карие глазищи распахнулись чуть ли не на пол-лица.
– Про то, как утенок осознал свою бесполезную беготню по чужим семьям, решил стать собой, и в тот же момент ему привалило счастье!
– Миллион баксов, что ли? – подозрительно осведомилась соседка.
– Нет, он превратился в гордую красивую птицу!
– Глубоко копаешь, – уважительно резюмировала Танька.
Мы помолчали, подружки закадычные. Женская дружба – вообще редкость, но мы вполне уживались рядом с конца первого курса. В настоящее время соседка помогала мне, снимая дополнительную комнату в блоке. Мне-то, не студентке да не аспирантке, шиш с маслом теперь полагался – университет и не думал обеспечивать жильем простых преподавателей. За комнату, понятное дело, платила я.
– Не хочешь все же в аспирантуру поступить? – наконец нарушила тишину соседка. – И за жилье платить не надо будет, и взяток никому не нужно давать.
Это тоже было избитой темой. После окончания университета я, как все иногородние, не пошла в аспирантуру. Несмотря на то, что у меня, отличницы, были все шансы попасть туда совершенно бесплатно. Но… В общем, я еще на третьем курсе поняла, что физик (точнее, астроном, ибо училась я именно на астронома) из меня такой же, как из козла – балерина, и не пожелала пудрить мозги ни себе, ни окружающим. Танька, кстати, об этой честной стороне моей натуры прекрасно знала, но всякий раз после визита Дмитриевны упорно напоминала о возможности пожить на халяву. Я ограничилась избитым высказыванием:
– Спасибо партии родной за трехгодичный выходной!
– Ну, не всем же правду-матку по жизни резать, – упрекнула меня Танька. – Хотя, с другой стороны, тебе хорошо… – издевательски протянула она, – ты определилась в жизни, тренируешься, и гармонию в стойках с окружающим миром проверяешь.
– Вообще-то ты права. Мне ничего больше от жизни не надо, – нагло соврала я.
Танька воззрилась на меня с неподдельным изумлением. Ее карие глазищи распахнулись еще шире, прическа-каре скособочилась вслед за наклоном головы. Потом скособочилась в другую сторону. Я повторила упражнения для шеи вслед за подругой.
Всего один раз я рассказала Таньке, как обычно проходят мои тренировки на свежем воздухе, так она запомнила, и каждый раз мне об этом напоминает. Судите сами, стоит только мне начать самозабвенно махать в парке шестом, как зрители обеспечены. Все окрестные мыши – мои. Рассядутся на безопасном расстоянии от меня, и замрут минут на десять-пятнадцать.
Мне они ни капли не мешали, наоборот, было приятно ощущать рядом с собой такого вот бесхитростного зрителя. Соседка вредная моя тут же предложила организовать контору по отлову грызунов и насекомых. Стоишь себе, шестом машешь, а все мыши и тараканы из окрестных строений на свист дубины подтягиваются. И попадают в… тут мы еще до конца не определились. Лично я вообще была против ловушек – пущай себе живут, мне что, жалко, что ли?
Танька тем временем вышла из транса.
– Ты всю жизнь собралась мыкаться нелегалом по общагам?
– Танька, остынь, – примирительно сказала я, – мы же уже столько раз на эту тему общались. Не убежит от меня твоя аспирантура никуда. Захочу – поступлю, с кафедрой я отношений не портила, линейной алгеброй и аналитической геометрией исправно первокурсникам мозги пудрю.
О том, что аспирантура есть ничто, как отсрочка на три года от пресловутых квартирных проблем, я упоминать не стала. Зачем портить человеку настроение?
– Послушать тебя, так ты прямо святая, – недоверчиво буркнула собеседница. – И где только нимб потеряла?
Она скептически хлюпнула носом и уткнулась в новую чашку кофе. Я оставила девушку в этом состоянии, а сама вернулась к своей сказке. Уже дописала хеппи-энд, и даже успела залезть на свой любимый сайт в поисках непрочитанного еще романа в жанре фэнтези, когда соседка все же нарушила молчание:
– Сколько раз я тебе говорила, что тебе надо осветлиться? – начала она другую свою излюбленную тему, «волосы растут на голове для того, чтобы их красить».
Я вздохнула с облегчением: скользкая тема устройства в жизни закрыта, да здравствует женская мудрость, хранящая мир в доме, то бишь, общажном блоке.
– Не-а, блондинка – это состояние души, – скептически покачала головой я. – Тем паче, что мне не подойдет. Пусть такой цвет, имени бурого медведя остается. Да и глаза у меня серые, и кожа светлая, еще затеряюсь на белом-то фоне…
Танька меня не слушала – она и так знала все мои доводы.
– О, анекдот вспомнила! – встрепенулась она. – Сидят две блондинки на физфаке и щелкают задачки по теормеху, как орешки. Вдруг одна из них торопливо прячет учебники-ручки-тетрадки в сумку: «Смотри, парни идут! Давай живо о тряпках!»
– Даже ради анекдота не краситься не собираюсь. Не на первом курсе.
Мы еще немного посидели, поболтали о разных пустяках, а потом разошлись по своим делам. Танька – собираться на работу, а я – думать о будущем вообще и месте жительства в частности.
***
«Вот что я точно умею», – думалось мне, – «так это жечь мосты».
Например, после третьего курса, я, вдрызг разругавшись с научным руководителем, взяла академический отпуск, и отправилась изучать ушу в Поднебесную. Если бы я знала, во что влипну позже, потратила бы буйство натуры на что-нибудь другое. Во-первых, под предлогом дачи нового имени (китайская традиция) мастер обозвал меня «Лиса», что в переводе на русский язык означало «Полная очарования». Мне имя польстило, за год, проведенный в Китае, я к нему привыкла, и, вернувшись в Москву, потребовала, чтобы меня именовали так, и никак иначе. Прозвище прилипло ко мне намертво, и никто не называл меня моей прежней и благородной «Евгенией». Даже преподаватели, и те поддались дрессировке. И только потом, напоминая всем и каждому, что ударение надо ставить на первом слоге, а не на втором, я поняла, как же была не права.
Кроме того, говорят, имя влияет на судьбу человека…
С тех пор прошло несколько лет, я закончила физический факультет, получила второй дан айкидо и возглавила местечковую секцию традиционного японского фехтования, в которой занимались еще несколько таких же боккеном двинутых, что и я. Кормилась я преподаванием линейной алгебры (это оказалось проще всего) и всей вышеупомянутой японской физкультуры, и продолжала жить в общаге на Воробьевых горах. Во-первых, это было дешево относительно остальной арендно-квартирной Москвы. Во-вторых, вид из окна был просто сногсшибательный. Ну а в третьих… А также четвертых и пятых! Мне нравилась ни с чем не сравнимая атмосфера МГУ. Эти лиственницы и ели, водящие хоровод вокруг знаменитой высотки. Порой в минуты вечерней вселенской печали я шла к ним, и подолгу смотрела сквозь пушистые ветки на свет, льющийся из окон здания. Запоздалые студенты, отяжелевшие от изгрызенного за день гранита науки, сползали вниз по широким ступеням, внося оживляющую нотку в мое тотальное одиночество. И мне, сумеречной душе, становилось легче. Я выходила из своего укрытия, шла гулять по хвойным аллеям, и камень, лежавший у меня на душе, неизменно терялся по ходу прогулки.
В замке повернулся ключ.
– Это я, – кивнула мне, вышедшей на звук, Танька. – Телефон забыла.
– Так отдохнула бы от общения-то, – подивилась я. – Такой повод!
– Не-а, – пристально смотрясь на себя в зеркало, дабы избежать негативных последствий возвращения с полпути (примета!), ответила Танька. – Я как раз режим Т9 осваиваю, мне надо практиковаться. А ты чего до сих пор не в парке?
– Да вот, задумалась о своем поведении…
– Это полезно, – подмигнула мне соседка, и, подведя еще раз губы, вышла за дверь.
Не сказать, чтобы Танька была совсем уж неправа. Конечно, определяться в жизни надо, это действительно полезно во всех отношениях, и уважаемо социумом. Но… Вся загвоздка была в том, что любая моя попытка против собственной правды побатрачить на общество заканчивалась в лучшем случае ничем.
Так обстояло, например, с учебой на факультете. Мне очень нравились общеобразовательные лекции, я млела от курсов математического анализа и линейной алгебры, бегом бежала на общую физику. Еще бы – у нас на «общей физике» ощутимую часть лекций занимал показ опытов: пушка радостно палила, откатом демонстрируя законы сохранения, а гигантский маятник дисциплинированно сбивал кеглю с табуретки на пятом возвратном движении (как и было заявлено лектором!), подтверждая своим примером наличие в природе силы Кориолиса.
Или взять те же лекции по астрономии. На них нам так красиво рисовали картинки расширяющейся Вселенной, и рассказывали захватывающие байки об прытких электронах, добегающих до конца мира, и лезущих по его стенке, а мое неуемное воображение себе их так красочно представляло, что предмет превращался в праздник.
А вот потом все стало кисло. После распределения по кафедрам меня припахал научный руководитель к решению задач, нужных ему для докторской диссертации, и очень скоро я почувствовала, что начинаю хуже видеть – еще бы, сидеть и часами тупо пялиться в фотопластинки после целого дня учебы! И что-то внутри меня взбунтовалось. Именно тогда я и решила уехать в Китай.
И это был еще «лучший случай»…
…В худшем случае попытка поработать «на дядю» кончалась серьезной болезнью или травмой…
Не пойду в аспирантуру! Нет у меня своего интереса к фундаментальной науке!
Тук-тук-тук.
Кого еще несет?
Я встала, открыла дверь.
– А Таня здесь? – вопросили меня с высоты двух метров.
– Только что ушла, – задрала я голову, изучая неандертальскую внешность посетителя. – Заходи вечером, наверняка застанешь.
На лице парня отобразились немыслимые усилия, затраченные на мозговую деятельность. По правой щеке поползла струйка пота.
– Ну, тогда я пошел на тренировку, – пробурчал себе под нос этот наверняка баскетболист, и, побрел, возвышаясь, в сторону лифтов.
Кстати, о тренировках… Пора бы и мне размяться-то… Черт! Меня же сегодня припахали к зачету! Взамен то ли Волковой, то ли Перова, то ли кого-то еще. Впрочем, мне-то как раз все равно взамен кого. Разве что студентам, что сдадутся быстро и безболезненно…
Надо было поторапливаться.
Я быстро облачилась в спортивные штаны, только вчера приобретенные за нечеловеческую сумму в фирменном магазине, обычную хлопчатобумажную футболку, повязала вокруг поясницы джинсовую рубашку. На всякий случай – вдруг на улице прохладно? И только-только успела завязать кроссовки, как:
Тук-тук-тук. Очень уверенный. Такой бывает только у…
– Откройте, милиция! – раздался пропитый бас.
А для кого я, скажите на милость, деньги сегодня передавала? И… вообще, ну почему я до сих пор не за пределами главного здания?
Эти неконструктивные «охи» и «ахи» вертелись в моей голове, пока я открывала дверь – все равно отсиживаться было бесполезно, у доблестного участкового ключи запасные от всех номеров имелись.
– А, это ты, – широко улыбнулся в предчувствии наживы хорошо, и, увы, печально знакомый мне мент. – Ну как, ты все еще прописана в своей Тмутаракани, али в аспирантуру поступить удосужилась?
– Денег нет, – широко улыбнулась я, костеря в душе нерасторопную Дмитриевну на чем свет стоит. – Но сто рублей могу от щедрот выделить.
– Давай, – тяжело вздохнул участковый с таким видом, словно это он давал мне в деньги, а не я ему. – Но чтобы к концу дня… – нахмурившись, он псевдо-грозно посмотрел на меня. – Короче, ты в курсе.
О чем это он?
На лице участкового вдруг заиграла гаденькая ухмылка. Он провел своей лапой по моей руке, меня перекорежило от гнева и отвращения.
И тут оно случилось. То самое, о чем я никогда не рассказывала никому. Даже Таньке. Об огне. Точнее, о моих редких, и абсолютно неконтролируемых «паранормальных способностях». Об умении поджигать легковоспламеняющиеся материалы безо всяких там спичек и прочих зажигалок. Один раз я чуть было не устроила пожар. Как сейчас помню, мне приснилась какая-то выворачивающая душу мерзость. Проснулась я тогда от удушливого запаха – тлело одеяло. А в окно светила огромная полная луна.
Но подобные казусы случались настолько редко, что я до сих пор не удосужилась как следует озаботиться на их счет. А зря. Вот и сейчас события последнего часа не прошли даром, но накопились, и ждали «последней капли», чтобы радостно выплеснуться на поверхность.
Протянутая участковому сторублевая купюра вспыхнула.
– Шутки шутить со мной вздумала!? – отпрянул от меня тот. – Немедленно давай сюда пятьдесят баксов, или я вызываю пожарников!
Деньги у меня были. А еще у меня было ослиное упрямство. И злое недоумение по поводу того, насколько нужно быть жадным, чтобы не заметить… ну не чуда, конечно, но чего-то в этом роде.
Неизвестно, чем дело бы закончилось, если бы не трое в черном в конце коридора. Зловещие, решительные, вселяющие неуверенность в себе и безопасности окружающего мира, вплоть до желания свалить куда угодно. Хотя бы в комнату. Мент вдруг как-то стушевался, пробормотал что-то типа: дела, дела, загляну попозже, и, пятясь задом, убрался от моей двери. Отойдя на пару шагов, он как ни в чем не бывало, продолжил свое косолапое дефиле по этажу.
Я перевела дух (в глубине души горячо поблагодарила неприятных типов), и, скосив глаза, какое-то время смотрела за тем, как он шел по обшарпанному коридору, изучая номера дверей и сверяясь с какой-то бумажкой в руке.
А трое остановились в метре от меня. Перегородив отступ к лифтам, они молча, не отрываясь, смотрели на мою скромную персону. И веяло от них… даже не страхом, нет. Чем-то нездешним…
Участковый тем временем скрылся за поворотом, и вскоре раздался настойчивый стук в дверь, а потом утреннюю тишину снова нарушил пропитый бас. Вторил ему заикающийся вьетнамский говор. К характерному запаху общаги начал примешиваться не менее характерный запах жареной селедки. Я поморщилась. Очень скоро запах расползется по всему коридору. Пора было делать ноги.
– И часто с тобой это бывает?
– А? – посмотрела я с удивлением на вдруг заговорившего правого крайнего. – Что бывает? И кто вы вообще такие?
Только сейчас я удосужилась рассмотреть их как следует. И увиденное меня, признаться, встревожило. Черная одежка оказалась одинаковой у всех. И при этом явно нездешней. Это были не деловые костюмы, не дирижерские фраки, не то, во что рядились китайцы обоего полу, начиная со времен великого Мао…
– Не знает, – констатировал тем временем средний.
Левый крайний согласно покивал головой:
– Боссу понравится наша расторопность.
– Но она не наша.
– Зато местному не достанется.
– Но мы не можем ее забрать без ее согласия.
Так они переговаривались, не обращая на меня ни малейшего внимания. И эта их «беседа» мне нравилась все меньше и меньше, даром, что я ничего в ней не понимала. Равно как они сами, поначалу показавшиеся чуть ли «посланцами небес».
«Эх! И почему я до сих пор не в парке», – с тоской подумала я уже второй раз за какие-то пятнадцать минут.
Я была уверена, что там легко смогу удрать от кого угодно. Здесь же мне светил только абсолютно бесперспективный прыжок с высоты девятого этажа. Да и то в лучшем случае. А в худшем… Об этом мой бедный разум даже не думал.
Драка же казалась мне абсолютно бесперспективной – я интуитивно чувствовала, что силы противника превосходят мои собственные не в три раза. И, похоже, даже не в десять…
Спасение пришло неожиданно.
– Что вы делаете в студенческом общежитии? – загремел знакомый глас.
Пол сотрясло от грозной поступи.
Троица повернулась в сторону Марьи Дмитриевны. Я грустно усмехнулась: наверняка администраторша потеряет интерес к происходящему так же, как это сделал участковый парой минут раньше. Ан нет. Тетка перла вперед подобно боевой машине пехоты. Под ее горящим праведным гневом взором одетые в черное поколебались. Попятились. Отступили.
– Покажите студенческое удостоверение!
Я быстро захлопнула дверь. Лязгнул замок.
«Вероятно, различие между участковым и Дмитриевной в том», – прыгая через три ступеньки, думала спасшаяся я, – «что он – насквозь продажный, а она – действительно радеет о нашем благе. Настолько, что порой начисто забывает о себе, и…»
Впрочем, вскоре происшествие перестало меня волновать. Надо было успеть потренироваться, позавтракать (голодный преподаватель – злой преподаватель), и мчаться на факультет.
***
За пределами главного здания было хорошо. В воздухе ощущалась та неповторимая весенняя свежесть, что характерна для немногочисленных дней во второй половине мая. Деревья, примерив новые наряды, радовали глаз свежими, можно даже сказать, юными, зелеными красками. Легкий ветерок донес до меня хвойный аромат, и я порадовалась тому, что не вдохнула вместе с ним изрядную порцию выхлопных газов. Не зря, не зря шумел полночи ливень. Трудился над очисткой московского воздуха.
В парке я оказалась не одна – на единственном на всю округу пенечке восседал интеллигентного вида мужчина в темно-сером деловом костюме. Сидел себе спокойно, курил трубку, и, подперев рукой щеку, думал. Вероятно, о вечном. Он настолько гармонично вписывался в пейзаж, что, казалось, сидит тут с начала времен. Даже мыши его не боялись – знай, сновали себе возле пенька, качали молодую сныть. Возраст мужчины я определить не могла – судя по морщинам и умному виду, ему можно было дать и пятьдесят лет. Но вот он шевельнулся, посмотрел на меня мельком, и я подумала, что ему нет и сорока.
Впрочем, я тут же забыла о нем, как только приступила к тренировке. Размялась, попрыгала, решила, что недостаточно гибка для такого великолепного майского утра, и занялась любимым делом – растяжкой. Упражнение было привезено мною из Китая, называлось «поцеловать свой сапог». Подобной обуви, у меня, правда, с собой не было, но я вполне обходилась кроссовками китайского производства. Выбрав лиственницу посимпатичнее, я привычно закинула прямую ногу на дерево, натянула носок на себя, уставилась на свою спортивную обувь, и, чувствуя, как просыпаются связки, блаженно вздохнула.
Какая-то любопытная синица, видимо, привлеченная моим умиротворенным видом, бойко сбежала по стволу лиственницы, и принялась деловито прогуливаться по подошве кроссовка. Я замерла, боясь спугнуть нечаянную гостью. Птица освоилась, и пристально уставилась на меня. Глазки у нее были черненькие, пронзительные, и какие-то до невозможности честные. С минуту мы играли с ней в гляделки. Синица была настолько естественна, ей настолько были чужды человеческие условности типа добра и зла, а также прочие социальные ловушки, что у меня, потерпевшей с утра по полной программе, в том числе и от органов правопорядка, перехватило дыхание. Я почувствовала, как меня захлестывает энергией – захотелось что делать, и непременно что-то полезное. Я еще толком не знала, что именно сделаю, но была готова к подвигам.
И они, конечно же, тут же меня нашли. В виде уже неприятно знакомой, но было позабытой троицы в нездешнем черном. На границе парка.
– Черт! – вырвалось у меня.
Гармония с природой порушилась, птичка вспорхнула, и была такова. Я торопливо сняла ногу с дерева, присела пару раз, закачивая связки. Троица заметно приблизилась, от нее меня отгораживали какие-то дохлые пятьдесят метров. Краем глаза я заметила, как интеллигентного вида дяденька легко и бодро (не всякий студент повторит!) поднялся с пенечка, и направился в мою сторону. Точнее, наперерез товарищам в черном. Я замерла на месте, не зная, что мне предпринять. Повторная встреча с «агентами» наводила на нехорошие мысли о возможном продолжении неприятного знакомства. И, удери я сейчас, еще неизвестно, чем это обернется в дальнейшем. С другой стороны, интеллигентный вид мужчины, вставшего, судя по всему, на мою защиту, тоже еще ни о чем не говорил.
А еще до меня наконец-то дошел весь сюрреализм происходящего. То, что я уже целых полчаса имею дело, с так сказать, потусторонними явлениями, и меня это не очень-то удивляет.
«Наверное, у меня просто шок», – нашла я себе оправдание. – «А, может быть, я сплю, и скоро проснусь».
Последняя мысль показалась мне настолько спасительной и здравой, что я со всей дури ущипнула себя за руку. Стало больно. Очень. И даже где-то обидно – зловещие парни и не думали никуда исчезать. Стояли себе, припирались с кандидатом в мои спасители:
– Ты не имеешь права вступаться за нее.
– Вы тоже. Сила жизни и смерти обошла ее стороной.
Какая сила?
– Ты не на своей территории, чтобы распоряжаться, волхв.
Волхв? Это что, кличка?
– А вы не в своем праве.
Что за черт? Может, я все же сплю? И мне снится сон о том, что я себя ущипнула, мне стало больно, и я подумала, что проснулась? Может, я сейчас все же того, очнусь?
В руках парней в нетутошнем черном, как по мановению волшебной палочки, возникли стволы. Я ущипнула себя еще больнее. «Защитник» даже не вздрогнул. Трое вытянулись, застыли, как по команде. Оружие исчезло так же мгновенно, как и появилось.
– Вы забыли все, что произошло за…
«Спаситель» повернулся ко мне.
– За последние полчаса, – оторопело произнесла я.
Глаза у защитника были стального цвета.
– …за последние полчаса, – повторил тот за мной. – Вас здесь не было, вы ничего не помните.
– Нас здесь не было, мы ничего не помним…
– Идите!
Люди в иномирском черном послушно развернулись, и, сделав пару шагов, растворились в воздухе. Я почувствовала струйку холодного пота, побежавшую по спине. Стало холодно и зябко. «Спаситель» неторопливо направился в мою сторону. Я на всякий случай приготовилась к быстрому бегу по пересеченной местности.