Херберт Фрэнк. Бог – император Дюны

   – Мы можем обсудить здесь всего одно дело, – сказал Айдахо. Идти здесь, по открытой местности слишком опасно. Нам бы следовало…
   – Это традиция, и мы продолжим наше движение, – сказал Лито. Монео низко наклонился к уху Айдахо.
   – Ты досаждаешь Владыке Лито, – сказал он.
   – Но…
   – Ты когда-нибудь задумывался о том, насколько легче управлять пешим населением? – спросил Монео.
   Айдахо рывком повернул голову и с внезапным пониманием поглядел в глаза Монео.
   Лито ухватился за эту паузу, чтобы начать отдавать приказы.
   – Монео, присмотри, чтобы здесь не осталось ни одного следа нападения, ни одного пятнышка крови или оторванного клочка одежды – ничего.
   – Да, Владыка.
   Айдахо повернулся на звук подошедших к ним близко людей, увидел всех выживших. Даже раненые, забинтованные, подошли послушать.
   – Вы все, – обратился Лито к толпе, окружившей его тележку. Ни слова об этом. Пусть Тлейлакс понервничает, – он поглядел на Айдахо.
   – Данкан, как эти Лицевые Танцоры проникли в область, где дозволено свободно передвигаться только моим Музейным Свободным?
   Айдахо непроизвольно взглянул на Монео.
   – Владыка, это моя вина, – сказал Монео. – Я – как раз тот, кто договорился со Свободными, что они лишь подадут Тебе петицию. Я даже успокаивал насчет них Данкана Айдахо.
   – Помню, ты упоминал про петицию, – сказал Лито.
   – Я думал, это может Тебя развлечь, Владыка.
   – Петиции меня не развлекают, они меня раздражают. И особенно меня раздражают петиции от тех, чья единственная цель в моем всеобщем проекте – хранить древние формы.
   – Владыка, это только потому, что Ты много раз говорил о скуке этих пеших шествий в город…
   – Но я здесь не для того, чтобы развеивать скуку других!
   – Владыка?
   – Музейные Свободные ничего не смыслят о прежней жизни. Они хороши только петиции подавать. Это, естественно, делает их жизнь невыносимо скучной, и в своих петициях они всегда просят о переменах. Вот почему это меня раздражает. Я не допущу перемен. А теперь, откуда ты узнал о предполагаемой петиции?
   – От самих Свободных, – сказал Монео. – Деле… – Монео осекся и угрюмо нахмурился.
   – Члены этой делегации были тебе известны?
   – Разумеется, Владыка. Иначе бы я…
   – Они мертвы, – сказал Айдахо.
   Монео поглядел на Айдахо, не понимая.
   – Люди, которых ты знал, были убиты и замещены Лицевыми Танцорами, – пояснил Айдахо.
   – Это мое большое упущение, – сказал Лито. – Мне бы следовало научить тебя всех способам распознавания Лицевых Танцоров. Это будет исправлено теперь, когда они стали до глупости дерзкими.
   – Почему они столь дерзки? – спросил Айдахо.
   – Может быть для того, чтобы отвлечь нас от чего-то еще, сказал Монео.
   Лито улыбнулся Монео. Под гнетом личной угрозы, ум мажордома работал хорошо. Он подвел своего Владыку, приняв Лицевых Танцоров за знакомых ему Свободных – теперь Монео чувствует, что продолжение его службы может зависеть от того, насколько он проявит способности, ради которых Бог Император первоначально и избрал его себе на службу.
   – А теперь у нас есть время подготовиться, – сказал Лито.
   – Отвлечь нас от чего? – спросил Айдахо.
   – От другого заговора, в котором они участвуют, – ответил Лито. – Они считают что, хоть я и сурово их за это накажу, но сокрушать самое сердце Тлейлакса не буду – из-за тебя, Данкан.
   – Они не думали потерпеть здесь неудачу, – сказал Айдахо.
   – Но это был тот вариант, к которому они хорошо подготовились, – сказал Монео.
   – Они уверены, что я их не уничтожу, потому что они хранят исходные клетки моего Данкана Айдахо, – сказал Лито. Понимаешь, Данкан?
   – И они правы? – спросил Айдахо.
   – Они близки к тому, чтобы стать неправыми, – сказал Лито. Он перевел взгляд на Монео. – Ни слуха об этом событии не должно просочиться, ни следа его не должно быть на нас, когда мы войдем в Онн. Свежие мундиры, новые стражи, чтобы заменить мертвых и раненых… чтобы все было так, как до нападения.
   – Есть убитые среди Твоих придворных, Владыка, – сказал Монео. – Замени их!
   Монео поклонился.
   – Да, Владыка.
   – И позаботься, чтобы доставили новый колпак для моей тележки!
   – Как прикажешь Владыка.
   Лито отвел тележку на несколько шагов назад, развернул ее и направил к мосту, окликнув при этом Айдахо.
   – Данкан, ты будешь меня сопровождать.
   Сперва медленно и неохотно Айдахо покинул Монео и остальных, затем, увеличив скорость, двинулся рядом с открытым колпаком тележки, глядя при этом на Лито.
   – Что тебя тревожит, Данкан? – спросил Лито.
   – Ты действительно относишься ко мне, как к своему Данкану?
   – Разумеется – точно также, как ты воспринимаешь меня, как своего Лито.
   – Почему ты не знал, что готовиться нападение?
   – Благодаря моему хваленому предвидению?
   – Да!
   – Лицевые Танцоры очень долго не привлекали моего внимания, ответил Лито.
   – Насколько я понимаю, теперь это изменится?
   – Не очень.
   – Почему?
   – Потому, что Монео прав: я не могу позволить, чтобы меня отвлекали.
   – Могли они действительно убить тебя при этом нападении?
   – Была определенная вероятность. Видишь ли, Данкан, мало кто понимает, каким же несчастьем станет моя кончина.
   – Что теперь замышляет Тлейлакс?
   – Ловушку, по-моему. Чудесную ловушку. Они послали мне сигнал, Данкан.
   – Что за сигнал?
   – Произошел новый подъем тех отчаянных мотивов, которые движут некоторыми из моих подданных.
   Они съехали с моста и начали подниматься туда, откуда Лито обозревал битву. Айдахо был возбужден, но шел молча.
   С вершины Лито поглядел на отдаленные кручи, взглянул на бесплодные земли своего Сарьера.
   Стенания и жалобы потерявших только что родных и близких продолжали слышаться из-за моста, с места схватки. Своим острейшим слухом Лито различил голос Монео, предупреждавшего всех, что времени для скорби мало: в Твердыне у них есть и другие любимые, а гнев Бога Императора им всем хорошо известен.
   «Их слезы высохнут и улыбки их минуют к тому времени, когда мы достигнем Онна», – подумал Лито. – «По их мнению, я отношусь к ним презрительно и надменно! Какое это на самом деле имеет значение? Всего лишь мимолетная неприятность для кратко живущих и близоруких.»
   Вид пустыни его успокоил. Со своей точки он не мог увидеть реку в ее глубоком каньоне, не повернувшись на сто восемьдесят градусов и не поглядев на Фестивальный город. Данкан, стоявший рядом с тележкой, сохранял милосердное молчание. Поглядев чуть левее, Лито увидел край Заповедного Леса. На фоне проблеска зеленеющего пейзажа, его память внезапно ужала Сарьер до крохотного слабого остатка всепланетной пустыни, которая некогда была столь могучей, что все люди ее страшились, даже дикие Свободные, блуждавшие по ней.
   «Это все река», – подумал Лито. – «Если я повернусь, я увижу сотворенное мной.»
   Рукотворное ущелье, по которому текла река Айдахо, было всего лишь продолжением провала, проложенного Пол Муад Дибом сквозь возвышавшуюся Защитную Стену – чтобы открыть путь своим легионам, едущим на песчаных червях. Там, где сейчас течет вода, Муад Диб вел своих Свободных из пыльной кориолисовой бури в историю… и в нынешнее теперь. Лито услышал знакомую поступь Монео, мажордом с трудом поднимался на вершину. Монео подошел, остановился рядом с Айдахо и мгновение молча переводил дыхание.
   – Сколько нам нужно времени, чтобы вновь двинуться в путь? спросил Айдахо.
   Монео махнул ему рукой, чтобы тот замолчал, и обратился к Лито.
   – Владыка, мы получили послание из Онна. Бене Джессерит сообщает, Тлейлакс нападет на Тебя прежде, чем, Ты достигнешь моста.
   – Разве они малость не припозднились? – фыркнул Айдахо.
   – Это не их вина, – сказал Монео. – Капитанша Рыбословш им не верила.
   Остальные члены свиты Лито начали тонким ручейком подниматься на вершину. Некоторые из них двигались как одурманенные, еще не выйдя из шока. Рыбословши проворно двигались среди них, приказывая изобразить на лицах хорошее настроение.
   – Удалите охрану от посольства Бене Джессерит, – сказал Лито. – Отправьте им послание. Сообщите им, что их аудиенция будет последней по очереди, но что им не следует этого страшиться. Скажите им, что последние будут первыми. Они знают, откуда эта цитата.
   – А что насчет тлейлаксанцев? – спросил Айдахо.
   Лито продолжал глядеть на Монео.
   – Да, Тлейлакс. Мы пошлем им сигнал.
   – Когда я распоряжусь, и никак не раньше, ты схватишь тлейлаксанского посла, чтобы его публично выпороли и изгнали.
   – Владыка!
   – Ты не согласен?
   – Если нам надлежит сохранить это в секрете, – Монео оглянулся через плечо, – то как мы объясним порку?
   – Мы и не будем объяснять.
   – Не приведем никакой причины?
   – Никакой.
   – Но, Владыка, слухи и сплетни, которые начнут…
   – Я реагирую, Монео! Пусть они ощутят ту скрытую часть моего я, которая действует без моего знания, потому, что нет необходимых средств к познанию.
   – Это вызовет великий страх, Владыка.
   У Айдахо вырвался хриплый смех. Он шагнул между Монео и тележкой.
   – Он еще милостив к этому послу! Были правители, которые поджарили бы этого дурака на медленном огне.
   Монео пытался заговорить с Лито через плечо Айдахо.
   – Но, Владыка, это подтвердит Тлейлаксу, что покушение состоялось.
   – Они уже и так это знают, – ответил Лито. – Но распространяться об этом не будут.
   – И когда никто из нападавших не вернется… – сказал Айдахо.
   – Ты понимаешь, Монео? – спросил Лито. – Когда мы войдем в Онн без единого видимого повреждения, Тлейлакс поверит, будто потерпел полнейшую неудачу.
   Монео поглядел на Рыбословш и придворных, завороженно слушавших этот разговор. Редко кому-либо из них доводилось слышать такой откровенный обмен мнениями между Богом Императором и самыми приближенными к нему лицами.
   – Когда Государь подаст сигнал к наказанию посла? – спросил Монео.
   – Во время аудиенции.
   Лито услышал приближающиеся топтеры, увидел отблески солнечного света на их крыльях и роторах, и, внимательно приглядевшись, различил новый колпак для его тележки, свисающий под одним из них.
   – Пусть поврежденный колпак отвезут в Твердыню и починят, – сказал Лито, не отводя взгляда от подлетающих топтеров. – Если станут спрашивать, скажи мастерам, что дело обыденное – колпак поврежден порывом песчаного ветра.
   – Да, Владыка, будет сделано так, как Ты велишь, – вздохнул Монео.
   – Ну, ну, Монео, приободрись, – сказал Лито. – Иди рядом со мной, и мы продолжим шествие, – повернувшись к Айдахо, Лито сказал. – Возьми часть охраны и прочеши местность впереди.
   – По-твоему, будет еще одно нападение? – спросил Айдахо.
   – Нет. Но надо же чем-то занять мою охрану. И достань свежий мундир. Я не хочу, чтобы ты носил этот, с плеча грязного тлейлаксанца.
   Айдахо покорно направился прочь.
   Лито сделал знак Монео подойти еще ближе. Когда Монео наклонился прямо к тележке, лицом к лицу Лито, тот резко понизил голос и сказал:
   – Для тебя здесь особый урок, Монео.
   – Владыка, я знаю, мне следовало бы заподозрить Лицевых…
   – Не Лицевые Танцоры! Это урок для твоей дочери.
   – Сиона? Что она могла…
   – Вот что ей передай: она очень тонко напоминает ту силу внутри меня, что действует вне моего ведома.
   Благодаря ей, я помню, как это было – быть человеком… и любить.
   Монео уставился на Лито, не понимая смысла его слов.
   – Просто передай ей это, – сказал Лито. – Тебе нет необходимости стараться понять. Всего лишь перескажи ей мои слова.
   Монео покорился.
   – Как прикажешь, Владыка.
   Лито поднял защитный колпак – тот сомкнулся, став единым целым, теперь ремонтникам, прибывшим на топтерах, будет легко его заменить.
   Монео повернулся и поглядел на людей, ждущих на плоской площадке вершины. У некоторых придворных одежда все еще не была в порядке, и Монео заметил то, что прежде не замечал: кое – у кого были хитроумные слуховые аппаратики. Придворные подслушивали. И такие устройства могли происходить только с Икса.
   «Я предостерегу Данкана и гвардию», – подумал Монео.
   Это открытие почему-то померещилось ему симптомом гнильцы. Как можно запрещать, когда большинство придворных, да и Рыбословши, знают или подозревают, – что Бог Император торгует с Иксом, получая от него запретные механизмы?

20

   Я начинаю ненавидеть воду. Кожа песчаной форели – движитель моей метаморфозы – усвоила чувствительность Червя.
   Монео и многие другие из гвардии знают о моем отвращении.
   Лишь Монео подозревает правду: что это – важная веха, очередной перевал на моем пути. Мне ощутим в этом мой конец
   – еще не скорый, по меркам Монео, но, по-моему, достаточно близкий. В дни Дюны песчаная форель тянулась к воде, на ранних стадиях нашего симбиоза это представляло проблему.
   Силой моей воли я справился с этой тягой, наступил период, когда мы достигли равновесия. Теперь я должен избегать воду, потому что нет больше песчаной форели, кроме той, что составляет мою кожу, полупрогруженная в спячку. Без форели, необходимой, чтобы опять превратить этот мир в пустыню, не возникнет снова Шаи-Хулуд; песчаный червь не способен развиться, пока земля не обезвожена до предела. Я – их единственная надежда.

Украденные дневники

   Перевалило за полдень, когда Королевское шествие вступило, наконец, на последний склон перед предместьями Фестивального Города. Улицы были заполнены приветствующими их толпами, сдерживаемыми цепочками Рыбословш, обладающих медвежьей хваткой, в зеленых атридесовских мундирах, со скрещенными и сомкнутыми боевыми дубинками. При приближении королевской свиты над толпой поднялась буря криков. А затем начали напевно скандировать Рыбословши:
   – Сиайнок! Сиайнок! Сиайнок!
   Эхо отдавалось между высокими зданиями. Скандируемое слово произвело странный эффект на толпу, не понимающую его смысла: молчание разлилось над затопленным народом проспектом, и лишь гвардия продолжала скандировать. Люди в благоговейном страхе смотрели на вооруженных женщин, охранявших королевский проход и напевно скандировавших, не отрывающих при этом глаз от лица Владыки, движущегося мимо них.
   Айдахо, шедший вместе с Рыбословшами позади королевской тележки, впервые услышал это напевное скандирование и почувствовал, как у него волосы дыбом встают на затылке.
   Монео шел рядом с тележкой, не глядя ни вправо, ни влево. Некогда, по случаю, он спросил Лито о значении этого слова. Они находились тогда в палате аудиенций Бога Императора под центральной площадью Онна, Монео был совершенно изможден после долгого дня обустройства высоких гостей и сановников, понаехавших в несметных количествах на торжества Фестиваля, проходившего каждые десять лет.
   – Только один ритуал дан мною моим Рыбословшам, – сказал ему тогда Лито.
   – И что же скандирование этого слова может иметь общего с Твоим ритуалом, Владыка?
   – Ритуал называется Сиайнок – праздник Лито. Это поклонение моей персоне в моем присутствии.
   – Древний ритуал, Владыка?
   – Этот ритуал был у Свободных еще до того, как они стали Свободными. Но ключ к секретам Фестиваля исчез вместе со смертью прежних хранителей. Теперь только я им владею. Я возродил Фестиваль по-своему, ради моих собственных целей.
   – Значит, Музейные Свободные не пользуются этим ритуалом?
   – Никогда. Он – мой и только мой. Я провозгласил вечное право на него
   – потому что я и есть этот ритуал.
   – Это странное слово, Владыка. Я никогда не слышал подобного.
   – Оно имеет много значений, Монео. Сохранишь ли ты их в тайне, если я их тебе поведаю?
   – Как велишь, Владыка!
   – Никогда не доверяй его другому. И никогда не открывай Рыбословшам, что я тебе это поведал.
   – Клянусь, Владыка.
   – Очень хорошо. Сиайнок означает воздание почестей тому, кто говорит искренне. И сохранение памяти о нем.
   – Но, Владыка, разве искренность не предполагает на самом деле, что говорящий верит… обладает верой в сказанное им?
   – Да, но слово Сиайнок содержит также понятие света, проясняющего реальность. Ты продолжаешь проливать свет на то, что видишь.
   – Реальность… это очень двусмысленное слово, Владыка.
   – Разумеется! Но Сиайнок также означает бродильную закваску потому что реальность – или вера, будто знаешь реальность, что на самом деле есть одно и тоже – это то, на чем всегда заквашено мироздание.
   – И все это в одном слове, Владыка?
   – И даже более! Сиайнок содержит также призыв к молитве и имя ангела-учетчика Сихайи, допрашивающего только что умерших.
   – Огромное бремя для одного слова, Владыка.
   – Слово может выдержать любое бремя, какое мы захотим.
   Все, что требуется – договоренность и традиция, вот фундамент, на котором мы строим значения слов.
   – Почему я не должен говорить об этом с Рыбословшами, Владыка?
   – Потому, что это слово, сохраняемое для них. Они против того, чтобы я доверял это слово любому мужчине.
   Сейчас, когда Монео входил рядом с королевской тележкой в Фестивальный Город, губы его поджались в тонкую линию при этом воспоминании. С тех пор, как Лито объяснил ему значение этого слова, он не раз слышал, как Рыбословши скандировали его при приближении Бога Императора. И даже добавил к этому странному слову свои собственные значения.
   «Оно означает тайну и престиж. Оно означает власть. Оно подразумевает дозволение действовать во имя Бога.»
   – Сиайнок! Сиайнок! Сиайнок!
   Это слово царапало слух Монео.
   Они уже основательно углубились в город, почти дошли до центральной площади. Полуденное солнце следовало по Королевской Дороге вслед за процессией, освещая ее путь. Многоцветные одежды горожан ярко вспыхивали в солнечном свете, озарявшем запрокинутые лица стерегущих проход Рыбословш.
   Айдахо, шедший рядом с тележкой, встревоженно насторожился, когда началось скандирование, но потом его тревога улеглась. Он спросил одну из Рыбословш рядом с ним, что это слово значит.
   – Это слово не для мужчин, – ответила она. – Но иногда Владыка причащает к Сиайноку какого-нибудь Данкана.
   Какого-нибудь Данкана! Он уже спрашивал об этом Лито. Ему не нравились таинственные недомолвки.
   Айдахо осматривался с любопытством туриста, скандирование отступило в его мозгу на задний план. Ему припомнилось, как, готовясь к исполнению своих обязанностей командующего, он запросил сведения об истории Онна, и испытал такую же странную радость, как и Лито, что город стоит на реке Айдахо.
   Они находились тогда в одной из просторных палат Твердыни, в открытом утреннему свету помещении. На широких столах которых, архивариусы Рыбословш разложили карты Сарьера и Онна. Лито въехал на своей тележке на пандус, с которого ему было удобно смотреть на карты. Айдахо, стоя у заваленного картами стола, разглядывал план Фестивального Города.
   – Странный проект для города, – задумчиво пробормотал Айдахо.
   – У него есть только одно предназначение – публичное лицезрение Бога Императора.
   Айдахо поглядел на сегментированное тело на тележке, перевел взгляд на тонущее в рясе этого тела лицо. Подивился, сможет ли он когда-нибудь легко и просто смотреть на эту странную фигуру.
   – Но Фестивали – только раз в десять лет, – сказал Айдахо.
   – И Великое Причастие, да.
   – И ты просто закрываешь этот город от Фестиваля до Фестиваля?
   – Здесь находятся посольства, конторы торговых фирм, школы Рыбословш, службы порядка, школы и библиотеки.
   – Какую площадь они занимают? – Айдахо постучал по карте костяшками пальцев. – Самое большее, десятую часть города? – Даже меньше десятой.
   Взгляд Айдахо задумчиво блуждал по карте.
   – А есть ли другие цели в этом проекте, государь?
   – Доминирующая цель – необходимость публичного лицезрения моей персоны.
   – Здесь должны быть клерки, правительственные работники, даже простые служащие. Где они живут?
   – В основном, в пригородах.
   Айдахо указал на карту.
   – Это многоярусные апартаменты?
   – Обрати внимание на балконы, Данкан.
   – Вокруг всей площади, – Айдахо наклонился поближе, вглядываясь в карту. – Площадь имеет два километра в диаметре!
   – Обрати внимание, балконы идут ступенями, поднимаясь до кольца верхних помещений, Элита располагается в верхних помещениях.
   – И все они могут глядеть на тебя, когда ты на площади?
   – Тебе это не нравится?
   – Нет даже энергетического барьера, чтобы тебя защитить!
   – До чего же я заманчивая мишень, верно?
   – Зачем тебе это?
   – Есть восхитительный миф, лежащий в основе замысла Онна. Я лелею и распространяю этот миф. В нем говорится, что некогда жил народ, правитель которого был обязан раз в год проходить среди поданных в полнейшей тьме, без оружия, без доспехов. Совершая такую прогулку через окутанную тьмой толпу своих подданных, этот мифический правитель надевал люминесцентный костюм. А все подданные по такому случаю облачались в черное, и на предмет оружия их никогда не обыскивали.
   – Но какое имеет это отношение к Онну и к тебе?
   – Прямое. Само собою разумеется: если правитель оставался живым после такой прогулки – значит, он был хорошим правителем.
   – Обысков на оружие не производится?
   – В открытую нет.
   – Ты считаешь, люди видят в этом мифе тебя, – это не было вопросом.
   – Многие, да.
   Айдахо пристально поглядел на лицо Лито, глубоко упрятанное в серой рясе чужеродного тела. Полностью синие глаза встретили его взгляд без всякого выражения.
   «Меланжевые глаза», – подумал Айдахо. Но Лито говорит, он больше не потребляет спайса. Его тело вырабатывает столько спайса, сколько ему нужно.
   – Тебе не нравится мое святое непотребство, мое насильственно установленное спокойствие, – сказал Лито.
   – Мне не нравится, что ты играешь в Бога!
   – Но Бог может дирижировать империей, как в музыке дирижер, руководит оркестром. Единственное ограничение моему руководству – то, что я прикован к Арракису. Я должен дирижировать моей музыкой отсюда.
   Айдахо покачал головой и опять поглядел на план города.
   – А что находится позади высотных помещений?
   – Меньшие, для наших посетителей.
   – Но им не видно площади.
   – Нет, видно. Икшианские устройства проецируют мое изображение в их комнаты.
   – А внутренний круг глядит непосредственно на тебя. Как ты входишь на площадь?
   – Помост поднимается из центра площади, чтобы явить меня моему народу.
   – Они приветствуют тебя? – Айдахо глядел прямо в глаза Лито. – Им это разрешено.
   – Вы, Атридесы, всегда рассматривали себя частью истории. – Как же ты смышлен, что понимаешь значение приветствий. Айдахо опять перевел взгляд на карту города.
   – А школы Рыбословш находятся здесь?
   – Да, под твоей левой рукой. Вот Академия, куда отправили Сиону для получения образования. Ей было в то время десять лет.
   – Сиона… я должен узнать о ней побольше, – задумчиво заметил Айдахо.
   – Уверяю тебя, ничто не препятствует осуществлению этого желания.
   Сейчас, в королевском шествии, Айдахо вывело из задумчивости внезапное осознание того, что напевное скандирование Рыбословш стало стихать. Прямо впереди него, королевская тележка начала свой спуск в палаты под площадью, катясь вниз по долгому покатому спуску. Айдахо, все еще на солнечном свету, поглядел на сверкающие высотные помещения – на эту реальность, к которой карты его не приготовили.
   Молчаливые люди, смотревшие на процессию, заполняли балконы огромного многоярусного кольца вокруг площади.
   «Никаких приветствий от привилегированных», – подумал Айдахо.
   Молчание людей на балконах наполнило Айдахо дурными предчувствиями.
   Он вошел в наклонный тоннель. Верхний край этого тоннеля закрыл от него площадь. Скандирование Рыбословш угасало вдали по мере того, как он спускался вглубь. Звук шагов всюду вокруг него звучал странно усиленно. Любопытство сменилось гнетущими дурными предчувствиями. Айдахо огляделся. Тоннель с плоским полом был искусственно освещен и широк, очень широк. Айдахо прикинул, что приблизительно семьдесят человек могли бы сойти в ряд в глубины под площадью. Здесь не было толп приветствующих, только широко растянутая линия Рыбословш молча и внимательно следивших, как мимо них движется их Господь.
   Айдахо, припоминая карты, разобрался в расположении этого гигантского комплекса под площадью – города укрытого, под городом, места, где только Бог Император, придворные и Рыбословши могли расхаживать без сопровождения. Но карты ничего не рассказали ему о толстых колоннах, об ощущении, навеваемом подавляющей грандиозностью этих настороженно охраняемых мест, о сверхъестественной тишине, нарушаемой топотом ног и поскрипыванием тележки Лито.
   Айдахо внезапно поглядел на выстроенных в ряд Рыбословш и обнаружил, что их губы шевелятся в унисон, безмолвно произнося одно и то же слово. Он распознал это слово:
   Сиайнок.

21

   – Следующий Фестиваль? Так скоро? – спросил Владыка Лито.
   – Десять лет протекли, – ответил его мажордом.