Херберт Фрэнк. Бог – император Дюны

   – Кусочек моего тела сожжен в полный пепел. Мы его просто сдуем, здесь подходящее место для пепла.
   – Как скажет Владыка.
   – Перед тем, как ты распорядишься телом, разряди этот лазерный пистолет и держи его там, где я смогу его продемонстрировать икшианскому послу. Что до представителя Космического Союза, который предостерег нас о покушении, вознагради его лично десятью граммами спайса. Ах, да – и пусть наши жрицы на Гиди Прайм получше поищут спрятанный там запас меланжа. Вероятнее всего, контрабанда старого Харконнена.
   – Что Ты желаешь сделать с меланжем, когда он будет найден, Владыка?
   – Используй небольшую часть его, чтобы расплатиться с Тлейлаксом за нового гхолу. Остальное можно отправить в наше хранилище, здесь, в подземелье.
   – Да, Владыка, – Монео скорее кивнул, чем поклонился, показывая, что понял все приказания. Его взгляд встретился со взглядом Лито.
   Лито улыбнулся. Он подумал: «Мы оба знаем, что Монео не удалится, пока напрямую не заговорит со мною о деле, которое больше всего нас касается».
   – Я видел донесение о Сионе, – сказал Монео.
   Лито заулыбался еще шире. Монео был просто восхитителен в такие моменты. За его словами скрывалось многое, что не надо было обсуждать между ними прямым текстом. Его слова и действия были точно сбалансированы и опирались на взаимное знание Лито и его слуги, что конечно же, Монео за всем следит. Теперь он, естественно, заботится о своей дочери, но хочет дать понять, что его забота о Боге Императоре остается превыше всего. Сам проделав сходный путь эволюции, Монео точно понимал деликатность нынешнего положения Сионы.
   – Разве я не сотворил ее, Монео? – вопросил Лито. – Разве я не контролировал условия ее рождения, ее предков и ее воспитание?
   – Она моя единственная дочь, мой единственный ребенок, Владыка.
   – В некоторых отношениях она напоминает мне Харк Ал Аду, сказал Лито.
   – В ней как-то не очень много от Гани, хотя, вроде бы, должно было быть. Может быть, она больше всего взяла от тех предков, задействованных в программе выведения Бене Джессерит.
   – Почему Ты говоришь это, Владыка?
   Лито задумался. Есть ли необходимость для Монео знать эту особенность своей дочери? Сиона способна исчезать временами из его провидческого кругозора. Золотая Тропа остается, но Сиона исчезает. И все же… она не провидица. Она – уникальный феномен… и если она выживет… Лито решил, что не стоит подрывать дееспособность Монео, сообщая ему ненужную информацию.
   – Вспомни свое собственное прошлое, – сказал Лито.
   – Разумеется, Владыка! И в ней точно такой же потенциал, только он намного больше, чем был когда-либо у меня. Но это и делает ее опасной.
   – И она не будет тебя слушать, – сказал Лито.
   – Нет, но у меня есть агент среди мятежников.
   «Наверняка, Топри», – подумал Лито.
   Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что у Монео наверняка имеется там свой агент. Со времени смерти матери Сионы, Лито все глубже и увереннее постигал образ действий Монео. На Топри ему указали подозрения Найлы. И теперь Монео выставлял напоказ свои страхи и действия, предлагая их, как цену за дальнейшую безопасность своей дочери.
   «Как же неудачно, что от этой матери у него был только один ребенок.»
   – Вспомни, как я поступил с тобой в сходных обстоятельствах, – сказал Лито. – Ты знаешь требования Золотой Тропы не хуже меня.
   – Но я был молод и глуп, Владыка.
   – Молод и дерзок, но никогда не глуп.
   Монео напряженно улыбнулся при этом комплименте, его мысли все больше и больше склонялись к вере, что теперь он понимает намерения Лито. Но, хотя, опасности…!
   Подкармливая эту веру, Лито сказал:
   – Ты знаешь, как сильно мне нравятся неожиданности.
   «И это правда» – подумал Лито. – «Монео то уж точно это знает. Но даже когда Сиона удивляет меня, она остается для меня тем, чего я больше всего страшусь, одинаковостью и скукой, которые могут разрушить Золотую Тропу. Смотрите только, как скука на короткое время отдала меня во власть Данкана! Сиона – это тот контраст, по которому я узнаю свои глубочайшие страхи. Опасения Монео за меня хорошо обоснованы.»
   – Мой агент будет продолжать наблюдение за ее новыми товарищами, Владыка, – сказал Монео. – Мне они не нравятся.
   – Ее товарищи? У меня у самого были такие товарищи однажды, давным-давно.
   – Мятежники, Владыка? У Тебя? – Монео был неподдельно удивлен.
   – Разве я не проявил себя другом мятежа?
   – Но, Владыка…
   – Заблуждения прошлого намного многочисленнее, чем ты только думаешь!
   – Да, Владыка, – Монео смешался, но любопытство в нем не угасло. И он знал, что порой Богу Императору надо было заболтать самого себя до одурения после смерти очередного Данкана. – Ты должно быть, видел много мятежей, Владыка.
   При этих словах Лито непроизвольно погрузился в воспоминания.
   – Ах, Монео, – пробормотал он. – В моих путешествиях по лабиринтам моих жизней-памятей я повидал бессчетные места и события, которым я никогда бы не желал повториться.
   – Я могу представить Твои внутренние странствования, Владыка.
   – Нет, ты не можешь. Я видел людей и планеты в таких количествах, что они потеряли значение даже для воображения. О, какие пейзажи я проходил на этом пути. Каллиграфия чуждых дорог мерцала сквозь пространства и отпечатывалась на моем взгляде, смотрящим в дальнюю даль. Сотворенные природой скульптуры каньонов, круч и галактик заставили меня твердо понять, что я лишь пылинка.
   – Не Ты, Владыка. Кто-кто, но только не Ты.
   – Меньше, чем пылинка! Я видел людей и их бесплодные общества с таким повторяющимся однообразием, что их чушь наполнила меня скукой, ты слышишь?
   – Я нисколько не хотел прогневать моего государя, – смиренно проговорил Монео.
   – Ты и не гневаешь меня. Порой ты меня раздражаешь, но не более того. Ты даже не можешь вообразить, что я видел калифов, имджидов, ракаи, раджей, башаров, королей, императоров, принцев и президентов – я видел их всех. И все они – феодальные атаманы. Каждый – маленький фараон.
   – Простите мою самонадеянность, Владыка.
   – Проклятие римлянам! – вскричал Лито.
   Это он обращался внутрь к своим предкам: «Проклятие римлянам!». Смех его жизней-памятей заставил его поспешно бежать от них.
   – Я не понимаю, Владыка, – рискнул заметить Монео.
   – Это верно. Ты не понимаешь. Римляне разнесли фараонову заразу, как сеятель разбрасывает семена урожая следующего сезона – Цезари, Кайзеры, цари, императоры, царицы, пфальцграфы.. Проклятие фараонам!
   – Мне абсолютно не знакомы все эти титулы, Владыка.
   – Я, может быть, последний из них всех, Монео. Молись, чтоб это было так.
   – Как прикажет мой государь.
   Лито пристально поглядел на своего слугу.
   – Мы – убийцы мифов, ты и я, Монео. Это наша совместная мечта. Уверяю тебя с высоты бога-олимпийца, что правительство – это всеми разделяемый миф. Когда миф умирает, рушится и правительство.
   – Так Ты учил меня, Владыка.
   – Людская машина, армия сотворила нашу нынешнюю мечту, мой друг.
   Монео прокашлялся.
   Лито по небольшим признакам распознал нарастающее в Монео нетерпение.
   «Монео понимает насчет армии. Он знает, что это мечта дурака, будто армии могут быть основным инструментом управления.»
   Поскольку Лито продолжал молчать, Монео подошел к лазерному пистолету, поднял его с холодного пола подземелья и начал его разряжать. Лито наблюдал за ним, думая о том, как эта крохотная сцена воплотила в себе целиком всю суть мифа об армии. Армия пестует технологию, потому что сила машин представляется близоруким такой очевидной.
   «Лазерный пистолет не больше, чем машина. Но все машины терпят неудачу или их вытесняют другими машинами. И все же, армия поклоняется как святыне таким вещам, восхищающим и устрашающим. Поглядите, как эти люди боятся икшианцев! Нутром армия понимает, что это как в сказке о подмастерье колдуна. Что, раз выпустив на свободу технологию, уже больше не найдешь волшебного заклинания, чтобы загнать ее назад в бутылку. Я научу их другому колдовству и другим заклинаниям.»
   Лито заговорил с населяющим его множеством:
   «Видите, Монео разрядил смертоносный инструмент. Здесь порвана связь, здесь раздавлена маленькая капсула.»
   Лито принюхался, он ощутил устойчивый запах эфирных масел, перекрывающий запах пота Монео.
   Все еще обращаясь внутрь себя, Лито сказал: «Но дух не мертв. Технология вскармливает анархию. Она наугад распределяет такие орудия. Ими она провоцирует на насилие. Способности изготовлять и использовать устройства, предназначенные для жестокого разрушения, неизбежно переходят в руки все меньших и меньших групп, пока наконец не становятся доступными для отдельной личности.»
   Монео вернулся на свое место перед Лито, небрежно держа в правой руке разряженный лазерный пистолет.
   – На Парели и на планетах Дана идут разговоры о еще одной священной войне против подобных вещей.
   Монео приподнял лазерный пистолет и улыбнулся, показывая тем, что понимает парадокс таких пустых мечтаний.
   Лито закрыл глаза. Многочисленные жизни-памяти внутри него хотели поспорить, но он заставил их замолчать, подумав: «Джихады создают армии. Бутлерианский Джихад пытался очистить наш космос от машин, которые подражают уму человека. Бутлерианцы оставили армию в своем кильватере, а икшиацы все так же производят сомнительные устройства… за что я им благодарен. Что подлежит проклятию? Идеология разрушения – и неважно, какие инструменты при этом используются.»
   – Это произошло, – пробормотал он.
   – Владыка?
   Лито открыл глаза.
   – Я удалюсь в свою башню, – сказал он. – Мне нужно много времени, чтобы оплакать своего Данкана. – Новый уже на пути сюда, – сказал Монео.

7

   Ты, первый, кто по меньшей мере за четыре тысячи лет встретится с моими хрониками, остерегайся. Не считай за честь свое первенство в чтении откровений моего икшианского хранилища. Ты найдешь в этом много боли. Я никогда не заглядывал за пределы этих четырех тысячелетий, разве что кидал беглый взгляд, дабы убедиться, что моя Золотая Тропа цела. Отсюда, я не уверен, что могут означать для твоих времен события, описанные в моих дневниках. Знаю лишь, что мои дневники преданы забвению, и что события, мною описываемые, наверняка дошли до тебя через многие эпохи в искаженном виде. Уверяю тебя, способность видеть наше будущее может стать источником скуки. Крайне докучливым может стать даже, когда тебя почитают за бога – как определенно почитали меня. Мне не раз приходило в голову, что святая скука – вполне подходящий и достаточный повод для изобретения свободы воли.

Надпись на хранилище в Дар-эс-Балате

   Я – Данкан Айдахо.
   Вот почти все, что ему хотелось знать наверняка. Ему не нравились объяснения тлейлаксанцев, их истории, но, с другой стороны, Тлейлакса всегда страшились. Не доверяли ему и страшились.
   Они доставили его на эту планету на небольшом челночном корабле Космического Союза. Прибыли они, когда зеленое полыхание показавшейся из-за горизонта солнечной короны начинало развеивать сумерки, а корабль их в это время погружался в тень. Космопорт выглядел совсем не таким, каким Данкан его помнил: теперь он был больше, и окружен странными строениями.
   – Ты уверен, что это Дюна?, – спросил Данкан.
   – Ракис, – поправил его тлейлаксанский сопровождающий.
   Его доставили в наглухо закрытом наземном автомобиле в это здание где-то в городе, который они называли Онн, произнося «н» со странно гнусавым выговором. Комната, в которой теперь они его оставили, была приблизительно в три квадратных метра площадью, кубической формы. Нигде не было видно глоуглобов, но комната полнилась теплым желтым светом.
   «Я – гхола», – сказал он себе.
   Это было для него шоком, но он вынужден был в это поверить. Обнаружить, что ты жив, когда знаешь, что умер – уже само по себе достаточное доказательство. Тлейлакс взял клетки его мертвой плоти и превратил их в живой зачаток в одном из своих аксольтных чанов, затем, посредством процесса, который до сих пор заставлял Данкана ощущать себя чужаком внутри собственной плоти, этот зачаток был выпестован в полностью развившееся тело.
   Он осмотрел это свое тело. Облачено в темно-коричневые брюки и куртку грубой вязки, раздражающую его кожу. На ногах у него сандалии. Вот практически все, что он получил кроме тела скаредность, достаточно говорившая о подлинном характере тлейлаксанцев.
   Комната пуста и не обставлена. Его ввели сюда через единственную дверь, у которой не было ручки изнутри. Он поглядел на потолок, оглядел стены, затем поглядел на дверь. Несмотря на безликость этого места, он чувствовал, что за ним наблюдают.
   – За тобой придут женщины из императорской гвардии, – сказали они ему, а затем удалились, лукаво переглядываясь между собой.
   – Женщины императорской гвардии?
   Тлейлаксанские сопровождающие находили садистскую радость в том, чтобы демонстрировать ему свои способности менять форму. Он не знал, какую форму примет в следующую минуту их пластичная и текучая плоть.
   «Проклятые Лицевые Танцоры!»
   Зная о нем абсолютно все, они, конечно, знали, насколько ему отвратительны эти Меняющие Форму.
   Чему можно верить, если это исходит от Лицевых Танцоров? Очень немногому. Можно ли верить хоть одному их слову?
   «Мое имя. Я знаю мое имя.»
   С ним были его воспоминания. Они шоком вернули в него осознание собственной личности. Считалось, будто нельзя ввести в гхолу осознание его прежнего «я». Но тлейлаксанцы это осуществили, и он вынужден был верить, потому что понимал, как это было сделано.
   В начале, как он помнил, он был полностью сформировавшимся гхолой, взрослой плотью, без имени и без воспоминаний дощечкой со стертым текстом, на которой тлейлаксанцы могли писать почти все, что им было угодно.
   – Ты гхола, – сказали они ему. Это очень долго было его единственным именем. Затем в него, гхолу, словно в податливое дитя, стали вводить программу убийства определенного человека – и жертва его оказалась столь похожей на Пола Муад Диба, которому он служил и которому поклонялся, что Айдахо подозревал теперь, не еще ли один гхола это был. Но, если так, если это и вправду был гхола Муад Диба, то откуда они взяли исходные клетки?
   Что-то в клетках Айдахо взбунтовалось при мысли об убийстве Атридеса, когда он обнаружил, что стоит с ножом в одной руке, а тот, связанный, наделенный обличием Пола, смотрит на него в гневе и ужасе.
   И тогда воспоминания хлынули в его сознание. Он припомнил гхолу и он вспомнил Данкана Айдахо.
   «Я – Данкан Айдахо – мечевластитель Атридесов.»
   Он цеплялся за это воспоминание, стоя сейчас в желтой комнате.
   «Я умер, защищая Пола и его мать в пещере сьетча под песками Дюны. Я вернулся на эту планету, но теперь это уже не Дюна. Теперь это только Ракис.»
   Прочел адаптированную историю, которую дали ему на Тлейлаксе, но не поверил ей. Больше трех с половиной тысяч лет? Кто мог поверить, будто его плоть вновь существует после такого времени? Кроме… с Тлейлаксом все возможно. Приходится верить своим собственным ощущениям.
   – Тебя уже было много, – уведомили ему его наставники.
   – Сколько?
   – Эти сведения сообщит тебе Владыка Лито.
   – Владыка Лито?
   Исторические источники Тлейлакса сообщали, что Владыка Лито это Лито II, внук того Лито, которому с фанатичной преданностью служил Айдахо. Этот второй Лито (как писалось в книгах по истории) стал чем-то… чем-то столь странным, что Айдахо отчаивался понять произошедшую с ним трансформацию.
   Как мог человек медленно превращаться в песчаного червя? Как могло любое мыслящее существо жить более трех тысяч лет? Даже максимальное продление жизни, которое способен был даровать гериатрический спайс, не дозволяло столь длительный жизненный срок.
   Лито II, Бог Император?
   Нет, нельзя верить в исторические источники Тлейлакса!
   Айдахо припомнил странного ребенка – то есть, двух детей, близнецов: Лито и Ганиму, детей Пола, детей Чани, умершей при родах, давая им жизнь. В тлейлаксанских исторических книгах сообщалось, что Ганима умерла после сравнительно нормального срока жизни, но Бог Император Лито продолжал жить, жить и жить…
   – Он – тиран, – сообщили Айдахо его наставники. – Он приказал нам производить тебя в наших аксольтных чанах и посылать тебя к нему на службу. Мы не знаем, что произошло с твоим предшественником.
   И вот, я здесь.
   Опять взгляд Айдахо стал блуждать по безликим стенам и потолку.
   Потом в его сознание проник слабый шум голосов. Он поглядел на дверь. Голоса звучали приглушенно, но по крайней мере один из них, похоже, был женским.
   «Женщины императорской гвардии?»
   Дверь на бесшумных петлях открылась, открывшись вовнутрь. Вошли две женщины. Первое, что привлекло его внимание – лицо одной из женщин было закрыто особым икшианским устройством – внешне похожим на черный капюшон, поглощающий свет. Он знал, что она его ясно видит сквозь этот капюшон, но ее черты были им так полно скрыты, что при самом тщательном разглядывании ничего нельзя было увидеть. По этому капюшону – сибусу – он понял, что икшианцы – либо их наследники продолжают работать в Империи. На обеих женщинах были мундиры, сшитые из цельного куска материи сочного голубого цвета, с красным галуном ястреба Атридесов на левой стороне груди.
   Айдахо внимательно их рассматривал, пока они закрывали дверь и поворачивались к нему лицом. Тело замаскированной женщины было кряжистым и мощным. Она двигалась с обманчивой осторожностью профессионального фанатика накачивания мускулов. Другая женщина была изящной, тонкой, с миндалевидными глазами и резким высокоскулым лицом. Айдахо померещилось, что, вроде бы, он ее где-то видел, но не мог точно припомнить, где именно. У обеих женщин было напоминающее шпаги оружие, вложенное в ножны. Что-то в их движениях дало Айдахо понять, что они великолепно владеют таким оружием.
   Стройная женщина заговорила первой.
   – Меня зовут Люли. Позволь мне сперва приветствовать тебя, как командующего. Моя спутница должна остаться безымянной. Так распорядился наш Владыка Лито. Ты можешь при обращении к ней называть ее просто Другом.
   – Командующий? – спросил он.
   – Таково желание Владыки Лито – чтобы ты командовал его придворной гвардией, – сказала Люли.
   – Вот как? Тогда проведите меня к нему, чтобы я с ним об этом поговорил.
   – Ох, нет! – Люли была явно потрясена. – Владыка Лито призовет тебя, когда для того наступит время. А сейчас он желает, чтобы мы устроили тебя в удобстве и счастье.
   – Я должен повиноваться?
   Люли изумленно покачала головой.
   – Я что, раб?
   Люли расслабилась и улыбнулась.
   – Ни в коем случае, просто у Владыки Лито множество важнейших забот, требующих его личного внимания. Он должен найти для тебя время. Он послал нас, потому что заботится о своем Данкане Айдахо. Ты очень долго находился в руках грязных тлейлаксанцев.
   «Грязные тлейлаксанцы», – подумал Айдахо.
   Это, по крайней мере, не изменилось.
   Его, однако, насторожил особый смысловой оттенок, промелькнувший в словах Люли.
   – Его Данкан Айдахо?
   – Разве ты не воин Атридесов? – спросила Люли.
   Крыть было нечем. Айдахо кивнул и слегка повернул голову, чтобы поглядеть на загадочную женщину в маске.
   – Почему ты в маске?
   – Не должно быть известно, что я служу Владыке Лито, – сказала она. Голос ее был приятным контральто, но Айдахо заподозрил, что голос ее видоизменен икшианским сибус-капюшоном.
   – Тогда зачем ты здесь?
   – Владыка Лито доверится моему суждению, не выкинули ли грязные тлейлаксанцы какой – нибудь подлый фокус, воспроизводя тебя заново.
   Айдахо попробовал сглотнуть внезапно пересохшим горлом. Эта мысль уже несколько раз приходила ему в голову на борту корабля Космического Союза. Если Тлейлакс способен запрограммировать гхолу на убийство близкого друга, то разве не могли они заложить в психику его возрожденной плоти и что-нибудь еще?
   – Я вижу, ты уже думал об этом, – сказала замаскированная женщина.
   – Ты ментат? – спросил Айдахо.
   – Ох, нет! – перебила Люли. – Обучение ментатов запрещено Владыкой Лито.
   Айдахо взглянул на Люли, потом опять на замаскированную женщину. Никаких ментатов. В тлейлаксанских исторических книгах этот интересный факт не упоминался. С чего бы Лито запрещать ментатов? Наверняка человеческий мозг, в котором особым способом развиты сверхспособности, делающие его живым компьютером, до сих пор находит применение. Тлейлаксанцы заверили его, что Великая Конвенция остается в силе, и что механические компьютеры до сих пор являются анафемой. Наверняка, эти женщины знают, что сами Атридесы использовали ментатов.
   – А как ты сам думаешь? – спросила замаскированная женщина. – Подтасовали что-нибудь грязные тлейлаксанцы в клетках твоей психики?
   – Я не… я так не думаю.
   – Но ты в этом не уверен?
   – Нет.
   – Не бойся, командующий Айдахо, – сказала она. – У нас есть способы, чтобы проверить окончательно – и способы решить проблемы, возникающие при этом. Грязные тлейлаксанцы лишь однажды попробовали такое выкинуть и очень дорого заплатили за свою ошибку.
   – Это успокаивает. Не передавал ли мне что-нибудь Владыка Лито?
   – Он велел нам заверить тебя, что все так же любит тебя, как всегда любили тебя Атридесы, – сказала Люли, произнося эти слова с явным трепетом и благоговением.
   Айдахо слегка расслабился. Для него, старого слуги Атридесов, великолепно ими подготовленного, не составили труда несколько умозаключений, вынесенных им из этой беседы: обе жестко приучены к фанатичному повиновению. Пусть икшианская маска скрывает лицо этой женщины, – но чтобы ее не узнали потом по телу, ее тело должно быть похоже на множество других. Все это говорило об опасностях, окружающих Лито, которые до сих пор требовали старых и тонких услуг шпионов и значительного запаса вооружений.
   Люли поглядела на свою попутчицу.
   – Что скажешь, Друг?
   – Его можно доставить в Твердыню, – ответила замаскированная женщина.
   – Это нехорошее место. Здесь были тлейлаксанцы.
   – Очень приятно было бы принять теплую ванну и сменить одежду, – сказал Айдахо.
   Люли продолжала глядеть на Друга.
   – Ты уверена?
   – Нельзя подвергать сомнению мудрость Владыки, – ответила замаскированная женщина. Айдахо не понравились интонации фанатичности в голосе Друга, но сам факт сохранения рода Атридесов создавал чувство безопасности. Атридесы могли представляться циничными и жестокими посторонним и врагам, но для их собственных слуг они всегда были справедливыми и верными. И, прежде всего, Атридесы были верны самим себе.
   «Я, один из них», – думал Айдахо. – «Но что же произошло с тем мной, которого я замещаю?» Он почему-то отчетливо чувствовал, что эти двое не ответят ему на этот вопрос.
   Но Лито ответит.
   – Не отправимся ли мы в путь? – спросил он. – Мне не терпится смыть с себя вонь грязного Тлейлакса.
   Люли широко улыбнулась ему.
   – Пойдем, я сама тебя вымою.

8

   Враги тебя усиливают.
   Союзники ослабляют.
   Говорю вам это в надежде, что это поможет вам понять, почему я действую именно так, а не иначе, при полном понимании, что в моей Империи скопились огромные силы, движимые лишь одним желанием – меня уничтожить. Ты, читающий эти слова, может, уже полностью знаешь, что на самом деле произошло, но сомневаюсь, что ты понимаешь это.

Украденные дневники

   Церемония Представления, которой бунтовщики начинали свои собрания, тянулась для Сионы с бесконечной унылостью. Она сидела в переднем ряду и глядела на всех, кроме Топри, руководящего церемонией всего лишь в нескольких шагах от нее. Этим помещением в служебных подземельях под Онном они никогда не пользовались, но оно было точно таким же одинаково стандартным, как и другие места их собраний.
   «Комната собраний мятежников – класс Б», – подумала она.
   По замыслу, это было складское помещение. Освещавшее его бесцветным белым светом глоуглобы нельзя было ни погасить, не перевести в другую тональность, размеры – приблизительно тридцать шагов в длину и чуть меньше в ширину. Войти можно только через лабиринт сходных помещений, одно из которых весьма кстати было до предела заполнено жесткими складными стульями, предназначенными для спальных комнат обслуживающего персонала. Девятнадцать мятежников, соратников Сионы, занимали теперь эти стулья вокруг нее, стояли и пустые стулья для запаздывавших, но все еще способных подойти на собрание.
   Время было назначено между полуночью и утренними сменами, чтобы замаскировать передвижение излишних людей в лабиринте служебных помещений. Большинство мятежников для маскировки надели костюмы энергетиков – тонкие серые брюки и куртки одноразового пользования. А некоторые, включая Сиону, были облачены в зеленые костюмы технических контролеров.
   Голос Топри звучал в помещении с настойчивой монотонностью. Он ни разу не приквакнул за все время, пока вел церемонию. Сионе, по правде говоря, даже пришлось признать, что он неплохо с этим справляется, особенно при посвящении новобранцев. Хотя, после бесстрастного заявления Найлы, что она не доверяла этому человеку, Сиона стала глядеть на Топри другими глазами. Найла могла говорить с такой острой, срывающей маски наивностью. А после того столкновения Сиона узнала о Топри и кое-что другое.