Страница:
– Возможно. Однако же он явно не считает, что все обстоит настолько просто.
– Я не нахожу эту теорию занятной.
– Видишь ли, ты еще не слышал всего.
– Что еще?
– О, да. Он говорит, что полностью мужская армия имеет сильную тенденцию обращаться к гомосексуальной активности.
Айдахо бросил через стол встревоженный взгляд на Монео.
– Я никогда…
– Разумеется, нет. Он говорит о сублимации, об энергии, которая в поисках выхода устремляется не туда, и всем остальном подобном.
– О чем, остальном? – Айдахо ощетинился от гнева на то, что он воспринимал как покушение на свое мужское «я».
– О присущем незрелой юности – ну, например, мальчики вместе, шутки, связанные с умышленным причинением боли, верность только своим собратьям по стае… вещи такого рода.
– А твое мнение об этом? – холодно спросил Айдахо.
– Я напоминаю себе… – отвернувшись, Монео заговорил, глядя на пейзаж, – о том, в истинности чего я уверен. Он ведь является каждым солдатом в истории человечества. Он предложил провести передо мной ряд примеров – знаменитые воины, которые так и остались заторможенными в юношеской незрелости. Я отклонил это предложение. Я внимательно читал историю и сам распознал эту характеристику.
Монео повернулся и поглядел прямо в глаза Айдахо.
– Подумай об этом, командующий.
Айдахо гордился честностью перед самим собой, и слова Монео больно его задели. Культы юности, незрелости, сохраняющиеся в армии? Есть в этом что-то от истины. Имеются примеры из его собственного опыта…
Монео кивнул:
– Гомосексуалист – потенциальный или, иначе, ставший таковым под воздействием причин, которые можно назвать чисто психологическими – склонен к ищущему боль поведению – либо ищет боль для себя, либо причиняет боль другим. Владыка Лито говорит, что корни этому – в испытующих поведенческих реакциях доисторической стаи.
– Ты ему веришь?
– Да, верю.
Айдахо подцепил кусочек дыни – дыня утратила для него свой сладкий вкус. Он проглотил взятый кусочек и положил ложку.
– Я должен буду подумать об этом, – сказал Айдахо.
– Разумеется.
– Ты не ешь, – сказал Айдахо.
– Я встал до зари, тогда и поел, – Монео указал на свою тарелку. – Женщины постоянно стараются соблазнить меня.
– Им когда-нибудь это удается?
– Иногда.
– Ты прав, я нахожу эту теорию занятной. Есть в ней еще что-нибудь существенное?
– О да! Он говорит, что, когда рвутся путы гомосексуального, мужская армия по сути своей становиться насильником. Насилие часто связано с убийством; отсюда – это поведение не способствует выживанию.
Айдахо угрюмо нахмурился.
Сухая улыбка скользнула по губам Монео.
– Владыка Лито говорит, только дисциплина и моральные ограничения Атридесов предотвращали в ваши времена некоторые из худших конфликтов.
У Айдахо вырвался глубокий вздох. Монео откинулся на стуле, припоминая сказанное однажды Богом Императором: «Неважно, как часто мы просим сказать нам всю правду, самопознание часто является неприятным. Мы не испытываем добрых чувств к Видящим Правду.»
– Эти чертовы Атридесы! – сказал Айдахо.
– Я – Атридес, – сказал Монео.
– Что? – Айдахо был потрясен.
– Его программа выведения, – пояснил Монео. – Уверен, на Тлейлаксе тебе об этом упоминали. Я – прямой потомок от связи его сестры и Харк ал-Ады.
Айдахо наклонился к нему.
– Тогда скажи мне, Атридес, как это женщины – лучшие солдаты, чем мужчины?
– Для них легче процесс созревания.
Айдахо растерянно покачал головой.
– В силу их органики, они непреодолимо движутся от незрелости к зрелости, – сказал Монео. – Как говорит Владыка Лито: «Если девять месяцев носишь в своем чреве ребенка, это меняет тебя.»
Айдахо откинулся назад.
– Что он об этом знает?
Монео просто пристально глядел на Айдахо до тех пор, пока тот не припомнил, какое множество людей обитает в Лито – и мужчин, и женщин. Осознание этого пронзило Айдахо. Монео, увидев это, припомнил замечание Бога Императора: «Твои слова запечатлевают на нем желательный для тебя вид.»
Поскольку молчание все тянулось, Монео прокашлялся. Вскоре он сказал:
– Надо сказать, безмерность жизней-памятей Владыки Лито останавливала и мой язык.
– Честен ли он с нами? – спросил Айдахо.
– Я верю ему.
– Но он совершает столько… Я имею в виду взять хотя бы его программу выведения. Как долго она продолжается?
– С самого начала. С того дня, когда он отобрал ее у Бене Джессерит.
– Чего он хочет добиться?
– Мне самому хотелось бы знать.
– Но ты…
– Атридес и его правая рука, да.
– Ты не убедил меня, что женская армия это – лучше всего.
– Женщины продолжают род человеческий.
Гнев и раздражение Айдахо нашли, наконец, конкретную цель.
– Значит то, чем я занимался с ними в первую ночь – ради программы выведения?
– Вероятно. Рыбословши не предпринимают предосторожностей против беременности.
– Черт его побери! Я не какой-нибудь зверь, которого он может переводить из стойла в стойло, как…
– Как племенного жеребца?
– Да!
– Но Владыка Лито отказывается следовать тлейлаксанской модели генной хирургии и искусственного осеменения.
– Да что тлейлаксанцы могут иметь…
– Они – объективный урок, даже мне это видно. Их Лицевые Танцоры – это мулы, которые ближе к организму – колонии, чем к человеку.
– Те, другие… мои я… кто-нибудь из них были его племенными жеребцами?
– Некоторые, да. У тебя есть потомки.
– Кто?
– Хотя бы, я.
Айдахо поглядел в глаза Монео, заблудившись внезапно в этом клубке родственных связей. Айдахо находил невозможным для себя понять все эти родственные связи. Монео явно был старше, чем… но я являюсь… кто же из них действительно старше? Кто из них предок и кто потомок?
– Я порой сам в этом запутываюсь, – сказал Монео. – Если это тебе поможет, то Владыка Лито заверяет меня, что ты не являешься моим предком в обычном смысле. Однако, ты отлично можешь стать отцом некоторых из моих потомков.
Айдахо потряс головой их стороны в сторону.
– Порой мне кажется, что только Бог Император способен понять все эти вещи, – сказал Монео.
– Это другое, – сказал Айдахо. – Занятие Бога.
– Владыка Лито говорит, что он сотворил святое непотребство.
Это был тот ответ, на который Айдахо не рассчитывал. «А на что я рассчитывал? На то, что он будет защищать Владыку Лито».
– Святое непотребство, – повторил Монео. Было какое-то странное и торжествующее злорадство в том, как он произнес эти слова.
Айдахо устремил на Монео испытующий взгляд. «Он ненавидит своего Бога Императора! Нет… он боится его. Но разве мы не всегда ненавидим то, чего боимся?»
– Почему ты веришь в него? – требовательно вопросил Айдахо. – Ты спрашиваешь меня, солидарен ли я с народной религией? – Нет, веришь ли в него ты?
– Думаю, да.
– Почему? Почему ты думаешь, что да?
– Потому, что он говорит, что не желает сотворения новых Лицевых Танцоров. Он настаивает на том, что его стадо человечье, и при выведении улучшенной породы должно спариваться и продлевать род по тем же законам, что были всегда.
– Какого дьявола он должен с этим связываться?
– Теперь ты спросил меня, во что верит он. Я думаю, он верит в случай. Я думаю, это и есть его Бог.
– Это суеверие!
– Принимая во внимание обстоятельства дел в Империи, весьма смелое суеверие.
Айдахо обдал Монео огнем угрюмого взгляда.
– Вы, чертовы Атридесы, – пробормотал Айдахо, – вы на что угодно отважитесь!
Монео заметил, что в голосе Айдахо прозвучала неприязнь, смешанная с восхищением.
«Данканы всегда начинают подобным образом.»
15
– Ребенком она наблюдала за мной, помнишь? Сиона наблюдала за мной, когда воображала, будто я этого не замечаю, как ястреб пустыни, кружащий над своей добычей. Ты сам это заметил.
Говоря это, Лито на четверть перекрутился всем телом на тележке, и его утопленное в серой рясе лицо оказалось совсем близко от лица Монео, семенившего рядом с тележкой.
Едва занималась заря над пустынной дорогой, ведущей по высокому искусственному гребню от Твердыни Сарьера к Фестивальному Городу. Дорога из пустыни была прямой, как лазерный луч, пока не достигала места, где она широко поворачивала и погружалась в идущие уступами каньоны, перед тем, как пересечь реку Айдахо. Воздух был пронизан плотными туманами, ползущими от реки, с отдаленным рокотом катившей свои волны, но Лито приподнял прозрачный колпак, прикрывавший перед его тележки. От влаги его Я-Червь пробирало неприятным мучительным колотьем, но для ноздрей его Я-человека был привлекательным сладостный запах пустыни, доносившийся из тумана. Он приказал кортежу остановиться.
– Почему мы останавливаемся, Владыка? – спросил Монео.
Лито не ответил. Тележка скрипнула, когда он широким изгибом приподнял свою объемистую тушу, так, что его человеческому лицу открылся вид от Заповедного Леса до моря Кайнза, поблескивавшего серебром далеко справа. Он повернулся налево, туда, где были остатки Защитной Стены, извилистые длинные тени в утреннем свете. Гребень возносился почти на две тысячи метров, чтобы перегородить Сарьер и ограничить доступ туда влаги из воздуха. Со своей великолепной обзорной точки Лито мог видеть отдаленное пятнышко – фестивальный город Онн, который был выстроен по его воле.
– Меня остановила просто прихоть, – сказал Лито.
– Не следует ли нам пересечь мост перед тем, как останавливаться на отдых? – спросил Монео.
– Я не отдыхаю.
Лито поглядел вперед. После ряда крутых поворотов, которые виделись отсюда лишь извилистой тенью, высокая дорога пересекала реку по волшебно невесомому на вид мосту, взбиралась на буферный гребень, затем спускалась вниз к городу, который на расстоянии был виден лишь скоплением мерцающих шпилей.
– У нашего Данкана подавленный вид, – сказал Лито. – Долгая у вас с ним была беседа?
– Именно так, как Ты предписывал, Владыка.
– Что ж, прошло всего четыре дня, – сказал Лито. – Им часто нужно больше времени, чтобы оправиться.
– Он был занят твоей гвардией, Владыка. Они вчера отсутствовали допоздна.
– Данканы не любят этих прогулок по открытой местности. Они не могут избавиться от мыслей, что здесь легко можно на нас напасть.
– Я знаю, Владыка.
Лито повернулся и в упор поглядел на Монео. На мажордоме был зеленый плащ, накинутый поверх его белого мундира. Он стоял рядом с открытым прозрачным колпаком – именно там, где предписывалось ему находиться по должности во время таких выходов.
– Ты очень исполнителен, Монео, – сказал Лито.
– Благодарю, Владыка.
Охрана и придворные сохраняли почтительную дистанцию, держась далеко позади тележки. Большинство их изо всех сил старались и вида не показать, будто хоть краем уха слушают разговор Лито и Монео. Но не Айдахо. Рыбословш он разместил вдоль всей дороги, направив их вперед. Теперь он стоял, глядя на тележку. На Айдахо был черный мундир с белыми разводами – дар Рыбословш, как сообщил Монео.
– Этот Данкан очень им нравится. У него слово не расходится с делом.
– А что он делает, Монео?
– Ну как же, охраняет Твою персону, Владыка.
На всех женщинах гвардии были зеленые мундиры в обтяжку и у каждой – красный атридесовский ястреб на левой груди.
– Они очень внимательно за ним наблюдают, – сказал Лито.
– Да, он учит их языку жестов. Он говорит, что это атридесовский военный язык.
– Это абсолютно верно. Интересно, почему предыдущий этого не делал?
– Владыка, если не знаешь Ты…
– Я смеюсь, Монео. Предыдущий Данкан не чувствовал угрозы для себя, пока не стало слишком поздно. Этот Данкан принял твои объяснения?
– Насколько мне докладывали, Владыка. Он хорошо начал на Твоей службе.
– Почему при нем только этот нож в ножнах на поясе?
– Женщины убедили его, что только специально подготовленные среди них могут иметь лазерные пистолеты.
– Твои опасения беспочвенны, Монео. Скажи этим женщинам, что слишком рано для нас начинать страшиться нынешнего Данкана.
– Как приказывает мой Государь.
Для Лито было ясно, что этому новому командующему гвардией не нравится присутствие придворных. Он держался как можно дальше от них. Большинство из придворных, как ему сообщили, были гражданскими чиновниками. Они разрядились в пух и прах ради этого дня, когда они могли пройтись напоказ во всей полноте своей власти и в присутствии Бога Императора. Лито понимал, насколько дурацкими должны эти придворные казаться Айдахо. Но Лито мог припомнить и моды намного глупее нынешних.
– Ты познакомил его с Сионой? – спросил Лито. При упоминании о Сионе брови Монео сдвинулись в угрюмой гримасе.
– Успокойся, – сказал Лито. – Я нежно ее любил, даже когда она шпионила за мной.
– Я ощущаю в ней опасность, владыка. Мне кажется порой, что она видит мои самые секретные мысли.
– Мудрое дитя знает своего отца.
– Я не шучу, Владыка.
– Да, я это вижу. Не замечаешь, Данкан все больше нервничает? – Они обшарили всю дорогу почти до самого моста, – сказал Монео.
– Что они нашли?
– То же самое, что и я, – нескольких Музейных Свободных.
– Еще одна петиция?
– Не гневайся, Владыка.
Лито опять воззрился вперед. Эти обязательные выходы на открытый воздух, долгое торжественное шествие, со всеми ритуальными требованиями ради ублажения Рыбословш, все это тревожило Лито. А теперь, к тому же, еще одна петиция!
Айдахо прошел вперед и остановился вплотную позади Монео. Было ощущение угрозы в движениях Айдахо. «Нет-нет, не так скоро», подумал Лито.
– Почему мы остановились, государь? – спросил Айдахо.
– Я часто здесь останавливаюсь, – ответил Лито.
Это было правдой. Он повернулся и поглядел за волшебный мост. Дорога, извиваясь, шла вниз, с вершин каньона в Заповедный Лес, а оттуда через поля за рекой. Лито часто останавливался здесь, чтобы понаблюдать восход солнца. Хотя, было что-то в этом утре, в этом солнце, встающем над знакомой перспективой… что-то тревожащее старые воспоминания.
Поля королевских плантаций простирались вперед за лес, и когда над дальним изгибом земли показалось солнце, оно осветило литое золото и рябь зерновых на полях. Зерно напомнило Лито о песке, о дюнах, некогда вольготно растекавшихся во все стороны по этой самой земле.
И они растекутся здесь опять.
Зерно было не совсем таким, как яркий кремниевый янтарь той пустыни, что он помнил. Лито поглядел назад, на перекрытые кручами расстояния его Сарьера, его святилища прошлого. Цвета были определенны и различны. Но, все равно, когда он еще раз поглядел на Фестивальный Город, то еще раз его многочисленные сердца ощутили боль их медленного преобразования во что-то совершенно чуждое.
«Что же есть в этом утре, будоражащее мысли о моем потерянном человеческом?» – подивился Лито.
Лито знал, что лишь он один из всего королевского шествия, смотрящего на эту привычную сцену, на поля и леса, до сих пор думает о пышно цветущем ландшафте, как об океане без воды.
– Данкан, – окликнул Лито. – Видишь вон там, по направлению к городу? Там был Танцеруфт.
– Страна ужаса? – И удивление Айдахо отразилось в быстром взгляде, который он метнул в сторону Онна, прежде чем опять резко перевести глаза на Лито.
– Она сокрыта под ковром растений больше трех тысяч лет. Из всех ныне живущих на Арракисе, только мы двое еще видели первоначальную пустыню.
Айдахо взглянул в направлении Онна.
– Где Защитная Стена? – спросил он.
– Провал Муад Диба как раз вон там, – где мы возвели город.
– А вон та линия небольших холмиков, это и было защитной Стеной? Что с ней произошло?
– Ты стоишь на ней.
Айдахо взглянул на Лито, затем опустил взгляд на дорогу, затем огляделся вокруг.
– Владыка, не двинуться ли нам дальше? – спросил Монео.
«Монео с этими часами, тикающими в его груди, как вечное напоминание о необходимости исполнять свои обязанности» – подумал Лито. – «Ему надо принять важных посетителей. И выполнить другие существенные дела. Время поджимает. И он не любил, когда Бог Император разговаривал с Данканами о прежних временах.»
Лито внезапно осознал, что он задержался здесь намного дольше обычного. Придворные и охрана замерзли после пробежки сквозь утренний воздух. Одежды некоторых были больше для красоты, чем для тепла.
«Но кто знает, может формой защиты является и выставление себя напоказ», – подумал Лито.
– Здесь были дюны, – сказал Айдахо.
– Тянувшиеся на сотни километров, – продолжил Лито.
В мыслях Монео воцарилось смятение. Он был знаком с задумчивостью Бога Императора, но в этой задумчивости сегодня был еще и оттенок печали. Может быть, недавняя смерть предыдущего Данкана. Когда Лито бывал печален, то проговаривался о важных вещах. Никогда не стоило спрашивать Бога Императора о его настроениях или капризах, но, порой, ими можно было воспользоваться.
«Сиону надо будет предостеречь», – подумал Монео. – «Если только эта маленькая дурочка меня послушается!»
Она намного больше ушла в мятеж, чем он в свое время.
Намного глубже. Лито приручил своего Монео, дал ему ощутить Золотую Тропу и обязанности, ради которых тот был выведен, но методы, которые использовались для приручения Монео, с Сионой не пройдут. При этом своем наблюдении Монео подумал о вещах, касавшихся его собственной подготовки, о которых он никогда прежде не подозревал.
– Я не вижу никаких знакомых примет местности, – говорил в это время Айдахо.
– Как раз вон там, – указал Лито. – Где лес кончается, там была дорога к расколотой скале.
Монео отключился от их голосов. «Это было зачарованнейшее восхищение Богом Императором, то, что, в конце концов, привело меня к его ногам.» Лито никогда не переставал удивлять и поражать. Никогда его не предскажешь наверняка. Монео поглядел на профиль Бога Императора. «Чем же он стал?»
Среди обязанностей Монео в начале службы было изучение тайных записей в Твердыне, исторических отчетов о преображении Лито, но симбиоз с песчаной форелью оставался тайной, которую даже собственные слова Лито не могли разрушить. Если верить имеющимся отчетам, кожа песчаной форели сделала его тело практически неуязвимым для времени и насилия. Рубчатая оболочка огромного тела поглощала даже лазерные ожоги!
«Сперва песчаная форель, затем червь – все это части великого цикла, производившего меланж.» Этот цикл таился внутри Бога Императора… дожидаясь своего времени.
– Давайте двинемся дальше, – сказал Лито.
Монео сообразил, что он что-то пропустил. Он вышел из своей задумчивости и поглядел на улыбающегося Данкана Айдахо.
– В свое время мы называли это «витанием в облаках», – сказал Лито.
– Прошу прощения, Владыка, – сказал Монео. – Я был…
– Ты витал в облаках, но ничего страшного.
«Его настроение улучшилось», – подумал Монео. – «По-моему мне нужно благодарить за это Данкана».
Лито вернулся в прежнее положение на своей тележке, закрыл над собой прозрачный колпак, оставив снаружи только лицо. Тележка заскрипела по небольшим камешкам на дороге, когда Лито запустил ее в действие.
Айдахо занял позицию возле Монео и затрусил рядом с ним.
– Под тележкой есть нечто вроде воздушных подушек, но он пользуется колесами, – сказал Айдахо. – Почему это так?
– Владыке Лито доставляет удовольствие пользоваться колесами, а не антигравитацией.
– А что приводит эту штуку в движение? Как он ей управляет?
– Ты когда-нибудь его спрашивал?
– Мне не предоставлялось такой возможности.
– Королевская тележка изготовлена икшианцами.
– Что это значит?
– Говорят, Владыка Лито приводит тележку в действие и управляет ей, просто думая особым образом.
– Разве ты не знаешь точно?
– Такие вопросы ему не нравятся.
«Даже для самых своих близких соратников Бог Император остается тайной», – подумал Монео.
– Монео! – позвал Лито.
– Лучше тебе вернуться к твоим гвардейцам, – сказал Монео, делая знак Айдахо, отойти назад.
– Я лучше пойду вместе с ними впереди, – сказал Айдахо.
– Владыка Лито этого не желает! Ступай назад.
Монео поспешил занять место рядом с Лито, вблизи его лица. Он увидел, как Айдахо отстает и сквозь придворных отходит к заднему кольцу охраны.
Лито поглядел на Монео.
– По-моему, ты хорошо с этим справился, Монео.
– Благодарю, Владыка.
– Ты знаешь, почему Айдахо хочет быть впереди?
– Разумеется, Владыка. Там и положено находиться охраняющему Тебя.
– Нынешний Данкан чует опасность.
– Я не понимаю Тебя, Владыка. Не могу понять, зачем Ты все это делаешь.
– Это верно, Монео.
16
Для Преподобной Матери Тертиус Эйлин Антеак это было кошмарное утро. Вместе со своей напарницей Маркус Клер Луйсеал и всей их свитой, она высадилась на Арракисе меньше трех часов тому назад, доставил их на планету первый же челночный корабль с хайлайнера Космического Союза, зависшего на стационарной орбите. Во-первых, они получили комнаты на самом отшибе посольского квартала Фестивального Города. Комнаты были маленькими и отнюдь не чистыми.
– Еще чуть подальше и мы бы ютились в трущобах, – сказала Луйсеал.
Во-вторых, они оказались лишенными всех средств связи. Все экраны оставались пустыми, сколько они не старались щелкать переключателями.
Антеак с резкостью обратилась к плотно сколоченной офицерше, командовавшей эскортом Рыбословш, хмурой женщине с низкими бровями и мускулами чернорабочего.
– Я желаю подать жалобу вашему командующему!
– Во время Фестиваля никакие жалобы не дозволяются, – обрезала амазонка.
Антеак грозно взглянула на офицершу – взглядом, вызывавшем заминку даже среди коллег, Преподобных Матерей, стоило ему появиться на старом и морщинистом лице Антеак.
Амазонка просто улыбнулась и сказала:
– У меня есть для вас сообщение. Я должна уведомить вас, что вы передвинуты в конец очереди на аудиенцию с Богом Императором.
Большинство делегации Бене Джессерит это услышало – и даже последняя из послушниц поняла, что это значит. На сей раз выделяемое им количество спайса останется на прежнем уровне или даже (да защитят нас Боги!) будет отнято у них.
– Мы должны были идти третьими, – сказала Антеак, ее голос был примечательно безмятежным, учитывая все обстоятельства.
– Таково распоряжение Бога Императора!
Антеак знакома была с этой интонацией у Рыбословш. Противоречить – значило рисковать, что против тебя будет применена сила.
Утро кошмаров, а теперь еще и это!
Антеак сидела на низенькой табуреточке у стены крохотной и почти пустой комнатки, примыкающей к центральному помещению их унизительных апартаментов. Рядом низенький тюфячок, такой, что разве послушнице под стать! Стены – шершавые, бледно-зеленого цвета, и лишь один состарившийся глоуглоб на всю комнату, настолько дефектный, что светить способен лишь желтым светом. В комнате имелись признаки, что раньше здесь был склад: пахло плесенью, черный пластик пола в пробоинах и царапинах.
Разглаживая подол своей черной абы, Антеак вплотную наклонилась к послушнице-посланнице, стоявшей на коленях с опущенной головой прямо перед Преподобной Матерью. Посланница была блондинкой с глазами косули. Пот страха и возбуждения выступил у нее на лице и шее. На ней была пыльная желто-коричневая роба, запятнанная по краям грязью улиц.
– Ты уверена, абсолютно уверена? – Антеак говорила мягко, чтобы успокоить бедную девушку, все еще дрожавшую под тяжести сообщенного.
– Да, Преподобная Мать, – она держала взгляд опущенным.
– Давай-ка еще раз по этому пройдемся, – сказала Антеак и подумала: «Я просто оттягиваю время. Я все слышала правильно.»
Посланница подняла взгляд на Антеак и поглядела прямо в совершенно синие глаза Преподобной Матери, как полагалось прислужницам и послушницам.
– Я не нахожу эту теорию занятной.
– Видишь ли, ты еще не слышал всего.
– Что еще?
– О, да. Он говорит, что полностью мужская армия имеет сильную тенденцию обращаться к гомосексуальной активности.
Айдахо бросил через стол встревоженный взгляд на Монео.
– Я никогда…
– Разумеется, нет. Он говорит о сублимации, об энергии, которая в поисках выхода устремляется не туда, и всем остальном подобном.
– О чем, остальном? – Айдахо ощетинился от гнева на то, что он воспринимал как покушение на свое мужское «я».
– О присущем незрелой юности – ну, например, мальчики вместе, шутки, связанные с умышленным причинением боли, верность только своим собратьям по стае… вещи такого рода.
– А твое мнение об этом? – холодно спросил Айдахо.
– Я напоминаю себе… – отвернувшись, Монео заговорил, глядя на пейзаж, – о том, в истинности чего я уверен. Он ведь является каждым солдатом в истории человечества. Он предложил провести передо мной ряд примеров – знаменитые воины, которые так и остались заторможенными в юношеской незрелости. Я отклонил это предложение. Я внимательно читал историю и сам распознал эту характеристику.
Монео повернулся и поглядел прямо в глаза Айдахо.
– Подумай об этом, командующий.
Айдахо гордился честностью перед самим собой, и слова Монео больно его задели. Культы юности, незрелости, сохраняющиеся в армии? Есть в этом что-то от истины. Имеются примеры из его собственного опыта…
Монео кивнул:
– Гомосексуалист – потенциальный или, иначе, ставший таковым под воздействием причин, которые можно назвать чисто психологическими – склонен к ищущему боль поведению – либо ищет боль для себя, либо причиняет боль другим. Владыка Лито говорит, что корни этому – в испытующих поведенческих реакциях доисторической стаи.
– Ты ему веришь?
– Да, верю.
Айдахо подцепил кусочек дыни – дыня утратила для него свой сладкий вкус. Он проглотил взятый кусочек и положил ложку.
– Я должен буду подумать об этом, – сказал Айдахо.
– Разумеется.
– Ты не ешь, – сказал Айдахо.
– Я встал до зари, тогда и поел, – Монео указал на свою тарелку. – Женщины постоянно стараются соблазнить меня.
– Им когда-нибудь это удается?
– Иногда.
– Ты прав, я нахожу эту теорию занятной. Есть в ней еще что-нибудь существенное?
– О да! Он говорит, что, когда рвутся путы гомосексуального, мужская армия по сути своей становиться насильником. Насилие часто связано с убийством; отсюда – это поведение не способствует выживанию.
Айдахо угрюмо нахмурился.
Сухая улыбка скользнула по губам Монео.
– Владыка Лито говорит, только дисциплина и моральные ограничения Атридесов предотвращали в ваши времена некоторые из худших конфликтов.
У Айдахо вырвался глубокий вздох. Монео откинулся на стуле, припоминая сказанное однажды Богом Императором: «Неважно, как часто мы просим сказать нам всю правду, самопознание часто является неприятным. Мы не испытываем добрых чувств к Видящим Правду.»
– Эти чертовы Атридесы! – сказал Айдахо.
– Я – Атридес, – сказал Монео.
– Что? – Айдахо был потрясен.
– Его программа выведения, – пояснил Монео. – Уверен, на Тлейлаксе тебе об этом упоминали. Я – прямой потомок от связи его сестры и Харк ал-Ады.
Айдахо наклонился к нему.
– Тогда скажи мне, Атридес, как это женщины – лучшие солдаты, чем мужчины?
– Для них легче процесс созревания.
Айдахо растерянно покачал головой.
– В силу их органики, они непреодолимо движутся от незрелости к зрелости, – сказал Монео. – Как говорит Владыка Лито: «Если девять месяцев носишь в своем чреве ребенка, это меняет тебя.»
Айдахо откинулся назад.
– Что он об этом знает?
Монео просто пристально глядел на Айдахо до тех пор, пока тот не припомнил, какое множество людей обитает в Лито – и мужчин, и женщин. Осознание этого пронзило Айдахо. Монео, увидев это, припомнил замечание Бога Императора: «Твои слова запечатлевают на нем желательный для тебя вид.»
Поскольку молчание все тянулось, Монео прокашлялся. Вскоре он сказал:
– Надо сказать, безмерность жизней-памятей Владыки Лито останавливала и мой язык.
– Честен ли он с нами? – спросил Айдахо.
– Я верю ему.
– Но он совершает столько… Я имею в виду взять хотя бы его программу выведения. Как долго она продолжается?
– С самого начала. С того дня, когда он отобрал ее у Бене Джессерит.
– Чего он хочет добиться?
– Мне самому хотелось бы знать.
– Но ты…
– Атридес и его правая рука, да.
– Ты не убедил меня, что женская армия это – лучше всего.
– Женщины продолжают род человеческий.
Гнев и раздражение Айдахо нашли, наконец, конкретную цель.
– Значит то, чем я занимался с ними в первую ночь – ради программы выведения?
– Вероятно. Рыбословши не предпринимают предосторожностей против беременности.
– Черт его побери! Я не какой-нибудь зверь, которого он может переводить из стойла в стойло, как…
– Как племенного жеребца?
– Да!
– Но Владыка Лито отказывается следовать тлейлаксанской модели генной хирургии и искусственного осеменения.
– Да что тлейлаксанцы могут иметь…
– Они – объективный урок, даже мне это видно. Их Лицевые Танцоры – это мулы, которые ближе к организму – колонии, чем к человеку.
– Те, другие… мои я… кто-нибудь из них были его племенными жеребцами?
– Некоторые, да. У тебя есть потомки.
– Кто?
– Хотя бы, я.
Айдахо поглядел в глаза Монео, заблудившись внезапно в этом клубке родственных связей. Айдахо находил невозможным для себя понять все эти родственные связи. Монео явно был старше, чем… но я являюсь… кто же из них действительно старше? Кто из них предок и кто потомок?
– Я порой сам в этом запутываюсь, – сказал Монео. – Если это тебе поможет, то Владыка Лито заверяет меня, что ты не являешься моим предком в обычном смысле. Однако, ты отлично можешь стать отцом некоторых из моих потомков.
Айдахо потряс головой их стороны в сторону.
– Порой мне кажется, что только Бог Император способен понять все эти вещи, – сказал Монео.
– Это другое, – сказал Айдахо. – Занятие Бога.
– Владыка Лито говорит, что он сотворил святое непотребство.
Это был тот ответ, на который Айдахо не рассчитывал. «А на что я рассчитывал? На то, что он будет защищать Владыку Лито».
– Святое непотребство, – повторил Монео. Было какое-то странное и торжествующее злорадство в том, как он произнес эти слова.
Айдахо устремил на Монео испытующий взгляд. «Он ненавидит своего Бога Императора! Нет… он боится его. Но разве мы не всегда ненавидим то, чего боимся?»
– Почему ты веришь в него? – требовательно вопросил Айдахо. – Ты спрашиваешь меня, солидарен ли я с народной религией? – Нет, веришь ли в него ты?
– Думаю, да.
– Почему? Почему ты думаешь, что да?
– Потому, что он говорит, что не желает сотворения новых Лицевых Танцоров. Он настаивает на том, что его стадо человечье, и при выведении улучшенной породы должно спариваться и продлевать род по тем же законам, что были всегда.
– Какого дьявола он должен с этим связываться?
– Теперь ты спросил меня, во что верит он. Я думаю, он верит в случай. Я думаю, это и есть его Бог.
– Это суеверие!
– Принимая во внимание обстоятельства дел в Империи, весьма смелое суеверие.
Айдахо обдал Монео огнем угрюмого взгляда.
– Вы, чертовы Атридесы, – пробормотал Айдахо, – вы на что угодно отважитесь!
Монео заметил, что в голосе Айдахо прозвучала неприязнь, смешанная с восхищением.
«Данканы всегда начинают подобным образом.»
15
Каково самое глубокое различие между нами, между вами и мной? Вы уже это знаете. Это – жизни-памяти. Мои – полностью осознанны. Ваши – воздействуют на вас с невидимой вам стороны. Некоторые называют это инстинктом или судьбой.
Жизни-памяти – это рычаги, имеющиеся в каждом из нас, воздействующие на наши мысли и наши поступки. Вы полагаете себя неуязвимыми для таких влияний? Я – Галилей. Я стою здесь и заявляю вам: «А все-таки она вертится.» То, что движет нами, прилагает свою силу так, что никогда прежде смертная сила не отваживалась ей воспрепятствовать. Я есмь, чтобы на это отважиться.
Украденные дневники
– Ребенком она наблюдала за мной, помнишь? Сиона наблюдала за мной, когда воображала, будто я этого не замечаю, как ястреб пустыни, кружащий над своей добычей. Ты сам это заметил.
Говоря это, Лито на четверть перекрутился всем телом на тележке, и его утопленное в серой рясе лицо оказалось совсем близко от лица Монео, семенившего рядом с тележкой.
Едва занималась заря над пустынной дорогой, ведущей по высокому искусственному гребню от Твердыни Сарьера к Фестивальному Городу. Дорога из пустыни была прямой, как лазерный луч, пока не достигала места, где она широко поворачивала и погружалась в идущие уступами каньоны, перед тем, как пересечь реку Айдахо. Воздух был пронизан плотными туманами, ползущими от реки, с отдаленным рокотом катившей свои волны, но Лито приподнял прозрачный колпак, прикрывавший перед его тележки. От влаги его Я-Червь пробирало неприятным мучительным колотьем, но для ноздрей его Я-человека был привлекательным сладостный запах пустыни, доносившийся из тумана. Он приказал кортежу остановиться.
– Почему мы останавливаемся, Владыка? – спросил Монео.
Лито не ответил. Тележка скрипнула, когда он широким изгибом приподнял свою объемистую тушу, так, что его человеческому лицу открылся вид от Заповедного Леса до моря Кайнза, поблескивавшего серебром далеко справа. Он повернулся налево, туда, где были остатки Защитной Стены, извилистые длинные тени в утреннем свете. Гребень возносился почти на две тысячи метров, чтобы перегородить Сарьер и ограничить доступ туда влаги из воздуха. Со своей великолепной обзорной точки Лито мог видеть отдаленное пятнышко – фестивальный город Онн, который был выстроен по его воле.
– Меня остановила просто прихоть, – сказал Лито.
– Не следует ли нам пересечь мост перед тем, как останавливаться на отдых? – спросил Монео.
– Я не отдыхаю.
Лито поглядел вперед. После ряда крутых поворотов, которые виделись отсюда лишь извилистой тенью, высокая дорога пересекала реку по волшебно невесомому на вид мосту, взбиралась на буферный гребень, затем спускалась вниз к городу, который на расстоянии был виден лишь скоплением мерцающих шпилей.
– У нашего Данкана подавленный вид, – сказал Лито. – Долгая у вас с ним была беседа?
– Именно так, как Ты предписывал, Владыка.
– Что ж, прошло всего четыре дня, – сказал Лито. – Им часто нужно больше времени, чтобы оправиться.
– Он был занят твоей гвардией, Владыка. Они вчера отсутствовали допоздна.
– Данканы не любят этих прогулок по открытой местности. Они не могут избавиться от мыслей, что здесь легко можно на нас напасть.
– Я знаю, Владыка.
Лито повернулся и в упор поглядел на Монео. На мажордоме был зеленый плащ, накинутый поверх его белого мундира. Он стоял рядом с открытым прозрачным колпаком – именно там, где предписывалось ему находиться по должности во время таких выходов.
– Ты очень исполнителен, Монео, – сказал Лито.
– Благодарю, Владыка.
Охрана и придворные сохраняли почтительную дистанцию, держась далеко позади тележки. Большинство их изо всех сил старались и вида не показать, будто хоть краем уха слушают разговор Лито и Монео. Но не Айдахо. Рыбословш он разместил вдоль всей дороги, направив их вперед. Теперь он стоял, глядя на тележку. На Айдахо был черный мундир с белыми разводами – дар Рыбословш, как сообщил Монео.
– Этот Данкан очень им нравится. У него слово не расходится с делом.
– А что он делает, Монео?
– Ну как же, охраняет Твою персону, Владыка.
На всех женщинах гвардии были зеленые мундиры в обтяжку и у каждой – красный атридесовский ястреб на левой груди.
– Они очень внимательно за ним наблюдают, – сказал Лито.
– Да, он учит их языку жестов. Он говорит, что это атридесовский военный язык.
– Это абсолютно верно. Интересно, почему предыдущий этого не делал?
– Владыка, если не знаешь Ты…
– Я смеюсь, Монео. Предыдущий Данкан не чувствовал угрозы для себя, пока не стало слишком поздно. Этот Данкан принял твои объяснения?
– Насколько мне докладывали, Владыка. Он хорошо начал на Твоей службе.
– Почему при нем только этот нож в ножнах на поясе?
– Женщины убедили его, что только специально подготовленные среди них могут иметь лазерные пистолеты.
– Твои опасения беспочвенны, Монео. Скажи этим женщинам, что слишком рано для нас начинать страшиться нынешнего Данкана.
– Как приказывает мой Государь.
Для Лито было ясно, что этому новому командующему гвардией не нравится присутствие придворных. Он держался как можно дальше от них. Большинство из придворных, как ему сообщили, были гражданскими чиновниками. Они разрядились в пух и прах ради этого дня, когда они могли пройтись напоказ во всей полноте своей власти и в присутствии Бога Императора. Лито понимал, насколько дурацкими должны эти придворные казаться Айдахо. Но Лито мог припомнить и моды намного глупее нынешних.
– Ты познакомил его с Сионой? – спросил Лито. При упоминании о Сионе брови Монео сдвинулись в угрюмой гримасе.
– Успокойся, – сказал Лито. – Я нежно ее любил, даже когда она шпионила за мной.
– Я ощущаю в ней опасность, владыка. Мне кажется порой, что она видит мои самые секретные мысли.
– Мудрое дитя знает своего отца.
– Я не шучу, Владыка.
– Да, я это вижу. Не замечаешь, Данкан все больше нервничает? – Они обшарили всю дорогу почти до самого моста, – сказал Монео.
– Что они нашли?
– То же самое, что и я, – нескольких Музейных Свободных.
– Еще одна петиция?
– Не гневайся, Владыка.
Лито опять воззрился вперед. Эти обязательные выходы на открытый воздух, долгое торжественное шествие, со всеми ритуальными требованиями ради ублажения Рыбословш, все это тревожило Лито. А теперь, к тому же, еще одна петиция!
Айдахо прошел вперед и остановился вплотную позади Монео. Было ощущение угрозы в движениях Айдахо. «Нет-нет, не так скоро», подумал Лито.
– Почему мы остановились, государь? – спросил Айдахо.
– Я часто здесь останавливаюсь, – ответил Лито.
Это было правдой. Он повернулся и поглядел за волшебный мост. Дорога, извиваясь, шла вниз, с вершин каньона в Заповедный Лес, а оттуда через поля за рекой. Лито часто останавливался здесь, чтобы понаблюдать восход солнца. Хотя, было что-то в этом утре, в этом солнце, встающем над знакомой перспективой… что-то тревожащее старые воспоминания.
Поля королевских плантаций простирались вперед за лес, и когда над дальним изгибом земли показалось солнце, оно осветило литое золото и рябь зерновых на полях. Зерно напомнило Лито о песке, о дюнах, некогда вольготно растекавшихся во все стороны по этой самой земле.
И они растекутся здесь опять.
Зерно было не совсем таким, как яркий кремниевый янтарь той пустыни, что он помнил. Лито поглядел назад, на перекрытые кручами расстояния его Сарьера, его святилища прошлого. Цвета были определенны и различны. Но, все равно, когда он еще раз поглядел на Фестивальный Город, то еще раз его многочисленные сердца ощутили боль их медленного преобразования во что-то совершенно чуждое.
«Что же есть в этом утре, будоражащее мысли о моем потерянном человеческом?» – подивился Лито.
Лито знал, что лишь он один из всего королевского шествия, смотрящего на эту привычную сцену, на поля и леса, до сих пор думает о пышно цветущем ландшафте, как об океане без воды.
– Данкан, – окликнул Лито. – Видишь вон там, по направлению к городу? Там был Танцеруфт.
– Страна ужаса? – И удивление Айдахо отразилось в быстром взгляде, который он метнул в сторону Онна, прежде чем опять резко перевести глаза на Лито.
– Она сокрыта под ковром растений больше трех тысяч лет. Из всех ныне живущих на Арракисе, только мы двое еще видели первоначальную пустыню.
Айдахо взглянул в направлении Онна.
– Где Защитная Стена? – спросил он.
– Провал Муад Диба как раз вон там, – где мы возвели город.
– А вон та линия небольших холмиков, это и было защитной Стеной? Что с ней произошло?
– Ты стоишь на ней.
Айдахо взглянул на Лито, затем опустил взгляд на дорогу, затем огляделся вокруг.
– Владыка, не двинуться ли нам дальше? – спросил Монео.
«Монео с этими часами, тикающими в его груди, как вечное напоминание о необходимости исполнять свои обязанности» – подумал Лито. – «Ему надо принять важных посетителей. И выполнить другие существенные дела. Время поджимает. И он не любил, когда Бог Император разговаривал с Данканами о прежних временах.»
Лито внезапно осознал, что он задержался здесь намного дольше обычного. Придворные и охрана замерзли после пробежки сквозь утренний воздух. Одежды некоторых были больше для красоты, чем для тепла.
«Но кто знает, может формой защиты является и выставление себя напоказ», – подумал Лито.
– Здесь были дюны, – сказал Айдахо.
– Тянувшиеся на сотни километров, – продолжил Лито.
В мыслях Монео воцарилось смятение. Он был знаком с задумчивостью Бога Императора, но в этой задумчивости сегодня был еще и оттенок печали. Может быть, недавняя смерть предыдущего Данкана. Когда Лито бывал печален, то проговаривался о важных вещах. Никогда не стоило спрашивать Бога Императора о его настроениях или капризах, но, порой, ими можно было воспользоваться.
«Сиону надо будет предостеречь», – подумал Монео. – «Если только эта маленькая дурочка меня послушается!»
Она намного больше ушла в мятеж, чем он в свое время.
Намного глубже. Лито приручил своего Монео, дал ему ощутить Золотую Тропу и обязанности, ради которых тот был выведен, но методы, которые использовались для приручения Монео, с Сионой не пройдут. При этом своем наблюдении Монео подумал о вещах, касавшихся его собственной подготовки, о которых он никогда прежде не подозревал.
– Я не вижу никаких знакомых примет местности, – говорил в это время Айдахо.
– Как раз вон там, – указал Лито. – Где лес кончается, там была дорога к расколотой скале.
Монео отключился от их голосов. «Это было зачарованнейшее восхищение Богом Императором, то, что, в конце концов, привело меня к его ногам.» Лито никогда не переставал удивлять и поражать. Никогда его не предскажешь наверняка. Монео поглядел на профиль Бога Императора. «Чем же он стал?»
Среди обязанностей Монео в начале службы было изучение тайных записей в Твердыне, исторических отчетов о преображении Лито, но симбиоз с песчаной форелью оставался тайной, которую даже собственные слова Лито не могли разрушить. Если верить имеющимся отчетам, кожа песчаной форели сделала его тело практически неуязвимым для времени и насилия. Рубчатая оболочка огромного тела поглощала даже лазерные ожоги!
«Сперва песчаная форель, затем червь – все это части великого цикла, производившего меланж.» Этот цикл таился внутри Бога Императора… дожидаясь своего времени.
– Давайте двинемся дальше, – сказал Лито.
Монео сообразил, что он что-то пропустил. Он вышел из своей задумчивости и поглядел на улыбающегося Данкана Айдахо.
– В свое время мы называли это «витанием в облаках», – сказал Лито.
– Прошу прощения, Владыка, – сказал Монео. – Я был…
– Ты витал в облаках, но ничего страшного.
«Его настроение улучшилось», – подумал Монео. – «По-моему мне нужно благодарить за это Данкана».
Лито вернулся в прежнее положение на своей тележке, закрыл над собой прозрачный колпак, оставив снаружи только лицо. Тележка заскрипела по небольшим камешкам на дороге, когда Лито запустил ее в действие.
Айдахо занял позицию возле Монео и затрусил рядом с ним.
– Под тележкой есть нечто вроде воздушных подушек, но он пользуется колесами, – сказал Айдахо. – Почему это так?
– Владыке Лито доставляет удовольствие пользоваться колесами, а не антигравитацией.
– А что приводит эту штуку в движение? Как он ей управляет?
– Ты когда-нибудь его спрашивал?
– Мне не предоставлялось такой возможности.
– Королевская тележка изготовлена икшианцами.
– Что это значит?
– Говорят, Владыка Лито приводит тележку в действие и управляет ей, просто думая особым образом.
– Разве ты не знаешь точно?
– Такие вопросы ему не нравятся.
«Даже для самых своих близких соратников Бог Император остается тайной», – подумал Монео.
– Монео! – позвал Лито.
– Лучше тебе вернуться к твоим гвардейцам, – сказал Монео, делая знак Айдахо, отойти назад.
– Я лучше пойду вместе с ними впереди, – сказал Айдахо.
– Владыка Лито этого не желает! Ступай назад.
Монео поспешил занять место рядом с Лито, вблизи его лица. Он увидел, как Айдахо отстает и сквозь придворных отходит к заднему кольцу охраны.
Лито поглядел на Монео.
– По-моему, ты хорошо с этим справился, Монео.
– Благодарю, Владыка.
– Ты знаешь, почему Айдахо хочет быть впереди?
– Разумеется, Владыка. Там и положено находиться охраняющему Тебя.
– Нынешний Данкан чует опасность.
– Я не понимаю Тебя, Владыка. Не могу понять, зачем Ты все это делаешь.
– Это верно, Монео.
16
Женское чувство сопричастности берет начало из семьи – забота о юных, собирание и приготовление пищи, совместные радости, любовь и печали. С женщин начались похоронные плачи. Религия начиналась с женской монополии, и монополия эта была отнята у женщин лишь тогда, когда ее общественная роль стала слишком доминирующей. Женщины были первыми медиками – исследователями и практиками. Никогда не было четкого равновесия между полами, потому что власть согласовывается с определенными ролями, и уж наверняка она согласовывается со знанием.
Украденные дневники
Для Преподобной Матери Тертиус Эйлин Антеак это было кошмарное утро. Вместе со своей напарницей Маркус Клер Луйсеал и всей их свитой, она высадилась на Арракисе меньше трех часов тому назад, доставил их на планету первый же челночный корабль с хайлайнера Космического Союза, зависшего на стационарной орбите. Во-первых, они получили комнаты на самом отшибе посольского квартала Фестивального Города. Комнаты были маленькими и отнюдь не чистыми.
– Еще чуть подальше и мы бы ютились в трущобах, – сказала Луйсеал.
Во-вторых, они оказались лишенными всех средств связи. Все экраны оставались пустыми, сколько они не старались щелкать переключателями.
Антеак с резкостью обратилась к плотно сколоченной офицерше, командовавшей эскортом Рыбословш, хмурой женщине с низкими бровями и мускулами чернорабочего.
– Я желаю подать жалобу вашему командующему!
– Во время Фестиваля никакие жалобы не дозволяются, – обрезала амазонка.
Антеак грозно взглянула на офицершу – взглядом, вызывавшем заминку даже среди коллег, Преподобных Матерей, стоило ему появиться на старом и морщинистом лице Антеак.
Амазонка просто улыбнулась и сказала:
– У меня есть для вас сообщение. Я должна уведомить вас, что вы передвинуты в конец очереди на аудиенцию с Богом Императором.
Большинство делегации Бене Джессерит это услышало – и даже последняя из послушниц поняла, что это значит. На сей раз выделяемое им количество спайса останется на прежнем уровне или даже (да защитят нас Боги!) будет отнято у них.
– Мы должны были идти третьими, – сказала Антеак, ее голос был примечательно безмятежным, учитывая все обстоятельства.
– Таково распоряжение Бога Императора!
Антеак знакома была с этой интонацией у Рыбословш. Противоречить – значило рисковать, что против тебя будет применена сила.
Утро кошмаров, а теперь еще и это!
Антеак сидела на низенькой табуреточке у стены крохотной и почти пустой комнатки, примыкающей к центральному помещению их унизительных апартаментов. Рядом низенький тюфячок, такой, что разве послушнице под стать! Стены – шершавые, бледно-зеленого цвета, и лишь один состарившийся глоуглоб на всю комнату, настолько дефектный, что светить способен лишь желтым светом. В комнате имелись признаки, что раньше здесь был склад: пахло плесенью, черный пластик пола в пробоинах и царапинах.
Разглаживая подол своей черной абы, Антеак вплотную наклонилась к послушнице-посланнице, стоявшей на коленях с опущенной головой прямо перед Преподобной Матерью. Посланница была блондинкой с глазами косули. Пот страха и возбуждения выступил у нее на лице и шее. На ней была пыльная желто-коричневая роба, запятнанная по краям грязью улиц.
– Ты уверена, абсолютно уверена? – Антеак говорила мягко, чтобы успокоить бедную девушку, все еще дрожавшую под тяжести сообщенного.
– Да, Преподобная Мать, – она держала взгляд опущенным.
– Давай-ка еще раз по этому пройдемся, – сказала Антеак и подумала: «Я просто оттягиваю время. Я все слышала правильно.»
Посланница подняла взгляд на Антеак и поглядела прямо в совершенно синие глаза Преподобной Матери, как полагалось прислужницам и послушницам.