Херберт Фрэнк. Бог – император Дюны

   – С удовольствием, Государь.
   – Даже если это будет означать утрату твоих исходных клеток и всех чанов?
   – Я не нахожу эти чаны приятным воспоминанием, государь, а эти клетки
   – это не я.
   – Владыка, чем мы Тебя оскорбили? – спросил Нунепи.
   Лито угрюмо нахмурился. Неужели этот бестолковый дурак действительно ждет, от Бога Императора открытого разговора о состоявшемся только что нападении Лицевых Танцоров?
   – До моего слуха дошло, – сказал Лито, – что ты и твой народ распускаете лживые слухи о том, что вы называете моими «отвратительными сексуальными привычками».
   Нунепи поперхнулся. Это обвинение было дерзкой ложью, совершенно неожиданной. Но Нунепи отдавал себе отчет, что, стань он это отрицать, никто ему не поверит. Так сказал Бог Император. Нападение с непредвиденной стороны. Нунепи заговорил, не отрывая взгляда от Айдахо.
   – Владыка, если мы…
   – Смотри на меня! – приказал Лито.
   Нунепи резко перевел взгляд на лицо Лито.
   – Я говорю вам только сейчас, раз и навсегда, – сказал Лито. – У меня нет вообще сексуальных привычек. Никаких.
   По лицу Нунепи заструился пот. Он глядел на Лито с неотрывной напряженностью попавшего в капкан животного. Когда Нунепи обрел, наконец, голос, тот не был больше тихим и подконтрольным инструментом дипломата, он стал дрожащим и перепуганным.
   – Владыка, я… здесь должно быть ошибка…
   – Тихо ты, тлейлаксанский наушник! – взревел Лито. – Я, метафорическое ответвление святого песчаного червя Шаи-Хулуда! Я, ваш Бог!
   – Прости нас, Владыка, – прошептал Нунепи.
   – Простить вас? – голос Лито был полон сладкой рассудительности. – Конечно, я вас прощаю. Такова доля вашего Бога. Ваше преступление прощено. Однако, ваша глупость заслуживает воздаяния.
   – Владыка, если б я мог лишь…
   – Тихо! На это десятилетие Тлейлаксу отменяются спайсовые нормы. Вы не получите ничего. Что до тебя лично, то мои Рыбословши сейчас отведут тебя на площадь.
   Две дюжие стражницы подошли и схватили Нунепи за руки. Затем они поглядели на Лито в ожидании его указаний.
   – На площади сдерите с него одежду. Он должен быть публично выпорот, пятьдесят ударов кнутом, – распорядился Лито.
   Нунепи рвался, пытаясь освободиться из державших его крепких рук, на лице его отражался ужас, смешанный с яростью.
   – Владыка, напоминаю Тебе, что я посол…
   – Ты обычный преступник, – с тобой и следует поступать, как с преступником, – Лито кивнул стражницам, и те поволокли Нунепи прочь.
   – Я бы хотел, чтобы они тебя убили! – в ярости заорал Нунепи.
   – Я бы хотел…
   – Кто? – окликнул его Лито. – Кто, ты бы хотел, чтоб меня убил? Разве ты не знаешь, что меня нельзя убить?
   Стражи выволокли Нунепи из помещения, а тот все продолжал бушевать:
   – Я не виновен! Я не виновен! – его протесты смолкли вдали. Айдахо близко наклонился к Лито.
   – Да, Данкан? – спросил Лито.
   – Государь, в результате этого все послы будут в страхе.
   – Да. Я дам им урок ответственности.
   – Государь?
   – Точно так же, как в армии, соучастие в заговоре освобождает людей от чувства личной ответственности.
   – Но это вызовет волнение, Государь. Лучше мне выставить дополнительную охрану.
   – Ни одного дополнительного охранника!
   – Но ты навлекаешь…
   – Я навлекаю немножко военной чепухи.
   – Это именно то, что я…
   – Данкан, я учитель. Запомни это. Через повторение, я добиваюсь усвоения урока.
   – Какого урока?
   – Полностью самоубийственной природы военной дурости.
   – Государь, я не…
   – Данкан, посмотри на этого безмозглого Нунепи. В нем сама суть этого урока.
   – Да простит мою тупость, Государь, но я не понимаю того, что Ты сказал о военной…
   – Военные убеждены, будто, рискуя жизнью, они тем самым покупают право чинить любое насилие над врагом, какое им заблагорассудится. У них менталитет захватчиков. Нунепи не считает себя ответственным за что угодно, сделанное против чужих.
   Айдахо посмотрел на вход в палату, через который стражницы выволокли Нунепи.
   – Он попытался и проиграл, Владыка.
   – Но он отсек от себя узы прошлого и возражает против того, чтобы уплатить свою цену.
   – Для своего народа – он патриот.
   – А каким он видит самого себя, Данкан? Инструментом истории.
   Айдахо понизил голос и еще ближе наклонился к Лито.
   – В чем же Ты другой, государь?
   Лито хихикнул.
   – Ах, Данкан, как же мне нравится твоя проницательность. Ты заметил, что я – совершенно чужой. Не гадаешь ли ты, возможно ли мне оказаться среди проигравших?
   – Эта мысль приходила мне на ум.
   – Даже проигравшие могут задрапироваться в гордую мантию «прошлого», мой старый друг.
   – И ты с Нунепи в этом одинаковы?
   – Воинствующие миссионерские религии могут разделять эту иллюзию «гордого прошлого», но не многие понимают главную опасность для человечества, а именно – ложное чувство свободы от ответственности за свои собственные действия.
   – Это странные слова, Владыка. Как мне следует их понимать?
   – Их смысл в том, что в них сказано. Разве ты не способен слушать?
   – У меня есть уши, Владыка!
   – Да, правда? Мне их не видно.
   – Вот, государь. Вот и вот! – Айдахо указал на свои уши,
   – Но они не слышат. А значит у тебя нет таких ушей, чтобы слышать.
   – Ты шутишь надо мной, Государь?
   – Имеющий уши, да услышит, верно? То, что существует, не может быть превращено само в себя, поскольку это уже существует. Быть – значит быть.
   – Твои странные слова…
   – Всего лишь слова. Я их произнес. Они улетели. Никто их не слышал, следовательно они не существуют. Раз они больше не существуют, то, может быть, их можно сделать существующими и тогда, может быть, их кто-нибудь да расслышит.
   – Почему ты поднимаешь меня на смех, Государь?
   – Я не поднимаю тебя ни на что, кроме слов. Я делаю это без страха оскорбить тебя, потому что я уже усвоил, что у тебя нет ушей.
   – Я не понимаю тебя, Государь.
   – С этого начинаются знания: с открытия, что есть что-то, чего мы не понимаем.
   До того, как Айдахо успел ответить, Лито подал знак рукой стоявшей рядом стражнице, та махнула стоящим перед кристаллиновой контрольной панелью на стене позади помоста Бога Императора. В центре палаты возникло трехмерное изображение наказания Нунепи.
   Айдахо сошел с помоста на пол палаты и с близкого расстояния воззрился на эту сцену. Она транслировалась с небольшого возвышения, смотрящего на площадь; доносился шум огромной толпы, сбежавшейся при первых признаках суматохи поглазеть на зрелище.
   Ноги Нунепи были широко раздвинуты. Его привязали к двум ножкам треноги, руки связаны над головой почти у самой оси треноги. Одежду, изодранную в клочья, сорвали с него и бросили рядом. Здоровенная Рыбословша в маске стояла рядом с ним, держа импровизированный хлыст, сделанный из каната эллака, тонкие проволочки которого были растрепаны на конце. Айдахо показалось, что он узнает в этой женщине в маске встречавшего его Друга.
   По сигналу офицера гвардии Рыбословша в маске шагнула вперед и свистящая дуга хлыста опустилась на обнаженную спину Нунепи.
   Айдахо болезненно содрогнулся. По всей толпе прошел шумный судорожный вздох.
   Там, где стегнул хлыст, вздулся рубец, но Нунепи не издал ни звука.
   И опять опустился хлыст. При этом втором ударе выступила кровь.
   И опять хлыст стегнул по спине Нунепи. Крови стало еще больше.
   Лито слегка пригорюнился. «Найла слишком усердна», – подумал он. – «Она убьет его, а это создаст проблемы.»
   – Данкан! – позвал Лито.
   Айдахо, зачарованно наблюдавший за проекцией, повернулся к Лито как раз тогда, когда толпа издала дружный крик при особенно кровавом ударе.
   – Пошли кого-нибудь остановить порку после двадцати ударов, приказал Лито. – Пусть провозгласят, что Бог Император по своему великодушию ограничивает наказание.
   Айдахо поднял руку, отдавая приказ одной из стражниц, та кивнула и бегом покинула палату.
   – Подойди сюда, Данкан, – сказал Лито.
   Айдахо опять подошел к Лито – сохраняя уязвленный вид. Он продолжал считать, что Лито насмехался над ним.
   – Что я ни делаю – это ради преподания урока, – сказал Лито.
   Айдахо жестко заставил себя не смотреть на сцену наказания Нунепи. Что это за звук, не Нунепи ли застонал? Крики толпы терзали слух Айдахо. Он посмотрел прямо в глаза Лито.
   – У тебя на уме вопрос, – сказал Лито.
   – Много вопросов, Владыка.
   – Говори.
   – Каков урок в наказании этого дурака? Что мы скажем, когда нас об этом спросят?
   – Мы скажем, что никому не дозволено богохульствовать против Бога Императора.
   – Кровавый урок, государь.
   – Не такой кровавый, как некоторые из преподнесенных мной, раньше.
   Айдахо в явном унынии покачал головой.
   – Ничего хорошего из этого не выйдет!
   – Именно!

23

   Сафари сквозь жизни-памяти моих предков многому меня научили. Образцы – ах, слагающиеся в системы образцы! Слепые приверженцы либерализма – вот те, кого я больше всего страшусь. Я не доверяю крайностям. Поскоблите консерватора – и вы найдете того, кто прошлое предпочитает будущему.
   Поскоблите либерала – и вы найдете скрытого аристократа.
   Либеральные правительства всегда развиваются в аристократические. Бюрократизм разоблачает истинные намерения тех, кто создает такое правительство. С самого начала, МАЛЕНЬКИЕ ЛЮДИ, создавшие такое правительство, пообещавшее поровну распределить между всеми социальное бремя, вдруг обнаруживали себя в руках бюрократической аристократии. Разумеется, все бюрократии следуют по этому образцу, но сколько же лицемерия в том, что такой образец скрывается даже под знаменем объединения и равенства! Ну что ж, если образцы меня чему-нибудь и научили – так это тому, что они повторяются. Беря в целом, мой гнет не хуже любого другого, и, по крайней мере, я преподношу новый урок.

Украденные дневники

   День аудиенций подходил к концу и уже давно наступила темнота, когда Лито смог принять делегацию Бене Джессерит. Монео подготовил Преподобных Матерей к этой отсрочке, повторив заверения Бога Императора.
   Докладывая об этом Императору, Монео сказал:
   – Они ожидают богатого вознаграждения.
   – Посмотрим, – сказал Лито. – Мы посмотрим. Теперь скажи мне, чего от тебя добивался Данкан, когда ты вошел.
   – Он пожелал узнать, порол ли ты до этого кого-нибудь.
   – И что ты ответил?
   – Что об этом нет никаких сведений, и что лично я никогда не был свидетелем подобного наказания.
   – И что он проговорил в ответ?
   – Что это не по-атридесовски.
   – Он считает меня безумцем?
   – Он так не сказал.
   – Что-то еще произошло при вашей встрече. Что еще тревожит нашего нового Данкана?
   – Он встретился с икшианским послом, Владыка. Он находит Хви Нори привлекательной. Он осведомлялся о…
   – Это нужно предотвратить! Тебе доверяю я это дело – разделить Данкана и Хви такими барьерами, чтобы между ними никак не могло возникнуть любовной связи.
   – Как прикажешь, Владыка.
   – Разумеется приказываю! Ступай теперь и приготовься к нашей встрече с этими Бене Джессеритками. Я приму их в поддельном Сьетче.
   – Владыка, заложен ли глубокий смысл в Вашем выборе такого места аудиенции?
   – Прихоть. Когда будешь уходить отсюда, скажи Данкану, что он может взять отряд гвардейцев и прочесать город, нет ли где волнений.
   Дожидаясь в Поддельном Сьетче делегацию Бене Джессерит, Лито припомнил этот разговор и при воспоминании о нем немного развеселился. Он легко вообразил, что происходит, едва люди завидят обеспокоенного Айдахо во главе отряда Рыбословш совершающего обход города.
   «Мгновенное затишье – в точности, как лягушки смолкают при появлении хищника».
   Теперь, в Поддельном Сьетче, Лито с удовольствием подумал, что выбор он сделал правильный. Здание на окраине Онна, свободной формы, состоящее из неправильных куполов, поддельный Сьетч составлял почти километр в диаметре. Он был первым обиталищем Музейных Свободных, а теперь являлся их школой; его коридоры и палаты патрулировали бдительные Рыбословши.
   Зал приемов, в котором ожидал Лито, – овал приблизительно в две сотни метров в наибольшую длину, – был освещен гигантскими глоуглобами, одиноко блуждавшими приблизительно в тридцати метрах над полом, светясь сине-зеленым свечением. Свет приглушал охру и коричневый цвет поддельного камня, из которого было сооружено все здание. Лито ожидал на низком выступе в одном из концов помещения, глядя через полукруглое окно, которое было длиннее его тела. Это окно высотой в четыре этажа открывало вид, на остатки древней Защитной Стены, сохраненной ради пещеры в ней, где войска Атридесов некогда были перебиты напавшими Харконненами.
   Морозный свет первой луны серебрил очертания круч. На склонах пестрели огоньки – костры Свободных, не заботившихся в эти дни скрывать свое присутствие. Огоньки помигивали Лито, когда перед ними проходили люди, на миг их закрывая – Музейные Свободные, пользующиеся правом обитать в священных местах.
   «Музейные Свободные!» – подумал Лито.
   У них такие ограниченные мысли и такие замкнутые горизонты.
   «Но с чего бы мне возражать? Они такие, какими я их создал.» И тут Лито услышал делегацию Бене Джессерит. Они приближались под напевный речитатив – тяжелый звук, переполненный растянутыми гласными.
   Первым вошел Монео, рядом гвардейцы, занявшие позиции у выступа, на котором восседал Лито. Монео встал перед выступом, как раз перед лицом Лито, поглядел на него, затем повернулся к открытому залу.
   Женщины вошли по двое в ряд, их было десять, и вели их две Преподобные Матери в традиционных черных облачениях.
   – Слева идет Антеак, Луйсеал справа, – сказал Монео.
   Имена напомнили Лито взволнованные и недоверчивые слова Монео, сказанные им прежде о Преподобных Матерях. Монео не любил колдуний.
   – Обе они – Видящие Правду, – вот, что сказал тогда Монео. Антеак намного старше Луйсеал, но последняя слывет лучшей Видящей Правду, которая когда-либо была у Бене Джессерит. Можете заметить, – у Антеак имеется шрам на лбу, происхождение которого мы не смогли установить. У Луйсеал рыжие волосы, и она представляется замечательно молодой для женщины, имеющей такую репутацию.
   Следя за приближением Преподобных Матерей вместе с их свитой, Лито ощутил, как нахлынули на него его жизни-памяти. Женщины шли в капюшонах, закрывавших их лица. Прислужницы и послушницы шли на почтительном расстоянии сзади… все это было так, как и положено. Некоторые образцы не меняются. Эти женщины могли бы войти в настоящий Сьетч с настоящими Свободными, чтобы приветствовать их.
   «Их головы знают то, что отрицают их тела», – подумал Лито.
   Сверхзорким зрением Лито различил раболепную настороженность в их глазах, но поступь их была как у людей, уверенных в своей религиозной силе.
   Лито порадовала мысль, что Бене Джессерит обладает лишь теми силами, которые он им дозволяет. Причины такого благоволения к ним были ясны. Из всех людей его Империи, Преподобные Матери больше всего на него похожи – правда их множественное «я» ограничено лишь женскими жизнями-памятями и побочными женскими личностями их ритуалов – и все равно, каждая из них существовала как некая объединенная толпа.
   Преподобные Матери остановились в предписанных десяти шагах от выступа Лито. Свита растянулась в обе стороны.
   Лито любил развлекаться, приветствуя такие делегации голосом своей бабушки Джессики. Бенеджессеритки этого даже ожидали, и он их не разочаровал.
   – Добро пожаловать, Сестры, – голос его был мягким контральто, в котором проступали явно контролируемые женственные тона Джессики, лишь слабый намек на насмешку – голос, записанный и часто изучаемый на Доме Соборов.
   Едва начав говорить, Лито ощутил угрозу. Преподобные Матери никогда не бывали довольны, когда он приветствовал их подобным образом, но в нынешней их реакции был какой-то еще иной подтекст. Монео тоже это ощутил. Он поднял палец, и охрана пододвинулась поближе к Лито.
   Первой заговорила Антеак:
   – Владыка, мы наблюдали это зрелище на площади сегодня утром. Что Ты выигрываешь подобными выходками?
   «Значит, вот какой тон мы хотим задать», – подумал Лито.
   И своим собственным голосом ответил:
   – Вы на время попали ко мне в милость. Вы хотите это изменить? – Владыка, – ответила Антеак, – мы были шокированы тем, что Ты можешь таким образом наказать посла. Мы не понимаем, что Ты этим выигрываешь.
   – Я не выигрываю, я унижаюсь.
   Заговорила Луйсеал:
   – Это может только усилить мысли о Твоем гнете.
   – Просто любопытно, почему столь немногие когда-либо относились к Бене Джессерит как к угнетателям? – спросил Лито.
   Антеак сказала своей спутнице:
   – Если Богу Императору будет угодно нам это объяснить, он так и сделает. Давай перейдем к целям нашего посольства.
   Лито улыбнулся.
   – Вы можете подойти поближе. Оставьте вашу свиту и приблизьтесь.
   Монео отошел на два шага вправо, когда Преподобные Матери приблизились характерными неслышными скользящими шагами на три шага к выступу.
   – Они двигаются так, словно у них и ног нет! – однажды пожаловался Монео.
   Лито заметил, как внимательно Монео наблюдает за двумя женщинами. В них была угроза, но Монео не осмелился возражать против их приближения. Так приказал Бог Император – значит, так тому и быть.
   Лито перевел взгляд на свиту, ожидавшую там, где вначале остановилась делегация Бене Джессерит. На послушницах были черные накидки без капюшонов. Лито увидел на них крохотные приметы запретных ритуалов – амулет, небольшой талисманчик, красочный уголок цветного платка, пристроенный так, чтобы как можно больше высовывалось наружу. Он знал, что Преподобные Матери вынуждены дозволять это, потому что не могут больше делиться спайсом так же вольготно, как прежде.
   «Подмена ритуалов».
   За последние десять лет произошли значительные перемены. Орден стал мыслить категориями скупости и прижимистости, чего прежде за ним не водилось.
   «Они выходят на свет», – сказал себе Лито. – «Старые, старые тайны все так же здесь.»
   Все эти тысячелетия древние модели покоились в памяти Бене Джессерит, пребывая там в спячке.
   «Теперь они вырываются наружу. Я должен предостеречь моих Рыбословш.»
   Он перенес внимание на Преподобных Матерей.
   – У вас есть вопросы?
   – Каково это – быть тобой? – спросила Луйсеал.
   Лито моргнул. Странная атака. Они не пробовали такой более, чем поколение. Ну что ж… почему бы и нет?
   – Порой перед моими грезами как бы встает плотина, заставляющая направляться их в странные места, – сказал он. – Если мои космические памяти – это паутина, как вы обе наверняка знаете, тогда подумайте об измерениях этой моей паутины и куда такие памяти и грезы могут вести.
   – Ты говоришь о нашем твердом знании, – сказала Антеак. – Почему бы нам, наконец, не объединить силы? У нас больше сходства, чем различий.
   – Я скорее объединюсь с этими деградирующими Великими Домами, оплакивающими потерянные богатства своего спайса!
   Антеак сохранила полную неподвижность, но Луйсеал направила палец на Лито.
   – Мы предлагаем сотрудничество!
   – А я, что, настаиваю на конфликте?
   Антеак встрепенулась, затем сказала:
   – Сказано нам, что первопричина конфликта не вырождается, единожды зародившись в одной клетке.
   – Кое-что остается непримиримым, – согласился Лито.
   – Тогда, как же наш Орден сохраняет свое сообщество? – требовательно вопросила Луйсеал.
   Голос Лито стал суровым.
   – Как вы хорошо знаете, секрет сообщества лежит в подавлении непримиримого.
   – Наше сотрудничество могло бы представлять небывалую ценность, – сказала Антеак.
   – Для вас, но не для меня.
   Антеак притворно вздохнула.
   – Тогда, Владыка, не расскажешь ли Ты нам о физических переменах в Тебе? Кто-то еще, кроме Тебя, должен знать об этом, для занесения в Хроники, – сказала Луйсеал.
   – На случай, если со мной случится что-нибудь ужасное? спросил Лито.
   – Владыка! – запротестовала Антеак. – Мы не…
   – Вы режете меня словами, в то время, как вы предпочли бы более острые инструменты, – сказал Лито. – Лицемерие меня оскорбляет.
   – Мы протестуем, Владыка, – сказала Антеак.
   – Разумеется, вы занимаетесь именно тем, что я сказал. Я вас слышу.
   Луйсеал подкралась на несколько миллиметров ближе к выступу под острым и пристальным взглядом Монео, который вслед за тем поглядел на Лито. Выражение лица Монео требовало действий, но Лито его проигнорировал, любопытствуя теперь о намерениях Луйсеал. Ощущение угрозы сосредоточилось в рыжеволосой.
   «Что она из себя представляет?» – подивился Лито. – «Может ли она в конце концов быть Лицевым Танцором?»
   Нет, ни одного из разоблачительных признаков в ней не было. Нет. Луйсеал была искусно натренирована сохранять расслабленность и спокойствие, лицо ее не дрогнуло даже слегка, испытывая наблюдательность Бога Императора.
   – Не расскажешь ли ты нам о физических переменах в Тебе, Владыка? – повторила Антеак.
   «Отвлечение!» – подумал Лито.
   – Мой мозг растет соразмерно, – сказал он. – Большая часть моего человеческого черепа растворилась. Нет жестких ограничений роста моего спинного мозга и подчиненной ему нервной системы.
   Монео метнул на Лито потрясенный взгляд. Почему Бог Император выдает такую жизненно важную информацию? Эти двое злоупотребят ею ради собственной выгоды.
   Но обе женщины были явно зачарованы этим откровением – и заколебались в осуществлении своего плана, какой бы там он у них ни был.
   – Есть ли центр у твоего мозга? – спросила Луйсеал.
   – Я и есть центр, – ответил Лито.
   – Где он, именно? – спросила Антеак, сделав неопределенный указующий жест в сторону Лито. Луйсеал скользнула на несколько миллиметров ближе к выступу.
   – Какую ценность для вас представляет мною вам сейчас открываемое? – спросил Лито.
   Обе женщины не проявили никаких эмоций, что уже было достаточно разоблачительно. По губам Лито скользнула улыбка.
   – Вы стали пленниками базара, – сказал он. – Даже Бене Джессерит заражен менталитетом сак.
   – Мы не заслуживаем такого обвинения, – сказала Антеак.
   – Нет, заслуживаете. Менталитеты сак доминируют в моей Империи. Требования наших времен лишь подчеркивают и расширяют сферу рыночного. Мы все стали торговцами.
   – Даже Ты, Владыка? – спросила Луйсеал.
   – Вы искушаете мою ярость, – сказал он. – Ты ведь в этом разбираешься, верно?
   – Владыка? – голос Луйсеал был спокоен, но она контролировала его с большим трудом.
   – Не следует доверять специалистам, – сказал Лито. Специалисты – это мастера исключений, знатоки узкого.
   – Мы надеемся стать архитекторами лучшего будущего, – сказала Антеак.
   – Лучшего, чем что? – спросил Лито.
   Луйсеал незаметно пододвинулась еще на крохотный шажок ближе к Лито.
   – Мы надеемся основать свои стандарты на Твоем суждении, Владыка, – ответила Антеак.
   – Но вы стремитесь стать архитекторами. Воздвигните ли вы еще более высокие стены? Никогда не забывайте, Сестры, что я вас знаю. Вы – умельцы накладывать шоры.
   – Жизнь продолжается, Владыка, – сказала Антеак.
   – Разумеется! Точно также, как и мироздание.
   Луйсеал приблизилась еще на чуть-чуть, не обращая внимания на неотрывный взгляд Монео.
   И тогда Лито это учуял и едва не рассмеялся вслух.
   Эссенция спайса!
   Они принесли с собой эссенцию спайса. Они, разумеется, знали старые истории о песчаных червях и эссенции спайса. Луйсеал это пронесла. Она думала об эссенции спайса, как об особом яде для песчаных червей. Это очевидно. На этом сходились и записи Бене Джессерит и Устная История. Эссенция разрушает червя, стремительно ускоряет его распад и приводит (в конечном итоге) к появлению песчаной форели, которая производит новых песчаных червей – и так далее, и так далее, и так далее…
   – Есть еще одна перемена во мне, о которой вам следует знать, – сказал Лито. – Я еще не песчаный червь, не совсем. Думайте обо мне, как о чем-то более близком к организму – колонии с чередованием сенсорных восприятий.
   Левая рука Луйсеал почти незаметно двинулась к складке в ее плаще. Монео увидел это и взглянул на Лито, спрашивая инструкций, но Лито только посмотрел в глаза Луйсеал, сумрачно горевшие под капюшоном.
   – Есть особые пристрастия в запахах, – сказал Лито.
   Рука Луйсеал дрогнула.
   – Парфюмерия и эссенции, – проговорил Лито. – Я их все помню, я помню даже культ отсутствия всякого запаха. Люди пользовались дезодорантами, обрызгивая свои подмышки и интимные промежности, чтобы замаскировать свои естественные запахи.
   Знаете ли вы об этом? Конечно же знаете!
   Взгляд Антеак устремился на Луйсеал.
   Ни одна из женщин не решалась заговорить.
   – Люди инстинктивно понимали, что их феромоны их выдают, сказал Лито.
   Женщины стояли неподвижно. Они его услышали. Из всех людей, Преподобные Матери обладали наибольшими способностями понимать его скрытые послания.
   – Вы хотели бы подорвать меня из-за богатства моей памяти, сказал Лито обвиняющим голосом.