Херберт Фрэнк. Бог – император Дюны

   Айдахо почувствовал, что с ним произошло слишком много и слишком быстро с тех пор, как тлейлаксанцы бросили его на милость Люли и Друга в той безликой комнате, похожей на тюремную камеру.
   «Слишком многое… слишком многое… Действительно ли я здесь?» – удивился он. – «Я ли это? И что это за мысли во мне?». – Он пристально поглядел на неподвижную, затемненную огромную массу тела Лито, так безмолвно лежащую на тележке внутри углубления. Само спокойствие этой массы плоти наводило на мысль о таинственной энергии, грозной энергии, возможных способов и путей высвобождения которой никому не дано предугадать.
   Айдахо слышал рассказы о битве перед икшианским посольством, но отчеты Рыбословш окружала аура чудесного пришествия и это затуманивало реальные данные.
   – Он слетел на грешников свыше и жестоко истребил.
   – Как он это сделал? – спросил Айдахо.
   – Он был разгневанным богом, – ответила докладывавшая ему.
   «Разгневанным», – подумал Айдахо. – «Было ли это из-за угрозы для Хви?» – И истории, которые он слышал! Ни в одну из них поверить невозможно. Хви, выходящая замуж за эту тушу… невозможно! Не прелестная Хви, не Хви ласковая и нежная. «Он играет в какую-то жуткую игру, испытывая нас… проверяя нас…» Не было честной реальности в этих временах, не было мира, кроме как в присутствии Хви. Все остальное было безумием.
   Вновь переведя взгляд на это безмолвно ожидающее атридесовское лицо Лито, Айдахо почувствовал, как в нем усиливается чувство неуместности. Он начал гадать, возможно ли, чтобы умственным усилием он мог бы прорваться сквозь призрачные барьеры на этом странном новом пути и вспомнил бы все жизненные опыты других гхол самого себя.
   «О чем они думали, когда входили в эту комнату? Чувствовали они когда-нибудь эту неуместность, это отторжение?
   Всего лишь небольшое дополнительное усилие.»
   Он чувствовал головокружение и ему почудилось, что он вот-вот упадет в обморок.
   – Что-то не так, Данкан? – Лито говорил самым рассудительным и мягким голосом.
   – Это нереально, – ответил Айдахо. – Я не принадлежу здешнему!
   Лито решил не понимать этого.
   – Но часовая доложила мне, что ты прибыл сюда по собственному желанию, прилетел из Твердыни и потребовал немедленной аудиенции.
   – Я имею в виду, вообще здешнему! Этому времени!
   – Но я в тебе нуждаюсь.
   – Для чего?
   – Погляди вокруг себя, Данкан. Пути, на которых Ты можешь мне помочь, столь многочисленны, что даже ты не сможешь всего выполнить.
   – Но твои женщины не дадут мне сражаться! Всякий раз, когда я хочу отправиться туда, где…
   – Ты сомневаешься в том, что ты для меня ценнее живой, чем мертвый? – Лито издал хихикающий звук, затем сказал. Воспользуйся своими мозгами, Данкан! Вот то, что я ценю.
   – И мою сперму, вот, что ты ценишь.
   – Твоя сперма принадлежит тебе и ты можешь направлять ее туда, куда пожелаешь.
   – Я не оставлю позади себя вдову и сирот, как это было с…
   – Данкан! Я же сказал, выбор за тобой.
   Айдахо вздохнул, затем проговорил:
   – Ты совершил преступление против нас, Лито, против всех гхол, которых Ты воскрешаешь, даже не спрашивая, хотим ли мы этого.
   Это было, что-то новенькое в мышлении Данканов. Лито с интересом уставился на Айдахо.
   – Какое преступление?
   – О, я слышал, как ты излагал свои глубокие мысли, – обвинил Айдахо. Он указал большим пальцем через плечо на выход из комнаты. – Ты знаешь, что там в приемной слышно все, что ты говоришь?
   – Когда я хочу быть услышанным, то слышно, – «Но только мои дневники слышат действительно все!», – Я хотел бы, однако же, понять суть своего преступления.
   – Есть такое время, Лито, время, когда ты живешь, оно обладает своей магией. Ты знаешь, что никогда больше не встретишь времени, подобного этому.
   Лито прищурился, тронутый отчаянием Айдахо. Сколько же всего будили в памяти эти слова.
   Айдахо поднял обе руки ладонями вверх на уровень груди – нищий, просящий что-то, чего, он знает наверняка, никогда не получит.
   – Потом… однажды ты просыпаешься и вспоминаешь, как умирал… и вспоминаешь аксольтный чан… и отвратительных тлейлаксанцев, разбудивших Тебя… и предполагается, что ты все начнется заново. Но так не происходит. Это не срабатывает, Лито. Вот это и есть преступление, Лито!
   – Я отнимаю магию?
   – Да!
   Айдахо уронил руки и сжал их в кулаки. Он почувствовал, что стоит здесь в полном одиночестве на пути потока, мощно падающего на мельницу, который сметет его, едва он позволит себе хоть капельку расслабиться.
   «А что о моем времени?» – подумал Лито. – «Оно ведь тоже никогда не повторится, но Данкан не способен постичь разницу.»
   – Что заставило Тебя примчаться сюда из Твердыни? – спросил Лито.
   Айдахо глубоко вдохнул, затем проговорил:
   – Это правда? Ты собираешься жениться?
   – Это верно.
   – На этой Хви Нори, икшианском после?
   – Правда.
   Айдахо стрельнул быстрым взглядом по инертному телу Лито.
   «Всегда они высматривают гениталии», – подумал Лито. – «Может быть мне и следует что-нибудь изобразить, объемистый выступ, чтобы шокировать их», – он подавил смешок, который хотел вырваться из глотки. – «Еще одна эмоция усилена. Спасибо Тебе, Хви. Спасибо вам, икшианцы.»
   Айдахо покачал головой.
   – Но ты…
   – В браке есть очень сильная составляющая, кроме секса, – ответил Лито. – Будут ли от нас дети во плоти? Нет. Но последствия нашего союза будут глубочайшими.
   – Я слышал, как ты разговаривал с Монео, – сказал Айдахо. – Я подумал, должно быть, это шутка…
   – Осторожней, Данкан!
   – Ты ее любишь?
   – Глубже, чем любой мужчина когда-либо любил женщину.
   – Ну, а как она? Она тебя…
   – Она испытывает… притягивающее сострадание, желание быть вместе со мной, отдать мне все, что может. Такова ее природа.
   Айдахо подавил отвращение.
   – Монео прав. В тлейлаксанские байки поверят.
   – Таково одно из последствий.
   – И ты все еще хочешь… скрестить меня с Сионой!
   – Ты знаешь мои желания. Выбор я оставляю Тебе.
   – Что это за женщина, Найла?
   – Ты встретил Найлу! Славно.
   – Она и Сиона ведут себя как сестры. Эта глыба! Что здесь происходит, Лито?
   – А что бы ты хотел, чтоб происходило? И какое это имеет значение?
   – Я никогда не встречал такой зверюги! Она напоминает мне о Звере Раббани. Никогда не догадаешься, что она женщина, если бы не…
   – Ты встречался с ней прежде, – сказал Лито. – Ты знаешь ее, как Друга.
   Айдахо воззрился на него в мгновенно наступившем молчании – хоронящийся зверек, учуявший ястреба.
   – Значит, ты не доверяешь, – проговорил Айдахо.
   – Доверяю? Что такое доверие?
   «Момент подходит», – подумал Лито. Ему было видно, как формируются мысли Айдахо.
   – Доверие – это то, что сопутствует присяге на верность, – сказал Айдахо.
   – Как, например, доверие между тобой и мной? – спросил Лито.
   Губы Айдахо тронула горькая улыбка.
   – Так вот, что ты делаешь с Хви Нори? Брак, присяга…
   – Хви и я, мы уже доверяем друг другу.
   – Ты доверяешь мне, Лито?
   – Если мне нельзя доверять Данкану Айдахо, значит мне нельзя доверять никому.
   – А если я не могу Тебе доверять?
   – Тогда мне Тебя жаль.
   На Айдахо это подействовало почти как физический шок. Глаза его широко раскрылись, в них засветились незаданные требовательные вопросы. Он хотел доверять. Он хотел той магии, которая никогда больше не наступит вновь.
   Айдахо заметил, что его мысли потекли теперь по причудливому пути.
   – Тем, кто в приемной, нас слышно? – спросил он.
   – Нет, – «но мои дневники слышат».
   – Монео был в ярости. Это было видно всякому. Но вышел он отсюда смиренней ягненка.
   – Монео аристократ. Он женат на долге, на ответственности. Когда ему напоминаешь об этом, его гнев угасает.
   – Вот как, значит ты его контролируешь? – спросил Айдахо.
   – Он сам себя контролирует, – проговорил Лито, припоминая, как Монео кидал на него взгляды, пока делал свои заметки – не ради того, чтобы его успокоили, но чтобы ему напомнили о его чувстве долга.
   – Нет, – проговорил Айдахо. – Он себя не контролирует. ты это делаешь.
   – Монео запер себя в прошлом. Этого я с ним не делал.
   – Но он аристократ… Атридес.
   Лито припомнил черты стареющего Монео и подумал, насколько неизбежно, что аристократ отказывается выполнить свою последнюю обязанность – отойти в сторону и раствориться в истории. Его следовало бы отодвинуть – и он бы отодвинулся. Ни один аристократ никогда не мог преодолеть требования перемен.
   Айдахо не закрыл тему.
   – А ТЫ аристократ, Лито?
   Лито улыбнулся.
   – Внутри меня умирает аристократ из аристократов, – и при этом подумал: «Привилегия становится высокомерием. Высокомерие ведет к несправедливости. А это сеет семена разрушения»
   – Может быть меня не будет на твоей свадьбе, – сказал Айдахо.
   – Я никогда не воспринимал себя, как аристократа.
   – Но ты был аристократом. ты был самым, что ни на есть аристократом меча.
   – Пол был лучше, – ответил Айдахо.
   Лито проговорил голосом Муад Диба:
   – Потому что ты меня научил!
   И вернулся к своему обычному голосу:
   – У аристократа есть тяжкая обязанность – учить, и порой, на жестоком примере. Подумал: «Гордость своим происхождением ведет к обедненности, к слабостям внутриродового скрещивания. Открывается дорога для кичливости богатством и благоустройством. Входит нувориш, приходит к власти, как это сделали Харконнены на спинах древних режимов»
   Столь неуклонны повторения подобного цикла, что, подумалось Лито, стоило бы уже кому-нибудь подразобраться, как подобная программа уходит корнями в незапамятно давние модели обеспечения выживания рода – в модели, которые человечество давно переросло, но которые еще крепко в нем сидят.
   Лито подумал, что при такой неуклонности повторения цикла пора было бы кому-нибудь разобраться в стародавней модели обеспечения выживания рода, которую человечество давно переросло, но которая все еще крепко в нем сидит.
   «Но нет, мы все еще несем в себе те ненужные сорняки, которые я должен выполоть.»
   – Есть ли где-нибудь передовая граница? – спросил Айдахо. – Есть ли где-нибудь опасная граница, куда бы я мог отправиться и никогда больше не быть частью этого?
   – Если и нет никакой границы, ты должен помочь мне сотворить ее, – сказал Лито. – Нет такого места, куда бы ты мог удалиться, чтобы нельзя было последовать за тобой и найти.
   – Значит, ты не дашь мне удалиться.
   – Удались, если хочешь. Другие ты уже пробовали это сделать. Говорю Тебе, нет границы, нет места, где спрятаться. Как раз сейчас, как это было много-много лет назад, человечество похоже на одноклеточных животных, склеенное друг с другом клеем опасности.
   – Никаких новых планет? Никаких незнакомых…
   – О, мы растем, но не делимся.
   – Потому что ты держишь нас вместе! – обвинил он.
   – Не знаю, сумеешь ли ты понять это, Данкан, но граница есть. Но, если есть любой вид границы, тогда лежащее позади Тебя не может быть важнее лежащего впереди.
   – Ты прошлое!
   – Нет, это Монео прошлое. Он скор в возведении традиционных аристократических барьеров против всех границ. ты должен понять силу этих барьеров. Они не только отгораживают планеты и землю на этих планетах, они отгораживают идеи. Они подавляют перемены.
   – Это ты подавляешь перемены!
   «Он не отступает», – подумал Лито. – «Еще одна попытка.»
   – Самая верная примета существования аристократии – барьеры, возведенные против перемен, занавесы – железные, стальные, каменные, из любого материала – но не пропускающие новое, непохожее.
   – Я знаю, что где-то должна быть граница мира, – проговорил Айдахо. – Ты ее прячешь.
   – Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей!
   «Сперва Данканы прут напролом», – подумал Лито. – «А доперев, останавливаются перед открытой дверью.»
   В точном соответствии с этим предсказанием мысли Айдахо переметнулись на новую тему.
   – На твоей помолвке действительно играли спектакль Лицевые Танцоры?
   В Лито закипел гнев – и тут же сменился исковерканной радостью: надо же, я гневаюсь, я способен испытывать чувства такой глубины. Ему хотелось заорать на Данкана… но это бы ничего не решило.
   – Лицевые Танцоры выступали, – сказал он.
   – Почему?
   – Я хочу, чтобы все разделяли мое счастье.
   Айдахо воззрился на него так, будто только что обнаружил отвратительное насекомое в своем питье, и проговорил бесцветным голосом:
   – Это самая циничная вещь, которую я когда-либо слышал от любого из Атридесов.
   – Но это сказал Атридес.
   – Ты умышленно стараешься заговорить мне зубы! Ты избегаешь моих вопросов.
   «И этот лезет на драку», – подумал Лито. Вслух же сказал:
   – Лицевые Танцоры Бене Тлейлакса – это организм-колония. Если брать по отдельности – они мулы. Таков выбор, который они сделали для себя и сами по себе.
   Лито ждал, думая: «Я должен быть терпелив. Они должны открыть это самостоятельно. Если произнесу я, они не поверят. Думай, Данкан. Думай!»
   После долгого молчания Айдахо проговорил:
   – Я дал Тебе клятву. Это важно для меня. Это и остается важным. Я не знаю, что ты делаешь или почему. Могу сказать Тебе только, мне не нравится то, что происходит. Вот Тебе! Я это сказал.
   – Поэтому ты и примчался сюда из Твердыни?
   – Да!
   – Вернешься ли ты теперь назад, в Твердыню?
   – А разве там есть другая граница?
   – Очень хорошо, Данкан! Твой гнев знает даже то, чего не понимает твой разум. Хви сегодня вечером отбывает в Твердыню. Завтра я там к ней присоединюсь.
   – Мне бы хотелось узнать ее получше, – сказал Айдахо.
   – Ты будешь ее избегать, – сказал Лито. – Это приказ. Хви не для Тебя.
   – Я всегда знал, что они были ведьмами, – проговорил Айдахо. – Твоя бабушка была одной из них.
   Он повернулся на каблуках и, не спрашивая разрешения, широкими шагами покинул палату.
   «До чего же он похож на маленького мальчика», – подумал Лито, наблюдая напряженную спину уходящего Айдахо. – «Самый старый человек в нашем мироздании и самый юный – оба в одном теле.»

35

   Пророка не отвлекают иллюзии прошлого, настоящего и будущего. Устойчивость языка обуславливает такие линеарные определенности. Пророки владеют ключом к замку языка.
   Механистический образ остается для них лишь образом. Наше мироздание немеханистично. Это лишь созерцающий домысливает линейную последовательность событий. Причина и следствие?
   Совсем не то. Пророк произносит судьбоносные слова.
   Мимолетное видение того, чему «предначертано произойти». Но пророческое мгновение высвобождает нечто бесконечных знаменательности и мощи. Мироздание претерпевает призрачное смещение. Отсюда, мудрый пророк прячет реальность за мерцающими ярлыками. А это порождает убеждение, будто язык пророков двусмыслен. Слушатель не доверяет пророческому посланию. Инстинкт подсказывает, что произнесение вслух притупляет силу слов. Наилучшие пророки только подводят к занавесу и позволяют за него заглянуть.

Украденные дневники

   Лито обратился к Монео самым холодным голосом, каким он когда-либо пользовался:
   – Нынешний Данкан мне не повинуется.
   Они были в просторной комнате, выложенной золотым камнем, на вершине южной башни Твердыни. Прошло три полных дня после возвращения Лито из Онна с Фестиваля. Открытый портал смотрел на резкий полдень Сарьера. Ветер издавал глубокий жужжащий звук, взвевая пыль и песок, заставлявшие Монео щуриться. Лито, казалось, не обращал внимания на это досадливое обстоятельство. Он смотрел на Сарьер, где воздух шевелился от жары, словно живой. Плавные изгибы дюн вдали намекали на подвижность пейзажа, заметную только его глазам.
   Монео стоял, окутанный прокисшими запахами своего страха, зная, что ветер доносит эти запахи до Лито, и тот понимает его чувства. Подготовка к свадьбе, недовольство среди Рыбословш – все было парадоксом. Это напомнило Монео кое о чем, сказанном Богом Императором в первые дни их союза.
   «Парадокс – это указатель, подсказывающий Тебе заглянуть за него. Если парадоксы Тебя раздражают, это выдает твою глубокую страсть к абсолютному. Релятивист относится к парадоксу просто как к интересной, развлекательной или пугающей, но сулящей новое знание мысли.»
   – Ты не отвечаешь, – проговорил Лито. Он перестал разглядывать Сарьер и перенес всю тяжесть своего взгляда на Монео.
   Монео мог только пожать плечами. «Насколько близок Червь?» – гадал он. Монео уже и раньше замечал, что возвращение в Твердыню из Онна иногда пробуждало Червя. Пока еще не проявлялось ни единого признака этой ужасной перемены в Боге Императоре, но Монео их чувствовал. Способен ли Червь появиться без предупреждения?
   – Ускорь приготовления к свадьбе, – сказал Лито. – Пусть она состоится как можно быстрее.
   – До того, как ты испытаешь Сиону?
   Лито мгновение помолчал, затем ответил:
   – Нет. Что ты предпримешь насчет Данкана?
   – А что бы Ты хотел, чтобы я сделал, Владыка?
   – Я велел ему не видеться с Хви, избегать ее. Я сказал ему, что это приказ.
   – Она испытывает симпатию к нему, Владыка. Ничего больше.
   – Почему она испытывает к нему симпатию?
   – Он гхола. У него нет связи с нашими временами, нет корней. – Его корни так же глубоки, как и мои!
   – Но он этого не знает, Владыка.
   – Ты что, споришь со мной, Монео?
   Монео отступил на полшага, зная, что это не спасет его в случае опасности.
   – О нет, Владыка. Просто стараюсь честно сказать тебе о том, что, по моему разумению, происходит.
   – Тогда я скажу, что происходит. Он волочится за ней.
   – Но она сама положила начало их встречам, Владыка.
   – Значит, ты об этом знал!
   – Я не знал, что Тобой это абсолютно запрещено, Владыка.
   Лито задумчивым проговорил:
   – У него есть необыкновенный подход к женщинам, Монео. Он заглядывает им прямо в души и заставляет делать все, чего хочет. С Данканами всегда так было.
   – Я не знал, что Ты запретил им всякие встречи, Владыка! – голос Монео прозвучал почти скрипуче.
   – Он опасней всех остальных, – сказал Лито. – В этом недостаток наших времен.
   – Владыка, у Тлейлакса нет еще его преемника, готового к доставке.
   – А мы нуждаемся в таком преемнике?
   – Ты сам сказал это, Владыка. Это парадокс, которого я не понимаю, но Ты так сказал.
   – Сколько времени надо, чтобы изготовить его замену?
   – По меньшей мере год, Владыка. Должен ли я навести справки о точной дате?
   – Сделай это сегодня.
   – Он может услышать об этом, Владыка. Предыдущий услышал. – Я не хочу, чтобы это произошло таким образом, Монео!
   – Я знаю, Владыка.
   – Я не осмеливаюсь заговорить об этом с Хви, – сказал Лито. Данкан не для нее. И все же я не могу ее ранить! – эти последние слова прозвучали почти стоном.
   Монео застыл в потрясенном молчании.
   – Разве ты не видишь этого? – вопросил Лито. – Монео, помоги мне.
   – Я понимаю, что с Хви совсем по-другому, – сказал Монео. – Но я не знаю, что делать.
   – Что по-другому? – резкий голос Лито как будто рассек Монео.
   – Я имею ввиду Твое отношение к ней, Владыка. Оно отличается от всего, что я когда-либо видел.
   Монео заметил первые признаки – подергивание рук Бога Императора, начинающие стекленеть глаза. «Боги! Червь приближается!» Монео ощутил полную беззащитность. Огромное тело может раздавить Монео о стену как комара. «Я должен воззвать к Человеку в нем.»
   – Владыка, – проговорил Монео, – я читал отчеты и слышал Твои собственные рассказы о свадьбе Твоей сестры, Ганимы.
   – Если бы только она сейчас была со мной, – сказал Лито.
   – Она никогда не была Твоей супругой, Владыка.
   – На что ты намекаешь? – осведомился Лито. Подергивание рук Лито превратилось в спазматический трепет.
   – Она была… я имею ввиду, Владыка, Ганима делила ложе с Харк ал-Адой.
   – Разумеется, так. И все вы, Атридесы, происходите от них!
   – Разве это не то, что ты мне рассказывал, Владыка? Возможно ли… то есть с Хви Нори… можешь ли ты делить с ней ложе?
   Руки Лито задергались так сильно, что Монео подивился, неужели их владелец этого не замечает. Еще глубже остекленели затопленные синевой глаза.
   Монео отступил еще на шаг по направлению к двери на лестницу, ведущую прочь из этого смертельно опасного места.
   – Не спрашивай меня о моих возможностях, – проговорил Лито, и голос его был кошмарно далек, исходил откуда-то из слоев его прошлого.
   – Никогда больше, Владыка, – ответил Монео. Он поклонился и сделал всего лишь один шаг к двери. – Я поговорю с Хви, Владыка… и с Данканом.
   – Сделай, что сможешь, – голос Лито доносился откуда-то из огромной глубины внутренних палат, куда только он мог входить.
   Монео потихоньку стал пятиться к двери и вышел. Он закрыл ее за собой и, прислонившись к ней спиной, весь затрясся. «Ах, на этот раз это было ближе всего.»
   А парадокс оставался. Куда он указывал? Что значили странные, болезненные решения Бога Императора? Что вызвало наружу ЧЕРВЯ, КОТОРЫЙ ЕСТЬ БОГ?
   Из зала, где находился Лито, донеслись глухие удары по камню, тяжелый грохот. Монео не решился открыть дверь и поглядеть. Он заставил себя оторваться от стены, содрогавшейся от кошмарного стука, и осторожно двигаясь, отправился вниз по ступеням, облегченно переведя дух, лишь достигнув первого этажа и часовой Рыбословши, стоявшей там.
   – Он потревожен? – спросила охранница, глядя вверх на лестницу.
   Монео кивнул. Им обоим абсолютно ясно слышался грохот.
   – Что его тревожит? – спросила охранница.
   – Он Бог, а мы смертные, – ответил Монео. Этот ответ обычно устраивал Рыбословш, но сейчас в действие вступили новые силы.
   Она поглядела прямо на него, и Монео увидел, что за мягкими чертами ее лица отчетливо проступает хорошо подготовленный убийца. Она была сравнительно молода, темно-рыжая. Больше всего бросались глаза, вздернутый носик и полные губы, но сейчас ее взгляд был тяжел и требователен. Только дурак повернулся бы спиной к такому взгляду. – Это не я его растревожил, – сказал Монео.
   – Конечно, нет, – согласилась она. Ее взгляд немного смягчился. – Мне хотелось бы знать КТО или что это сделали.
   – По-моему, ему не терпится дождаться свадьбы, – сказал Монео. – По-моему, все дело в этом.
   – Тогда поторопи день свадьбы! – сказала она.
   – Как раз этим я и собираюсь заняться, – сказал Монео. Он повернулся и заспешил через длинный зал в занимаемые им помещения Твердыни. Боги! Рыбословши становятся такими же опасными, как и Бог Император.
   «Этот дурак Данкан! Он подвергнет нас всех смертельной опасности! И Хви Нори! Что с ней следует делать?»

36

   В структуре монархий и сходных систем содержится то ценное, что стоит усвоить всем политическим формам. Мои жизни-памяти наполняют меня убеждением, что правительство любого рода могло бы извлечь выгоду из обращения к этому ценному. Правительство может быть полезно для управления только до тех пор, пока обуздываются присущие ему наклонности к тирании. В монархиях есть кой-какие хорошие черты, происходящие из главенства конкретной «звездной» личности. Они способны ограничивать размер и паразитическую природу управленческой бюрократии. Они способны, когда необходимо, вырабатывать быстрые решения. Они отвечают древнему человеческому запросу феодально-племенной иерархии, где каждый знает свое место. Весьма ценно знать свое место, даже если это место временное. Весьма уязвляет, когда Тебя держат на месте против твоей воли. Вот почему я учу тирании наилучшим возможным способом – на примере. Моя тирания не забыта, хотя мои слова читаются по прошествии многих эпох. Моя Золотая Тропа – тому порукой. Я рассчитываю, что после моих поучений, размеры власти любому правительству будут делегироваться крайне осторожно.

Украденные дневники

   Лито с терпеливой тщательностью готовился к встрече с Сионой, первой с тех пор, как ее в детстве отправили в школу Рыбословш в Фестивальный Город. Он сказал Монео, что будет ждать ее в Малой Твердыне, в башне до самого поднебесья, возведенной им в центральном Сарьере. Месторасположение этой башни было выбрано так, чтобы открывались виды и на старые, и на новые места. К Малой Твердыне не вело никаких дорог. Посетители прибывали туда на топтерах, а Лито появлялся там словно по волшебству.
   В первые дни своего правления, он собственными руками: используя икшианский инструмент, прорыл к этой башне секретный туннель под Сарьером, выполнив всю работу в одиночку. В те дни немногие дикие песчаные черви еще блуждали по пустыне. Он выложил туннель массивными блоками плавленого кремня и замуровал во внешних слоях бесчисленные пузыри с отпугивающей червей водой. Туннель был заранее рассчитан на будущий максимальный размер Лито, в нем было устроено все, чтобы проезжала королевская тележка, которая в то время была только грезившейся Лито фантазией.