Страница:
Украденные дневники
Взошло солнце, рассылая свое жесткое полыхание по дюнам. По ощущениям Лито, песок под ним был нежен и ласков. Только его человеческие уши, слышавшие обдирающий скрежет его тяжелого тела, говорили ему об обратном. Конфликт восприятий, с которым он уже научился сосуществовать.
Он слышал позади себя мягкое шуршание песка. Это Сиона взбиралась к нему на вершину дюны.
«Чем дольше я сохраняюсь, тем уязвимей становлюсь», – подумал он.
Эта мысль часто приходила к нему в те дни, когда он уходил в свою пустыню. Он поглядел вверх. Небо безоблачно, но той насыщенной матовой голубизной, которую Дюна, прежних времен никогда не видела.
Что такое пустыня без безоблачного неба? Как плохо, что нет в нем серебристой тональности Дюны.
Икшианским спутникам не всегда удавалось контролировать это небо, с безупречностью, которую Лито мог пожелать. Эта безупречность была механистической фантазией, а машинами управляют люди, вот и заедает вечно что-нибудь. Но все равно, спутники обеспечивали достаточно жесткий контроль, чтобы подарить ему эту утреннюю недвижность пустыни. Он сделал своими человеческими легкими глубокий вдох и прислушался к движению Сионы. Она остановилась. Он понял, что она восхищается открывающимся видом.
Воображение Лито, словно фокусник, представило его внутреннему взору все, что было им сделано, чтобы сейчас могли возникнуть вокруг Сионы декорации этой феерии. Он ЧУВСТВОВАЛ спутники. Изящные инструменты, исполнявшие музыку для танца теплых и холодных масс воздуха, постоянно наблюдающие и регулирующие мощные вертикальные и горизонтальные воздушные потоки. Его развлекло воспоминание, как икшиацы вообразили, будто он собирается использовать их тончайшую технику для создания нового вида водной деспотии – у одних, бросивших вызов правителю, отнимая влагу и наказывая других жестокими бурями. Как же они удивились, обнаружив, что заблуждаются!
«Мои контролеры еще более тонки.»
Мягко и медленно начал он двигаться, плывя по поверхности песка, соскальзывая с дюн, не разу не оглянувшись назад на тонкий шпиль своей башни, который вскоре исчезнет в дымке дневной жары.
Сиона следовала за ним с не типичным для нее смирением. Сомнения сделали свое дело. Она прочла украденные Дневники. Она выслушала увещевания своего отца. Теперь она не знала, что и думать.
– В чем испытание? – спросила она Монео. – Что Он сделает?
– Испытание всегда разное.
– Как Он испытывал Тебя?
– С тобой будет по-другому. Я только собью тебя с толку, если буду рассказывать о пережитом мной.
Лито тайно подслушивал, пока Монео готовил свою дочь, одевая ее в подлинный стилсьют Свободных, в темный плащ поверх стилсьюта, правильно приспосабливая насосы ботинок. Монео не забыл, как это делается.
Отлаживая ботинки, склоненный Монео поглядел вверх.
– Придет Червь, это все, что я могу тебе сказать. ты найдешь способ жить в присутствии Червя.
Затем он встал, объясняя, как стилсьют сохраняет воду тела. Он заставил ее вытянуть трубочку из водосборного кармашка и пососать из нее, затем снова закрыл трубочку.
– Ты будешь наедине с ним в пустыне, – сказал ей Монео. – Шаи-Хулуд всегда вблизи, когда ты в пустыне.
– Что, если я откажусь идти? – спросила она.
– Ты пойдешь… но, может быть, ты никогда не вернешься.
Эта беседа велась в палате наземного этажа Малой Твердыни, пока сам Лито ждал на верхнем. Он спустился, когда понял, что Сиона готова, скользнул вниз в предутренней тьме на суспензорах своей тележки. После того, как вышли Монео и Сиона тележка опустилась к наземному этажу. Пройдя по плоскому пространству к топтеру и взлетев под пришепетывание крыльев, Монео оставил их. Лито сперва потребовал, чтобы Сиона проверила, заперт ли портал наземного этажа, затем поглядел вверх на невозможную высоту башни.
– Выбраться отсюда можно лишь, если пересечешь Сарьер, – сказал он.
И он повел ее прочь от башни, даже не приказав следовать за собой, положившись на ее смекалку, любопытство и сомнения. Лито плавно соскользнул с дюны на обнаженный пласт каменной основы под пустыней, затем на следующую дюну, невысокую и покатую, трамбуя для Сионы путь. Свободные называли такой придавленный след «даром Господа слабому». Он двигался медленно, давая Сионе достаточно времени понять, что это его царство, его естественная среда обитания.
Он соскользнул с вершины другой дюны, оглянулся проверить, как продвигается Сиона. Она держалась проложенного им следа. Остановилась она только достигнув вершины. Ее взгляд скользнул по его лицу, затем она сделала полный круг, чтобы осмотреться вокруг. Он услышал, как она резко вобрала воздух. Дымка жары подернула верхнюю часть башни, а нижнюю можно было сейчас принять лишь за отдаленное возвышение.
– Вот так было всюду, – сказал он. Он знал: было что-то в пустыне, взывавшее к вечной душе тех, в ком текла кровь Свободных. Он выбрал это место, потому что здесь воздействие пустыни было особенно сильным – эта дюна была чуть выше остальных.
– Хорошенько осмотрись, – сказал он и скользнул вниз с другой стороны дюны, чтобы его массивное тело не загораживало ей вид.
Сиона сделала еще один медленный круг, вглядываясь в дали.
Лито понимал какие глубинные чувства будит в ней открывшийся вид. Кроме маленького туманного пятнышка основания его башни, не было ни малейшей неровности на горизонте – плоскость, всюду плоскость. Ни растений, ни единого живого движения. Со своей обзорной точки, Сионе видно все вокруг приблизительно на восемь километров, до линии горизонта, за которую уходит пустыня.
Лито заговорил из-под гребня дюны, места своей остановки.
– Вот это настоящий Сарьер. Его познаешь только тогда, когда приходишь сюда пешком. Это все, что осталось от Бар бел-ама.
– Океан без воды, – прошептала она. И опять повернулась и осмотрела весь горизонт.
Ветра не было. Лито знал, что при безветрии безмолвие пустыни въедается в человеческую душу. Сиона сейчас ощущает, что все ее привычные точки отсчета потеряны, что она заброшена и одинока в опасном пространстве.
Лито взглянул на следующую дюну. Двигаясь в том направлении, они вскоре дойдут до низкой линии холмов, которые прежде были горами, но теперь разрушились до остатков шлака и булыжника. Он не шевелился и не разговаривал, предоставляя безмолвию проделать за него всю работу. Даже приятно представить, будто эти дюны бесконечно тянутся вокруг всей планеты как некогда. Но даже эти немногие дюны приходили в упадок. Без истинных бурь Кориолиса прежней Дюны, на его Сарьер могли оказывать небольшой местный эффект лишь жесткие ветерки и нечастые жаркие вихри.
Один из этих крохотных «ветряных дьяволов» танцевал примерно на полпути до южного горизонта. Взгляд Сионы проследил за его движением. Она резко проговорила:
– У тебя есть личная вера?
Лито секунду подумал, обдумывая свой ответ. Его всегда изумляло, насколько пустыня постоянно вызывает мысли о религии.
– Ты осмеливаешься вопрошать меня, есть ли у меня личная религия? – вопросил он.
Не выдавая никаких внешних признаков страха, который, он знал, она испытывает, Сиона повернулась и пристально посмотрела на него. Дерзость всегда была отличительной чертой Атридесов, напомнил он себе.
Когда она не ответила, он сказал:
– Да, ты, Атридес, никаких сомнений. – Таков твой ответ? – спросила она.
– Что ты на самом деле хочешь узнать, Сиона?
– Во что ТЫ веришь!
– Эге! Ты спрашиваешь о моей вере. Ну что ж… я верю, что нечто не может появиться из ничего без божественного вмешательства.
Его ответ ее озадачил.
– Как это выходит…
– Natura non facit saltus, – проговорил он.
Она покачала головой, не понимая этой сорвавшейся с его языка древней цитаты. Лито перевел:
– Природа не совершает прыжков.
– Что это за язык? – спросила она.
– Язык, на котором больше не говорят нигде в моем мироздании.
– Зачем же ты тогда его использовал?
– Чтобы растормошить твои древние жизни-памяти.
– У меня их нет, никаких! Мне просто нужно знать, зачем ты привел меня сюда.
– Дать тебе возможность отведать вкус нашего прошлого. Спускайся сюда и взбирайся мне на спину.
Она сперва заколебалась, затем, видя бесполезность сопротивления, соскользнула с дюны и забралась ему на спину.
Лито подождал, пока она не встала на нем на колени. Это было не тоже самое, как в те старые времена, которые он знал. У нее не было крючьев Создателя и она не могла стоять на его спине. Он чуть приподнял свои передние сегменты над поверхностью.
– Зачем я это делаю? – спросила она. Тон ее голоса говорил о том, что она чувствует себя глупо у него на спине.
– Я хочу, чтобы ты на себе изведала тот способ, с помощью которого в далеком прошлом наш народ гордо странствовал по этой планете, высоко на спине гигантского червя.
Он заскользил вдоль дюны, как раз под ее гребнем. Сиона видела голографические изображения. Она знала этот опыт разумом, но пульс реальности бился совсем по-другому, и он знал, что она откликнется и соотнесется с ним.
«Ах, Сиона», – подумал он, – «Ты даже еще и не подозреваешь, как я тебя испытаю.»
Лито стал внутренне ожесточать себя. «Я не должен испытывать никакой жалости. Если она умрет – то умрет. Если кто-либо из них умирает, то это осознанная необходимость, ничего более.»
И он вынужден был напомнить себе, что такое возможно даже с Хви Нори. Просто ВСЕ умереть не могут, вот и все. Он уловил момент, когда Сиона начала испытывать удовольствие от езды на его спине. Он почувствовал, как она чуть передвинулась и легко встала на ноги, вскинув голову.
Он повез ее вперед, затем вдоль изгибающегося БАРРАКАНА, вместе с Сионой наслаждаясь древними ощущениями – достаточно только взглянуть на оставшиеся холмы, на горизонт перед ними. Здесь все было как семя из прошлого, жаждущее напоминания о всенапоминающей и неохватной мощи, действовавшей в пустыне. На мгновение он забыл, что на этой планете лишь малая частица поверхности оставалась пустыней, что Сарьер существовал в ненадежном окружении.
Однако же, иллюзия прошлого здесь была. Он почувствовал это в движении. Фантазия, конечно, сказал он себе, тающая фантазия – до тех пор, пока сохраняется его насильственное спокойствие. Даже взметающийся барракан, который он пересекал, сейчас был не таким великим, как барраканы прошлого. Ни одна из дюн не была огромной.
Вся эта искусственно сохраняемая пустыня поразила его своей смехотворностью. Он хотел остановить в усыпанном галькой промежутке между дюнами, но лишь замедлил ход, представляя в воображении необходимые меры, которые поддерживали работу всей системы Сарьера. Он вообразил, как вращение планеты посылает на новые районы огромные воздушные потоки, чередующие колоссальные пласты холода и жары. Все наблюдается и управляется крохотными спутниками с икшианскими устройствами и хорошо наведенными тарелками. Если высокорасположненные мониторы видят что-нибудь, то представляется, как контрастная все остальной планете пустыня, окруженная и настоящими стенами и стенами холодного воздуха. Из-за этого на окраинах ее образуется лед и требуются даже еще большие климатические ухищрения.
Дело это не легкое, и поэтому, Лито прощал случавшиеся ошибки.
Опять двинувшись по дюнам, он утратил ощущение тонкого равновесия, отстранился от воспоминаний об усыпанных мелкими камушками бесплодных землях за центральными песками и отдался наслаждению своим «оцепенелым океаном» с его застывшими и внешне неподвижными волнами. Повернув на юг, он пошел параллельно остаткам холмов.
Он знал, что большинство людей оскорблены его страстной влюбленностью в пустыню. Им становилось не по себе и они отворачивались. Сионе, однако, никуда было деться. Всюду, куда он ни посмотри, пустыня требует признания. Сиона молчала, стоя у него на спине, но он знал, что она смотрит во все глаза. И что старые, старые памяти начинают шевелиться в ней.
Он меньше, чем за три часа добрался до области цилиндрических дюн, изогнутых, как китовые спины. Некоторые из них больше ста пятидесяти километров в длину, под углом к преобладающему ветру. За ним простирался скалистый проход в область звездчатых дюн, достигавших почти четырех сотен метров высоты. Наконец они достигли плетеных дюн центрального Эрга, где высокое давление и заряженный электричеством воздух заставили его воспрянуть духом. Он знал, что такое же колдовское воздействие оказывается и на Сиону.
– Вот, где зародились песни Долгого Пути, – сказал он. – Они идеально сохранились в Устной истории.
Она не ответила, но он знал, что она слышит.
Лито замедлил ход и начал разговаривать с Сионой, рассказывая ей о прошлом Свободных. Он ощутил, как в Сионе нарастает интерес она даже периодически задавала вопросы. Но ему была понятна и ее растущая боязнь – даже основания его Малой Твердыни отсюда не было видно. Она не могла распознать ничего рукотворного. И она вообразит, что он погрузился сейчас в болтовню о незначительных и незначащих вещах, дабы отсрочить что-то важное и зловещее.
– Здесь зародилось равенство между мужчинами и женщинами, – сказал он.
– Твои Рыбословши отрицают равенство полов, – сказала она.
Ее голос, полный вопрошающего недоверия, лучше говорил о чувствах, чем скорченная поза у него на спине. Лито остановился на пересечении двух плетеных дюн и подождал, пока из него не выйдет весь произведенный внутренней топкой кислород.
– Все теперь совсем по-другому, – сказал он. – Но к мужчинам и к женщинам предъявляются разные эволюционные требования. У Свободных, однако, была взаимозависимость. Они взращивали равенство здесь, где вопросы выживания были прямым требованием момента.
– Почему Ты привез меня сюда? – спросила она.
– Погляди назад, – сказал он.
Он почувствовал, как она оборачивается. Она проговорила:
– Что, по-твоему, я должна увидеть?
– Оставили мы какие-нибудь следы? Можешь ли ты сказать, откуда мы сюда добрались?
– Дует легкий ветерок.
– Он замел наши следы?
– По-моему, да…
– Пустыня нас сделала тем, чем мы были и тем, что мы есть, сказал он.
– Это настоящий музей всех наших традиций. Ни одна из этих традиций по-настоящему не утеряна.
Лито увидел небольшую песчаную бурю, Гхибли, движущуюся от южного края горизонта. Он обратил внимание на узкие ленты пыли и песка, гонимые ей перед собой. Наверняка и Сиона это увидела.
– Почему Ты не скажешь, зачем Ты меня сюда привез? – спросила она. Страх явно звучал в ее голосе.
– Но я тебе уже сказал.
– Ты не сказал!
– Как далеко мы забрались, Сиона?
Она прикинула.
– Тридцать километров, двадцать?
– Еще дальше, – сказал он. – В моей родной стихии я могу двигаться очень быстро. Разве ты не чувствуешь, как ветер дует тебе в лицо? угрюмо ответила она. – Почему Ты спрашиваешь о расстоянии МЕНЯ?
– Слезь и встань там, где я смогу тебя видеть.
– Зачем?
«Славно», – подумал он. – «Она считает, будто я брошу ее здесь и умчусь быстрей, чем она сможет за мной следовать».
– Слезь, и я объясню, – сказал он.
Она соскользнула с его спины и обошла вокруг него, туда, где могла смотреть ему в лицо.
– Время протекает стремительно, когда твои чувства полны, сказал он.
– Мы двигались приблизительно четыре часа. Одолели около шестидесяти километров.
– Почему это важно?
– В суму твоего костюма, Монео положил сушеную еду, – сказал он. – Поешь немного, а я тебе объясню.
Она нашла в суме сушеный кубик протамора и сжевала его, не отрывая взгляда от Лито. Это была настоящая еда старых Свободных, даже со слабой добавкой меланжа.
– Ты ощутила наше прошлое, – сказал он. – Теперь ты должна обрести особо чуткое ощущение нашего будущего, Золотой Тропы. Она сглотнула.
– Я не верю в Твою Золотую Тропу.
– Если тебе предстоит жить, ты мне поверишь.
– Так вот в чем Твое испытание? Или поверь в Великого Бога Лито, или умри?
– Ты нисколько не обязана верить в меня. Я хочу, чтобы у тебя была вера в саму себя.
– Тогда почему же это важно, как далеко мы забрались?
– Тогда ты поймешь, как далеко тебе еще предстоит идти.
Она поднесла руку к щеке.
– Я не…
– Как раз там, где ты стоишь, – проговорил он, – ты находишься в безошибочной середине бесконечности. Погляди вокруг себя на то, что значит бесконечность.
Она поглядела налево и направо на непотревоженную пустыню.
– Нам нужно выбраться пешком из этой пустыни, – сказал он. – Только вдвоем.
– Ты не пойдешь пешком, – усмехнулась она.
– Фигуральное выражение. Но ТЫ пойдешь. Заверяю тебя в этом.
Она оглянулась туда, откуда они пришли.
– Значит, вот почему ты спрашивал меня о следах.
– Даже если бы были следы, ты не могла бы вернуться назад. В моей Малой Твердыне нет ничего, что хоть как-то помогло бы тебе выжить.
– Никакой воды?
– Ничего.
Она нашла водосборную трубочку у себя на плече, пососала из нее и убрала на место. Он отметил осторожность, с которой она закрыла конец трубочки, но отворот защитной маски закрывающий рот она не застегнула, хотя Лито слышал, как отец ее об этом предупреждал. Она хотела, чтобы рот ее был свободен для разговора!
– То есть, Ты говоришь мне, что я не могу от Тебя сбежать? проговорила она.
– Сбегай, если хочешь.
Она сделала полный круг, оглядывая пустыню.
– Есть поговорка об открытой земле, – проговорил он, – что одно направление не хуже любого другого. В некоторых отношениях это до сих пор правда, но я стал бы на нее полагаться.
– Но я действительно свободна оставить Тебя, если захочу?
– Свобода может быть очень сомнительным достоянием, – сказал он.
Она указала на крутую сторону дюны, на которой они останавливались.
– Я могу просто спуститься вон туда, вниз…
– Будь я на твоем месте, Сиона, я бы не стал спускаться туда, куда ты указываешь.
Она сумрачно на него взглянула.
– Почему?
– На крутой стороне дюны, если только не двигаться по естественным изгибам, можно растревожить песок и оказаться похороненным под осыпью.
Она поглядела на уходивший вниз склон, усваивая сказанное.
– Видишь, как слова могут быть прекрасны? – спросил он.
Она перенесла взгляд на его лицо.
– Следует ли нам двигаться?
– Здесь учишься ценить бездеятельность. И вежливость. Нет никакой спешки.
– Но у нас нет никакой воды, кроме…
– Стилсьют, если мудро его использовать, сохранит тебе жизнь.
– Но сколько времени нам понадобится, чтобы…
– Твое нетерпение меня тревожит.
– Но у нас есть только эта сушеная еда в моем кармашке. Что мы будем есть, когда…
– Сиона! Заметь ты говоришь о нашей ситуации, как о взаимной.
Что МЫ будем есть? У НАС нет воды. Следует ли НАМ идти? Сколько времени это У НАС займет?
Она ощутила сухость во рту и попыталась сглотнуть.
– Разве не может быть так, что мы – взаимозависимы? – спросил он.
Она ответила с неохотой.
– Я не знаю, как сохранять жизнь в пустыне.
– Но я знаю?
Она кивнула.
– Почему я должен делиться столь драгоценным знанием с тобой? – спросил он.
Она пожала плечами – жалостный жест тронувший его. Как же быстро пустыня развеяла все ее прежние повадки.
– Я поделюсь с тобой моим знанием, – сказал он. – А ты должна найти что-то ценное, чем ты можешь поделиться со мной.
Она скользнула взглядом по всему его телу, задержавшись на мгновение на плавниках, бывших некогда ногами, затем опять устремила на лицо.
– Соглашение, достигнутое с помощью угроз – не соглашение, – произнесла она.
– Я не предлагаю тебе никакого насилия.
– Есть много видов насилия, – сказала она.
– Один из них – что я завез тебя туда, где ты можешь умереть? – Ведь выбора у меня не было, да?
– Трудно быть рожденной Атридесом, – сказал он. – Поверь мне, я знаю.
– Ты не должен был осуществлять это так, – сказала она.
– Вот здесь ты не права.
Он отвернулся от нее и заскользив по синусоиде, направился вниз. Он услышал, как она следует за ним, оскальзываясь и спотыкаясь. Лито остановился глубоко в тени дюны.
– День мы переждем здесь, – сказал он. – Расходуется меньше воды, когда путешествуешь ночью.
Айдахо отыскал Монео в длинном подземном коридоре, соединявшем восточный и западный комплексы Твердыни.
Уже два часа, с самой зари, Айдахо рыскал повсюду, ища мажордома, и вот он, наконец-то, неподалеку, беседует с кем-то, скрытым за порогом комнаты. Но Монео можно узнать даже на расстоянии – по его осанке и белому мундиру.
Пласткамень стен здесь, в пятидесяти метрах под землей, был янтарного цвета, освещали его глоустрипы, включенные сейчас на дневной режим. Холодны – и ветерок продувал эти глубины с помощью простого устройства, – свободно вращающихся крыльев, стоявших подобно колоссальным закутанным фигурам по всему периметру башен на поверхности. Сейчас, когда солнце согрело пески, все эти крылья повернулись на север, качая в Сарьер потоки прохладного воздуха. Айдахо учуял кремнистый запах, идя по этим коридорам.
Он знал, для чего предназначен этот коридор древнего сьетча Свободных: коридор был широк и достаточно велик, чтобы Лито на его тележке мог проехать. Изогнутый потолок выглядел совсем как скала. Но двойной ряд глоустрипов был не к месту. Айдахо, до того как впервые попал в Твердыню, не видел глоустрипов: В ЕГО ДНИ они считались непрактичными – потребляли слишком много энергии, слишком дорого обходились. Глоуглобы были проще, да и легче заменялись.
«А если Лито чего-нибудь захочет – кто-нибудь ему это да обеспечит.»
В этой мысли на миг почудилось что-то зловещее, и Айдахо размашистым шагом направился к Монео.
Вдоль коридора шли небольшие комнатки, на манер сьетча, никаких дверей, только тонкие занавески из ржаво-коричневой материи, колыхавшейся на ветерке. Айдахо знал, что здесь, в основном, расположены кельи молодых Рыбословш. Он узнал палату собраний с прилегающими помещениями – оружейный склад, кухня, трапезная, различные хранилища. За занавесками, не дающими настоящего уединения, увидел он и другое – то, что лишь еще больше распалило его ярость.
При приближении Айдахо Монео обернулся. Женщина, с которой он разговаривал, отступила в комнату и опустила занавеску, но Айдахо успел разглядеть ее властное немолодое лицо. Эту офицершу Айдахо в лицо не знал.
Монео кивнул, когда Айдахо остановился в двух шагах от него.
– Стража сказала мне, что ты меня ищешь, – сказал Монео.
– Где он, Монео?
– Где – кто?
Монео окинул взглядом фигуру Айдахо, отметил старомодный мундир Атридесов: черный с красным ястребом на груди, высокие сапоги, начищенные до блеска. Во всем облике Айдахо было что-то РИТУАЛЬНОЕ.
Айдахо неглубоко вздохнул и проговорил сквозь стиснутые зубы:
– Не затевай со мной эти игры!
Монео отвел взгляд от лезвия в ножнах на поясе Айдахо. Нож, с его украшенной драгоценностями рукояткой, выглядел музейным экспонатом. И где только Айдахо его достал?
– Если ты имеешь в виду Бога Императора… – сказал Монео.
– Где он?
Монео ответил мягким и спокойным голосом.
– Почему ты так рвешься умереть?
– Мне сказали, что ты с ним.
– Уже нет.
– Я найду его, Монео!
– Не прямо сейчас.
Айдахо положил руку на свой нож.
– Мне что, надо использовать силу, чтобы заставить тебя заговорить?
– Я бы тебе не советовал.
– Где… он?
– Ну, раз уж ты настаиваешь, он в пустыне с Сионой.
– С твоей дочерью?
– Разве существует другая Сиона?
– Что они делают?
– Она держит испытание.
– Когда они вернутся?
Монео пожал плечами, затем сказал:
– Зачем этот неуместный гнев, Данкан?
– Каково оно, испытание твоей…
– Я не знаю. А почему ты так взбудоражен?
– Меня мутит от этого места! Рыбословши! – он отвернулся и сплюнул.
Монео поглядел по коридору – туда, откуда пришел Айдахо, соображая, каким же путем он следовал. Зная Данканов, он легко догадался, чем именно вызван приступ нынешней ярости.
– Данкан, – сказал Монео, – для незрелых женщин абсолютно нормально, точно так же, как и для незрелых мужчин, испытывать чувство физического притяжения к особям собственного пола. Большинство проходит через это в своем развитии.
– Этому следует положить конец!
– Но ведь это – то, что обусловлено наследственностью!
– Положить конец! И это не…
– О, поспокойней. Стараясь подавить такие инстинкты, только усиливаешь их.
Айдахо грозно на него взглянул.
– Рассказывай мне теперь, будто не знаешь, что сейчас происходит с твоей собственной дочерью!
– Сиона держит испытание, я тебе сказал.
– И что это должно означать?
Монео поднес руку к глазам и вздохнул. Он опустил руку, удивляясь, почему он мирится с этим глупым, опасным, ДОПОТОПНЫМ человеком.