Херберт Фрэнк. Бог – император Дюны

   – Причащаемся ли мы? – спросил Лито.
   – Да, Владыка!
   При этом ответе женщин, Лито швырнул облатку к себе в рот. Каждая из матерей, стоявших под выступом, чуть откусила от облатки, остальное положила в рот своему ребенку. Тесная огромная толпа Рыбословш, позади облаченных в белое женщин, опустила руки и съела свои облатки.
   – Данкан, ешь свою облатку, – сказал Лито. Айдахо положил облатку в рот. Его тело гхолы не было приучено к спайсу, но все ощущения хранились в его памяти. Облатка была слегка горьковатой, с легким привкусом меланжа. От этого вкуса в сознании Айдахо пронеслись старые воспоминания – трапезы в сьетчах, пиршества в резиденции Атридесов… то, как запах спайса проникал повсюду в прежние дни.
   Айдахо проглотил облатку – и до него вдруг дошло, как тихо стало в зале, как все затаили дыхание, и как в это безмолвие вторгся громкий щелчок на тележке Лито. Айдахо обернулся на звук. Это Лито открыл ящичек в днище своей тележки, и извлек оттуда хрустальную шкатулку. Шкатулка светилась изнутри серо-голубым светом. Лито поставил шкатулку на ступеньку своей тележки, открыл светящуюся крышку и вынул криснож. Айдахо сразу узнал этот криснож – резной ястреб, венчающий рукоятку, украшенную зелеными драгоценными камнями.
   КРИСНОЖ ПОЛА МУАД ДИБА!
   Вид этого ножа глубоко взволновал Айдахо. Он глядел на нож так, словно благодаря ему мог вот-вот возникнуть из небытия его первый владелец.
   Лито взял нож и высоко его поднял, являя всем изящный изгиб и молочную переливчатость лезвия.
   – Талисман наших жизней, – сказал Лито.
   Женщины сохраняли напряженно внимательное молчание.
   – Нож Муад Диба, – сказал Лито. – Зуб Шаи-Хулуда. Придет ли снова Шаи-Хулуд?
   В ответ раздался подавленный шепот, настолько контрастный с предыдущим ревом, что за ним померещилась еще большая сила. – Да, Владыка.
   Айдахо перевел взгляд на зачарованные лица Рыбословш.
   – Кто есть Шаи-Хулуд? – спросил Лито.
   И опять глубокое бормотание:
   – Ты, Владыка.
   Айдахо кивнул сам себе. Вот перед ним неопровержимые доказательства того, что Лито был обладателем источника чудовищного скопления силы, никогда прежде не выпускавшейся на свободу именно таким образом. Лито говорил ему об этом, но слова были бессмысленным шумом по сравнению с тем, что Айдахо видел и чувствовал в этом огромном зале. Айдахо, однако, припомнились слова Лито – словно дожидались этого момента, дабы явить свой истинный смысл. Айдахо вспомнил, что они были в подземелье, сыром и сумрачном месте, которое Лито находил привлекательным, а Айдахо столь же отталкивающим – пыль веков и запахи древнего тления.
   – Я создаю это человеческое общество, формируя его более трех тысяч лет, открывая двери из незрелости для целых народов, – сказал тогда Лито.
   – Ничто из сказанного тобой не объясняет армии из женщин! – запротестовал Айдахо.
   – Изнасилование противоположно женщинам, Данкан. Ты спрашиваешь о различиях поведения коренящихся в различии полов? Вот одно из них.
   – Перестань менять тему!
   – Я не меняю тему. Изнасилование – это всегда плата за победу военной мужской силы. Мужчины не должны были отказываться от любых своих незрелых юношеских фантазий, занимаясь насилиями.
   Айдахо припомнил, как при этом уколе его начал одолевать нарастающий гнев.
   – Мои Гурии укрощают мужчин, – сказал Лито. – Это одомашнивание, то, что женщины узнали из эпох необходимости.
   Лишившись слов, Айдахо воззрился на укрытое как в рясе лицо Лито.
   – Укрощать, – сказал Лито, – означает приводить к упорядоченной модели, обеспечивающей выживание. Женщины научились этому в руках мужчин – теперь мужчины учатся этому в руках женщин.
   – Но ты говорил…
   – Мои Гурии часто подвергаются первоначальной форме насилия только для того, чтобы обратить это в глубокую и связывающую взаимозависимость.
   – Черт побери! Ты…
   – Связующее, Данкан! Связующее.
   – Я не чувствую себя связанным…
   – Образование требует времени. Ты – тот древний эталон, который может быть мерилом нового.
   После этих слов Лито Айдахо на мгновение перестал что-либо ощущать, кроме глубокого чувства потери.
   – Мои Гурии учат зрелости, – сказал Лито. – Они понимают, как должно им надзирать за созреванием мужчин. Через это они приходят к собственной зрелости. В итоге, мои Гурии превращаются в жен и матерей, избавленными от той тяги к насилию, которая весьма свойственна юности.
   – Чтобы в это поверить, я должен увидеть!
   – Ты увидишь это на Великом Причащении.
   Стоя рядом с Лито в зале Сиайнока, Айдахо признался, что он увидел явление огромной силы, вполне способное сотворить тот вид человеческого мироздания, о проекте которого говорил Лито.
   Лито опять убрал криснож в шкатулку, а шкатулку в отделение своей королевской тележки. Женщины наблюдали в молчании, даже малые дети притихли – всех подавила сила, наполнившая этот огромный зал.
   Айдахо поглядел на детей, зная из объяснений Лито, что этим детям будут пожалованы должности, дарующие власть – и мужчинам, и женщинам, каждый будет помещен в нишу своего могущества. Дети мужского пола будут подчиняться женщинам на протяжении своей жизни, совершая по словам Лито «легкий переход от незрелой юности к воспроизводящим самцам».
   Рыбословши и их потомство живет жизнью, «наделенной неким возбуждением, недоступным для многих остальных».
   «Что произойдет с детьми Ирти?» – задумался Айдахо. – «Стоял ли здесь мой предшественник, наблюдая за тем, как его одетая в белое жена причащается в этом ритуале?
   Что мне здесь предложит Лито?»
   С этой женской армией амбициозный командующий мог бы захватить Империю Лито. Мог ли на самом деле? Нет… Пока еще Лито жив. Лито говорит, что женщины «по природе» не воинственно агрессивны.
   Лито сказал:
   – Я этого в них не взращиваю. Они знакомы с цикличностью королевского фестиваля, повторяющегося каждые десять лет, со сменой гвардии, с благословением нового поколения, с молчаливыми помыслами о павших сестрах и любимых, о тех, кто ушел навсегда. Сиайнок за Сиайноком следуют как предсказуемые мерила. Сама перемена становится отсутствием перемен.
   Айдахо поднял взгляд от женщин в белом и их младенцев. Он оглядел огромную толпу молчаливых лиц, говоря себе, что это лишь небольшое ядрышко огромной женской силы, раскинувшей свою феминистскую сеть на всю Империю. Он вполне мог поверить в слова Лито:
   – Эта сила не слабеет. Она с каждым десятилетием становится все сильнее.
   «До какого предела?» – спросил себя Айдахо.
   Он поглядел на Лито, благословляюще поднявшего руки над залом, заполненным его гуриями.
   – Сейчас мы пройдемся между вами, – сказал Лито.
   Женщины под выступом освободили дорогу, подавшись вспять. Освобождаемый проход пополз вглубь толпы, как трещина, ползущая по земле после грандиозного землетрясения.
   – Данкан, ты пойдешь передо мной, – сказал Лито.
   Айдахо сглотнул сухим горлом. Он положил ладонь на край выступа, спрыгнул вниз на освободившееся место и двинулся внутрь этой РАСЩЕЛИНЫ, понимая, что только это положит конец его испытаниям.
   Быстрый взгляд назад – и он убедился, что тележка Лито величественно парит вслед за ним на своих суспензорах.
   Айдахо отвернулся и ускорил шаг.
   Женщины напирали, проход становился все тесней. Они сдвигались в сверхъестественном затишье, впиваясь напряженными взглядами сперва в Айдахо, а затем в массивное тело Предчервя, едущего позади Айдахо на икшианской тележке.
   Айдахо стоически вышагивал впереди, женщины теснились со всех сторон, чтобы коснуться его, Лито или просто королевской тележки. Айдахо ощущал в этих прикосновениях сдерживаемую страсть и испытывал глубочайший в своей жизни страх.

27

   Проблема лидерства неизбежна: кто будет играть роль Бога?

Муад Диб – из Устной Истории

   Хви Нори следовала за юной Рыбословшей, уводившей ее по широкому спуску, спиралью спускавшемуся в глубины Онна. Приказ Владыки Лито прийти к нему поступил поздним вечером третьего дня Фестиваля, выхватив ее из потока событий, развивавшихся так, что ей все трудней становилось сохранять душевное равновесие.
   Ее первый заместитель – Отви Як – оказался неприятным человеком: желтоволосым созданием с длинным узким лицом, с глазами, которые никогда долго ни на чем не задерживались и вообще НИКОГДА не смотрели прямо в глаза тому, к кому он обращался. Як подал ей одинокий листок мнемобумаги, с, как он сообщил, «сжатой сводкой о последних случаях беспорядков в Фестивальном Городе».
   Стоя вплотную перед столом, за которым она сидела, и смотря куда-то влево, он сказал:
   – Рыбословши избивают Лицевых Танцоров по всему городу.
   Его это как будто не особенно трогало.
   – Почему? – вопросила она.
   – Говорят, Бене Тлейлакс предпринял попытку покушения на жизнь Бога Императора.
   Ее охватил страх. Она откинулась и оглядела кабинет посла круглую комнату с единственным полукруглым столом, под тщательно отполированной поверхностью которого скрывались панели управления многими икшианскими устройствами. Комната была темным величественным местом с коричневыми деревянными панелями, за которыми скрывались приборы, обеспечивающие защиту от шпионажа. Окон в ней не было.
   Хви поглядела на Яка, стараясь не выдать своих переживаний.
   – И Владыка Лито…
   – Похоже, попытка покушения на его жизнь полностью провалилась. Но это может объяснить состоявшуюся порку.
   – Значит ты думаешь, такая попытка БЫЛА?
   – Да.
   В этот момент – едва доложившись о себе во внешнем помещении и прошла в ее кабинет Рыбословша, посланница Владыки Лито. За ней следовала старая карга из бенеджессериток, личность, которую Рыбословша представила, как «Преподобную Мать Антеак». Антеак пристально посмотрела на Яка, в то время, как Рыбословша, молодая женщина с гладкими, почти детскими очертаниями лица, передала свое послание:
   – Он велел мне напомнить тебе: «Приходи быстро, если я тебя призову». Он тебя призывает.
   Пока Рыбословша говорила, Як заерзал. Взгляд его стал метаться по всей комнате, словно высматривая что-то, чего в ней не было.
   Хви задержалась только, чтобы накинуть синюю плащаницу на свое облачение и велела Яку оставаться в кабинете до ее возвращения.
   В оранжевом вечернем свете перед посольством, на улице, странно пустой, без любого движения, Антеак поглядела на Рыбословшу и просто сказала:
   – Да.
   Затем Антеак их покинула, и Рыбословша повела Хви по пустым улицам к высокому зданию без окон, глубины которого скрывали уходящий вниз спиральный спуск.
   От резких поворотов спуска у Хви закружилась голова. Ослепительно белые крохотные глоуглобы плавали в центральном колодце, освещая багрово-зеленую виноградную лозу с массивными листьями. Лоза была подвешена на сверкающих золотых проволочках.
   Мягкая черная поверхность спуска поглощала звук их шагов, и от этого еще отчетливее становилось слышно резкое шуршание плащаницы Хви при каждом ее движении. – Куда ты меня ведешь? – спросила Хви.
   – К Владыке Лито.
   – Я знаю, но где он?
   – В своем личном помещении.
   – Это ужасно глубоко внизу.
   – Да, Владыка часто предпочитает глубины.
   – У меня голова кружится от того, что мы идем все кругами и кругами.
   – Тебе поможет, если ты не будешь смотреть на эту лозу.
   – Что это за растение?
   – Оно называется Таньонская лоза. Считается, что у нее нет абсолютно никакого запаха.
   – Я никогда о ней не слышала. Где она растет?
   – Это знает только Владыка Лито.
   Дальше они шли в молчании. Хви старалась разобраться в своих собственных чувствах. Бог Император наполнял ее печалью. Она могла ощутить человека в нем, того человека, которым он мог бы быть. Почему такой человек выбрал для себя этот путь?
   Знает ли кто-нибудь? Знает ли Монео?
   Может быть, знает Данкан Айдахо.
   Ее мысли перенеслись к Айдахо – такой физически привлекательный мужчина, такой пылкий! Она чувствовала, что ее тянет к нему. Если бы только у Лито были тело и внешность Айдахо. Тогда она поняла, что не сможет обсуждать с Айдахо произошедшую с Лито перемену. Хотя Монео – это другое дело. Она поглядела в спину своей проводнице.
   – Не можешь ли ты рассказать мне о Монео? – спросила Хви.
   Рыбословша быстро оглянулась через плечо, в ее бледно-голубых глазах было странное выражение – то ли встревоженность, то ли какая-то странная форма благоговения.
   – Что-то не так? – спросила Хви.
   Рыбословша опять устремила взгляд вперед, на уходящую вниз спираль спуска.
   – Владыка сказал, что ты спросишь о Монео, – сказала она.
   – Тогда расскажи мне о нем.
   – Что тебе рассказать? Он – ближайшее доверенное лицо Владыки.
   – Даже ближе, чем Данкан Айдахо?
   – О, да, ведь Монео – Атридес.
   – Монео меня вчера навестил, – сказала Хви. – Он сказал, мне следует кое-что знать о Боге Императоре. Монео сказал – Бог Император способен на все, абсолютно на все, если он сочтет, что это может стать поучительным.
   – Многие в это верят, – заметила Рыбословша.
   – А ты в это не веришь?
   Как раз когда Хви задала этот вопрос, спуск совершил последний поворот и вывел их в крохотную переднюю комнатку с аркой входа в следующее помещение всего лишь в нескольких шагах от них.
   – Владыка Лито немедленно тебя примет, – сказала Рыбословша и отправилась в обратный путь, не ответив на вопрос о том, во что верит она сама.
   Хви прошла в арку входа и оказалась в помещении с низким потолком. Оно было намного меньше палаты аудиенций. Воздух жесткий и сухой. Бледно-желтый свет сочился из скрытых источников в верхних углах. Она дождалась, пока глаза ее приспособятся к полутьме. Заметила ковры и мягкие подушки, разбросанные вокруг какого-то возвышения и смятенно отпрянула, когда оно зашевелилось. Мгновение спустя она разобралась, что это Владыка Лито на своей тележке, опущенной в углубление пола. Она немедленно поняла, почему у комнатки именно такой вид. В ней Лито представлялся менее впечатляющим своим человеческим гостям, меньше подавлял их своим физическим величием. Ничего, однако, нельзя было сделать с длинной и неустранимой громадой его тела, кроме того, чтобы спрятать в тенях, направив почти весь свет на лицо и руки.
   – Заходи и садись, – проговорил Лито. Голос его был тих и приятно располагал к беседе.
   Хви подошла к красной подушке всего лишь в нескольких метрах от лица Лито и села на нее. Лито с явным удовольствием наблюдал за ее движениями. На ней было темно-золотое одеяние, а волосы ее были заплетены в собранные назад косы, что придавало ее лицу свежий и невинный вид.
   – Я отправила Твое послание на Икс, – сказала она. – И сообщила им, что Ты желаешь знать мой возраст.
   – Может быть, они ответят, – проговорил он. – Может быть даже, их ответ будет правдив.
   – Я сама хотела бы знать, где родилась и все обстоятельства моего рождения, – сказала она. – Но я не знаю, почему это интересует Тебя.
   – Меня интересует все, касающееся тебя.
   – Им не понравится, что Ты сделал меня постоянным послом.
   – Твои владыки представляют собой занятную смесь педантичности и расхлябанности, – сказал он. – Я никогда не бываю в восторге от дураков.
   – Ты считаешь меня дурочкой, Владыка?
   – Молки дураком не был, и ты тоже не дурочка, моя дорогая.
   – Я уже годы не получала весточки от моего дяди. Порой я гадаю, жив ли он еще.
   – Может быть, мы и это заодно выясним. Молки когда-нибудь обсуждал с тобой мою практику таквейя?
   Она секунду подумала, затем спросила:
   – Это то, что среди древних Свободных называлось КЕТМАН?
   – Да, это практика сокрытия своей личности, когда правда о ней может быть вредна.
   – Теперь я припоминаю. Он рассказывал мне, что Ты пишешь исторические труды под псевдонимами, некоторые из них очень знамениты.
   – Как раз по этому случаю мы с ним и обсуждали ТАКВЕЙЯ.
   – Почему Ты заговорил об этом, Владыка?
   – Чтобы избежать других тем. Знаешь, что книги Ноа Аркрайта написаны мной?
   Она не удержалась от смешка.
   – До чего же смешно, Владыка. Мне было предписано прочесть о его ЖИЗНИ.
   – И эту биографию написал я. Какие секреты тебе поручили из меня выудить?
   Она и глазом не моргнула при этой стратегической смене темы.
   – Их интересуют внутренние механизмы работы религии Владыки Лито.
   – До сих пор интересуют?
   – Они желают знать, как Ты отобрал религиозную власть у Бене Джессерит.
   – Несомненно, надеясь повторить сделанное мной?
   – Уверена, именно это и есть у них на уме, Владыка.
   – Хви, как представитель икшианцев ты ужасна.
   – Я Твоя служанка, Владыка.
   – А тебе самой ничего не любопытно?
   – Боюсь, мое любопытство может Тебя потревожить, – сказала она.
   Он мгновение пристально глядел на нее, затем сказал:
   – Понимаю. Да, ты права. Нам пока что следует избегать более личных тем. Не хочешь ли поговорить со мной об Ордене?
   – Да, это было бы славно. Ты знаешь, что я встретила одну из делегаток Бене Джессерит?
   – Это, надо полагать, Антеак.
   – Мне она показалась пугающей, – сказала она.
   – Тебе нечего бояться Антеак. Она пришла в твое посольство по моему приказу. Ты знаешь, что вы были захвачены Лицевыми Танцорами?
   У Хви перехватило дыхание, а затем она застыла неподвижно, грудь ее заполнило холодом.
   – Отви Як?
   – Ты подозревала?
   – Все дело в том, что мне он просто не понравился, а мне говорили…
   – она пожала плечами, когда ее внезапно осенило. – Так что с ним случилось?
   – С истинным Отви Яком? Он мертв. Это обычный метод Лицевых Танцоров в таких делах. Мои Рыбословши получили приказание не оставлять живым ни одного Лицевого Танцора в твоем посольстве.
   Хви промолчала, но по щекам ее заструились слезы. «Это объясняет пустоту улиц и загадочное „да“ Антеак. Это объясняет многое».
   – Я обеспечу тебе помощь Рыбословш, пока ты не сможешь заново наладить работу посольства, – сказал Лито. – Мои Рыбословши будут хорошо тебя охранять.
   Хви стряхнула слезы с лица. Реакция икшианских судей против Тлейлакса будет сокрушительна. Поверит ли Икс ее докладу? Все до единого в посольстве заменены Лицевыми Танцорами! Не верится!
   – Все до единого? – спросила она.
   – Лицевым Танцорам не было никакого смысла оставлять кого-нибудь живым. Ты была бы следующей.
   Она содрогнулась.
   – Они замешкались, – продолжал он, – потому что понимали необходимость скопировать тебя с абсолютной точностью, чтобы обмануть мои чувства. Они не уверены насчет моих способностей.
   – Значит, Антеак…
   – У меня и Ордена есть общая способность определять Лицевых Танцоров. И Антеак… что ж, она очень хороша в том, что делает.
   – Никто не доверяет Тлейлаксу, – сказала она. – Почему их не стерли из космоса давным-давно?
   – От специалистов бывает своя польза, несмотря на их ограниченность. Ты удивляешь меня, Хви. Я не подозревал, что ты можешь быть так кровожадна.
   – Тлейлаксанцы… они слишком жестоки, чтобы быть людьми. Они не люди!
   – Уверяю тебя, люди могут быть очень жестоки. Я сам иногда был жесток.
   – Я знаю, Владыка.
   – Если меня на это провоцировали. Но единственные люди, о полном уничтожении которых я всерьез подумывал – это Бене Джессерит.
   Ее потрясение было слишком велико, чтобы выразить его словами.
   – Они слишком близки к тому, чем им следует быть и все же слишком далеки от этого, – пояснил он.
   Она обрела голос.
   – Но Устная История гласит…
   – Религия Преподобных Матерей, да. Однажды они изобрели особую религию для особых общественных структур. Они называют это – СОЦИАЛЬНОЙ ИНЖЕНЕРИЕЙ. Как, на твой вкус?
   – Это черство.
   – Разумеется. И результат соответствующий. Даже после всех великих попыток установить единобожие, оставались бесчисленные боги, божки и, якобы, пророки, разбросанные по всей Империи.
   – Ты изменил это, Владыка.
   – До какой-то степени, но боги не умирают легко, Хви. Мой монотеизм доминирует, но первоначальный пантеон остается, он ушел в подполье под разными личинами.
   – Владыка, я чувствую в Твоих словах… – она покачала головой. – Что я так же холоден и расчетлив, как и Орден?
   Она кивнула.
   – Это ведь Свободные обожествили моего отца, великого Пола Муад Диба. Хотя он, на самом-то деле, не особенно заботился о том, чтобы называться «великим».
   – Но были ли Свободные…
   – Были ли они правы? Моя дражайшая Хви, они были чувствительны к использованию силы и они жаждали удержать свое господство.
   – Мне кажется это… тревожащим, Владыка.
   – Мне это понятно. Тебе не нравится мысль, будто, стать богом слишком просто, словно бы это всякому по плечу.
   – Звучит так, как будто это бывает слишком случайным, Владыка, – проговорила она с такой интонацией, словно пытливо вглядывалась во что-то отдаленное.
   – Уверяю тебя, что ВСЯКОМУ это НЕ по силам.
   – Но Ты подразумеваешь, что унаследовал свою божественность от…
   – Никогда даже не заикайся об этом перед Рыбословшами, – сказал он. – Ересь они карают жестоко.
   Она судорожно сглотнула.
   – Я сказал это лишь для того, чтобы тебя защитить, – сказал он.
   – Спасибо, Владыка, – ее голос был слаб.
   – Моя божественность начиналась, когда я предупредил моих Свободных, что больше не могу давать племенам воду мертвых. Ты знаешь, что такое вода мертвых?
   – В дни Дюны так называлась вода, извлеченная из тел умерших, – сказала она.
   – Ага, ты читала Ноа Аркрайта.
   Ее хватило на слабую улыбку.
   – Я объявил Свободным, что вода будет посвящена Верховному Божеству, которое останется безымянным. Им все же дозволялось контролировать эту воду, благодаря моей щедрости.
   – Вода, должно быть, была необычайно ценна в те дни.
   – Очень! И я, представитель этого безымянного Божества, обладал свободным контролем над этой драгоценной водой почти три сотни лет.
   Она закусила нижнюю губу.
   – Это все еще похоже на расчетливость? – спросил он. Она кивнула.
   – Да, это и был расчет. Когда подошло время посвятить воду моей сестры, я организовал чудо. Из урны Гани говорили голоса всех Атридесов. Таким образом Свободные узнали, что я и есть их Верховное Божество.
   Хви боязливо заговорила, голосом, полным сомнения и озадаченности, вызванных этим откровением.
   – Владыка, говоришь ли Ты мне сейчас, что на самом деле Ты не бог?
   – Я говорю тебе, что не играю в прятки со смертью.
   Она несколько минут пристально на него глядела, перед тем как ответить, и это убедило его, что она понимает глубинное значение его слов. Чуткий и понимающий взгляд, от которого его нежное чувство к ней стало еще сильней.
   – Твоя смерть не будет похожа на другие смерти, – сказала она.
   – Дражайшая Хви, – пробормотал он.
   – Мне странно, что Ты не боишься суда истинного Верховного Божества,
   – сказала она.
   – Ты судишь меня, Хви?
   – Нет, я боюсь за Тебя.
   – Подумай о цене, которую я плачу, – сказал он. – Все, кто от меня произойдут, унесут с собой кусочек моего сознания, запертого, затерянного и беспомощного внутри них.
   Она поднесла обе руки ко рту напряженно глядя на него.
   – Это тот ужас, которому не смог поглядеть в лицо мой отец, и который он старался предотвратить: бесконечные деления, деления, деления глухонемой личности.
   Она опустила руки и прошептала:
   – Ты сохранишь свое самосознание?
   – В каком-то смысле… но буду немым. Жемчужинка моего разума уйдет с каждым песчаным червем и с каждой песчаной форелью червь будет разумным, но все же не способным шевельнуть ни одной клеточкой разума, разумным, но погруженным в бесконечный сон.
   Она содрогнулась.
   Лито наблюдал за ее попыткой понять такое существование. Способна ли она понять эту последнюю РАЗНОГОЛОСИЦУ, когда разделившиеся кусочки его личности будут цепляться за утрачиваемый контроль над икшианским устройством, записывающим его дневники? Способна ли она почувствовать щемящее молчание, которое последует за этим ужасным расчленением?
   – Владыка, они бы использовали это знание против Тебя, если бы я им рассказала.
   – Ты им скажешь?
   – Разумеется, нет! – она медленно покачала головой.
   Зачем он принял это ужасное превращение? Неужели нет выхода?
   Вскоре она проговорила:
   – Этот аппарат, записывающий Твои мысли, нельзя ли его настроить на…
   – На миллион меня? На миллиард? На еще большее количество? Моя дорогая Хви, ни одна из этих капель сознания не будет истинным мной.
   Ее глаза заволокло слезами. Она моргнула и глубоко вздохнула. Лито узнал в этом упражнении бенеджессеритский метод обретения внутреннего спокойствия.
   – Владыка, Ты меня ужасно напугал.
   – И ты не понимаешь, почему я это сделал.
   – Могу ли я это понять?
   – О, да. Понять это могли бы многие. Что люди делают с таким пониманием – уже другой вопрос.
   – Научишь ли Ты меня, что делать?
   – Ты уже знаешь.
   Она безмолвно это приняла, затем сказала:
   – Это что-то, что надо сделать с твоей религией. Я это чувствую.
   Лито улыбнулся.
   – Я почти все могу простить твоим икшианским хозяевам, за то, что они преподнесли мне тебя, такой драгоценный дар. Проси и дастся тебе.