Хэйдон Элизабет. Рапсодия - Дитя Крови (Симфония веков - 1)

   Карволт отступил еще на несколько шагов. Его била дрожь, но он изо всех сил старался сохранять спокойствие. Он видел, как его соратники, окончательно потерявшие голову, обратились в бегство, но хохочущий великан продолжал собирать свою страшную жатву, без промаха швыряя в них бесчисленные клинки, - никому не удалось спастись. Даже в самых ужасных кошмарах или во время кровавых сражений под предводительством Майкла, Ветра Смерти, Карволт не мог себе такого представить. Наконец он выпрямился и вытащил меч.
   Карволт медленно отступал назад, не спуская глаз с безмолвной тени, чей плащ трепетал на ветру.
   Человек в плаще двигался стремительно и ловко, на мгновение останавливаясь возле каждого из упавших, умело забирая оружие у них из рук, терпеливо, спокойно и даже небрежно отражая последние попытки напасть на него. И хотя Карволт знал, что эти люди наносили удары изо всех сил, ему вдруг показалось, что солдаты сами протягивают человеку-тени свое оружие. Тот перемещался так быстро, что Карволт не всегда успевал следить за ним глазами.
   Вот он вонзил кинжал кому-то в ухо - уважительно, почти милосердно. Вот он прошел мимо распростертых на земле людей, скользя подобно ангельскому духу, протянул руку одному солдату, точно давно потерянному другу, выхватил у него оружие и вернул его неуловимым движением, вонзив клинок тому под мышку. Вот почти нежным движением слегка приподнял голову другого, чтобы перерезать ему горло. Он дарил смерть с невиданной быстротой и легкостью, небрежно меняя руки, не делая пауз и не напрягаясь. И хотя Майкл называл себя Ветром Смерти, только теперь Карволт увидел, что такое истинный ветер, несущий смерть.
   Время для Карволта остановилось, когда он понял неизбежность собственной смерти, и его охватило облегчение, словно на плечи упал легкий и теплый плащ. Отстраненно, почти равнодушно он ощутил, как натянулась у него кожа вокруг глаз и на лбу. Он знал, что на лице его застыло выражение полнейшего ужаса, которое он столько раз видел на лицах своих жертв, хотя сам сейчас почти не испытывал страха.
   Когда человек в капюшоне прикончил последнего из его товарищей и двинулся к нему, Карволт вдруг поразился: как удавалось всем тем людям, которых он успел предать смерти за все прошедшие годы, сражаться до самого конца? Особенно - женщинам; особенно - если это были матери, пытающиеся защитить своих детей... Сейчас все его навыки, все долгие годы тренировок все это мгновенно обратилось в ничто перед лицом неминуемой смерти.
   Собрав остатки воли и прекрасно понимая, что это напрасно, Карволт взмахнул трезубцем, который когда-то принадлежал его отцу. Человек в плаще стоял теперь над ним. Карволт был уверен, что глаза из глубины капюшона смотрят на него с сочувствием. Изящная, но сильная ладонь сомкнулась на его руке, сжимавшей рукоять трезубца. Послышался тихий, вежливый голос:
   - Позвольте мне.
   В сгущающихся сумерках Карволт уловил легкое движение, и трезубец поменял владельца. Миг - и тонкий тройной клинок вошел в его грудь.
   В последние секунды жизни Карволт с удивлением отметил полное отсутствие боли. Стоящая перед ним тень без малейших усилий вытащила клинок из раны. Тело Карволта стало невесомым. На глаза упала пелена. До его слуха донеслись лишь слова, которыми обменялись великан с убийцей.
   - Сам решил его прикончить, сэр?
   - У него любопытный клинок. Присоедини его к своей коллекции.
   Вернувшись в лагерь, Грунтор нашел Рапсодию на том же самом месте она сидела совершенно неподвижно и смотрела прямо перед собой. Великан оттолкнул в сторону тело солдата, упавшего рядом с нею, протянул огромную руку и помог девушке подняться на ноги.
   - С тобой порядок, мисси?
   Болг пошел следом за Рапсодией, не сводя с нее глаз.
   Та едва заметно кивнула, осматривая поле боя. Потом вздрогнула и обхватила себя руками, словно ей вдруг стало холодно, но больше никак не выразила своих эмоций.
   - Убедительное доказательство твоего очарования, - с мрачной улыбкой заметил Акмед. - Похоже, они погибли для того, чтобы еще раз посмотреть на тебя.
   Рапсодия остановилась возле тела Карволта. Мужчины смотрели на ее застывшую тонкую спину. Потом она присела, взяла труп за плечо и слегка повернула его, чтобы получше разглядеть лицо. И тут на нее накатила сокрушительная волна ненависти.
   Она вскочила на ноги и нанесла на удивление сильный удар носком сапога прямо в голову Карволта. Все новые и новые пинки сыпались на бездыханное тело. Задыхаясь от ярости, Рапсодия орала отвратительные ругательства.
   - Во дает! - восхитился великан. - Неплохо для такой милашки! Похоже, она была знакома с этим парнем.
   Акмед улыбнулся:
   - Пусть она отвесит ему еще пару тумаков, а потом попробуй оторвать ее от мертвеца. Нам пора в путь.
   Дым от костра низко стелился в утреннем воздухе, сливаясь с рассветным туманом. Девушка еще не вернулась к костру. После того как они разбили лагерь, она отошла к краю луга. Впрочем, Акмед чувствовал ее присутствие сердце Рапсодии билось медленно и ровно. Она явно не собиралась никуда бежать. Он подбросил в костер хворост и помешал похлебку, которая готовилась в котелке, висящем над огнем.
   Несколько раз за долгий ночной переход Грунтор спрашивал Рапсодию, все ли с нею в порядке, и всякий раз она вежливо кивала, глядя прямо перед собой и продолжая шагать дальше. Как предполагал великан, девушка тяжело переживала жестокую расправу с солдатами Майкла, однако Акмед был склонен считать, что она пустилась в путешествие по запутанным дорогам своего сознания, гораздо более трудным, чем каменистые поля, по которым они шли. В любом случае, для него это не имело значения.
   Они не могли не взять ее с собой. Акмед пришел к такому выводу после первого спора с Грунтором, как только они вышли из Истона. Теперь он окончательно уверился в своей правоте. Его мало интересовала безопасность Рапсодии: ее счеты с Бесполезным Дыханием не имели к нему ни малейшего отношения. Гораздо важнее другое: пока девушка находилась рядом, у него оставались шансы выяснить, что же произошло с его именем.
   Невидимое удушающее кольцо, которое Акмед носил с тех пор, как ф'дор овладел его истинным именем, исчезло - словно его никогда и не существовало. В тот самый момент, когда уличная девчонка произнесла свои глупые слова в прохладе истонского переулка, Брат освободился от рабского ошейника; более того - он стал другим человеком. Рапсодия изменила не только его имя, но и его сущность - опасное умение для девушки, чьи действия иначе как идиотскими не назовешь. Ее сила должна быть огромной, колоссальной - ведь ей удалось подчинить себе волю ф'дора. Могущественная дура, ЧУДОТВОРЯЩАЯ. Акмед раздраженно фыркнул.
   Как бы то ни было, новое имя не лишило его врожденного таланта. Как и прежде, в его сознании раздавалось биение сердец миллионов людей, которое не прекращалось ни на мгновение, даже во сне, и преследовало его с самого рождения.
   Тем не менее ряд деталей, которые появились после смены имени, еще предстояло уточнить. И поэтому также необходимо было держать девушку при себе - во всяком случае до тех пор, пока они не доберутся до цели. Чтобы не осталось никаких незавершенных дел или вопросов, требующих ответа. До пленения имени Брат был не только хозяином своей судьбы, но и судьбы всякого человека, которого выбирал. Возможно, действия Дающей Имя вернули его в прежнее состояние, но полной уверенности у него не было; теперь он ничего о себе не знал. Многие испытали бы благодарность за столь чудесное спасение. У Акмеда оно вызвало раздражение.
   До него долетел тихий приятный мотив, подхваченный утренним ветром, и этот звук ослабил пульсацию крови, помог очистить разум. Девушка пела. Оранжевый луч пыльного солнечного света пронзил синюю мглу утра, озарив дымный туман, расстилающийся вокруг. Акмед быстро повернулся. Грунтор только что проснулся и, словно зачарованный, смотрел в ту сторону, где находилась девушка. Великан покачал головой, словно стряхивая сон, и повернулся к Акмеду:
   - Что это такое?
   Человек, которого теперь звали Акмед, Змей, невозмутимо размешивал похлебку.
   - Молитва.
   - Чего?
   Акмед яростно ударил ложкой по краю котелка:
   - Она из народа лирингласов, они - Певцы Неба и приветствуют песней встающее и заходящее солнце и звезды.
   На лице великана появилась широкая улыбка.
   - Ого! И откуда ты такое знаешь? Акмед пожал плечами и ничего не ответил.
   Между дракианами и лиринами существовали наследственные связи, но он посчитал эту информацию недостойной упоминания.
   Вскоре песня смолкла, а вместе с ней исчезло и хрупкое ощущение благополучия, которое она принесла. К тому моменту, когда Рапсодия вернулась в лагерь, на лице Акмеда вновь появилось хмурое выражение. А вот лицо Рапсодии лучилось радостью - вчерашней тоски как не бывало.
   - Доброе утро! - сказала она и улыбнулась. Великан улыбнулся в ответ:
   - Доброе, мисси. Тебе лучше?
   - Да, спасибо. Доброе утро, Акмед! - Она не стала ждать ответа, а села рядом со своими вещами и принялась затягивать кожаные ремешки на сумке. - И благодарю вас обоих - вчерашней ночью вы мне здорово помогли.
   На горизонте, за спиной Рапсодии, появилось солнце, окутав девушку розовато-золотистыми лучами, отчего ее волосы ослепительно заблестели. Вытащив из кармана краюшку хлеба, она стряхнула крошки с белой муслиновой рубашки, испачканной травой и глиной, и протянула его своим спутникам, предлагая разделить. Увидев, что они молча отвергают ее предложение, Рапсодия принялась за еду.
   - Ешьте побыстрее, - сказал Акмед, наливая похлебку в две побитые металлические кружки. - Сегодня нам предстоит долгий путь.
   Рапсодия даже перестала жевать:
   - Нам? Сегодня? О чем ты говоришь? Дракианин протянул одну кружку Грунтору, вторую поднес к губам, так ничего и не ответив.
   - Я думала, все люди Майкла убиты, - заметила девушка.
   Акмед опустил кружку:
   - Неужели все Дающие Имя так любят делать скоропалительные выводы? У него много людей. Мы уничтожили лишь один отряд. Ты и в самом деле считаешь, что он больше никого за тобой не послал? - И, не глядя в сторону Грунтора, который явно хотел что-то сказать, Акмед вновь принялся пить.
   Рапсодия побледнела. Затем тревога уступила место задумчивости.
   - Как далеко до Дерева?
   - Не более двух недель, если погода не ухудшится.
   - И вы по-прежнему хотите, чтобы я шла с вами? Акмед покончил с похлебкой и встряхнул кружку над огнем. Затем он принялся быстро собирать вещи, и вопрос Рапсодии остался висеть в воздухе. Наконец дракианин закинул за спину мешок и оружие, а сверху надел черный плащ.
   - Если сможешь не отставать и не будешь болтать, я обдумаю твой вопрос.
   Они шли выматывающим, стремительным шагом, преодолевая без привалов большие расстояния и останавливаясь лишь ненадолго. Часто они продолжали идти и после наступления темноты - если Акмед успевал разведать путь. У Рапсодии сложилось впечатление, что он каким-то образом реагирует на присутствие других живых существ, людей или животных.
   Иногда приходилось прятаться по несколько часов, дожидаясь, когда группа вовремя замеченных путешественников скроется из виду. Тогда Рапсодия старалась хотя бы немного вздремнуть - никто не знал, удастся ли поспать ночью. Иногда они шли не останавливаясь целый день, если путь был свободен. Мужчины привыкли путешествовать именно так, и Рапсодия неплохо выдерживала их темп. Лишь иногда она чувствовала, что ей необходимо хотя бы немного отдохнуть. Однако прошла неделя, и Рапсодия поняла, что втянулась и может, не отставая, следовать за Акмедом и Грунтором. Путешествие продолжалось почти в полном молчании.
   Наконец в полдень двенадцатого дня Акмед показал на юг и остановился. Они с Грунтором обменялись несколькими словами на языке, которого Рапсодии еще не приходилось слышать. Потом Грунтор повернулся к ней:
   - Ну, мисси, пробежимся миль десять?
   - Пробежимся? Мы еще не останавливались на ночлег. Не думаю, что я смогу...
   - Ой боялся, что ты так скажешь. Тогда иди сюда. - Он наклонился и похлопал себя по плечу.
   Рапсодия недоуменно посмотрела на него. Усталость мешала ей сосредоточиться. Потом до затуманенного сознания дошло, что великан предлагает пронести ее на спине. От одной только мысли о бесчисленных рукоятях, торчащих во все стороны, Рапсодия содрогнулась. С тем же успехом можно лечь спать на мечах.
   - Нет. Извини. Я не могу.
   Акмед резко повернулся к ней, и под капюшоном сверкнули недовольные глаза.
   - Мы уже почти на месте. Выбирай: либо мы оставим тебя здесь, либо ты снизойдешь и примешь помощь Грунтора. Лес уже виден, но его защитники прячутся. Наступило дурное время; они не станут рисковать и уничтожат любых странников, которые посмеют приблизиться к их передовым постам.
   Рапсодия огляделась. Она понятия не имела, где они оказались, да и леса не видела. Уже не в первый раз за время совместного путешествия она подумала о том, чтобы расстаться с Акмедом и Грунтором, - кто знает, возможно, ей удастся найти не таких опасных спутников. Однако она не забыла, как они спасли ее и ни разу не пытались причинить вред или как-то обидеть. Более того, по-своему они о ней заботились. Поэтому она постаралась забыть о своем раздражении и согласилась:
   - Ладно, но сначала, пока у меня еще есть силы, я буду идти сама, хорошо?
   - Прекрасно, мисси, скажешь, когда устанешь. Она закатила глаза:
   - Я уже много дней как устала. Я сообщу тебе, когда не смогу идти дальше.
   - Договорились, - кивнул великан.
   Луна была на ущербе. Она низко зависла над горизонтом, окаймленная кровавым туманом, молчаливым наблюдателем, вызванным ф'дором.
   Зов пришел из глубин темного храма. Он вырвался из пирамидального Шпиля, который черным клинком выделялся на фоне бледного ночного неба.
   Высокий обелиск был чудом архитектурной мысли, шедевром человеческих рук и природы. Тысячи тонн базальта и обсидиана стрелой уходили в темноту, окружающую скрытую от посторонних глаз пещеру в Высоких Пределах. Этот хребет угрожающе взметнулся ввысь на северной границе горных кряжей Серендаира. Игла гигантской твердыни уходила на милю под землю. Темный монолит, пронзающий бегущие по небу тучи, гордо и дерзко устремлялся ввысь. Его венчало изображение одинокого глаза. Когда началось монотонное пение, обрывки тягучего тумана, плавающие во влажном воздухе над Шпилем, мгновенно исчезли; глаз очищался и готовился.
   Древние слова Призыва, произнесенные темным жрецом возле алтаря, на котором совершались кровавые жертвоприношения, звучали на языке Преждевременья, первичной эры, когда появились на свет элементы Вселенной. Эти слова символизировали самые древние и важные из всех связей: звенья между огнем и расой ф'доров, которая от него произошла.
   Извращенные, алчные существа с обманчивой, завистливой сущностью, ф'доры - те немногие, кто уцелел, - имели общее желание: поглотить окружающий мир, точно огонь, из которого они вышли. Ф'доры не имели телесной оболочки, они пользовались чужими телами, выпивая из них все соки, - так пламя поглощает топливо, уничтожая его.
   Демон-дух, который мертвой хваткой вцепился в Тсолтана, бывшего в мире людей Верховным жрецом Богини Пустоты, терпеливо продвигался к вершинам власти. С момента своего рождения в огненном чреве Земли он имел достаточно времени, чтобы тщательно обдумать каждый шаг, безошибочно занимая тела тех людей, которые были не в состоянии противиться ему и позволяли постепенно набирать силу.
   Так, медленно, но верно, переходя из одного тела в другое, он накапливал могущество. И ждал - ждал подходящего момента, когда уже ничто не сможет помешать ему добиться поставленной цели. Овладение Тсолтаном стало удачным ходом. Это произошло в то время, когда тот был еще рядовым жрецом. Двойственность природы демона помогла сделать его вдвойне сильным, дала возможность объединить стратегические задачи с внутренним стремлением к поглощению. Живущий то в мире обычных людей, то переходящий во владения черного огня, Тсолтан существовал на двух уровнях - как человек и как демон.
   Но теперь ни на одном из них он не имел власти над Братом.
   На земле вокруг Шпиля собралась роса. Густой туман наполнил теплый воздух летней ночи. Потоки воздуха сплетались и расплетались, возникали тучи, которые в ярком свете полной луны казались больше и длиннее. Затем они стали складываться в человеческие силуэты.
   Сначала возник один, потом несколько, и вскоре их стало уже множество - блестящие фигуры, формирующиеся под немигающим глазом обелиска. Они были одеты как сам Брат, вот только под их капюшонами, на том месте, где должно было находиться лицо, прятался полнейший мрак. Сперва их тела под рожденной из тумана одеждой были тонкими и скелетообразными, но по мере того, как продолжалось монотонное пение демона, обретали плоть, обрастали сухожилиями и мышцами. Вот уже появились когти с огненными кончиками, указывающими на их демоническое происхождение... Тысяча Глаз ф'дора. Шинги.
   Тсолтан, дрожа от напряжения и радости, наблюдал, как они собираются под взором глаза на обелиске. Они, трепеща, висели в воздухе, поглощая все больше и больше энергии, которой делился с ними их создатель, и становились все сильнее и сильнее, по мере того как его могущество убывало.
   Теперь под их пустыми капюшонами изредка что-то поблескивало. Возможно, лунный луч отражался от сгустка тумана - но, скорее всего, то были отражения хрусталика огромного глаза, который они сейчас формировали. Только что они находились в мире живых людей, а в следующий момент переместились в мир духов. Переносясь из одного в другой, подобно своему создателю, Шинги ждали. Они были эфемерны, точно ветер, но вовсе не столь скоротечны; когда они отправлялись на поиски жертвы, то становились безжалостнее времени и не ведали пощады, подобно смерти.
   Тсолтан вцепился в алтарь. Его сила убывала, как ущербная луна в далеком небе. Скоро Тысяча Глаз устремятся вперед, неустанно обыскивая пространство, - и так будет продолжаться до тех пор, пока они не найдут свою жертву. И тогда ее участь будет ужасной.
   Демон-жрец задрожал, когда на него накатила волна слабости. Шинги унесут с собой почти всю его жизненную силу, он серьезно рискует. Колени его подломились - сперва одно, потом второе. Хотелось бы знать, оценит ли Брат его жертву. Тсолтан упал, и его голова стукнулась об обсидиановый пол. Он рассек себе лоб, и на камень пролилась кровь - знак, вполне соответствующий моменту.
   - Брат... - прошептал он немеющими губами. - Найдите его...
   Тсолтан, Верховный жрец, человек и симбионт демона-духа, перекатился на спину и уставился в темноту. Высоко над ним Шинги развернулись по ветру и унеслись прочь, подгоняемые немигающим взглядом одинокого ока.
   5
   В ТЕХ РЕДКИХ СЛУЧАЯХ, когда Акмед считал, что они могут развести костер, Рапсодия старалась спать как можно ближе к огню. Несмотря на обжигающий жар лета - даже ночи оставались теплыми, - дым и негромкое потрескивание действовали на нее успокаивающе. Они напоминали о доме, где она уже так долго не была.
   Возле огня изменялись голоса ее снов. Они больше не повторяли глумливых речей Майкла и его приспешников, а возвращали девушку в далекое прошлое, к тем счастливым дням и ночам, что она провела возле родного очага. Теперь, когда Рапсодия постоянно находилась на свежем воздухе, ее сон стал крепким, а воспоминания о прошлом приносили в ее душу радость и спокойствие, а не страх...
   ... - Мама, расскажи мне о великом лесе.
   - Сначала залезай в лохань. Вот, возьми меня за руку. Мыльные пузыри блестели в свете очага, превращались в разноцветные шарики, взмывали к потолку, а потом вдруг исчезали. От воды поднимались волны тепла, смешиваясь с жаром очага. А мать улыбалась.
   - Что ты положила в воду сегодня?
   - Сиди спокойно. Я положила лаванду, вербену лимонную, плоды шиповника, снежный папоротник...
   - Снежный папоротник? Мы же его ЕДИМ!
   - Совершенно верно. Я ведь вовсе не купаю тебя, на самом деле я варю суп.
   - Мама, перестань меня дразнить. Пожалуйста, расскажи мне про лес! Лирины, которые там живут, похожи на нас?
   Мать опустилась на корточки рядом с металлической лоханью, держась руками за край. На ее лице появилось безмятежное выражение, и глаза затуманились от воспоминаний - так бывало всегда, когда она задумывалась о прошлом.
   - В некоторых отношениях - да. Они выглядят так же, как и мы. Во всяком случае, они похожи на нас больше, чем люди, вот только их цвета иные.
   - В каком смысле?
   - Больше соответствуют лесу, где они строят свои дома. Наши открытому небу и полям, где селится наш народ, лирингласы. - Мать легко дернула за ленту, и золотые волосы Рапсодии рассыпались по плечам. Например, если бы ты жила в лесу, то твои красивые золотые волосы, которые так любит отец, скорее всего были бы каштановыми или красновато-коричневыми. А вот зеленые глаза остались бы прежними. Природа наградила бы тебя более темной кожей - так легче сливаться с листвой, ходить по лесу, чтобы никто тебе не замечал.
   На голову Рапсодии обрушился водопад теплой воды, и она принялась отфыркиваться.
   - Мама!
   - Извини! Я не ожидала, что ты так резко повернешься. Посиди хотя бы немного спокойно.
   - А у лесных лиринов есть маленькие девочки?
   - Конечно. И маленькие мальчики. И женщины, и мужчины, и дома, и города. Просто они не такие, как те, в которых живем мы.
   - А я их когда-нибудь увижу? Для меня наступит Год Цветения, и я пойду в лес, как ты когда-то?
   Материнская ладонь ласково погладила щеку Рапсодии, а грусть в глазах стала еще заметней.
   - Посмотрим. Мы живем среди людей, дитя мое; здесь наш дом. Твой отец может не захотеть, чтобы ты следовала обычаям моей семьи, в особенности если для этого тебе придется надолго нас покинуть. И кто станет винить его за это? Что мы будем делать без нашей девочки?
   - Но среди лиринов мне не будет грозить опасность, правда, мама? Они не станут ненавидеть меня за то, что я наполовину человек?
   Мать отвернулась.
   - Никто не будет тебя ненавидеть. Никто. - Она развернула большое мягкое полотенце. - Вставай, малышка, вылезай наружу, только не упади.
   Волна холодного воздуха, ощущение мягкой ткани на влажной коже. А потом теплая ночная рубашка и материнские руки...
   - Садись ко мне на колени. Я расчешу тебе волосы.
   - Расскажи о лесе, пожалуйста. Глубокий, почти музыкальный вздох.
   - Он огромен - больше, чем ты можешь себе представить, - и полон запахов и звуков жизни. Ты никогда не видела столько разных цветов, даже во сне. Его песня звучит в каждом существе, которое там живет. Люди называют его Зачарованным Лесом, потому что многие растения и существа, которые его населяют, им незнакомы, но лирины знают его истинное имя: Илессан, священное место. Если ты когда-нибудь заблудишься, лес примет тебя, потому что в тебе есть кровь лиринов.
   Потрескивание огня. Мерцающие отблески в золотых волосах...
   - Расскажи мне о реке Виндершин, озере Сердечного Желания и Серой Скале. И о Дереве... мама, расскажи мне о Сагии.
   - Ты знаешь эти истории лучше, чем я.
   - Ну пожалуйста.
   Ласковая ладонь погладила волосы.
   - Ладно, я расскажу тебе о Сагии, а потом придет время молитвы. Великое Дерево растет в самом сердце леса Илессан, в северной его части. Оно такое высокое, что разглядеть его нижние ветви почти невозможно. А вершину видят лишь птицы, потому что она касается неба. Утверждают, что оно растет в том месте, где берет начало само
   Время, где свет звезд впервые коснулся Земли. Возраст Сагии так велик, что его невозможно себе представить. Иногда его называют Дубом Глубоких Корней, потому что его корни достигают тех мест Земли, где началось Время. Говорят, что стволовые корни идут вдоль Оси Мира, а меньшие проросли сквозь весь Остров, связывая Сагию со всем, что растет. В том, что касается Великого Леса, это так и есть - именно могущество Сагии создает песнь Илессан, которая охраняет лес... А теперь пойдем: солнце садится. Прохлада вечернего ветерка, чернильные разводы туч на горизонте, светло-голубое небо. Сияние яркой звезды, встающей над полями и долинами бескрайней холмистой земли. Нежная чистота материнского голоса, собственные неуклюжие попытки верно вывести мелодию. Одинокая прозрачная слеза, стекающая по щеке матери...
   - Очень хорошо, малышка, у тебя уже получается. Ты знаешь, как называется вот та яркая звезда?
   - Конечно, мама; это Серен, в честь которой названа наша страна.
   Теплое, сильное материнское объятие...
   - Это и ТВОЯ звезда, малышка; ты родилась под ней. Ты знаешь, как сказать "путеводная звезда" на нашем языке?
   - Ариа?
   - Хорошо, очень хорошо. Помни, хотя ты живешь среди людей и тебе дали человеческое имя, ты - потомок гордой и благородной расы, у тебя есть лиринское имя. В тебе живет музыка неба; ты - одна из его детей, как и все лирины. Серен находится в южной части неба, над лесом Илессан. Если все отвернутся от тебя, там тебя всегда примут как родную. И если ты посмотришь на небо, то обязательно найдешь свою путеводную звезду и никогда не собьешься с пути, никогда...
   Плечо сжала сильная жесткая рука, и Рапсодия ощутила терпкий дым костра. Холодный утренний воздух вокруг. И глубокий голос звенит в ее ушах, вытесняя приятные воспоминания:
   - Мисси? Просыпайся.
   "И если ты посмотришь на небо, то обязательно найдешь свою путеводную звезду, и никогда не собьешься с пути, никогда..."