Холт Виктория. Лев-триумфатор

   - Где?
   - В бухте.
   - Вы видели "Вздыбленный лев".
   - Он был там, но был и тот, другой, в два раза крупнее и величественнее, и рядом с ним "Лев" казался карликом.
   - Вы можете насмехаться надо мной, но прошу не трогать мой корабль!
   - Я не насмехаюсь, а просто излагаю факты. Вчера ночью, выглянув из окна, я заметила на море самый красивый корабль из всех, когда-либо виденных мною.
   - Самый красивый корабль, виденный вами, - это "Вздыбленный лев"!
   - Нет, в самом деле, тот был более величественный и красивый. Такой большой, горделивый.., как плавучий замок.
   Он внимательно смотрел на меня.
   - Вы видели, сколько у него мачт?
   - Я думаю, четыре.
   - А палубы? Они были высоко подняты?
   - Да. Кажется, да. Он был такой высокий... Я не знала, что корабли могут быть такими высокими.
   Похоже, он забыл про свой интерес ко мне. Ночной пришелец вытеснил у него из головы все другие мысли.
   Он стал жадно расспрашивать меня. Я отвечала, как могла, но мое знание кораблей было скудным. Он не выразил протеста, когда я направила лошадь шагом в Труиндские конюшни, а просто поехал рядом со мной, выпаливая вопросы, досадуя на то, что я не могла описать во всех подробностях увиденный мною корабль.
   Внезапно он взорвался:
   - Не может этого быть! Но клянусь кровью Христовой, сдается мне, что вы описываете испанский галион!
   Я не представляла себе раньше, насколько страстно религиозен был Эдуард. В Аббатстве матушка никогда не наставляла меня в рамках одной доктрины предпочтительно перед другими. Ее идеалом была веротерпимость, и я знала, что она не считала тот или иной способ отправления обрядов важнее, чем то, чтобы каждый жил по-христиански, насколько это возможно. Однажды она сказала мне:
   - Религию людей мы познаем через их поступки по отношению к своим ближним. Какая добродетель в том, что человек славит Господа, если он жесток к Его созданиям?
   Мало кто был согласен с ней. Покойная королева и ее министры жгли на кострах людей не потому, что те грабили или убивали, а потому, что верили не так, как предписывал Рим.
   А теперь мы, повернулись по команде "Кру-гом!" и религиозные законы, существовавшие при Марии, упразднялись, а установленные ее предшественниками, - восстанавливались. Реформаторство опять верховенствовало, и, хотя возврат к Смитфилдским кострам казался невозможным, было опасно идти против господствующей церкви, которую установила и поддерживает королева.
   Насколько тверда королева в свои взглядах, я не могла сказать с уверенностью. Вряд ли она могла забыть годы, полные опасностей, когда она чуть было не лишилась головы. Тогда ей приходилось кривить душой, хотя, возможно, она и в то время втайне склонялась к Реформации. И в самом деле, если бы не ее протестантство, она, скорее всего, не была бы сейчас на троне.
   Теперь, разумеется, у нее были серьезные политические причины твердо придерживаться протестантских взглядов. По ту сторону Ла-Манша находилась королева Франции, которая также была королевой Шотландии и, как считали многие, законной королевой Англии: Мария Стюарт, внучка Маргарет, сестры покойного нашего короля Генриха VIII. Поэтому многие говорили, что она являлась прямой наследницей английского трона, в то время как Елизавета, чей отец отстранил свою законную супругу, Екатерину Арагонскую, ради женитьбы на матери Елизаветы, Анне Болейн, была внебрачной дочерью и не могла притязать на корону.
   Истовая католичка, Мария Стюарт стала знаменем тех, кто желал вернуть Англию в лоно папистской церкви. Поэтому Елизавета неминуемо должна была выступить лидером протестантизма. Я не сомневаюсь, что нашу королеву побуждала к этому не столько религия, сколько политика.
   Но эта политика существовала. Те, кто служил мессу и молился по римскому обряду, являлись потенциальными врагами королевы, так как они хотели привести страну назад к католицизму, и, если бы это произошло, Мария Стюарт, а не Елизавета Тюдор была бы признана королевой Англии.
   Поэтому в том, как молились Хани и Эдуард, таилась для них серьезная опасность.
   Я знала, что в домовой церкви, или, вернее, небольшой капелле, за закрытыми дверями проводились службы. Я знала, что под алтарным покровом скрывалась потайная дверца, и догадывалась, что за этой дверцей прятали священные изображения и церковную утварь, необходимую для отправления мессы.
   Я не принимала в этом участия, но знала, что несколько человек из прислуги там присутствовали. Меня это не очень занимало до того вечера, когда Пенлайоны с такой злобой говорили о донах. Я убедилась, как нетерпимы они могут быть к тем, кто думает иначе, чем они, и как опасны.
   После того дня каждый раз, как я проходила мимо капеллы, меня охватывало острое чувство тревоги.
   Дженнет, молоденькая девушка, которую я привезла с собой из Аббатства, занималась уборкой моих платьев. Она почти в экстазе водила рукой по ворсу моего бархатного плаща.
   Дженнет была на год младше меня - маленькая, очень живая, с густой гривой темных кудрей. Я заметила, как кое-кто из мужской прислуги провожал ее взглядом и решила, что ее следует предостеречь.
   Дженнет работала, а глаза у нее так и сверкали, и я спросила, нравится ли ей в этой новой обстановке.
   - О да, мистрис Кэтрин! - ответила она с жаром.
   - Значит, тебе здесь нравится больше, чем в Аббатстве?
   Она вздрогнула:
   - О да, мистрис! Здесь вроде как более открыто. В Аббатстве.., там были духи.., все это говорили. И мало ли что там могло случиться...
   Дженнет была неисправимой болтуньей и сплетницей. Я слышала, как он тараторила с другими служанками. Дать ей только повод - она многое могла бы мне порассказать.
   - Значит, ты считаешь, что здесь все по-другому?
   - О да, мистрис! Подумайте, ведь в Аббатстве.., я там ночи напролет дрожала на своем тюфяке, даже когда спала не одна. Младшая Мэри клялась, что видела однажды в сумерках монахов, идущих процессией в церковь. Говорила, они были в длинных рясах и вроде пели псалмы. Нам рассказывали, какие ужасы там раньше происходили, а ведь всякий знает, что там, где случилось что-то страшное, обязательно появятся привидения.
   - Но ты-то никогда не видела привидений, Дженнет?
   - Нет, мистрис, но я их там чуяла, а это одно и то же. Здешнее место больше смахивает на то, каким должен быть настоящий замок. Духи и здесь могут появиться, в очень многих домах они водятся, но здесь это были бы обыкновенные привидения: бедная леди, погибшая от несчастной любви, или джентльмен, который промотал наследство и выбросился из окна башни, - словом, привидения как привидения. Но в Аббатстве они были ужасны. Монахи и силы зла... О, там творилось зло, это уж точно! Моя бабушка помнит, как пришли люди и что они делали... Ну, а здесь все по-другому. И к тому же здесь корабли. О, мне так нравится смотреть на корабли! Дженнет хихикнула.
   - А этот капитан Пенлайон, мистрис! Я сказала Мэри: "Никогда не видела такого прекрасного джентльмена!". И Мэри говорит то же самое, мистрис!
   Во мне вдруг вспыхнуло сильное раздражение. Итак, служанки обсуждают его. Я представила себе, как он важно, вразвалку проходит мимо них, быть может, оделяя поцелуем самую хорошенькую, взяв ее на заметку, как возможную добычу. Право, меня тошнило от этого человека.
   Но что это я? Зачем болтаю с Дженнет? Я сказала:
   - Пожалуйста, убери это все побыстрее, Дженнет. Не болтай так много. Тебе что, больше делать нечего?
   Дженнет, естественно, сбитая с толку внезапной переменой в моем поведении, повесила голову и слегка покраснела. Я надеялась, что достаточно ясно дала понять мое полное равнодушие к капитану Пенлайону.
   Дженнет занялась было делом, но вскоре выглянула в окно и стала что-то рассматривать во дворе.
   - Что там, Дженнет?
   - Там молодой человек, мистрис.
   Я подошла и встала рядом. В самом деле, там стоял молодой человек; он был облачен в красновато-коричневый дублет и зеленые штаны. У него были очень темные, прямые, гладко расчесанные волосы. Почувствовав наши взгляды, он посмотрел вверх и отвесил нам изысканный поклон.
   Я крикнула вниз:
   - Кто вы?
   - Добрая госпожа, - крикнул он в ответ, - если вы - хозяйка этого дома, я желал бы поговорить с вами.
   - Боже мой, - выдохнула Дженнет, - но до чего же пригож! Я сказала:
   - Я не хозяйка дома, но сойду вниз и поговорю с вами.
   Я вышла в холл вместе с Дженнет, следовавшей за мной по пятам, и открыла обитую железными гвоздями наружную дверь. Молодой человек еще раз поклонился, очень почтительно.
   - Боюсь, хозяйки нет дома. Может быть, вы изложите свое дело мне?
   - Я ищу работу, миледи.
   - Работу? - переспросила я. - Какого рода работу?
   - Я не особенно разборчив. Буду благодарен за все, что подвернется.
   - Управление хозяйством не в моих руках. Я здесь только гостья.
   - Может быть, мне попробовать поискать хозяина? - с энтузиазмом предложила Дженнет.
   Он бросил ей благодарный взгляд, и она очень мило покраснела.
   - Пожалуйста! - сказал он.
   Дженнет убежала, а я спросила молодого человека:
   - Как ваше имя?
   - Ричард Рэккел, мистрис.
   - Откуда вы?
   - Я прибыл с севера. Думал, что на юге легче пробить себе дорогу, чем в моих родных местах.
   - А теперь, наверно, вы хотите поработать здесь немного, а потом двинуться на поиски новых приключений?
   - Смотря, как обернется дело. Я везде присматриваюсь, ищу, где бы можно было осесть навсегда.
   К нам часто являлись люди, искавшие работу, особенно на исходе лета, к Михайлову дню. Они нанимались работать в поле, молотить, веять, засаливать мясо (часть скота забивали в эту пору из-за нехватки запасенных на зиму кормов). Но этот молодой человек чем-то отличался от обычных поденщиков.
   Я спросила, случалось ли ему работать в поле, на уборке хлебов. Он ответил, что нет, но он умеет управляться с лошадьми и надеется, что в конюшне найдется для него местечко.
   В этот момент появился Эдуард. Он въехал во двор - элегантный мужчина, который за последние дни стал как будто еще более изящным и хрупким Наверно, я воспринимала его так по контрасту с Пенлайонами.
   - Эдуард, - сказала я, - этот юноша ищет работу.
   Эдуард был всегда неизменно вежлив и, на мой взгляд, всегда полон рвения сделать доброе дело. Он был очень популярен среди работников, но, мне кажется, они его слегка презирали. Для них такое мягкое обращение казалось слишком непривычным.
   Эдуард пригласил молодого человека в зимнюю, отапливаемую гостиную и приказал принести для него кружку эля. Не многие наниматели относились так к рабочему люду, но мечтатель Эдуард не считал, что его богатство и знатность возвышают его над другими. Он знал, что был ученее, воспитаннее, имел более изящные манеры, чем какой-нибудь батрак с фермы; но если человек умел себя вести и был сколько-нибудь образован, он не считал его ниже себя только потому, что тот был, скажем, сыном доктора или стряпчего, а Эдуард - сыном лорда. Хани постоянно твердила мне:
   Эдуард - сама доброта. Она была права.
   Я, разумеется, не сопровождала их в зимнюю гостиную, а ушла к себе в спальню, где Дженнет снова взялась за уборку моей одежды.
   - О, мистрис Кэтрин, - воскликнула она, - как вы думаете, подыщет хозяин место для него?
   - Мне кажется, он не подходит для тяжелой работы в поле, а там как раз и требуются рабочие руки в это время года.
   - Он, в самом деле, выглядит настоящим джентльменом, - сказала Дженнет, расправляя мой крылатый чепчик. - Мужчины с севера - самые красивые.
   - Ты слишком интересуешься мужчинами, Дженнет, - сказала я строго.
   - О, но они действительно интересные создания, мистрис!
   - Я должна предупредить тебя. Ты прекрасно знаешь, что может случиться с девушками, которые не берегут себя, как следует.
   - О, мистрис, вы имеете в виду моряков, которые сегодня - здесь, завтра там. А молодой Ричард Рэккел - он уж если пришел, так здесь и останется и всегда будет в ответе за все, что натворит.
   - Дженнет, я замечаю, что тебе нравится привлекать мужское внимание!
   - О, мистрис! - Она залилась румянцем и хихикнула.
   Я продолжала строгим тоном:
   - Если этому молодому человеку повезет получить здесь работу, ты хорошо делаешь, если подождешь, пока он проявит к тебе интерес, прежде чем выдать свой к "нему.
   - Но он еще мальчик, мистрис, - возразила Дженнет, блестя глазами, и я рассердилась на нее, так как знала, что она мысленно сравнивает юного Ричарда Рэккела с капитаном Пенлайоном.
   ***
   Для Эдуарда было очень характерно, что он все-таки нашел место для Ричарда Рэккела в нашем доме. Он вошел в соляр <Соляр (solar, solarium) - светлица, комната в верхнем этаже замка.>, где сидели мы с Хани, она - за вышивкой, я праздно глядя на нее, и, усевшись около нас, сказал:
   - Я определил Рэккела на конюшни. Там понадобится еще один конюх, хотя не знаю, подойдет ли он для этого. Он внешне не похож на конюха, но с лошадьми управляться умеет, это точно. Со временем мы подыщем ему другое занятие. По-моему, из него получился бы отличный секретарь; жаль, я не нуждаюсь в секретаре.
   Хани улыбнулась мужу поверх своих пялец. Она всегда была нежна и ласкова с ним, а он, разумеется, обожал ее. Она выглядела неотразимо в такой позе - с иглой в застывшей руке и с тихим, задумчиво-спокойным выражением лица.
   - Ну, что же, - сказала Хани, - пусть послужит пока на конюшне, а если возникнет другая вакансия - он всегда будет под рукой и сможет получить ее.
   - Приятный юноша, - заметил Эдуард, - и довольно образован, мне кажется.
   - Он говорит со странным акцентом, - вмешалась я.
   - Это потому, что он с севера. Их речь иногда так отличается от нашей, что трудно бывает ее понять.
   - Но речь Ричарда совершенно понятна.
   - Все дело в том, что этот молодой человек не без образования... Не такого сорта, как те, кто обычно обивают пороги в поисках работы.
   - Дженнет мне говорит, что он молчалив и скрытен. Она, не теряя времени, познакомилась с ним. Эдуард откашлялся и сказал:
   - Томас Элдерс собирается навестить нас в конце недели.
   Хани замерла на мгновение, ее игла застыла в воздухе. Я знала, что это сообщение обеспокоило ее.
   Мне хотелось сказать им обоим, что меня незачем опасаться. Я никому не выдам того, что знала; а знала я то, что Томас Элдерс был католический священник, который странствовал от одного католического дома к другому; он являлся под видом гостя, старого друга одного из домочадцев, и во время своего пребывания он исповедовал и служил мессу, и тем самым рисковал навлечь гнев королевы на себя и на обитателей дома, приютившего его.
   Он уже побывал у нас однажды. Тогда я мало задумывалась над этим, хотя сразу догадалась о цели его прихода.
   Все в Англии ожидали, что с началом нового царствования придет более терпимое отношение к делам веры, и, в самом деле, оно не могло быть более жестоким, чем предыдущее правление; но для полной веротерпимости пора еще не настала; у королевы на это были веские причины, у ее министров - тоже. Мягко говоря, сейчас неразумно принимать у себя дома священников.
   Когда я вспомнила свирепость воззрений Пенлайонов, мне стало не по себе.
   Я сменила тему, снова заговорив о новоприбывшем Ричарде Рэккеле.
   - У него, в самом деле, приятные манеры. Я знала одного человека с севера. Он приходил к моему отцу. Но тот и говорил, и вел себя совсем не так, как этот юноша.
   - Не все люди скроены на один лад, - благодушно заметила Хани.
   Потом она принялась говорить о соседях и, опасаясь, что скоро речь зайдет о Пенлайонах, я поднялась и оставила их вдвоем.
   Джейк Пенлайон заезжал каждый день. В его поведении не было ни капли притворства. Он не скрывал, что являлся с одной целью: видеться со мной.
   Как-то раз он заметил во дворе Ричарда Рэккела и сказал:
   - А этого парня я уже раньше видел. Я запомнил его: он приходил в Лайон-корт искать работу.
   - И у вас ничего не нашлось для него?
   - Мне не понравилась его внешность. Больше похож на девушку, чем на парня.
   - Вы полагаете, что каждый должен уметь рычать, как лев?
   - О нет, эту привилегию я оставляю за собой.
   - ..или трубить, как осел, - добавила я.
   - Это я предоставляю другим, но в слуге я не ищу ни льва, ни осла. А еще эти росказни, что он якобы пришел с севера!
   - Почему росказни? Эдуард поверил ему.
   - Эдуард всему верит. У него ложное представление, что все остальные ведут себя так же, как он, с его благородными принципами.
   - Быть может, гораздо приятнее верить в лучшее, а не в худшее в людях до тех пор, пока ничто не доказывает обратное.
   - Чепуха! Лучше быть всегда готовым к худшему!
   - Как обычно, я не согласна с вами.
   - Что приводит меня в восхищение! Я страшусь того дня, когда между нами наступит совершенное согласие.
   Не могло быть сомнений, что наши словесные баталии доставляли ему огромное удовольствие. К моему удивлению, мне - тоже...
   Когда однажды он не приехал в обычное время, я обнаружила себя стоящей у окна, ожидая его появления, надеясь, как я настойчиво уверяла себя, что он вовсе не приедет. Но у меня невольно сильнее забилось сердце, когда я увидела, наконец, на дворе его белую лошадь и услышала громкий голос, зовущий грумов.
   Мы отдали визит в Лайон-корт - поместье, выстроенное отцом сэра Пенна. По обе стороны подъезда возвышались грозные фигуры львов с разинутыми пастями, и львиная маска украшала замковый камень арки над входом. Это было не такое старое строение, как Труиндский замок; его готический холл простирался в высоту до самой крыши здания. Центральный блок обрамлял внутренний двор, и от него отходили два крыла, западное и восточное. В них помещались спальни и жилые комнаты, а в центральном блоке были холл и парадная лестница, ведущая на галерею. Все это производило впечатление, но с нарочито показным, хвастливым оттенком. "Что и следовало ожидать, - сказала я себе, - от такого семейства". Пенлайоны не всегда владели богатством и, приобретя его, не могли отказать себе в удовольствии им похвастаться. Но в семье Эдуарда богатство было изначально, и он вырос с сознанием своего собственного и неотъемлемого права на обладание им.
   Все же меня невольно захватил энтузиазм, с каким сэр Пени и Джейк относились к своему дому. В длинной галерее висели портреты основателя их состояния, отца сэра Пенна, который, очевидно, чувствовал себя весьма неловко в своем роскошном костюме; самого сэра Пенна, очень уверенного в себе; его жены, довольно хрупкой на вид леди, с растерянным выражением лица, и Джейка Пенлайона, самодовольного, надменного; яркие голубые глаза которого на полотне производили не меньшее впечатление, чем во плоти.
   Сады поместья были чрезвычайно хороши. Сэр Пени держал целую армию садовников, которые трудились неустанно, сделав его земли достопримечательностью всей округи. Усыпанные гравием дорожки были симметричны, клумбы безукоризненны, хотя менее богаты красками, чем в разгар лета. В розарии еще цвели розы. Раскинулся там и аптекарский садик, который особенно заинтересовал Хани; в нем росли всевозможные лекарственные травы. Я сказала сэру Пенну, что моя бабушка - признанный авторитет по части трав и всяких других растений.
   - В нашей деревне жила ведьма, - сообщила я ему. - Моя бабушка подружилась с ней, и та перед смертью передала ей свои рецепты.
   - Ведьмы, - сплюнул сэр Пени. - Я бы повесил это дьявольское отродье!
   - Но она, по-моему, была добрая ведьма. Она лечила людей.
   - Моя дорогая юная леди, нет такого понятия, как добрая ведьма. Она служит аду, и ее цель и предназначение - предать других людей силам ада. Пусть только появится в наших местах какая-нибудь ведьма, и ее тотчас вздернут за тощую шею, это я вам обещаю!
   - Я бы не стала настаивать на выполнении такого обещания, - сказала я, сама удивляясь, почему меня все время подмывает пререкаться с этими Пенлайонами.
   - Только не начинайте мне восхвалять ведьм, моя милая. Не одна женщина попала в беду, примкнув не к той стороне!
   - Единственно верный и безопасный путь, я вижу, - это примкнуть к правой стороне, то есть, разумеется, к вашей, - съязвила я.
   Но ирония не дошла до сэра Пенна.
   Нам показали воздвигнутые там и сям статуи, солнечные часы и фонтаны, тисовые деревья, подстриженные в виде фантастических фигур. Сэр Пени очень гордился своим садом.
   Во время этого визита Джейк пригласил нас всех на борт "Вздыбленного льва". Я хотела отказаться, но это было невозможно, раз Хани и Эдуард приняли приглашение.
   ***
   Спустя несколько дней после посещения нами Лайон-корта я, как обычно, выехала на послеполуденную прогулку, а когда вернулась, Дженнет поджидала меня у конюшни.
   - Ах, мистрис Кэтрин, - взволнованно сказала она, - случилось что-то ужасное. Наша госпожа упала; она повредила себе ногу и просит, чтобы вы тотчас поспешили к ней. Я должна вас проводить.
   - Где она?
   - Она на борту "Вздыбленного льва".
   - Этого не может быть!
   - Но, мистрис, это так. Она отправилась туда с визитом.
   - А хозяин?
   - Он вроде не смог пойти. Он сказал: "Иди одна, моя дорогая", - и хозяйка пошла.
   - Одна на "Вздыбленный лев"!
   - Но капитан пригласил их и готовился к приему. Все случилось как-то неожиданно.
   - Как же так? Я ведь тоже должна была пойти!
   - Ну, они так и сказали, что пойдут без вас, мистрис. И потому.., хозяина срочно вызвали, вот хозяйка и пошла одна.
   Меня охватил гнев. О чем Хани думала, отправляясь одна на корабль, который был под командой такого человека?
   - ..И потом она споткнулась и повредила ногу, и капитан прислал посыльного, и я должна без промедления доставить вас туда!
   Поступок Хани заставил меня задуматься. Я никогда не могла по-настоящему ее понять. Во мне часто возникало ощущение, что у нее есть какие-то секреты. Неужели этот самодовольный, хвастливый пират чем-то привлек ее, и она изменила Эдуарду?
   Этого не могло быть. Но если она находилась одна на его судне и послала за мной, чтобы я подтвердила, что была с ней все время...
   В этом был смысл.
   Я представила себе чуткое, нервное лицо Эдуарда, и на меня нахлынуло огромное желание защитить его от любой некрасивой истины. Я сказала:
   - Я сейчас же иду, Дженнет.
   Она услышала это с видимым облегчением, и мы тотчас поспешили вниз по аллее, ведущей из усадьбы, почти бегом проделав весь путь до Мыса, где маленькая шлюпка ждала нас, чтобы доставить на корабль.
   Лодка ныряла в волнах, и, глядя назад на берег, я могла видеть башенку Труинда, из которой обычно любовалась судами и морем.
   Джейк Пенлайон стоял на палубе, явно поджидая нас. Я ухватилась за веревочный трап, и меня подняли на борт прямо в его объятия.
   Он засмеялся:
   - Я знал, что вы придете!
   Один из матросов поднял на борт Дженнет.
   - Отведите-ка меня лучше к сестре, - сказала я.
   - Прошу сюда.
   Он взял меня за руку, как бы для того, чтобы провести меня по палубе. Я спросила:
   - Почему она оказалась здесь без Эдуарда? Я не понимаю.
   - Она хотела посмотреть мой корабль.
   - Ей следовало подождать, пока мы все собрались бы это сделать. Нам надо быстрее свезти ее на берег. Это будет нелегко, если она повредила ногу. Насколько это серьезно? О, Боже, я надеюсь, что кости целы!
   Он провел меня вверх по лесенке и распахнул дверь:
   - Моя каюта.
   Мне она показалась просторной - насколько могут быть просторны корабельные каюты. На переборке (так это называлось, как я узнала позже) висел тканый ковер. Я увидела шкафчик с книгами, полку с инструментами и на столе вращающийся глобус с изображением земной поверхности. На стене висели медная астролябия, компас, склянки и какой-то длинный, крестообразный предмет, который, как я позднее узнала, был не что иное как арбалет.
   Я мельком заметила все это, пока мои глаза искали Хани.
   Когда мне стало ясно, что ее там не было, меня пронзил страх, который наполовину был волнующим предчувствием.
   - Где моя сестра?
   Он засмеялся, захлопнул дверь и прислонился к ней.
   - Возможно, у себя в саду. Или в кладовой.
   Занимается делами, которые составляют радость и долг каждой хозяйки.
   - В саду! Но мне дали понять...
   - Разве я не говорил вам, что не позднее, чем через неделю, вы будете на борту моего корабля?
   - Но меня уверили, что здесь моя сестра...
   - Однако ведь, на самом деле, вы не поверили, не так ли?
   - Но...
   - А, бросьте, вы же хотели принять мое приглашение, разве нет? И я тоже этого хотел. Так почему мы должны беспокоиться о том, какие средства привели к счастливому исходу?
   - Я не беспокоюсь, - сказала я.
   - А должны бы, если вы действительно возмущены, а не притворяетесь возмущенной!
   - Мне кажется, вы сошли с ума!
   - Мой рассудок всегда при мне, и я никогда с ним не расстанусь.
   - Я хочу уйти, - сказала я.
   - А я хочу, чтобы вы остались. Я капитан этого судна. Здесь все повинуются моим приказам!
   - Пусть повинуются те несчастные создания, что, служат вам. Они, бедняги, в вашей власти!
   - А вы - нет, так?
   - С меня довольно этого безумия!
   - Но мне никогда не будет довольно! Он подошел ко мне и обвил меня руками, стиснув так крепко, что я оказалась как будто в тисках.
   - Капитан Пенлайон, без сомнения, вы - сумасшедший. Вы отдаете себе отчет, что моя семья никогда не простит такого оскорбления?
   Он засмеялся. Я заметила, что наружные уголки его глаз были слегка приподняты и брови повторяли этот наклон. Это придавало его лицу выражение, одновременно и плутовское, и сатанинское. Я попыталась высвободиться.
   - Отпустите меня! - закричала я, стараясь лягнуть его по ногам. Но он держал меня таким образом, что мои старания были тщетны. Я подумала, что он многих женщин держал вот так, и представила себе, как он совершает набеги на далекие селения и как он и его люди обходятся с пленными женщинами...