Холт Виктория. Лев-триумфатор

   - Если на то будет воля Божья.
   - Он и сейчас здесь?
   - Он ушел из дома на рассвете, прежде, чем проснулись слуги. Сегодня к вечеру он появится снова. Я поздороваюсь с ним как с другом, и он останется погостить, пока его планы окончательно созреют. Он будет известен под именем Джона Грегори, друга моей юности, и станет одним из домочадцев, пока не придет ему время уехать.
   - Ты всех нас подвергаешь страшной опасности.
   - Может быть, это и так, но если мы будем соблюдать осторожность, то ничего плохого не случится. Ты можешь уехать в Аббатство, Кэтрин, если хочешь.
   - А что станут делать тогда Пенлайоны? Ты подумал об этом? Что будет, если я насмеюсь над ними? Если я уеду домой в то время, как они готовят торжественный праздник обручения? Как ты думаешь, они смирятся с этим?
   - Пусть делают, что угодно!
   - А Томас Элдерс, и твой иезуит, и Хани, и ты сам?
   - Мы должны сами о себе позаботиться. То, что здесь происходит, тебя не касается.
   Хани смотрела на меня глубоким серьезным взглядом:
   - Мы не позволим тебе выйти замуж за Джейка, если ты так сильно настроена против этого брака.
   - Если я настроена против! Да я ненавижу этого человека! Как я могу быть настроена иначе против этого брака?!
   - Тогда мы должны придумать выход. Кажется, лучше всего тебе все-таки уехать, и, как говорит Эдуард, если они причинят нам зло, значит, причинят, ничего не поделаешь.
   Я не ответила, уже решив, что не вернусь в Аббатство. Я не собиралась дать Джейку Пенлайону повод думать, что сбежала от него. Я останусь и смело встречусь с ним лицом к лицу. Уж я сумею его перехитрить. Все будет по-моему!
   Тем временем Эдуард и Хани все глубже ввязывались в интригу, и я боялась за них.
   ***
   Ближе к вечеру Джон Грегори явился в дом. Эдуард приветствовал его как старого друга и поместил его в красную комнату для гостей с большой кроватью под балдахином и с окном, из которого открывался вид на бескрайние дали.
   Джон прихрамывал при ходьбе и на его левой щеке и запястьях были видны шрамы. Он был высок и слегка сутул, и его глаза поражали каким-то загнанным выражением.
   Он произвел на меня впечатление человека, много страдавшего. "Фанатик, решила я, - который еще не раз будет страдать". Такие люди вызывали во мне беспокойство.
   Слуги, по-видимому, приняли как должное его пребывание в доме. Я очень внимательно наблюдала за ними, пытаясь подметить, не возникли ли у них подозрения, но мне не хватало Дженнет, которая была ужасной трещоткой и часто ненароком выбалтывала мне секреты людской. Люс очень хорошо справлялась с обязанностями горничной, но была неразговорчива, и я стала подумывать о восстановлении Дженнет в ее правах. Она раскаивалась в содеянном. К тому же я начала сомневаться в своих побуждениях: то ли ее вид раздражал меня из-за предательства, то ли потому, что я не могла не думать о том, как Джейк Пенлайон страстно обнимает ее, и гадать, соблазнил он уже ее или еще нет.
   Как бы то ни было, я взяла Дженнет обратно к себе на следующий день после появления Джона Грегори, прочтя ей предварительно маленькую нотацию.
   - Ты будешь прислуживать мне, Дженнет, - напомнила я. - Если ты еще хоть раз соврешь, я прикажу тебя побить!
   - Да, мистрис, - сказала она покорно.
   - И, предупреждаю, ты не должна слушать росказни мужчин. Они тебя в два счета обрюхатят, и, как ты думаешь, что тогда с тобою будет?
   Она заалелась, и я сказала:
   - Смотри, помни об этом!
   Я не могла себя заставить разузнать у нее подробности о том, что произошло между нею и Джейком Пенлайоном. "Это унизило бы мое достоинство", - говорила я себе. Но, признаться, мне очень хотелось это знать.
   Прошел еще один день. Я знала, что Пенлайоны вот-вот вернутся. Передышка подходила к концу.
   Пенлайоны вернулись! Это почувствовалось сразу. Даже слуги казались возбужденными, и в Труинде возникла напряженная атмосфера. С момента их возвращения присутствие Джона Грегори в доме стало более опасным.
   Джейк не замедлил прискакать в Усадьбу. Я ожидала его и приготовилась, предупредив Хани, чтобы она ни в коем случае не оставляла нас наедине.
   Он сидел в холле и пил вино. Эдуард, Хани и я внимательно следили за ним. Он казался еще выше ростом и крупнее, чем в моих воспоминаниях, более властным, более самоуверенным и убежденным в своей способности добиться всего, что пожелает.
   Я ощутила прилив ненависти, каждый раз вызывающий во мне острое возбуждение.
   Джейк объявил, что церемония обручения состоится через три дня.
   - Слишком скоро, - сказала я.
   - Недостаточно скоро, - поправил он.
   - Мне нужно время на подготовку.
   - Для подготовки в вашем распоряжении было все время, пока я отсутствовал. Сейчас у вас его больше нет.
   Итак, он уже командовал мной!
   - Свадьба будет через две недели, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - И через месяц после свадьбы я отплываю.
   - Куда вы на этот раз держите путь? - вежливо осведомился Эдуард.
   - Мы доставим груз тканей в Гвинею и надеемся вернуться с золотом и слоновой костью. Постараюсь, чтобы рейс был недолгим. - Он наградил меня своей усмешкой сатира. - Я буду скучать по моей женушке.
   Эдуард сказал, что желает ему хорошей погоды и попутных ветров, и они стали беседовать о морских делах. Глаза Джейка сияли; он говорил о море с той же увлеченностью, что и о нашей свадьбе. Море пленяло его, потому что оно было неукротимым и непредсказуемым; он часто вынужден был вступать с ним в единоборство, напрягая все свои силы и умение. Для него смысл жизни заключался в борьбе. Он должен был всегда покорять. Супружеская жизнь с ним неминуемо станет вечным сражением, ибо стоит только ему победить, как он тут же потеряет интерес. Но к чему мне размышлять о том, что сулит брак с Джейком? Это предмет заботы для какой-нибудь другой незадачливой особы женского пола. Я собираюсь сыграть в игру не менее опасную, чем те, в которые он играл в своих путешествиях. Возможно, между нами было какое-то сходство, так как, наконец, я призналась сама себе, что получаю громадное удовольствие от этой схватки.
   Мы все вышли во двор, провожая гостя, и в этот момент из боковой двери появился Джон Грегори. Ничего другого не оставалось, как представить их друг другу.
   Джейк Пенлайон окинул Джона быстрым взглядом.
   - Мы где-то встречались, - сказал он. Джон Грегори казался озадаченным.
   - Я этого не помню, сэр, - ответил он. Глаза Джейка сузились, как будто он пытался вглядеться во что-то, плохо различимое.
   - Я уверен, что это так, - настаивал он - У меня хорошая память на лица.
   - Вы были когда-нибудь на севере? - спросил Эдуард.
   - Никогда, - сказал Джейк. - Но я вспомню! Не могу сейчас припомнить, но обязательно вспомню!
   Джон Грегори морщил лоб и улыбался, как бы пытаясь порыться в памяти, но мне показалось, что рубец на его щеке выступил еще заметнее.
   - Я был очень рад увидеться с моим другом, - сказал Эдуард с теплотой в голосе. - Он согласился погостить у нас неделю-другую.
   Джейк уже смотрел на меня, забыв о Джоне Грегори. Он сказал:
   - Мы с отцом надеемся, что вы приедете в Пенлайон заблаговременно. Не годится, чтобы невеста опаздывала. Может создаться впечатление, что ее неволят.
   Он взял мою руку и поцеловал. Его губы, казалось, прожгли мне кожу. Я вытерла руку об юбку. Он увидел жест и ухмыльнулся.
   Затем он откланялся.
   Мы вернулись в дом, и Эдуард спросил Джона Грегори:
   - Что он имел в виду, говоря, что знает вас?
   - Он что-то подозревает, - сказала Хани испуганно.
   - Вы никогда с ним не встречались? - спросил Эдуард.
   Джон Грегори нахмурил брови и, помолчав мгновение, очень твердо ответил:
   - Нет.
   ***
   Я одевалась для праздничного банкета в честь помолвки с величайшей тщательностью. Мне хотелось выглядеть как можно красивее, для того только, уверяла я себя, - чтобы он еще больше разозлился, узнав, что не сумел получить меня.
   А после обручения? Что делать дальше? Я не видела иного выхода, как уехать обратно в Аббатство к матушке. Не бросится ли Джейк в погоню? Но нет, он должен уйти в плаванье и не сможет приехать за мной.
   А Хани и Эдуард, неужели он их выдаст? Ведь ему еще нужно будет доказать, что Томас Элдерс служил мессу в капелле. Но Томаса схватят и, возможно, станут пытать, и тогда, кто знает, что из этого выйдет. Ему надо исчезнуть еще до моего отъезда. Конечно, так я и должна поступить. Не могу же я загубить мою жизнь из-за беды, которую они сами навлекли на свои головы!
   Тем временем мне предстояли бал и банкет в честь моей помолвки, и я намеревалась развлекаться вовсю, пока могла.
   Дженнет помогала мне одеваться. Она лучше справлялась с этим, чем Люс. Расчесав мои волосы щетками до блеска, она подала мне зеркало из полированного металла, в котором отражались наши сияющие лица. Щеки у Дженнет розовели, из-под чепчика выбивались непокорные пряди густых волос. Она была не то что красивой, но очень соблазнительной девицей, даже на мой взгляд. В ней было что-то мягкое и податливое. Рано или поздно она поддастся искушению, и мне пришло в голову, что настало время выдать ее замуж.
   Я спросила:
   - Тебе нравится Ричард Рэккел, Дженнет? Густо покраснев - Дженнет очень легко и часто краснела - она опустила глаза.
   - Вижу, что нравится, - продолжала я. - Незачем так смущаться. Если ты ему тоже по сердцу, может быть, мы вас и поженим. Хозяин, наверное, даст вам один из коттеджей, и вы сможете продолжать работать в доме, как и сейчас. Ты была бы довольна, верно?
   - Пожалуй, что так, мистрис.
   - Тебе нужно выйти замуж.., побыстрее... Я в этом уверена. Боюсь, что ты несколько легкомысленна и податлива, Дженнет.
   - О нет, мистрис. Просто...
   - Просто, когда тебя обнимают и говорят, какая ты чудная девушка, тебе трудно сказать "нет"! Она захихикала.
   - Ты глупая девчонка! И не дергай мне волосы! Мне хотелось спросить ее: "Что делал Джейк Пенлайон после того, как поцеловал тебя? Ты хочешь меня уверить, что тем дело и кончилось?" Но я ничего не сказала.
   Дженнет продолжала расчесывать мне волосы. О ком она думала? О Джейке или о Ричарде Рэккеле?
   Я решила подобрать волосы в высокую прическу и увенчать ее гребнем, купленным у разносчика.
   - Сейчас в моде пышная мелкая завивка, мистрис, а я умею завивать, сказала Дженнет.
   - Я следую собственной моде. Не хочу быть похожей на всех остальных модниц и на разбитных служанок, которые им подражают.
   Обескураженная Дженнет причесала меня, следуя моим указаниям. Я надела красное бархатное платье с большим вырезом и с широкими рукавами, спадающими почти до подола: разумеется, далеко не последний крик моды, но оно, действительно, очень шло мне, и, с гребнем в волосах, у меня был поистине царственный вид. Я мрачно подумала, что мне понадобится и эта царственность, и все мое умение держаться с достоинством, чтобы отразить назойливые приставания моего "суженого".
   Дженнет уставилась на меня широко открытыми глазами.
   - Ой, мистрис, вы такая красивая.., уж слишком красивая, прямо не всамделишная!
   - Нет, Дженнет, я всамделишная! - сказала я со смехом.
   Она потупилась и хихикнула; мне пришлось сделать ей замечание. Дженнет знала, что я не простила ей того, что она помогала Джейку Пенлайону одурачить меня. Иногда я замечала у нее какой-то хитровато-проницательный взгляд. Впоследствии мне не раз приходило в голову, что Дженнет, рожденная на усладу мужчинам, возможно, понимала природу моих чувств к одному из них... Как бы я ни старалась притвориться равнодушной, он возбуждал во мне сильное чувство, пусть даже это была ненависть.
   Вошла Хани, и я сразу ощутила себя невзрачной рядом с ней. Впрочем, перед блеском Хани стушевалась бы любая женщина. Платье на ней было синее густо-синее с фиолетовым оттенком, под цвет ее глаз, что подчеркивало их яркость. С тех пор, как она забеременела, ее красота стала несколько иной, но ни на йоту не уменьшилась.
   Волосы у нее были распущены по плечам и схвачены жемчужным венцом.
   Она сжала мне руку и озабоченно посмотрела на меня.
   - Со мной все в порядке, Хани, - сказала я.
   - Ты выглядишь просто великолепно!
   Я взглянула на себя в полированное зеркало.
   - Похожа на валькирию, идущую на битву?
   - Да, - сказала она, - немного похожа. Мы должны были отправиться в Лайон-корт в карете. Карета Эдуарда была местной достопримечательностью, так как мало кто обладал подобным средством передвижения. Большинство должны были полагаться на верховых лошадей или собственные ноги. Впрочем, езда в карете, запряженной парой лошадей, была далеко не комфортабельной, и жители Девона, никогда не видевшие раньше карет, глазели на нас; однако, принимая во внимание, что мы были разодеты для бала, на этот раз карета была очень кстати. Иначе нам пришлось бы навьючить на мула коробы с нашими парадными платьями и, приехав на место, переодеться.
   Пока мы тряслись по ухабистой дороге, я шепнула Хани:
   - Присматривай за мной сегодня вечером!
   - Мы с тебя глаз не спустим, - с жаром ответила Хани, - и Эдуард, и я!
   - Там я буду у него дома. Это даст ему преимущество, и он им воспользуется, можешь быть уверена.
   - Ты его перехитришь!
   - Конечно, перехитрю, а потом, Хани, наверное, мне придется уехать домой.
   - Мы с Эдуардом говорили об этом между собой. Мы считаем, для тебя так будет лучше. Джон Грегори скоро уедет от нас, и мы будем в безопасности. Джейк ничего не сможет доказать. Эдуард - лицо влиятельное. С нами все будет в порядке. Ты не должна выходить замуж ради того, чтобы спасти нас!
   - Однако сегодня я сыграю в поддавки. Пусть он думает, что победил меня. Я позволю ему в это поверить. Тем сильнее будет его потрясение, когда он узнает, что проиграл!
   - Ты наслаждаешься этой игрой, Кэтрин. Что на тебя нашло? Ты раньше была совсем другой.
   - А все этот человек! Он вызывает во мне такие чувства, что я сама себя не узнаю.
   - Будь осторожна, Кэтрин!
   - Я буду крайне осторожна, но постараюсь показать, что я его презираю, и он никогда не сможет взять верх надо мной!
   Карета катилась вперед. Эдуард правил, а мы с Хани сидели позади. Вскоре мы свернули на подъездную дорогу к Лайон-корту, проехали по аллее вязов, и перед нами открылся дом. Фонари на крыльце бросали блики на львов из серого камня, казавшихся невозмутимо-загадочными при свете луны.
   К нам поспешили слуги. Грумы выпрягли лошадей, дивясь нашей карете. Мы прошли в холл, где нас приветствовали отец и сын Пенлайоны.
   Холл, освещенный не менее чем сотней мерцающих в канделябрах свечей, выглядел очень нарядно. В громадном камине полыхали целые бревна, хотя был сентябрь и совсем не холодно. Длинный стол посередине и другой, поменьше, на подмостках в конце зала были уже накрыты для банкета. На хорах играли скрипачи.
   Сэр Пени облапил меня и прижал к своему массивному телу. Он влепил мне звучный поцелуй и захохотал, глядя поверх моей головы на Пенлайона, как бы поддразнивая его. Затем Джейк отобрал меня от отца. Я пыталась отстраниться, но это было бесполезно. Он стиснул меня, прижал к себе, и его губы впились в мои.
   Сэр Пенн смеялся.
   - Хватит, Джейк, - сказал он, - у тебя еще будет на это время!
   Он толкнул Эдуарда локтем в бок, и тот слабо улыбнулся. Манеры этой пары вызывали у него отвращение.
   Джейк обнял меня за талию и повернул лицом ко входу.
   - Вы будете стоять рядом со мной и приветствовать гостей.
   Стали прибывать люди из соседних имений. Они поздравляли нас. Меня это приводило в крайнее смущение, и я была рада, когда, наконец, все уселись за стол, который ломился от несметного количества блюд с жарким и паштетами. Там были также оленина, дичь, фруктовые пироги, марципаны, сахарные хлебцы, коврижки и всевозможная другая снедь, какую только можно вообразить.
   Джейк Пенлайон исподтишка наблюдал за мной, надеясь, по-видимому, что я буду потрясена обилием еды, которой был уставлен стол. Он как будто соблазнял меня. "Смотри, как мы живем! Погляди на наш прекрасный дом! Ты будешь иметь в этом долю. Ты будешь хозяйкой всего, но ты всегда должна помнить, кто хозяин!"
   Его рука легла на мое бедро - обжигающие, испытующие пальцы. Я сняла его руку и отвела от себя, но тогда он схватил мою и прижал к себе.
   - У вас грубые ухватки. Я не желаю ходить в синяках!
   - Разве я не сказал вам, что вы будете носить мои метки?
   - Вы могли так сказать, но я этого не желаю!
   - А я, очевидно, должен исполнять ваши желания?
   - Так принято, когда кавалер ухаживает за дамой.
   - Но мы уже прошли период ухаживания. Я завоевал вас!
   - О нет! Далеко нет!
   - Как, моя милая Кэт, это же наше обручение?
   - Моя матушка зовет меня Кэт, и только она одна. Не хочу, чтобы кто-нибудь еще употреблял это имя!
   - Я буду звать вас так, как мне угодно, и для меня вы - Кэт <Кэт, уменьшительное от Кэтрин, по-английски значит также "кошка".>, моя кошечка. Вы царапаетесь сейчас, но пройдет немного времени, и вы замурлыкаете в моих объятиях!
   - На вашем месте я бы не очень-то рассчитывала на это.
   - Но вы не на моем месте. Вы сами по себе и сводите меня с ума!
   - Я рада, что вывожу вас из себя, потому что именно таким образом вы действуете на меня.
   - Это только подогревает нашу страсть!
   - Я не ощущаю страсти.
   - Вы обманываете себя. Ну же, хлебните этой мальвазии! Она приведет вас в лучезарное настроение. Посмотрите, у нас тоже есть венецианские кубки. Мы можем быть такими же элегантными, как и наши соседи!
   - Изящный образ жизни заключается не в дорогом стекле. Все дело в хороших манерах!
   - И вы находите, что мне их недостает?
   - Прискорбно, но это так.
   - Клянусь вам, что во всем остальном вы не найдете во мне недостатков!
   В Аббатстве еда также была в изобилии, но никогда ее не подавали так, как здесь. Эти люди относились к пище с благоговением. Слуге, несущему на блюде свиную голову, предшествовал кравчий, который предварительно поцеловал то место на столе, куда водрузили блюдо, а потом отвесил свиной голове низкий поклон. Какому-то поваренку дали оплеуху за то, что он повернулся к ней спиной. А когда подавали молочного поросенка, менестрели на хорах ударили в смычки и один из слуг шел впереди и распевал арию, восхвалявшую достоинства этого кушанья.
   Мы приступили к еде в шесть часов, и, когда пробило девять, все еще сидели за столом. Вино и пиво лилось рекой. Джейк и его отец подавали пример гостям, и я никогда не видела, чтобы поглощалось столько пищи.
   Меня забавляло и воодушевляло то, что вино оказало на них свое действие. "Ведь с ними легче было бы управиться в таком состоянии, - думала я, - чем если бы они были совершенно трезвы".
   Менестрели играли почти непрерывно, и среди них был один с приятным голосом, который сошел вниз и спел любовную песню, стоя перед столом и обращая свои слова ко мне и Джейку Пенлайону.
   Пока гости лакомились конфетами из засахаренных заморских фруктов и марципана, Джейк приказал музыкантам заиграть танец и, взяв за руку, вывел меня на середину зала.
   Остальные потянулись за нами. Джейк не был хорошим танцором, но знал все фигуры, и мы прошли круг, расходясь и сходясь, сплетая и разъединяя руки. Когда танец кончился, он увлек меня на скамью, где мы оказались несколько в стороне от всех. Он продолжал крепко держать меня за руку.
   - Вот чего я хотел с того момента, как увидел вас!
   - Значит, ваше желание уже исполнилось, - сказала я.
   - Первое из желаний. Есть еще много других. Но они не замедлят исполниться. Мы уже почти что поженились. Вы прекрасно знаете, что сегодняшняя церемония налагает обязательства. Если б вы вдруг вздумали выйти замуж за другого, то не смогли бы это сделать, не получив церковного разрешения этих уз. Вы связаны со мной!
   - Это не так. Ведь не было никакой церемонии!
   - Мы связаны друг с другом. Все, что вам остается, - смириться со своей судьбой.
   - Почему бы вам не взять другую? Есть женщины, даже здесь, в этом зале, которые, наверно, были бы рады получить вас. Вы явно располагаете большими средствами. Неплохой улов для любой, кому вы пришлись бы по вкусу!
   - У меня уже есть та, кто мне по сердцу и кому я приглянулся.., зачем мне еще кого-то искать? Хотя у нее прихотливый нрав, и она притворяется, что не хочет меня... Это меня забавляло.., некоторое время. Но теперь - хватит, теперь я хочу, чтобы вы показали мне свои подлинные чувства. Я сейчас проведу вас по этому дому, будущему вашему жилищу. Покажу вам комнаты, которые будут предоставлены в ваше распоряжение. Идемте со мной. Мы ускользнем от всех.
   - Но нас хватятся! Он засмеялся.
   - Ну, если и так, то это вызовет только улыбки и понимание. Они будут снисходительны к нам. Мы все равно, что молодожены, а скоро состоится и окончательная церемония. Мне не терпится вынуть этот гребень из ваших волос. У него испанский фасон, который мне не нравится. Где вы достали эту безделушку?
   - У разносчика в коробе. Мне он нравится!
   - У разносчика! Это что же, они распространяют здесь чертову испанскую моду? Мы этого не потерпим!
   - Так знайте! Я буду носить то, что хочу!
   - Не дразните меня, или я выхвачу его из вашей прически прямо сейчас. То-то будут возмущены ваша сестрица и ее утонченный супруг! Но я сдержусь. Пойдемте! Я покажу вам нашу супружескую кровать, и вы испробуете ее и скажете, нравится ли вам. Понравится, Кэт, я знаю. Что-то подсказывало мне с самого начала, что мы с вами созданы друг для друга. Он попытался поднять меня на ноги, но я сказала:
   - Я хочу поговорить с вами.., серьезно.
   - У нас впереди годы для серьезных разговоров. Пойдемте сейчас со мной! Я твердо заявила:
   - Я не люблю вас и никогда не полюблю! Сейчас я здесь только из-за ваших угроз. Вы думаете, что таким способом можно внушить любовь? Вы ничего не знаете о любви. О, я не сомневаюсь, что вы - большой мастер по части плотских утех. Готова присягнуть, что многие пираты таковы. Они опустошают города и насилуют тамошних женщин. Они принуждают к повиновению, но это не любовь! Не ожидайте от меня любви: никогда не дождетесь.
   - Любовь! - сказал он, пристально глядя на меня. - Вы так горячо говорите о любви. Что вы-то знаете о ней?
   Я с трудом удерживала спокойствие, ибо передо мной внезапно встало видение той жизни, о которой я мечтала: Кэри и я вместе. Нашим домом был бы замок Ремуса. Перед моим мысленным взором возникли замковый парк, обнесенный стеной розарий, сад вокруг пруда с его крытой аллеей.., и любимый мой Кэри, с которым я постоянно ссорилась, когда мы были детьми, вот, как сейчас с этим человеком, только, конечно, по-другому, - Кэри, кого любовь сделала чутким и нежным, каким этому человеку никогда не быть...
   Он наклонился ко мне с серьезным выражением лица.
   Я сказала:
   - Я любила. Мне никогда не полюбить снова.
   - Значит, вы - не девственница, какую я обещал себе!
   - Меня тошнит от вас. Вы ничего не знаете о любви. Вам известна только похоть. Я не спала ни с одним мужчиной; я любила и собиралась замуж, но этому не суждено случиться. Мой отец согрешил с его матерью. И он был моим братом.
   Он смотрел на меня сузившимися глазами. Зачем я пыталась говорить с ним о Кэри? Это как-то расслабило меня, сделало меня уязвимой. У него не было ко мне жалости. Если бы он любил меня, считала я, то стал бы нежен со мной, ласков. Но он не питал ко мне нежных чувств. Его нужда во мне была ничем иным, как плотским вожделением и решимостью подчинить меня своей воле.
   Он сказал:
   - Я знаю о вас очень многое. Необходимо было разузнать все, что можно, о моей будущей жене. Ваш отец был шарлатан.
   - Он не был им!
   - Его нашли в яслях в аббатстве Святого Бруно. Вся Англия знала об этом. Было объявлено, что это - чудо. Ну, а потом оказалось, что никакого чуда нет. Он был сыном блудного монаха и служанки. Следует ли мне жениться на дочери шарлатана, на внучке прислуги?
   - Ну конечно, не следует, - возразила я. - Нельзя ,допустить, чтобы такой утонченный, воспитанный джентльмен настолько уронил себя!
   - Но, - продолжал он, - этот шарлатан стал богачом. Он получил во владение земли Аббатства. Ваша мать происходит из прекрасной семьи; так что в этих обстоятельствах я, пожалуй, могу быть снисходителен.
   - Конечно же, вы не захотите, чтобы женщина, у которой такие предки, стала матерью ваших сыновей?
   Ну, признаться, мне нравятся ее повадки, и уж если я зашел так далеко, что обручился с нею, то возьму ее в свою постель, и, если получу удовольствие, удержу ее там насовсем.
   - Она никогда не доставит вам удовольствие. Лучше отступитесь, пока на поздно!
   - Я зашел слишком далеко.
   - Она отпустит вас, я уверена.
   - Дело в том, что я не собираюсь отпускать ее, и очень скоро она будет моей настолько, что станет умолять меня не покидать ее.
   - Милая фантазия, - сказала я, - но я знаю, что она далека от действительности.
   - Идемте со мной. Уйдем незаметно! Я покажу вам, что такое любовь.
   - Вы - последний человек, который мог бы меня научить любить. Я останусь здесь со всеми гостями до конца вечера. И, кстати, нам уже пора уезжать.
   - Сегодня ночью мы будем вместе!
   - Сегодня ночью? Как это может быть!
   - Очень просто. Я это устрою.
   - Здесь?
   - Я буду провожать вас верхом до вашего дома. Вы откроете окно в своей комнате, и я влезу в него.
   - В доме моей сестры?!
   - Ваша сестра тоже женщина. Она поймет. Но ей ни к чему это знать.
   - Вы все-таки не понимаете, что я вовсе не так пылаю к вам страстью, как, по-видимому, вы ко мне. Вы отлично знаете, что я вас презираю!
   - Поэтому-то при виде меня ваши глаза вспыхивают огнем?
   Я встала и, ни слова не говоря прошла к столу на свое место. Он вынужден был последовать за мной.
   Прибыла бродячая группа танцоров и мимов, нанятая для нашего развлечения. Они появились в зале в мавританских костюмах с нашитыми на них бесчисленными колокольчиками. Их прыжки и антраша вызвали бурные аплодисменты. Они разыграли пастораль о Робине Гуде и девице Марион, встреченную всеобщим шумным одобрением. Потом были опять и пение, и танцы, но, наконец, банкет и бал закончились.