Холт Виктория. Охотничья луна

   — Вы можете мне доверять, — сказала она. — Я привыкла ухаживать за больными.
   Я вяло уступила, поскольку не могла отказаться в присутствии экономки. Для нее было бы оскорблением недоверие к ее способности присмотреть за Терезой, которая все равно спала. Так что мне придется с ним обедать. Я была вынуждена втайне признаться, что эта перспектива мне не так уж противна, как я делала вид. Я находила некоторое удовольствие в том, чтобы показывать ему, что он никоим образом меня не привлекает — ибо я была уверена, что он пытается произвести на меня впечатление. Судя по тому, что я слышала о его репутации, его считали — или он сам себя считал — неотразимым для женщин. Было бы забавно и довольно приятно дать ему понять, что вот одна, которая совершенно не поддается его мужским чарам.
   — Вы так добры, — сказала я миссис Кил. — Она чувствительная девушка… и если она вдруг проснется…
   — Вряд ли, — сказал Джейсон Веррингер. — А если вдруг и проснется, миссис Кил немедленно пригласит вас. Так что с этим договорились. Миссис Кил поднимется за вами через полчаса. Если вы будете к тому времени готовы, мы сможем перейти прямо к обеду.
   За исключением возможности поставить всех в неловкое положение, заявив хозяину дома, что мне известна его репутация и я не считаю его подходящей для себя компанией, выхода из этой ситуации я не видела; единственно приемлемым действием было принять любезное приглашение и закончить обед как можно раньше.
   Так что я в знак согласия склонила голову, поблагодарила миссис Кил и сказала, что через полчаса буду готова.
   Я переоделась в синий шелк и ощутила некоторое удовольствие оттого, что Дейзи прислала именно то платье, которое шло мне больше всего.
   Я расчесала волосы щеткой до блеска. На моих щеках появился легкий румянец, от которого глаза казались ярче. Действительно, думала я, мне доставит удовольствие довести до него факт, что не на всех женщин он производит такое впечатление, как ему кажется.
   Миссис Кил легонько постучала в дверь. Она вошла и мы стали рядом, глядя на Терезу.
   — Она крепко спит, — прошептала я. Миссис Кил кивнула.
   — Я сей же час позову вас, если она проснется.
   — Спасибо, — сказала я.
   Одна из горничных ждала в коридоре, чтобы проводить меня вниз, в маленькую комнату, дверь которой вела во двор. Он уже ждал меня и выглядел очень довольным.
   — Я подумал, что лучше нам поесть здесь, — сказал он, — а потом, если вы не возражаете, мы можем выпить кофе и портвейн или бренди во дворе. Летними вечерами там очень приятно. Я частенько сижу там с гостями.
   — Звучит заманчиво.
   — Вы, должно быть, голодны, мисс Грант.
   — Я полагаю, событий этого дня довольно, чтобы кого угодно лишить аппетита.
   — Когда вы увидите превосходного утенка, вы измените свое мнение. Я уверен, вы оцените нашего повара. Мне очень повезло. У меня хорошие слуги. Это результат тщательного отбора… и тренировки. Вы хорошо питаетесь в этом вашем заведении для избранных юных леди, я полагаю.
   — Да. Мисс Хетерингтон на этом настаивает. Много продуктов поставляют сады Аббатства.
   — Продолжение старой монастырской традиции. Ах, традиции, мисс Грант. Как же они управляют судьбами людей вроде нас! Пожалуйста, садитесь. Вот так… напротив меня, чтобы я мог вас видеть. Интимные обеды всегда доставляют мне больше радости, чем те, что протекают в большом зале. Это помещение, разумеется, может вместить четырех человек, но для двоих подходит еще лучше.
   Это была очаровательная комната с дубовыми панелями и расписным потолком, на котором толстые купидоны развлекались в кудрявых облаках, а ангел благосклонно взирал на них.
   Он заметил, что я разглядываю потолок.
   — Вам не кажется, что он обеспечивает вполне небесную атмосферу?
   Я взглянула на него, и меня поразила мысль, что он был изгнан с небес словно Люцифер. Это казалось смешным и причудливым и не имеющим отношения к делу. Я была уверена, что он никогда не позволит изгнать себя оттуда, где он хочет пребывать.
   — Да, — сказала я. — Обеспечивает. Хотя что делают купидоны в облаках, мне не совсем понятно.
   — Выискивают ничего не подозревающее сердце, чтобы пронзить его стрелами любви.
   — Им пришлось бы стрелять очень точно, если они хотят поразить кого-нибудь на земле… даже если тучи висят низко.
   — У вас практичный склад ума, мисс Грант, и мне это нравится. Ага, вот и суп. Надеюсь, он придется вам по вкусу.
   Скромный прислужник внес супницу, из которой налил нам суп. Затем он взял бутылку вина и наполнил бокалы.
   — Надеюсь, вы и вино одобрите, — сказал Джейсон Веррингер. — Я специально его выбрал. Марочное… один из лучших урожаев столетия.
   — Вам не следовало тратить такие усилия из-за меня, — ответила я. — Я не знаток и не смогу по-настоящему его оценить.
   — Неужели в этой весьма элитарной школе в Швейцарии не учили ценить хорошее вино? Я удивлен. Вам следовало лучше поехать в ту, во Франции… забыл название. Я уверен, что знание вин включено в их программу.
   Он пригубил вино и с выражением напускного экстаза возвел глаза к потолку.
   — Очень тонкое, — сказал он. — Ваше здоровье, мисс Грант, и здоровье девушки наверху.
   Я выпила вместе с ним.
   — И за нас, — добавил он. — За вас… За меня… И за нашу растущую дружбу, которая началась при довольно необычных обстоятельствах.
   Я пригубила еще раз и поставила бокал. Он продолжал:
   — Вы должны признать, что все три наших встречи были необычными. Сначала затор в узкой аллее; затем вы заблудились, и я пришел вам на выручку; а теперь эта история с лошадью, которая привела к тому, что мы здесь вместе.
   — Возможно, вы такого рода человек, с которым происходят драматические события.
   Он задумался над этим.
   — Полагаю, что-то яркое, драматическое происходит время от времени с большинством людей в их жизни. А с вами?
   Я молчала. Мои мысли вернулись к той встрече в лесу и моему сверхъестественному — как мне теперь казалось — столкновению с мужчиной, который согласно могильному камню в Суффолке уже давно мертв. Как ни странно, мой собеседник, выдающимися свойствами которого были живость и жизненная хватка, напомнил мне о том странном случае ярче, чем мне приходилось о нем вспоминать уже в течение долгого времени.
   Он наклонился вперед.
   — Кажется, я пробудил воспоминания.
   У него была манера проникать в мои мысли, которую я находила обескураживающей.
   — Поскольку я была вовлечена в события, которые вы назвали драматическими, полагаю, можно сказать, что я тоже их испытала. Драматичность, как и все прочее, — в уме тех, кто участвует в спектакле. Не думаю, что рассматриваю эти случаи — за исключением того, что случилось с Терезой — как драматические.
   — Пожалуйста, отведайте еще супа.
   — Нет, спасибо, он восхитителен, но я слишком беспокоюсь о Терезе, чтобы уделить вашему столу внимание, которого он заслуживает.
   — Возможно, когда-нибудь позже вы сможете исправить это пренебрежение.
   Я засмеялась, и он сделал дворецкому знак внести утку.
   Он спрашивал о своих племянницах и том, насколько им, по моему мнению, на пользу Академия. Из лояльности к Дейзи я ответила, что польза велика.
   — Фиона — спокойная девушка, — сказал он. — Она пошла в мать. Но спокойствие иногда может быть обманчивым. Из своего обширного опыта вы, конечно, знаете это.
   — Я усвоила, что мы очень мало знаем о ком бы то ни было. В человеческом характере всегда есть сюрпризы. Люди говорят, такой-то поступил не в соответствии со своим характером. На самом деле это не так Он поступил в соответствии с той стороной своего характера, которую раньше не показывал миру.
   — Это верно. Так что мы можем ожидать, что в один прекрасный день Фиона нас всех удивит.
   — Возможно.
   — Но не Юджини, поскольку ни один из ее поступков не может меня слишком удивить. А вас, мисс Грант?
   — Юджини — девушка с пока еще не сформировавшимся характером. Она готова поддаться влиянию. И сейчас, к большому сожалению, находится под влиянием девушки по имени Шарлотта Маккей.
   — Я знаю ее. Она была здесь на каникулах. Я также знаю ее отца.
   — Шарлотта очень боится, как бы кто не забыл, что она — достопочтенная, тогда как гораздо больше к лицу было бы, если бы она пыталась скрыть этот факт.
   — Вы одобряете сокрытие, мисс Грант?
   — В некоторых обстоятельствах.
   Он медленно кивнул и попытался наполнить мой бокал. Я накрыла его рукой, чтобы это предотвратить, поскольку была уверена, что он его наполнит, даже если я откажусь.
   — Вы очень воздержанны.
   — Скажем лучше, не привыкла пить много.
   — Слегка опасаетесь, что эти отличные мозги могут немного замутиться?
   — Я позабочусь, чтобы этого не произошло. Он наполнил собственный бокал.
   — Расскажите мне о своей семье, — сказал он.
   — Вам действительно интересно?
   — Очень.
   — Интересного очень мало. Мои родители умерли. Они были миссионерами в Африке.
   — Вы разделяете их благочестие?
   — Боюсь, что нет.
   — Казалось бы, родители, которые были миссионерами, произведут потомство, жаждущее продолжать благие дела.
   — Напротив. Мои родители горячо верили в то, чем занимались. Хотя я была очень маленькой, когда я их покинула, я понимала это. Это была своего рода доброта. Они переносили невзгоды. На самом деле они даже умерли за свою веру в конце концов, можно сказать. Полагаю, это была величайшая жертва. Потом я приехала домой к любимой тетушке и увидела другого рода доброту. Если бы я была способна подражать доброте, я выбрала бы ту, что характеризует мою тетю.
   — Когда вы о ней говорите, ваш голос меняется. Вы очень любите эту тетю.
   Я кивнула. На глазах у меня стояли слезы, и мне за них было стыдно. Будучи мне столь неприятным, он тем не менее обладал способностью играть моими эмоциями. Я не совсем понимала, что именно это было — слова, которые он использовал, оттенки его голоса, выражение его глаз. Как ни странно, я почувствовала, что в нем есть нечто грустное, что было абсурдно. Он был крайне высокомерен, казался себе самым важным; хозяин многих, он хотел доказать, что хозяин всему.
   — Меня отправили жить с ней, — продолжала я. — И это лучшее, что со мной произошло… или когда-нибудь произойдет, я полагаю.
   Он поднял свой бокал и сказал:
   — Я сделаю пророчество. Столь же хорошее с вами еще произойдет. Расскажите мне о вашей тете побольше.
   — У нее была школа. Она не была прибыльной. Я собиралась с ней работать. Однако ей пришлось все продать, так что я приехала сюда.
   — Где она теперь?
   — В маленьком домике в деревне. У нее есть подруга, которая живет вместе с ней. Я поеду к ней, как только прекратятся занятия.
   Он кивнул.
   — Мне кажется, мисс Грант, — сказал он, — что вы очень везучая молодая леди. Вы учились в этом заведении в Швейцарии, когда у вашей тети был больший достаток, или ваши родители хорошо вас обеспечили?
   — Все, что у них было, пошло на их миссию. Это тетя послала меня в школу. Она не могла себе этого позволить, я уверена, но настояла на том, чтобы я поехала и держала меня там. И это… облегчило мне приезд сюда.
   — Мисс Хетерингтон почти ни о чем, кроме ваших талантов и шаффенбрюккенизации своей школы, не говорит.
   Я рассмеялась, и он засмеялся вместе со мной.
   — Вот и суфле. Вы должны съесть все до крошки, иначе на кухне произойдет восстание.
   — Неужто кто-нибудь смеет восставать против вас?
   — Нет, — ответил он. — Это будет частное восстание. В любом случае они знают, что я никогда не буду повинен в столь отвратительном оскорблении — отвергнуть великолепное произведение их рук. Это вы будете осуждены.
   — В таком случае я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этого.
   — Я уверен, что вы всегда делаете все, что возможно. Суфле и вправду оказалось восхитительным, и мне пришлось признать, что обед у меня вышел превосходный — очень отличающийся от простой, хотя и хорошей еды, которую нам подавали в Аббатстве.
   Он говорил о школе, об истории Аббатства и о том, как вскоре после Ликвидации оно попало в руки его семьи.
   — Мой предок оказал королю какую-то услугу… по-моему, где-то за границей, и за эту службу ему было позволено купить земли Аббатства и то, что оставалось от самого Аббатства, за ничтожную сумму. Кажется, это было двести фунтов… хотя, возможно, в те дни эта сумма была не так уж ничтожна. Он построил Холл и устроился как полагается вельможе. Он процветал, но люди в окрестностях так и не приняли семью по-доброму. Они смотрели на нас как на узурпаторов. Аббатство всегда так много делало для бедных. Для бродяг всегда была пища и место для сна. Когда аббатства исчезли, дороги заполнили нищие и грабежи участились. Так что видите, Веррингеры были плохой заменой монахам.
   — Интересно, почему они не попытались их превзойти.
   — Вы хотите сказать: судя по действиям этого отпрыска древнего рода? Что ж, они были заняты тем, что устраивались в качестве местных лордов, а это не обязательно значило становиться благодетелями. Среди нас есть несколько негодяев. Я должен показать вам портретную галерею: наши злодейства написаны на наших лицах и, я думаю, одерживают верх над нашими добродетелями. Но вы увидите и сможете судить сами.
   Мы закончили суфле, и я сказала:
   — Вероятно, мне следует удостовериться, что с Терезой все в порядке.
   — И смертельно обидеть миссис Кил! Она ревностно охраняет девушку. Если вы подниметесь сейчас, она заподозрит, что вы ей не доверяете. Пойдемте во двор. Сейчас на воздухе очень приятно, становится темно и зажигаются свечи. Они расположены в высеченных в камне нишах. Не так часто у нас бывают ночи, когда можно посидеть во дворе, и мы стараемся взять от них все возможное.
   Я поднялась, и он оказался рядом со мной, взял меня под локоть и провел через дверь.
   Во дворе стоял белый столик и два кресла, на которых лежали подушки.
   Воздух был тих и неподвижен, и я ощутила, как меня охватывает волнение. Я думала о школе. Ужин, должно быть, закончен, и девушки устраиваются спать. Сейчас я делала бы обход и старалась определить, создадут ли Шарлотта или Юджини какую-нибудь проблему.
   — Мы выпьем кофе, если вам он нравится, и, может быть, немного портвейна…
   — Кофе, пожалуйста, не надо больше вина.
   — Должно же быть что-то, что вам нравится. Бренди?
   — Мне будет довольно кофе, спасибо. Мы сели, и нам вынесли напитки.
   — Теперь, — сказал он, — нас не будут беспокоить.
   — Я и раньше не чувствовала, что меня беспокоят.
   — Мы живем в окружении слуг, — сказал он. — Иногда мы склонны забывать, что они — раса детективов. С ними следует быть осторожными.
   — Возможно, если у вас есть что прятать.
   — А кому нечего прятать? Даже превосходные молодые леди из Шаффенбрюккена могут иметь свои секреты. Я смолкла, и он налил себе вина.
   — Мне хотелось бы, чтобы вы немного попробовали, — сказал он. — Это…
   — Марочный портвейн, я уверена.
   — Мы гордимся нашими винными погребами, мой дворецкий и я.
   — И я убеждена, что в них у вас много такого, чем можно гордиться.
   — И нам нравится, когда другие разделяют с нами наслаждение нашими сокровищами. Ну же, совсем немножко. Я улыбнулась, и он наполнил мою рюмку наполовину.
   — Теперь мы можем выпить друг за друга.
   — Но мы уже делали это.
   — Нельзя получить слишком много счастья. За нас, мисс Грант… Корделия. Вы выглядите отчужденно. Вам не нравится, что я зову вас по имени?
   — Я думаю, что это довольно… ни к чему.
   — Мне кажется, это очень подходящее имя. Вы Корделия от макушки до кончиков пальцев. Я не мог бы представить вас ни с каким иным именем, только Корделией, и даже без вашего позволения буду им пользоваться. Вы не находите воздух Девона восхитительным?
   — Да.
   — Я всегда был рад, что наше Аббатство оказалось девонским. Оно могло оказаться на бесцветном севере. У них там тоже есть красивые. Фаунтинз, Ривол… и другие.
   — Я слышала о них.
   — Не думаю, чтобы какое-нибудь из них превосходило наше… или даже могло с ним равняться. Но, возможно, это то, что называется гордостью владельца. Мы — руины, не так ли… как и они, но мы также и Академия для молодых леди. Кто может с этим сравниться?
   — Это кажется странным местом для школы.
   — Среди всей этой древности? Какое же место может быть лучше для молодых людей, чтобы узнавать о прошлом?
   — Именно это и говорит всегда мисс Хетерингтон.
   — Прекрасная женщина. Я восхищаюсь ею. Я рад, что она свою школу устроила здесь. Это так удобно для моих подопечных, и без нее я не мог бы сидеть здесь, получая удовольствие от одного из восхитительнейших вечеров в моей жизни.
   Я легко засмеялась.
   — Вы мастер гиперболы.
   Он наклонился вперед и серьезно сказал:
   — Я говорю искренне.
   — В таком случае, — парировала я, — не может быть, чтобы у вас была очень интересная жизнь.
   Он ненадолго смолк. Потом сказал:
   — Начинает спускаться темнота. Мы пока еще не будем зажигать свечи. Взгляните. Появляются звезды. Почему люди говорят, что звезды появляются, когда они там все время?
   — Потому что они воспринимают лишь то, что видят.
   — Не столь проницательны, как вы, Корделия. Нам с вами не нужно, чтобы все было очевидно бросающимся в глаза, не так ли?
   — Что вы имеете в виду?
   — Жизнь, — сказал он. — Вы не будете судить меня по тому, что вам скажут другие, верно?
   — Не мне судить.
   — Возможно, я плохо сформулировал. Вы не станете оценивать мой характер по сплетням, которые можете услышать.
   — Я лишь повторю, что не мне судить.
   — Но вы это делаете… не отдавая себе в этом отчета. Вы слышите что-то о человеке, и если это не опровергается, вы верите этому во вред ему или ей.
   — О чем вы говорите?
   — Мне известно, что обо мне ходит много скандальных слухов. Я не хочу, чтобы вы всему этому верили. По крайней мере я хочу, чтобы вы понимали, как это произошло.
   — Почему это должно меня касаться?
   — Потому что после сегодняшнего вечера вы будете моим другом, не так ли?
   — Дружбу не надевают как шляпу или пальто. Она развивается… растет… Это нечто, что нужно доказать.
   — Она будет развиваться, — сказал он. — Она будет доказана.
   Я на какое-то время смолкла.
   — Смею сказать, — продолжал он, — что я за свою жизнь сделал очень много такого, что вы не одобрили бы. Мне хотелось бы, чтобы вы немного поняли кое-что о моей семье вы знаете, поговаривают, что мы — потомки дьявола.
   Я засмеялась.
   — А, — продолжал он, — вы считаете, что это очень вероятно, не так ли?
   — Напротив. Я считаю, что это очень невероятно.
   — Сатана принимает разные обличил. Он не обязан быть духом, вы знаете, или иметь раздвоенные копыта.
   — Расскажите, каким образом дьявол стал одним из ваших предков.
   — Очень хорошо. Это было третье поколение Веррингеров. Старая королева умерла, и на престоле был шотландец Яков. Вы знаете, что проклятием нашей семьи было то, что мы не иметь наследников мужского пола? Я знаю, это навязчивая идея многих семей. Но это было нашей особенной проблемой, а в те дни, когда семья была новой в рядах знати, она должна была построить себе прочный фундамент. Видите, даже и сейчас у меня нет сына, который наследовал бы мне; и у моего брата было две дочери. Хочется, чтобы была прямая линия наследования имени, а не потому что одна из дочерей заставляет своего мужа принять его. Так вот, тот Веррингер из Колби Холла, о котором идет речь, смог получить лишь дочь, и она была самым некрасивым созданием, какое только можно было найти во всем Девоншире… Настолько некрасивая, что несмотря на ее состояние, ей не удавалось найти мужа. Но ей нужно было иметь ребенка, а для этого она должна была выйти замуж и муж должен был хранить священное имя Веррингеров. Время шло. Ей было тридцать лет, и с годами она не становилась привлекательнее. Ее отец был в отчаянии и однажды послал своих вооруженных слуг с приказом спрятаться и привезти ему домой любого путника, который был бы относительно красив, в добром здравии и выглядел способным зачать ребенка.
   — Вы это придумали.
   — Могу поклясться, что это одна из семейных легенд. Хотите услышать, что случилось?
   Я кивнула.
   — Что ж, через некоторое время они привели молодого человека. Он ехал через лес в одиночестве. Он был красив, силен и выглядел очень привлекательно. Только потому что их было так много, а он один, они смогли его одолеть. Когда мой предок увидел его, он возрадовался. Его уродливая дочь тоже. «Женись на моей дочери, и у тебя будут земли и богатство», — сказал отец. «У меня есть земли и богатство, и я не желаю жениться на твоей дочери», — сказал молодой человек. Отец очень рассердился и приказал поместить его в одну из подземных темниц — да, у нас есть несколько. Их используют теперь для хранения продуктов в холоде. Его следовало там держать, пока он не согласится. Однако проходили недели, но молодой человек не соглашался. Никто не приходил его спасать. Мой предок не позволял морить его голодом или пытать, потому что хотел произвести на свет совершенного ребенка, а поскольку молодого человека нельзя было подкупить богатствами, казалось, что план провалится. Но Веррингеры всегда славились своим упорством. Узника вывели из подземелий и поместили в одну из лучших спален. В комнате горел огонь, ему дали лучшей еды и вволю вина. У Веррингеров всегда были хорошие винные погреба. Мой предок понял, что помещать молодого человека в подземелье было ошибкой. Приятные условия жизни гораздо больше способствуют соблазнению. И однажды ночью, когда молодой человек хорошенько вкусил всего того вкусного, что хитроумный Веррингер прислал к его столу, в его вино было вылито сильное возбуждающее половые инстинкты средство. Он был очень сонным, и когда он отправился в постель, дочь скользнула рядом с ним. В эту ночь они зачали ребенка.
   — Вы говорите мне это, чтобы показать, насколько Веррингеры предприимчивые мужчины?
   — Отчасти, но здесь есть большее. Послушайте продолжение. Как ни странно, когда молодой человек узнал, что его стараниями девушка забеременела, он согласился жениться на ней и в Холле были великие празднования. В положенное время она произвела на свет ребенка — мальчика, сильного, здорового и такого же красивого, как его отец. Тогда и начали случаться странные вещи. Над колыбелькой мальчика видели огонь, но настоящего огня там не было. Ребенок смеялся, как никогда раньше новорожденный не смеялся; и он хватался за все, что попадало ему под руку. Они хотели торжественного крещения и приготовили для этого часовню. Но за день до того, как это должно было произойти, молодой человек пошел к своему тестю и сказал: «Крещение не должно состояться. Вы не знаете, кто я. Вы думали, что играете со мной, но на самом деле это я играл с вами. Я знал ваши планы; я позволил схватить себя и привести сюда, чтобы я мог дать свое семя вашей семье. Догадываетесь, кто я?» История говорит, что мой предок в ужасе бросился на колени, так как не мог смотреть в лицо молодому человеку, ибо когда он это сделал, оно сверкало как солнце и чуть не ослепило его. «Я Люцифер, сын утра, — сказал молодой человек. — Меня изгнали с Небес. Я честолюбив. Я хочу превзойти самого Бога. Ты честолюбив. Ты хочешь сделаться могущественнее других. Для достижения этой цели ты попытался использовать меня. Вот я и дал тебе сына. Люцифер. И в любом ребенке мужского пола вашего клана в будущих поколениях буду я». Вот таким образом Веррингеры воистину порождение дьявола.
   — Вы действительно очень хорошо рассказали историю, — сказала я. — Я как будто была там, видела этого молодого человека и развязку.
   — Извиняет это нас?
   — Конечно нет.
   — Я полагал, что если у нас в крови дьявол, нам должно полагаться некоторое снисхождение.
   — Думаю, подобные легенды связаны с большинством семей, которые могут проследить свою линию в далекое прошлое. Мне кажется, нечто подобное говорилось об Анжуйской линии, из которой произошло так много наших королей.
   — История передавалась из поколения в поколение.
   — И все вы, несомненно, считали, что должны жить в соответствии с ней.
   — Похоже, нам для этого не надо было сильно стараться. Но я хотел, чтобы вы поняли, что когда мы плохо поступаем, это не совсем наша вина.
   Что он хотел сказать? Что способен на безжалостный акт? Убийство? Я не могла выбросить из головы эту нежеланную жену, которая лежала на подушках, и о пузырьке со смертельной дозой опиевой настойки в руках ее мужа. Дал ли он ей выпить ее?
   — Вы задумчивы, — сказал он. — Вы думаете о том, что не принимаете мои извинения.
   — Вы правы, — ответила я. — Не принимаю.
   Он вздохнул.
   — Я знал, что не примете, но все равно хотел объяснить. Какая райская ночь! В воздухе запах цветов, и вы так прекрасны, Корделия.
   — Это оттого, что уже почти темно.
   — Вы всегда казались мне прекрасной и при ярком солнечном свете.
   — Полагаю, мне пора попрощаться и поблагодарить за очень хороший обед.
   — Нет еще, — сказал он. — Это такой чудесный вечер. Как тихо! Ни дуновения ветерка. Такое бывает чрезвычайно редко, и было бы просто стыдно не воспользоваться моментом. Вы отвергаете мою мистику. Но у многих людей в жизни есть элемент мистики. А у вас?
   Я молчала. Он снова отправил мои мысли на то суффолкское кладбище, и прежде чем я успела себя остановить, я уже говорила:
   — Со мной случилось нечто странное… однажды.