Холт Виктория. Охотничья луна

   — Очень странно, что уехала она столь внезапно.
   — Да и нет. С миссис Мартиндейл никогда нельзя быть ни в чем уверенным.
   Мы продолжали говорить, но я не могла больше ничего узнать. Дик Грэмм приехал за мной, Ада вышла из теплицы и сказала, что рада была со мной познакомиться.
   На обратном пути мне было очень не по себе.
 
   Я знала, что невозможно будет бесконечно избегать сэра Джейсона. Он решительно настроился меня поймать, и было ясно, что в конце концов он так и сделает.
   Это произошло на четвертый день после моего визита в Бристонли.
   У меня был перерыв в два часа, и я взяла одну из лошадей. Он догнал меня около леса недалеко от Грачиного Стана. Я думаю, оттуда он и ехал.
   — Вы избегали меня, Корделия, — сказал он с упреком. Его дерзость была ни с чем не сравнимой, и я не могла не рассмеяться.
   — Вы воображали, что я могу иначе? — спросила я.
   — Нет… после моего ужасного поведения в последний раз, когда мы были наедине. Я пытался подстеречь вас, чтобы попросить прощения.
   — Вы меня удивляете.
   — Ну что ж, значит, я прощен?
   — Я не хочу вас больше видеть. Неужели вы не понимаете, что оскорбили меня?
   — Оскорбил вас? Напротив, это был высочайший комплимент мужчины женщине.
   — Не говорите чепухи, — сказала я и пришпорила лошадь.
   Но он, конечно же, не отстал.
   — Пожалуйста, позвольте мне объяснить. Я приехал просить вас выйти за меня замуж.
   Я снова засмеялась.
   — Без моих верительных грамот? — сказала я. — Вы очень спешите.
   — Ни в коем случае. Я очень серьезно все обдумал. Я хочу вас… и только вы подойдете.
   — Вас постигла неудача. Прощайте.
   — Я никогда не принимаю отказа.
   — Вам следует помнить, что в супружестве участвуют двое. Возможно, ваши предки, которыми вы, похоже, так гордитесь, и обладали привычкой тащить невест к алтарю силой и под угрозой ножа заставлять их произносить обеты… но в наше время это не выйдет.
   — Мы никогда ничего подобного не делали. Откуда вы взяли такую идею? Мы всегда были самой лучшей партией в округе, и женщины строили планы, как бы опутать нас брачными узами.
   — Нонсенс. Вы мне не нравитесь. Я вам не доверяю. Вы вели себя со мною варварски, и единственный для вас способ заслужить прощение — уйти с глаз моих и никогда больше не показываться.
   — Увы, похоже, придется обойтись без вашего прощения.
   — Я не хочу иметь с вами ничего общего. И мне не хотелось бы, чтобы кто-то думал, что я имею к вам отношение. Буду очень благодарна, если вы оставите меня в покое.
   — Это нелегко сделать по двум причинам. Одна — школьный маскарад и достойная мисс Хетерингтон. Другая и даже более непреодолимая в том, что я вами одурманен.
   — В таком случае найдите поскорее, кого одарить своей любовью. Где миссис Мартиндейл?
   — В Лондоне, я думаю.
   — Неужели вы совершенно бесчувственны? Вам известно, что говорят о ней… и о вас?
   — Позвольте мне угадать. Я ее убил. Верно?
   — Это подразумевается. Вы сделали это?
   Он смеялся надо мной.
   — О Господи! Вот так вопрос. Значит вы считаете меня убийцей, не так ли?
   — Не так давно я видела очень уродливую сторону вашей натуры.
   — Дорогая Корделия, я люблю вас. Я пытался сделать вас счастливой.
   — Вам забавно. Я же не считаю происшедшее шуткой.
   — Вы были бы так счастливы! Мы строили бы планы. Это было бы чудесно. Я показал бы вам новую Корделию.
   — Вы очень высокого мнения о себе. Я его не разделяю. И не думаю, что другие разделяют.
   — Если бы только вы дали себе шанс узнать меня.
   — Судя по тому, что я уже знаю, не думаю, что это было бы приятным знакомством.
   — Выслушайте меня. Я не знаю, где Марсия. Она уехала. Это все, что меня интересует. Вы слишком жестоки и всегда думаете обо мне самое худшее с самого начала, после того, как я приказал вашей карете пятиться.
   — Это был типичный жест. Именно так вы все время обращаетесь с людьми.
   — Корделия, позвольте попытаться вам объяснить. Я знаю, что произвожу впечатление надменного эгоиста. Так оно и есть. Но я мог бы стать другим с вами. Вы могли бы изменить меня. Мы могли бы вместе быть хорошими… потому что и я тоже изменил бы вас. Я открыл бы вам глаза, Корделия. Я чувствую, что живу уже только оттого, что говорю с вами. Мне нравится, как вы хлещете меня словами. В Шаффенбрюккене вас точно научили словесным битвам. Я такой, какой есть, из-за моего окружения. Меня так воспитали. Я хочу детей, которые унаследовали бы мое состояние. Это естественно, разве не так? Я не хочу продолжать жить, как жил до сих пор. Мне нужен кто-то, кто мог бы помочь мне стать таким, как я хочу. Я знаю, что это вы. Я уже рассказал вам кое-что о моем детстве. Оно не было счастливым. Нас с братом воспитывали в строгости. Вы знаете, что он продолжал жить под этой крышей и после женитьбы — а теперь девочки мои подопечные. Моя жена была хорошей женщиной, но никогда меня не интересовала… даже до несчастного случая. Потом она погрузилась в свои недомогания. Но дело даже не в этом, а в том, что у нас не было ничего общего… не о чем говорить. Вы можете представить безотрадность такого существования? Она была стоиком, а я был иногда несколько нетерпелив. Я досадовал на судьбу за то, что она взвалила на меня. Она не могла жить со мной как жена. Мне было все равно. Естественно, были другие… много других. Не было никого особенного… возможно именно поэтому их было так много. Пока вы понимаете?
   — Да, конечно.
   — И все еще осуждаете?
   — Нет. Я не хочу иметь к вам никакого отношения.
   — Она умерла… передозировка опиума. Она часто повторяла, что если боль станет невыносимой, она покончит с собой. Она была женщиной религиозной, и должно быть боль стала практически невыносимой. Иначе она не сделала бы этого. Мы были хорошими друзьями. Она знала, что я ищу утешения у других… и она умерла.
   — И вы привезли Марсию Мартиндейл в Грачиный Стан. Зачем?
   Несколько секунд он молчал. Я спрашивала себя, почему осталась и разговариваю с ним. Мне следовало бы повернуть коня и умчаться прочь. Однако я не могла противиться желанию остаться. Он сказал:
   — Марсия меня забавляла. Она могла быть такой возмутительной. Она всегда играла роль… На сцене и вне. Она забеременела, и под влиянием импульса я предложил ей Грачиный Стан, чтобы она могла укрыться и родить спокойно. Затем она оценила положение дел здесь… жена-инвалид, поместье, которое наследовать могут лишь две девочки… конец имени Веррингеров. Для нее это было словно пьеса. Следовательно, она решила, что ребенок — мой, что она демонстрирует мне, что не бесплодна, и уверяет себя, что если бы я был свободен, я женился бы на ней. Меня это забавляло. Возможно, я не был достаточно серьезен. Она плела свои фантазии, разыгрывала их, и если они ей достаточно нравились, верила в них.
   — А потом ваша жена умерла.
   — Да. Тогда и начались трудности.
   — Я могу это понять.
   — Она и вправду верила тогда, что я на ней женюсь. Я уехал в надежде, что ей надоест сидеть в деревне и она вернется в Лондон.
   — Но вместо этого она присоединилась к вам.
   — Она не присоединилась ко мне. Она могла бы это сделать, если бы знала, где я. Однако я решительно не хотел, чтобы она узнала.
   — Но она все-таки уехала, и говорили…
   — Говорили! Вы построили что-то против меня на том, что говорили!
   — Неужели вы и вправду думаете, что после того, что я узнала о вас, мне нужно прислушиваться к мнению других? Разве у меня нет собственного опыта?
   — Вы должны понять, что я действовал таким образом из-за того, что так отчаянно в вас нуждаюсь. Я знаю, что если бы мне это удалось, я открыл бы новую жизнь для вас… для нас. О Корделия, перестаньте быть святошей. Вы не такая. Это фасад, за которым вы прячетесь.
   Я отвернулась, но он положил руку на мои поводья.
   — Вы должны меня выслушать. Вы должны попытаться понять. Я люблю вас. Я хочу вас. Я прошу вас выйти за меня замуж.
   — Высочайшая честь, — сказала я с сарказмом.
   — Для меня да, — серьезно заявил он. — Я люблю вас, Корделия. Что бы вы ни сделали, я все равно буду вас любить. Если бы вы убили мисс Хетерингтон и выбросили ее тело рыбам в пруду, я все равно любил бы вас. Такова настоящая любовь.
   — Очень трогательно, — сказала я и почувствовала к нему нелепую жалость. И не могла понять, почему. Он выглядел таким сильным, безжалостным, надменным, таким, что мне больше всего неприятно, и однако же, когда он говорил о своей любви ко мне, я почти верила, что это правда. Он был похож на мальчика, который в потемках ищет кого-нибудь, кто мог бы любить и понимать его как никогда раньше не любили и не понимали. Импульсивно я сказала:
   — Расскажите мне, что вам известно о местонахождении Марсии Мартиндейл.
   — Я ничего не знаю. Я подозреваю, что она в Лондоне с Джеком Мартиндейлом.
   — Джек Мартиндейл! Он не был разве ее мужем?
   — Своего рода муж.
   — Он умер, пересекая Атлантику.
   Он засмеялся.
   — О, вы слышали эту версию. Есть еще версия, что он погиб на дуэли, конечно, сражаясь за честь Марсии. И другая, когда он погиб на пожаре в театре, после того как спас жизнь многим людям, включая Марсию. Кажется, он вернулся за ее собачкой. Это была очень трогательная история.
   — Вы хотите сказать, все это ложь. Вы хотите сказать, что этот ее муж все еще жив?
   — Этого я не могу сказать. Я только сказал, что она, возможно, вернулась к нему.
   — Она сказала, что возвращается? Не было ли это довольно внезапно?
   — Не по ее стандартам. Послушайте меня, Корделия. Это не было мудрым шагом с моей стороны — то, что я позволил ей приехать сюда. Но она была в трудном положении… осталась без работы из-за того, что у нее должен был родиться ребенок. Ей было некуда идти. Грачиный Стан пустовал, вот я и привез ее сюда. Я был в подавленном состоянии. Сильвия, моя жена, очень страдала от сильных болей. Я почти не виделся с ней. Я не считал, что от Фионы поместью будет много толку, а я старею… и по правде говоря сердился на то, что жизнь со мной сделала. Я вел то, что вы назовете беспутным образом жизни в Лондоне, и подумал, что это будет так забавно… Вот я и привез ее сюда. Это было глупостью, потому что она тотчас же начала включать меня в свои фантазии. А потом, когда Сильвия приняла слишком большую дозу, меня резко встряхнуло… И в самый день ее похорон я увидел вас. Я тотчас понял, что это кто-то отличающийся от всех остальных… кто-то возбуждающий меня не только физически, но во всех отношениях, и я начал планировать. Мне казалось, что это было начало новой жизни. Все прочее осталось позади. И тут эта проклятая баба в Грачином Стане.
   — Да, — сказала я. — Продолжайте.
   — Вы понимаете? Вы принимаете мои чувства к вам?
   — Нет. Только то, что в вашей жизни было много женщин и вы считаете, что было бы довольно забавно добавить меня к их числу.
   — Правдивы ли вы сами перед собой, Корделия? Я знаю, вы управляете своими чувствами. Будучи хорошей учительницей.
   — Мне хотелось бы, чтобы вы прекратили глумиться над учителями.
   — Глумиться над ними? Им принадлежит мое глубочайшее восхищение. Наипочтеннейшая профессия. Но я для вас предназначил другую судьбу.
   — Я сама буду решать свою судьбу. Но я хотела бы знать, что случилось с Марсией Мартиндейл.
   — Вы можете быть уверены, что она уехала в Лондон. Она становилась очень самодовольной. Не раз она посылала меня к чертям, так что я догадался, что у нее есть какие-то планы. Она поняла, что ее маленькая фантазия подошла к концу.
   — Однако вы чувствуете ответственность за ее ребенка… хотя кажетесь уверенным, что это не ваш ребенок.
   — Я полагаю, есть вероятность, что может оказаться моим.
   — Я была в Бристонли и виделась с миссис Гиттингс.
   Он в удивлении уставился на меня.
   — Я думала, что смогу узнать что-нибудь о тайне, о которой в городе ходят сплетни.
   — Только подумать, что вы на такое пошли! — он улыбнулся. — Ну, так что же вы обнаружили?
   — Только то, что она уехала туда, следуя вашим инструкциям, за несколько дней до того, как Марсия Мартиндейл покинула Грачиный Стан, и что вы ее туда отправили и обещали позаботиться о Миранде.
   — И какой же вывод вы из этого делаете?
   — Что вы знали, что Марсия должна… исчезнуть, и решили заблаговременно убрать ребенка с дороги.
   — О, понятно. Вы все отработали. Мой дорогой маленький, умненький детектив. Что же мне теперь делать? Исповедоваться? Я ее задушил… Нет, я ударил ее по голове тупым инструментом. Я закопал ее тело в саду… Нет, протащил ее к рыбным прудам и бросил в них.
   Я повернулась и взглянула ему прямо в глаза.
   — Ее серьгу нашли у рыбных прудов.
   Он уставился на меня.
   — Да, — продолжала я, — ее серьгу. Это та же, которую она обронила у ваших конюшен, так что я видела ее раньше. Может быть, вы вспомните тот случай.
   Он кивнул.
   — Почему бы ее серьге… оказаться там?
   — Потому что она там была.
   — Где серьга?
   — В прудах. Ее нашла Тереза Херст. Она ее мне показала и выбросила в воду.
   — Зачем она это сделала?
   — Потому что боялась… за меня. Она думала, что у нас с вами… Ну, у нее не очень хорошее о вас мнение, видите ли, и она предупреждала меня о вас…
   Он засмеялся.
   — Какой перепутанный клубок. Мне нравится Тереза. Конечно, мне не следовало бы любить своих врагов, но она хорошая девочка, сообразительная и нравится мне своей преданностью вам.
   — Возможно, теперь вы понимаете, почему я с вами не хочу иметь ничего общего, что выходило бы за пределы школьных дел. Когда и если мы встретимся, не пытайтесь, пожалуйста, выделять меня своим вниманием. Вы должны мне обещать хотя бы это.
   Он все еще выглядел ошеломленным. Он сказал:
   — Я должен сказать вам, что прогнал Марсию, потому что после сцены между нами я понял, что она что-то замышляет. Я думал, что она поедет в Лондон. Она не могла бы взять с собой в Лондон миссис Гиттингс. И я знал, что с ребенком надо что-то делать.
   Я отвернулась. Было видно, что мой рассказ о серьге его шокировал.
   Когда я галопом понеслась прочь, он не последовал за мной.
 
   В школе не говорили ни о чем, кроме маскарада. Времени остается все меньше, напоминала Дейзи. Она окончательно остановилась на кануне середины лета. Вечера будут светлыми. По великой удаче луна будет полной, так что она хотела посмотреть, как мы подготовились.
   Я решила, что у нас будет хроника, которую прочитают три или четыре старшие ученицы, а где возможно мы вставим небольшие сценки. Я составлю их в соответствии с записями, начиная с прибытия посланника из Клэрво с повелением святого Бернара выбрать место вдали от городов и жилья и построить Аббатство.
   Одетые монахами девушки будут исполнять религиозные песнопения, проходя через развалины; хроника объяснит, как они строят монастырь. Потом мы перейдем к Ликвидации и разрушению Аббатства.
   Второй частью будет елизаветинская эпоха, когда страна процветала и был построен Холл, при чем использовались камни из развалин Аббатства, и восстановлен дормиторий послушников. Девушки в тюдоровских костюмах будут петь мадригалы и танцевать.
   Третьим актом будет настоящее время, и девушки покажут, чем занимаются в школе: они будут петь, танцевать, исполнять физические упражнения и закончат школьной песней.
   Дейзи сочла это отличным планом, и, должна признаться, он быстро меня захватил. Это был наилучший способ отвлечь мысли от всех сомнений и страхов, которые я так старалась рассеять и не могла.
   Дейзи вошла в согревательную, где мы все собрались, вид у нее был очень довольный.
   — В Холле будет званый вечер, — сказала она. — Прежде всегда проводились в это время года. Однако пока леди Веррингер была больна, приемы устраивались редко. Что ж, со времени грустного события прошел год, и теперь, когда миссис Мартиндейл уехала, возможно, мы сможем вернуться к нормальной жизни. Я решила пригласить на маскарад гостей. Родители любят, когда им сообщают о такого рода вещах. Здесь будет музыкальный вечер. Приедет какой-нибудь знаменитый пианист или скрипач, совсем как в добрые старые времена. Сэр Джейсон распространил приглашение на всех учителей, и я его приняла от вашего имени. Это будет вечер после нашего маскарада. Конечно, вся школа пойти не может, но Фиона и Юджини там будут, и они могут привести несколько гостей — своих близких подруг… по две или три каждая, мы с сэром Джейсоном так решили. Я думаю, это будет чрезвычайно интересный вечер.
   Мне было стыдно ощущать восторг от такой перспективы, но я ощущала.
   Подготовка продолжалась. Костюмы осматривали и постоянно обсуждали. Когда девушки носились кругом в белых цистерцианских рясах, повсюду раздавались смешки. Эффектнее всего они смотрелись на самых высоких ученицах.
   Фиона и Шарлотта были включены в хор монахов. У них обеих были хорошие голоса. Мистер Крау хотел, чтобы они и в мадригалах тоже пели, но Дейзи сказала, что у всех девушек должна быть возможность что-то исполнять.
   — Мы не хотим, чтобы только некоторые ученицы получили веж похвалы. Если в конце семестра представление будет повторяться, родители захотят видеть своих детей… так что будьте любезны каждой дать роль.
   Сцены из истории Аббатства мы репетировали на открытом воздухе, и представление среди руин оказалось очень впечатляющим. Возможно, я влюблена в слова, но когда я слушала, как Гвендолин Грей произносила свои строки — голос у нее был красивый — я была глубоко тронута и верила, что маскарад увенчается успехом.
   Мистер Крау очень волновался по поводу пения, и я постоянно слышала, как звенят голоса в музыкальном классе. Репетиции продолжались, все ждали наступления этого дня.
   Погода была прекрасной, и хотя до представления оставалось еще около трех недель, девушки уже с беспокойством поглядывали на небо и предсказывали погоду. Как будто она не могла измениться в течение получаса! Однако все это было частью всеобщего волнения.
   Событие, происшедшее в первую неделю июня, нас хорошенько встряхнуло. Во время перерыва для верховой прогулки мисс Барстон оказалась единственной, кто мог поехать с девушками, и около двух часов пополудни они отправились. Их следовало ожидать в четыре часа, к чаю. В четыре они не вернулись. Все были так погружены в свои дела — в основном касающиеся маскарада — что мы не заметили их отстуствия, пока одна из младших не спросила, где мисс Барстон, поскольку должна была к ней подойти сразу после чая.
   — А где Фиона и Шарлотта? — спросил мистер Крау. — Мы хотим прогнать хор монахов.
   Затем мы обнаружили, что уехавшая верхом группа еще не вернулась, хотя было уже половина пятого.
   Затем в зал ворвалась мисс Барстон, очень взволнованная, и с ней несколько девушек.
   Я спросила:
   — Что случилось?
   Она ответила:
   — Мы потеряли девчонок Веррингер и Шарлотту Маккей.
   — Потеряли их?
   — Мы вдруг обнаружили, что их с нами нет.
   — Вы хотите сказать… они просто исчезли?
   — Мне неизвестно, знает ли кто-нибудь, где они. Девушки молчат.
   Дисциплина никогда не была сильной стороной мисс Барстон, поэтому я сказала:
   — Кто-то должен был их видеть. Кто-нибудь из вас видел, девушки?
   — Нет, мисс Грант, — ответили они хором. Не думаю, что все они говорили правду.
   — Если те, кто уехал, намеренно сделали это, их следует наказать, — сказала я. — Они прекрасно знают, что им не позволяется покидать группу. Вы уверены, что никто не видел, как они отъехали?
   Ответа не было. Конечно, это же было делом чести — не доносить; и я знала, что это один из тех случаев, когда кодекс вступает в действие.
   Я сказала:
   — Они вместе, и ничего с ними не случится.
   — Я думаю, что мне следует об этом доложить мисс Хетерингтон, — сказала мисс Барстон.
   Однако Дейзи не могли найти, а девушки не появлялись. Было не меньше пяти часов, когда они приехали.
   Я отправилась на конюшню вместе с мисс Барстон.
   — Девочки… девочки… — истерически начала она. — Где вы были?
   Ответила Шарлотта.
   — Мы заехали в лес. Нам хотелось посмотреть, цветут ли еще колокольчики.
   — Вы не имели права оставлять группу, — сказала я.
   — Нет, мисс Грант, — дерзко заявила Шарлотта.
   — Однако вы это сделали, — парировала я.
   — Нам очень хотелось увидеть колокольчики, и мы забыли о времени, — извиняющимся тоном сказала Фиона.
   Я заметила, что в ней появилось что-то новое. Она разрумянилась. Одна из самых хорошеньких девушек в школе, сейчас она выглядела красавицей и нисколько не раскаивалась, что показалось странным, поскольку она была из тех, кто, если предоставить их самим себе, предпочитают мир.
   — Это было очень нехорошо с вашей стороны, — сказала мисс Барстон.
   — Очень необдуманно и недобро, — добавила я и повернула прочь. Это было делом мисс Барстон, и я не хотела вмешиваться.
   Не думаю, чтобы мисс Барстон доложила о случившемся мисс Хетерингтон, поскольку я больше ничего об этом не слышала: и забыла обо всем, пока происшествие не обрело особого значения.
 
   Наступил великий день. Целую неделю стояла жаркая сухая погода, и было похоже, что она простоит еще несколько дней. Это было именно то, что нам требовалось, и наши надежды воспарили. Репетиции закончились, и теперь все выступающие должны были знать, что им делать. Повсюду царило напряженное возбуждение. Мисс Барстон делала на одеждах последние стежки. Из Холла нам прислали костюмы елизаветинской эпохи — у них была небольшая коллекция — и проблема была в том, чтобы найти девушек, которым бы они подошли. Однако мисс Барстон сделала и собственные костюмы, очень эффектные.
   Утром мы устраивали места для зрителей. К счастью, развалины представляли собой естественную сцену, поскольку перед нефом было большое открытое пространство: поросший травой четырехугольный участок; трапезная и дормиторий послушников располагались под прямым углом к нефу, дома для гостей и лазарет с одной стороны и конюшни с другой замыкали его.
   С этого места открывался прекрасный вид на разрушенную церковь, центральную норманнскую башню и северный трансепт; и за стенами внешнего равелина можно было видеть открытую местность с рыбными прудами и рекой.
   Утром приехал Джейсон. Когда он вышел из конюшен, где оставил своего коня, я считала сиденья для зрителей.
   — Корделия! — воскликнул он. — Какая удача!
   Я хотела уйти и оставить его, но мы были на очень открытом месте, и я не знала, кто может наблюдать. Я должна была вести себя так, словно между нами не было ничего, кроме очень незначительного знакомства.
   — Полагаю, сэр Джейсон, вы пришли повидать мисс Хетерингтон по поводу распоряжений на сегодняшний вечер.
   — Когда я приезжаю сюда, так это для того, чтобы увидеть вас.
   — Я поняла, что сегодня вы привезете гостей. Нам было бы полезно узнать, сколько.
   — Я буду ждать вас, я полон предвкушений с того момента, как дорогая Дейзи пригласила меня и моих гостей.
   — Родители с детьми, приближающимися к школьному возрасту, будут особенно желанными гостями.
   — Есть несколько, и я сделаю все возможное, чтобы сегодня Дейзи заключила выгодные соглашения. Больше всего я надеюсь побыть с вами.
   — Естественно, я должна быть здесь, но…
   — Могут появиться возможности. Разве не было бы эффектно объявить о наших намерениях сегодня? Как насчет того, чтобы я стал посреди всех этих монахов и сказал им, что школа и Холл будут объединены больше, чем когда бы то ни было, потому что их мисс Грант станет моей женой.
   — Воистину эффектно! И до смешного абсурдно. Я пожелаю вам доброго утра. У меня много работы, а вот и мисс Хетерингтон. Должно быть, она услышала о вашем прибытии. Мисс Хетерингтон, сэр Джейсон приехал удостовериться, что мы сможем рассадить всех гостей, которых он сегодня привезет.
   — Конечно сможем, — тепло сказала Дейзи. — Ну не прекрасный ли день? Да еще сегодня полнолуние. Лучше бы вам не надо было так поздно начинать. Не люблю, когда младшие девочки не спят долго.
   — Один раз нам не повредит, — сказал сэр Джейсон.
   — Нет, полагаю, нет. Все в порядке, мисс Грант?
   — Думаю, да. На вчерашней репетиции был один-два сбоя.
   — Всегда случается даже в самых профессиональных постановках, — сказал сэр Джейсон. — Считается, что если генеральная репетиция пройдет как по маслу, премьера будет плохой.
   Дейзи легко рассмеялась.
   — Вряд ли это можно сравнивать с профессиональными постановками, сэр Джейсон. Но я, право, надеюсь, что мы сможем позабавить ваших гостей, а для них это будет необычный способ провести вечер.
   — Они получат огромное удовольствие.
   — А завтра будет ваш пианист из Лондона?
   — Да, для нас будет играть Серж Полянский, и я надеюсь, что вы и ваши учителя к нам присоединитесь. Потом будет буфет… и танцы.
   — Я знаю, они с большой радостью примут ваше приглашение. Конечно, одна или две останутся из-за девочек. Я помню подобные события в прошлые времена. Обычно привозили какого-нибудь известного музыканта, чтобы развлекать компанию.
   — Традиция с тех дней, когда у нас на хорах играли скрипачи.
   — Да. Веррингеры всегда покровительствовали музыкантам.
   — Мы старались, хотя сами никогда не производили на свет гениев.