Холт Виктория. Охотничья луна

   — Такой ее сделали вы.
   — Мы все делаем свою жизнь. Иногда бывает, что помогает партнер. Тогда не всегда легко идти тем путем, каким хочешь. Тут сложности. Этот бедняга! Интересный… но я почувствовала там что-то темное. Не счастливый он человек. Ты — да, Корделия. Ты приехала к нам… и все было правильно… с самого начала. Мы дарили тебе любовь, и ты ее приняла и отвечала взаимностью. Это было просто… никаких осложнений. Я не очень ясно выражаюсь, но я хочу, чтобы ты была очень осторожна, если придет время, когда ты решишь избрать кого-то разделить твою жизнь.
   — Я не думаю ни с кем делить свою жизнь, тетя Пэтти, кроме вас и Вайолит.
   — Ты много думаешь об этом человеке.
   — Тетя Пэтти, он мне не нравится. Я считаю его самым…
   Она подняла руку.
   — Ты так горячо это говоришь.
   — Вы тоже стали бы, если бы…
   Она ждала, но я замолчала.
   Потом она вдруг наклонилась и поцеловала меня.
   — Моя дорогая, — сказала она, — ты выбрала свою профессию, и она тебе подходит. Ты была предназначена, чтобы направлять, советовать и защищать. Он, как ты дала понять, человек светский, а иногда они больше всего нуждаются в заботе. Что ж, увидим. Сейчас ты здесь и будешь лентяйничать и отдыхать, и мы будем говорить и говорить. Но тебе уже пора в постель. Спокойной ночи, моя дорогая.
   Я бросилась в ее объятия. Потом она меня отпустила и направилась к двери. Ни одна из нас не любила выставлять напоказ глубину своих эмоций; но мы обе знали про любовь и доверие друг к другу, так что не было необходимости говорить.
   Я лежала между прохладными пахнущими лавандой простынями и думала о том, как Вайолит упорно собирает цветы и упаковывают их в мешочки, чтобы отдушивать домашнее белье и одежду тети Пэтти. Покой… но только как им наслаждаться?
   Потом я стала думать о завтрашнем дне, когда придет таинственный джентльмен. Я убедила себя в том, что это был незнакомец из леса, который наконец нашел меня. Я ясно помнила его лицо. Да, он несомненно был красив. Его светлые волосы зачесаны назад с высокого лба, и сильные черты и довольно проницательные голубые глаза; было в нем нечто, отличающее его от других мужчин, нечто не совсем от мира сего. Или я это вообразила после того жутковатого открытия на суффолкском кладбище?
   Как странно будет, если я действительно снова увижу его. Я гадала, каким будет объяснение и что я буду чувствовать, когда снова окажусь с ним лицом к лицу.
 
   Мы позавтракали, и Тереза стала помогать Вайолит мыть посуду. Тетя Пэтти собралась к пастору, чтобы обсудить «Приноси-покупай», и спрашивала, захочу ли я пойти с ней.
   — Тебя прикуют к прилавку, — сказала она. — Ради всего святого, не бери белых слонов, если это будет от тебя зависеть. Они каждый год возвращаются. Теперь уже все их знают.
   — Слоны никогда не забывают, — крикнула из кухни Вайолит, — а люди никогда не забывают белых слонов.
   — Сегодня Вайолит в бодром настроении, — прокомментировала тетя Пэтти. — Это потому что она заполучит Терезу помогать ей в рассадном сарае.
   — Я пойду с вами, — сказала я.
   Когда я спустилась вниз, по аллее приближался человек. Он был высок и светловолос, но я никогда раньше его не видела.
   Вайолит заметила его сквозь окно в кухне.
   — Он тут, — крикнула она. — Джентльмен, который приходил.
   Я вышла в сад перед домом. Он сказал:
   — Должно быть, вы Корделия… мисс Грант.
   — Да, — ответила я. — Боюсь, я не знаю…
   — Вы не знаете меня, но я считал, что должен зайти и повидать вас. Я Джон Маркем, брат Лидии. Вы помните Лидию?
   — Лидию Маркем! Ну конечно. О, как приятно с вами познакомиться.
   — Надеюсь, вы не против того, что я вот так пришел.
   — Я рада, что вы зашли.
   Вышла тетя Пэтти.
   — Тетя Пэтти, — сказала я, — это мистер Маркем. Вы слышали, как я рассказывала о Лидии, которая была со мной в Шаффенбркжкене. Это ее брат.
   — Очень приятно познакомиться, — сказала тетя Пэтти. — Вы приходили позавчера?
   — Да, и мне сказали, что сегодня я застану здесь мисс Грант.
   — Так входите же, пожалуйста.
   — Вы куда-то собирались идти?
   — Это неважно.
   Я провела его в малую гостиную. Вошла Вайолит.
   — Значит вы вернулись, — сказала она. — Теперь садитесь. Я принесу вам что-нибудь. Вы что предпочитаете, кофе или чай?
   — Сначала, — сказал он, — я хотел бы поговорить с мисс Грант.
   — Я принесу вам что-нибудь позже, — сказала Вайолит. — В этом году пастернаковое вино особенно удалось.
   — Спасибо.
   — Я ухожу к пастору, — сказала тетя Пэтти. — Вы двое можете поболтать, а потом мы все соберемся. Так они удалились и оставили нас.
   Он сказал:
   — Надеюсь, я не пришел в неудобный момент.
   — Конечно, нет. Я так рада встретиться с вами. Я много гадала, как там Лидия, потому что я ей написала, а ответа так и не получила. Как она? Жаль, что вы не привезли ее с собой.
   — Лидия умерла, — сказал он.
   — Умерла! Но…
   — Да. Это был ужасный удар для всех нас. Нам ее очень недостает.
   — Но она была молода… Она никогда не болела. Как она умерла?
   — Это был несчастный случай… в горах… в Швейцарии. Она каталась на лыжах.
   — Лидия на лыжах! Она всегда избегала спортивных упражнений под открытым небом, когда мы были в школе. Она даже пропускала занятия физкультурой, когда только могла.
   — Она была со своим мужем.
   — С мужем! Так Лидия вышла замуж!
   — Это длинная история. Я хотел повидать вас, потому что она часто о вас говорила. Я думаю, из ее школьных подруг вы были самой любимой. Потом вы ей написали. Я нашел ваше письмо и почувствовал, что должен либо написать, либо приехать и повидать вас. Вот я и приехал.
   — Так жаль… Я ничего не соображаю. Это такой шок. Лидия… мертва!
   — Это была большая трагедия. Это разбило сердце ее мужу. Они были женаты не больше трех месяцев.
   — Не могу в это поверить. Я думала, она должна была еще год учиться в Шаффенбрюккене.
   — Да, я знаю. Ей было всего семнадцать. Но она встретила этого человека и полюбила его. Мы хотели, чтобы они подождали, но Лидия на это не соглашалась. Она могла быть очень упрямой. Наш отец колебался, но он просто обожал Лидию. Он умер вскоре после нее. У него было слабое сердце, и шок его доконал.
   — Не могу выразить, как это все печально.
   — Вы так добры, что принимаете это близко к сердцу. Лучше, если вы узнаете. Я подумал, что вы можете снова написать Лидии.
   — Где она познакомилась с этим молодым человеком?
   — Марк Чессингем останавливался близ нашей фермы в Эппинге. Мы не фермеры, это наше хобби. Ферму для нас ведет управляющий. Мы в основном живем в Лондоне и сбегаем на ферму на уик-энд, когда это удается. Он изучал юриспруденцию. Его семья имеет свое дело в Базеле и филиал в Лондоне. Он приехал поработать в лесной коттедж. Ему нужно было сдавать экзамены. А наша ферма расположена как раз на краю Эппингского леса, что очень удобно, поскольку так близко от Лондона. В сущности именно поэтому отец и выбрал это место.
   Он ненадолго смолк, затем продолжал:
   — Однажды она встретила его. Они влюбились друг в друга и хотели пожениться. Мой отец предпочел бы долгую помолвку, но Лидия и слышать об этом не хотела и грозила убежать с ним, если согласия не дадут. В конце концов отец уступил… конечно не без опасений… Но Марк был очарователен, и они казались подходящей парой. Поскольку они так спешили, свадьба была очень спокойной.
   — Она не написала и не сообщила мне.
   — Действительно странно, потому что она часто вас упоминала, и так гордилась им и тем, что выходит замуж. Он был очень приятным парнем. У Лидии было небольшое состояние, которое перешло к ней, когда она вышла замуж. Сначала я думал, что он, возможно, имеет ко всему этому какой-то интерес, но он сам казался настолько хорошо обеспеченным, а его семейный бизнес был известен даже в Англии… Да он никогда не проявлял никакого интереса к ее деньгам. Они покинули Англию почти сразу после свадьбы, а три месяца спустя… она была мертва. Мы получали от нее такие счастливые письма, что даже отец пришел к выводу, что был в конце концов прав, позволив ей выйти замуж. Потом мы получили известие. Сердце Марка было разбито. Он написал нам чрезвычайно трогательное письмо. Она была слишком безрассудна, говорил он. Много раз он ее предупреждал. Но она рисковала. Она была так полна энтузиазма, ей так хотелось блистать в его глазах, и она пыталась сделать то, что делали профессионалы. Это было концом. Ее тело нашли только через неделю после несчастного случая.
   Я молчала, и он мягко сказал:
   — Мне жаль, что я вас так огорчил. Возможно, было бы лучше, если бы я не приходил.
   — Нет, нет. Лучше знать. Но это такой шок. Когда знаешь кого-то так же хорошо, как я знала Лидию… даже если уже прошло какое-то время с тех пор, как я ее видела…
   — Я рад, что вы ее так любили.
   — Скажите мне, — спросила я, — вы в отпуске?
   — Нет. Я работаю в Лондоне, но подумал, что возьму несколько дней и приеду навестить вас. Просто у меня было ощущение, что хочу именно это. Должен признаться, что прочитал ваше последнее письмо Лидии и понял, что должен вам рассказать. Мне не хотелось, чтобы вы подумали, что она просто поленилась отвечать.
   — Лидия очень много говорила о своей семье. Она любила вас всех. Полагаю, теперь вы глава семьи.
   — Можно и так сказать. В нашей семье никогда не было патриархальной атмосферы. Мы все были хорошими друзьями.
   — Вы занимаетесь банковским делом, не так ли?
   — Да.
   — В Сити в Лондоне?
   Он кивнул.
   — У нас дом в Кенсингтоне, а потом еще ферма, конечно. Моя мать умерла, но нам везло на хороших гувернанток для Лидии. Дома всегда было очень весело. Наш отец был нам скорее как брат. Возможно, он был недостаточно строг… например, с Лидией. Если бы она подождала… Если бы она не была так безрассудна…
   — Она была такой счастливой. Когда она говорила о доме… было ясно, что он для нее означает.
   — А потом уехала с мужчиной, которого едва знала.
   — Это любовь, — сказала я.
   — Полагаю, вы правы. Если бы только… Это мрачная тема. Пожалуйста, расскажите мне о себе. Лидия, бывало, говорила, что вы собирались стать партнершей своей тети в каком-то чудесном елизаветинском поместье.
   — Боюсь, я должно быть преувеличивала великолепие этого поместья. Возможно, у меня есть привычка преувеличивать, когда я чем-то горжусь.
   — Вероятно, мы все это делаем.
   — Похоже, у девушек создалось впечатление, что мы сказочно богаты и что у нас бесценный дворец с очень процветающей школой в виде своего рода хобби. Когда я вернулась домой на каникулы, я узнала, что у моей тети финансовые трудности и она продает дом и что мне придется работать в другой школе.
   — Что вы и сделали.
   — Да, в Девоне — замечательное старинное место среди развалин аббатства. Школа расположилась в бывших помещениях послушников.
   — Звучит невероятно интересно.
   — Да, так и есть.
   — И вам там чрезвычайно нравится.
   — Там очень интересно. Я бесконечно восхищена своей директрисой и тем, как она управляет школой, а на каникулы я сбегаю отдохнуть сюда.
   — Это милый дом. Не знаю, почему… — он резко остановился. — Извините, что так прозвучало…
   Я засмеялась.
   — Это прозвучало как правда. Обычный маленький дом… не больше коттеджа, но в нем что-то есть, не так ли? Вы пробыли здесь не больше получаса, но чувствуете это. Моя тетя. Она так влияет на место.
   — Надеюсь, мне доведется еще ее увидеть.
   — Когда вы должны возвращаться?
   — Я думал, что поеду завтра.
   — Что ж, я уверена, что если вы правильно разыграете свои карты, вас пригласят на ленч. В любой момент Вайолит, преданная подруга и компаньонка моей тети… появится с подносом, на котором будут стоять рюмки и бутылка ее пастернакового вина. Если вы выпьете его с удовольствием и зайдете так далеко, что скажете ей, что никогда не пробовали лучшего пастернакового вина, вас наверняка попросят остаться на ленч.
   — Все от этого зависит?
   — Конечно нет. Вас пригласит тетя, и я уже решила сделать это. Вполне достаточно. Но не грех доставить удовольствие Вайолит. Только не будьте слишком усердны в похвалах, она проницательна. Просто посмакуйте, склоните голову набок и скажите «ах». Она такая прелесть, хотя люди не всегда это понимают. Нам нравится ее поддразнивать и доставлять ей удовольствие.
   — Спасибо за предупреждение.
   — А вот и Вайолит, — сказала я, — и, да, она несет свое пастернаковое вино.
   — Это был хороший год, — сказала Вайолит, — а никто не может сделать хорошее вино без хорошего урожая. Конечно, вы это знаете, мистер…
   — Мистер Маркем, — сказала я.
   — О да, теперь я вспомнила. Мистер Маркем, теперь попробуйте вот это. Тереза, принеси-ка эти печенья к вину.
   — Вы меня балуете, — сказал Джон Маркем.
   Он с почтительностью взял рюмку и, поднеся ее к губам, вдохнул аромат, словно пробовал вино в подвалах какого-нибудь виноградника, прихлебнул. Стояло глубокое молчание.
   Затем он поднял глаза к потолку и сказал:
   — Я знал прежде, чем попробовал. Букет превосходен, и это воистину должно быть марочный год.
   Вайолит порозовела.
   — Вижу, вы из тех, кто знает, о чем говорит.
   — Я предложила мистеру Маркему остаться, если захочет, на ленч, — сказала я. — Он остановился в «Королевском Гербе».
   Вайолит скорчила гримасу.
   — Я слышала, что пища там не ахти. Ну, если бы я знала… но у нас только пастуший пирог и яблочный торт.
   — Не могу придумать ничего лучшего, что мне хотелось бы, чем пастуший пирог и яблочный торт.
   — Ну, — сказала все еще польщенная Вайолит. — Это будет на радость. Я пойду сервирую еще одно место.
   Тереза вошла и была представлена.
   К тому времени, когда вернулась тетя Пэтти, Джон Маркем умудрился произвести удивительно хорошее впечатление как на Вайолит, так и на Терезу. Для меня он был братом Лидии и вряд ли казался посторонним.
 
   Он остался на ленч, а потом вернулся в свою гостиницу, но не раньше, чем получил приглашение пообедать с нами.
   Я знала, что он глубоко опечален смертью Лидии, но он был не из тех, кто стал бы обременять других своим горем. Мистер Маркем оказался живым и интересным собеседником. Он говорил о банковском деле, своей жизни в Лондоне и на ферме в Эппинге. Он сказал, что его брат Чарльз сейчас в Лондоне. На ферму всегда старались уехать, когда выдавалось время.
   — Просто удивительно, какое удовольствие можно получить от сенокоса или уборки урожая… особенно после того, как вы проводили целые дни в офисе, жонглируя цифрами и занимаясь всем тем, из чего состоит жизнь банкира. Не то, чтобы я имел что-нибудь против работы в банке. Я нахожу ее чрезвычайно притягательной. Дело просто в перемене… в удовольствии закатать рукава и влезть в старую фермерскую одежду, сбросить городской лоск на время сельских занятий.
   Вайолит, которая выросла на ферме, слушала с жадностью. Я никогда не видела, чтобы она так быстро приняла новичка. У него было столько рассказов о ферме и о том, как в прежние дни он понятия не имел, как и что делать. Все это звучало у него очень забавно.
   Тереза с большим интересом слушала его смешные рассказы.
   — Мне бы хотелось пожить на ферме, — сказала она. После обеда мы сидели в саду.
   — Вечерняя прохлада — лучшее время дня, — сказала Вайолит.
   Мы все пошли провожать его до ворот, чтобы там попрощаться, и очень жалели, что его визит подошел к концу.
   Но на следующее утро он зашел снова.
   Вайолит была в саду и чистила картошку, что она в хорошую погоду часто делала на воздухе, а Тереза рядом с ней лущила горох. Тетя Пэтти была одета для выхода, и я направлялась вместе с ней в деревенскую лавку. И тут появился мистер Маркем. Я увидела его из своего окна и крикнула:
   — Привет! Я думала, вы уехали.
   — Не мог, — сказал он.
   — Идите в сад. Я сейчас спущусь.
   Вайолит изрекла:
   — Боже милостивый!
   Она порозовела от удовольствия, Тереза тоже.
   — В сущности, — сказал он, — я подумал, почему бы не остаться еще на день.
   — Мы этому очень рады, — заверила я его.
   Тетя Пэтти вышла в сад в своей шляпе с подсолнухами.
   — Это приятный сюрприз.
   — Это приятный прием, — ответил он.
   — Он остается еще на день, — сказала Вайолит. — Тереза сбегай и принеси мне еще три картофелины. Думаю, гороха будет достаточно.
   — Спасибо вам, — сказала он, — я надеялся, что вы пригласите меня остаться.
   — Когда я думаю о том, что подают в «Королевском Гербе» в обеденной комнате, было бы неправильно не вытащить вас оттуда, — прокомментировала Вайолит.
   — Я надеялся, что может быть меня по другой причине пригласят.
   — По какой? — спросила Тереза.
   — Что вы находите мою компанию достаточно развлекающей, чтобы согласиться потерпеть меня еще один день.
   — О, мы находим, — воскликнула Тереза.
   — А на обед у нас жареная свинина, — сказала Вайолит.
   — Это утверждение или приглашение?
   — Зная Вайолит, — вставила тетя Пэтти, — это и то и другое.
   — Мне кажется, я пришел как раз, когда вы собирались куда-то, — сказал он, глядя на меня и тетю Пэтти, одетых для выхода.
   — Всего лишь в деревенскую лавку. Мы собирались туда съездить на двуколке с пони. Хотите с нами? Пока я буду в лавке, Корделия может показать вам церковь, и мы вернемся вместе. Церковь стоит того, чтобы на нее взглянуть, хотя есть опасность, что колокольня в любой момент может рухнуть.
   — А колокола треснули, — вставила Вайолит. — Если бы вы только их услышали, мистер Маркем, или скорее не стоит. Это позор.
   — Думаю, будет лучше, если мы уйдем прежде, чем разразится спор о колокольне и колоколах, — сказала тетя Пэтти. — Идемте.
   Это было приятное утро. Мы с Джоном Маркемом пошли в церковь, и я показала ему витраж, который славился в окрестностях, и бронзовые изображения знаменитых жителей и имена пасторов, начиная с двенадцатого века. Мы прошли по кладбищу, перешагивая через старинные могилы, надписи на которых были почти стерты временем и непогодой; к тому времени, когда тетя Пэтти к нам присоединилась, я чувствовала, что очень хорошо знаю Джона Маркема.
   В этот вечер за обедом он сказал:
   — Я должен буду завтра уехать в Лондон, а через неделю отправлюсь на ферму. Там я пробуду целую неделю. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали и увидели ее.
   — Как! — воскликнула Тереза. — Все мы?
   — Там полно места, и мы любим гостей. Старая ферма по-настоящему не используется. У Саймона Бриггса, нашего управляющего, свой дом. Он никогда не пользуется фермой… это только для семьи, и мы всегда говорили, что следовало бы ее больше использовать. Ну так как?
   Тетя Пэтти взглянула на Вайолит, а Вайолит на свою тарелку. В обычном случае я ожидала бы, что она начнет придумывать разные возражения. Но она не стала.
   Тетя Пэтти, которая любила, когда происходит что-то неожиданное, улыбалась мне.
   Тереза сказала:
   — О, давайте же…
   — Вы уверены? — спросила я. — Нас ведь четверо.
   — Для Форест Хилла это пустяки. Старый дом может и двадцать разместить не создавая тесноты. Что вы скажете?
   Я ответила:
   — Это звучит… приглашающе…
   Все засмеялись, а потом мы возбужденно строили планы поездки в дом Маркемов у самого леса.
 
   Неделя, которую мы провели в Форест Хилле, была такой, что надолго останется в нашей памяти.
   Я часто думала о Джейсоне Веррингере и гадала, как у него дела на континенте в поисках Фионы. Но я думала и о том, что он станет делать, если найдет ее. Если она замужем, он не очень-то может увезти ее домой. И еще мне пришло в голову, что когда он вернется, он может приехать в Молденбери, и мне не хотелось, чтобы это случилось, пока мы в Эппинге, поэтому я написала ему короткую записку, выразив надежду, что он нашел удовлетворительную информацию о Фионе, и что меня в Молденбери не будет, поскольку мы гостим у друзей.
   Было много суматохи, когда мы собирались в гости. Вайолит настаивала на том, чтобы сделать небольшую уборку «Просто на тот случай, если что-нибудь произойдет. Мне не хотелось бы, чтобы люди вошли и увидели, что тут все вверх дном».
   — Что вы имеете в виду… под «что-нибудь»? — спросила я.
   Вайолит сжала губы и не ответила, но будучи Вайолит она подумала о катастрофах на железной дороге, в которых мы все могли погибнуть, или тому подобных крайностях. В любом случае дом должен быть в таком виде, в каком ему полагалось быть для особых гостей.
   Мы позволили ей добиться своего. Тереза и я упаковывали сумки, бесконечно обсуждая, что же взять для недельного пребывания на ферме. У тети Пэтти были три шляпных картонки, в каждой по две шляпы. Мы ничего по этому поводу не сказали, зная, что тетя Пэтти и ее шляпы неразлучны.
   Джон Маркем встретил нас в Лондоне, мы отправились на место, и с момента прибытия влюбились в ферму.
   Из-за жаркого лета уборка урожая началась рано, и мы играли в ней свою роль: с беспокойством вглядывались в небо, выискивая признаки надвигающегося дождя; Тереза и я носили бутылки с холодным чаем и хлеб с сыром для рабочих, садились вместе с ними в тени и слушали их разговоры. Мы с Терезой и я совершали верховые прогулки по лесу. Иногда мы гуляли пешком. Лес был красив, но деревья уже начали окрашиваться в осенние краски, так что буки, вязы, березы и платаны были оттенены желтым; а дубы начинали приобретать красновато-коричневый цвет. Я помню запах жимолости, которая обильно разрослась у дверей фермы. Даже сейчас этот запах возвращает мирные воспоминания.
   По ночам я лежала в своей комнате и смаковала удовольствие от физической усталости и опьянения солнечным светом и свежим воздухом. Я спала лучше, чем когда бы то ни было после получения анонимного письма, и была потрясена тем, что за весь день не думала ни о нем, ни о слухах и скандалах; я была так утомлена, так полна впечатлениями дня, что не могла уже переживать те же злые предчувствия и ужас, которые охватывали меня раньше. Я ощущала, что исцеляюсь.
   В середине дня мы ели за большим деревянным кухонным столом, раскрыв окна настежь, чтобы доносился запах свежескошенного сена, и участвовали в разговоре об уборке урожая.
   — Какая жалость, что вас здесь не будет при окончании жатвы, — сказал Джон.
   Он казался совсем другим, чем тот безукоризненный джентльмен, который посетил нас в Молденбери. Я чувствовала — и видела, что другие тоже это ощущали — что знаю его очень давно.
   — Может быть, мы могли бы, — с надеждой начала Тереза.
   — Тереза, — сказала я, — нам скоро придется возвращаться в школу.
   — Не говорите об этом, — мрачно заявила она. Джон рассказал нам об окончании жатвы и о празднике по этому поводу.
   — Это лучшее время года. Когда все собрано, дети делают кукурузных куколок.
   — «Дабы не начались зимние бури», — процитировала Вайолит.
   — И мы развешиваем их на стенах. Это талисманы, дающие надежду получить хороший урожай на будущий год.
   — Мы дома это тоже делали, — сказала Вайолит.
   — Это общий обычай, — добавил Джон. — И мне кажется, он идет еще из средних веков.
   — Люблю, когда поддерживают старые обычаи, — заявила Вайолит.
   Думаю, именно она поражала нас больше всего. Ей по-настоящему нравилось в Форест Хилле. Она приняла на себя кухню. Жена управляющего, которая обычно приглядывала за хозяйством, когда семья наезжала сюда, была только рада передать ответственность, а Вайолит была как рыба в воде. Рассказывая о своем детстве, она становилась совсем сентиментальной.
   Несмотря на то, что мы счастливо проводили время, я не могла выбросить Лидию из головы, и когда Джон сказал мне: «У вас спальня Лидии!» — мне показалось, что я ощущаю ее там, и раз или два она мне снилась.
   Мне казалось, что во сне я слышу ее голос: «Ты не должна обо мне беспокоиться, Корделия, я мертва».
   Я проснулась, и эти слова продолжали звучать в моих ушах. Легкие занавески развевались за окном, поскольку поднялся ветер, а окно было распахнуто. Резко вырванная из сна, я вообразила, что там стоит привидение.
   — Лидия! — воскликнула я и села в постели. Потом я поняла, что это, и, встав, полуприкрыла окно. Было довольно прохладно.
   Я вернулась в постель, но уснуть не могла. Я переживала заново давние дни, вспоминая Лидию.
   Но утром я о ней забыла, вышла в поле и смеялась вместе со всеми.
   Джон приехал в Лондон с нами. Он направился в Кенсингтон после того, как посадил нас на поезд в Молденбери.
   — Это была чудесная неделя, — сказала Тереза. — О, Джон мне так нравится.
 
   Наши каникулы подходили к концу. На следующий день мы с Терезой должны были уезжать в Колби.
   В эту последнюю ночь, после того как все разошлись, тетя Пэтти пришла ко мне в комнату с одной из своих бесед.
   — В конце концов это оказались очень счастливые каникулы, — сказала она. — Маркемы мне понравились.
   — Да, такая милая семья. Конечно, они все ощущают потерю Лидии.
   Несколько мгновений тетя Пэтти молчала. Потом сказала:
   — Думаю, Джон Маркем на полпути к тому, чтобы в тебя влюбиться, Корделия.
   — О, тетя Пэтти, я знаю его так мало. Вы очень романтичны.
   — Я знаю, что ты считаешь меня в этих делах полной невеждой, потому что я живущая в деревне старая дева. Но я ведь читаю свои трехтомные романы, и то, что в них происходит, открывает глаза даже глупой старой холостячке вроде меня.
   Я обхватила ее руками и поцеловала.
   — Я не позволяю делать о вас уничижительных замечаний, даже если вы сами их произносите.
   — Это был такой милый дом, — она выглядела несколько мечтательно. — Я часто думаю о том, как бы ты вышла замуж и у тебя были бы детки. Ты знаешь, мне бы очень хотелось малышей.