Холт Виктория. Поцелуй Иуды

   — Залезайте-ка внутрь, юные леди, — сказал он. Копыта лошади зацокали по дороге, и мы поехали мимо железных изгородей и тенистых полян. Наконец коляска остановилась перед железными воротами. Ворота немедленно открыл мальчик, который отвесил нам поклон, и мы въехали внутрь. Коляска остановилась перед газоном, и мы вышли.
   Мы стояли рядом, моя сестра и я, крепко держась за руки. Я чувствовала, что Франсин тоже боится. Мы увидели его, этот дом, который так горячо ненавидел наш отец и называл тюрьмой. Он был огромным и построен из серого камня, оправдывая свое название^[1].
   На каждом углу были сторожевые башенки. Я заметила зубчатую стену с бойницами и высокую арку, через которую разглядела задний двор. Он был очень большим, и я почувствовала благоговение смешанное со страхом.
   Франсин крепко сжала мою руку, как бы набираясь мужества. Мы вместе зашагали через лужайку к большой двери, которая была открыта настежь. Около нее стояла женщина в накрахмаленном чепце. Кучер уже уехал через арку на задний двор, и внимание женщины было занято только нами.
   — Хозяин готов принять вас тотчас же, мистер Каунсил, — сказала она.
   — Проходите, — одобряюще улыбнулся нам мистер Каунсил, и мы вошли внутрь.
   Я никогда не забуду, как я первый раз переступила порог этого дома. Я вся дрожала от волнения, смешанного со страхом и любопытством. Дом наших предков! — думала я. И потом — тюрьма.
   О, эти толстые каменные стены, прохлада, которую мы почувствовали, когда вошли, величие огромного зала со сводчатым потолком, каменные полы и стены, на которых блестело оружие давно умерших Юэллов — все это привело меня в восхищение и одновременно пугало. Наши шаги гулко отдавались в зале, и я старалась ступать тихонечко. Я заметила что Франсин подняла голову и приняла боевой вид, что означало, что она волнуется, но не хочет, чтобы об этом знали другие.
   — Хозяин сказал, чтобы вы прошли прямо к нему, — повторила женщина. Она была довольно полная, а ее седые волосы были зачесаны назад со лба и убраны под чепец. У нее были маленькие глазки и крепко сжатые губы. Она очень вписывалась в атмосферу дома.
   — Сюда, пожалуйста, сэр, — сказала она мистеру Каунсилу.
   Она повернулась, и мы поднялись вслед за ней по огромной лестнице. Франсин все еще держала меня за руку. Мы прошли по галерее и остановились у одной из дверей. Женщина постучала, и чей-то голос сказал:
   — Войдите.
   Мы послушались. То, что мы увидели, навсегда останется в моей памяти. Я плохо помню саму темную комнату с тяжелыми портьерами и большой темной мебелью, потому что в ней царил мой дедушка. Он восседал на стуле как на троне и был похож на библейского пророка. Он, очевидно, был очень крупным мужчиной, руки его были сложены на груди. Больше всего меня поразила его длинная роскошная борода, которая спускалась по его груди и закрывала нижнюю часть лица. Рядом с ним сидела женщина средних лет, ничем не примечательная. Я догадалась, что это тетя Грейс. Она была маленькой, незначительной и скромной, но, может быть, так только казалось по сравнению с величественной фигурой хозяина.
   — Итак, вы привезли моих внучек, мистер Каунсил, — сказал дедушка. — Подойдите.
   Последнее было адресовано нам, и Франсин подошла, потянув меня за собой.
   — Хм-м, — дедушка пристально нас разглядывал, отчего у меня появилось чувство, что он ищет в нас какой-нибудь недостаток. И еще меня поразило, что он не обратил внимания на красоту Франсин.
   Я ждала, что он нас поцелует или хотя бы поздоровается за руку. Вместо этого он нас оглядел с большой неприязнью.
   Я ваш дедушка, — сказал он — и здесь ваш дом. Я надеюсь, вы будете достойны его. Без сомнения, вам многому надо будет научиться. Вы попали в цивилизованное общество. И вам нужно это хорошо запомнить.
   — Мы всегда жили в цивилизованном обществе, — ответила Франсин.
   Наступила тишина. Я увидела, как женщина, сидевшая рядом с дедушкой, вздрогнула.
   — Тут я с тобой не согласен, — сказал он.
   — Тогда вы неправы, — продолжала Франсин. Я видела, что она очень нервничает, но замечания дедушки задевали отца, а этого вынести сестра не могла. Она немедленно восстала против основного правила дома — что дедушка всегда прав. Он был так удивлен, что не сразу нашелся, что ответить.
   Наконец он холодно сказал,
   — Вам действительно нужно многому научиться. Я подозревал, что мы столкнемся с грубостью. Что ж, мы готовы. А сейчас мы первым делом поблагодарим Создателя за ваше благополучное прибытие и выразим надежду, что те из нас, которым необходимы смирение и чувство благодарности, получат эти добродетели, и мы пойдем по праведному пути, который является единственным приемлемым в этом доме.
   Мы были в полном замешательстве. Франсин все еще негодовала, а я все больше унывала и боялась.
   И вот мы, усталые, голодные, смущенные и напуганные, стояли на коленях на холодном полу в темной комнате и благодарили Бога за то, что он привел нас в эту тюрьму, и молили его о смирении и благодарности, которых требовал от нас дедушка за оказанный нам холодный прием.
   В нашу комнату нас отвела тетя Грейс. Бедная тетя Грейс! Мы всегда между собой называли ее бедная тетя Грейс. Казалось, жизнь измучила ее. Она была очень худа, и ее коричневое платье подчеркивало желтизну ее кожи. Ее волосы, которые когда-то, возможно, были красивыми, были зачесаны вверх и забраны в довольно неаккуратный пучок на затылке. У нее были красивые глаза. Наверное, они не изменились. Они были карие с пушистыми длинными ресницами — немножко похожие на глаза Франсин, только другого цвета, но глаза моей сестры сияли, а ее были потухшими и выражали полную безнадежность. Безнадежность! Это слово очень подходило тете Грейс.
   Мы поднялись вслед за ней по лестнице. Она молча шла впереди нас. Франсин состроила гримасу. Это была нервная гримаса. Я подумала, что Франсин нелегко будет очаровать обитателей этого дома.
   Тетя Грейс открыла дверь и вошла в комнату, остановившись у двери и пропуская нас вперед. Мы вошли. Это была довольно милая комната, хотя темные шторы, закрывавшие окна, придавали ей мрачный вид.
   — Вы будете здесь вместе, — сказала тетя Грейс. — Ваш дедушка решил, что нет смысла занимать две комнаты.
   Я обрадовалась. Мне совсем не хотелось спать одной в этом жутком доме. Я вспомнила, как Франсин говорила, что не бывает все только плохо… или только хорошо. Всегда должно быть хоть чуточку другого. И сейчас эта мысль успокаивала меня.
   В комнате было две кровати.
   — Вы можете выбрать сами, кто где будет спать, — сказала тетя Грейс, а Франсин позже заметила, что она сказала то, как будто предлагала нам все мирские блага.
   Она ответила:
   — Спасибо, тетя Грейс.
   — Теперь вам надо умыться и переодеться с дороги. Ужин будет через час. Ваш дедушка не выносит опозданий.
   — Конечно! — сказала Франсин, и я почувствовала в ее голосе истерические нотки. — Здесь так темно, — продолжала она. — Я ничего не вижу. — Она подошла к окну и отдернула штору. — Вот! Так-то лучше. О, какой прекрасный вид!
   Я подошла к окну. Тетя Грейс встала позади нас.
   — Это Рэнтаунский лес, — сказала она.
   — Как интересно. Я так люблю леса. А далеко до моря, тетя Грейс?
   — Около десяти миль.
   Франсин повернулась к ней.
   — Я так люблю море. Мы были окружены морем со всех сторон. Поэтому мы его любим.
   — Да, — сказала тетя Грейс. — Да, наверное. Сейчас я прикажу принести вам горячей воды.
   — Тетя Грейс, — продолжала Франсин, — вы сестра нашего отца, но вы ничего не спрашиваете о нем. Вам что, не интересно узнать о вашем брате?
   Я видела ее лицо, освещенное лучом солнца, падавшим из окна. Оно перекосилось, и, казалось, она вот-вот заплачет.
   — Ваш дедушка запретил говорить о нем, — сказала она.
   — Ваш родной брат…
   — Он повел себя… недостойно. Ваш дедушка…
   — Он здесь устанавливает законы, понятно, — сказала Франсин.
   — Я… я вас не понимаю. — Тетя Грейс старалась показаться суровой. — Вы молоды, — продолжала она, — и вам надо многому научиться, и я хочу дать вам совет. Никогда… никогда больше не разговаривайте так с дедушкой. Нельзя говорить, что он неправ. Он…
   — Всегда прав, — закончила Франсин. — Всемогущий и всеведущий… как Бог, ну конечно!
   Тетя Грейс вдруг протянула руку и дотронулась до плеча Франсин.
   — Будь осторожна, — сказала она почти умоляюще.
   — Тетя Грейс, — вставила я, потому что мне показалось, что в своем гневе Франсин чего-то не поняла, и именно в этот момент тетя навсегда стала для меня бедной тетей Грейс, — а вы рады, что мы приехали?
   Ее лицо опять передернулось, а глаза затуманились. Она кивнула головой и сказала:
   — Я пошлю за горячей водой. — Она вышла из комнаты. Франсин и я стояли и смотрели друг на друга.
   — Я ненавижу его, — сказала она. — А наша тетушка… Кто она такая? Марионетка.
   Как это ни странно, но мне пришлось успокаивать Франсин, а не ей меня. Может быть, поскольку она была старше, она лучше представляла себе нашу жизнь в этом доме. А может, для меня это было способом самой обрести душевный покой.
   — По крайней мере, мы вместе, — напомнила я.
   Она кивнула и оглядела комнату.
   — Так гораздо лучше с открытыми шторами, — прибавила я.
   — Давай поклянемся, что никогда больше не задернем их. Я думаю, это он приказал повесть их здесь, чтобы мы не видели солнца. Он, наверное, ненавидит солнце. И, Пиппа, они все как мертвые. Эта женщина, которая открыла дверь, кучер… Это все как смерть. Может, и мы уже умерли. Может, мы попали в аварию в поезде, и это Гадес. Мы здесь ждем, куда нас отправят — в рай или в ад.
   Я засмеялась. Смех принес облегчение, и вскоре она смеялась вместе со мной.
   — Марионетки, — сказала я. — Они все как марионетки, но марионеток можно дергать за веревочки.
   — И посмотри, кто хозяин марионеток!
   — Но мы не марионетки!
   — Никогда! — воскликнула она. — Никогда!
   — Но мне кажется, что тетя Грейс хорошая. Бедная тетя Грейс.
   — Тетя Грейс! Да она просто никто. «Никогда больше не говори с дедушкой так, как сегодня…» — передразнила она. — А я буду, если захочу!
   — Он может нас выгнать. И куда мы тогда денемся?
   Эта мысль отрезвила ее, и она не нашлась, что ответить. Я взяла ее за руку и сказала:
   — Нам надо подождать, Франсин. Мы подождем… и увидим.
   Франсин любила строить планы.
   — Ты права, Пиппа. Да, ты совершенно права. Нам нужно подождать… и решить, как нам быть.
   Мы долго лежали молча в своих кроватях. Я заново переживала этот странный вечер и знала, что Франсин делает то же самое.
   Мы умылись и переоделись в цветные хлопковые платья, которые всегда носили на острове. Нам и в голову не приходило, что они будут выглядеть неподобающе, пока мы не предстали перед дедушкой и тетей. Я увидела ужас в глазах бедной тети Грейс. Дедушка холодно нас оглядел, и я стала молить Бога, чтобы Франсин снова не вышла из себя из-за какого-нибудь его замечания. Мне уже представлялось, как нас выгонят из поместья Грейстоун, и несмотря на полное отсутствие теплоты и привязанности к этому месту, я понимала, что это будет еще хуже.
   Нас провели в столовую, очень большую, но, в ней не хватало света и ярких красок. Однако для того, чтобы придать комнате мрачный вид, было достаточно одного присутствия нашего дедушки. Длинный стол с замысловатой инкрустацией освещался всего одной свечой, и я представила, что чувствовал мой отец, когда садился за него. Из-за громадных размеров стола мы все сидели очень далеко друг от друга. Дедушка на одном конце, тетя Грейс на другом, а мы с Франсин по бокам друг напротив друга.
   Мы сразу же нарушили обычай усадьбы Грейстоун, когда сели за стол: полагалось стоя сказать молитву.
   — Вы что же, не хотите поблагодарить Создателя за вашу пищу? — прогремел дедушка.
   Франсин заметила, что мы пока еще ничего не ели.
   — Дикари, — пробормотал дедушка. — Встать, живо!
   Франсин посмотрела на меня, и я подумала, что она что-нибудь возразит, но она молча встала. Чтение молитвы продолжалось вечность. Дедушка извинялся перед Богом за нашу неблагодарность и обещал, что это больше не повторится. Он поблагодарил Бога от нашего имени, и его голос монотонно гудел и гудел, пока я не почувствовала, что вот-вот упаду в обморок от голода, потому что мы уже очень давно ничего не ели.
   Наконец молитва закончилась, и мы сели за стол. Дедушка все время говорил о церковных делах, о работниках поместья и о том, что изменится с нашим появлением. Мы почувствовали, что станем для всех обузой. Тетя Грейс в нужные моменты вставляла «да» или «нет», и все время в течение этого монолога слушала, затаив дыхание.
   — Похоже, что вы не получили никакого образования. Вам нужна гувернантка. Грейс, этим займешься ты.
   — Да, папа.
   — Я не потерплю чтобы мои внучки были невеждами.
   — У нас на острове был учитель, — сказала Франсин. — Очень хороший. Мы обе прекрасно говорим по-итальянски. А еще немного по-французски и довольно хорошо по-немецки…
   — Мы здесь говорим по-английски, — отрезал дедушка. — Вам, совершенно очевидно, необходимо научиться хорошим манерам и культуре поведения.
   — Нас воспитывали наши родители.
   Тетя Грейс так перепугалась, что я бросила предостерегающий взгляд на Франсин, и она неуверенно замолчала.
   — Грейс, — продолжал дедушка, — ты должна заняться своими племянницами до приезда гувернантки. Ты должна им объяснить, что в культурном обществе дети говорят только тогда, когда их спрашивают. Их должно быть видно, но не слышно.
   Франсин казалась подавленной, хотя потом она сказала мне, что была слишком голодна, чтобы продолжать спор с этим отвратительным стариком, и что ее интересовала только еда. К тому же она опасалась, что в его понятия входило также то, что маленькие дети должны идти спать без ужина, если они не слушаются. Поэтому она решила быть осторожной… на первый раз.
   «На первый раз»! — Это стало нашим дежурным выражением в те далекие дни. Мы решили терпеть, пока не найдем выход из положения. «Но для начала, — говорила Франсин, — мы должны выяснить обстановку».
   Итак, в ту первую ночь мы долго лежали молча, вспоминая все подробности дня и нашей встречи с дедушкой.
   — Он самый отвратительный старик на свете, — сказала Франсин. — Я с первой минуты возненавидела его. Я не удивлена, что отец называл этот дом тюрьмой и сбежал отсюда. Мы тоже сбежим, когда придет время, Пиппа.
   Потом она заговорила о доме.
   — Здесь столько всего надо осмотреть! И только подумай… наши предки здесь жили веками. Есть чем гордиться, Пиппа. Нам нужно дать понять старику, что мы его не считаем Богом, а если он и Бог, то мы атеисты. Мы ему совершенно не интересны. Он только выполняет свой долг. Если и можно что-то ненавидеть больше этого старикана, так это, чтобы кто-то выполнял свой долг по отношению к тебе.
   — Ну, — напомнила я, — у тебя есть и то и другое вместе и одном наборе.
   Это нас рассмешило. Я была тогда так благодарна Франсин. Я заснула с мыслью, что пока мы вместе, ничего плохого не случится.
   Следующий день был полон открытий. Горячую воду нам принесла горничная. Мы обе еще спали, когда она вошла, потому что накануне говорили допоздна. И тут мы впервые увидели Дэйзи.
   Она стояла между нашими кроватями и смеялась. Я удивленно села в постели. То же сделала и Франсин. Мы медленно осознавали, где мы, и поразились тому, что рядом с нами находится кто-то, кто смеется.
   — Две сони, — сказала она.
   — Кто вы? — спросила Франсин.
   — Я — Дэйзи, — ответила она… — Младшая горничная. Меня послали отнести вам воду для умывания.
   — Спасибо, — сказала Франсин, и удивленно добавила: — Тебе, похоже, очень весело.
   — Да Бог с вами, мисс, нет смысла горевать… даже в этом доме, где улыбка считается ступенькой в ад.
   — Дэйзи, — сказала Франсин, усаживаясь в постели и тряхнув своими светлыми кудрями, — а ты здесь давно?
   — Шесть месяцев, но такое ощущение, что двадцать. Я уйду отсюда, как только мне улыбнется удача. Ба, да вы красавица.
   — Спасибо, — сказала Франсин.
   — Им это не понравится… в этом доме. Меня считают здесь ветреницей.
   — Да? — спросила Франсин.
   Дэйзи значительно подмигнула, и мы рассмеялись.
   — Я вам вот что скажу, — проговорила она, — по крайней мере, здесь есть и такие, кто вам рад. Это место хоть немножко оживет. На кладбище и то веселее, чем здесь. — Она рассмеялась, как будто представила себе что-то смешное. — Точно. Там может быть очень весело… если идти туда не затем, чтобы похоронить того, кого любишь. Ну, а вообще, нужно думать о живых. Мертвые ушли, и им не стало хуже оттого, что они немного повеселились, когда были живы.
   Это был очень странный разговор, и Дэйзи сама, похоже, осознала это, потому что резко прекратила его, сказав:
   — Приводите себя в порядок. Хозяин не любит опозданий. А завтрак в восемь.
   Она вышла, обернувшись у двери, и еще раз весело подмигнула нам.
   — Мне она понравилась, — сказала Франсин. — Дэйзи! Удивительно, что в этом доме нашелся кто-то, кто нам смог понравиться.
   — Это хороший знак, — заметила я. Франсин засмеялась.
   — Давай одеваться. Нам скоро идти завтракать. Запомни, наш преподобный дедушка не любит ждать. И более того, он этого не выносит. Интересно, что принесет нам сегодняшний день.
   — Поживем — увидим.
   — Очень глубокая мысль, дорогая сестра, потому что нам просто ничего больше не остается.
   Франсин опять была самой собой, и меня это успокаивало.
   Завтрак был повторением предыдущей трапезы, только еда была другая. Ее было очень много, наверное, потому что, несмотря на свою святость, дедушка любил покушать. Когда мы вошли, он нам, кивнул, и за этим не последовало никаких жалоб. Наверное мы не опоздали ни на секунду. Была сказана продолжительная молитва, и затем нам было разрешено взять с буфета еду после дедушки и тети Грейс. Там был шипящий бекон, почки с пряностями и яйца, приготовленные на все вкусы. Это так отличалось от фруктов и бриошей, которые мы ели на завтрак на острове, вставая, когда нам вздумается, и завтракая тем, что было в доме, когда все вместе, когда отдельно, пока наш отец, часто работавший далеко за полночь над каким-нибудь из своих шедевров, подолгу спал по утрам.
   Здесь все было по-другому. Во всем был порядок.
   Расправляясь со своей едой, дедушка отдавал приказания. Тетя Грейс должна немедленно связаться с Дженни Брейкс. Ее нужно вызвать в дом, чтобы она сшила подходящую одежду его внучкам. Понятно, что на том чудном острове они ходили, Бог знает в чем, как и все островитяне. Их нельзя представить соседям, пока они не будут подобающе одеты. Я поймала взгляд Франсин и чуть не захихикала.
   — Он говорил о нас, как о солдатах римского легиона, готовящихся к походу, — сказала она после.
   Затем тетя Грейс должна найти подходящую гувернантку.
   — Узнай у своего друга священника. — Мне показалось, что он сказал это насмешливо, а тетя Грейс слегка покраснела, что-то было скрыто в этом его замечании, и я решила потом указать на это Франсин, если она сама не заметила.
   Когда дедушка позавтракал, он церемонно вытер руки о салфетку, отбросил ее в сторону и тяжело поднялся на ноги. Это было сигналом для всех нас. Никто не должен был оставаться за столом, если он решил, что завтрак окончен.
   — Как королева Елизавета, — заметила Франсин.
   — К счастью, он любит поесть, и дает и нам такую возможность.
   — Первым делом, — объявил он, поднявшись на ноги, — их нужно представить бабушке.
   Мы были ошеломлены. Мы забыли, что у нас есть бабушка. Поскольку никто не упоминал о ней, я предполагала, что она умерла.
   Тетя Грейс сказала:
   — Пойдемте со мной.
   Мы повиновались. Когда мы выходили, мы услышали, как дедушка выговаривал дворецкому:
   — Бекон сегодня был недостаточно поджаристым.
   Идя за тетей Грейс, я думала, как легко потеряться в Грейстоуне. В неожиданных местах были лестницы и многочисленные длинные коридоры, от которых во все стороны отходили маленькие проходы. Тетя Грейс постучала, и нам открыла женщина в белом чепце и черном бумазейном платье.
   — Миссис Уорден, я привела моих племянниц навестить бабушку.
   — Да. Она их уже ждет.
   Женщина взглянула на нас и кивнула. У нее было спокойное лицо. Я заметила это, потому что этого не было у других обитателей дома.
   Тетя Грейс провела нас внутрь, где на стуле около кровати с пологом сидела маленькая старенькая леди в кружевном чепце и халате с потрепанными лентами. Тетя Грейс подошла к ней и поцеловала ее. Я сразу почувствовала, что в этой комнате царит иная атмосфера, отличная от той, которая преобладала во всем доме.
   — Они здесь? — спросила старая леди.
   — Да, мама, — ответила тетя Грейс. — Франсин — старшая. Ей шестнадцать лет, а Филиппа на пять лет моложе.
   — Подведи их ко мне.
   Франсин подтолкнули вперед. Бабушка подняла руки и дотронулась до лица моей сестры.
   — Благословит тебя Господь, — сказала она. — Я рада, что вы приехали.
   — А это Филиппа. — Меня подвели к ней, и ее пальцы мягко коснулись моего лица.
   Франсин и я молчали. Значит, она слепая.
   — Идите сюда, мои дорогие, — сказала она, — садитесь по обе стороны от меня. Ты им принесла стулья, Агнес?
   Миссис Уорден принесла два стула, и мы сели. Бабушка провела пальцами по нашим волосам.
   — Значит, вы дочки Эдварда. Расскажите мне о нем. Было так грустно, когда он нас покинул, но я его понимала. Надеюсь, он помнил об этом.
   Франсин оправилась от удивления и начала рассказывать о нашем отце и о том, как счастливы мы были на острове. Я кое-что добавляла к ее рассказу. Тот час, который мы провели с бабушкой, неизмеримо отличался от всего остального, что происходило в доме.
   Тетя Грейс оставила нас с ней. Она сказала, что у нее очень много дел, нужно отдать распоряжения о портнихе и заняться гувернанткой. Ее уход напомнил нам о строгой атмосфере, царившей за пределами этой комнаты.
   — Как оазис в пустыне, — заметила потом Франсин. Бабушка, очевидно, была нам очень рада, и ей нравилось, что мы отвечаем на все ее вопросы. Но больше всего она хотела знать об отце. Время с ней пролетело быстро, и когда мы оправились от шока, вызванного сознанием ее слепоты, мы тут же почувствовали себя у нее в комнате, как дома.
   — Так часто, как только сможете, — ответила бабушка. — Надеюсь, вам захочется приходить ко мне.
   Франсин сказала:
   — О, да! Вы первый человек, который откровенно обрадовался нашему приезду.
   — Конечно же, вам здесь рады. Ваш дедушка ни на минуту не задумался перед тем, как привезти вас сюда.
   — Он решил, что так будет правильно, и он считает, что всегда прав, — насмешливо сказала Франсин. — Но мы не хотим здесь находиться, потому что это правильно, мы хотим, чтобы нам были рады, и чтобы это был наш дом.
   — Вам рады, деточка, и это ваш дом. Я рада вам, и мой дом — ваш дом.
   Франсин взяла ее тонкую белую руку и поцеловала ее. — Вы так все изменили, — сказала она.
   Миссис Уорден сказала, что леди Юэлл устала.
   — Она, быстро устает, — прошептала она, и она очень переволновалась. Вы должны часто навещать ее.
   — Конечно, конечно, — воскликнула Франсин.
   Мы поцеловали бабушку в щеку, и Агнес Уорден проводила нас из комнаты.
   Мы в нерешительности стояли в коридоре, не зная, в какую сторону идти. Франсин обернулась ко мне с сияющими глазами.
   — Это шанс осмотреть дом, — сказала она. Как будто мы потерялись и ищем дорогу.
   — Мы очень высоко, — сказала Франсин, — на самом верхнем этаже.
   В конце коридора было окно. Мы подошли посмотреть.
   — Как красиво, — заметила Франсин. — Но по-другому, чем на острове. У моря… другая красота. Эти деревья и лес и зелень повсюду. Если бы дедушка был таким же, как бабушка, мне бы здесь очень нравилось.
   Я стояла рядом с сестрой, и меня согревало ее присутствие. Ничего не может случиться, пока мы вместе.
   — Смотри, — воскликнула она. — Там какой-то дом. Какой интересный.
   — По-моему, он очень старый.
   — Похоже, времен династии Тюдоров, — сказала Франсин со знанием дела. — Этот красный кирпич… и, кажется, окна покрыты свинцовыми, листами. Мне он нравится. Надо пойти посмотреть на него поближе.
   — Интересно, какая будет наша гувернантка?
   — Пусть сначала найдут ее. Пошли дальше.
   Мы спустились по узкой винтовой лестнице и вышли в холл. Через него мы прошли в длинную комнату с прялкой в углу.
   — Мы настоящие исследователи, — сказала Франсин. — Скоро мы обшарим все углы и узнаем все страшные тайны дома наших предков.
   — Откуда ты знаешь, что есть страшные тайны?
   — Они всегда есть. К тому же, здесь это чувствуется. Так! Я думаю, что мы в солярии, потому что здесь весь день светит солнце… окна со всех сторон. Красиво. Здесь нужно устраивать балы и вечера и приглашать много-много гостей. Если я когда-нибудь унаследую этот дом, так оно и будет.
   — Ты унаследуешь? Но, Франсин, каким образом?
   — Я ведь одна из наследниц. Отец был единственным сыном. У тети Грейс вряд ли будут дети. Наверное, она коронованная принцесса… прямая наследница. А я возможная наследница. Это зависит от того, как они решат.
   Я громко рассмеялась, и она тоже. Она всегда умела развеселить кого угодно.
   Мы прошли через солярий, потом поднялись по лестнице, похожей на ту, по которой спускались, и нашли коридор, в который выходило множество спален, с кроватями под пологом, тяжелыми портьерами и темной мебелью.