Холт Виктория. Поцелуй Иуды

   — Мы войдем через конюшни, — сообщила она. — Ганс говорит, что большинство слуг в это время спят. Правда! — Дэйзи прищелкнула языком. — Иностранцы! — добавила она.
   — Некоторые иногда спят после обеда и здесь, — заметила Франсин, которая не терпела ни малейшей несправедливости.
   — Ну, а эти спят каждый день. И Ганс говорит, что мы пройдем совершенно свободно. Даже если нас кто-нибудь заметит, не страшно. Они знают, кто вы такие, и будут вам только рады. Ганс говорит, что мисс Франс — schon… или что-то в этом роде. Когда я сказала ему, что вы хотите осмотреть дом, он поцеловал свои пальцы и подул на них… как будто это предназначалось вам. Да, он такой. Ну, вы готовы?
   Дэйзи, как и Франсин, любила сгустить краски, и мне казалось, что Франсин сейчас нуждалась именно в таком человеке, и я была за это благодарна Дэйзи.
   Ганс уже ждал нас. Он щелкнул каблуками и отвесил низкий поклон. По его взгляду было заметно, какое впечатление произвела на него Франсин. Он очень обрадовался, когда она заговорила с ним по-немецки. У него были очень светлые волосы, почти белые, а глаза казались испуганными из-за белесых, почти незаметных, бровей и ресниц. У него была чистая кожа, красивые зубы и веселая улыбка.
   — Приезжает барон, — сказал он. — Он очень важный гость.
   Дэйзи потребовала, чтобы ей переводили все, что говорилось, и Франсин спросила, сколько времени здесь пробудет барон.
   Ганс пожал плечами.
   — Это неизвестно, — ответил он. — Все зависит от обстоятельств, — добавил он по-английски с сильным иностранным акцентом. — Мы не знаем. Был…
   — Еще один этот ваш переворот? — перебила Дэйзи.
   — А… переворот… да… можно сказать и так.
   — Вечно у вас там что-то происходит, — проворчала Дэйзи; которой очень нравилась ее новая роль.
   — Пойдемте, — пригласил Ганс. Мы пошли за ним, и он провел нас через черный ход. Мы оказались в темном коридоре, через который прошли в просторную кухню с полами, облицованными плиткой, и скамейками по обеим сторонам, под которыми стояли корзины с разными овощами и другой едой. Все это казалось нам необычным. На стуле спал какой-то толстяк.
   Ганс прижал палец к губам, и мы прошли мимо него на цыпочках.
   Потом мы очутились в зале с высокими потолками и деревянными панелями. На одном конце был огромный камин с каменными сидениями с обеих сторон. Я обратила внимание на превосходную драпировку стен. В центре стоял массивный дубовый стол, на котором были расставлены канделябры. Вдоль стены стояло несколько деревянных стульев, а на стенах было развешано оружие, которое, наверное, принадлежало нашим предкам, поскольку дом раньше был бабушкиным, и его продали иностранцам со всем его содержимым.
   — Приемная зала, — объявил Ганс.
   — Какой милый дом, — заметила Франсин. — И так отличается от Грейстоуна. Ты чувствуешь, Пиппа? Нет той гнетущей атмосферы.
   — Это все из-за темной мебели, — сказала я.
   — Это все из-за нашего дедушки, — возразила Франсин.
   — Вниз — лестница в часовню, — продолжал Ганс. — Но ею никто не пользуется. Поэтому пойдемте наверх. Я покажу вам столовую.
   Это была очень красивая комната с тремя огромными окнами. На большом столе стоял канделябр, похожий на тот, что был в зале. Стены были обиты сине-кремовой тканью, как и стулья.
   — Как красиво, — вздохнула Франсин.
   — Я теперь понимаю, почему дедушка хотел купить этот дом, — пробормотала я.
   — И очень хорошо, что не купил, — с чувством сказала Франсин. — Он превратил бы его в такой же мрачный особняк, как и Грейстоун. А так, это — замечательный дом. Правда, Пиппа? Здесь совсем другой воздух.
   Моя дорогая Франсин, она так беспокоилась о своем будущем. Она ждала чуда, и так на него надеялась, что искала его в любых, даже самых невероятных местах.
   Мы поднялись еще выше по лестнице. «Сюда они приходят пить вино».
   — Сюда удаляются дамы после обеда, — сказала Франсин, — когда оставляют мужчин за столом допивать свой портвейн.
   Мы вышли из комнаты через арку и оказались в коридоре. В него выходило несколько дверей. Ганс предупреждающе поднял палец, чтобы мы не шумели. Дэйзи тихонько захихикала, и мне тоже стало очень смешно. То, что мы были непрошенными гостями, усиливало привлекательность этого дома. Я уже представляла себе, как буду рассказывать бабушке, что побывала в ее старом доме.
   Мы поднялись по лестнице в солярий, который напоминал солярий в Грейстоуне. С каждой стороны были окна, и я представила около них блестящих господ и дам в шикарных одеждах, оживленно обсуждающих события в своей маленькой стране. В стене было еще маленькое смотровое отверстие, сделанное в укромном местечке в стене, которое я и не заметила бы, если бы Ганс не указал нам на него.
 
   Из него видна нижняя зала, — объяснил он. — А с другой стороны есть еще одно, откуда видна часовня. Очень хорошая идея. Видно, кто идет…
   Потрясающе! — воскликнула Франсин. Помнишь, бабушка рассказывала про тайные окошки? Это она их имела в виду. Она говорила, что иногда они не ходили на службу в часовню, а смотрели сверху из солярия.
   Ганс вдруг насторожился. Он замолчал, склонил голову набок, и его лицо побледнело.
   — Что случилось? — спросила Дэйзи.
   — Слышишь? Экипаж! Не может быть… Ведь это…
   Он подбежал к окну, выглянул и схватился за голову, как будто готов был вырвать себе все волосы.
   — Что же нам делать! Это они! Ведь они должны были приехать завтра. Что мне делать с вами?
   — Не волнуйся о нас, — сказала Дэйзи.
   — Я должен идти, — закричал Ганс в отчаянии. — Мне необходимо быть там. Соберутся все слуги. Я не могу отсутствовать…
   — А мы? — спросила Франсин.
   — Оставайтесь здесь… спрячьтесь… — Он огляделся. — Если кто-нибудь войдет, спрячьтесь за эти портьеры. Я приду за вами. Я вас выведу. Но сейчас… я должен идти.
   — Иди, — успокоительно сказала Дэйзи. — С нами все будет в порядке. Предоставь все нам.
   Ганс кивнул и, спотыкаясь, выбежал из комнаты. Дэйзи затряслась от хохота.
   — Ну и петрушка получилась! — проговорила она сквозь смех.
   — Что они о нас подумают? — сказала Франсин. — Мы не имели права входить в дом. И зачем только мы пришли?
   — Поздно горевать, мисс Франс. То же самое, что запирать дверь в стойло, когда лошадь уже украли. Ганс нас выведет. Он что-нибудь придумает.
   Погруженный в тишину дом ожил, услышав о приезде господ. Дэйзи подкралась к окошку и стала наблюдать вместе с нами.
   В зале собралось много народу. Толстяк повар, которого мы видели на кухне спящим, был одет в ослепительный белый халат, высокий белый колпак и перчатки. Он стоял впереди всех, а рядом с ним стояла женщина с гордой осанкой, в черном платье, отделанном блестками.
   Дверь открылась, и вошел великолепно одетый человек, который что-то прокричал. Затем появились и основные действующие лица. Это были мужчина и женщина, одетые в дорожные костюмы, слуги кланялись им так низко, что я боялась, что они стукнутся лбами об пол. С ними была высокий светловолосый молодой человек. Потом вошли еще человек двадцать, среди которых были мальчик и девочка.
   Слуги расступились, пропуская прибывших к лестнице.
   — Теперь не шумите, — предупредила Дэйзи. — Давайте спрячемся за шторами. Ганс найдет нас, когда вернется.
   — Они сюда не войдут, — сказала я. — Они пойдут в свои комнаты умываться с дороги.
   — Могут войти, — возразила Франсин. — Давайте лучше спрячемся.
   На лестнице послышался шум бегущих ног и голоса. Мы едва успели спрятаться, как дверь в солярий отворилась. Я почувствовала, как бешено бьется мое сердце, и представила себе, что может случиться, если нас обнаружат. Я представила, как нас пошлют домой и пожалуются дедушке. Вот тогда мы действительно попадем в беду.
   В комнату вошла девочка. Она была моего возраста. Она постояла, оглядываясь вокруг, и мы все затаили дыхание, думая о том, хорошо ли мы спряталась. Девочка сделала несколько шагов вперед и опять прислушалась. Затем она спросила по-немецки:
   — Кто здесь?
   Я от ужаса и стыда почувствовала тошноту. Затем она спросила по-английски с сильным акцентом:
   — Кто здесь прячется? Я знаю, что вы тут. Я вижу ногу за шторой.
   Франсин вышла из-за портьеры. Она поняла, что прятаться бесполезно.
   — Кто вы? — спросила девочка.
   — Я — Франсин Юэлл из поместья Грейстоун, — представилась Франсин.
   — Вы пришли в гости?
   — Да, — ответила Франсин.
   — И с вами кто-то еще?
   Мы с Дэйзи вышли из-за шторы. Глаза девочки остановились на мне, наверное, потому что мы были одного возраста.
   — Вы пришли в гости? — спросила она меня.
   Я решила, что лучше всего будет сказать правду.
   — Мы осматривали дом, — сказала я. — Нам было интересно, потому что раньше здесь жила наша бабушка.
   — Вы знаете моего папу… маму?..
   — Нет, — созналась я.
   Вмешалась Франсин.
   — Без сомнения, мы познакомимся с ними, если они приехали не на очень короткий срок. Мы из поместья Грейстоун. А сейчас нам пора домой.
   — Подождите, — сказала девочка. Она побежала к двери. — Мама! —позвала она.
   В комнату вошла женщина. Она казалась очень величественной и в изумлении поглядела на нас. Теперь мы уже точно знали, что попались.
   Франсин вышла вперед и с достоинством произнесла на чистом немецком языке:
   — Вы должны нас простить. Мы совершили неосмотрительный поступок. Нам очень хотелось увидеть этот дом, потому что раньше он принадлежал нашей бабушке, и она часто говорит о нем. Мы не знали, что вы приезжаете. Подумали, что сегодня у нас есть возможность взглянуть на него. — Она остановилась. Она поняла, что ее оправдание звучит не очень убедительно. Женщина продолжала с любопытством смотреть на нее.
   — Как вас зовут? — спросила она.
   — Франсин Юэлл. Я живу в поместье Грейстоун со своим дедушкой. Это моя сестра Филиппа и Дэйзи, наша горничная.
   Женщина кивнула. Затем улыбнулась. Она не спускала глаз с Франсин, которая, я должна сказать, выглядела особенно привлекательно с румянцем на щеках и блестящими от опасности глазами.
   Женщина сказала:
   — Мы только приехали. С вашей стороны было очень мило навестить нас. Выпейте со мной бокал вина.
   Дэйзи отступила назад. Она, наверное, потеряла дар речи от восхищения тем, как Франсин мастерски вышла из этой щекотливой ситуации.
   — Пойдемте со мной, — пригласила женщина. — А вы… Вы?
   — Дэйзи, — с почтением ответила Дэйзи.
   — Я пошлю…
   В этот момент появился Ганс. Он очень нервничал, а когда увидел всех нас, застыл в нерешительности, как будто не знал, бежать ли ему или пускаться в бессвязные объяснения.
   — У нас гости, Ганс. — сказала женщина по-немецки, который мы с Франсин прекрасно понимали. — Отведи… Дэйзи на кухню и угости ее вином. И вели принести вина в Weinzimmer.
   Ганс не мог поверить своим ушам. Дэйзи подошла к нему и, думаю, подмигнула, хотя я этого и не видела. Они вышли, а Франсин и я спустились вслед за хозяйкой вниз по лестнице в комнату, в которой мы были раньше.
   — Пожалуйста, садитесь, — предложила хозяйка. — А теперь расскажите мне. Вы из особняка Грейстоун. Это здесь самый большой дом. Больше, чем этот. Наш всего лишь усадебный домик, да? Очень хорошо, что вы зашли.
   Франсин заметила, что вряд ли наш приход можно назвать визитом. Это просто дерзкая выходка.
   — Дерзкая выходка? — воскликнула она. — Что такое дерзкая выходка? Английский обычай?
   Франсин. заразительно рассмеялась, и к ней присоединилась хозяйка.
   — Видите ли, — объяснила Франсин, — нам было очень интересно посмотреть.
   Женщина внимательно слушала, и в это время принесли вино, вошла девочка, которая нас обнаружила.
   — Что тебе надо, Татьяна? — спросила женщина. Девочка по-немецки ответила, что ей хотелось посмотреть на гостей, а женщина, которая, как мы думали, была ее матерью, пожурила ее.
   — Невежливо при гостях говорить на чужом для них языке. Ты занимаешься английским. Ну, давай, тебе надо учиться говорить на этом языке.
   Франсин сказала:
   — Мы немного говорим по-немецки. Мы начали говорить на нем, когда жили со своими родителями. А наша теперешняя гувернантка наполовину немка, и она с нами часто говорит по-немецки.
   — А-а, это очень хорошо. Язык часто бывает проблемой. Мне говорили, что раньше эта комната называлась пуншевой. Я спросила: «Что такое пунш?», и мне сказали, что это напиток… типа вина. И тогда я сказала, что эта комната будет называться Weinzimmer… и мы здесь пьем с нашими гостями вино.
   Татьяна уселась и стала с интересом нас разглядывать. Наша хозяйка рассказала, что ее мать была русской, и Татьяну назвали русским именем в ее честь. А сама она графиня фон Биндорф, и они с графом и семьей какое-то время пробудут здесь, в Англии.
   Мы провели удивительные полчаса. Графиня фон Биндорф развлекала нас и угощала вином, и обращалась с нами, как с почетными гостями, а не как с незваными. Она задавала нам множество вопросов, и мы рассказали ей, что после смерти нашего отца мы приехали в Грейстоун к дедушке и бабушке. Татьяна тоже задавала вопросы, в основном касающиеся меня, и, поскольку Франсин говорила больше с графиней, я не видела причины не поговорить с Татьяной.
   Вскоре Франсин сказала, что нам пора идти, в ответ на что графиня пригласила нас приходить еще. Я поняла, что Франсин хотелось пригласить ее в Грейстоун, но она вовремя удержалась от этого.
   Нас проводили до двери, где ждала Дэйзи. Мы все были очень возбуждены и все еще удивлялись происшедшему, всю дорогу домой болтали, не переставая. Дэйзи рассказала, что Ганс был поражен тем, как все обернулось, И очень нам благодарен, что его не впутали в эту историю. Франсин нашла графиню очень обаятельной. Ее приводила в ужас одна мысль о том, что она может зайти и Грейстоун.
   — Теперь я осознаю, насколько жалка и ограничена наша жизнь. Неужели так будет всегда?
   Я увидела огонек в ее глазах — она решила, что этого больше не будет.
   Мы почти не спали в ту ночь, а лежали и говорили о своем приключении. Франсин заключила, что надо подождать недельку, а потом зайти снова.
   Дейзи пребывала в состоянии великого возбуждения. Они с Гансом опять очень подружились, а Том из конюшни весь позеленел от ревности. Дэйзи упивалась тем, что стала предметом таких страстей.
   До семнадцатилетия Франсин оставалось всего несколько недель, и однажды, когда мы сидели за обедом, дедушка упомянул об этом и заявил, что мы должны отметить это событие. Тетя Грейс начала нервно теребить воротничок и постаралась изобразить радость. Она прекрасно знала о цели предполагаемого празднества и, будучи сама жертвой дедушкиного деспотизма, боялась за Франсин.
   После этого Франсин сказала мне:
   — Ты знаешь, что он сделает на дне рождения? Он объявит о помолвке.
   Я мрачно кивнула и стала ждать, что она скажет дальше.
   — Я пойду к графине, — сказала Франсин. — Сегодня же.
   — Очень хорошо, — ответила я. — Но что это даст?
   — Не знаю, — отозвалась она, но в глазах ее было раздумье, как будто в голове у нее зрел какой-то план.
   Мы смело вошли в ворота, потянули за шнурок звонка и услышали, как звон раздается по всему дому. Слуга в яркой ливрее открыл дверь, и мы вошли.
   — Мы пришли навестить графиню, она приглашала нас, — важно сказала Франсин по-немецки.
   Слуга ответил:
   — Графини нет дома.
   — Да?
   — А леди Татьяна? — спросила я с надеждой. Мы ее заинтересовали; может быть она приняла бы нас.
   Слуга покачал головой. Ее, оказывается, тоже не было дома. Итак, нам ничего не оставалось, как развернуться и уйти ни с чем. Дверь за нами закрылась, но когда мы выходили из ворот, подъехал всадник. Он спрыгнул с лошади, поглядел на нас и поклонился. Затем он позвал конюха, который выбежал, чтобы забрать у него, лошадь.
   — У вас… потерянный вид, — сказал он, не отрывая глаз от Франсин. — Может, я смогу чем-то помочь.
   Он чисто говорил по-английски с едва уловимым иностранным акцентом. Франсин заметно оживилась. Он был необыкновенно хорош собой, высокий, светловолосый, сероглазый и улыбающийся. Ему было не больше двадцати пяти лет.
   — Мы пришли к графине, — объяснила Франсин. — Она приглашала нас… но нам сказали, что ее нет дома.
   — Я думаю, она приедет чуть позже. Может, я смог бы на какое-то время занять ее место? Может, выпьете со мной чаю… ведь в это время у вас принято пить чай?
   Щеки Франсин слегка порозовели, что ей очень шло, а голубые глаза заблестели от удовольствия.
   — Очень мило с вашей стороны, — приняла она приглашение.
   — Тогда пойдемте. — Он позвонил в дверь, и ее открыл слуга. — У нас гости, — сообщил он.
   Слуга не выказал никакого удивления, увидев нас снова. Молодой человек распорядился по-немецки, чтобы нам подали чай. Затем он провел нас комнату, где мы в прошлый раз пили вино, и предложил сесть.
   — Вы, наверное, родственник графини, — предположила Франсин.
   — Нет, нет. Мы не родственники. Расскажите мне о себе.
   Франсин объяснила, что мы живем в особняке Грейстоун, и рассказала, как мы познакомились с графиней.
   — Она нас пригласила прийти еще раз, — повторила она.
   — Она ждала вас. Она очень расстроится, когда узнает, что вы приходили без нее. Это неудача для нее… зато большая удача для меня.
   — Вы очень галантны, — заметила Франсин с легким кокетством.
   — А как еще можно вести себя в присутствии такой красавицы, — сказал он в ответ.
   Франсин, как всегда, расцвела, почувствовав к себе внимание, хоть у нее никогда не было в этом недостатка. И вскоре она уже болтала с ним, рассказывая про остров и нашу жизнь в Грейстоуне, а он слушал ее с огромным вниманием.
   — Я так счастлив, что приехал вовремя, — заявил он. — Я так рад познакомиться с вами и с молчуньей.
   — Нет, Пиппа молчит редко. У нее всегда есть, что сказать.
   — Мне бы хотелось послушать.
   Принесли чай и аппетитные маленькие пирожные. Они были украшены кремом разных цветов.
   Молодой человек продолжал смотреть на Франсин.
   — Вы должны… как это сказать?.. Разлить чай. Ведь это всегда делает дама?
   Франсин с удовольствием уселась около чайника. Ее светлые волосы выбились из-под ленты и падали ей на лицо. Она была очень хороша.
   Мы узнали, что молодого человека звали Рудольф фон Грютон Фукс, и что родом он из Брюксенштейна.
   — Звучит очень красиво, но это, наверное, очень далеко, — предположила Франсин.
   — Очень далеко… пожалуй, да. Красиво? Может, вы когда-нибудь приедете в мою страну и посмотрите сами.
   — С большим удовольствием.
   — Я бы с радостью принял вас. Только сейчас… — он помялся и печально посмотрел на нее. — Сейчас там неспокойно, — добавил он. — У нас это часто случается.
   — Похоже, это смутная часть света, — заметила Франсин.
   — Можно сказать и так. Но это далеко отсюда. А мы, к счастью, здесь в этот чудный вечер.
   Он перевел взгляд на меня, но мне показалось, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать глаза от Франсин.
   — У вас, наверное, было много приключений, — предположила Франсин.
   — Таких приятных, как сегодняшнее, никогда не было, — заверил он ее.
   Франсин болтала без умолку. Она упивалась прекрасным вечером. Она решила использовать эту возможность, и веселиться без оглядки, потому что так страшилась своего надвигающегося семнадцатилетия и всего, что оно ей сулило. Хотя она и клялась, что никогда не выйдет замуж за кузена Артура, она обладала достаточным здравым смыслом, чтобы предвидеть дедушкину ярость при ее отказе, или, еще хуже, если он не захочет об этом слышать. И поэтому ей так хотелось забыться хотя бы на короткое время. Ей нравится этот Рудольф, подумала я. Он нравится ей не меньше, чем она ему. Я видела, как она старается продлить удовольствие, но в конце концов она неохотно встала и сказала, что нам пора.
   — Так рано? — удивился он.
   Но это было совсем не рано. Мы проговорили полтора часа.
   — В нашем доме строгие правила, — объяснила она. Я подумала, что с ее стороны довольно неприлично в таком тоне говорить о нашем доме.
   Он предложил проводить нас, но Франсин так испугалась, что он перестал настаивать. Но Рудольф все же проводил нас до калитки и при прощании поцеловал нам руки. Я заметила, что он задержал руку Франсин в своей дольше, чем мою.
   Наконец, мы расстались и через поле побежали к дому.
   — Ну и приключение! — воскликнула Франсин. — Со мной никогда не случалось ничего подобного.
   Приглашение для Франсин передала Дэйзи, которой отдал его Ганс. Оно было от графини, и она приглашала Франсин навестить ее в три часа, потому что хотела ее о чем-то попросить. Я в приглашении не упоминалась, и Франсин пошла одна. Мне не терпелось услышать, что случилось, и я ждала ее в поле неподалеку от домиков.
   Она появилась примерно через час, раскрасневшаяся и возбужденная. Я давно не видела ее такой.
   — Ты видела его? — спросила я. — Этого… э-э… Рудольфа?
   Она покачала головой. У нее был такой вид, как будто произошло нечто совсем необыкновенное. Может, она нашла еще одного поклонника?
   — Это невероятно, — сказала она. — Я видела графиню. И что ты думаешь? Она пригласила меня на бал.
   — На бал! О чем ты говоришь?
   — У них скоро будет бал, и они меня пригласили. Все просто.
   — Мне кажется, это совсем не просто. Отпустит ли тебя дедушка? И у тебя нет бального платья.
   — Я знаю. Я обо всем этом думала. Но я сказала, что приду.
   — В синей сарже? Или, может, в твоем выходном поплине?
   — Не будь таким пессимистом. Я где-нибудь найду бальное платье.
   — Легко сказать.
   — Что с тобой, Пиппа? Тебе завидно?
   — Вовсе нет! — воскликнула я. Я хочу, чтобы ты пошла танцевать с Рудольфом, но я просто не представляю, каким образом, только и всего.
   — Пиппа, — проговорила она, и я никогда и ни у кого не видела более решительного выражения лица, чем в ту минуту у Франсин. — Я пойду.
   Мы говорили об этом всю дорогу домой и потом далеко за полночь. Рудольфа она не видела. Она пила чай с графиней, которая сообщила ей, что скоро будет бал и пригласила ее. Она не знала, стоит ли посылать приглашение. Должно быть, мы ясно дали понять, что у нас за жизнь в Грейстоуне, и она поняла, что если выслать приглашение через дедушку, последует немедленный отказ. Она очень просила Франсин прийти. Она сказала, что без нее бал не состоится.
   Франсин приняла приглашение, находясь в состоянии эйфории и, доверяя своей способности достигать невозможного, она просто отмела в сторону все бытовые детали. Что-нибудь подвернется.
   — Добрая фея? — спросила я. — Откуда же она возьмется? Может, они водятся в Брюксенштейне. Но их точно нет в Грейстоуне. Не знаю, найдем ли мы тыкву для кареты, но крыс найдем наверняка, так что, по крайней мере, с лошадьми не будет проблем.
   — Перестань шутить, Пиппа. Это серьезное дело. Все это, конечно, безнадежно, но я радовалась, что ее мысли отвлечены от гнетущего дня рождения.
   Когда мы на следующий день пошли навестить бабушку, она сразу же почувствовала, что что-то произошло. Она прекрасно понимала, что Франсин боится, что ее заставят выйти замуж за кузена Артура, но очень скоро ей удалось выудить из нас все происшедшее с подробностями. Бабушка с интересом слушала.
   — Итак, Пуншевая комната теперь называется Weinzimmer. По вашим рассказам мне понравилась графиня, и Рудольф тоже очень мил.
   Наша бабушка обладала романтической натурой, и брак с дедушкой явился настоящей трагедией для нее. Удивительно, но горький опыт не озлобил ее, а наоборот, добавил мягкости и терпения.
   Она заявила:
   — Франсин должна пойти на этот бал.
   Я была поражена. У бабушки был на все готов ответ. Платье? Одну минуту. Ей кажется, у нее есть какая-то ткань в комоде. Она хотела сшить из него платье в честь рождения второго ребенка. Нет… не Грейс… того, который родился мертвым. Она купила роскошный голубой шифон, на котором серебряной нитью были вышиты звезды.
   — Это была самая красивая ткань на свете, — сказала она. — Но когда я потеряла ребенка, я больше не могла смотреть на нее. Я сложила ее и убрала. Если серебряные звезды не потускнели… Мы попросим Агнесс найти ее.
   Агнес очень обрадовалась хорошему настроению своей госпожи. Однажды, она шепнула мне, что она очень изменилась после нашего приезда.
   — Мне кажется, в молодости она была очень похожа на вашу сестру… но тогда было еще меньше свободы.
   «Не намного меньше», — подумала я. Я радовалась, что Агнес на нашей стороне, ведь нам так нужны были союзники.
   Нашлась ткань. Франсин вскрикнула от восхищения. Звезды совсем не потускнели и сверкали так же ярко, как и в тот день, когда бабушка купила ее.
   — Возьми ее, — бабушка улыбалась, как будто тоже смотрела на ткань, хотя, наверное, она себе представляла ее мысленно. — Идите к Дженни и велите ей сейчас же приниматься за работу. Она всё сделает, как надо. Она умеет шить бальные платья.
   Радостные, мы побежали к Дженни. Дэйзи пошла с нами, считая, себя полностью причастной ко всему происходящему, потому что именно она в первый раз провела нас в Грантер, и тогда-то все и закрутилось. С ней самой тоже происходила бурная драма. Том из конюшни прознал о ее дружбе с Гансом и, по ее словам, «взбесился» и грозился отомстить. Таким образом, жизнь героинь обоих романов была полна приключений, а я довольствовалась ролью наблюдателя.