Страница:
Я прижала руку к тому месту, куда получила пощечину. И тут отец умоляюще заговорил:
— Не в присутствии Джессики, пожалуйста, Дороти.
Но мама ответила:
— Все скоро узнают, что ты проиграл не только свое состояние, но и мое.
Я наблюдала, как горела червовая дама, а потом мама ушла, и мы с папой остались одни.
Не знаю, зачем я рассказываю тебе об этом. Эпизод не так важен. Просто хочется, чтобы ты поближе узнала меня, Опал, и поняла нашу жизнь. Боюсь остаться для тебя лишь именем. Жажду, чтобы ты поняла, что я существовала во плоти и крови. Может, я порву то, что написала, и решу, что тебе не стоит знать о многом. Но прежде хочется выговориться.
А то, что произошло в кабинете отца, — начало. Именно тогда я отчетливо поняла, что нам придется продать Оуклэнд Холл.
После этого дня сцены в доме следовали одна за другой. Речь шла только о деньгах, которых не было и в которых нуждались. Я понимала, что папа не прав. Но этот семейный порок достался ему в наследство.
Достаточно взглянуть на портреты предков. Например, Джоффрея, жившего три столетия назад и почти разорившего нас. Потом был Джеймс, ставший капитаном и почти пиратом. Он украл сокровища с испанских галер, и семья снова разбогатела. Следующий — Чарльз — слыл игроком. Это было время короля Чарльза Первого, наш род боролся за него, пережил тяжелые времена и сумел приобрести новые земли и богатства в награду за преданность. Сотню лет все шло хорошо, а потом появился Генри Клейверинг, самый страстный игрок из всех, друг Джорджа, принца Уэльского, денди и настоящий мот.
Семья так и не оправилась от его долгов, хотя в начале столетия пыталась сделать это. Отец моего батюшки унаследовал семейный порок и передал его сыну. Оуклэнд Холл не справился с двумя поколениями игроков. Оставалось лишь одно: продать имение.
В то время мне исполнилось шестнадцать. Я очень переживала. Папа находился в депрессии, и все боялись, что он покончит с собой. Мама постоянно изливала свою горечь. Мы были вынуждены продать не только дом, но и все дорогие вещи: гобелены, серебро, мебель. А потом переехали в Дауэр. Ксавьеру он очень нравился, но мама не желала слушать утешений и постоянно вымещала на нас свою злость.
Все пошло вкривь и вкось. Я ненавидела ее издевки над отцом, ежедневные и ежечасные. Будто другой боли недостаточно!
Мы все изменились. Ксавьер стал замкнутым, хотя и не упрекал папу. Он занялся управлением маленькой фермы, имения больше не существовало. Мириам исполнилось пятнадцать, ее гувернантку отослали, и мама сама обучала сестру.
Я уже считалась взрослой, и матушка заставляла меня помогать на кухне, закатывать компоты и варить варенье. Она постоянно повторяла, что мы должны стать полезны тем, за кого выйдем замуж, ибо впредь мужья девиц Клейверингов будут бедняками.
Мириам унаследовала язвительный язык от мамы и присущую ей желчь. Меня это не коснулось. Я понимала, что порочный инстинкт предков толкнул отца к игральному столу. У меня самой было необузданное стремление к жизни. Я всегда действовала импульсивно, а уже потом обдумывала, насколько мудрым был поступок. Надеюсь, ты вырастешь другой, моя дорогая Опал, иначе беды не миновать.
Мистер Хенникер, сделавший состояние в Австралии, купил Оуклэнд. Мне он сразу показался человеком дружелюбным и однажды приехал с визитом в Дауэр. Я этот день никогда не забуду. Клейверинги чинно пили чай, когда Мэдди ввела Бена в гостиную.
— Мадам, — обратился он к маме, — поскольку мы соседи, то должны подружиться. Я приглашаю гостей на следующей неделе. Может, согласитесь присоединиться к ним?
Мама умеет пригвоздить человека взглядом. Она выработала эту привычку, командуя слугами в Оуклэнде и Дауэре. Им не позволяли забывать, что мы из славного рода Клейверингов, сколько бы долгов ни наделали.
— Гостей, мистер Хенникер? — сказала она с презрением, словно получила приглашение принять участие в римской оргии. — Об этом не может быть и речи. Мои дочери еще не выходят в свет, а мы будем заняты.
— Я могу пойти, мама, — вмешалась я. Но та бросила на меня уничтожающий взгляд.
— Ты никуда не пойдешь, Джессика, — холодно заявила она.
Лицо мистера Хенникера покраснело от злости, и он произнес:
— Я понимаю, что на следующей неделе вы заняты, и вас не устроит любая другая, если я наберусь наглости набиваться со своим приглашением. Не беспокойтесь, ни вам, ни вашим дочерям ничто не угрожает… Пока я хозяин Оуклэнд Холла, вас туда больше не пригласят. — После этих слов он вышел из комнаты.
Я страшно разозлилась на маму за непростительную грубость. Нельзя ненавидеть человека только за то, что тот купил наш бывший замок, выставленный для открытой продажи. Мы сами искали покупателя.
Я выскочила из дома и побежала за мистером Хенникером, но сумела догнать лишь на половине дороги к Холлу.
— Извините, пожалуйста, — задыхаясь, начала я. — Мне стыдно за маму. Не думайте плохо о нас всех.
Синие глаза мистера Хенникера потемнели от ярости, но постепенно его лицо озарила улыбка.
— Не могу поверить! Неужели это мисс Клейверинг, собственной персоной!
— Меня зовут Джессика.
— А вы не похожи на мать, — сказал он и добавил: — Лучшего комплимента я сделать не могу.
— У нее есть свои положительные черты, — защищалась я. — Но их трудно сразу различить.
Мистер Хенникер расхохотался, причем так заразительно, что я тоже не сдержалась. Потом он произнес:
— Как приятно, что вы побежали за мной. Вы прекрасный человек, мисс Джессика. Приходите в свой старый дом, не пожалеете. Ведь ваша мать говорила только о себе. Познакомитесь с моими друзьями. Они хорошие люди. У вас на многое откроются глаза. Вы ведь всю жизнь прожили в клетке. Сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Чудный возраст. Как раз для приключений. Не так ли? Загляните ко мне когда-нибудь… Если сочтете возможным. Вы ведь скучаете?
— Нет.
И это было правдой. Я любила наносить визиты. Дворяне имели привычку посещать своих арендаторов, заботясь об их благополучии. Дома мы проводили время за уроками, обсуждали деревенские новости, занимались шитьем, но больше всего думали и говорили о будущих балах, на которых нас представят свету. И вдруг все рухнуло.
Прощай, Оуклэнд Холл! Прощайте, несбывшиеся надежды!
Я поняла, насколько однообразным было такое существование, только после того, как мистер Хенникер открыл мне дверь в иную жизнь.
Посещения Холла стали для меня отдушиной…»
Я прервала чтение и посмотрела на могилку. Странно, что моя собственная жизнь идет по протоптанной стезе. Со мной происходит то же что и с Джессикой. Хотелось как можно скорее дочитать послание до конца и вместе с тем насладиться живым описанием иной жизни. Чужая судьба становилась для меня понятней, открывая личность и характер женщины, носившей мое имя. Но почему она выбрала именно меня и зачем так подробно рассказывает о себе?
Глаза побежали по строчкам.
«Безусловно, я обманывала родных, хотя частично открылась Мириам. Мне искренне хотелось взять ее с собой в Оуклэнд Холл. Однако из-за боязни разоблачения и скандала я решила не втягивать младшую сестру, так как несла за нее ответственность. Мириам легко управлять. Со мной она становилась проказницей.
В детстве у нас была гувернантка, весьма сильная особа, втайне исповедовавшая буддизм. Мириам чуть не приняла эту веру поддавшись влиянию учительницы. В присутствии мамы она становилась язвительной и корила отца за былые ошибки. Я недаром прозвала сестру Хамелеоном, ибо та слишком часто меняла свое мнение.
Именно поэтому я не решилась пригласить Мириам в Холл, а просто рассказывала ей о своих приключениях, когда мы оставались одни в спальне. Она с удовольствием выслушивала и восторгалась мной, но появись внезапно мама и осуди мои поступки, и сестра тут же приняла бы ее сторону. Это не коварство, а отсутствие собственных взглядов. Она слишком поддается чужому влиянию, вот и все.
Ксавьер — другое дело. Разве с таким поделишься? Он сильно переживал из-за потери состояния и считал наше положение унизительным. Брат любил Оуклэнд и был воспитан с мыслью, что когда-нибудь станет его владельцем. Потеря наследства тревожила его, но Ксавьер никогда не оскорблял отца. Он лишь погрустнел и замкнулся в себе. Я жалела брата, но знала его хуже, чем Мириам.
Я так подробно описываю мелочи, ибо боюсь подойти к главному. Мне очень нужно, чтобы ты поняла происшедшее и не винила ни меня, ни Десмонда.
Я познакомилась с ним у мистера Хенникера. Часто бывая там, я считала Оуклэнд больше своим домом, нежели Дауэр. Жизнь там стала невыносимой из-за постоянных упреков мамы. Иногда мне казалось, что отец хочет физически расправиться с ней. Он вел себя слишком спокойно, значит, что-то замышлял, а временами странно смотрел на нее. В доме росло напряжение. Однажды я сказала Мириам:
— Что-то должно случиться. Это витает в воздухе. Словно судьба готовится нанести удар.
Мы с сестрой очень боялись, но только позднее я поняла, с какой стороны он последовал.
Я все чаще бывала в Холле и вела себя неосторожно. Мистер Хенникер радовался моим визитам. Однажды мы вместе прогуливались по галерее, и я рассказала, как в детстве играла на клавесине и пугала слуг. Бен развеселился и попросил поиграть для него. Он обожал слушать, как я исполняла бесконечные вальсы Шопена.
Мне казалось, что так будет вечно: мистер Хенникер никуда не уедет, и я не перестану общаться с интересными людьми. Потом все изменилось, новый хозяин не собирался задерживаться в Англии. У него была собственность в Австралии, а замок Бен считал игрушкой, собственным капризом. Он еще в юности поклялся заполучить его и сдержал слово. Жаль, что я не могу подробнее описать Хенникера. Таких людей, как он, я никогда не встречала.»
Мне не нужны были объяснения, ибо подобные чувства обуревали меня саму.
«До отъезда из Оуклэнда много говорили о моем выходе в свет. Портниха Минни Джоббас сшила несколько красивых платьев. Перед отъездом мама внимательно осмотрела их и язвительно заметила:
— Они тебе больше не понадобятся.
Один из нарядов казался мне самым красивым: вишневый шелк украшали хонитонские кружева, а вырез выгодно оголял плечи и шею. Я часто шутила:
— Бедняжки, не видать вам света.
Поскольку я могла говорить с Беном на любые темы, то рассказала ему об этом платье. Человек он грубый, но мгновенно понял мои чувства и пообещал:
— Вы непременно покажете свой вишневый наряд. Неужели мы лишимся вида прекрасных плеч только потому, что ваш отец оказался картежником? Организуем бал, и вы наденете это платье.
Я ответила, что не посмею, но он тут же возразил:
— Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Никогда ничего не бойтесь.
Я рассмеялась и заявила, что он — подлый человек и сбивает дочь соседа с пути истинного. На что Бен заявил:
— Нельзя ходить прямой дорожкой, мисс Джессика. Она слишком узка и не дает простора для жизни.
Опять я отвлекаюсь. Собиралась написать короткое письмо, но ничего не могу поделать с собой. Ты должна знать подробности и не считать меня падшей женщиной. Я ею не была.
Однажды в Оуклэнд Холл приехали гости, Бен часто устраивал вечеринки, в основном для деловых людей. Они привозили ему различные камни. Шла купля-продажа, постоянно говорили об опалах. Я многое узнала об их качествах и добыче, разговоры о драгоценностях завораживали меня. Потом Хенникер сказал, что дает бал и приглашает меня. Я сгорала от нетерпения, но не могла выйти из дома в вишневом платье. Бен немедленно предложил принести его в Оуклэнд тайком, а потом с помощью служанки переодеться перед приемом. Так все решилось.
Какая потрясающая была ночь! Я впервые встретила Десмонда и хочу описать его подробнее, чтобы у тебя не сложилось превратное мнение, как у других, обвинивших его в том, что произошло. Ты обязана понять все как можно лучше.
Десмонд не мог поступить дурно. Думать так недопустимо.
Галерея выглядела очень красиво и была украшена цветами из оранжереи. В одном конце расположились музыканты. В хрустальных подсвечниках горели свечи. Этот бал знаменовал мой выход в свет, таким задумал его мистер Хенникер, который однажды сказал:
— Я не чувствую угрызений совести из-за того, что отнял Холл у вашего отца: он картежник и проиграл. У меня не скребут кошки на душе при виде вашего мрачного братца. Он молод и, потрудившись, способен многое вернуть или добыть заново. А вот вас, мисс Джессика, мне искренне жаль. Поэтому я и устраиваю бал в вашу честь.
Вечер прошел очень интересно. Такого никогда не было и не будет в моей жизни, потому что на нем я встретила Десмонда.
Он был молод… Не на много старше меня, ему исполнился двадцать один год, наступил возраст, когда мужчина обязан отвечать за свои поступки.
Гостей было мало, Бен не приглашал никого из соседей. Те могли узнать меня, и тогда разразился бы скандал. Бал давался в честь моего вишневого платья, шутил Хенникер.
Все приехавшие жили в замке, где полно комнат. Десмонд сразу подошел ко мне и пригласил танцевать. Жаль, что ты не сможешь увидеть галерею, какой она была в ту ночь. Такой красивой… и романтичной. В ней много раз проходили балы, но такого, как этот, никогда не было.
Дерехэм был высоким и светловолосым. Лицо украшали прекрасные австралийские глаза, полузакрытые, с густыми темными ресницами.
— Во всем виновато палящее солнце, — шутливо объяснял Десмонд. — Приходится щуриться, а ресницы подарила природа, чтобы укрыться от горячих лучей.
Он много говорил об опалах, так же фанатично, как Бен. Рассказывал о находках и планах на будущее.
— Ни один камень не может сравниться с Зеленым Огнем. Он — собственность Бена. Попросите его показать это сокровище когда-нибудь.
Меня интересовал не Зеленый Огонь, а Десмонд, и только он. Большинство гостей были старше нас. Вот мы и танцевали вместе. А потом много говорили.
Он собирался вернуться в Австралию через пару недель, потому что обнаружил там месторождение опалов, на которое возлагал большие надежды. Бен с компаньонами тоже им заинтересовался. Для разработки требовались большие капиталовложения. Десмонд в успехе не сомневался, хотя матерые искатели сокровищ посмеивались над ним. И называли фантазером. Однако он свято верил в удачу и надеялся сделать состояние.
— Я нутром это чувствую, Джесси, — повторял Десмонд. — В таком месте обязательно будут опалы. Сухой лес… равнина… много кустарника и акации, травы тоже. Очень низкой. Поверхность вся в рытвинах и высохших каналах. Подобный пейзаж говорит сам за себя. Что-нибудь обязательно найдется, например, золото, медь, вольфрам или олово. Но душа подсказывает мне, что там опалы… По-настоящему драгоценные. — Он говорил так взволнованно, что заразил своей уверенностью и меня. Мы долго болтали, и я не заметила, как пролетело время: часы на башне пробили полночь. После бала наша бывшая горничная Ханна помогла мне переодеться. Будучи ровесницами, мы отлично понимали друг друга.
Мэдди тоже стала моей сообщницей. Она тайком прокралась к входной двери в Дауэре и открыла ее. На следующий день Ханна обещала доставить платье к мосту, а оттуда его можно незаметно пронести домой.
Оставалось успокоить Мириам. Это не представляло труда. Она хотела знать, как прошел бал, и получила подробный отчет, выразив полное согласие с моими действиями.
Вместе с нарядом Ханна принесла записку от Десмонда. Он хотел увидеться со мной днем. И я, конечно, побежала сломя голову. Мы долго гуляли по парку в Оуклэнде, опять много говорили, а потом ужинали в замке. Слуги радовались моему появлению, потому что и раньше выделяли среди других членов семьи. Мистер Хенникер хорошо относился к челяди, и наша с ним дружба только возвышала его в глазах прислуги. Ханна рассказала мне, что домашние судачат о нас с мистером Десмондом Дерехэмом и считают великолепной парой.
Все действительно казалось прекрасным, потому что мы влюбились друг в друга по-настоящему и к концу первой недели знакомства убедились в своих чувствах.
Ты должна верить мне, Опал, несмотря на случившееся. Остальные ошибаются. Я знаю, как все выглядело со стороны, но думать дурно — всегда легко. Я никогда не верила в его вину… Даже в самые трагические моменты. Десмонда оклеветали.
Он не уехал через две недели, все время откладывая дату прощания, и собирался взять меня с собой. Мы надеялись пожениться и отплыть в Австралию вместе.
— Тебя не шокирует статус жены шахтера, Джесси? — спрашивал он. — Жизнь предстоит трудная, но не беспокойся, мы, подобно Бену, сколотим состояние, и весь мир будет у твоих ног.
Каждый вечер я убегала через мостик в парк, где ждал Десмонд. Трудно описать великолепие этих сентябрьских ночей. Без Мэдди и Ханны было бы трудно держать наши свидания в тайне. Однако я так научилась конспирации, что мама ни о чем не догадывалась. Не знаю, как это удавалось.
Мы все тщательно спланировали и собирались пожениться через три недели. Десмонду требовалось получить специальное разрешение, а потом можно было отплывать в Австралию.
Мы никому ни о чем не говорили… Даже Бену. Я не сомневалась, что друг поможет нам, но Десмонд не разделял этой уверенности. По его словам, мистер Хенникер считал меня хрупкой куклой, не способной пережить тяготы жизни в Австралии, которые не шли ни в какое сравнение с весьма комфортабельным пребыванием в Дауэре. Но я была готова ко всему. Итак, мы все скрывали… А потом наступила роковая ночь…
Десмонд рассказал мне, что в Оуклэнд приезжают компаньоны Бена, собиравшегося в Австралию. Еще месяц назад эта новость расстроила бы меня, но поскольку мы с Десмондом планировали обосноваться там, я радовалась, что близкий друг окажется рядом. Они вместе реализуют проект Десмонда и все доведут до конца. Мой любимый этому несказанно радовался:
— Кроме нас с Беном, в добыче будут участвовать еще несколько известных бизнесменов. Как только получим деньги, сразу же начнем, — говорил он мне.
Из-за совещания Десмонд не мог со мной встретиться вечером, и мы договорились увидеться на следующий день — как всегда, у ручья.
Но он не пришел. Я никогда больше не видела Десмонда. Никто не знает, что случилось в ту ночь, но предположения строят все. Десмонд уехал, никому не сказав до свидания, а вместе с ним исчез знаменитый опал — Зеленый Огонь.
Представляешь, что говорили люди? Они сделали логичный вывод, но не правильный. Я в этом не сомневалась и никогда не поверю в его вину.
Десмонд не мог сбежать, не сказав мне ни слова. Мы собирались пожениться через несколько недель, уехать в Австралию, а он исчез, несмотря на назначенную встречу… В одно и то же время с проклятым опалом.
Когда я ждала его днем у ручья, внезапно появилась заплаканная Ханна.
— Он уехал, мисс Джессика, — объявила она. — Ночью или рано утром. Его никто не видел.
— Не может быть! — закричала я. — Куда?
Ханна покачала головой, а потом сердито сказала:
— Лучше бы он скорее уносил ноги. Ваш Десмонд забрал с собой самый драгоценный камень хозяина.
— Это неправда!.. Не может быть!
— Боюсь, что вы ошибаетесь, — мрачно заявила Ханна и взглянула на меня с такой жалостью, что мне захотелось разрыдаться на месте. И лишь после продолжила: — Мы только днем обнаружили, что он не спал в своей постели, и ничего не могли понять. Мистер Десмонд забрал вещи, и комната опустела. Все забеспокоились из-за его исчезновения. В это время мистеру Хенникеру понадобилось что-то в сейфе. Он сразу же понял, что там кто-то рылся. Коробка из-под Зеленого Огня оказалась пуста. Хозяин разозлился до смерти и поклялся убить мистера Десмонда. Он называет его вором, подлецом и лживой собакой. Вы бы послушали, что мистер Хенникер только не говорит… С вами все в порядке, мисс Джессика?
— Я не могу в это поверить, Ханна.
— Вы — нет, а остальные верят.
К горлу подступила тошнота: все случившееся — абсурд.
Десмонд всегда увлекался, рассказывая об опалах.
— Такого, как Зеленый Огонь, больше нет А может, мы все же найдем подобный? Как ты думаешь, Джесс?
Дни проходили, как кошмарный сон. Я повторяла, что произошла глупая ошибка и Бен обязательно найдет свой опал в другой коробке. Отправившись к нему, я обнаружила, что дружелюбный Хенникер превратился в разъяренного быка.
— Он украл его! — орал Бен. — И сбежал с Зеленым Огнем! Я его прикончу! Присутствовали три человека, когда я вечером вынимал камень из сейфа. Ваш молодой дьявол сидел справа… Я его пристрелю и верну сокровище!
— Десмонд не мог сделать этого, — плакала я. — Поверьте мне.
Он прекратил орать и принялся внимательно разглядывать меня.
— Похоже, он и вас обманул.. Симпатяга с отличными манерами. Но за его внешним лоском кроется другое…
Больше говорить было не о чем. Мистер Хенникер собрался уезжать и не терял времени даром. Он решил следовать за Десмондом на месторождение, рассчитывая разыскать его там. Бен считал, что мистер Дерехэм — фанатик опалов и не смог справиться с желанием обладать великолепным и бесценным Зеленым Огнем. Хенникер ругал себя за то, что не сразу распознал негодяя. Он называл себя слепцом и корил за то, что не смог предвидеть случившегося.
Разговоры с Беном стали невыносимы, и я перестала бывать в Оуклэнде, полностью отдавшись своему горю. Родители думали, что дочь заболела, — столь бледной и безучастной ко всему я выглядела. Какое-то время мне было вообще плевать на происходившее вокруг. Потом Ханна сказала, что Бен уезжает в Австралию.
Мы встретились перед его отъездом, но дружба дала трещину. Между нами стоял Десмонд. Хенникер не сомневался в его вине, я же отстаивала честь любимого.
Тяжко писать о моем тогдашнем состоянии. Бен уехал, я потеряла Десмонда. Это была настоящая трагедия. Я все еще бывала в Оуклэнде. Прислуга развлекала меня на кухне, говорила о возвращении мистера Хенникера, который непременно вернется в любимый замок. Никто не упоминал о Десмонде, но я не сомневалась, что в мое отсутствие его персона постоянно обсуждалась.
Мириам знала обо всем, ибо я рассказывала ей о своих любовных похождениях. Она ждала момента, когда я, возвращаясь со свиданий, открывала душу. Теперь все пошло прахом, и сестра боялась маминой реакции.
В конце ноября мои подозрения подтвердились. Сначала я просто гнала страх и уверяла себя, что этого не могло случиться. Однако во время встреч в парке мы не только разговаривали и мечтали, но и страстно занимались любовью. Десмонд все время повторял:
— Считай, что мы женаты. Я никогда не посмотрю ни на кого другого.
Я сама видела себя его женой, представляла, как мы приедем в Австралию, как я стану помогать ему, как в семье появятся дети. Перед Рождеством я уже не сомневалась, что жду ребенка, и не зная, что предпринять, рассказала обо всем Ханне, которой доверяла.
Но наши разговоры ни к какому решению не привели. Если бы мистер Хенникер остался в Оуклэнде, он помог бы мне, а больше обратиться было не к кому.
Пришлось рассказать Мириам. Я помню ту ночь на Рождество, ужасно несчастливую. Мы пошли сначала на ночную службу и утром тоже посетили церковь. В такие моменты маме казалось, что она вернулась в Оуклэнд Холл. Во время обеда она не переставала вспоминать Рождество в имении, украшенный замок и множество гостей. Внезапно у меня вырвалось:
— Сделай папе рождественский подарок — помолчи о прекрасном прошлом.
Мне трудно было сдержаться, ибо по сравнению с моей собственной трагедией и исчезновением Десмонда все остальное меркло.
Все пришли в ужас. Никто не смел разговаривать с мамой подобным образом. Папа печально сказал:
— Нужно уважительнее относиться к матери, Джессика.
— Пора ей подумать о нас! — воскликнула я — Пусть мы потеряли Оуклэнд, но у нас есть уютный дом. В жизни бывают большие несчастья, нежели существование в Дауэре.
Потом я разрыдалась и выбежала из комнаты. А вслед летели слова матери:
— Джессика становится невозможной!
Я сослалась на головную боль и провела весь день в спальне. Но вечером пришлось выйти. День прошел ужасно, а ночью я призналась Мириам, которая немедленно пришла в ужас. Она не очень понимала, что случилось, но отлично помнила, как одна из служанок попала в интересное положение, была немедленно уволена и отправлена домой, навсегда покрытая позором. Последние слова она повторяла несколько раз, пока я не закричала.
Стоял один вопрос: что делать? Я пыталась объяснить Мириам, как все произошло, но отлично понимала, что ее сочувствие моментально рассеется, как только мама будет в курсе.
Признание стало неминуемым, и я решила сделать его сама, открывшись Ксавьеру. Несмотря на свою отстраненность, он мог понять меня лучше других. Я явилась в его комнату мрачным январским днем. Брат смотрел так, словно я сошла с ума, хотя потом повел себя мягко. Я ничего не скрывала: ни знакомства с Беном Хенникером, ни встреч с Десмондом, ни наших планов на брак, ни трагических событий, связанных с его исчезновением.
— Ты уверена, что ждешь ребенка? — спросил Ксавьер. Я кивнула.
— Нужно точно убедиться. Обратись к доктору Клинтону.
— Только не к нему! — в ужасе воскликнула я.
— Не в присутствии Джессики, пожалуйста, Дороти.
Но мама ответила:
— Все скоро узнают, что ты проиграл не только свое состояние, но и мое.
Я наблюдала, как горела червовая дама, а потом мама ушла, и мы с папой остались одни.
Не знаю, зачем я рассказываю тебе об этом. Эпизод не так важен. Просто хочется, чтобы ты поближе узнала меня, Опал, и поняла нашу жизнь. Боюсь остаться для тебя лишь именем. Жажду, чтобы ты поняла, что я существовала во плоти и крови. Может, я порву то, что написала, и решу, что тебе не стоит знать о многом. Но прежде хочется выговориться.
А то, что произошло в кабинете отца, — начало. Именно тогда я отчетливо поняла, что нам придется продать Оуклэнд Холл.
После этого дня сцены в доме следовали одна за другой. Речь шла только о деньгах, которых не было и в которых нуждались. Я понимала, что папа не прав. Но этот семейный порок достался ему в наследство.
Достаточно взглянуть на портреты предков. Например, Джоффрея, жившего три столетия назад и почти разорившего нас. Потом был Джеймс, ставший капитаном и почти пиратом. Он украл сокровища с испанских галер, и семья снова разбогатела. Следующий — Чарльз — слыл игроком. Это было время короля Чарльза Первого, наш род боролся за него, пережил тяжелые времена и сумел приобрести новые земли и богатства в награду за преданность. Сотню лет все шло хорошо, а потом появился Генри Клейверинг, самый страстный игрок из всех, друг Джорджа, принца Уэльского, денди и настоящий мот.
Семья так и не оправилась от его долгов, хотя в начале столетия пыталась сделать это. Отец моего батюшки унаследовал семейный порок и передал его сыну. Оуклэнд Холл не справился с двумя поколениями игроков. Оставалось лишь одно: продать имение.
В то время мне исполнилось шестнадцать. Я очень переживала. Папа находился в депрессии, и все боялись, что он покончит с собой. Мама постоянно изливала свою горечь. Мы были вынуждены продать не только дом, но и все дорогие вещи: гобелены, серебро, мебель. А потом переехали в Дауэр. Ксавьеру он очень нравился, но мама не желала слушать утешений и постоянно вымещала на нас свою злость.
Все пошло вкривь и вкось. Я ненавидела ее издевки над отцом, ежедневные и ежечасные. Будто другой боли недостаточно!
Мы все изменились. Ксавьер стал замкнутым, хотя и не упрекал папу. Он занялся управлением маленькой фермы, имения больше не существовало. Мириам исполнилось пятнадцать, ее гувернантку отослали, и мама сама обучала сестру.
Я уже считалась взрослой, и матушка заставляла меня помогать на кухне, закатывать компоты и варить варенье. Она постоянно повторяла, что мы должны стать полезны тем, за кого выйдем замуж, ибо впредь мужья девиц Клейверингов будут бедняками.
Мириам унаследовала язвительный язык от мамы и присущую ей желчь. Меня это не коснулось. Я понимала, что порочный инстинкт предков толкнул отца к игральному столу. У меня самой было необузданное стремление к жизни. Я всегда действовала импульсивно, а уже потом обдумывала, насколько мудрым был поступок. Надеюсь, ты вырастешь другой, моя дорогая Опал, иначе беды не миновать.
Мистер Хенникер, сделавший состояние в Австралии, купил Оуклэнд. Мне он сразу показался человеком дружелюбным и однажды приехал с визитом в Дауэр. Я этот день никогда не забуду. Клейверинги чинно пили чай, когда Мэдди ввела Бена в гостиную.
— Мадам, — обратился он к маме, — поскольку мы соседи, то должны подружиться. Я приглашаю гостей на следующей неделе. Может, согласитесь присоединиться к ним?
Мама умеет пригвоздить человека взглядом. Она выработала эту привычку, командуя слугами в Оуклэнде и Дауэре. Им не позволяли забывать, что мы из славного рода Клейверингов, сколько бы долгов ни наделали.
— Гостей, мистер Хенникер? — сказала она с презрением, словно получила приглашение принять участие в римской оргии. — Об этом не может быть и речи. Мои дочери еще не выходят в свет, а мы будем заняты.
— Я могу пойти, мама, — вмешалась я. Но та бросила на меня уничтожающий взгляд.
— Ты никуда не пойдешь, Джессика, — холодно заявила она.
Лицо мистера Хенникера покраснело от злости, и он произнес:
— Я понимаю, что на следующей неделе вы заняты, и вас не устроит любая другая, если я наберусь наглости набиваться со своим приглашением. Не беспокойтесь, ни вам, ни вашим дочерям ничто не угрожает… Пока я хозяин Оуклэнд Холла, вас туда больше не пригласят. — После этих слов он вышел из комнаты.
Я страшно разозлилась на маму за непростительную грубость. Нельзя ненавидеть человека только за то, что тот купил наш бывший замок, выставленный для открытой продажи. Мы сами искали покупателя.
Я выскочила из дома и побежала за мистером Хенникером, но сумела догнать лишь на половине дороги к Холлу.
— Извините, пожалуйста, — задыхаясь, начала я. — Мне стыдно за маму. Не думайте плохо о нас всех.
Синие глаза мистера Хенникера потемнели от ярости, но постепенно его лицо озарила улыбка.
— Не могу поверить! Неужели это мисс Клейверинг, собственной персоной!
— Меня зовут Джессика.
— А вы не похожи на мать, — сказал он и добавил: — Лучшего комплимента я сделать не могу.
— У нее есть свои положительные черты, — защищалась я. — Но их трудно сразу различить.
Мистер Хенникер расхохотался, причем так заразительно, что я тоже не сдержалась. Потом он произнес:
— Как приятно, что вы побежали за мной. Вы прекрасный человек, мисс Джессика. Приходите в свой старый дом, не пожалеете. Ведь ваша мать говорила только о себе. Познакомитесь с моими друзьями. Они хорошие люди. У вас на многое откроются глаза. Вы ведь всю жизнь прожили в клетке. Сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Чудный возраст. Как раз для приключений. Не так ли? Загляните ко мне когда-нибудь… Если сочтете возможным. Вы ведь скучаете?
— Нет.
И это было правдой. Я любила наносить визиты. Дворяне имели привычку посещать своих арендаторов, заботясь об их благополучии. Дома мы проводили время за уроками, обсуждали деревенские новости, занимались шитьем, но больше всего думали и говорили о будущих балах, на которых нас представят свету. И вдруг все рухнуло.
Прощай, Оуклэнд Холл! Прощайте, несбывшиеся надежды!
Я поняла, насколько однообразным было такое существование, только после того, как мистер Хенникер открыл мне дверь в иную жизнь.
Посещения Холла стали для меня отдушиной…»
Я прервала чтение и посмотрела на могилку. Странно, что моя собственная жизнь идет по протоптанной стезе. Со мной происходит то же что и с Джессикой. Хотелось как можно скорее дочитать послание до конца и вместе с тем насладиться живым описанием иной жизни. Чужая судьба становилась для меня понятней, открывая личность и характер женщины, носившей мое имя. Но почему она выбрала именно меня и зачем так подробно рассказывает о себе?
Глаза побежали по строчкам.
«Безусловно, я обманывала родных, хотя частично открылась Мириам. Мне искренне хотелось взять ее с собой в Оуклэнд Холл. Однако из-за боязни разоблачения и скандала я решила не втягивать младшую сестру, так как несла за нее ответственность. Мириам легко управлять. Со мной она становилась проказницей.
В детстве у нас была гувернантка, весьма сильная особа, втайне исповедовавшая буддизм. Мириам чуть не приняла эту веру поддавшись влиянию учительницы. В присутствии мамы она становилась язвительной и корила отца за былые ошибки. Я недаром прозвала сестру Хамелеоном, ибо та слишком часто меняла свое мнение.
Именно поэтому я не решилась пригласить Мириам в Холл, а просто рассказывала ей о своих приключениях, когда мы оставались одни в спальне. Она с удовольствием выслушивала и восторгалась мной, но появись внезапно мама и осуди мои поступки, и сестра тут же приняла бы ее сторону. Это не коварство, а отсутствие собственных взглядов. Она слишком поддается чужому влиянию, вот и все.
Ксавьер — другое дело. Разве с таким поделишься? Он сильно переживал из-за потери состояния и считал наше положение унизительным. Брат любил Оуклэнд и был воспитан с мыслью, что когда-нибудь станет его владельцем. Потеря наследства тревожила его, но Ксавьер никогда не оскорблял отца. Он лишь погрустнел и замкнулся в себе. Я жалела брата, но знала его хуже, чем Мириам.
Я так подробно описываю мелочи, ибо боюсь подойти к главному. Мне очень нужно, чтобы ты поняла происшедшее и не винила ни меня, ни Десмонда.
Я познакомилась с ним у мистера Хенникера. Часто бывая там, я считала Оуклэнд больше своим домом, нежели Дауэр. Жизнь там стала невыносимой из-за постоянных упреков мамы. Иногда мне казалось, что отец хочет физически расправиться с ней. Он вел себя слишком спокойно, значит, что-то замышлял, а временами странно смотрел на нее. В доме росло напряжение. Однажды я сказала Мириам:
— Что-то должно случиться. Это витает в воздухе. Словно судьба готовится нанести удар.
Мы с сестрой очень боялись, но только позднее я поняла, с какой стороны он последовал.
Я все чаще бывала в Холле и вела себя неосторожно. Мистер Хенникер радовался моим визитам. Однажды мы вместе прогуливались по галерее, и я рассказала, как в детстве играла на клавесине и пугала слуг. Бен развеселился и попросил поиграть для него. Он обожал слушать, как я исполняла бесконечные вальсы Шопена.
Мне казалось, что так будет вечно: мистер Хенникер никуда не уедет, и я не перестану общаться с интересными людьми. Потом все изменилось, новый хозяин не собирался задерживаться в Англии. У него была собственность в Австралии, а замок Бен считал игрушкой, собственным капризом. Он еще в юности поклялся заполучить его и сдержал слово. Жаль, что я не могу подробнее описать Хенникера. Таких людей, как он, я никогда не встречала.»
Мне не нужны были объяснения, ибо подобные чувства обуревали меня саму.
«До отъезда из Оуклэнда много говорили о моем выходе в свет. Портниха Минни Джоббас сшила несколько красивых платьев. Перед отъездом мама внимательно осмотрела их и язвительно заметила:
— Они тебе больше не понадобятся.
Один из нарядов казался мне самым красивым: вишневый шелк украшали хонитонские кружева, а вырез выгодно оголял плечи и шею. Я часто шутила:
— Бедняжки, не видать вам света.
Поскольку я могла говорить с Беном на любые темы, то рассказала ему об этом платье. Человек он грубый, но мгновенно понял мои чувства и пообещал:
— Вы непременно покажете свой вишневый наряд. Неужели мы лишимся вида прекрасных плеч только потому, что ваш отец оказался картежником? Организуем бал, и вы наденете это платье.
Я ответила, что не посмею, но он тут же возразил:
— Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Никогда ничего не бойтесь.
Я рассмеялась и заявила, что он — подлый человек и сбивает дочь соседа с пути истинного. На что Бен заявил:
— Нельзя ходить прямой дорожкой, мисс Джессика. Она слишком узка и не дает простора для жизни.
Опять я отвлекаюсь. Собиралась написать короткое письмо, но ничего не могу поделать с собой. Ты должна знать подробности и не считать меня падшей женщиной. Я ею не была.
Однажды в Оуклэнд Холл приехали гости, Бен часто устраивал вечеринки, в основном для деловых людей. Они привозили ему различные камни. Шла купля-продажа, постоянно говорили об опалах. Я многое узнала об их качествах и добыче, разговоры о драгоценностях завораживали меня. Потом Хенникер сказал, что дает бал и приглашает меня. Я сгорала от нетерпения, но не могла выйти из дома в вишневом платье. Бен немедленно предложил принести его в Оуклэнд тайком, а потом с помощью служанки переодеться перед приемом. Так все решилось.
Какая потрясающая была ночь! Я впервые встретила Десмонда и хочу описать его подробнее, чтобы у тебя не сложилось превратное мнение, как у других, обвинивших его в том, что произошло. Ты обязана понять все как можно лучше.
Десмонд не мог поступить дурно. Думать так недопустимо.
Галерея выглядела очень красиво и была украшена цветами из оранжереи. В одном конце расположились музыканты. В хрустальных подсвечниках горели свечи. Этот бал знаменовал мой выход в свет, таким задумал его мистер Хенникер, который однажды сказал:
— Я не чувствую угрызений совести из-за того, что отнял Холл у вашего отца: он картежник и проиграл. У меня не скребут кошки на душе при виде вашего мрачного братца. Он молод и, потрудившись, способен многое вернуть или добыть заново. А вот вас, мисс Джессика, мне искренне жаль. Поэтому я и устраиваю бал в вашу честь.
Вечер прошел очень интересно. Такого никогда не было и не будет в моей жизни, потому что на нем я встретила Десмонда.
Он был молод… Не на много старше меня, ему исполнился двадцать один год, наступил возраст, когда мужчина обязан отвечать за свои поступки.
Гостей было мало, Бен не приглашал никого из соседей. Те могли узнать меня, и тогда разразился бы скандал. Бал давался в честь моего вишневого платья, шутил Хенникер.
Все приехавшие жили в замке, где полно комнат. Десмонд сразу подошел ко мне и пригласил танцевать. Жаль, что ты не сможешь увидеть галерею, какой она была в ту ночь. Такой красивой… и романтичной. В ней много раз проходили балы, но такого, как этот, никогда не было.
Дерехэм был высоким и светловолосым. Лицо украшали прекрасные австралийские глаза, полузакрытые, с густыми темными ресницами.
— Во всем виновато палящее солнце, — шутливо объяснял Десмонд. — Приходится щуриться, а ресницы подарила природа, чтобы укрыться от горячих лучей.
Он много говорил об опалах, так же фанатично, как Бен. Рассказывал о находках и планах на будущее.
— Ни один камень не может сравниться с Зеленым Огнем. Он — собственность Бена. Попросите его показать это сокровище когда-нибудь.
Меня интересовал не Зеленый Огонь, а Десмонд, и только он. Большинство гостей были старше нас. Вот мы и танцевали вместе. А потом много говорили.
Он собирался вернуться в Австралию через пару недель, потому что обнаружил там месторождение опалов, на которое возлагал большие надежды. Бен с компаньонами тоже им заинтересовался. Для разработки требовались большие капиталовложения. Десмонд в успехе не сомневался, хотя матерые искатели сокровищ посмеивались над ним. И называли фантазером. Однако он свято верил в удачу и надеялся сделать состояние.
— Я нутром это чувствую, Джесси, — повторял Десмонд. — В таком месте обязательно будут опалы. Сухой лес… равнина… много кустарника и акации, травы тоже. Очень низкой. Поверхность вся в рытвинах и высохших каналах. Подобный пейзаж говорит сам за себя. Что-нибудь обязательно найдется, например, золото, медь, вольфрам или олово. Но душа подсказывает мне, что там опалы… По-настоящему драгоценные. — Он говорил так взволнованно, что заразил своей уверенностью и меня. Мы долго болтали, и я не заметила, как пролетело время: часы на башне пробили полночь. После бала наша бывшая горничная Ханна помогла мне переодеться. Будучи ровесницами, мы отлично понимали друг друга.
Мэдди тоже стала моей сообщницей. Она тайком прокралась к входной двери в Дауэре и открыла ее. На следующий день Ханна обещала доставить платье к мосту, а оттуда его можно незаметно пронести домой.
Оставалось успокоить Мириам. Это не представляло труда. Она хотела знать, как прошел бал, и получила подробный отчет, выразив полное согласие с моими действиями.
Вместе с нарядом Ханна принесла записку от Десмонда. Он хотел увидеться со мной днем. И я, конечно, побежала сломя голову. Мы долго гуляли по парку в Оуклэнде, опять много говорили, а потом ужинали в замке. Слуги радовались моему появлению, потому что и раньше выделяли среди других членов семьи. Мистер Хенникер хорошо относился к челяди, и наша с ним дружба только возвышала его в глазах прислуги. Ханна рассказала мне, что домашние судачат о нас с мистером Десмондом Дерехэмом и считают великолепной парой.
Все действительно казалось прекрасным, потому что мы влюбились друг в друга по-настоящему и к концу первой недели знакомства убедились в своих чувствах.
Ты должна верить мне, Опал, несмотря на случившееся. Остальные ошибаются. Я знаю, как все выглядело со стороны, но думать дурно — всегда легко. Я никогда не верила в его вину… Даже в самые трагические моменты. Десмонда оклеветали.
Он не уехал через две недели, все время откладывая дату прощания, и собирался взять меня с собой. Мы надеялись пожениться и отплыть в Австралию вместе.
— Тебя не шокирует статус жены шахтера, Джесси? — спрашивал он. — Жизнь предстоит трудная, но не беспокойся, мы, подобно Бену, сколотим состояние, и весь мир будет у твоих ног.
Каждый вечер я убегала через мостик в парк, где ждал Десмонд. Трудно описать великолепие этих сентябрьских ночей. Без Мэдди и Ханны было бы трудно держать наши свидания в тайне. Однако я так научилась конспирации, что мама ни о чем не догадывалась. Не знаю, как это удавалось.
Мы все тщательно спланировали и собирались пожениться через три недели. Десмонду требовалось получить специальное разрешение, а потом можно было отплывать в Австралию.
Мы никому ни о чем не говорили… Даже Бену. Я не сомневалась, что друг поможет нам, но Десмонд не разделял этой уверенности. По его словам, мистер Хенникер считал меня хрупкой куклой, не способной пережить тяготы жизни в Австралии, которые не шли ни в какое сравнение с весьма комфортабельным пребыванием в Дауэре. Но я была готова ко всему. Итак, мы все скрывали… А потом наступила роковая ночь…
Десмонд рассказал мне, что в Оуклэнд приезжают компаньоны Бена, собиравшегося в Австралию. Еще месяц назад эта новость расстроила бы меня, но поскольку мы с Десмондом планировали обосноваться там, я радовалась, что близкий друг окажется рядом. Они вместе реализуют проект Десмонда и все доведут до конца. Мой любимый этому несказанно радовался:
— Кроме нас с Беном, в добыче будут участвовать еще несколько известных бизнесменов. Как только получим деньги, сразу же начнем, — говорил он мне.
Из-за совещания Десмонд не мог со мной встретиться вечером, и мы договорились увидеться на следующий день — как всегда, у ручья.
Но он не пришел. Я никогда больше не видела Десмонда. Никто не знает, что случилось в ту ночь, но предположения строят все. Десмонд уехал, никому не сказав до свидания, а вместе с ним исчез знаменитый опал — Зеленый Огонь.
Представляешь, что говорили люди? Они сделали логичный вывод, но не правильный. Я в этом не сомневалась и никогда не поверю в его вину.
Десмонд не мог сбежать, не сказав мне ни слова. Мы собирались пожениться через несколько недель, уехать в Австралию, а он исчез, несмотря на назначенную встречу… В одно и то же время с проклятым опалом.
Когда я ждала его днем у ручья, внезапно появилась заплаканная Ханна.
— Он уехал, мисс Джессика, — объявила она. — Ночью или рано утром. Его никто не видел.
— Не может быть! — закричала я. — Куда?
Ханна покачала головой, а потом сердито сказала:
— Лучше бы он скорее уносил ноги. Ваш Десмонд забрал с собой самый драгоценный камень хозяина.
— Это неправда!.. Не может быть!
— Боюсь, что вы ошибаетесь, — мрачно заявила Ханна и взглянула на меня с такой жалостью, что мне захотелось разрыдаться на месте. И лишь после продолжила: — Мы только днем обнаружили, что он не спал в своей постели, и ничего не могли понять. Мистер Десмонд забрал вещи, и комната опустела. Все забеспокоились из-за его исчезновения. В это время мистеру Хенникеру понадобилось что-то в сейфе. Он сразу же понял, что там кто-то рылся. Коробка из-под Зеленого Огня оказалась пуста. Хозяин разозлился до смерти и поклялся убить мистера Десмонда. Он называет его вором, подлецом и лживой собакой. Вы бы послушали, что мистер Хенникер только не говорит… С вами все в порядке, мисс Джессика?
— Я не могу в это поверить, Ханна.
— Вы — нет, а остальные верят.
К горлу подступила тошнота: все случившееся — абсурд.
Десмонд всегда увлекался, рассказывая об опалах.
— Такого, как Зеленый Огонь, больше нет А может, мы все же найдем подобный? Как ты думаешь, Джесс?
Дни проходили, как кошмарный сон. Я повторяла, что произошла глупая ошибка и Бен обязательно найдет свой опал в другой коробке. Отправившись к нему, я обнаружила, что дружелюбный Хенникер превратился в разъяренного быка.
— Он украл его! — орал Бен. — И сбежал с Зеленым Огнем! Я его прикончу! Присутствовали три человека, когда я вечером вынимал камень из сейфа. Ваш молодой дьявол сидел справа… Я его пристрелю и верну сокровище!
— Десмонд не мог сделать этого, — плакала я. — Поверьте мне.
Он прекратил орать и принялся внимательно разглядывать меня.
— Похоже, он и вас обманул.. Симпатяга с отличными манерами. Но за его внешним лоском кроется другое…
Больше говорить было не о чем. Мистер Хенникер собрался уезжать и не терял времени даром. Он решил следовать за Десмондом на месторождение, рассчитывая разыскать его там. Бен считал, что мистер Дерехэм — фанатик опалов и не смог справиться с желанием обладать великолепным и бесценным Зеленым Огнем. Хенникер ругал себя за то, что не сразу распознал негодяя. Он называл себя слепцом и корил за то, что не смог предвидеть случившегося.
Разговоры с Беном стали невыносимы, и я перестала бывать в Оуклэнде, полностью отдавшись своему горю. Родители думали, что дочь заболела, — столь бледной и безучастной ко всему я выглядела. Какое-то время мне было вообще плевать на происходившее вокруг. Потом Ханна сказала, что Бен уезжает в Австралию.
Мы встретились перед его отъездом, но дружба дала трещину. Между нами стоял Десмонд. Хенникер не сомневался в его вине, я же отстаивала честь любимого.
Тяжко писать о моем тогдашнем состоянии. Бен уехал, я потеряла Десмонда. Это была настоящая трагедия. Я все еще бывала в Оуклэнде. Прислуга развлекала меня на кухне, говорила о возвращении мистера Хенникера, который непременно вернется в любимый замок. Никто не упоминал о Десмонде, но я не сомневалась, что в мое отсутствие его персона постоянно обсуждалась.
Мириам знала обо всем, ибо я рассказывала ей о своих любовных похождениях. Она ждала момента, когда я, возвращаясь со свиданий, открывала душу. Теперь все пошло прахом, и сестра боялась маминой реакции.
В конце ноября мои подозрения подтвердились. Сначала я просто гнала страх и уверяла себя, что этого не могло случиться. Однако во время встреч в парке мы не только разговаривали и мечтали, но и страстно занимались любовью. Десмонд все время повторял:
— Считай, что мы женаты. Я никогда не посмотрю ни на кого другого.
Я сама видела себя его женой, представляла, как мы приедем в Австралию, как я стану помогать ему, как в семье появятся дети. Перед Рождеством я уже не сомневалась, что жду ребенка, и не зная, что предпринять, рассказала обо всем Ханне, которой доверяла.
Но наши разговоры ни к какому решению не привели. Если бы мистер Хенникер остался в Оуклэнде, он помог бы мне, а больше обратиться было не к кому.
Пришлось рассказать Мириам. Я помню ту ночь на Рождество, ужасно несчастливую. Мы пошли сначала на ночную службу и утром тоже посетили церковь. В такие моменты маме казалось, что она вернулась в Оуклэнд Холл. Во время обеда она не переставала вспоминать Рождество в имении, украшенный замок и множество гостей. Внезапно у меня вырвалось:
— Сделай папе рождественский подарок — помолчи о прекрасном прошлом.
Мне трудно было сдержаться, ибо по сравнению с моей собственной трагедией и исчезновением Десмонда все остальное меркло.
Все пришли в ужас. Никто не смел разговаривать с мамой подобным образом. Папа печально сказал:
— Нужно уважительнее относиться к матери, Джессика.
— Пора ей подумать о нас! — воскликнула я — Пусть мы потеряли Оуклэнд, но у нас есть уютный дом. В жизни бывают большие несчастья, нежели существование в Дауэре.
Потом я разрыдалась и выбежала из комнаты. А вслед летели слова матери:
— Джессика становится невозможной!
Я сослалась на головную боль и провела весь день в спальне. Но вечером пришлось выйти. День прошел ужасно, а ночью я призналась Мириам, которая немедленно пришла в ужас. Она не очень понимала, что случилось, но отлично помнила, как одна из служанок попала в интересное положение, была немедленно уволена и отправлена домой, навсегда покрытая позором. Последние слова она повторяла несколько раз, пока я не закричала.
Стоял один вопрос: что делать? Я пыталась объяснить Мириам, как все произошло, но отлично понимала, что ее сочувствие моментально рассеется, как только мама будет в курсе.
Признание стало неминуемым, и я решила сделать его сама, открывшись Ксавьеру. Несмотря на свою отстраненность, он мог понять меня лучше других. Я явилась в его комнату мрачным январским днем. Брат смотрел так, словно я сошла с ума, хотя потом повел себя мягко. Я ничего не скрывала: ни знакомства с Беном Хенникером, ни встреч с Десмондом, ни наших планов на брак, ни трагических событий, связанных с его исчезновением.
— Ты уверена, что ждешь ребенка? — спросил Ксавьер. Я кивнула.
— Нужно точно убедиться. Обратись к доктору Клинтону.
— Только не к нему! — в ужасе воскликнула я.