Он удержался, раздирая пальцы о неровный металл!
Но крюк был старый и был вбит неглубоко, потому что жестянщики не предполагали, что, кроме дождевой воды, водосток должен выдерживать вес снующих по ним туда-сюда больных.
Крюк согнулся и, медленно изгибаясь, полез из стены.
Он лез, все более выгибаясь и убыстряя свое движение. И человеку не оставалось ничего другого, как отпустить его раньше, чем он окончательно выскочит из кирпича.
Он разжал пальцы и словно по направляющей заскользил по трубе вниз!
До следующего крюка.
Следующий крюк был прочнее и выдержал нагрузку!
Держась за него, беглец смог осмотреться и различить следующий нижерасположенный крюк, к которому приехал уже без всякого риска.
Через несколько секунд беглец был на земле.
Над ним на стене болталась изогнутая, лопнувшая в одном месте, вырванная из кирпича водосточная труба.
Беглец пошарил рукой по земле, нащупал камень и очень сильно и точно бросил его в светящийся на единственном столбе фонарь. И ведь попал. С первого раза!
Лампочка лопнула, и стала темно.
Сверкая во тьме белыми бинтами, больной поскакал прочь. На одной здоровой ноге.
Куда?
Зачем?
Чего ему не лежалось в палате номер семнадцать под приглядом среднего медицинского персонала и любящей жены?
Или на него так подействовали брачные объявления граждан? Или он возжелал во что бы то ни стало познакомиться с нищим припадочным паралитиком, который, несмотря на ночное недержание и импотенцию, претендовал исключительно на молоденьких фотомоделей? Для чего? Например, для того, чтобы выведать у него секрет его оптимизма?
А может, итак!..
Утром больница гудела слухами. Которые были один нелепей другого.
Судачили, что будто бы свихнувшийся больной с пятого этажа, у которого были переломаны руки, ноги и в трех местах позвоночник, выпал из окна туалета, желая покончить с собой, но случайно зацепился сперва за охранника, а потом за водосточную трубу, отчего, упав на асфальт, остался жив и в состоянии шока уполз в неизвестном направлении.
Главврач, выглянув в распахнутое окно и правильно оценив витиеватые изгибы водосточной трубы, вызвал к себе ночную медсестру и охранника. Того самого, что нашли прикорнувшим до утра на унитазе.
— Как же так, вы же говорили, что мастер спорта по этой, как ее, по вольной борьбе? — подозрительно спросил главврач.
— Ну... — угрюмо кивнул охранник.
— Как же тогда с вами мог справиться какой-то больной, да еще с переломанными ногами и руками?!
Или вы лгали, что вы борец?
Кабы главврач был бабой, охранник вмиг бы ей все объяснил, продемонстрировав преимущество переднего захвата перед броском через бедро, повалив тут же навзничь и насев сверху всей массой своего тренированного тела, так чтобы она до самого конца проводимого приема пикнуть не сумела.
Но главврач был мужиком, причем молодым и вреднющим, заслуженно недолюбливавшим охранников за то, что они без спроса «топчут» принадлежащих ему по праву медсестер!
— Отведите его в процедурную, перевяжите и дайте нашатыря, — распорядился главврач.
Охранника увели в процедурную. В ту самую. Те самые медсестры. И положили на ту самую кушетку...
Главврач снова высунулся в окно.
— Пошарьте там, в палате, в передаче, может, там случаем водка есть?
Палату обшарили.
Водку нашли. Десять бутылок. Но принадлежащие совсем другим больным. И к тому же непочатые.
— Может, он это, лунатизм? — высказал робкое предположение врач-практикант.
Какой лунатизм, когда теперь новолуние?..
— Тогда — состояние аффекта? История медицины знает подобные случаи. Я читал. Например, когда старушка во время пожара вынесла из избы полутонный сундук.
— У старушки руки-ноги были, — раздраженно ответил главврач. — А у этого гипс!
Ну-ка дайте сюда его снимки!
Может, с ним лечащий врач чего намудрил?
Но на снимках верно были переломы двух — верхней правой и левой нижней — конечностей.
— Хм!.. — растерянно пробормотал главврач. — Конечно, в состоянии аффекта чего только не бывает, но это как-то уж слишком.
И потом, с чего бы ему в то самое состояние впадать и по трубам лазить, когда через недельку его бы могли без всяких приключений домой выписать?
Странно...
Прибежавшей в больницу Анне Михайловне сообщили, что ее муж, совершив злостное хулиганство в отношении охранника, между прочим мастера спорта по вольной борьбе, сбежал из больницы, спустившись с пятого этажа по ржавой водосточной трубе.
— Как сбежал?.. Куда сбежал?.. — не поняла в первое мгновенье Анна Михайловна.
— Вам виднее куда, — ответили ей. — Может, к любовнице. Может, ему так приспичило!
— Да вы что, да вы с ума сошли! — всплеснула руками супруга беглеца. — Нет у него никакой любовницы! Да и как бы он смог по трубе, когда он высоты боится! И хулиганов! А вы говорите — охранника побил... Да ведь слабенький он у меня! Вон его мальчишки чуть не до смерти поколотили! Чего бы он позволил себя малолеткам калечить, когда вы говорите — он такой драчун.
А ведь верно!..
Тогда уж совсем ничего не понять! Трем мальчишкам позволил себя побить, а бугая-охранника одним ударом с ног свалил. А после будто цирковой акробат по водосточной трубе вниз спустился, да притом со сломанными рукой и ногой. А спустившись, ускакал в неизвестном направлении. На одной ноге!
Чудеса да и только!..
Или верно — состояние аффекта?.. Не исключено, усугубленное принятием алкоголя...
На том и порешили. После чего главврач приказал уволить ночную медсестру и провести в палатах повальные обыски на предмет изъятия незаконного спиртного. И распорядился поставить на окнах туалетов металлические решетки. Потому как дурной пример заразителен.
Сбежавшего больного так и не нашли, хоть все ближайшие кусты облазили. Заявление Анны Михайловны о пропаже мужа в милиции не приняли, сославшись на то, что никакого криминала они в происшествии не усматривают, так как пропавший сбежал сам, возможно, от нее.
А про себя подумали, что, кабы их воля, они от своих жен тоже с удовольствием мотанули бы куда подальше, и тоже хоть даже с риском для жизни...
Так обретшая было свое семейное счастье Анна Михайловна его лишилась. Сама не понимая, почему... Как будто она стерва какая или мегера, чтобы от нее в окно сигать!..
Нет, все-таки верно говорят — все мужики сволочи!
Даже те, что сперва не сволочи, а почти ангелы...
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Но крюк был старый и был вбит неглубоко, потому что жестянщики не предполагали, что, кроме дождевой воды, водосток должен выдерживать вес снующих по ним туда-сюда больных.
Крюк согнулся и, медленно изгибаясь, полез из стены.
Он лез, все более выгибаясь и убыстряя свое движение. И человеку не оставалось ничего другого, как отпустить его раньше, чем он окончательно выскочит из кирпича.
Он разжал пальцы и словно по направляющей заскользил по трубе вниз!
До следующего крюка.
Следующий крюк был прочнее и выдержал нагрузку!
Держась за него, беглец смог осмотреться и различить следующий нижерасположенный крюк, к которому приехал уже без всякого риска.
Через несколько секунд беглец был на земле.
Над ним на стене болталась изогнутая, лопнувшая в одном месте, вырванная из кирпича водосточная труба.
Беглец пошарил рукой по земле, нащупал камень и очень сильно и точно бросил его в светящийся на единственном столбе фонарь. И ведь попал. С первого раза!
Лампочка лопнула, и стала темно.
Сверкая во тьме белыми бинтами, больной поскакал прочь. На одной здоровой ноге.
Куда?
Зачем?
Чего ему не лежалось в палате номер семнадцать под приглядом среднего медицинского персонала и любящей жены?
Или на него так подействовали брачные объявления граждан? Или он возжелал во что бы то ни стало познакомиться с нищим припадочным паралитиком, который, несмотря на ночное недержание и импотенцию, претендовал исключительно на молоденьких фотомоделей? Для чего? Например, для того, чтобы выведать у него секрет его оптимизма?
А может, итак!..
Утром больница гудела слухами. Которые были один нелепей другого.
Судачили, что будто бы свихнувшийся больной с пятого этажа, у которого были переломаны руки, ноги и в трех местах позвоночник, выпал из окна туалета, желая покончить с собой, но случайно зацепился сперва за охранника, а потом за водосточную трубу, отчего, упав на асфальт, остался жив и в состоянии шока уполз в неизвестном направлении.
Главврач, выглянув в распахнутое окно и правильно оценив витиеватые изгибы водосточной трубы, вызвал к себе ночную медсестру и охранника. Того самого, что нашли прикорнувшим до утра на унитазе.
— Как же так, вы же говорили, что мастер спорта по этой, как ее, по вольной борьбе? — подозрительно спросил главврач.
— Ну... — угрюмо кивнул охранник.
— Как же тогда с вами мог справиться какой-то больной, да еще с переломанными ногами и руками?!
Или вы лгали, что вы борец?
Кабы главврач был бабой, охранник вмиг бы ей все объяснил, продемонстрировав преимущество переднего захвата перед броском через бедро, повалив тут же навзничь и насев сверху всей массой своего тренированного тела, так чтобы она до самого конца проводимого приема пикнуть не сумела.
Но главврач был мужиком, причем молодым и вреднющим, заслуженно недолюбливавшим охранников за то, что они без спроса «топчут» принадлежащих ему по праву медсестер!
— Отведите его в процедурную, перевяжите и дайте нашатыря, — распорядился главврач.
Охранника увели в процедурную. В ту самую. Те самые медсестры. И положили на ту самую кушетку...
Главврач снова высунулся в окно.
— Пошарьте там, в палате, в передаче, может, там случаем водка есть?
Палату обшарили.
Водку нашли. Десять бутылок. Но принадлежащие совсем другим больным. И к тому же непочатые.
— Может, он это, лунатизм? — высказал робкое предположение врач-практикант.
Какой лунатизм, когда теперь новолуние?..
— Тогда — состояние аффекта? История медицины знает подобные случаи. Я читал. Например, когда старушка во время пожара вынесла из избы полутонный сундук.
— У старушки руки-ноги были, — раздраженно ответил главврач. — А у этого гипс!
Ну-ка дайте сюда его снимки!
Может, с ним лечащий врач чего намудрил?
Но на снимках верно были переломы двух — верхней правой и левой нижней — конечностей.
— Хм!.. — растерянно пробормотал главврач. — Конечно, в состоянии аффекта чего только не бывает, но это как-то уж слишком.
И потом, с чего бы ему в то самое состояние впадать и по трубам лазить, когда через недельку его бы могли без всяких приключений домой выписать?
Странно...
Прибежавшей в больницу Анне Михайловне сообщили, что ее муж, совершив злостное хулиганство в отношении охранника, между прочим мастера спорта по вольной борьбе, сбежал из больницы, спустившись с пятого этажа по ржавой водосточной трубе.
— Как сбежал?.. Куда сбежал?.. — не поняла в первое мгновенье Анна Михайловна.
— Вам виднее куда, — ответили ей. — Может, к любовнице. Может, ему так приспичило!
— Да вы что, да вы с ума сошли! — всплеснула руками супруга беглеца. — Нет у него никакой любовницы! Да и как бы он смог по трубе, когда он высоты боится! И хулиганов! А вы говорите — охранника побил... Да ведь слабенький он у меня! Вон его мальчишки чуть не до смерти поколотили! Чего бы он позволил себя малолеткам калечить, когда вы говорите — он такой драчун.
А ведь верно!..
Тогда уж совсем ничего не понять! Трем мальчишкам позволил себя побить, а бугая-охранника одним ударом с ног свалил. А после будто цирковой акробат по водосточной трубе вниз спустился, да притом со сломанными рукой и ногой. А спустившись, ускакал в неизвестном направлении. На одной ноге!
Чудеса да и только!..
Или верно — состояние аффекта?.. Не исключено, усугубленное принятием алкоголя...
На том и порешили. После чего главврач приказал уволить ночную медсестру и провести в палатах повальные обыски на предмет изъятия незаконного спиртного. И распорядился поставить на окнах туалетов металлические решетки. Потому как дурной пример заразителен.
Сбежавшего больного так и не нашли, хоть все ближайшие кусты облазили. Заявление Анны Михайловны о пропаже мужа в милиции не приняли, сославшись на то, что никакого криминала они в происшествии не усматривают, так как пропавший сбежал сам, возможно, от нее.
А про себя подумали, что, кабы их воля, они от своих жен тоже с удовольствием мотанули бы куда подальше, и тоже хоть даже с риском для жизни...
Так обретшая было свое семейное счастье Анна Михайловна его лишилась. Сама не понимая, почему... Как будто она стерва какая или мегера, чтобы от нее в окно сигать!..
Нет, все-таки верно говорят — все мужики сволочи!
Даже те, что сперва не сволочи, а почти ангелы...
Глава 8
Все вышло глупо и грязно!
Но по-другому не получилось.
Уйти по-английски, тихо и не прощаясь, днем было затруднительно из-за присутствия больных, среднего и старшего медперсонала, но более всего Анны, которая, взяв отпуск, дежурила подле его кровати с утра до позднего вечера, отлучаясь лишь в туалет.
Он решил уйти ночью, дабы иметь несколько резервных часов на то, чтобы замести за собой все следы. И надо же — напоролся на дурака-охранника, которому было нужно больше других! Ну кто мог предполагать, что он окажется в процедурной и что будет настолько агрессивен!
Пришлось уходить грязно. Чтобы уйти, а не залечь на больничной койке с новыми многочисленными переломами.
Непростительная промашка!
Но уйти все равно нужно было. И весьма срочно!
Потому что свидание было назначено на следующий день.
О времени и месте свидания он узнал из объявления. Хотя никакого времени и места там указано не было. Но был указан контактный телефон — 16-22-09. Который не был телефоном. А был знаком.
Что его ждут шестнадцатого числа в двадцать два ноль-ноль, в месте, обозначенном цифрой девять. Что это за место, знали только он и человек, его вызывавший, — больше никто. Места встреч он определил сам, выбрав подходящие площадки и зашифровав их цифрами.
Номер один — была мужская баня на окраине города, где легко было затеряться среди десятков голых мужиков и пара и трудно было спрятать микрофон. Потому что негде.
Номер два — бассейн.
Номер девять — полузаброшенная дорога за городом в чистом поле, где легко было заметить спонтанную слежку. А иначе как спонтанно туда выйти не могли, лишь увязавшись за ним или его контактом.
В двадцать один пятьдесят он был на месте, пройдя для верности два километра через лес и поле. Сзади никого не было.
Ровно без трех минут десять он вышел на обочину, изображая автостопщика. Вдали показались фары одинокой машины. Почти наверняка нужной ему. Потому что она должна была появиться ровно в это время плюс-минус одна минута...
Машина приближалась, слепя дальним светом фар.
Двадцать два ноль-ноль...
Но тут же из-за пригорка резанули фары другой машины.
По правилам.
Но машина остановилась.
Черт побери!.. Этого только не хватало!..
Машина была не просто машиной, а машиной ДПС, с мигалкой и аршинными на бортах и капоте буквами.
Хреново! Хреновей некуда... Но бежать поздно. Нужно попытаться отбрехаться...
Та машина, что шла сзади, не сбавляя скорости, проскочила мимо. Проскочила в двадцать два ноль один. Уложившись в сроки плюс-минус одна минута...
Остановиться она не могла.
Контакт откладывался на неопределенное время до следующего объявления.
В общем, как говорится, — следите за рекламой.
В прессе.
Ну да ладно — как минимум контактер все видел. А коли видел, значит, предупрежден.
Дверца милицейской машины приоткрылась.
Из нее выглянул мордатый лейтенант.
— Идите сюда! — поманил он пальцем странного, потому что в гипсе, посреди пустой дороги, вдали от всякого жилья, прохожего.
Пришлось подойти, строя невинную физиономию.
— Лейтенант Бандурин, — представился, козырнув, милиционер. — Что вы здесь делаете?
Прохожий растерянно захлопал глазками.
— Я не виноват... Это он остановил, сказал, чтоб все шли до ветру, я пошел, а он не дождался, взял и уехал!
На ходу сочинил «прохожий» похожую на правду легенду.
— Кто он? — строго спросил лейтенант.
— Водитель. Автобуса. Междугородного. Говорит, кому приспичило, ступайте до ветру, а то теперь час не остановлю, хоть лопните совсем. Вот я и пошел...
Пассажир подошел совсем близко. Так близко, что смог заглянуть в машину. В салоне было двое — за рулем лейтенант, позади него, на заднем сиденье, спящий сержант.
Плохо, что двое!
Отвратительно, что двое!..
С одним водителем можно было бы справиться легко. С двумя — вдвое сложнее.
— Главное, сумка там и плащ, а в плаще кошелек с деньгами... Кабы я знал, что уедет, так я бы лучше потерпел, — мел потерянный пассажир. — А теперь чего делать?.. Вот иду на остановку.
— Долго тебе прыгать. На одной-то ноге, — усмехнулся лейтенант, кивая на гипс. — Давно тут стоишь?
— Так минут уж двадцать! — тяжко вздохнул одноногий потерпевший.
— Ладно, садись давай, может, догоним твой автобус, — предложил сердобольный гаишник. — Догоним — с тебя бутылка.
— Так это да, это конечно, это завсегда! Там у меня деньги, в плаще-то. Лишь бы догнать! — обрадовался упустивший автобус пассажир.
Хотя не обрадовался. Потому что никаких денег в оставленном в плаще кошельке не было. Потому что кошелька не было. И плаща... И автобуса...
Лейтенант приглашающе распахнул дверцу.
Потерянный пассажир сел, завозился на сиденье, устраивая загипсованную ногу. А на самом деле осматриваясь.
По всему было похоже, что без драки дело не обойдется. Первым надо вырубить сержанта, что сзади, потому как лейтенант сразу рук от баранки не оторвет — побоится. Потом — лейтенанта, и сразу ключ из замка выдернуть и руль придержать, чтобы с дороги не слететь!..
Ну что — когда?
Теперь — пока нет населенок и дорога пустынна!..
Пассажир расслабился и... собрался для броска подобно сжатой пружине.
Лейтенант повернулся к нему.
— Дальний путь — большие хлопоты, — задумчиво сказал он.
Что-что?.. Дальняя дорога?..
— Очень большие хлопоты! — добавил милиционер.
Это была не просто фраза — это была условная фраза. Придуманная им самим!
Тогда — не понял...
— Чего молчишь? — спросил лейтенант, недовольно глядя на случайного пассажира.
Ну да, конечно!..
Нужно что-то ответить. Вернее, то — что нужно ответить.
И он сказал. Скорее для порядка, чем по необходимости. Потому что и так все было понятно.
Контакт состоялся. Шестнадцатого числа, на площадке, обозначенной цифрой девять, ровно в двадцать два ноль-ноль плюс-минус одна минута!
Контактер был на милицейской машине, в милицейской форме, с лейтенантскими погонами...
А почему бы и нет?.. Форма дает больше возможностей и лучше защищает от случайных неприятностей.
Но почему их двое?..
Пассажир оглянулся.
— А это кто? — спросил он.
Хоть не имел права спрашивать.
— Этого можешь не опасаться, — ответил лейтенант.
Хоть имел полное право не отвечать. Сержант лежал, откинувшись головой на спинку сиденья, безвольно мотая ей в такт движения машины. Не обращать — так не обращать.
— Ну — здравствуй, — сказал куратор.
— Здравствуй, Сергей Юрьевич.
Хоть резидент видел его первый раз в жизни.
И звали его вряд ли Сергей, и отчество его было, конечно, не Юрьевич. Но такова уж специфика их службы — никогда нельзя заранее сказать, с кем ты встретишься в следующий раз, и никогда не узнать, куда делся тот твой прежний куратор, потому что спрашивать об этом и отвечать на этот вопрос не принято.
Но зато можно быть уверенным, что нового куратора будут звать так же, как старого. Что очень удобно и настраивает на доверительный и почти дружеский лад.
Но дружба — дружбой, а службу не забывай!
— Что это? — спросил куратор, кивнув на гипс.
Потому что никакого гипса быть не должно было.
— Ничего страшного — до свадьбы заживет, — попробовал отшутиться резидент.
Далее должен был последовать вполне ожидаемый вопрос.
— Работе не помешает?
Строить из себя бодрячка, готового скакать на одной ноге куда угодно, хоть на край земли, смысла не имело.
— Смотря какая работа. И когда.
— По мере готовности исполнителя. Но не позднее чем через месяц.
— Тогда все в порядке.
Милицейская машина неспешно ехала по пустынной дороге. О чем-то неясно бубнила настроенная на прием рация, позади мотался, стукаясь о стекло головой, сержант.
Два человека в угнанной милицейской машине вели понятную только им и не предназначенную для чужих ушей беседу. Один говорил, ставя задачу, другой слушал, изредка уточняя детали.
— С резерва тебя снимаем...
Жаль, за этот год он прижился, почти привыкнув к спокойной жизни на «гражданке».
— Работаешь без прикрытия, один, на свой страх и риск...
Ну это понятно — всегда без прикрытия и всегда подставляясь лишь своей одной головой.
— Легенды, документы, средства с тебя...
И это не новость... Контора технического аппарата не имеет — только исполнителей. Зато и провалов, таких, как у коллег во внешней и военной разведке, нет! Коли кто сгорает — так один!
Через несколько километров машина развернулась и поехала в обратном направлении.
— Дополнительную информацию получишь через ящик.
Тоже ясно.
Ящик будет обозначен через объявления в газетах или на досках объявлений в Интернете, шифром, который предложил сам резидент. Места закладки тоже нашел и предложил он.
Все?..
Все!
Большего ему знать пока не положено. Чем меньше знаешь — тем меньше сможешь рассказать врагу в случае провала.
Остановились.
— Я сойду здесь, — сказал лейтенант. — Вести машину сможешь?
— Как-нибудь.
— Тогда доедешь до ближайшего перекрестка, свернешь направо, на трассу, проедешь до стоянки, которая будет через два с половиной километра, и припаркуешь машину на обочине. Там, где я ее взял.
Оттуда напрямую через лес, ориентир — башня элеватора, выйдешь к железнодорожной платформе. Электричка подойдет через двадцать одну минуту, тебе лучше уехать на ней.
— А с этим что? — кивнул резидент на заднее сиденье.
Если куратор скажет ему «прибрать за собой» — он выполнит его приказ. Но куратор не сказал «прибрать». Сказал:
— Оставишь его в машине на переднем сиденье.
— А если он доложит? — все же не сдержался, спросил резидент.
— Ничего он не доложит, очухается через полтора часа и тихо поедет на пост. А если даже доложит, кто поверит его россказням, что будто бы у него машину отобрали неизвестные, которых он в глаза не видел, преступники, но, отобрав, никак ее не использовали, никуда на ней не уехали и его документов и табельного оружия не тронули!
Никто не поверит! Тем более что он крепко на службе выпил. Я в него на всякий случай полбутылки водки влил!
Так что будет он молчать, язык прикусив, коли не дурак, чтобы не стать всеобщим посмешищем и карьеры своей не попортить...
— Да, верно — не резон ему болтать. Тем паче что не о чем болтать.
— Ну все — до встречи.
— До встречи!
Только когда эта встреча будет? И с кем?
Впрочем, с кем, как раз известно, — с Сергеем Юрьевичем...
Куратор выбрался из машины, шагнул на обочину и сгинул, будто его и не было!
Резидент тронул машину с места, доехал до перекрестка, повернул направо, отсчитал на спидометре два с половиной километра, остановился, вылез из машины, перетащил на переднее сиденье бесчувственное тело сержанта и похромал через лесопосадки на железнодорожную платформу, куда через восемь минут должна была прибыть последняя и потому совершенно пустая электричка.
Дело было сделано — контакт состоялся, задание получено...
Сержант Грицько глубоко вздохнул и открыл глаза.
Был он цел и невредим, хотя совершенно себя не помнил. То есть видел циферблат часов, понимал, что прошло полтора часа, но не помнил как!
Точно так же, как и раньше, он сидел в машине на водительском сиденье, навалившись на баранку и уронив на руки голову. Мотор работал, тихо урча на холостом ходу, приборная панель светилась.
Он что — спал? Чего это его так разморило?
И еще в салоне подозрительно пахнет спиртным!
Отчего?..
Или от него?..
Сержант осторожно поднес к лицу сложенную лодочкой ладонь и с силой выдохнул воздух.
Ух ты!.. Точно — от него!
Но как же так?!. Он же сегодня не пил. Ни капли! Даже пива! Он ведь находится на службе!
Неужели это после вчерашнего?..
Точно — после вчерашнего! Потому что ничем другим этот запах объяснить невозможно. Вчера была вечеринка, где он изрядно перебрал водочки. Но дак ведь вчера!.. Эк его разобрало, почти сутки спустя — даже в голове шумит!..
Он снова попытался понять, что с ним было.
Вспомнил, как сидел в машине, на том самом месте, где бывает в засаде, подкарауливая и штрафуя нарушителей ПДЦ, всегда и где находится и теперь.
Ну да — сидел.
И сидит!..
И еще ему показалось, будто он слышит чьи-то шаги, после чего что-то несильно кольнуло его в плечо, будто слепень укусил.
Или муха?
Тогда муха цеце, вызывающая сонную болезнь... Потому что он тут же заснул. И проспал... почти два часа!
Какого черта его так развезло?..
Точно — после вчерашнего!
Вот только непонятно, почему на спидометре поменялись цифры. Или ему это лишь кажется? Или он просто запамятовал?..
Чертовщина, точно чертовщина!
Кому скажи — ни за что не поверят!
Но только он никому ничего говорить не будет, чтобы его не приняли за психа. Зачем ему нарываться на насмешки?.. Да и что говорить — сидел себе в машине, уснул, проснулся через полтора часа, на том же месте, пьяным, хоть не пил?..
И больше — не будет! Ну его к ляху, пора с этим делом завязывать!..
Сержант снял фуражку, обтер ладонью глаза и лоб, помотал головой, будто прогоняя сон или наваждение, и тронул машину с места.
Через два часа он сдал дежурство.
Через четыре перестал мучиться сомнениями.
Через день тихо посмеивался сам над собой и над своими страхами.
Через неделю забыл о том, что с ним приключилось. Или, вернее, что ему пригрезилось...
И так все и случилось, как должно было, — и все, чего с сержантом Грицько не было, — быльем поросло...
Но по-другому не получилось.
Уйти по-английски, тихо и не прощаясь, днем было затруднительно из-за присутствия больных, среднего и старшего медперсонала, но более всего Анны, которая, взяв отпуск, дежурила подле его кровати с утра до позднего вечера, отлучаясь лишь в туалет.
Он решил уйти ночью, дабы иметь несколько резервных часов на то, чтобы замести за собой все следы. И надо же — напоролся на дурака-охранника, которому было нужно больше других! Ну кто мог предполагать, что он окажется в процедурной и что будет настолько агрессивен!
Пришлось уходить грязно. Чтобы уйти, а не залечь на больничной койке с новыми многочисленными переломами.
Непростительная промашка!
Но уйти все равно нужно было. И весьма срочно!
Потому что свидание было назначено на следующий день.
О времени и месте свидания он узнал из объявления. Хотя никакого времени и места там указано не было. Но был указан контактный телефон — 16-22-09. Который не был телефоном. А был знаком.
Что его ждут шестнадцатого числа в двадцать два ноль-ноль, в месте, обозначенном цифрой девять. Что это за место, знали только он и человек, его вызывавший, — больше никто. Места встреч он определил сам, выбрав подходящие площадки и зашифровав их цифрами.
Номер один — была мужская баня на окраине города, где легко было затеряться среди десятков голых мужиков и пара и трудно было спрятать микрофон. Потому что негде.
Номер два — бассейн.
Номер девять — полузаброшенная дорога за городом в чистом поле, где легко было заметить спонтанную слежку. А иначе как спонтанно туда выйти не могли, лишь увязавшись за ним или его контактом.
В двадцать один пятьдесят он был на месте, пройдя для верности два километра через лес и поле. Сзади никого не было.
Ровно без трех минут десять он вышел на обочину, изображая автостопщика. Вдали показались фары одинокой машины. Почти наверняка нужной ему. Потому что она должна была появиться ровно в это время плюс-минус одна минута...
Машина приближалась, слепя дальним светом фар.
Двадцать два ноль-ноль...
Но тут же из-за пригорка резанули фары другой машины.
По правилам.
Но машина остановилась.
Черт побери!.. Этого только не хватало!..
Машина была не просто машиной, а машиной ДПС, с мигалкой и аршинными на бортах и капоте буквами.
Хреново! Хреновей некуда... Но бежать поздно. Нужно попытаться отбрехаться...
Та машина, что шла сзади, не сбавляя скорости, проскочила мимо. Проскочила в двадцать два ноль один. Уложившись в сроки плюс-минус одна минута...
Остановиться она не могла.
Контакт откладывался на неопределенное время до следующего объявления.
В общем, как говорится, — следите за рекламой.
В прессе.
Ну да ладно — как минимум контактер все видел. А коли видел, значит, предупрежден.
Дверца милицейской машины приоткрылась.
Из нее выглянул мордатый лейтенант.
— Идите сюда! — поманил он пальцем странного, потому что в гипсе, посреди пустой дороги, вдали от всякого жилья, прохожего.
Пришлось подойти, строя невинную физиономию.
— Лейтенант Бандурин, — представился, козырнув, милиционер. — Что вы здесь делаете?
Прохожий растерянно захлопал глазками.
— Я не виноват... Это он остановил, сказал, чтоб все шли до ветру, я пошел, а он не дождался, взял и уехал!
На ходу сочинил «прохожий» похожую на правду легенду.
— Кто он? — строго спросил лейтенант.
— Водитель. Автобуса. Междугородного. Говорит, кому приспичило, ступайте до ветру, а то теперь час не остановлю, хоть лопните совсем. Вот я и пошел...
Пассажир подошел совсем близко. Так близко, что смог заглянуть в машину. В салоне было двое — за рулем лейтенант, позади него, на заднем сиденье, спящий сержант.
Плохо, что двое!
Отвратительно, что двое!..
С одним водителем можно было бы справиться легко. С двумя — вдвое сложнее.
— Главное, сумка там и плащ, а в плаще кошелек с деньгами... Кабы я знал, что уедет, так я бы лучше потерпел, — мел потерянный пассажир. — А теперь чего делать?.. Вот иду на остановку.
— Долго тебе прыгать. На одной-то ноге, — усмехнулся лейтенант, кивая на гипс. — Давно тут стоишь?
— Так минут уж двадцать! — тяжко вздохнул одноногий потерпевший.
— Ладно, садись давай, может, догоним твой автобус, — предложил сердобольный гаишник. — Догоним — с тебя бутылка.
— Так это да, это конечно, это завсегда! Там у меня деньги, в плаще-то. Лишь бы догнать! — обрадовался упустивший автобус пассажир.
Хотя не обрадовался. Потому что никаких денег в оставленном в плаще кошельке не было. Потому что кошелька не было. И плаща... И автобуса...
Лейтенант приглашающе распахнул дверцу.
Потерянный пассажир сел, завозился на сиденье, устраивая загипсованную ногу. А на самом деле осматриваясь.
По всему было похоже, что без драки дело не обойдется. Первым надо вырубить сержанта, что сзади, потому как лейтенант сразу рук от баранки не оторвет — побоится. Потом — лейтенанта, и сразу ключ из замка выдернуть и руль придержать, чтобы с дороги не слететь!..
Ну что — когда?
Теперь — пока нет населенок и дорога пустынна!..
Пассажир расслабился и... собрался для броска подобно сжатой пружине.
Лейтенант повернулся к нему.
— Дальний путь — большие хлопоты, — задумчиво сказал он.
Что-что?.. Дальняя дорога?..
— Очень большие хлопоты! — добавил милиционер.
Это была не просто фраза — это была условная фраза. Придуманная им самим!
Тогда — не понял...
— Чего молчишь? — спросил лейтенант, недовольно глядя на случайного пассажира.
Ну да, конечно!..
Нужно что-то ответить. Вернее, то — что нужно ответить.
И он сказал. Скорее для порядка, чем по необходимости. Потому что и так все было понятно.
Контакт состоялся. Шестнадцатого числа, на площадке, обозначенной цифрой девять, ровно в двадцать два ноль-ноль плюс-минус одна минута!
Контактер был на милицейской машине, в милицейской форме, с лейтенантскими погонами...
А почему бы и нет?.. Форма дает больше возможностей и лучше защищает от случайных неприятностей.
Но почему их двое?..
Пассажир оглянулся.
— А это кто? — спросил он.
Хоть не имел права спрашивать.
— Этого можешь не опасаться, — ответил лейтенант.
Хоть имел полное право не отвечать. Сержант лежал, откинувшись головой на спинку сиденья, безвольно мотая ей в такт движения машины. Не обращать — так не обращать.
— Ну — здравствуй, — сказал куратор.
— Здравствуй, Сергей Юрьевич.
Хоть резидент видел его первый раз в жизни.
И звали его вряд ли Сергей, и отчество его было, конечно, не Юрьевич. Но такова уж специфика их службы — никогда нельзя заранее сказать, с кем ты встретишься в следующий раз, и никогда не узнать, куда делся тот твой прежний куратор, потому что спрашивать об этом и отвечать на этот вопрос не принято.
Но зато можно быть уверенным, что нового куратора будут звать так же, как старого. Что очень удобно и настраивает на доверительный и почти дружеский лад.
Но дружба — дружбой, а службу не забывай!
— Что это? — спросил куратор, кивнув на гипс.
Потому что никакого гипса быть не должно было.
— Ничего страшного — до свадьбы заживет, — попробовал отшутиться резидент.
Далее должен был последовать вполне ожидаемый вопрос.
— Работе не помешает?
Строить из себя бодрячка, готового скакать на одной ноге куда угодно, хоть на край земли, смысла не имело.
— Смотря какая работа. И когда.
— По мере готовности исполнителя. Но не позднее чем через месяц.
— Тогда все в порядке.
Милицейская машина неспешно ехала по пустынной дороге. О чем-то неясно бубнила настроенная на прием рация, позади мотался, стукаясь о стекло головой, сержант.
Два человека в угнанной милицейской машине вели понятную только им и не предназначенную для чужих ушей беседу. Один говорил, ставя задачу, другой слушал, изредка уточняя детали.
— С резерва тебя снимаем...
Жаль, за этот год он прижился, почти привыкнув к спокойной жизни на «гражданке».
— Работаешь без прикрытия, один, на свой страх и риск...
Ну это понятно — всегда без прикрытия и всегда подставляясь лишь своей одной головой.
— Легенды, документы, средства с тебя...
И это не новость... Контора технического аппарата не имеет — только исполнителей. Зато и провалов, таких, как у коллег во внешней и военной разведке, нет! Коли кто сгорает — так один!
Через несколько километров машина развернулась и поехала в обратном направлении.
— Дополнительную информацию получишь через ящик.
Тоже ясно.
Ящик будет обозначен через объявления в газетах или на досках объявлений в Интернете, шифром, который предложил сам резидент. Места закладки тоже нашел и предложил он.
Все?..
Все!
Большего ему знать пока не положено. Чем меньше знаешь — тем меньше сможешь рассказать врагу в случае провала.
Остановились.
— Я сойду здесь, — сказал лейтенант. — Вести машину сможешь?
— Как-нибудь.
— Тогда доедешь до ближайшего перекрестка, свернешь направо, на трассу, проедешь до стоянки, которая будет через два с половиной километра, и припаркуешь машину на обочине. Там, где я ее взял.
Оттуда напрямую через лес, ориентир — башня элеватора, выйдешь к железнодорожной платформе. Электричка подойдет через двадцать одну минуту, тебе лучше уехать на ней.
— А с этим что? — кивнул резидент на заднее сиденье.
Если куратор скажет ему «прибрать за собой» — он выполнит его приказ. Но куратор не сказал «прибрать». Сказал:
— Оставишь его в машине на переднем сиденье.
— А если он доложит? — все же не сдержался, спросил резидент.
— Ничего он не доложит, очухается через полтора часа и тихо поедет на пост. А если даже доложит, кто поверит его россказням, что будто бы у него машину отобрали неизвестные, которых он в глаза не видел, преступники, но, отобрав, никак ее не использовали, никуда на ней не уехали и его документов и табельного оружия не тронули!
Никто не поверит! Тем более что он крепко на службе выпил. Я в него на всякий случай полбутылки водки влил!
Так что будет он молчать, язык прикусив, коли не дурак, чтобы не стать всеобщим посмешищем и карьеры своей не попортить...
— Да, верно — не резон ему болтать. Тем паче что не о чем болтать.
— Ну все — до встречи.
— До встречи!
Только когда эта встреча будет? И с кем?
Впрочем, с кем, как раз известно, — с Сергеем Юрьевичем...
Куратор выбрался из машины, шагнул на обочину и сгинул, будто его и не было!
Резидент тронул машину с места, доехал до перекрестка, повернул направо, отсчитал на спидометре два с половиной километра, остановился, вылез из машины, перетащил на переднее сиденье бесчувственное тело сержанта и похромал через лесопосадки на железнодорожную платформу, куда через восемь минут должна была прибыть последняя и потому совершенно пустая электричка.
Дело было сделано — контакт состоялся, задание получено...
* * *
— Черт побери!..Сержант Грицько глубоко вздохнул и открыл глаза.
Был он цел и невредим, хотя совершенно себя не помнил. То есть видел циферблат часов, понимал, что прошло полтора часа, но не помнил как!
Точно так же, как и раньше, он сидел в машине на водительском сиденье, навалившись на баранку и уронив на руки голову. Мотор работал, тихо урча на холостом ходу, приборная панель светилась.
Он что — спал? Чего это его так разморило?
И еще в салоне подозрительно пахнет спиртным!
Отчего?..
Или от него?..
Сержант осторожно поднес к лицу сложенную лодочкой ладонь и с силой выдохнул воздух.
Ух ты!.. Точно — от него!
Но как же так?!. Он же сегодня не пил. Ни капли! Даже пива! Он ведь находится на службе!
Неужели это после вчерашнего?..
Точно — после вчерашнего! Потому что ничем другим этот запах объяснить невозможно. Вчера была вечеринка, где он изрядно перебрал водочки. Но дак ведь вчера!.. Эк его разобрало, почти сутки спустя — даже в голове шумит!..
Он снова попытался понять, что с ним было.
Вспомнил, как сидел в машине, на том самом месте, где бывает в засаде, подкарауливая и штрафуя нарушителей ПДЦ, всегда и где находится и теперь.
Ну да — сидел.
И сидит!..
И еще ему показалось, будто он слышит чьи-то шаги, после чего что-то несильно кольнуло его в плечо, будто слепень укусил.
Или муха?
Тогда муха цеце, вызывающая сонную болезнь... Потому что он тут же заснул. И проспал... почти два часа!
Какого черта его так развезло?..
Точно — после вчерашнего!
Вот только непонятно, почему на спидометре поменялись цифры. Или ему это лишь кажется? Или он просто запамятовал?..
Чертовщина, точно чертовщина!
Кому скажи — ни за что не поверят!
Но только он никому ничего говорить не будет, чтобы его не приняли за психа. Зачем ему нарываться на насмешки?.. Да и что говорить — сидел себе в машине, уснул, проснулся через полтора часа, на том же месте, пьяным, хоть не пил?..
И больше — не будет! Ну его к ляху, пора с этим делом завязывать!..
Сержант снял фуражку, обтер ладонью глаза и лоб, помотал головой, будто прогоняя сон или наваждение, и тронул машину с места.
Через два часа он сдал дежурство.
Через четыре перестал мучиться сомнениями.
Через день тихо посмеивался сам над собой и над своими страхами.
Через неделю забыл о том, что с ним приключилось. Или, вернее, что ему пригрезилось...
И так все и случилось, как должно было, — и все, чего с сержантом Грицько не было, — быльем поросло...
Глава 9
У резидентов не бывает отпусков.
И отгулов.
И пенсий.
И бюллетеней.
У резидентов есть работа. Одна только работа... И еще консервация. Которая заменяет собой отпуска, отгулы, пенсии и бюллетени.
Которая заменяет жизнь.
Когда говорят, консервация — это не значит, что резидентов будут закатывать в банки. Когда их закатывают в банки, это называется по-другому, называется — зачисткой. Или списанием подчистую. Или окончательным решением...
Консервация — это когда резидентов временно отстраняют от всех дел, выводя из игры до особого приказа. Как бандероль до востребования.
И тогда наступает свобода.
Или ее иллюзия.
Тогда резидент готовит основные и резервные каналы связи, «почтовые ящики», тайники и пароли, которые передает своему куратору, и после чего оседает где-нибудь в средней полосе России в небольшом, но и не в маленьком, чтоб проще было затеряться, городе. Где с удовольствием под водочку или без оной рассказывает желающим о своей трудной человеческой судьбе. Хотя на самом деле рассказывает хорошо придуманную и продуманную легенду, расцвеченную мазками жизненных деталей, почерпнутых из собственной биографии и рассказов случайных попутчиков. Этакий в стиле соцреализма роман во многих частях — детство, отрочество, юность, зрелость, служба, учеба, женитьба... Только в отличие от романистов запутаться в сюжетных линиях, именах и датах резидент не может, а должен выучить их назубок и складно рассказывать, хоть ночью его битой по затылку разбуди, хоть под пытками...
— Родился я недоношенным, мать-то моя инженером на станции работала по электрификации да под праздник сдуру мешок с картошкой в погребе подняла, а отец в ту пору по командировкам мотался, вот я с натуги и выскочил ране времени... И ведь самый чуток не помер! Ей-ей... Акушерка сказала — не жилец он!.. Так теперь я часто думаю — может, лучше бы помер я, так меня жизнь после через коленку ломала!..
Такая вот горькая судьбинушка!..
Которую резидент не просто рассказывает, а под которую обзаводится надежными документами — да не паспортом одним и трудовой книжкой, а всякими разными справками и выписками из ЖЭКов, письмами любимых и армейских дружков и альбомом семейных фотографий. Покойных родственников. Потому что почти всегда он избирает роль воспитывавшегося в детдоме круглого сироты или бездетного вдовца, и притом единственного сына погибших в автокатастрофе родителей. Это чтобы исключить вопросы о близких и просьбы съездить к ним в гости.
— Один я остался на свете одинешенек, как перст!..
А одному жить не сахар...
Отчего выведенный в резерв резидент обзаводится семьей. Что упрощает натурализацию, позволяя легче вжиться в роль и общество. Находит себе какую-нибудь простую русскую одинокую, с такой же, как у него, трудной судьбой, женщину, недолго ухаживает за ней, предлагает руку, сердце и зарплату и переезжает к ней со своим невеликим скарбом.
И тут же устраивается на работу по «специальности», которую сам себе выбрал и нарисовал в трудовой книжке — ну там токарь или пекарь. И, вливаясь в трудовой коллектив, работает ни шатко ни валко — в передовики не лезет, но и от других не отстает, держась крепким середнячком. Пьет, но знает меру, сквернословит, но не больше остальных, ворует, но по чуть-чуть, дебоширит, но в рамочках закона, помня, что крайности опасны тем, что привлекают к себе внимание.
И так, в середке, в толпе, в гуще народной, сереньким на сером фоне пропадает, растворяясь средь подобных себе, как капля воды в океане, как снежинка в сугробах, как травинка в лугах...
И живет в полное свое удовольствие, хлебая домашние борщи, нежась в супружеской постельке, обзаводясь телевизорами, шкафами, бытовой техникой, коврами и садовыми участками, где радостно окучивает тяпкой грядки с помидорчиками. И бросать ему эту тихую, мирную, обывательскую жизнь совершенно не хочется! Потому как в отличие от миллионов других не понимающих своего счастья граждан был он прежде всех этих простых удовольствий лишен.
И живет он так, задыхаясь от нежданно привалившего счастья, месяц или пять, а то и год, радуясь каждой минуте мирного бытия и одного лишь страшась, что не сегодня, так завтра в «почтовом ящике» обнаружится назначенная ему шифровка или в местной газетенке неизвестный злодей тиснет объявление, призывающее его обратно на службу. На чем праздник кончится, сменившись серыми боевыми буднями!
А коли кто вам скажет, что такой боец невидимого фронта, тяготясь мирной жизни, только и делает, что ждет сигнала боевой трубы, стуча о пол копытом и грызя от нетерпения удила, так вы ему не верьте... Разведчики — они тоже люди, тоже человеки, и им тоже малоинтересно на раскаленной сковородке голым седалищем сидеть, а лучше под теплым женским бочком посапывать.
Но... кто бы об их желаниях спрашивал!..
И теперь — не спросили! Как на войне.
Вставай, резидент, в строй вставай и... шагом марш!
Да с марша — в бой!..
И отгулов.
И пенсий.
И бюллетеней.
У резидентов есть работа. Одна только работа... И еще консервация. Которая заменяет собой отпуска, отгулы, пенсии и бюллетени.
Которая заменяет жизнь.
Когда говорят, консервация — это не значит, что резидентов будут закатывать в банки. Когда их закатывают в банки, это называется по-другому, называется — зачисткой. Или списанием подчистую. Или окончательным решением...
Консервация — это когда резидентов временно отстраняют от всех дел, выводя из игры до особого приказа. Как бандероль до востребования.
И тогда наступает свобода.
Или ее иллюзия.
Тогда резидент готовит основные и резервные каналы связи, «почтовые ящики», тайники и пароли, которые передает своему куратору, и после чего оседает где-нибудь в средней полосе России в небольшом, но и не в маленьком, чтоб проще было затеряться, городе. Где с удовольствием под водочку или без оной рассказывает желающим о своей трудной человеческой судьбе. Хотя на самом деле рассказывает хорошо придуманную и продуманную легенду, расцвеченную мазками жизненных деталей, почерпнутых из собственной биографии и рассказов случайных попутчиков. Этакий в стиле соцреализма роман во многих частях — детство, отрочество, юность, зрелость, служба, учеба, женитьба... Только в отличие от романистов запутаться в сюжетных линиях, именах и датах резидент не может, а должен выучить их назубок и складно рассказывать, хоть ночью его битой по затылку разбуди, хоть под пытками...
— Родился я недоношенным, мать-то моя инженером на станции работала по электрификации да под праздник сдуру мешок с картошкой в погребе подняла, а отец в ту пору по командировкам мотался, вот я с натуги и выскочил ране времени... И ведь самый чуток не помер! Ей-ей... Акушерка сказала — не жилец он!.. Так теперь я часто думаю — может, лучше бы помер я, так меня жизнь после через коленку ломала!..
Такая вот горькая судьбинушка!..
Которую резидент не просто рассказывает, а под которую обзаводится надежными документами — да не паспортом одним и трудовой книжкой, а всякими разными справками и выписками из ЖЭКов, письмами любимых и армейских дружков и альбомом семейных фотографий. Покойных родственников. Потому что почти всегда он избирает роль воспитывавшегося в детдоме круглого сироты или бездетного вдовца, и притом единственного сына погибших в автокатастрофе родителей. Это чтобы исключить вопросы о близких и просьбы съездить к ним в гости.
— Один я остался на свете одинешенек, как перст!..
А одному жить не сахар...
Отчего выведенный в резерв резидент обзаводится семьей. Что упрощает натурализацию, позволяя легче вжиться в роль и общество. Находит себе какую-нибудь простую русскую одинокую, с такой же, как у него, трудной судьбой, женщину, недолго ухаживает за ней, предлагает руку, сердце и зарплату и переезжает к ней со своим невеликим скарбом.
И тут же устраивается на работу по «специальности», которую сам себе выбрал и нарисовал в трудовой книжке — ну там токарь или пекарь. И, вливаясь в трудовой коллектив, работает ни шатко ни валко — в передовики не лезет, но и от других не отстает, держась крепким середнячком. Пьет, но знает меру, сквернословит, но не больше остальных, ворует, но по чуть-чуть, дебоширит, но в рамочках закона, помня, что крайности опасны тем, что привлекают к себе внимание.
И так, в середке, в толпе, в гуще народной, сереньким на сером фоне пропадает, растворяясь средь подобных себе, как капля воды в океане, как снежинка в сугробах, как травинка в лугах...
И живет в полное свое удовольствие, хлебая домашние борщи, нежась в супружеской постельке, обзаводясь телевизорами, шкафами, бытовой техникой, коврами и садовыми участками, где радостно окучивает тяпкой грядки с помидорчиками. И бросать ему эту тихую, мирную, обывательскую жизнь совершенно не хочется! Потому как в отличие от миллионов других не понимающих своего счастья граждан был он прежде всех этих простых удовольствий лишен.
И живет он так, задыхаясь от нежданно привалившего счастья, месяц или пять, а то и год, радуясь каждой минуте мирного бытия и одного лишь страшась, что не сегодня, так завтра в «почтовом ящике» обнаружится назначенная ему шифровка или в местной газетенке неизвестный злодей тиснет объявление, призывающее его обратно на службу. На чем праздник кончится, сменившись серыми боевыми буднями!
А коли кто вам скажет, что такой боец невидимого фронта, тяготясь мирной жизни, только и делает, что ждет сигнала боевой трубы, стуча о пол копытом и грызя от нетерпения удила, так вы ему не верьте... Разведчики — они тоже люди, тоже человеки, и им тоже малоинтересно на раскаленной сковородке голым седалищем сидеть, а лучше под теплым женским бочком посапывать.
Но... кто бы об их желаниях спрашивал!..
И теперь — не спросили! Как на войне.
Вставай, резидент, в строй вставай и... шагом марш!
Да с марша — в бой!..
Глава 10
Стеклянная дверь раскрылась.
Внутрь вошел господин.
Навстречу которому встала приятная во всех отношениях дама. Которая быстро и оценивающе взглянула на господина, прикидывая его платежеспособность.
Внутрь вошел господин.
Навстречу которому встала приятная во всех отношениях дама. Которая быстро и оценивающе взглянула на господина, прикидывая его платежеспособность.