Так в чем же дело...
В интуиции? Которая в...
И хоть она в... не прислушиваться к ней он не может! Так их учили...
Филер с пятидесятилетним стажем учил, который еще за фашистскими атташе и прочими дипперсонами хвостом ходил, на пятки им наступая.
И хоть честно показывал им, как нужно ходить, как смотреть, как праздного прохожего изображать, как встать лучше, чтобы в глаза не бросаться, хоть в двух шагах от «объекта» торчишь, а и тот говорил:
— Что глаза — глазами всего не увидишь! Нутром глядеть нужно. Как засвербит в груди — так, значит, чего-то не то.
Да в подтверждение рассказывал, как через десять лет после операции одной, в которой шпиона по-глупому упустил, сам же его словил! Поехал на курорт в Анапу, бродил себе в панаме по пляжу, на дам глазел, винцо попивал, шашлык кусал, и вдруг будто проколол его кто шампуром от шашлыка, им только что съеденного!
Чует — что-то не то!.. Солнце, пляж, море, девки в купальниках, он сам в трусах — мирная курортная жизнь, а все равно что-то не то!
Что?.. Рехнулся он, что ли?
Плюнул на все свои сбережения, пошел купил другой шашлык и стал его жрать и по пляжу гулять. А как дошел до того самого места вновь, его к нему будто пригвоздило. Просто аномалия какая-то!
Тут уж он перестал сам с собой бороться, а стал смотреть. По сторонам. Да не на девок, а на всех подряд. Да не в упор, а исподволь, как на работе, в теньке под грибок забравшись.
Смотрит да каждое лицо на детали разбирает — на уши, на глаза, на подбородок, на овал лица... будто словесный портрет составляет!
И ведь точно — показалась ему одна курортная физиономия знакомой! Знал он того типа, хоть и в ином обличье — в обличье советника по культуре посольства Великобритании. А здесь он, будто русский, резвился, в семейных до колена трусах!
Подполз ближе, стал с какой-то дамой флирт разводить, да с одной лишь целью, к объекту поближе подсесть. Комплименты раздает, винцом ее поит, а сам ушки на макушке — слушает. И слышит, что англичанин тот по-русски шпарит и откликается на имя Иван. Ванька то есть. Хоть самого его зовут сэр Беджамин или что-то в этом роде.
А чего бы ему русака изображать, коли он коренной англичанин с родословной, как у породистой суки? Неспроста это!
Послушал он, сопроводил его до частного сектора, где тот комнату на пару с каким-то инженером снимал, да сам в местное отделение КГБ побег.
Так и так — сказал — на пляже вашем городском матерого шпиона выявил, коего две пятилетки назад самым бездарным образом упустил, за что на меня было наложено справедливое взыскание. А теперь вот — узнал. И что интересно — англичанин тот, гад, под русского рядится!
А кабы не так, кабы он себя выдавал за того, кем был, — я бы к вам не пришел!
Посмеялись местные кагэбисты, но все же послали по названному адресу милиционеров, коли сигнал был. Те документики у жильцов проверили — все чин чинарем, паспорта, прописки, штампы жен и детей.
Козырнули, извинились.
Да послали бдительного гражданина куда подальше. Очень далеко!.. Да посоветовали ему поменьше на солнце загорать, а побольше холодного пива пить и мороженого жрать, что помогает от перегрева.
Потому что ничем он историю свою подтвердить не мог, так как был на тот момент в отпуске и удостоверение в плавках не носил.
Да только он не успокоился, а пошел на междугородную станцию и звякнул своему начальству. Те, зная его, послали на место проверенных товарищей, которые взяли того курортника на пляже за одно место. Потому что за шиворот по причине его голого вида — не могли. Взяли да все это дело по-быстрому размотали. Верно — шпионом он оказался, соблазняя на пляже под видом Вани одного ответработника, допущенного к оборонным секретам страны.
Товарищей из местного КГБ за отсутствие надлежащей бдительности и разгильдяйство при исполнении погнали из органов взашей, определив спасателями на местную станцию ОСВОДа. А бдительному филеру вынесли благодарность за выявление особо опасного иностранного шпиона, премию выписали и отпуск по новой дали, посчитав все то, что он до того отгулял, командировкой!
Во как!..
— Так то что — телепатия, что ли? — удивлялись курсанты.
— Кой хрен вам на рыло телепатия — глаза это, вот эти самые. Два. И память. Это я на раздетых баб пялился, а глаза не только их, а все видели. И того субчика тоже. Увидели, срисовали да рожу его вот сюда — стучал он себя в лоб пальцем — отправили. А тут уж память сработала, хоть я ее о том не просил! Потому как мы все, что в своей жизни видели, помним, хоть и не помним!
Я-то шашлык лопал, а голова моя работала, то замечая, что я не желал!
Глядеть надо да замечать. Больше того, чем вы видите! Мы ведь лишь на что нам интересно обращаем внимание: молодые пацаны — на девку с ногами от ушей, девки — на хлопцев гарных, старики — на скамейку, куда можно присесть, прежде чем упасть, «зайцы» — на контролеров, а у кого живот прихватило — те все больше сортиры замечают. Спроси пацана, сколь ребят симпатичных мимо него за час прошло — ни в жизнь не ответит! А про девок спроси?.. Или про скамейки? Скамейки он не то что не сосчитал, а даже ни одной не заметил. Как старики — длинноногих девиц! И туалетов, коли у него поноса не случилось. А походит тот парубок за дивчинами полдня, да приспичит ему, хоть узлом завязывайся, тут уж он ни один сортир или на худой случай кустики мимо не пропустит! И тех девах с их ногами, что прежде ни одной не пропустил, замечать враз перестанет до того, как сможет оправиться! А только одни будки с буквами "М" и "Ж".
Вот вам и вся интуиция!..
Так что, если исходить из этого, то... что-то он видит такое, что... в упор не видит! Не замечает!
Что?
А дьявол его знает! А только что-то ему здесь не нравится. Не нравится — и все тут! Что-то он... тем самым местом чует. Которое, несмотря на не самое свое удачное местоположение, чаще всего не ошибается!..
Как же его проверить? Вернее, себя?
Еще смотреть?
Можно и смотреть... Конечно — смотреть! Но только смотреть — маловато будет. Тут бы не только глазами, но и ножками потрудиться. И ручками... Чтобы пощупать... И убедиться... Чтобы выманить из щелей тех, кого глазами не видать. Если, конечно, они есть!
А коли нет — так и суда нет!..
Еще сутки он лежал в своем убежище, отслеживая крыши, чердаки и «слепые» окна.
Ни-че-го!..
Видно, и впрямь ничего так не углядеть. Видно, надо выбираться из своего логова, чтобы сомнения свои проверить...
Надо?
Надо-бы!.. Аккуратненько, что называется — на цыпочках...
Поздней ночью из горы старых вещей, сложенныхв клетушке на чердаке жилого дома, выбрался человек. Выбрался, с трудом разогнулся, расправил затекшие от долгого лежания и однообразия позы мышцы и, выждав, когда в подъезде будет тихо, спустился вниз, выйдя на улицу...
Ножками...
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
В интуиции? Которая в...
И хоть она в... не прислушиваться к ней он не может! Так их учили...
Филер с пятидесятилетним стажем учил, который еще за фашистскими атташе и прочими дипперсонами хвостом ходил, на пятки им наступая.
И хоть честно показывал им, как нужно ходить, как смотреть, как праздного прохожего изображать, как встать лучше, чтобы в глаза не бросаться, хоть в двух шагах от «объекта» торчишь, а и тот говорил:
— Что глаза — глазами всего не увидишь! Нутром глядеть нужно. Как засвербит в груди — так, значит, чего-то не то.
Да в подтверждение рассказывал, как через десять лет после операции одной, в которой шпиона по-глупому упустил, сам же его словил! Поехал на курорт в Анапу, бродил себе в панаме по пляжу, на дам глазел, винцо попивал, шашлык кусал, и вдруг будто проколол его кто шампуром от шашлыка, им только что съеденного!
Чует — что-то не то!.. Солнце, пляж, море, девки в купальниках, он сам в трусах — мирная курортная жизнь, а все равно что-то не то!
Что?.. Рехнулся он, что ли?
Плюнул на все свои сбережения, пошел купил другой шашлык и стал его жрать и по пляжу гулять. А как дошел до того самого места вновь, его к нему будто пригвоздило. Просто аномалия какая-то!
Тут уж он перестал сам с собой бороться, а стал смотреть. По сторонам. Да не на девок, а на всех подряд. Да не в упор, а исподволь, как на работе, в теньке под грибок забравшись.
Смотрит да каждое лицо на детали разбирает — на уши, на глаза, на подбородок, на овал лица... будто словесный портрет составляет!
И ведь точно — показалась ему одна курортная физиономия знакомой! Знал он того типа, хоть и в ином обличье — в обличье советника по культуре посольства Великобритании. А здесь он, будто русский, резвился, в семейных до колена трусах!
Подполз ближе, стал с какой-то дамой флирт разводить, да с одной лишь целью, к объекту поближе подсесть. Комплименты раздает, винцом ее поит, а сам ушки на макушке — слушает. И слышит, что англичанин тот по-русски шпарит и откликается на имя Иван. Ванька то есть. Хоть самого его зовут сэр Беджамин или что-то в этом роде.
А чего бы ему русака изображать, коли он коренной англичанин с родословной, как у породистой суки? Неспроста это!
Послушал он, сопроводил его до частного сектора, где тот комнату на пару с каким-то инженером снимал, да сам в местное отделение КГБ побег.
Так и так — сказал — на пляже вашем городском матерого шпиона выявил, коего две пятилетки назад самым бездарным образом упустил, за что на меня было наложено справедливое взыскание. А теперь вот — узнал. И что интересно — англичанин тот, гад, под русского рядится!
А кабы не так, кабы он себя выдавал за того, кем был, — я бы к вам не пришел!
Посмеялись местные кагэбисты, но все же послали по названному адресу милиционеров, коли сигнал был. Те документики у жильцов проверили — все чин чинарем, паспорта, прописки, штампы жен и детей.
Козырнули, извинились.
Да послали бдительного гражданина куда подальше. Очень далеко!.. Да посоветовали ему поменьше на солнце загорать, а побольше холодного пива пить и мороженого жрать, что помогает от перегрева.
Потому что ничем он историю свою подтвердить не мог, так как был на тот момент в отпуске и удостоверение в плавках не носил.
Да только он не успокоился, а пошел на междугородную станцию и звякнул своему начальству. Те, зная его, послали на место проверенных товарищей, которые взяли того курортника на пляже за одно место. Потому что за шиворот по причине его голого вида — не могли. Взяли да все это дело по-быстрому размотали. Верно — шпионом он оказался, соблазняя на пляже под видом Вани одного ответработника, допущенного к оборонным секретам страны.
Товарищей из местного КГБ за отсутствие надлежащей бдительности и разгильдяйство при исполнении погнали из органов взашей, определив спасателями на местную станцию ОСВОДа. А бдительному филеру вынесли благодарность за выявление особо опасного иностранного шпиона, премию выписали и отпуск по новой дали, посчитав все то, что он до того отгулял, командировкой!
Во как!..
— Так то что — телепатия, что ли? — удивлялись курсанты.
— Кой хрен вам на рыло телепатия — глаза это, вот эти самые. Два. И память. Это я на раздетых баб пялился, а глаза не только их, а все видели. И того субчика тоже. Увидели, срисовали да рожу его вот сюда — стучал он себя в лоб пальцем — отправили. А тут уж память сработала, хоть я ее о том не просил! Потому как мы все, что в своей жизни видели, помним, хоть и не помним!
Я-то шашлык лопал, а голова моя работала, то замечая, что я не желал!
Глядеть надо да замечать. Больше того, чем вы видите! Мы ведь лишь на что нам интересно обращаем внимание: молодые пацаны — на девку с ногами от ушей, девки — на хлопцев гарных, старики — на скамейку, куда можно присесть, прежде чем упасть, «зайцы» — на контролеров, а у кого живот прихватило — те все больше сортиры замечают. Спроси пацана, сколь ребят симпатичных мимо него за час прошло — ни в жизнь не ответит! А про девок спроси?.. Или про скамейки? Скамейки он не то что не сосчитал, а даже ни одной не заметил. Как старики — длинноногих девиц! И туалетов, коли у него поноса не случилось. А походит тот парубок за дивчинами полдня, да приспичит ему, хоть узлом завязывайся, тут уж он ни один сортир или на худой случай кустики мимо не пропустит! И тех девах с их ногами, что прежде ни одной не пропустил, замечать враз перестанет до того, как сможет оправиться! А только одни будки с буквами "М" и "Ж".
Вот вам и вся интуиция!..
Так что, если исходить из этого, то... что-то он видит такое, что... в упор не видит! Не замечает!
Что?
А дьявол его знает! А только что-то ему здесь не нравится. Не нравится — и все тут! Что-то он... тем самым местом чует. Которое, несмотря на не самое свое удачное местоположение, чаще всего не ошибается!..
Как же его проверить? Вернее, себя?
Еще смотреть?
Можно и смотреть... Конечно — смотреть! Но только смотреть — маловато будет. Тут бы не только глазами, но и ножками потрудиться. И ручками... Чтобы пощупать... И убедиться... Чтобы выманить из щелей тех, кого глазами не видать. Если, конечно, они есть!
А коли нет — так и суда нет!..
Еще сутки он лежал в своем убежище, отслеживая крыши, чердаки и «слепые» окна.
Ни-че-го!..
Видно, и впрямь ничего так не углядеть. Видно, надо выбираться из своего логова, чтобы сомнения свои проверить...
Надо?
Надо-бы!.. Аккуратненько, что называется — на цыпочках...
Поздней ночью из горы старых вещей, сложенныхв клетушке на чердаке жилого дома, выбрался человек. Выбрался, с трудом разогнулся, расправил затекшие от долгого лежания и однообразия позы мышцы и, выждав, когда в подъезде будет тихо, спустился вниз, выйдя на улицу...
Ножками...
Глава 25
Идет!..
Пятый — Первому.
Ну то есть Фюнф — Айну.
— Вижу человека. Движется в направлении объекта.
И не было бы в том ничего особенного, кабы шел он днем. А он шел — ночью. Глубокой! В одиннадцать часов двадцать пять минут! Когда все добропорядочные, которым в четыре утра на работу вставать, немцы спят без задних ног.
А этот — не спит! Этот — идет! По пустынным улицам! Один!.. И к тому же!..
— Внимание!.. Он несет какую-то коробку. Довольно объемную, картонную, перевязанную лентой!
— Понял про коробку!
Сообщи Восьмому. На всякий случай.
— Хорошо... Гут...
Пятый — Восьмому. Тому, который — Ахт!
— Готовность нулевая!..
— Понял тебя, Фюнф, — нулевая!..
— Обратите внимание на коробку в его руках. Повторяю — на коробку. Все внимание — на коробку! Возможно, это бомба.
— Понял...
Указательным пальцем Ахт отбросил от лица болтающийся на гибкой ножке микрофон. Громко сказал:
— Нулевая готовность.
А все и так были готовы. Всегда...
— Gut.
В смысле — без проблем.
— У него там коробка, — дал командир вводную. — Не исключено, что с бомбой. Все внимание — на нее! Нельзя, чтобы он выпустил ее из рук!
На случай, если его палец вдет в петлю шнура, идущего к взрывателю.
— Яволь!..
Десяток крепких немецких мужичков восьмой час «парились» в служебном автобусе — кто дремал, тихо похрапывая, кто гонял «стрелялку» на раскрытом на коленях ноутбуке, кто лениво листал «Плейбой», разглядывая крупнотелых и полногрудых немецких фрау, кто смотрел видюшник...
Потому что в автобусе был телевизор и CD-проигрыватель. И еще комфортабельный санузел, тесный, но исправно функционирующий душ с горячей и холодной водой, кондишен, холодильник, забитый прохладительными напитками, безалкогольным пивом и закусками, газовая плита с набором кастрюлек и сковородок «Цептер». И были сиденья, которые, если откинуть спинки, трансформировались в удобные лежанки с мягкими подголовниками... Такой вот оборудованный получше, чем иной трехзвездочный отель, автобус.
Этот.
Или другой, закамуфлированный под LKV-рефрижератор, где вместо холодильного оборудования и мороженых туш тот же самый набор удобств в виде туалета, душа и кухни.
А как иначе — когда их пассажирам частенько приходится, на белый свет носа не показывая, сутками в них высиживать. Так что без трехзвездочного уюта здесь никак не обойтись!
Вот и сидят и «пухнут» немецкие мужички, посасывая казенное пивко и закусывая казенными сосисками. Все как на подбор с квадратными подбородками и римскими носами, все — «белокурые бестии», с нордичеким характером, потому что турков и разных прочих выходцев из... сюда стараются не допускать.
Все в одинаковой униформе — в черных с серыми разводами комбезах, кевларовых, третьей степени защиты, о каких их русские коллеги лишь вздыхать могут, «брониках», в касках с пуленепробиваемыми пластиковыми забралами, разгрузках с дюжиной кармашков, забитых бесшумными пистолетами, запасными обоймами, ножами, радиостанциями, дымовыми шашками, электрошокерами, светошумовыми и слезоточивыми гранатами, перевязочными пакетами... Кое у кого — винтовки с оптическим прицелом, боевые арбалеты, полицейские дробовики с полным набором резиновых, шумовых, дробовых, нервно-паралитических и иных патронов.
Зовут тех крепких мужичков — группой быстрого реагирования (или развертывания — это уж кто как переведет), по внутренним документам немецкой контрразведывательной службы они проходят как спецподразделение ZET-7, хотя меж собой бойцы называют себя «рексами»!
Потому что злые.
Кусучие.
Натасканные на людей.
С хорошим нюхом на врагов.
Способные в мгновение ока, лишь только заслышат команду «фас», скрутить или разорвать в клочки — это уж как прикажут — любого!
Но пока команды «фас» не прозвучало.
Но уже прозвучала команда «ноль». Или, если на сленге, — «дырка». Та самая, что предваряет команду «фас»!
Нулевая готовность...
Значит, надо проснуться, сходить в ватерклозет размять, разогреть мышцы, проверить амуницию и оружие и быть готовым.
К чему?..
К бою.
Сегодня, хоть никто им про то не сказал, все знали, что будут ловить русского диверсанта. Который бесчинствует в их фатерлянде. За что ответит. Сполна.
Сидящий на переднем сиденье командир бегло оглядел своих бойцов и остался ими доволен. Уже никто не спал, не зевал, не потягивался — все были тихи и сосредоточенны.
Как войска вермахта, вышедшие на рубежи чужих границ...
Готовность — «ноль»!..
Пятый — Первому.
Ну то есть Фюнф — Айну.
— Вижу человека. Движется в направлении объекта.
И не было бы в том ничего особенного, кабы шел он днем. А он шел — ночью. Глубокой! В одиннадцать часов двадцать пять минут! Когда все добропорядочные, которым в четыре утра на работу вставать, немцы спят без задних ног.
А этот — не спит! Этот — идет! По пустынным улицам! Один!.. И к тому же!..
— Внимание!.. Он несет какую-то коробку. Довольно объемную, картонную, перевязанную лентой!
— Понял про коробку!
Сообщи Восьмому. На всякий случай.
— Хорошо... Гут...
Пятый — Восьмому. Тому, который — Ахт!
— Готовность нулевая!..
— Понял тебя, Фюнф, — нулевая!..
— Обратите внимание на коробку в его руках. Повторяю — на коробку. Все внимание — на коробку! Возможно, это бомба.
— Понял...
Указательным пальцем Ахт отбросил от лица болтающийся на гибкой ножке микрофон. Громко сказал:
— Нулевая готовность.
А все и так были готовы. Всегда...
— Gut.
В смысле — без проблем.
— У него там коробка, — дал командир вводную. — Не исключено, что с бомбой. Все внимание — на нее! Нельзя, чтобы он выпустил ее из рук!
На случай, если его палец вдет в петлю шнура, идущего к взрывателю.
— Яволь!..
Десяток крепких немецких мужичков восьмой час «парились» в служебном автобусе — кто дремал, тихо похрапывая, кто гонял «стрелялку» на раскрытом на коленях ноутбуке, кто лениво листал «Плейбой», разглядывая крупнотелых и полногрудых немецких фрау, кто смотрел видюшник...
Потому что в автобусе был телевизор и CD-проигрыватель. И еще комфортабельный санузел, тесный, но исправно функционирующий душ с горячей и холодной водой, кондишен, холодильник, забитый прохладительными напитками, безалкогольным пивом и закусками, газовая плита с набором кастрюлек и сковородок «Цептер». И были сиденья, которые, если откинуть спинки, трансформировались в удобные лежанки с мягкими подголовниками... Такой вот оборудованный получше, чем иной трехзвездочный отель, автобус.
Этот.
Или другой, закамуфлированный под LKV-рефрижератор, где вместо холодильного оборудования и мороженых туш тот же самый набор удобств в виде туалета, душа и кухни.
А как иначе — когда их пассажирам частенько приходится, на белый свет носа не показывая, сутками в них высиживать. Так что без трехзвездочного уюта здесь никак не обойтись!
Вот и сидят и «пухнут» немецкие мужички, посасывая казенное пивко и закусывая казенными сосисками. Все как на подбор с квадратными подбородками и римскими носами, все — «белокурые бестии», с нордичеким характером, потому что турков и разных прочих выходцев из... сюда стараются не допускать.
Все в одинаковой униформе — в черных с серыми разводами комбезах, кевларовых, третьей степени защиты, о каких их русские коллеги лишь вздыхать могут, «брониках», в касках с пуленепробиваемыми пластиковыми забралами, разгрузках с дюжиной кармашков, забитых бесшумными пистолетами, запасными обоймами, ножами, радиостанциями, дымовыми шашками, электрошокерами, светошумовыми и слезоточивыми гранатами, перевязочными пакетами... Кое у кого — винтовки с оптическим прицелом, боевые арбалеты, полицейские дробовики с полным набором резиновых, шумовых, дробовых, нервно-паралитических и иных патронов.
Зовут тех крепких мужичков — группой быстрого реагирования (или развертывания — это уж кто как переведет), по внутренним документам немецкой контрразведывательной службы они проходят как спецподразделение ZET-7, хотя меж собой бойцы называют себя «рексами»!
Потому что злые.
Кусучие.
Натасканные на людей.
С хорошим нюхом на врагов.
Способные в мгновение ока, лишь только заслышат команду «фас», скрутить или разорвать в клочки — это уж как прикажут — любого!
Но пока команды «фас» не прозвучало.
Но уже прозвучала команда «ноль». Или, если на сленге, — «дырка». Та самая, что предваряет команду «фас»!
Нулевая готовность...
Значит, надо проснуться, сходить в ватерклозет размять, разогреть мышцы, проверить амуницию и оружие и быть готовым.
К чему?..
К бою.
Сегодня, хоть никто им про то не сказал, все знали, что будут ловить русского диверсанта. Который бесчинствует в их фатерлянде. За что ответит. Сполна.
Сидящий на переднем сиденье командир бегло оглядел своих бойцов и остался ими доволен. Уже никто не спал, не зевал, не потягивался — все были тихи и сосредоточенны.
Как войска вермахта, вышедшие на рубежи чужих границ...
Готовность — «ноль»!..
Глава 26
По улице шел прохожий.
Среднего роста.
Среднего возраста.
Средней комплекции.
С невыразительным, без особых примет лицом. Не красавец и не урод — никакой. В не бросающейся в глаза одежде.
С большой картонной, перевязанной цветной ленточкой коробкой.
Шел себе и шел...
Но где-то зашипела радиостанция.
— Цвай вызывает Драй.
— Слышу тебя, Цвай.
— Гость на подходе.
— Понял тебя, Цвай!
— Драй вызывает Ахт.
— Ахт на связи.
— Нулевая готовность! Повторяю — нулевая готовность! работать по моей команде. Оружие применять в крайнем случае. «Объект» по возможности брать живым. Но главное — бомба!..
— Да ясно, ясно — не в первый же раз!..
Прохожий подошел к подъезду, оглянулся, будто бы любуясь окрестными фонарями, вытащил из кармана ключ и открыл им дверь.
Тут же в подъезде вспыхнул свет, который будет гореть, пока он не зайдет в квартиру, а потом сам собой потухнет. Экономные все-таки ребята немцы — во всем!
Дверь бесшумно закрылась.
Человек стал не спеша подниматься по лестнице.
И все было тихо и спокойно. Было — безмятежно.
Пока...
Среднего роста.
Среднего возраста.
Средней комплекции.
С невыразительным, без особых примет лицом. Не красавец и не урод — никакой. В не бросающейся в глаза одежде.
С большой картонной, перевязанной цветной ленточкой коробкой.
Шел себе и шел...
Но где-то зашипела радиостанция.
— Цвай вызывает Драй.
— Слышу тебя, Цвай.
— Гость на подходе.
— Понял тебя, Цвай!
— Драй вызывает Ахт.
— Ахт на связи.
— Нулевая готовность! Повторяю — нулевая готовность! работать по моей команде. Оружие применять в крайнем случае. «Объект» по возможности брать живым. Но главное — бомба!..
— Да ясно, ясно — не в первый же раз!..
Прохожий подошел к подъезду, оглянулся, будто бы любуясь окрестными фонарями, вытащил из кармана ключ и открыл им дверь.
Тут же в подъезде вспыхнул свет, который будет гореть, пока он не зайдет в квартиру, а потом сам собой потухнет. Экономные все-таки ребята немцы — во всем!
Дверь бесшумно закрылась.
Человек стал не спеша подниматься по лестнице.
И все было тихо и спокойно. Было — безмятежно.
Пока...
Глава 27
Скоро все будет ясно... Вот он — момент истины, когда все тайное становится явным! Теперь они непременно повылезут из своих щелей, как тараканы, идущие ночью на водопой. Или не повылезут... Что тоже хорошо. Что еще лучше!
Шаг.
Другой.
Третий...
На подходах они брать его не станут — не дураки, — дадут подняться на этаж, возможно, войти в квартиру. Может быть, даже продемонстрировать свои намерения. Им ведь, кроме него самого, нужны доказательства его преступных деяний. Все у них тут по закону — не взял с поличным, не убедил судей, что перед ними бандит и извращенец, значит — приноси извинения и отпускай на все четыре стороны.
А раз так, то они постараются довести все до последней грани.
Первый этаж.
Второй...
Интересно, где они схоронились, — если есть. Соседи «объекта» — тихие на вид бюргеры. Справа — старичок божий одуванчик, в котором еле душа держится, слева — пожилая чета. Может, они в его квартире попрятались?..
Или все же нет никого?
Третий...
Надо бы чуть побыстрей идти.
Четвертый этаж...
Дверь.
Звонок.
Указательный палец вдавил кнопку.
За дверью тренькнуло... Еще раз.
Тишина.
Что они там все — вымерли?
Послышались глухие шаги.
Нет, идут...
Дверь приоткрылась.
Человек сделал шаг вперед и, вытянув вперед руку с коробкой, сунул ее в дверь.
И в тот же миг все пришло в движение!..
Двери соседних квартир одновременно распахнулись, и из них выскочили бравые ребята в пиджачках, с поддетыми под них бронежилетами. Выскочили и в мгновение ока оказались перед нежданным «гостем», цепко ухватив его за руки. А один обжал его удерживающие коробку пальцы своей рукой и что было сил сжал, не давая возможности разжать их.
В коробке что-то плюхнуло и перекатилось.
А снизу, с улицы, топоча подошвами ботинок по ступеням, уж бежали мужички, высыпавшиеся из автобуса. В руках у них были резиновые дубинки, на боках болтались короткие пистолеты-пулеметы.
Быстрей...
Быстрей!..
Лестничная площадка мгновенно заполнилась людьми так, что повернуться негде было. «Гость» стоял, распластанный и размазанный по стене, испуганно оглядываясь по сторонам. Его песенка была спета!..
Но тут из-за спин бойцов спецподразделения и из-за того, в халате, мужчины, что открыл дверь, вылез Herr Baumgartman.
Бывший в прошлом полковником Городцом.
— А ну пустите меня! — орал он почему-то по-русски. — Пустите к этой падле, я с ней по-своему потолкую!
Его, конечно, не пускали, оттирая назад, отчего полковник все больше ярился.
— Ну вы чего? Ну дайте мне на него хотя бы взглянуть!
— Nain... nain! — вежливо объясняли Herr Baumgartrnan. Но он лез на рожон, силясь прорваться к своему, с которым, возможно, был знаком, обидчику.
Не знал полковник немецких порядков. Вернее, недооценил их.
— Halt! — рявкнули на него. И еще раз: — Halt!
И кто-то из «рексов», дабы призвать его к порядку ткнул полковника резиновой дубинкой в живот.
Отчего полковник охнул.
И обиделся.
— Ты кого, падла?.. Ты кому хальт?!
И оттолкнул обидчика.
Чуть не рассчитав сил. Отчего тот ткнулся каской в стену. Что можно было квалифицировать уже как открытую, направленную на представителя органов правопорядка при исполнении им службы агрессию. И поступить в соответствии с параграфом семь дробь пять служебной инструкции. Потому что в Германии все регламентируется инструкциями, параграфами и подпараграфами, даже то, что в голову не придет!
Согласно параграфу семь дробь пять к нарушителю можно было применить силу. Отчего его тут же приперли к стене, ткнув в поясницу дубинку. «Рексам» было все равно, кого арестовывать и сколько — одного или двух. Хоть трех. Сегодня их натравили на русаков, а этот, кажется, тоже был русаком. Допустившим жест агрессии.
Полковника припечатали к стене, расплющив по ней, как амебу, наддали коленом под зад, нажали на спину и стали обстукивать карманы.
— Да вы что, козлы, я же свой! — возмущался Herr Baumgartman. — Вы ж меня защищать должны, падлы нерусские, а вы мордовать?!.
За что тут же вновь получил дубинкой по темечку, да пребольно. От чего — в смысле от удара, — кровь прилила ему в голову. А тут еще прозвучал памятный всякому русскому по отечественной истории и патриотическим фильмам окрик:
— Hende hoch!
Чего уж стерпеть было вовсе невозможно!
— Чего? Кому ты — хенде? Мне — хох?
А ха-ха на твой хенде — не хо-хо?
И уже не разбирая, где свои, где чужие и кто свой, кто чужой в его-то эмигрантском положении, полковник Городец вырвался и стал крушить всех подряд, колотя кулаками по забралам шлемов и по кевларовым «броникам», и стал валить бойцов спецподразделения друг на дружку, как косточки домино. А когда отбил о пуленепробиваемые забрала костяшки пальцев и получил еще пару раз по роже дубинкой, стал расчетливо пинать фрицев под бронежилеты, норовя угодить по их нордическим достоинствам.
И очень удачно попадал!
— На, падла, — получай, гнида!
И ты!..
И тебе!..
Он расшвыривал «рексов», как щенят, потому что они не привыкли к столь отчаянному сопротивлению, чаще имея дело с запуганными до икоты эмигрантами и законопослушными, которые, едва их заприметив, ручки задирали, немцами. А тут напоролись на боевого, владеющего всеми возможными приемами рукопашного боя офицера, которого неудачно, потому что не до смерти, огрели дубинкой по его непутевой голове.
— Что, гансы, войну забыли? Кто в Берлин вошел, забыли? А кто в Москву хотел — хрен им в рыло! — орал во всю глотку Herr Baumgartman. — Жукова забыли!
Бой разворачивался в узком пространстве лестничной клетки, что давало выгоды для нападающей стороны, сводя на нет преимущество обороняющейся. Потому что нападал Herr Baumgartman. На подразделение ZET-7.
— Млеко вам — да?.. Яйки вам? Да? А не Гитлер, блин, капут? Ваш!..
А если не яйки — а по ним, по самым! А?!. Не нравится?
Забыли русского солдата? Забыли Сталинград!.. Наш!..
Тогда — получай!
И ты!
И тебе!..
Я вам покажу, падлы, хенде хохи, мать вашу фрицевскую!..
Но все ж таки численный перевес был на стороне немцев. И техническое вооружение тоже.
Кто-то, исхитрившись, ткнул полковника в живот электрошокером, отчего того подбросило под потолок, другой, уже в падении, огрел дубинкой и пустил в лицо струю удушающего газа, отчего Herr Baumgartman обмяк и, хватая ртом воздух, свалился на пол.
Враг был повержен!
— Rusisch Swain! — сказал кто-то из «рексов», неся в горсти свои не уместившиеся под «броником» и потому разбитые части тела.
— Сам — швайн! — прохрипел полковник. — И папа твой — швайн, и мама — швайн!..
За что его огрели еще раз, хоть что он кричал, не поняли.
Огрели, чтобы утихомирить.
После чего в соответствии с требованием параграфа fihr стали составлять протокол, куда вносить причиненные спецподразделению ZET-7, а также подъезду убытки, дабы представить виновнику счет. Стали считать синяки, шишки и царапины на стенах, разбитые подъездные стекла, вазочки и потоптанные цветы, вырванные из горшочков.
Все как положено, как положено в Германии, где всегда, во всех случаях должна быть виновная сторона, на которую будут отнесены все издержки. А буде виновная сторона отдаст богу душу, то на его вторую половину, на его детей или внуков! И никуда они не денутся — и будут платить! Будут — как миленькие!
Но, уже начав было подсчет убытков, вдруг вспомнили о главном виновнике баталии, из-за которого вся эта заварушка случилась — о том «прохожем» с коробкой. Которого на поле боя не оказалось! Потому что он покинул его по-английски — не прощаясь. А тут еще случилась путаница.
— Где он?
— Кто?
— Русский! — орали, срывая голос, филеры.
— Вот он! — указывали «рексы» на русского «медведя», который помял им бока и попортил амуницию.
— Да вы что — это не он!
— Но он же русский! — справедливо возмущались «рексы». — И он оказал сопротивление!
— Да-да — русский, но это совсем другой русский, это тот русский, которого вы должны были защищать!
— А чего же он тогда нас бил? — недоуменно пожимали кевларовыми плечами немецкие бойцы.
— Так вы ж его по голове — дубинкой.
— Так он же первый начал!..
Наконец, кое-как разобравшись, кинулись в погоню. Сперва на улицу. Но, узнав, что из подъезда никто не выходил, бросились на чердак и на крышу.
— Вон он!
И верно!.. Беглец балансировал на самом краю крыши, намереваясь упасть вниз.
— Halt! — крикнули бойцы, карабкаясь по черепице. И снова: — Hende hoch!
Что беглец и сделал, четко выполнив команду, — поднял руки и заскользил вниз по крыше. Не упав лишь потому, что каким-то чудом зацепился за водосток.
К нему подскочили, схватили за руки, огрели по голове и втащили обратно на крышу.
Да, это был он — прохожий среднего возраста, роста и комплекции с незапоминающимся лицом! Тот, что вошел в подъезд с коробкой в руке.
— А где коробка? — крикнул кто-то.
— Какая?
— Та, что он нес в руках! С бомбой!
— Там, возле квартиры!
И крыша вмиг опустела.
И подъезд.
И двор.
И улица.
Жильцов всех квартир эвакуировали.
И соседних подъездов.
И соседних домов.
Как предписывает инструкция. Потому что если рванет и, не дай бог, кого-нибудь убьет или покалечит, то федеральному правительству придется платить им компенсации!
Все отхлынули...
В ходе операции наметилась пауза, которая могла закончиться не скоро. И... как угодно!..
Шаг.
Другой.
Третий...
На подходах они брать его не станут — не дураки, — дадут подняться на этаж, возможно, войти в квартиру. Может быть, даже продемонстрировать свои намерения. Им ведь, кроме него самого, нужны доказательства его преступных деяний. Все у них тут по закону — не взял с поличным, не убедил судей, что перед ними бандит и извращенец, значит — приноси извинения и отпускай на все четыре стороны.
А раз так, то они постараются довести все до последней грани.
Первый этаж.
Второй...
Интересно, где они схоронились, — если есть. Соседи «объекта» — тихие на вид бюргеры. Справа — старичок божий одуванчик, в котором еле душа держится, слева — пожилая чета. Может, они в его квартире попрятались?..
Или все же нет никого?
Третий...
Надо бы чуть побыстрей идти.
Четвертый этаж...
Дверь.
Звонок.
Указательный палец вдавил кнопку.
За дверью тренькнуло... Еще раз.
Тишина.
Что они там все — вымерли?
Послышались глухие шаги.
Нет, идут...
Дверь приоткрылась.
Человек сделал шаг вперед и, вытянув вперед руку с коробкой, сунул ее в дверь.
И в тот же миг все пришло в движение!..
Двери соседних квартир одновременно распахнулись, и из них выскочили бравые ребята в пиджачках, с поддетыми под них бронежилетами. Выскочили и в мгновение ока оказались перед нежданным «гостем», цепко ухватив его за руки. А один обжал его удерживающие коробку пальцы своей рукой и что было сил сжал, не давая возможности разжать их.
В коробке что-то плюхнуло и перекатилось.
А снизу, с улицы, топоча подошвами ботинок по ступеням, уж бежали мужички, высыпавшиеся из автобуса. В руках у них были резиновые дубинки, на боках болтались короткие пистолеты-пулеметы.
Быстрей...
Быстрей!..
Лестничная площадка мгновенно заполнилась людьми так, что повернуться негде было. «Гость» стоял, распластанный и размазанный по стене, испуганно оглядываясь по сторонам. Его песенка была спета!..
Но тут из-за спин бойцов спецподразделения и из-за того, в халате, мужчины, что открыл дверь, вылез Herr Baumgartman.
Бывший в прошлом полковником Городцом.
— А ну пустите меня! — орал он почему-то по-русски. — Пустите к этой падле, я с ней по-своему потолкую!
Его, конечно, не пускали, оттирая назад, отчего полковник все больше ярился.
— Ну вы чего? Ну дайте мне на него хотя бы взглянуть!
— Nain... nain! — вежливо объясняли Herr Baumgartrnan. Но он лез на рожон, силясь прорваться к своему, с которым, возможно, был знаком, обидчику.
Не знал полковник немецких порядков. Вернее, недооценил их.
— Halt! — рявкнули на него. И еще раз: — Halt!
И кто-то из «рексов», дабы призвать его к порядку ткнул полковника резиновой дубинкой в живот.
Отчего полковник охнул.
И обиделся.
— Ты кого, падла?.. Ты кому хальт?!
И оттолкнул обидчика.
Чуть не рассчитав сил. Отчего тот ткнулся каской в стену. Что можно было квалифицировать уже как открытую, направленную на представителя органов правопорядка при исполнении им службы агрессию. И поступить в соответствии с параграфом семь дробь пять служебной инструкции. Потому что в Германии все регламентируется инструкциями, параграфами и подпараграфами, даже то, что в голову не придет!
Согласно параграфу семь дробь пять к нарушителю можно было применить силу. Отчего его тут же приперли к стене, ткнув в поясницу дубинку. «Рексам» было все равно, кого арестовывать и сколько — одного или двух. Хоть трех. Сегодня их натравили на русаков, а этот, кажется, тоже был русаком. Допустившим жест агрессии.
Полковника припечатали к стене, расплющив по ней, как амебу, наддали коленом под зад, нажали на спину и стали обстукивать карманы.
— Да вы что, козлы, я же свой! — возмущался Herr Baumgartman. — Вы ж меня защищать должны, падлы нерусские, а вы мордовать?!.
За что тут же вновь получил дубинкой по темечку, да пребольно. От чего — в смысле от удара, — кровь прилила ему в голову. А тут еще прозвучал памятный всякому русскому по отечественной истории и патриотическим фильмам окрик:
— Hende hoch!
Чего уж стерпеть было вовсе невозможно!
— Чего? Кому ты — хенде? Мне — хох?
А ха-ха на твой хенде — не хо-хо?
И уже не разбирая, где свои, где чужие и кто свой, кто чужой в его-то эмигрантском положении, полковник Городец вырвался и стал крушить всех подряд, колотя кулаками по забралам шлемов и по кевларовым «броникам», и стал валить бойцов спецподразделения друг на дружку, как косточки домино. А когда отбил о пуленепробиваемые забрала костяшки пальцев и получил еще пару раз по роже дубинкой, стал расчетливо пинать фрицев под бронежилеты, норовя угодить по их нордическим достоинствам.
И очень удачно попадал!
— На, падла, — получай, гнида!
И ты!..
И тебе!..
Он расшвыривал «рексов», как щенят, потому что они не привыкли к столь отчаянному сопротивлению, чаще имея дело с запуганными до икоты эмигрантами и законопослушными, которые, едва их заприметив, ручки задирали, немцами. А тут напоролись на боевого, владеющего всеми возможными приемами рукопашного боя офицера, которого неудачно, потому что не до смерти, огрели дубинкой по его непутевой голове.
— Что, гансы, войну забыли? Кто в Берлин вошел, забыли? А кто в Москву хотел — хрен им в рыло! — орал во всю глотку Herr Baumgartman. — Жукова забыли!
Бой разворачивался в узком пространстве лестничной клетки, что давало выгоды для нападающей стороны, сводя на нет преимущество обороняющейся. Потому что нападал Herr Baumgartman. На подразделение ZET-7.
— Млеко вам — да?.. Яйки вам? Да? А не Гитлер, блин, капут? Ваш!..
А если не яйки — а по ним, по самым! А?!. Не нравится?
Забыли русского солдата? Забыли Сталинград!.. Наш!..
Тогда — получай!
И ты!
И тебе!..
Я вам покажу, падлы, хенде хохи, мать вашу фрицевскую!..
Но все ж таки численный перевес был на стороне немцев. И техническое вооружение тоже.
Кто-то, исхитрившись, ткнул полковника в живот электрошокером, отчего того подбросило под потолок, другой, уже в падении, огрел дубинкой и пустил в лицо струю удушающего газа, отчего Herr Baumgartman обмяк и, хватая ртом воздух, свалился на пол.
Враг был повержен!
— Rusisch Swain! — сказал кто-то из «рексов», неся в горсти свои не уместившиеся под «броником» и потому разбитые части тела.
— Сам — швайн! — прохрипел полковник. — И папа твой — швайн, и мама — швайн!..
За что его огрели еще раз, хоть что он кричал, не поняли.
Огрели, чтобы утихомирить.
После чего в соответствии с требованием параграфа fihr стали составлять протокол, куда вносить причиненные спецподразделению ZET-7, а также подъезду убытки, дабы представить виновнику счет. Стали считать синяки, шишки и царапины на стенах, разбитые подъездные стекла, вазочки и потоптанные цветы, вырванные из горшочков.
Все как положено, как положено в Германии, где всегда, во всех случаях должна быть виновная сторона, на которую будут отнесены все издержки. А буде виновная сторона отдаст богу душу, то на его вторую половину, на его детей или внуков! И никуда они не денутся — и будут платить! Будут — как миленькие!
Но, уже начав было подсчет убытков, вдруг вспомнили о главном виновнике баталии, из-за которого вся эта заварушка случилась — о том «прохожем» с коробкой. Которого на поле боя не оказалось! Потому что он покинул его по-английски — не прощаясь. А тут еще случилась путаница.
— Где он?
— Кто?
— Русский! — орали, срывая голос, филеры.
— Вот он! — указывали «рексы» на русского «медведя», который помял им бока и попортил амуницию.
— Да вы что — это не он!
— Но он же русский! — справедливо возмущались «рексы». — И он оказал сопротивление!
— Да-да — русский, но это совсем другой русский, это тот русский, которого вы должны были защищать!
— А чего же он тогда нас бил? — недоуменно пожимали кевларовыми плечами немецкие бойцы.
— Так вы ж его по голове — дубинкой.
— Так он же первый начал!..
Наконец, кое-как разобравшись, кинулись в погоню. Сперва на улицу. Но, узнав, что из подъезда никто не выходил, бросились на чердак и на крышу.
— Вон он!
И верно!.. Беглец балансировал на самом краю крыши, намереваясь упасть вниз.
— Halt! — крикнули бойцы, карабкаясь по черепице. И снова: — Hende hoch!
Что беглец и сделал, четко выполнив команду, — поднял руки и заскользил вниз по крыше. Не упав лишь потому, что каким-то чудом зацепился за водосток.
К нему подскочили, схватили за руки, огрели по голове и втащили обратно на крышу.
Да, это был он — прохожий среднего возраста, роста и комплекции с незапоминающимся лицом! Тот, что вошел в подъезд с коробкой в руке.
— А где коробка? — крикнул кто-то.
— Какая?
— Та, что он нес в руках! С бомбой!
— Там, возле квартиры!
И крыша вмиг опустела.
И подъезд.
И двор.
И улица.
Жильцов всех квартир эвакуировали.
И соседних подъездов.
И соседних домов.
Как предписывает инструкция. Потому что если рванет и, не дай бог, кого-нибудь убьет или покалечит, то федеральному правительству придется платить им компенсации!
Все отхлынули...
В ходе операции наметилась пауза, которая могла закончиться не скоро. И... как угодно!..
Глава 28
Твою мать!.. Как же так могло выйти-то!..
В отчаянии подумал он. Так лопухнуться! Как самому распоследнему кретину! А все потому, что самонадеянность! И еще — Германия! Дома бы он такой промашки ни за что не допустил!..
А здесь — допустил! Прошляпил!
Ведь подозревал. Ведь глядел. И... Все равно не углядел!..
Эти-то откуда взялись?! Как снег на голову! Этих он совершенно упустил из виду!..
Вон они, повысовывались!..
И — верно!.. Из окна той мертвой, без признаков жизни квартиры, чуть не выползая на подоконник, полезли объективы видеокамер! Сразу двух! Направленных на дом «объекта». Вернее, на двор, где, суетясь, разворачивалась боевая операция, бегали бойцы в бронежилетах и шлемах с забралами.
А он думал, он уверен был, что там пусто, что никого нет. В помине! Почти на все сто! Еще бы — там же штора ни разу не колыхнулась, лучика света не пробилось!.. Вот он и расслабился!.. И чуть не попал!.. Как кур в ощип!..
Н-да!..
Там, в невидимом отсюда дворе, разворачивалось шумное шоу — крутились синие мигалки, кто-то лез на крышу, «рексы» тащили в машину упирающегося русского диверсанта и тащили на носилках в карету «Скорой помощи» побитого Herr Baumgartman... А в видимом отсюда доме, в квартире с темными окнами и задернутыми жалюзи, проклюнулась жизнь! В первый раз за все это время! И единственный!..
Выходит, те наблюдатели были не одни? А и другие тоже! Вот эти самые молчуны!.. Выходит, не подвела интуиция?
Но как они сидели, как сидели!.. Как неживые! Не дыша!..
Лишь когда случился захват, они позволили себе чуть больше. Позволили себе на мгновение высунуться. Когда бойцы группы быстрого реагирования выводили из подъезда арестанта. Потому что таиться уже смысла не имело — ведь злоумышленник был выслежен и схвачен. Поэтому и позволили!
Что и требовалось доказать.
И на чем строился весь расчет!
На шум они должны были прореагировать — должны были полезть из тайных щелей. И полезли! Потому что не могли предполагать, что диверсант, которого совместными усилиями органов немецкого правопорядка взяли, будет не он. И будет не там, а совсем в другом месте — удаленном на полкилометра. На своем НП. На чердаке. В клетушке. С сорокакратной подзорной трубой! В доме, из окон которого удобно было следить за домом «объекта». За его окнами, подъездом и двором. И так и оказалось — следили!
Они — за «объектом», а он — за ними!
В сексе это извращение называется — слежкой за вуайеристом, или наблюдением за наблюдателем. За тем, что подглядывает за актом в данном случае правосудия. А наблюдатель поглядывает за ним! За тем, как он наблюдает. Откуда наблюдает... Как...
И делает выводы...
Тут он рассчитал все очень верно!
Просто так их выманить было бы невозможно. Только на приманку, на какое-нибудь значимое событие например, на захват русского диверсанта! Который придет взрывать предателя своей Родины и заодно законопослушных немцев.
Вот он и пришел! С бомбой в коробке.
И уж тут они не утерпели, тут они, нарушая все правила приличий и заодно конспирации, полезли любопытствовать. Тем выдав себя. С головой.
В отчаянии подумал он. Так лопухнуться! Как самому распоследнему кретину! А все потому, что самонадеянность! И еще — Германия! Дома бы он такой промашки ни за что не допустил!..
А здесь — допустил! Прошляпил!
Ведь подозревал. Ведь глядел. И... Все равно не углядел!..
Эти-то откуда взялись?! Как снег на голову! Этих он совершенно упустил из виду!..
Вон они, повысовывались!..
И — верно!.. Из окна той мертвой, без признаков жизни квартиры, чуть не выползая на подоконник, полезли объективы видеокамер! Сразу двух! Направленных на дом «объекта». Вернее, на двор, где, суетясь, разворачивалась боевая операция, бегали бойцы в бронежилетах и шлемах с забралами.
А он думал, он уверен был, что там пусто, что никого нет. В помине! Почти на все сто! Еще бы — там же штора ни разу не колыхнулась, лучика света не пробилось!.. Вот он и расслабился!.. И чуть не попал!.. Как кур в ощип!..
Н-да!..
Там, в невидимом отсюда дворе, разворачивалось шумное шоу — крутились синие мигалки, кто-то лез на крышу, «рексы» тащили в машину упирающегося русского диверсанта и тащили на носилках в карету «Скорой помощи» побитого Herr Baumgartman... А в видимом отсюда доме, в квартире с темными окнами и задернутыми жалюзи, проклюнулась жизнь! В первый раз за все это время! И единственный!..
Выходит, те наблюдатели были не одни? А и другие тоже! Вот эти самые молчуны!.. Выходит, не подвела интуиция?
Но как они сидели, как сидели!.. Как неживые! Не дыша!..
Лишь когда случился захват, они позволили себе чуть больше. Позволили себе на мгновение высунуться. Когда бойцы группы быстрого реагирования выводили из подъезда арестанта. Потому что таиться уже смысла не имело — ведь злоумышленник был выслежен и схвачен. Поэтому и позволили!
Что и требовалось доказать.
И на чем строился весь расчет!
На шум они должны были прореагировать — должны были полезть из тайных щелей. И полезли! Потому что не могли предполагать, что диверсант, которого совместными усилиями органов немецкого правопорядка взяли, будет не он. И будет не там, а совсем в другом месте — удаленном на полкилометра. На своем НП. На чердаке. В клетушке. С сорокакратной подзорной трубой! В доме, из окон которого удобно было следить за домом «объекта». За его окнами, подъездом и двором. И так и оказалось — следили!
Они — за «объектом», а он — за ними!
В сексе это извращение называется — слежкой за вуайеристом, или наблюдением за наблюдателем. За тем, что подглядывает за актом в данном случае правосудия. А наблюдатель поглядывает за ним! За тем, как он наблюдает. Откуда наблюдает... Как...
И делает выводы...
Тут он рассчитал все очень верно!
Просто так их выманить было бы невозможно. Только на приманку, на какое-нибудь значимое событие например, на захват русского диверсанта! Который придет взрывать предателя своей Родины и заодно законопослушных немцев.
Вот он и пришел! С бомбой в коробке.
И уж тут они не утерпели, тут они, нарушая все правила приличий и заодно конспирации, полезли любопытствовать. Тем выдав себя. С головой.