Ильин Андрей. Ревизор 007

   — Сколько мне здесь еще...
   — Всего один день...
   Ночью читавший газету охранник услышал какой-то неясный шорох. Из угла, где находился его подопечный. Оперативник опустил газету.
   — Эй, ты чего?
   Шорох повторился. Гипсовый куль пытался шевелиться.
   — Ну ты чего?!
   — М-м! — сказал куль.
   Охранник встал и подошелк койке больного:
   — Что ты?
   — М-м-м-ы!
   — Сказать что-то хочешь?
   — М-м!
   Охранник наклонился.
   — Ну?
   — Бли-же-е, — трудно произнесла забинтованная голова. Охранник приблизил лицо к бинтам. Дальше произошло непонятное. И страшное. Загипсованный больной, резко приподнявшись, ударил охранника головой в нос. Сильно ударил. До хруста ломаемых хрящей.
   — А-а!..
   Охранник упал, на несколько мгновений потеряв сознание.
   Больной медленно, разрывая трубки капельницы, сел на койке. Потом спустил на пол здоровую ногу. И забинтованную тоже.
   Он попытался встать, но упал. Еще раз привстал и опять упал на бок. И тогда медленно пополз в сторону приходящего в себя оперативника. Дополз и снова сверху, лбом, ударил его в разбитое лицо.
   Оперативник охнул и затих. Теперь надолго.
   Несколько минут больной лежал неподвижно, собираясь с силами. Потом пополз в угол, где возле кровати оперативника на столике стоял телефон.
   Ему нужен был телефон.
   Ему зачем-то нужен был телефон...
   Снять его со столика было невозможно, и больной, ударив головой по ножкам, свалил телефонный аппарат на пол. Подполз. Перевернул в нормальное положение, попробовал набрать номер выступами гипса на руке. Не смог. Заметил невдалеке упавшую со столика авторучку. Подполз к ней. Захватил ртом. И, втыкая острие в нужные цифры, стал набирать номер.
   Гудки.
   Гудки...
   — Слушаю вас.
   — Мне... Двадцать восьмую... Пожалуйста, — глухо сказал раненый.
   — Зачем?
   — По личному делу.
   — Соединяю.
   — Двадцать восьмая слушает.
   — Снимите бронь на 920 поезд.
   — Фамилия?
   — Шамаев.
   — Снимаю!
   Раненый отодвинул голову от лежащей на полу трубки и пополз в сторону окна. У подоконника он попробовал встать, но левая нога, закованная в гипс, не давала этого сделать. Тогда он изо всех сил ударил загипсованной ногой по чугунным ребрам батареи, стараясь сломать, раздробить мешающий ему гипс. Он колотил сломанной ногой по железу, расшвыривая в стороны куски крошащегося, красного от крови гипса.
   После каждого удара он мучительно мычал, потому что вместе с гипсом дробились несросшиеся кости. Но он все равно продолжал бить, чтобы высвободить конечности из сковывающего их плена гипса.
   Наконец, цепляясь пальцами сломанных рук за батарею и подоконник, он смог встать. И смог вползти на подоконник грудью.
   Долго и мучительно он открывал непослушными пальцами шпингалет. Но не смог. И тогда ударил по стеклу кулаком...
   Звон осыпающегося стекла услышала дежурная сестра.
   — Где это? — спросила она болтающего с ней сержанта внешнего, милицейского поста.
   — По-моему, у меня...
   — Там лежачий. И охранник.
   — Я тоже охранник!
   Снова звякнули, захрустели стекла.
   — Быстрее!
   Сестра и флиртовавший с ней сержант пробежали по коридору, распахнули дверь седьмой палаты. И испуганно отпрянули.
   На полу неподвижно, с разбитым, раздробленным лицом лежал мертвый на вид охранник. Весь пол, из угла в угол, был исчерчен жирными кровавыми полосами. Больного на месте не было. Больной лежал животом на подоконнике разбитого окна и пытался выползти наружу.
   — Что вы делаете! — истерически закричала медсестра. — Там асфальт!
   — Стоять! — гаркнул сержант, бросаясь вперед, пытаясь ухватить вползшего на подоконник больного. — Стрелять буду!
   Поймал загипсованную ногу.
   — Отпусти! — промычал человек с подоконника. Сильно толкнул сержанта здоровой ногой в лицо, сделал еще один отчаянный рывок и, перевалившись за срез окна, молча, не издав не единого звука, упал вниз. Рыбкой. С седьмого этажа. На асфальт.
   — А-а-а! — отчаянно закричала, запричитала медсестра и закрыла руками лицо.
   Ее крик разбудил все отделение.
   — Что, что случилось? Что?
   — Он. Из окна...
   — Кто?
   — Больной.
   — Что вы говорите? Он не мог. Он в гипсе.
   — Это он. Он! Я сама видела!
   Уже через полчаса по палате бродили врачи, милиционеры и штатский подполковник.
   — Как он мог это сделать? — спросил подполковник у главврача.
   — Не мог.
   — Но сделал!
   — Все равно не мог.
   — А кто тогда этого разделал? — показал подполковник на забинтованного посамый лоб охранника. — Тоже не он?
   — Конечно, не он! Как бы он мог его ударить, когда был в гипсе!
   — Он? — спросил подполковник.
   — Так точно! — закивал тот белым, марлевым кочаном.
   — Ну вот видите...
   — Да не мог он! Смею вас уверить, не мог! У него серьезные переломы. Открытые раны. Он, извините, самостоятельно даже оправиться неспособен. Не то что кого-то...
   Подполковник, не слушая врача, осматривал отпечатавшиеся на полу кровавые полосы. Одна из них вела к опрокинутому столику. И лежащему на полу телефону.
   Он поднял его и увидел круговые, по всему циферблату синие полосы. И увидел закатившуюся под кровать ручку. С окровавленным концом.
   Он поднял ручку, провел стержнем по внутренней стороне ладони.
   Тот же синий цвет.
   — Он пытался звонить, — сказал мужчина в штатском.
   — Что?! Он? Звонить?! — истерически засмеялся доктор. — Вы все тут с ума посходили!..
   — Запросите телефонную станцию, не было ли с этого номера сегодня ночью звонков, — распорядился подполковник.
   — Были, — доложил через пять минут оперативник.
   — Куда? — оживился подполковник.
   — В Москву.
   — Что?
   — Ну да, в Москву. В четыре пятнадцать утра.
   — А в Москве тогда куда?
   — В справочную Курского вокзала.
   — Куда, куда?!
   — В справочную Курского вокзала.
   — Зачем... в справочную вокзала?
   — Не могу знать.
   — А может, это ошибка? Может, он куда-нибудь в другое место звонил?
   — Нет. Звонок был один. В Москву. На Курский вокзал. Подполковник недоверчиво посмотрел на своего подчиненного.
   — Зачем ему, собираясь покончить с собой, звонить на вокзал? — недоуменно пожал он плечами. — Зачем ломать гипс и пытаться убивать нашего работника, лишь для того, чтобы позвонить в справочную Курского вокзала?! Зачем?!
   — Не знаю.
   — И я не знаю. Ничего не знаю! И ничего не понимаю! Чудом избежать смерти, чтобы потом выпрыгнуть в окно. Позвонив предварительно в Москву, в справочную Курского вокзала. Не понимаю. Теперь уже — совершенно ничего не понимаю!

Глава 1

   — Слушаю вас! — бодро ответила двадцать восьмая на очередной звонок. — Да. В четырнадцать часов, пятнадцать минут. Нет, платформу сказать не могу. Смотрите на электронном табло. Пожалуйста. Да! Говорите...
   Время приближалось к обеду.
   — Можно? — спросила она начальника смены.
   — Можно.
   Сбросила с головы наушники с микрофоном и, потягиваясь и разминая затекшие мышцы, встала со своего места.
   — Я сегодня лучше в кафе пообедаю.
   — Ладно, иди. Только не больше чем на полчаса. Двадцать восьмая накинула плащ и выскочила на улицу. Но побежала не в кафе, побежала к ближайшему телефону-автомату. Бросила жетон, набрала номер.
   — Вы меня слышите?
   — Да.
   — Меня просили снять бронь Шамаева с 920 поезда.
   — Когда просили?
   — Сегодня. Ночью.
   — Благодарю вас.
   Теперь можно было идти есть. И позволить себе взять вместо чая сок или еще что-нибудь такое, от чего обычно приходилось отказываться. Потому что через несколько дней на ее счет в сберкассе должны были прийти деньги, эквивалентные ста американским долларам. По крайней мере, всегда приходили. После таких, как сегодня, звонков.
   К великому сожалению двадцать восьмой, звонили ей редко. Едва ли, раз в два месяца. Но в сумме это составляло в год больше полутысячи долларов. На которые она могла позволить себе съездить куда-нибудь за пределы опостылевшей ей Родины.
   Двадцать восьмая не знала, кому и что она передает. И не знала, кто ей звонит. Просто выслушивала то, что ей говорили, передавала то, что услышала, дальше и получала причитающиеся ей сто баксов.
   Соответственно человек, которому она звонила с уличного телефона-автомата, тоже был лишь случайным звеном в построенной кем-то информационной цепочке. Был диспетчером на телефоне, передающем сказанное ему дальше, сам не зная, кому и зачем.
   — Вам просили сообщить, что бронь Шамаева с 920 поезда сняли, — сообщил диспетчер, когда ему позвонили.
   — Жаль.
   — Что жаль?
   — Что бронь сняли. Теперь придется ехать в плацкартном вагоне...
   — Поезд 920. Бронь Шамаева снята.
   — Спасибо. Я все понял...
   Ни девушка с Курского вокзала, ни диспетчер на телефоне не догадывались, что, отвечая на звонки и передавая их содержание дальше, они участвуют в очень серьезном, сложном и небезопасном деле. И что через десятки других неизвестных им абонентов они, в конечном счете, связаны с самым главным абонентом страны. С ее Президентом.

Глава 2

   Человек лежал на старой, продавленной тахте. И смотрел в потолок. Уже много дней смотрел. Отчего смог изучить его лучше, чем в сотне других бывших до этой квартир.
   Он не ходил на работу. Не ходил в гости. И вообще никуда не ходил. Кроме газетного киоска, где он покупал газеты. И продуктового магазина, где приобретал продукты.
   Человек чего-то ждал. Или уже даже не ждал. А просто рассматривал потолок.
   Умение ждать было профессиональным качеством лежащего на тахте человека. Очень редким качеством. Благоприобретенным качеством...
   Приемник на кухне голосом диктора проговорил двенадцать часов. Значит, в киоски должны уже были подвезти свежую почту.
   Человек встал. Оделся. Надел дежурно-озабоченное выражение лица. И вышел на улицу.
   До ближайшего киоска было пять минут хода. Но он шел Двадцать пять минут, беспрерывно меняя направление движения, в последний момент заскакивая в отходящий от остановки транспорт, заглядывая в витрины и запоминая все встреченные лица и номера машин.
   «Хвоста» не было.
   Человек завернул к ближайшему газетному киоску.
   — "Городские объявления", пожалуйста...
   И снова заглядывая, запрыгивая и запоминая лица, двадцать пять минут шел обратно.
   Дома он сел на тахту и раскрыл принесенную газету.
   Газета была объемная. Потому что бесплатных объявлений. За последний месяц это была восьмая газета. Купленная ради одного-единственного, которое он ожидал, сообщения.
   Вначале человек нашел раздел «Домашняя мебель». И сделал несколько жирных пометок против объявлений, предлагающих книжные шкафы. На случай если газета попадет в чужие руки. Затем вернулся к страницам, посвященным обмену жилплощади. И очень внимательно прочитал каждую напечатанную строчку.
   Не то.
   Мимо.
   Похожая на то, что нужно, ерунда.
   Опять не то.
   А вот это...
   Человек напрягся.
   «Меняю однокомнатную хрущевку в Заводском районе на двухкомнатную улучшенной планировки в центре. Без доплаты. Крайние этажи и окна на улицу не предлагать. Телефон...»
   Вот оно, долго и безнадежно жданное объявление. Предназначенное персонально ему. Потому что никто другой, у кого есть счастливый шанс переехать в Заводской район из центра, на него вряд ли откликнется.
   Только он.
   Человек еще раз взглянул на телефон. Но не как на телефон. Как на информацию о месте и времени встречи.
   121-40-09.
   Двенадцатого числа, в четырнадцать ноль ноль, девятый из десяти вариант места, где ему предстоит ждать связника.
   Время ожидания закончилось...
   Через три дня мужчина с тахты с самого утра залег на пляже. Импровизированном городском пляже, где не было буйков и спасателей, но было очень много людей.
   С лицами, не похожими на встреченных ранее на улице прохожих.
   Каждый час мужчина входил в воду и, отмахивая саженки, уплывал далеко от берега. Метров за двести. До лодок рыбаков. Затем возвращался и обсыхал, пил, ел, загорал, как все.
   Без пяти минут два он вновь надумал окунуться, зашел в воду и поплыл по привычному для всего пляжа маршруту. Но на этот раз ему не повезло: огибая одну из лодок, он зацепился ногой за какую-то снасть.
   — Ты чего делаешь! Черт! — раздраженно заорал рыбак, подтягивая снасть. — А ну не брыкайся, а то мне лесу порвешь.
   — А что же делать?
   — Плыви сюда. Я тебя распутаю.
   Пловец подгреб к лодке и зацепился рукой за уключину.
   — Тебе чего, места мало?
   — Так здесь же пляж!
   — Не здесь, а там. Здесь — прикормленное место! А ты!.. Рыбак опустил руку в воду и стал распутывать леску.
   — ЧП в седьмом регионе, — тихо сказал он. И тут же заорал что было сил: — А ну не дергайся, а то я вообще распутать не смогу!
   — Откуда известно? — спросил неуклюжий пловец. И громко: — Чего ты орешь! Сам виноват!..
   — Был задействован аварийный канал.
   — Я?
   — Ты! С полными ревизорскими полномочиями. С ревизорскими было серьезно. С ревизорскими значило с правом, в случае необходимости, миловать и казнить виновных без согласования с Центром.
   — Когда?
   — Сегодня. Это ж надо умудриться все так запутать!
   — Оборудование, документы, деньги?
   — Ничего.
   — Как ничего?
   — Так.
   — Совсем?
   — Совсем.
   — Почему?
   — Организации приостановили субсидирование и техническое обеспечение. Выкручивайся на месте.
   — Кто приостановил?
   — Верхнее начальство. Ну ты прекратишь когда-нибудь дергаться!
   — Щекотно же!
   — Запоминай адреса...
   Пловец наконец высвободился, обложил рыбака по матери и поплыл к берегу.
   — За буйки заплывать не надо! Козел водоплавающий! — заорал в ответ рыбак, сматывая снасти.
   Пловец вышел на берег и снова лег загорать. И загорал еще два часа, наблюдая за присутствующими на берегу людьми. Затем оделся и, затерявшись в толпе, пошел к автобусной остановке.
   В квартиру с тахтой он не вернулся. В первом попавшемся на пути магазине он купил небольшую сумку, спортивный костюм и бритвенные и прочие используемые в поездах принадлежности. Купил отварную курицу и домашние пирожки. И уже в совершенно не пляжном виде прибыл на вокзал.
   Новоиспеченный Ревизор купил несколько билетов на ближайшие поезда. Несколько, чтобы нельзя было, подняв билетные архивы, установить станцию, куда он направился.
   Ревизор бродил по вокзалу, прислушиваясь к объявлениям, информирующим об отправлении его поездов. Первого. Второго. Третьего. И через пять минут четвертого...
   Услышав объявление об отходе четвертого поезда, Ревизор демонстративно спохватился, рванулся к хвостовому вагону и, расталкивая провожающих, в последнее мгновение успел запрыгнуть на подножку. И успел оглядеть оставленную им платформу.
   Нет, все нормально. Никто в поезд запрыгнуть не пытается, не бежит, ничего никому не сообщает и никак не меняет своего поведения.
   — Вы что же это так? — укоризненно спросил проводник.
   — Задумался.
   — Задумались! Так и остаться можно.
   — Можно.
   — Ладно. Идите. Ваш вагон седьмой.
   Ревизор прошел по вагонам к указанному на билете месту.
   — Вы где же были?
   — Я в хвостовой вагон сел. В последний момент.
   — Постель брать будете?
   — Буду.
   Опоздавший пассажир сел на указанное ему место и отдышался.
   — Опоздали? — сочувственно спросил сосед.
   — Почти опоздал.
   — Бывает.
   Ревизор прошел в туалет и переоделся в спортивный костюм, предварительно смяв его, чтобы он не выглядел новым. Теперь он ничем не отличался от других наполнивших плацкартный вагон пассажиров.
   — Давайте знакомиться. Антон Семенович... На билеты ушли почти все деньги. Но это Ревизора беспокоило мало. Деньги — дело наживное. Беспокоило его полное отсутствие спецтехники — «жучков», миниатюрных фото — и видеокамер, оружия и тому подобной околошпионской атрибутики. Обычно все требуемое он получал через спецкурьера или на месте. А теперь... Теперь Резидент, исполняющий функции Ревизора, уезжал на задание что называется голым!..
   Потому что где-то в высоких кабинетах, вернее, в самом высоком кабинете, вдруг опять приостановили субсидирование Организации...
   — Вы чай будете?
   — Буду...
   И все равно задание он выполнить должен был. Любой ценой. Хоть даже ценой своей жизни. Потому что таковы были правила игры — вылезь из кожи и даже из мяса, а дело сделай. Или... Или просись на незаслуженную пенсию. Со всеми вытекающими отсюда летальными последствиями. Потому что пенсионеры Конторы на этом свете не заживаются. Умирают. Унося с собой в могилу тайну существования своей Организации. В сравнении с которой жизнь человека не в счет!
   — Варенье будете? Вишневое. Жена делала.
   — Спасибо...
   Поезд, постукивая на стыках рельсов, убегал в ночь. Сотни пассажиров, одновременно расправляя казенные простыни, укладывались спать. Сотни пассажиров возвращались домой. Или уезжали в командировки и отпуска. И только один ехал в никуда.
   — Будем ложиться?
   — Пожалуй...
   Ночью пассажир на верхней полке почувствовал, как его повешенный в головах пиджак зашевелился. Кто-то бесцеремонно лез рукой в его внутренний карман. Где почти не было денег, но были документы.
   — Ты чего? — тихо спросил проснувшийся пассажир, так как громкий скандал не входил в его планы. — Положи, что взял, на место.
   — Молчи, мужик, — быстро оглянувшись по сторонам, хрипло прошептал вор. — Иначе!..
   В полутьме полукружьем сверкнуло и уперлось в шею пассажира лезвие ножа.
   — Тихо, дядя! Если жить хочешь!
   Обезоружить вора было делом секунды. Но что делать потом? Когда весь проснувшийся вагон начнет славить героя, а милиция привлекать его в качестве потерпевшего.
   — Забери деньги, оставь документы и уходи, — предложил пассажир. — Я буду молчать.
   — Конечно, будешь! — с угрозой сказал вор, углубляя нож в шею.
   На подушку часто закапала кровь.
   — Уходи, дурак...
   Вор недоуменно посмотрел на убиваемого им пассажира. Какой-то он был не такой. Ему горло режут, а он говорит «уходи»!
   — Ты че, мужик?!
   — Уходи! Если ты меня убьешь, я в последний момент зашумлю. Тебя увидят проснувшиеся пассажиры. И на первой же станции снимут с поезда. Уйди тихо. И тебя никто не заметит!
   Вор отвел нож.
   — Но если ты...
   — А-а-а! — дико закричала женщина с боковой полки. — Убивают!
   — Молчи! — крикнул вор и бросился к женщине. Пассажир коротко, но сильно ударил его ногой в шею. Вор захрипел и упал.
   В вагоне врубили большой свет. Подбежали пассажиры из соседних купе.
   — Кто это?
   — Что случилось?
   — Он с ножом. Вон на того мужчину. Я сама видела.
   — Ой! У него мой кошелек! — воскликнула какая-то женщина, заметив высунувшийся из кармана вора кошелек.
   — Он же вор!
   — Бандит он, а не вор! Он того мужчину хотел убить! — напомнила женщина с боковой полки.
   — Смотрите, кровь!
   Подушка, матрас и столик внизу были действительно залиты кровью. Мужчина с верхней полки прижимал к шее полотенце.
   — А-а! — снова закричал кто-то.
   — Да все нормально! Царапина, — улыбнулся раненый мужчина.
   Но полотенце на глазах пропитывалось кровью.
   — Надо врача!
   — И милицию!.. Раненый поднялся.
   — Не надо врача. Дайте лучше замыть кровь. И одеться.
   — Вот, возьмите бинт. И пластырь.
   Толпа расступилась, пропуская мужчину, прихватившего с собой одежду, в туалет.
   «Провал, почти провал, — подумал, пробираясь сквозь людей, Ревизор. — В самом начале пути! На ближайшей станции пригласят милиционера, и начнется. Или даже не пригласят, здесь найдут. Среди пассажиров».
   Раненый Ревизор зашел в туалет.
   Порез был глубокий, но не опасный. Холодная вода смыла кровь, но остановить кровотечение не смогла. Наверняка мог помочь предложенный пассажирами бинт. Но он слишком бросался бы в глаза. Был еще пластырь, но он не мог сдержать напор крови из открытой раны.
   Оставалось...
   Ревизор вышел из туалета.
   — У вас не будет иголки с ниткой? — попросил он. — Он мне еще рубаху порвал. Иголка нашлась.
   — Спасибо.
   Ревизор вновь зашел в туалет, закрыл дверь и, глядя в зеркало, оттянул кожу на краю раны, воткнул туда иголку.
   — М-м!
   Несколькими мелкими стежками он сблизил, соединил рану. Сделал узелок. И обрезал нитку случайным бритвенным лезвием. Заштопанную рану он промакнул полотенцем и заклеил крест-накрест длинными полосками пластыря.
   Теперь рана выглядела вполне безобидно. Если под пластырь не заглядывать.
   Ревизор переоделся в костюм, привел себя в порядок и приоткрыл дверь.
   — Сейчас придет. Он в туалете кровь замывает, — услышал он доносящийся из вагона обрывок фразы.
   Вышел в коридорчик. Закрыл дверь в туалет. И открыл в тамбур.
   — Покурю, — показал он сидевшему на боковом сиденье первого купе парню.
   В тамбуре никого не было. Ревизор открыл вагонную дверь. В лицо ударил тугой порыв холодного ветра. Скорость была приличная, не меньше семидесяти километров в час. Но выбирать не приходилось. Если дернуть стоп-кран, они будут знать, где он спрыгнул. А если уйти по-тихому, то они еще часа полтора не очухаются. Вначале будут стучаться в туалет, потом искать его по вагонам... За это время поезд уйдет за сто с лишним километров — попробуй его найди.
   Ревизор попытался всмотреться в темноту. Но ничего не уведел, кроме стремительно набегающих столбов. В которые если угодишь...
   Ослепительным светом прожектора мелькнул переезд. Поезд выехал на небольшую насыпь. Если прыгать, то теперь. На насыпях обычно нет никаких сооружений или случайных столбов. Кроме того, на пологом склоне гораздо легче гасить скорость.
   Ревизор, схватившись за поручни, спустился на ступеньки и, отклонившись в сторону, захлопнул дверь.
   Прыгать с поездов его учили еще в первой Учебке. Лучше всего сразу после опоры электролинии, причем там, где она совместится со стометровым столбиком.
   Есть!
   Ревизор сильно оттолкнулся ногами вперед и вверх, пролетел несколько метров, жестко ткнулся ногами в землю и, не пытаясь устоять, перекувырнулся через голову, покатившись вниз по склону.
   Ломая какие-то кусты, Ревизор плюхнулся в лужу и замер.
   Где-то вверху стучали колеса удаляющегося поезда.
   Кости были целы. Одежда относительно тоже.
   Теперь ходу!
   Ревизор встал на ноги и пошел перпендикулярно железнодорожному полотну. Рано или поздно он должен был выйти на какую-нибудь дорогу или тропинку. И должен был на ходу высохнуть.
   Быстрее, быстрее.
   Через полчаса ноги встали на твердую почву. Вот и дорога! Грунтовка. Но достаточно наезженная. Без видимой грязи.
   Ревизор очистил от налипшей земли ботинки, отряхнул одежду.
   В какую сторону идти?
   А не все ли равно. Лишь бы отсюда!
   Постепенно убыстряя ход. Ревизор перешел с шага на легкий бег.
   Через три часа, когда начался рассвет, он был в тридцати километрах от железной дороги, на обочине асфальтированного шоссе.
   Приведя себя в порядок, Ревизор вышел на дорогу. Легковые машины он пропускал. Так как легковушки далеко ездят редко. И, значит, добравшись домой, они могут услышать рассказ о мужике, выпрыгнувшем с поезда, и вспомнить о странного вида попутчике, которого подвозили.
   Останавливать следовало дальнобойщиков.
   Например, вон тот «КамАЗ» с тульскими номерами.
   Нет. Проехал мимо.
   Тогда этот.
   Тоже не остановился.
   Тогда питерский «МАЗ».
   «МАЗ» замигал правым подфарником и, сворачивая на обочину, остановился.
   — Тебе куда, мужик? — спросил, дотянувшись и раскрыв правую дверцу, водитель.
   — Прямо.
   — Ну тогда по пути. Садись.
   Ревизор подтянулся за поручень и упал на сиденье.
   Машина тронулась с места.
   — Ты чего это такой? — удивился водитель, скашивая глаз на пассажира.
   — Грязный, что ли?
   — Ну да. Как, понимаешь, из...
   — Так оттуда и есть! А все из-за этих... Из-за дружков-приятелей. Что б им... Приспичило, видишь ли, шашлыки пожарить! Я им говорю — какие, на хрен, шашлыки на ночь глядя?
   — Ну?
   — А они уперлись — желаем типа уик-энд! Ну и поехали.
   — Не пустые, конечно?
   — Ну ясно дело! Кто же на природу пустым ездит? По полной программе поехали.
   — Эх! — с завистью вздохнул водитель. — Живут, понимаешь, люди! А тут с утра до вечера одна баранка! Дальше-то что было?
   — Известно что!
   — Отметили?
   — Отметили!
   — В стельку?
   — В нее самую. Как все начиналось — помню. А дальше — как отрезало.
   — От блин, а я с утра до вечера...
   — В себя пришел — в какой-то луже лежу. Дружки, чтоб им... уехали. Машины нет. Денег нет.
   — И опохмелиться нет?
   — Нет! Еле-еле до дороги добрел. А тут ты.
   — Да, не повезло!
   — Это точно...
   — А может, наоборот, повезло. Погулял от души. Не то что я, в этой консервной банке... Этот, что ли, твой город?
   — Этот.
   — Где тебе остановить?
   — Я покажу.
   «КамАЗ» въезжал в город. Мелькнули первые светофоры. Потянулись нити троллейбусных проводов.
   — Здесь! Отсюда я легко доберусь. Водитель подрулил к пустой, без ожидающих пассажиров, троллейбусной остановке.
   — Спасибо за доставку.
   — Тебе спасибо. Хоть послушал, как люди живут. Бывай, попутчик.
   — Счастливой дороги.
   «КамАЗ» мигнул левым подфарником и, пропустив несколько машин, вырулил на проезжую часть. Водитель на прощание два раза гуднул и скрылся в потоке машин.