Страница:
Если он их встретит на улице и они его не узнают! И, значит, не узнают о существовании Конторы!
Разве может быть наказуема случайность?
Нет!
Ну и, значит, можно все свалить на случайность. Тем более что это действительно случайность, так как в этот город он попал не по своей охоте. Случайно попал! В силу обстоятельств.
А раз так, то пусть случайность прорастет случайностью!
Пусть судьба, приведшая его в этот город, приведет его в его дом!
Ревизор повернулся и быстро, почти бегом, пошел к автобусной остановке.
Пусть будет так, как должно быть. Как должно быть по справедливости!..
Автобус остановился на знакомой остановке.
— "Школа", — объявил водитель.
Его школа! В которой он учился. Из которой ушел в армию и из нее почти сразу же в первую Учебку.
Школа...
Ревизор выскочил из автобуса. Пошел по знакомым, но уже почти забытым улицам.
Там должен быть магазин. Кажется, хлебный.
«Там» был магазин. Но давно уже не хлебный, уже торгующий черт знает чем.
Еще квартал и поворот. Откуда будет виден его дом. Его подъезд...
Ревизор прибавил шаг. И тут же остановился. И сел на первую подвернувшуюся скамейку.
Стоп! Так нельзя. Нельзя бежать, оглядываться, жадно рассматривать окружающий пейзаж. Нельзя выдавать свое волнение. Выделяться из толпы.
Надо успокоиться. Надо вести себя как на задании. Рассудочно и хладнокровно.
Кто сказал, что это его дом? Он уже давно может быть не его, может быть чужим. За двадцать лет чего только не бывает.
Размены, продажи... Смерти. Да, бывают смерти! Потому что человек смертей. И выбывает из квартир в том числе и по этой причине.
И тогда... и тогда в его доме его никто не ждет. Ревизор высидел на скамейке пять минут. Пока не успокоился. Пока не вошел в рабочий ритм.
Ну что? Пошли?
Пошли!
Ревизор обогнул угол дома. Вошел во двор. В свой двор. С незнакомыми песочницами, скамейками, детскими турниками. С неузнаваемыми, выросшими под крыши домов деревьями. Увидел подъезды. Один из которых был его подъездом. Совершенно таким, каким был раньше. Поднялся по ступенькам крыльца. Потянул на себя дверь.
Подъезд тоже не изменился. Подъезд был тот же. И пах так же. И даже надписи на стенах были похожи. Кольки и Машки соединялись плюсами. А Петька был дурак. Только двери... Двери были сплошь металлические. В его времена они были деревянные. С одним-единственным замком.
Ревизор поднялся на свой этаж. Остановился.
Что дальше?
О том, что делать дальше, он не думал. Он шел к своей двери, не имея никаких конкретных намерений. Просто шел. Чтобы дойти.
А что, если?.. Если позвонить? Просто чтобы увидеть, кто откроет дверь. Просто увидеть... И тут же уйти, извинившись, что не туда попал, что перепутал адрес.
Ведь прошло столько лет. Разве можно его узнать? Разве можно узнать в сорокалетнем мужчине, перепутавшем двери, умершего двадцать лет назад восемнадцатилетнего пацана?..
Ревизор потянулся к кнопке звонка, не додумав мысль. Что было ему не свойственно. Что было не свойственно работникам Конторы.
Он нажал кнопку.
Еще раз.
И еще раз.
За дверью было тихо.
Он постучал.
Никто не ответил.
Тогда, может быть... Раз уже... Потому что теперь все равно.
Действительно все равно. Он преступил разрешенную рань уже только тем, что захотел увидеть своих родителей, увидеть свой дом. И уж тем более преступил, придя сюда. Теперь не важно, что он сделает дальше. Он уже сделал больше, чем было позволительно. Он уже нарушил главный Закон Конторы. Закон сохранения Тайны.
Ну и, значит...
Ревизор осмотрел дверь. Замок был один. И был самым примитивным. Старым. К которому не могла подойти его предназначенная для более современных замков универсальная отмычка.
Он осмотрелся, подобрал потерянную какой-то женщиной проволочную заколку. Изогнул ее в нескольких местах, сунул в замочную скважину, повернул раз, другой, притирая импровизированную отмычку к зубчикам замка, услышал легкие щелчки, еще повернул и толкнул дверь. Дверь открылась.
— Есть кто? У вас дверь открыта! — крикнул он.
Тишина.
Когда Ревизор подбирал к замку отмычку, открывал дверь и спрашивал, есть ли кто-нибудь дома, он действовал автоматически. Как всегда действовал, входя в чужую квартиру. Пусть даже в бывшую свою.
И дальше он тоже делал то, что должен был делать. Прошел в коридор. Открыл электрический счетчик, вывернул пробки, с корнем вырвал высунувшиеся наружу провода. Под счетчиком набросал найденные тут же в ящике прихожей инструменты — плоскогубцы, молоток, отвертки, изоленту. Накинул на плечи снятую с вешалки телогрейку.
И лишь после этого огляделся.
Квартира была его! Его родителей! Этот он понял сразу. В этой квартире ничего не изменилось. Разве только холодильник в коридоре. Другой холодильник. И другая одежда на вешалке. Пуховики. Тогда пуховиков не было.
Но пуховики и холодильник не в счет.
Ревизор, сделав несколько шагов, открыл дверь в комнату. Подчиняясь привычке, ногой открыл, чтобы не оставлять на ручке отпечатки пальцев. Открыл и, вздрогнув, замер. С противоположной стены на него смотрело лицо. Не чужое лицо. Знакомое лицо. Его лицо. Его портрет. Точно такой же, что был на кладбищенском памятнике. Только здесь большой. Перевязанный в правом верхнем углу черной траурной ленточкой.
И рядом, справа еще один портрет. Точно так же перевязанный траурной лентой. Портрет отца. Значит, отец тоже...
«Нет! Почему тоже?» — испугался он своей мгновенно промелькнувшей мысли. Не тоже. Не тоже! Потому что он не умер. Он жив. Вот он. Стоит рядом со своей фотографией.
Не умер! Хотя ему много лет внушали другую, более угодную Конторе мысль, вымарывая из памяти прошлое. Удачно вымарывая.
И, может быть, вымарали бы окончательно, если бы он, по случайности, не спрыгнул с поезда и не оказался здесь, в своем городе. А теперь уже в своей квартире.
Ревизор отвел глаза от портретов. Огляделся. Увидел дверь. В свою комнату. В ту комнату, где он жил восемнадцать лет, двадцать лет назад.
Что теперь там? В комнате, где он не был почти четверть века.
Он открыл дверь. Увидел стол, кровать, книжные полки. Тот же самый стол, ту же самую кровать, те же самые полки и те же книги... В его комнате ничего не изменилось. В его комнате ничего не меняли.
Он протянул руку к полке. Вытащил первую попавшуюся книгу. «Робинзон Крузо». Любимая книга. Тогда. Теперь нет. Теперь, пожив двадцать лет робинзоном в океане людей, он ему не завидует. Теперь он...
В замке входной двери заскрежетал ключ. Кто-то пытался войти в квартиру!
Черт!
Ревизор, мгновенно вспомнив о том, кто он и как сюда попал, метнулся в коридор. Схватил что-то из инструментов и встал возле счетчика.
Скрежет в замке повторился.
— Блин!.. Заело, — в сердцах выругался за дверью мужской голос. — Похоже, опять заело!
Снова сунул ключ в замок. Без толку сунул...
Открыть дверь снаружи было невозможно, так как на замке изнутри была опущена защелка. Сейчас пришедший должен был еще минуту повозиться с замком и отправиться за слесарем, дав возможность непрошеному гостю покинуть квартиру.
Но он не ушел.
Потоптался на лестничной клетке, поковырял замок.
— Похоже, выбивать придется! Что-то тяжело шмякнулось в дверь. Теперь надо было действовать быстро. И нагло. Ревизор поднял защелку и распахнул дверь. На лестничной площадке стоял мужчина лет тридцати.
— Где вы были?! — возмущенно крикнул Ревизор, глядя ему прямо в глаза.
— Чего? — удивился тот.
— Где вы были? Я вас спрашиваю! Как трансформаторные жечь — вы тут как тут! А как дома быть — вас нету!..
— Погодите, погодите... Как вы сюда попали? — подозрительно спросил мужчина.
— Как попали?! Дома надо быть! Пришлось из-за вас службу спасения вызывать! Вот квитанция за срочный вызов, — потряс Ревизор в воздухе какой-то бумажкой. — Будете платить через сберкассу. Раз они вместо спасения жертв ваши двери открывали!
— Но... — слегка растерялся мужчина.
— Вы знаете, что вы обесточили пять кварталов?!
— Я?
— Вы! Ставите, понимаешь, «жучки». Правила электробезопасности нарушаете. Если бы спасатели вовремя не поспели, то не знаю, что было бы! Зайдете завтра в милицию и в жэк, напишете объяснительную!
— Но я не... — пытался оправдаться мужчина. Уже оправдаться.
— Комиссия разберет, что у вас. А пока распишитесь, что я вас дождался. И что у вас ничего не пропало. Или у вас что-то пропало?
— Нет. Вроде ничего.
— Тогда пишите. Пришлось из-за вас, понимаешь, сидеть тут битый час! Чтоб шмотки ваши сохранить. Как будто мне больше всех надо. Вы ответственный квартиросъемщик?
— Нет.
— А кто?
— Сейчас! — повернулся мужчина, крикнул куда-то в сторону: — Антонина Петровна! Идите сюда! Тут электрик... Антонина Петровна? Антонина?..
— Вот, — показал мужчина на пожилую, появившуюся в Проеме двери женщину, — Проскурина Антонина Петровна. И, заполняя бесконечно затянувшуюся паузу, повторил:
— Это она ответственный квартиросъемщик. Проскурина Антонина Петровна.
Перед дверью стояла его мать. Мать, которую было почти невозможно узнать. Потому что тогда она была средних лет женщина. А теперь...
Мама!
— Ну что? Что ей надо делать? — спросил мужчина. — Что делать-то?
— Ей?
— Ну да, ей! Ты чего, мужик?
— Ей... Ей надо позвонить в энергонадзор. Сегодня. В крайнем случае завтра. Сказать, что она ответственный квартиросъемщик.
— А дальше что?
— Дальше объяснят.
— Он сказал, надо позвонить в энергонадзор! — громко повторил мужчина. — Вы поняли?
Женщина молчала. Женщина смотрела на электрика. Очень пристально смотрела на электрика, которого застала в своей Квартире.
Электрик отвел глаза. Засуетился. Сказал вдруг сразу охрипшим голосом:
— Мне пора. Я пошел. Пообедаю. Инструменты не трогайте, я приду. Через час приду...
— А расписаться?
— Потом. Потом...
Шагнул через порог и быстро побежал вниз по ступенькам. Пока мужчина не сообразил, чьи инструменты разбросаны на полу и в чьем ватнике побежал от них электрик. Пока хозяйка, квартиры не сообразила, на кого был похож этот электрик...
На первом этаже Ревизор сбросил телогрейку, вышел из подъезда, обошел дом вокруг и сел недалеко от него в беседку, держа в поле зрения подъезд. Прежде чем уходить, ему надо было посмотреть, в какую сторону направится погоня. И пойти в противоположную.
Через пару минут из подъезда вывалился все понявший мужчина. Огляделся. И побежал к ближайшей остановке.
Путь отхода стал ясен.
Дверь снова открылась, и во двор вышла женщина. Она задержалась возле подъезда. И, подняв к лицу руку, как-то по-особенному посмотрела вслед убежавшему мужчине. И как-то по-особенному повернулась.
Так, как смотрела и поворачивалась она. Так, как делала это двадцать лет назад.
Ревизор хотел встать и подойти к матери. Ревизор должен был встать и подойти к матери. Но не встал. И не подошел. Потому что не мог этого сделать.
Не мог!
Он видел свою мать, не имевшую права видеть сидящего в пятидесяти метрах от нее своего сына. Который для нее умер двадцать лет назад. И не мог воскреснуть иначе как ценой ее жизни. Или новой, уже без инсценировки, своей смерти.
Будь проклята Контора! Подобной ценой хранящая свою Тайну.
Будь славна Контора, нашедшая единственно возможные методы сохранения своей боеспособности на фоне всеобщего развала и продажности.
Будь проклята! Будь славна!
Ревизор встал со своего места, быстро и не оглядываясь пошел прочь. На улицу. В толкотню прохожих. Потому что ему было некогда. Его ждала масса дел...
Но вдруг остановился. Как будто что-то вспомнив. Остановился перед лотком мгновенной лотереи. Почему перед лотком лотереи? Почему именно перед ним? Ревизор мгновенно проанализировал свой порыв. И подошел к лотку ближе.
— Вы имеете возможность выиграть автомобиль, — сообщил лотошник. — Прямо сейчас. Достаточно лишь взять билет мгновенной лотереи.
— А машина где? — думая о чем-то своем, спросил Ревизор.
— Какая машина?
— Ту, которую я могу мгновенно выиграть. Где она?
— Видите ли, в чем дело, — начал объяснять лотошник. — На месте выдаются лишь выигрыши, не превышающие...
— А валюту у вас можно выиграть? — перебил Ревизор.
— Валюту? Нет. У нас нет валютных призов. Только рублевые.
— И тем не менее я хотел бы выиграть доллары. За доллары.
— Не понял вас.
— Мне надо, чтобы в вашей лотерее главный валютный приз выиграл указанный мной человек.
— Это невозможно. Я же говорю, у нас нет валюты. И потом, это лотерея и призы получают лишь те, кто их выигрывает...
— Этот выиграет!
— Но как он может выиграть, если...
— Он выиграет мой приз. А вы, если выиграет он, выиграете свой. Выиграете приз в пятьсот долларов. Пятьсот долларов вас устроят?
— Пятьсот? Мне?!
— Пятьсот — вам!
— За что?!
— За то, что вы сходите по указанному адресу и вручите выигрышный лотерейный билет. С мгновенной выплатой.
— Я ничего не понимаю! — совершенно растерялся лотошник.
— А это понимаете? — спросил Ревизор, вытаскивая пять стодолларовых бумажек.
— Это — понимаю.
— Тогда вы отправитесь по указанному мной адресу и сыграете с гражданкой, проживающей по нему, в беспроигрышную для нее и для вас лотерею.
— Но как же я объясню...
— Скажите, что проводится благотворительная акция. Что ей повезло. Что ее адрес выпал в лототроне... Лотошник подхватил свой столик:
— Куда идти?
— Вон туда. Первый подъезд, квартира номер двенадцать. Женщина стоит возле подъезда. Спросите ее адрес и выдадите приз. Все понятно?
— Понятно.
— Только не вздумай выиграть все один. Можешь очень сильно проиграть! Все проиграть! — перейдя на резкое «ты», предупредил Ревизор.
Продавец счастья судорожно кивнул и пошел к указанному дому.
Заказчик выигрыша занял удобную наблюдательную позицию, с которой хорошо просматривался двор.
Лотошник в яркой, обвешанной лотерейной рекламой форме подошел к указанной ему женщине, спросил адрес и, услышав его, сунул ей в руки лотерейный билет.
— Вскройте, — предложил он.
— Зачем?
— Это ваш билет. Я, то есть мы, наша организация проводит благотворительную акцию. На вас выпал выигрышный билет. Вскройте его. — И сам, торопясь, дрожащими пальцами вскрыл билет. — Вы выиграли, — сообщил он.
— Что выиграла?
— Главный приз. — Я?!
— Вы.
Лотошник достал из кармана завернутые в газету доллары.
— Вот.
Женщина развернула газету. В ней лежали стодолларовые купюры. Несколько десятков стодолларовых купюр.
— Сколько здесь? — испуганно спросила женщина,
— Что сколько?
— Денег в выигрыше?
— Я не знаю, — стушевался лотошник. — То есть я хочу сказать, что меня просили только передать. Приз. Я вас поздравляю, — и быстро пошел, почти побежал от подъезда.
— Погодите! Это какая-то ошибка! — крикнула вдогонку счастливая обладательница главного приза.
Но лотошник лишь прибавил шаг. Женщина растерянно оглянулась. Взгляд ее скользнул по двору, по противоположному дому, по окнам подъезда, где на втором этаже, глядя на нее, стоял Ревизор. Стоял ее сын. Их глаза на мгновение встретились. И разошлись.
Мужчина дождался, когда женщина со свертком закрыла за собой дверь подъезда, спустился вниз и вышел со двора. Его лицо ничего не выражало. Ни сожаления, ни отчаяния, ни облегчения. Вообще ничего. Его лицо было неподвижно, как фотография. Как фотография на могильном памятнике. Как его фотография, на его могильном памятнике.
Глава 6
Глава 7
Разве может быть наказуема случайность?
Нет!
Ну и, значит, можно все свалить на случайность. Тем более что это действительно случайность, так как в этот город он попал не по своей охоте. Случайно попал! В силу обстоятельств.
А раз так, то пусть случайность прорастет случайностью!
Пусть судьба, приведшая его в этот город, приведет его в его дом!
Ревизор повернулся и быстро, почти бегом, пошел к автобусной остановке.
Пусть будет так, как должно быть. Как должно быть по справедливости!..
Автобус остановился на знакомой остановке.
— "Школа", — объявил водитель.
Его школа! В которой он учился. Из которой ушел в армию и из нее почти сразу же в первую Учебку.
Школа...
Ревизор выскочил из автобуса. Пошел по знакомым, но уже почти забытым улицам.
Там должен быть магазин. Кажется, хлебный.
«Там» был магазин. Но давно уже не хлебный, уже торгующий черт знает чем.
Еще квартал и поворот. Откуда будет виден его дом. Его подъезд...
Ревизор прибавил шаг. И тут же остановился. И сел на первую подвернувшуюся скамейку.
Стоп! Так нельзя. Нельзя бежать, оглядываться, жадно рассматривать окружающий пейзаж. Нельзя выдавать свое волнение. Выделяться из толпы.
Надо успокоиться. Надо вести себя как на задании. Рассудочно и хладнокровно.
Кто сказал, что это его дом? Он уже давно может быть не его, может быть чужим. За двадцать лет чего только не бывает.
Размены, продажи... Смерти. Да, бывают смерти! Потому что человек смертей. И выбывает из квартир в том числе и по этой причине.
И тогда... и тогда в его доме его никто не ждет. Ревизор высидел на скамейке пять минут. Пока не успокоился. Пока не вошел в рабочий ритм.
Ну что? Пошли?
Пошли!
Ревизор обогнул угол дома. Вошел во двор. В свой двор. С незнакомыми песочницами, скамейками, детскими турниками. С неузнаваемыми, выросшими под крыши домов деревьями. Увидел подъезды. Один из которых был его подъездом. Совершенно таким, каким был раньше. Поднялся по ступенькам крыльца. Потянул на себя дверь.
Подъезд тоже не изменился. Подъезд был тот же. И пах так же. И даже надписи на стенах были похожи. Кольки и Машки соединялись плюсами. А Петька был дурак. Только двери... Двери были сплошь металлические. В его времена они были деревянные. С одним-единственным замком.
Ревизор поднялся на свой этаж. Остановился.
Что дальше?
О том, что делать дальше, он не думал. Он шел к своей двери, не имея никаких конкретных намерений. Просто шел. Чтобы дойти.
А что, если?.. Если позвонить? Просто чтобы увидеть, кто откроет дверь. Просто увидеть... И тут же уйти, извинившись, что не туда попал, что перепутал адрес.
Ведь прошло столько лет. Разве можно его узнать? Разве можно узнать в сорокалетнем мужчине, перепутавшем двери, умершего двадцать лет назад восемнадцатилетнего пацана?..
Ревизор потянулся к кнопке звонка, не додумав мысль. Что было ему не свойственно. Что было не свойственно работникам Конторы.
Он нажал кнопку.
Еще раз.
И еще раз.
За дверью было тихо.
Он постучал.
Никто не ответил.
Тогда, может быть... Раз уже... Потому что теперь все равно.
Действительно все равно. Он преступил разрешенную рань уже только тем, что захотел увидеть своих родителей, увидеть свой дом. И уж тем более преступил, придя сюда. Теперь не важно, что он сделает дальше. Он уже сделал больше, чем было позволительно. Он уже нарушил главный Закон Конторы. Закон сохранения Тайны.
Ну и, значит...
Ревизор осмотрел дверь. Замок был один. И был самым примитивным. Старым. К которому не могла подойти его предназначенная для более современных замков универсальная отмычка.
Он осмотрелся, подобрал потерянную какой-то женщиной проволочную заколку. Изогнул ее в нескольких местах, сунул в замочную скважину, повернул раз, другой, притирая импровизированную отмычку к зубчикам замка, услышал легкие щелчки, еще повернул и толкнул дверь. Дверь открылась.
— Есть кто? У вас дверь открыта! — крикнул он.
Тишина.
Когда Ревизор подбирал к замку отмычку, открывал дверь и спрашивал, есть ли кто-нибудь дома, он действовал автоматически. Как всегда действовал, входя в чужую квартиру. Пусть даже в бывшую свою.
И дальше он тоже делал то, что должен был делать. Прошел в коридор. Открыл электрический счетчик, вывернул пробки, с корнем вырвал высунувшиеся наружу провода. Под счетчиком набросал найденные тут же в ящике прихожей инструменты — плоскогубцы, молоток, отвертки, изоленту. Накинул на плечи снятую с вешалки телогрейку.
И лишь после этого огляделся.
Квартира была его! Его родителей! Этот он понял сразу. В этой квартире ничего не изменилось. Разве только холодильник в коридоре. Другой холодильник. И другая одежда на вешалке. Пуховики. Тогда пуховиков не было.
Но пуховики и холодильник не в счет.
Ревизор, сделав несколько шагов, открыл дверь в комнату. Подчиняясь привычке, ногой открыл, чтобы не оставлять на ручке отпечатки пальцев. Открыл и, вздрогнув, замер. С противоположной стены на него смотрело лицо. Не чужое лицо. Знакомое лицо. Его лицо. Его портрет. Точно такой же, что был на кладбищенском памятнике. Только здесь большой. Перевязанный в правом верхнем углу черной траурной ленточкой.
И рядом, справа еще один портрет. Точно так же перевязанный траурной лентой. Портрет отца. Значит, отец тоже...
«Нет! Почему тоже?» — испугался он своей мгновенно промелькнувшей мысли. Не тоже. Не тоже! Потому что он не умер. Он жив. Вот он. Стоит рядом со своей фотографией.
Не умер! Хотя ему много лет внушали другую, более угодную Конторе мысль, вымарывая из памяти прошлое. Удачно вымарывая.
И, может быть, вымарали бы окончательно, если бы он, по случайности, не спрыгнул с поезда и не оказался здесь, в своем городе. А теперь уже в своей квартире.
Ревизор отвел глаза от портретов. Огляделся. Увидел дверь. В свою комнату. В ту комнату, где он жил восемнадцать лет, двадцать лет назад.
Что теперь там? В комнате, где он не был почти четверть века.
Он открыл дверь. Увидел стол, кровать, книжные полки. Тот же самый стол, ту же самую кровать, те же самые полки и те же книги... В его комнате ничего не изменилось. В его комнате ничего не меняли.
Он протянул руку к полке. Вытащил первую попавшуюся книгу. «Робинзон Крузо». Любимая книга. Тогда. Теперь нет. Теперь, пожив двадцать лет робинзоном в океане людей, он ему не завидует. Теперь он...
В замке входной двери заскрежетал ключ. Кто-то пытался войти в квартиру!
Черт!
Ревизор, мгновенно вспомнив о том, кто он и как сюда попал, метнулся в коридор. Схватил что-то из инструментов и встал возле счетчика.
Скрежет в замке повторился.
— Блин!.. Заело, — в сердцах выругался за дверью мужской голос. — Похоже, опять заело!
Снова сунул ключ в замок. Без толку сунул...
Открыть дверь снаружи было невозможно, так как на замке изнутри была опущена защелка. Сейчас пришедший должен был еще минуту повозиться с замком и отправиться за слесарем, дав возможность непрошеному гостю покинуть квартиру.
Но он не ушел.
Потоптался на лестничной клетке, поковырял замок.
— Похоже, выбивать придется! Что-то тяжело шмякнулось в дверь. Теперь надо было действовать быстро. И нагло. Ревизор поднял защелку и распахнул дверь. На лестничной площадке стоял мужчина лет тридцати.
— Где вы были?! — возмущенно крикнул Ревизор, глядя ему прямо в глаза.
— Чего? — удивился тот.
— Где вы были? Я вас спрашиваю! Как трансформаторные жечь — вы тут как тут! А как дома быть — вас нету!..
— Погодите, погодите... Как вы сюда попали? — подозрительно спросил мужчина.
— Как попали?! Дома надо быть! Пришлось из-за вас службу спасения вызывать! Вот квитанция за срочный вызов, — потряс Ревизор в воздухе какой-то бумажкой. — Будете платить через сберкассу. Раз они вместо спасения жертв ваши двери открывали!
— Но... — слегка растерялся мужчина.
— Вы знаете, что вы обесточили пять кварталов?!
— Я?
— Вы! Ставите, понимаешь, «жучки». Правила электробезопасности нарушаете. Если бы спасатели вовремя не поспели, то не знаю, что было бы! Зайдете завтра в милицию и в жэк, напишете объяснительную!
— Но я не... — пытался оправдаться мужчина. Уже оправдаться.
— Комиссия разберет, что у вас. А пока распишитесь, что я вас дождался. И что у вас ничего не пропало. Или у вас что-то пропало?
— Нет. Вроде ничего.
— Тогда пишите. Пришлось из-за вас, понимаешь, сидеть тут битый час! Чтоб шмотки ваши сохранить. Как будто мне больше всех надо. Вы ответственный квартиросъемщик?
— Нет.
— А кто?
— Сейчас! — повернулся мужчина, крикнул куда-то в сторону: — Антонина Петровна! Идите сюда! Тут электрик... Антонина Петровна? Антонина?..
— Вот, — показал мужчина на пожилую, появившуюся в Проеме двери женщину, — Проскурина Антонина Петровна. И, заполняя бесконечно затянувшуюся паузу, повторил:
— Это она ответственный квартиросъемщик. Проскурина Антонина Петровна.
Перед дверью стояла его мать. Мать, которую было почти невозможно узнать. Потому что тогда она была средних лет женщина. А теперь...
Мама!
— Ну что? Что ей надо делать? — спросил мужчина. — Что делать-то?
— Ей?
— Ну да, ей! Ты чего, мужик?
— Ей... Ей надо позвонить в энергонадзор. Сегодня. В крайнем случае завтра. Сказать, что она ответственный квартиросъемщик.
— А дальше что?
— Дальше объяснят.
— Он сказал, надо позвонить в энергонадзор! — громко повторил мужчина. — Вы поняли?
Женщина молчала. Женщина смотрела на электрика. Очень пристально смотрела на электрика, которого застала в своей Квартире.
Электрик отвел глаза. Засуетился. Сказал вдруг сразу охрипшим голосом:
— Мне пора. Я пошел. Пообедаю. Инструменты не трогайте, я приду. Через час приду...
— А расписаться?
— Потом. Потом...
Шагнул через порог и быстро побежал вниз по ступенькам. Пока мужчина не сообразил, чьи инструменты разбросаны на полу и в чьем ватнике побежал от них электрик. Пока хозяйка, квартиры не сообразила, на кого был похож этот электрик...
На первом этаже Ревизор сбросил телогрейку, вышел из подъезда, обошел дом вокруг и сел недалеко от него в беседку, держа в поле зрения подъезд. Прежде чем уходить, ему надо было посмотреть, в какую сторону направится погоня. И пойти в противоположную.
Через пару минут из подъезда вывалился все понявший мужчина. Огляделся. И побежал к ближайшей остановке.
Путь отхода стал ясен.
Дверь снова открылась, и во двор вышла женщина. Она задержалась возле подъезда. И, подняв к лицу руку, как-то по-особенному посмотрела вслед убежавшему мужчине. И как-то по-особенному повернулась.
Так, как смотрела и поворачивалась она. Так, как делала это двадцать лет назад.
Ревизор хотел встать и подойти к матери. Ревизор должен был встать и подойти к матери. Но не встал. И не подошел. Потому что не мог этого сделать.
Не мог!
Он видел свою мать, не имевшую права видеть сидящего в пятидесяти метрах от нее своего сына. Который для нее умер двадцать лет назад. И не мог воскреснуть иначе как ценой ее жизни. Или новой, уже без инсценировки, своей смерти.
Будь проклята Контора! Подобной ценой хранящая свою Тайну.
Будь славна Контора, нашедшая единственно возможные методы сохранения своей боеспособности на фоне всеобщего развала и продажности.
Будь проклята! Будь славна!
Ревизор встал со своего места, быстро и не оглядываясь пошел прочь. На улицу. В толкотню прохожих. Потому что ему было некогда. Его ждала масса дел...
Но вдруг остановился. Как будто что-то вспомнив. Остановился перед лотком мгновенной лотереи. Почему перед лотком лотереи? Почему именно перед ним? Ревизор мгновенно проанализировал свой порыв. И подошел к лотку ближе.
— Вы имеете возможность выиграть автомобиль, — сообщил лотошник. — Прямо сейчас. Достаточно лишь взять билет мгновенной лотереи.
— А машина где? — думая о чем-то своем, спросил Ревизор.
— Какая машина?
— Ту, которую я могу мгновенно выиграть. Где она?
— Видите ли, в чем дело, — начал объяснять лотошник. — На месте выдаются лишь выигрыши, не превышающие...
— А валюту у вас можно выиграть? — перебил Ревизор.
— Валюту? Нет. У нас нет валютных призов. Только рублевые.
— И тем не менее я хотел бы выиграть доллары. За доллары.
— Не понял вас.
— Мне надо, чтобы в вашей лотерее главный валютный приз выиграл указанный мной человек.
— Это невозможно. Я же говорю, у нас нет валюты. И потом, это лотерея и призы получают лишь те, кто их выигрывает...
— Этот выиграет!
— Но как он может выиграть, если...
— Он выиграет мой приз. А вы, если выиграет он, выиграете свой. Выиграете приз в пятьсот долларов. Пятьсот долларов вас устроят?
— Пятьсот? Мне?!
— Пятьсот — вам!
— За что?!
— За то, что вы сходите по указанному адресу и вручите выигрышный лотерейный билет. С мгновенной выплатой.
— Я ничего не понимаю! — совершенно растерялся лотошник.
— А это понимаете? — спросил Ревизор, вытаскивая пять стодолларовых бумажек.
— Это — понимаю.
— Тогда вы отправитесь по указанному мной адресу и сыграете с гражданкой, проживающей по нему, в беспроигрышную для нее и для вас лотерею.
— Но как же я объясню...
— Скажите, что проводится благотворительная акция. Что ей повезло. Что ее адрес выпал в лототроне... Лотошник подхватил свой столик:
— Куда идти?
— Вон туда. Первый подъезд, квартира номер двенадцать. Женщина стоит возле подъезда. Спросите ее адрес и выдадите приз. Все понятно?
— Понятно.
— Только не вздумай выиграть все один. Можешь очень сильно проиграть! Все проиграть! — перейдя на резкое «ты», предупредил Ревизор.
Продавец счастья судорожно кивнул и пошел к указанному дому.
Заказчик выигрыша занял удобную наблюдательную позицию, с которой хорошо просматривался двор.
Лотошник в яркой, обвешанной лотерейной рекламой форме подошел к указанной ему женщине, спросил адрес и, услышав его, сунул ей в руки лотерейный билет.
— Вскройте, — предложил он.
— Зачем?
— Это ваш билет. Я, то есть мы, наша организация проводит благотворительную акцию. На вас выпал выигрышный билет. Вскройте его. — И сам, торопясь, дрожащими пальцами вскрыл билет. — Вы выиграли, — сообщил он.
— Что выиграла?
— Главный приз. — Я?!
— Вы.
Лотошник достал из кармана завернутые в газету доллары.
— Вот.
Женщина развернула газету. В ней лежали стодолларовые купюры. Несколько десятков стодолларовых купюр.
— Сколько здесь? — испуганно спросила женщина,
— Что сколько?
— Денег в выигрыше?
— Я не знаю, — стушевался лотошник. — То есть я хочу сказать, что меня просили только передать. Приз. Я вас поздравляю, — и быстро пошел, почти побежал от подъезда.
— Погодите! Это какая-то ошибка! — крикнула вдогонку счастливая обладательница главного приза.
Но лотошник лишь прибавил шаг. Женщина растерянно оглянулась. Взгляд ее скользнул по двору, по противоположному дому, по окнам подъезда, где на втором этаже, глядя на нее, стоял Ревизор. Стоял ее сын. Их глаза на мгновение встретились. И разошлись.
Мужчина дождался, когда женщина со свертком закрыла за собой дверь подъезда, спустился вниз и вышел со двора. Его лицо ничего не выражало. Ни сожаления, ни отчаяния, ни облегчения. Вообще ничего. Его лицо было неподвижно, как фотография. Как фотография на могильном памятнике. Как его фотография, на его могильном памятнике.
Глава 6
— Я все подготовил, — сказал мужской сквозь слой поролона голос. — Все подготовил как надо.
— Вы уверены?
— Уверен. Смотрите телевизор. Сегодня будет интересующая вас передача. Будет очень интересная передача. По десятому каналу.
— Хорошо, посмотрю. Раз вы советуете.
— Советую.
— Я позвоню. Еще раз. Сразу после передачи. Мне интересно знать ваше о ней мнение.
— Звоните.
— До свидания.
— Прощайте.
Вначале в зал вошли телохранители. Молча разошлись по сторонам, потеснили из помещения ведущих уборку служащих.
— Вы кто? Вы зачем? Нам надо убирать...
— Уберете. После.
Телохранители затворили двери. Прошли по залу с детекторами взрывчатки и двумя специально натасканными на мины собаками, обследуя каждый метр пола.
— На окнах нужно опустить плотные шторы, — распорядились они.
— Зачем шторы?
— Затем, что нужно.
— Но будет темно!
— Лучше темно, чем страшно. Опустите шторы. Иначе мероприятия не будет.
Через час в зал стали подтягиваться телевизионщики.
— Подойдите, пожалуйста, сюда, — вежливо попросили телохранители.
— Мы?
— Вы.
Журналисты подошли. Оживившиеся собаки потянулись носами к людям и их багажу.
— Будьте любезны, откройте кофры.
— Это что, обыск? — возмутились телевизионщики.
— Ни в коей мере. Мы не имеем права вас обыскивать. Мы просто просим показать, что у вас в кофрах.
— Это самоуправство.
— Но продиктованное необходимостью. Вы журналисты, вы лучше других знаете, что на Хозяина было уже два покушения.
— При чем здесь мы?
— При том, что, если мы пропустим взрывное устройство, пострадают все. В том числе вы.
Телевизионщики открыли кофры. Телохранители перебрали бывшие в кофрах принадлежности в поисках спрятанного оружия.
— Будьте любезны, поднимите руки.
Телевизионщики подняли руки. Они уже не протестовали, они продумывали телевизионные сюжеты и газетные заметки на тему унижения отечественной журналистики, при исполнении ими творческих обязанностей. Отчего перестали препираться.
— Юбки снимать? — сказала журналистка фразу из будущей статьи.
— Юбки не надо. Проходите.
Телевизионщики установили прожектора и закрепили на столе микрофоны. Газетчики приготовили диктофоны.
Из боковой двери быстрыми шагами, в окружении нескольких человек, к столу президиума прошел мужчина.
— Сюда, пожалуйста. В это кресло напротив микрофонов. Здесь вам будет удобно.
Услужливые руки подставили, придвинули кресло. Мужчина сел и уверенно-внимательным взглядом осмотрел зал.
— Можно начинать?
Телохранители, бесшумно передвигаясь, встали у проемов дверей и у стен, сбоку от журналистов. Начальник службы безопасности еле заметно кивнул.
— Валяйте. Начинайте.
— Разрешите пресс-конференцию считать открытой. По залу прокатился шелест затворов фотоаппаратов. Короткие молнии фотовспышек на мгновение ослепили сидящих в президиуме людей.
— Нашего сегодняшнего гостя, я думаю, вам представлять не надо. Поэтому предлагаю сразу перейти к вопросам. Прошу вас...
Интервью длилось час.
Через час был задан главный вопрос. Который все хотели, но боялись задать.
— "Городские ведомости". В обществе ходят упорные слухи о вашей ссоре с Главой областной администрации. Мы бы хотели услышать, так это или нет? И если так, то узнать причины происшедшей размолвки.
Интервьюируемый напрягся лицом и даже привстал со стула.
— Кто это говорит? — почти закричал он. — Кто?! Назовите мне, кто это вам сказал? Фамилию назовите! Фамилию никто не назвал.
— Вот вы журналисты, вы должны освещать факты, а вы собираете сплетни.
Разнервничавшийся интервьюируемый подался вперед, словно желая приблизиться к журналистам. Он почти коснулся микрофонов и с угрозой в голосе сказал:
— Хочу сказать, что отдельные наши газеты превратно толкуют информационную свободу. Они толкуют ее как вседозволенность! Пользуясь непроверенной информацией, они вводят в заблуждение своих читателей, провоцируя в обществе нездоровые настроения. Хочу предупредить, что лично я не оставляю без внимания периодическую печать. И готов судиться с...
Далее произошло что-то непонятное. Что-то страшное. Один из микрофонов, к которому приблизил лицо говорящий, вдруг взорвался, разбросав вперед и в стороны искры огня.
Присутствующие в зале ахнули, отшатнулись от сцены, бросились к дверям. Но быстро пришли в себя. Засудачили.
— Что случилось? Что?
— Микрофон! Там микрофон взорвался!
— Я видел, что микрофон. Почему он взорвался?
— Может, короткое замыкание?
— Какое, к черту, короткое замыкание? Он взорвался. Охрана, выхватив пистолеты, заметалась по залу.
— Стоять! К стене! Всем стоять!..
Подбежали к упавшему за стол шефу.
— Что с ним? Жив?
— Нет. Готов!
Шеф лежал на полу. Раскинув руки. Ногами на спинке опрокинутого стула. Лица у него не было. На том месте, где должно было быть лицо, выпирало и шевелилось изрубленное в фарш мясо с белыми вкраплениями расщепленных костей.
— Е-мое!
— Кто стрелял? Кто стрелял?! — орали, перебегая от человека к человеку и тыча им в глаза дула пистолетов, растерявшиеся телохранители.
— Кто?!
— Никто не стрелял. Никто, — слабо сопротивляясь, отвечали журналисты. — Не было выстрела.
— А ну-руки!
Телохранители тщательно обыскали всех присутствующих в помещении. На этот раз журналисты не сопротивлялись и не пререкались. Журналисты с готовностью выворачивали карманы и бросали на пол бывшие там предметы.
— Пусто!
— У меня тоже ничего нет!
— Кто же?..
— Может, это микрофон? Там микрофон взорвался, — напомнив журналисты.
Телохранители подобрали разбросанные, разбитые микрофоны. Одного микрофона не было. Вернее, была только подставка с торчащим из нее обрубком держака. — Неужели?
— Бред!
— Кто снимал встречу? Кто снимал?..
— Я.
— И я.
— Где ваши камеры?
— Вон.
— Вы можете показать запись? То, что надо было показать?
— Да, наверное.
— Тогда давайте! Быстро давайте!
Операторы перемотали пленку и пустили ее на просмотр.
— Смотрите сюда.
Телохранители припали к окулярам.
Там был живой шеф. Он разговаривал. Потом вдруг скрылся в мгновенной вспышке взрыва. И уже не появился.
— А замедлить можно?
— Можно.
Операторы прокрутили пленку с трехкратным замедлением.
— А еще?
— Можно еще. Только, видно, будет хуже.
— Черт с ним, что хуже. Главное, медленно.
На двадцатикратном замедлении было видно, как вдруг, разламываясь на части, разлетелся самый большой и самый, близкий к выступавшему микрофон. Как пороховая волна ударила его в лицо.
Микрофон!
Не было киллера. Был микрофон!
— Чей микрофон? — спросил начальник охраны. — Чей?!
Микрофон был ничей. Был лишний.
Кто поставил микрофон на стол, установить было невозможно.
Телохранители прошли по периметру сцены, осматривая все вокруг. На задней стене в нескольких местах они обнаружили дыры и лежащую под ними на полу выбитую, раскрошенную штукатурку. В глубине дыр торчали черные, обугленные металлические головки. Они расковыряли ножами штукатурку и вытащили короткие обрезки гвоздей.
Огляделись, собрали с пола еще два десятка металлических обрубков.
Так вот как!..
Обшарив зал, нашли железные рваные по краям осколки. Остатки металлического стакана микрофона, в который были заключены взрывчатка и поверх нее гвозди.
— Вот падлы! Что удумали!
Короткий металлический стакан играл роль направляющего в нужную сторону заряд орудийного ствола. Гвозди подменяли шрапнель. Провод, идущий от стойки микрофона, никуда не привел. И никуда не должен был привести, потому что микрофон приводился в действие посредством радиовзрывателя. Провод был лишь антенной.
Убийце даже не надо было находиться в зале. Он мог наблюдать за пресс-конференцией по телевизору, потому что один из каналов, десятый канал, вел трансляцию в прямом эфире. Он мог смотреть телевизор и мог в нужный момент замкнуть провода.
— Вы уверены?
— Уверен. Смотрите телевизор. Сегодня будет интересующая вас передача. Будет очень интересная передача. По десятому каналу.
— Хорошо, посмотрю. Раз вы советуете.
— Советую.
— Я позвоню. Еще раз. Сразу после передачи. Мне интересно знать ваше о ней мнение.
— Звоните.
— До свидания.
— Прощайте.
Вначале в зал вошли телохранители. Молча разошлись по сторонам, потеснили из помещения ведущих уборку служащих.
— Вы кто? Вы зачем? Нам надо убирать...
— Уберете. После.
Телохранители затворили двери. Прошли по залу с детекторами взрывчатки и двумя специально натасканными на мины собаками, обследуя каждый метр пола.
— На окнах нужно опустить плотные шторы, — распорядились они.
— Зачем шторы?
— Затем, что нужно.
— Но будет темно!
— Лучше темно, чем страшно. Опустите шторы. Иначе мероприятия не будет.
Через час в зал стали подтягиваться телевизионщики.
— Подойдите, пожалуйста, сюда, — вежливо попросили телохранители.
— Мы?
— Вы.
Журналисты подошли. Оживившиеся собаки потянулись носами к людям и их багажу.
— Будьте любезны, откройте кофры.
— Это что, обыск? — возмутились телевизионщики.
— Ни в коей мере. Мы не имеем права вас обыскивать. Мы просто просим показать, что у вас в кофрах.
— Это самоуправство.
— Но продиктованное необходимостью. Вы журналисты, вы лучше других знаете, что на Хозяина было уже два покушения.
— При чем здесь мы?
— При том, что, если мы пропустим взрывное устройство, пострадают все. В том числе вы.
Телевизионщики открыли кофры. Телохранители перебрали бывшие в кофрах принадлежности в поисках спрятанного оружия.
— Будьте любезны, поднимите руки.
Телевизионщики подняли руки. Они уже не протестовали, они продумывали телевизионные сюжеты и газетные заметки на тему унижения отечественной журналистики, при исполнении ими творческих обязанностей. Отчего перестали препираться.
— Юбки снимать? — сказала журналистка фразу из будущей статьи.
— Юбки не надо. Проходите.
Телевизионщики установили прожектора и закрепили на столе микрофоны. Газетчики приготовили диктофоны.
Из боковой двери быстрыми шагами, в окружении нескольких человек, к столу президиума прошел мужчина.
— Сюда, пожалуйста. В это кресло напротив микрофонов. Здесь вам будет удобно.
Услужливые руки подставили, придвинули кресло. Мужчина сел и уверенно-внимательным взглядом осмотрел зал.
— Можно начинать?
Телохранители, бесшумно передвигаясь, встали у проемов дверей и у стен, сбоку от журналистов. Начальник службы безопасности еле заметно кивнул.
— Валяйте. Начинайте.
— Разрешите пресс-конференцию считать открытой. По залу прокатился шелест затворов фотоаппаратов. Короткие молнии фотовспышек на мгновение ослепили сидящих в президиуме людей.
— Нашего сегодняшнего гостя, я думаю, вам представлять не надо. Поэтому предлагаю сразу перейти к вопросам. Прошу вас...
Интервью длилось час.
Через час был задан главный вопрос. Который все хотели, но боялись задать.
— "Городские ведомости". В обществе ходят упорные слухи о вашей ссоре с Главой областной администрации. Мы бы хотели услышать, так это или нет? И если так, то узнать причины происшедшей размолвки.
Интервьюируемый напрягся лицом и даже привстал со стула.
— Кто это говорит? — почти закричал он. — Кто?! Назовите мне, кто это вам сказал? Фамилию назовите! Фамилию никто не назвал.
— Вот вы журналисты, вы должны освещать факты, а вы собираете сплетни.
Разнервничавшийся интервьюируемый подался вперед, словно желая приблизиться к журналистам. Он почти коснулся микрофонов и с угрозой в голосе сказал:
— Хочу сказать, что отдельные наши газеты превратно толкуют информационную свободу. Они толкуют ее как вседозволенность! Пользуясь непроверенной информацией, они вводят в заблуждение своих читателей, провоцируя в обществе нездоровые настроения. Хочу предупредить, что лично я не оставляю без внимания периодическую печать. И готов судиться с...
Далее произошло что-то непонятное. Что-то страшное. Один из микрофонов, к которому приблизил лицо говорящий, вдруг взорвался, разбросав вперед и в стороны искры огня.
Присутствующие в зале ахнули, отшатнулись от сцены, бросились к дверям. Но быстро пришли в себя. Засудачили.
— Что случилось? Что?
— Микрофон! Там микрофон взорвался!
— Я видел, что микрофон. Почему он взорвался?
— Может, короткое замыкание?
— Какое, к черту, короткое замыкание? Он взорвался. Охрана, выхватив пистолеты, заметалась по залу.
— Стоять! К стене! Всем стоять!..
Подбежали к упавшему за стол шефу.
— Что с ним? Жив?
— Нет. Готов!
Шеф лежал на полу. Раскинув руки. Ногами на спинке опрокинутого стула. Лица у него не было. На том месте, где должно было быть лицо, выпирало и шевелилось изрубленное в фарш мясо с белыми вкраплениями расщепленных костей.
— Е-мое!
— Кто стрелял? Кто стрелял?! — орали, перебегая от человека к человеку и тыча им в глаза дула пистолетов, растерявшиеся телохранители.
— Кто?!
— Никто не стрелял. Никто, — слабо сопротивляясь, отвечали журналисты. — Не было выстрела.
— А ну-руки!
Телохранители тщательно обыскали всех присутствующих в помещении. На этот раз журналисты не сопротивлялись и не пререкались. Журналисты с готовностью выворачивали карманы и бросали на пол бывшие там предметы.
— Пусто!
— У меня тоже ничего нет!
— Кто же?..
— Может, это микрофон? Там микрофон взорвался, — напомнив журналисты.
Телохранители подобрали разбросанные, разбитые микрофоны. Одного микрофона не было. Вернее, была только подставка с торчащим из нее обрубком держака. — Неужели?
— Бред!
— Кто снимал встречу? Кто снимал?..
— Я.
— И я.
— Где ваши камеры?
— Вон.
— Вы можете показать запись? То, что надо было показать?
— Да, наверное.
— Тогда давайте! Быстро давайте!
Операторы перемотали пленку и пустили ее на просмотр.
— Смотрите сюда.
Телохранители припали к окулярам.
Там был живой шеф. Он разговаривал. Потом вдруг скрылся в мгновенной вспышке взрыва. И уже не появился.
— А замедлить можно?
— Можно.
Операторы прокрутили пленку с трехкратным замедлением.
— А еще?
— Можно еще. Только, видно, будет хуже.
— Черт с ним, что хуже. Главное, медленно.
На двадцатикратном замедлении было видно, как вдруг, разламываясь на части, разлетелся самый большой и самый, близкий к выступавшему микрофон. Как пороховая волна ударила его в лицо.
Микрофон!
Не было киллера. Был микрофон!
— Чей микрофон? — спросил начальник охраны. — Чей?!
Микрофон был ничей. Был лишний.
Кто поставил микрофон на стол, установить было невозможно.
Телохранители прошли по периметру сцены, осматривая все вокруг. На задней стене в нескольких местах они обнаружили дыры и лежащую под ними на полу выбитую, раскрошенную штукатурку. В глубине дыр торчали черные, обугленные металлические головки. Они расковыряли ножами штукатурку и вытащили короткие обрезки гвоздей.
Огляделись, собрали с пола еще два десятка металлических обрубков.
Так вот как!..
Обшарив зал, нашли железные рваные по краям осколки. Остатки металлического стакана микрофона, в который были заключены взрывчатка и поверх нее гвозди.
— Вот падлы! Что удумали!
Короткий металлический стакан играл роль направляющего в нужную сторону заряд орудийного ствола. Гвозди подменяли шрапнель. Провод, идущий от стойки микрофона, никуда не привел. И никуда не должен был привести, потому что микрофон приводился в действие посредством радиовзрывателя. Провод был лишь антенной.
Убийце даже не надо было находиться в зале. Он мог наблюдать за пресс-конференцией по телевизору, потому что один из каналов, десятый канал, вел трансляцию в прямом эфире. Он мог смотреть телевизор и мог в нужный момент замкнуть провода.
Глава 7
Город был новый. Незнакомый. И в то же время знакомый, потому что похожий на все прочие двухсоттысячные города страны. Город имел один вокзал, одну автостанцию, несколько кинотеатров, несколько сотен магазинов и сорок тысяч квартир.
Из которых надо было выбрать одну.
Вначале Ревизор выбрал здание. Типовую пятиэтажную хрущевку. Оставив без внимания стоящие рядом кирпичные девятиэтажки. Хрущевки были самым дешевым жильем. С самыми дешевыми, мгновенно открываемыми замками. И с жильцами, которые ходили на службу. В более престижном жилье можно было нарваться на замки повышенной секретности, на сигнализацию, собак, охранников и тунеядствующих членов семьи.
Ревизор зашел в крайние подъезды. В первый. И последний. Прошел по этажам, выбирая боковые, с окнами, выходящими на три стороны, квартиры. Определил наименее посещаемые. Таких было три. Позвонил в одну.
— Кто там?
— Извините. У вас не найдется лишняя одежда?
— Проходи давай, попрошайка...
Неудачно.
Следующие двери.
— У вас не проживают Петровы?
— Какие Петровы? Нет у нас никаких Петровых! Тоже мимо. Еще одни двери.
Звонок.
Звонок.
Звонок.
Кажется, пусто.
Ревизор сунул в замочную скважину универсальную отмычку, повернул, толкнул открытую дверь ногой, крикнул:
«У вас дверь открыта!», зашел внутрь. Квартира была обжитой, и, значит, надо было поторапливаться.
Следуя раз и навсегда заведенному правилу, Ревизор начал со страховки. Прошел на кухню, снял с газовой плиты кастрюли и чайник, снял решетку, выдернул конфорки, положил рядом мыльницу и найденный в ванной комнате помазок.
Из которых надо было выбрать одну.
Вначале Ревизор выбрал здание. Типовую пятиэтажную хрущевку. Оставив без внимания стоящие рядом кирпичные девятиэтажки. Хрущевки были самым дешевым жильем. С самыми дешевыми, мгновенно открываемыми замками. И с жильцами, которые ходили на службу. В более престижном жилье можно было нарваться на замки повышенной секретности, на сигнализацию, собак, охранников и тунеядствующих членов семьи.
Ревизор зашел в крайние подъезды. В первый. И последний. Прошел по этажам, выбирая боковые, с окнами, выходящими на три стороны, квартиры. Определил наименее посещаемые. Таких было три. Позвонил в одну.
— Кто там?
— Извините. У вас не найдется лишняя одежда?
— Проходи давай, попрошайка...
Неудачно.
Следующие двери.
— У вас не проживают Петровы?
— Какие Петровы? Нет у нас никаких Петровых! Тоже мимо. Еще одни двери.
Звонок.
Звонок.
Звонок.
Кажется, пусто.
Ревизор сунул в замочную скважину универсальную отмычку, повернул, толкнул открытую дверь ногой, крикнул:
«У вас дверь открыта!», зашел внутрь. Квартира была обжитой, и, значит, надо было поторапливаться.
Следуя раз и навсегда заведенному правилу, Ревизор начал со страховки. Прошел на кухню, снял с газовой плиты кастрюли и чайник, снял решетку, выдернул конфорки, положил рядом мыльницу и найденный в ванной комнате помазок.