Ильин Андрей. Тень Конторы

   Вот почему сюда больше никто не пришел!
   Тогда — все!
   И совершенно обессиленно, словно сто вагонов разгрузил, Резидент откинулся назад, привалившись спиной и затылком к стене. Он был голый, был связанный, но он победил!
   Теперь — уже точно победил!

Глава 68

   Машина тряслась по колдобинам грунтовки. В машине, в кузове, сидел Резидент. Рядом, с кляпом во рту, привязанный к стулу — Главарь. Напротив — нанятые им бойцы. А там, поодаль, возле заднего борта, был сложен “груз двести” — мертвые тела их погибших в бою товарищей. Которые не должны были попасть в руки следствия.
   Сзади гигантским факелом пылал дом, в котором сгорали трупы врагов, микрофоны, отпечатки ног и пальцев, оружие, гильзы и прочие “вещдоки”. Дом горел хорошо, подожженный с четырех сторон, облитый бензином и маслом, которые в немалых количествах нашлись в гараже...
   Но Резидент не думал о том, успеет ли дом до приезда пожарных сгореть дотла или только до основания. Он думал о другом — о том, что он сделал правильно, а что — нет. И что еще можно сделать, чтобы исправить то, что он сделал неправильно...
   Он сыграл в очень опасную игру. И — выиграл.
   Но мог и проиграть! Запросто! Если бы его проверили чуть получше, если бы тот охранник не подошел, а стал стрелять издалека, если бы...
   И все же другого выхода у него не было. Просто — не осталось! Все, что он делал раньше, повторять было бессмысленно. Он мог выследить, взять и допросить еще несколько рядовых бойцов. А потом взять новых... И что толку? Ему не нужны были рядовые бойцы, он уже сдавался рядовым бойцам, которые, как выяснилось, ничего не знают! Ему нужны были не рядовые, нужны были их командиры, а еще лучше командиры тех командиров! Но только где бы он их взял?
   Это же не армия, где командир идет впереди, поднимая бойцов в атаку. Эти командиры сидят по щелям, как тараканы, руководя своими людьми издалека.
   Вот и попробуй найти их!
   Не мог он их найти, не знал он, где их искать!
   И поэтому ему не оставалось ничего другого, как бросить им приманку, насадив на этот раз на крючок себя! Самого!
   Он знал, он был уверен, что они не уйдут из города, потому что ищут его. Как ищет их он. И так же, как они, он знал, где сможет попасться им на глаза.
   У сгоревшей на сто третьем километре машины...
   Возле морга...
   И в руинах так и не перестроенного им четырехэтажного особняка...
   Он был уверен, что если они его будут искать, то будут искать именно там! И не ошибся!
   До особняка он так и не добрался — не успел. Они выследили и схватили его раньше — возле морга, где он снял три, чтобы засветиться наверняка, квартиры! И оборудовал их аппаратурой слежения, которая была безумно дорогой и совершенно бесполезной, так как могла выявить только никому не нужных, шныряющих по улицам шестерок. Которых с него хватило!
   Единственной возможностью выйти на командиров было попасть им в руки! Подставиться! Сдаться! Чтобы пройти по цепочке вверх: от бойцов группы захвата — к “почтальонам”, которые доставят его по назначению. Еще выше — к бойцам, которые его будут там охранять, которые ближе к начальству и поэтому знают больше. И, сделав еще один виток, — к командиру, что будет его допрашивать, круша пальцы...
   Такой путь! А если иначе, то нить оборвалась бы в самом начале!
   Они клюнули, они выследили его и взяли!
   Но только они не знали, что, взяв его и потащив на базу для снятия показаний, они повезли с собой не его — “маячок”! Ему, конечно, вывернули карманы и обшарили одежду, но ничего не обнаружили. Потому что не могли. Потому что его “маячок” так просто не найти. Без рентгена не найти. Или без слабительного.
   Единственным местом, которое они не могли обшарить, был он сам! Он заглотил капсулу с радиомаяком и батарейкой и отдал себя в руки врага, чтобы “фонить” и наводить на себя идущую по радиосигналу слежку. Его везли связанным по рукам-ногам, с заклеенным пластырем ртом, но ему не нужно было кричать, чтобы его услышали! Его и так слышали, в идущей, сзади, далеко за пределами видимости, но накрепко привязанной к ним радиосигналом машине, которая, следуя по пеленгу, повторяла их путь. В свою очередь показывая путь группе захвата.
   Так они и приехали к тому дому, куда его привезли. По его наводке приехали!
   Забираясь тигру в пасть, он рассчитывал выйти хотя бы на средних командиров — но ему повезло! Он вышел даже не на командиров — вышел на Главаря! Потому что уже там, в бункере, во время допроса, сообразил, с помощью каких волшебных слов можно выманить его из логова. Не “сим-сим” и не “тох-тиби-дох”, а “Барнаул” и “Воронеж”... С Хабаровском ладно, с Хабаровском он маху дал, но Барнаул с Воронежем сработали! На них он прилетел, как мотылек на свечу!
   И — попался!
   Он взял его, обезглавив организацию, которая теперь, без руководства сверху, почти наверняка рассыплется в прах. Но люди — останутся. Свидетели останутся! Которые могут что-то знать...
   Кто может знать?
   И что может знать?
   За друзей он отвечает. Друзья знают ровно столько, сколько должны знать. Одни считают, что принимали участие в полууголовной разборке, другие — что помогали милиции, третьи — что ФСБ.
   Те, что знают чуть больше, никому ничего не расскажут, так как через день-два окажутся далеко за пределами страны, там, где по-русски не говорят. Кроме того, есть написанные ими для ФСБ расписки, за которые, если о них узнают иммиграционные власти, их вышибут из страны в два счета. По крайней мере, так они считают.
   Тут все более или менее ясно. С друзьями...
   А вот с врагами?
   С ними желательно разобраться побыстрее. И помочь в этом может... Главарь. Уж он-то знает, кто какой информацией владеет и где прячется.
   На него теперь вся надежда!
   Грузовик выехал на асфальт и поехал ровно. В кузове грузовика были люди и мертвецы. И были люди, которые были еще живыми людьми, но уже были фактически мертвецами.
   Такая веселая компания...
   “Скажет, должен сказать, не может не сказать!” — думал, поглядывая на Главаря, Резидент. Иначе все, что было, было напрасно.
   Обязательно скажет — никуда не денется!..

Глава 69

   Внешне почти ничего не изменилось. Действующие лица были те же, и мизансцена примерно та же, и слова похожие... Только вот роли переменились. В корне!
   Теперь за столом сидел пленник, а его палач на стуле, против него. Пленник был свободен, палач — обречен!
   — Ну что, побеседуем? — спросил Резидент. — Теперь нам никто не помешает...
   Те, кто мог им помешать, остались там, в доме. Четверо — в подвале, еще с полтора десятка — наверху. Бойцы не подвели, бойцы положили всех на месте, неожиданно, через окна и двери ворвавшись на первый этаж. И даже слегка переусердствовали, не взяв, как им предписывалось, ни одного, которого можно было бы допросить, пленного. Потому что, встретив отчаянное сопротивление и потеряв в первые мгновения боя семерых своих, сильно осерчали. Бойцы дали маху. Но их ошибку исправил Резидент.
   — Сколько у тебя людей? Всего? — Главарь молчал.
   Судя по всему, он был не из робкого десятка и понимал, что никакие признания его не спасут, что он хоть так, хоть так — покойник.
   — Ты ведь все равно все скажешь! — пообещал Резидент.
   И сам на себя разозлился.
   Он разговаривал точно так же, как говорили с ним. Он произносил те же самые слова и те же угрозы. И собирался делать то же самое, что делали с ним они.
   Он был жертвой — стал палачом. Стал таким же, как они!
   Но что поделать — такой уж жанр! С мизансценами и текстом, который должен ему соответствовать. И со словами — понятными и доходчивыми. Им — понятными.
   Именно поэтому он выбрал язык, на котором они говорили с ним! Чтобы его понимали. Чтобы — он понимал! Без переводчика! Чтобы понял, что чикаться с ним никто не намерен. А намерены вытянуть из него все, что он знает, причем как можно быстрее, и поэтому любой ценой. Пока еще есть шанс покончить с его людьми разом, до того как они разбегутся по стране, растворившись в ее многомиллионном населении...
   — Ну так что?
   Пленник молчал, с ненавистью глядя на Резидента, бывшего недавно его пленником.
   — Смотри, как бы жалеть не пришлось, — недобро усмехнулся Резидент.
   И вытянул из-под стола железную трубу. Которую продемонстрировал. В действии. Ткнув в висящую плетью руку пленника. Несильно ткнув. Но так, что тот дернулся и замычал.
   — Сколько у тебя людей и где они?
   Пленник молчал.
   — Сколько у тебя людей? — повторил Резидент. И ударил сильнее. И точнее. Ударил по ране.
   Пленник взвился и взвыл.
   Он не испытывал ни торжества, ни радости, оттого что может долбить своего врага трубой по открытой ране, что может отомстить своему врагу. Там, в подвале, еще не остыв от пыток, он, наверно, получил бы удовольствие, причиняя ему физические страдания, видя, как он корчится от боли. Но теперь, спустя несколько часов... Теперь было поздно!
   Сейчас им руководила не месть, а необходимость, и поэтому бить беззащитного, безрукого, не способного оказать никакого сопротивления человека было неприятно. Гораздо неприятней, чем стрелять в него там, в доме.
   Но не бить было нельзя!
   Потому что ситуация была как... на фронте.
   — Сколько у тебя людей?
   И снова молчание...
   Если он продержится еще хотя бы пять минут, то с “физическими мерами” придется завязывать и использовать “химию”, а это — время...
   — Сколько у тебя людей? И снова тот же вопрос:
   — Сколько?
   И вдруг, ломая навязанный ему стереотип, проорать, изображая психа:
   — Хватит молчать!.. Как тебя зовут?!
   И, скорчив зверское лицо, замахнуться, сильно замахнуться, картинно, чтобы он представил, как и куда сейчас обрушится железная труба и как будет больно.
   Ведь иногда ожидание боли может быть куда сильнее самой боли. Потому что ожидание всегда мучительней события.
   Ох, как я сейчас ударю! Как будет больно!!
   Главное, вопрос, вопрос-то пустячный — не о людях, об имени. Всего-то о том, как тебя зовут! Стоит ли из-за этого так страдать? Из-за имени?.. Кому это может навредить?..
   — Ну!!
   А теперь ударить. Чувствительно, но не изо всех сил. Чтобы он поверил, что это не последний удар и не самый сильный удар.
   Ударить и замахнуться вновь. Еще более размашисто, корча еще более жуткие рожи и, может быть, даже пуская пену изо рта!
   Чтобы напугать, смять, заставить потерять контроль над собой!
   Ох, сейчас вдарю! Так вдарю!! Та-ак!!!
   Ну же, ну! Ведь страшно!
   — Как тебя зовут?!! Убью-у!
   — Ви-тя...
   Уф-ф...
   Эх, Витя-Витек... Все, Витек, сломался Витек!.. Что и требовалось доказать!
   Слаб в коленках оказался Витя — бездомных кошек мучить или людей убивать, это он всей душой! А вот удар держать... Который железной трубой по открытой ране! Это — слабо!
   Так всегда и бывает — кто любит мучить, тот плохо умеет терпеть... В том числе потому, что считает, что тот, кто его пытает, такой же, как он, садюга, получающий удовольствие от чужих мучений, и поэтому он ни за что не остановится, а будет терзать свою жертву долго, пока совсем не замучит...
   — Молодец, Витя, умница!
   Теперь — все. Теперь пойдет легче. Назвавший свое имя назовет имя своего папы и своей мамы, а потом своего командира и начальника штаба. И номер части, и сколько у них пушек, и сколько танков, и какой пароль... Это мы уже проходили!
   “Поплыл” Витек по течению — теперь не остановишь!..
   Он сказал все, сказал, сколько у него людей и сколько оружия. И где эти люди и это оружие. Он назвал адреса, телефоны и пароли. Сообщил о проведенных акциях, монотонно перечислив города — Барнаул, Воронеж, Казань... Он вновь не назвал Хабаровск и еще очень много других городов, уверяя, что это не его работа. Как будто это могло изменить меру пресечения! Как будто, если он прикончил не сто пятьдесят, а пятьдесят человек, его можно за это помиловать...
   Нельзя его помиловать! Ни его, ни его людей!
   И даже не потому, что они убийцы, а потому, что они узнали то, что им знать было никак нельзя! Что и стало их главной ошибкой. Последней ошибкой! Окончательной ошибкой!
   На чем можно поставить точку!
   Следствие закончено, заговор убийц раскрыт, суд в его единственном лице и под его председательством рассмотрел дело, отклонил просьбы и мольбы о помиловании и вынес приговор. Справедливый и единственно возможный...
   А что касается приведения приговора в исполнение, то за этим дело не станет!
   Жаль, что ордена ему за это не дадут. И даже никто не похвалит и руку не пожмет. Потому что никто о том, что он избавил страну от банды наемных убийц, не узнает.
   Да и ладно, что не узнает.
   Главное, чтобы Контора не узнала!
   А он не гордый, он это дело как-нибудь переживет.
   Если, конечно. Контора не узнает...

Глава 70

   — “Одиннадцатый”... — считал Резидент.
   И ставил крестик.
   — “Двенадцатый”...
   И снова крестик.
   — “Тринадцатый”...
   Как в школе, в первом классе, по нарастающей — от цифры один. Вернее, от номера первого. А если говорить совсем точно, от номера — “Первый”.
   — “Четырнадцатый”...
   — “Пятнадцатый”...
   — “Шестнадцатый”.
   Такая вот арифметика! С одним-единственным действием. С вычитанием!..

Послесловие

   — Все? — спросил “Сотый”.
   — Все — с “Десятого” до “Двадцатого” включительно.
   Значит, действительно — все!..
   — А “Первый”?
   — И “Первый” — тоже...
   — Жаль, — сказал “Сотый”...
   “Вот и славно”, — подумал “Сотый” про себя. Не пришлось самому... Его работу сделали за него, сделали бесплатно и очень квалифицированно.
   Интересно бы знать, кто? Ребята из ФСБ, милиция или, может быть, пресловутая “Белая стрела”, о которой нынче так много болтают?
   Впрочем, один хрен! Главное, что они вышли на “Первого” и вычистили его людей. С десятой до двадцатой пятерки включительно. Всех тех, что были ему преданы, считая его командиром. И поэтому с ними, если бы не эти неизвестные доброхоты из ФСБ или “Стрелы”, пришлось бы изрядно повозиться. А так — не пришлось!
   Сработал громоотвод!
   Набитым дураком оказался “Первый”, хоть о покойниках и не принято говорить плохо. Но хоть и был дураком, а был на своем месте. На которое его поставили.
   Назвался “Первым” и залез в “кузов”, в который его, ему про то не сказав, подсадили! А он обрадовался, думая, что те десять пятерок и есть организация, которой он так успешно командует. Хотя даже с этими двумя взводами без чужих подсказок справиться не мог! Хоть бы посчитать удосужился... Удосужился бы — сразу сообразил, что дебет с кредитом не сходится. Потому что его люди выполнили, дай бог, тридцать заказов, а клиентов на тот свет отправилось несколько сотен!
   Про Барнаул он знал, а про Хабаровск, к примеру, — нет! И про Караганду тоже. И про Мурманск...
   И про много чего еще не знал. Про главное не знал! Про то, что “руководимая” им организация — раз в десять больше, чем он считает, а то, что он считает своей организацией, — это всего лишь “обманка”, служащая для прикрытия. И что не командир он вовсе — а “болван”, вроде того, что сажали на трон китайские императоры, подобрав среди простолюдинов похожую на них физиономию. Сажали и, напялив корону, заставляли играть императора, озвучивая его, как сейчас принято говорить, “непопулярные” решения. Отчего того рано или поздно убивали очередные заговорщики. Не императора — “болвана”! А потом вся страна радовалась счастливому выздоровлению хранимого богами императора, в которого заговорщики воткнули десять отравленных кинжалов, а ему хоть бы что! И считали его неуязвимым и бессмертным. А он и был бессмертным, потому что имел много жизней. Чужих!
   Таким “болваном” и был “Первый”. Даже не болваном — так, болванчиком. И, как настоящий китайский болванчик, он кивал головой, повторяя чужие, подсказанные ему, приказы, думая, что говорит своим голосом. Хотя — пел с чужого.
   Даже как-то жаль, что его не стало и надо подбирать новую кандидатуру на замену — какого-нибудь такого же простофилю, который будет пыжиться и корчить из себя супермена, но не полезет туда, куда не следует, — ума не хватит. Обозвать его “Первым” (у нас любят первых), окружить людьми из тех, что поплоше и что станут почитать его “отцом-командиром” и под его руководством выполнять второсортные, не сулящие ни славы, ни денег, заказы. Выбраковку. И пусть они считают себя единственными и неповторимыми, пока бравые милиционеры, или эфэсбэшники, или еще кто-нибудь снова не нападут на их след и не поникают, как этих... И ладно, что поникают, не жалко, на этот случай они созданы! Зато другие, те, что и есть организация, целы останутся. И спокойно продолжат дело.
   А иначе — нельзя! Только так, как ящерица, которая при опасности отбрасывает свой хвост, который, извиваясь и шевелясь, изображает ее, привлекая к себе внимание хищника. И пока тот охотится за обрубком, ящерица успевает смыться! А хвост что... Хвост — дело наживное, хвост новый отрастет!
   Так и поступим. На неделю-другую ушки прижмем, попритихнем, пока все успокоится и пока найдется подходящий “Первый”, а там продолжим! В такой стране, как наша, дураки и работа всегда найдутся!
   Король умер — да здравствует король!
   Встанем под знамена очередного “Первого”, на правах “Сотого” или даже “Тысячного”... Потому что лучше быть “Сотым”, чем покойником. Лучше отвечать за кадры, чем за все, причем своей головой.
   И пусть так и будет — пусть будет “Первый” и будут “Десятые”, которые будут считать “Сотого” стоящим по ранжиру после себя. Потому что в учебнике по арифметике так же.
   Только это неправильный счет, для глупцов счет. Потому что не всегда цифра один стоит впереди цифры сто. Иногда — наоборот. Это ведь с какой стороны начать считать...
   Такая вот арифметика. Которая уже... алгебра!
   Которая — не для дураков!..