Инга Никитина. Северная Аврора

затылок, обнажала большой лоб и коротко стриженные волосы.
Один из командиров, моряк в фуражке офицера флота, махал рукой кому-то
из стоявших на палубе "Марата". Это был Бронников, отряд которого три недели
назад вошел в состав виноградовской бригады. Рядом с ним стоял Воробьев. Его
называли сейчас начальником политконтроля. Он ведал политической работой,
разведкой, делами перебежчиков и пленных.
Павлин был простужен, у него болело горло, он кашлял, но не обращал на
это никакого внимания.
Протирая обшлагом шерстяной фуфайки стекла очков в никелевой, оправе и
щурясь, он старался разглядеть людей на палубе приближавшегося к пристани
парохода.
Фролов, в свою очередь, разглядывал людей, находившихся на берегу. В
свете мглистого утра их лица показались ему сосредоточенными, угрюмыми.
"Ну, конечно... - думал он. - Очевидно, Виноградов уже получил
телеграфное предписание о сдаче должности".
Когда "Марат" пришвартовался к пристани, Фролов с тяжелым чувством
сошел на берег, словно только сейчас осознав, какая тягостная миссия ему
предстоит. Навстречу шел человек в очках; лицо его с небольшими черными
усиками показалось Фролову знакомым. "Где я его видел? - мысленно спросил он
себя и вдруг вспомнил Петроград, Главный штаб, приемную Семенковского, двух
товарищей из Архангельска. - Значит, это и был Павлин! - обрадованно подумал
Фролов, и мучительная неловкость, которую он только что испытывал, сразу
куда-то пропала. - Но как он переменился! На нем лица нет! Что с ним такое?"
- Это вы Павел Фролов? - быстро спросил Павлин, схватив комиссара за
руку, почти вцепившись в нее. - Как Ленин?
- Ленин?
- Что сообщает Москва? Ведь Владимир Ильич ранен, разве вы не знаете?
На него было покушение...
- На Ильича? - испуганно переспросил Фролов.
- Ночью мы получили телеграмму, воззвание ВЦИК, - нетерпеливо объяснил
Павлин. - Разве в Красноборске не знают?
- Мы не заходили в Красноборск, - почти не слыша своих слов, ответил
комиссар. Он оглянулся. Люди, вышедшие вместе с ним на берег, словно
онемели.
- Идемте скорей, - заторопил Фролова Павлин.
В Нижней Тойме не было дома, где не стояли бы бойцы. Сейчас, встречая
караван, они высыпали на берег. На многих из них чернели бушлаты и морские
шинели. Чувствовалось, что все они, от мала до велика, встревожены одной и
той же беспокойной мыслью: "Что в Москве? Как Ленин?"
До избы, в которой жил Павлин, дошли быстро. Фролов едва успел снять
шинель, как Павлин подал ему несколько серых телеграфных бланков: воззвание
Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, адресованное всем
Советам рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, всем рабочим,
крестьянам, солдатам, всем, всем, всем.
"Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов.
Ленина. Роль тов. Ленина, его значение для рабочего движения России,
рабочего движения всего мира известны самым широким кругам рабочих всех
стран. Истинный вождь рабочего класса не терял тесного общения с классом,
интересы, нужды которого он отстаивал десятки лет. Товарищ Ленин,
выступавший все время на рабочих митингах, в пятницу выступал перед рабочими
завода Михельсон в Замоскворецком районе гор. Москвы. По выходе с митинга
тов. Ленин был ранен. Задержано несколько человек, их личность выясняется.
Мы не сомневаемся, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы
наймитов англичан и французов.
Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей
работы по борьбе с контрреволюционными элементами.
На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит
большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против
всех врагов революции.
Товарищи! Помните, что охрана наших вождей в ваших собственных руках.
Теснее смыкайте свои ряды, и господству буржуазии вы нанесете решительный,
смертельный удар. Победа над буржуазией - лучшая гарантия, лучшее укрепление
всех завоеваний Октябрьской революции, лучшая гарантия безопасности вождей
рабочего класса.
Спокойствие и организация! Все должны стойко оставаться на своих
местах. Теснее ряды! - Председатель ВЦИК Я. Свердлов. - 30 августа 1918 г.
10 час. 40 мин. вечера".
Телеграфные бланки переходили из рук в руки.
В избе царило молчание. Вдруг на пороге появился матрос.
- Ну что, Соколов? - спросил его Павлин. Матрос развел руками:
- Котлас не отвечает... Только газеты привез. Сейчас получили...
- Как так не отвечает? - гневно крикнул Павлин. - Требуй провод! Как
это может не отвечать? - Он побледнел. - Марш обратно на левый берег!
Матрос, положив на стол газеты, попятился и вышел из избы...
Фролов подошел к окну. У берега качался на волнах маленький челнок.
Матрос быстро спустился по крутой глинистой тропке и побежал к своему
челноку, чтобы снова переправиться на левый берег, где проходила телеграфная
линия.
Подойдя к столу, Фролов взял одну из газет и развернул ее. Газетные
листы тревожно зашуршали в его руках.
- Товарищи, - негромко сказал он, - послушайте... как это случилось...
"30 августа, на пятничном митинге в гранатном цехе было очень много
народа, особенно много..." - так начиналась статья, которую читал Фролов.
Голос у него задрожал, он сделал над собой усилие, и продолжал чтение:
"Когда на деревянных подмостках показалась невысокая, крепкая фигура
Ленина, тысячи людей его приветствовали... Улыбаясь, он поднялся на трибуну,
махнул рукой, чтобы остановить рукоплескания, и сразу начал говорить. Он
говорил о пресловутой свободе Америки: "Там демократическая республика. И
что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь
народ в рабстве, в неволе... Мы знаем истинную природу так называемых
демократий"... Он призывал к беспощадной борьбе с бандой наглых хищников и
грабителей, вторгшихся в пределы русской земли и сотнями, тысячами
расстреливающих рабочих и крестьян Советской России.
Все затихло. Люди дышали его дыханием. Чувствовалось, что ни огнем, ни
железом не порвать связи между ним и слушающими его людьми. Свою получасовую
речь он закончил словами: "У нас один выход: победа или смерть!" Разразилась
новая несмолкаемая буря. Толпа запела "Интернационал". Ленин направился к
выходу в сопровождении большой группы людей, состоявшей из рабочих, моряков,
красноармейцев, женщин и даже детей. В цеху и на заводском дворе за его
спиной еще раздавалось пение "Интернационала". Пели все. Вечер был жаркий.
Ленин вышел к автомобилю в распахнутом пальто, с черной шляпой в руке.
Какая-то женщина с встрепанными волосами, стиснув в зубах папироску,
настойчиво проталкивалась к нему..."
- Нет! - вдруг сказал Павлин, сжимая пальцами виски. - Не верю!.. Не
может Ильич умереть в этот грозный час...
- Не может, - убежденно сказал Фролов, откладывая газету. Он взглянул
на Павлина: - Однако ты прежде всего возьми себя в руки.
Павлин пожал плечами:
- Ты совсем как мой покойный друг Андрей Зенькович... Нет, Фролов!
Сейчас нельзя не волноваться!
Фролов понимал состояние Павлина, сам волновался не меньше его и только
усилием воли сдерживал себя.
- Мы должны работать, действовать, принимать решения... - говорил он. -
Все это мы должны делать во имя Ленина. Никто из нас не имеет права сложить
руки и предаться горю. Наши враги только этого и жаждут...
Суровое лицо Фролова выражало твердую решимость. Глядя на него, все
находившиеся в избе, не исключая и самого Павлина, поняли, что среди них
появился крепкий большевистский комиссар, человек, не знающий сомнений в
борьбе и бесстрашно идущий навстречу любым трудностям.
- Сегодня вечером проведем совещание... Надо выяснить обстановку! -
Фролов обернулся к Павлину: - Но до совещания я хочу познакомиться с людьми.
С каждым отдельно...
- Сейчас мы это устроим, - ответил Павлин.
Он подозвал штабных командиров, чтобы отдать им соответствующие
распоряжения.
День подходил к концу, в избе все время шумел и толкался народ, и
Фролову никак не удавалось остаться с Павлином наедине, чтобы поговорить с
ним по вопросу, касавшемуся самого комбрига. Однако необходимо было,
наконец, выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Виноградову.
Уже первые часы пребывания в бригаде, разговоры с бойцами, командирами
и комиссарами показали Фролову, что люди беспредельно верят Павлину и думают
только о том, чтобы выгнать с Двины интервентов. В то же время Фролов понял,
что положение бригады чрезвычайно трудное. Начальник оперативного отдела,
предупреждая его, не соврал.
Вечером, перед совещанием, Фролов сказал Виноградову, что ему
необходимо поговорить с ним наедине.
- Наедине? - быстро отозвался Павлин, и по выражению его глаз Фролову
стало ясно, что тот уже отчасти в курсе дела. - Пойдем на берег. Там никто
нам не помешает.
Они спустились к реке. Комиссар рассказал Павлину о предписании,
полученном им от Семенковского. Передавая свой разговор с Семенковским, он
не скрыл от Павлина и своего личного отношения к этому делу.
- Хочешь, я передам тебе предписание, не хочешь - не надо.
- А ты о себе подумал? - усмехнувшись, спросил Павлин. - Не подчиниться
- значит не выполнить военный приказ.
Фролов поморщился.
- Мне сейчас думать об этом нечего, - ответил он, поднимая воротник
шинели и упрятывая руки поглубже в карманы: на берегу задувал сильный,
пронизывающий ветер.
- Странно, - проговорил Павлин. - Почему он не послал мне телеграммы:
сдать команду - и все?
- Значит, были свои соображения. А ты просил отпуск?
- Да что ты!.. Люди бы мне этого никогда не простили. Наоборот, я
протестовал самым категорическим образом. - Павлин развел руками. - Что за
человек Семенковский? Я совершенно его не знаю. Один раз повздорил с ним в
Питере по поводу Юрьева. Вот и все...
- Достаточно. Он почувствовал в тебе ленинца, а вся эта бражка не с
Лениным.
- Ты говоришь... Ты считаешь, что Семенковский...
- Точно я ничего не знаю, - с резким жестом еле сдерживаемого
возмущения комиссар перебил Павлина. - Но я чувствую... И я вижу, что это за
типы! И вообще после Бреста, когда вся эта бражка выступала против Ленина, у
меня нет к ней доверия. Понял? Вот и все. А бумажка? Ну, я взял ее, думая,
может быть, ты действительно хочешь в отпуск... В конце концов, я
политический комиссар. Я уполномочен партией делать то, что нужно для блага
армии. И я делаю это... И всю ответственность беру на себя.
Вынув из полевой сумки предписание Семенковского, он разорвал его на
мелкие клочки и пустил их по ветру.
- Ты остаешься командиром бригады, - сказал он Павлину с ноткой
торжественности в голосе. - И мы с тобой выполним не этот, а ленинский
приказ.
- Клянусь! - взволнованно сказал Павлин. - Жизнь отдам, а выполню!
Они стояли у самой воды. Тяжелые волны разбушевавшейся огромной реки
подкатывались к их ногам. Низко нависло злое, серое небо.
Молодые березки разбежались по береговому склону, их из стороны в
сторону качало ветром, и казалось, что они машут буксирному пароходу,
медленно тащившему тяжелые баржи с орудиями и боеприпасами. Чернели сваи
разбитой снарядами пристани. Над шумевшей рекой с криками носились чайки.
Все было сурово в этой картине, развернувшейся перед глазами комиссара и
командира. Они стояли рядом, плечом к плечу, словно обретая силу в этой
близости.
- Ну, пошли, - сказал Фролов.
- Спасибо тебе, - Павлин провел рукой по лбу. - Искренно благодарю тебя
за доверие, товарищ комиссар, - сказал он и протянул Фролову руку.
В деревне на высоком берегу уже засветились огоньки.
Павлин и Фролов шли домой огородами.
Вдруг до них донеслись звуки гармошки. Около избы, в которой жил
Павлин, собрались бойцы. Вестовой Павлина Соколов пел, подыгрывая себе на
гармошке.
- Погоди, послушаем, - предложил комиссар. Они остановились.
Соколов пел неизвестно кем сложенную песню:

Вот с фронта приходят известия,
И есть в них военный приказ
О сыне, геройски погибшем
За нашу советскую власть...
Убит он английским снарядом,
Засыпан холодной землей,
Но эта могила священна:
В ней похоронен герой.

Песня кончилась, но Соколов еще играл. Слушатели притихли. Сидевший
среди бойцов старик Нестеров задумчиво следил за пальцами матроса, быстро
перебиравшими клавиатуру. Наконец раздался последний перебор, меха вздохнули
беззвучно, и гармонь замолкла.
- Соколов! - крикнул Павлин. - Почему ты здесь? Вестовой вскочил:
- Только что прибыл... Повреждение линии! Ветром, что ли, провода
сорвало...
- Быстро к телеграфу! И не возвращайся до тех пор, пока не получишь
известий!
- Есть не возвращаться! - вытянулся Соколов.
Подоконники в комнате Павлина были тесно заставлены горшочками с
геранью. На столе горел круглый пароходный фонарь. За окнами шумел дождь.
Настроение людей, сидевших в комнате, было подстать ненастной погоде. Всех
мучило отсутствие известий из Москвы. Павлин то и дело посматривал на часы.
"Если Соколов через полчаса не вернется, сам поеду на тот берег", - решил
он.
Совещание длилось уже второй час. Обсуждение главного вопроса не
вызвало никаких разногласий. Не задерживаться на Красноборских рубежах, а
смело идти дальше - таково было общее мнение.
Кроме Павлина и Фролова, в комнате находились Драницын, Бронников,
командир морской артиллерии Жилин, артиллеристы из дивизиона, командиры и
комиссары отрядов, прибывших с Балтики. Протокол совещания поручили вести
Андрею. Он уселся за столом рядом с Павлином.
Фролов еще не выступал. Он только задавал вопросы тем комиссарам или
командирам, которые докладывали о своих отрядах, об их готовности к бою.
Одна и та же мысль ни на минуту не покидала его. "А что делается сейчас в
Москве?"
Когда почти все присутствующие высказались, Фролов попросил слова.
Свою речь он начал с одобрения действий, предпринятых штабом бригады:
- С товарищем Виноградовым я уже обо всем договорился. Теперь надо
договориться с вами. С коммунистами бригады. С ее командирами. Вы здесь
дрались. Имеете опыт... Правильно! Но как добиться наибольших успехов? Вот
что нужно сообразить! Дело касается не только техники десанта. Многое
придется изменить.
Бронников и Жилин переглянулись. Фролов заметил это.
- Вы, может быть, думаете: "Новая метла чисто метет"? Нет, товарищи,
разработанный вами план хорош, но требуется еще больше напора, еще больше
стремительности. А ведь это как раз в духе нашего командира... - он
покосился на Павлина.
Но Павлин, облокотившись на руки и прижимая пальцы ко лбу, опустил
глаза и словно ничего не слышал.
Комиссар рассказал собранию о том, что говорилось на Военном совете в
Вологде по поводу операций, предстоящих на Северодвинском участке фронта.
Павлин посмотрел на часы.
- Я слишком подробно? - обернувшись к нему, сказал Фролов.
- Что ты? - возразил Павлин. - Дело серьезное. Я тебя не тороплю.
Соколов что-то запаздывает...
- Немыслимо действовать по-старому, - сказал комиссар, помолчав. - Нас
губит бездорожье. Таскать отряды пешком по непролазной грязи! Куда это
годится? Даже тракт, который тянется по берегу, и тот в отвратительном
состоянии!.. А как быть с артиллерией?
Он умолк и обвел взглядом сидевших в комнате людей. Внимательно слушая
его речь, все они в то же время с тревогой поглядывали на дверь избы. Но
Соколова все не было.
Фролов вздохнул: надо продолжать.
- Скажу прямо, товарищи... Дрались вы геройски, но это не значит, что у
нас в бригаде нет недостатков. Они есть, и мы должны их устранить. Возьмем,
к примеру, ту же артиллерию. Каждый отряд имеет свои орудия. И - надо ему
или не надо - все равно тащит их за собой. А там, где они действительно
нужны до зарезу, - там их нет. Завязли в болоте или в грязи. И тут один
командир просит другого: "Дай мне твои пушки, тебе они сейчас не нужны..."
Торговля какая-то! Нет, товарищи, с этими порядками пора покончить. Пушек
мало... Поэтому нужно организовать артиллерийскую группу, самостоятельную. И
довольно волочить пушки по берегу. Надо перебрасывать их водой...
- Для дальнобойных это годится, - сказал кто-то из командиров.
- Не только для дальнобойных, - резко возразил Фролов, - но и для
легкой артиллерии. Распутица! Нельзя губить орудия. Надо научиться
маневрировать. Надо учитывать все особенности данной местности и действовать
не с кондачка. Главное - учесть обстановку. Жизнь, товарищи, с каждым днем
предъявляет все новые требования. Мы создаем Красную Армию. С железной
дисциплиной. Это будет грозная сила. Пора бросить старые привычки! "Эти
пушечки мои, я их тебе не дам" - такие разговорчики придется отставить.
Кончено! Мало ли что было на первых порах... Повторяю, мы создаем армию. Это
относится не только к артиллерии. Вся наша бригада сверху донизу должна быть
проникнута железной армейской дисциплиной. Ясно? Я буду этого требовать,
товарищи. И не постесняюсь крепко взыскивать с тех, кто будет мешать.
Большинству командиров понравилось и то, как говорил комиссар, и само
содержание его речи. Многие на собственном опыте ощущали, что пришло время
навести в бригаде настоящий армейский порядок. От этого зависели дальнейшие
успехи в борьбе с врагом.
Почувствовав общее настроение, Фролов хлопнул рукой по столу и сказал:
- Значит, условились! Будем проводить в жизнь... Теперь дальше... По
оперативному вопросу: о десанте.
Он обернулся, отыскивая взглядом Драницына, сидевшего за его спиной, на
лавке.
- План десантных операций будет доложен прибывшим вместе со мной
товарищем Драницыным. Я предлагаю предоставить ему слово.
- Прошу, - коротко сказал Павлин. Драницын встал.
- Успех десантных операций главным образом зависит от моряков и
артиллеристов, - по своему обыкновению неторопливо начал он. - Поэтому целый
ряд деталей нам необходимо сейчас же обсудить с моряками и артиллеристами.
План Вологодского штаба представляется мне очень простым... - Драницын
улыбнулся. - Не сложнее таблицы умножения!.. Мы должны разделить наши отряды
на штурмовые группы и основные силы. Штурмовые группы мы будем перебрасывать
водой, иногда даже в тыл противнику, и только вслед за ними будут двигаться
основные силы.
Фролов на цыпочках подошел к Павлину.
- Что-то нет твоего вестового, - сказал он. - Это далеко? Телеграф-то?
- Нет, близко, - Павлин снова посмотрел на часы. Драницын еще отвечал
на вопросы, как вдруг Павлин поднял голову, прислушиваясь, и остановил его
рукой.
- Соколов! - громко, с тревогой в голосе крикнул он.
Дверь распахнулась. На пороге избы появился вестовой, мокрый с головы
до ног. Вода стекала с бушлата и бескозырки.
- Ну, как? - шепотом спросил его Павлин.
Тут же по лицу матроса и даже по спокойному движению руки, с каким
Соколов полез за пазуху и вытащил из внутреннего кармана бушлата завернутую
в платок пачку телеграмм, Павлин почувствовал, что вестовой приехал с
хорошими вестями.
- Жив?
- Жив, товарищ командир.
Павлин с облегчением вздохнул и выхватил из рук вестового телеграфные
бланки.
Через раскрытую дверь комнаты, которую хозяин называл "боковушей",
видны были кухня и другая дверь, распахнутая в сени. Здесь толпились бойцы,
матросы, речники. Непонятно было, когда они успели узнать о том, что Соколов
вернулся. Люди сдерживали дыханье, чтобы не пропустить ни одного слова.
Москва передала пять бюллетеней о состоянии здоровья Владимира Ильича.
Огласить бюллетени было поручено Андрею.
- Пульс 102. Наполнение хорошее. Температура 36,9. Дыхание 22. Общее
состояние и самочувствие удовлетворительное. Непосредственная опасность
миновала, - прочитал Андрей четвертый бюллетень и взял последний бланк. -
Бюллетень No 5. 12 часов ночи. Спит спокойно, с короткими перерывами. Пульс
104. Дыхание 22. Температура 36,7.
Сквозь затуманившиеся стекла очков Павлин увидел людей, чудом
разместившихся в кухне, увидел тонкие дрожащие пальцы Андрея, напряженный
взгляд Фролова, покрывшиеся румянцем скулы Бронникова. Жилин что-то шептал
своему соседу. Воробьев стоял лицом к стене и вытаскивал из кармана платок.
Драницын взволнованно закуривал новую папиросу.
- Товарищ Ленин шутит, - продолжал чтение Андрей. - На требование врача
совершенно забыть о делах отвечает, что теперь не такое время...
"Спасен... Спит спокойно... - радостно твердил про себя Павлин. -
Теперь нам надо отомстить за него, как можно скорее идти в бой. Скорей, не
медлить..."
О том же самом думали сейчас и комиссар, и командиры, и бойцы, и
крестьяне. Деревня не спала. В избах засветились огни. Люди еще не знали
подробностей, но слух о том, что Ленину стало лучше, уже обошел всю деревню.
Павлин распахнул окно. Мелкий дождь, еще недавно наводивший уныние,
теперь показался ему весенним. Даже земля пахла по-весеннему.
Прямо из штаба люди направились к своим отрядам на пароходы и баржи, на
катеры и буксиры, в соседние деревни, чтобы передать бойцам полученное
известие. Только Бронников и Драницын пошли на "Желябов": надо было до
мелочей разработать техническую сторону десантной операции. Туда же
несколько позже пришли Фролов и Виноградов. Было решено завтра же с утра
начать наступление, штурмовать противника и не только не давать ему
закрепляться на занятых позициях, а гнать его, по крайней мере, до Двинского
Березника. Драницына назначили начальником штаба.
Все вышли на палубу, освещенную дрожащим светом горевших в каютах
электрических ламп. Темные, ночные тучи ползли с запада, застилая небо.
На лице у Павлина появилась его обычная добрая улыбка.
- "Но он решил: "заутра бой...". Отлично сказано в "Полтаве".
Все рассмеялись этой шутке и разошлись по каютам, чтобы хоть немного
отдохнуть и набраться сил перед завтрашним боем.
Этой же ночью в деревне собрались коммунисты из всех частей,
находившихся в районе Тоймы. А вестовой Соколов, нахлобучив до бровей мокрую
бескозырку, снова пробирался к левому берегу на своем маленьком челноке. Во
внутреннем кармане еще не просохшего бушлата он вез текст заявления воинов
Северодвинского участка, составленный Андреем Латкиным. Через полчаса
телеграфисты левобережья уже отстукивали его на аппаратах Морзе.
Вот что пошло по проводам:
"Заслушав доклад о покушении на тов. Ленина и крепко сжав в руках
винтовку, единогласно заявляем всему миру подлых контрреволюционеров и всем
агентам мирового капитала: горе вам, поднявшим свою подлую руку на
защитников трудового, рабочего класса. На ваш белый террор мы ответим
красным террором. Кровь за кровь!
Будем мстить и мстить до конца, пока не уничтожим всех врагов народа.
За каждого убитого нашего борца мы уничтожим сотню представителей буржуазии
и их приспешников.
Призываем всех товарищей красноармейцев тесней сомкнуть свои ряды
вокруг красного знамени коммунизма, крепче сжать в руках винтовку и на вызов
подлецов ответить новым, мощным ударом. Мы идем в наступление. Да
здравствует наш дорогой и любимый Ильич! Да здравствует власть Советов
Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов! Да здравствует Красная
Армия! Все в ее ряды! Все в бой!"
Погода задалась на редкость теплая. Небо по-прежнему оставалось серым,
но дождя не было, и сквозь плотную пелену туч виднелось солнце, маленькое,
как гривенник.
Позавтракав, Павлин и Фролов вышли на кухню. В кухне, в сенях и на
улице группами толпились командиры. Моряки окружили Драницына, который им
что-то объяснял. Они слушали и следили за его рукой, которая вычерчивала в
воздухе параболу.
- При стрельбе сверху вниз пуля ложится круче и вероятность попадания
снижается... Это учтите! - говорил Драницын.
Увидев командира бригады и военкома, Драницын вытянулся, щелкнул
каблуками и приложил руку к козырьку фуражки.
Он резко отличался от других командиров не только внешним видом, но и
манерами.
Ответив на приветствие, Павлин с невольным любопытством оглядел его
щеголеватую фигуру. Военспец был тщательно выбрит, от него даже пахло
одеколоном, словно он только что побывал у парикмахера.
- С нами идете? - спросил его Павлин.
- Никак нет! С Бронниковым! - четко ответил Драницын, улыбаясь своей
обычной холодновато-любезной улыбкой.
- Как служит? - спросил Павлин у комиссара, когда Драницын отошел от
них.
- Парень толковый... А ты что скажешь?
- Вчера он отлично выступал! Чувствуется в нем настоящая военная жилка.
Но в душу к нему не влезешь.
- Посмотрим, - уклончиво сказал Фролов. - Пока что он нам полезен.
Спускаясь по дорожке к причалам. Павлин приметил в толпе матросов и
пехоты моряка в одной тельняшке с желтым, как пакля, клоков волос,
выбившимся из-под бескозырки. Будто почувствовав на себе взгляд Павлина,
морячок вышел на дорожку и как бы нарочно загородил ее. Клеши моряка были у
щиколоток перетянуты бечевкой.
- По-флотски будешь драться? - спросил морячка Павлин, останавливаясь и
кладя руку ему на плечо.
- Есть, товарищ комбриг, драться по-флотски! - ответил моряк. - Товарищ
комбриг... Я извиняюсь, с протестом... Прочих с нашего батальона пускают в
первую волну, а нас, обстрелянных, откатили в резерв. За что? Мы брали
Борецкую...
- Да не взяли...
- Товарищ комбриг, от газов ослабевши были, сами знаете... Не будь
газов...
- Э-э, дружок! А вдруг сегодня еще страшнее будет?
Моряк опустил голову.
- При штурме Зимнего дворца был?
- Не пришлось, - ответил моряк. - С нашего экипажа не были вызваны.
- Аврорцев знаешь? (Морячок сделал такое движение плечами, как будто