Ишков Михаил. Валтасар (Падение Вавилона)

   - Это что, хуже казни?
   - Не знаю. С какой стороны посмотреть. Твоему деду придется пройти по лезвию ассирийского кинжала, и я не верю, что он уцелеет. Впрочем, мне тоже придется не сладко, и кое-кто настаивает, чтобы мы как можно быстрее сыграли свадьбу, тогда ты останешься здесь заложницей. Вот этого я и не хочу допустить. Если Нергал позовет меня, я не хочу, чтобы его тень накрыла и тебя.
   - Это и есть твоя тайна? - совсем по-взрослому усмехнулась Луринду.
   Нур-Син кивнул.
   - Ты говорил, - усмехнулась Луринду, - что хочешь взять меня в жены по любви, по сердечной привязанности и я, дура, поверила. Ты полагаешь, что, ограждая меня от тайны, ты спасешь меня? Нур-Син, ты оскорбил меня, и я даю тебе слово, что если свадьба не состоится до твоего отъезда, то до Нового года я выйду замуж за нашего соседа Икишани.
   - Ты с ума сошла!!
   - Нет. Я просто хочу обеспечить свое будущее. Я сумею поставить Икишани на место и буду спокойна за своих детей. Ты найдешь себе более достойную партию. Все будут рады.
   - Ты не понимаешь, о чем говоришь.
   - Я понимаю, о чем говорю. Если я нужна тебе, ты должен быть уверен, что я никогда и ни за что не брошу тебя, всегда буду верна тебе. Таково мое решение! Ты с презрением отнесся к моему выбору, а это мне не по нраву.
   - Ты не понимаешь!.. Наша свадьба всего лишь была поводом для другого торжества. Они только прикрывались свадьбой, что сотворить злое.
   - Кто они?
   - Твой дед, мой отец и ещё кое-кто.
   - Злое по отношению к кому?
   Нур-Син отвел глаза и молча ткнул пальцем в потолок.
   Наступила тишина. Девушка широко открытыми глазами смотрела на молодого человека. - Они собрались погубить... - Да, - кивнул Нур-Син. Неужели ты не можешь подождать до Нового года. С нами поступили, как с глупыми несмышленышами.
   - Только не мой дед. - ответила Луринду. - Он никогда бы не согласился пожертвовать мною. Только по моему согласию. Он обязательно спросил бы меня.
   Нур-Син криво усмехнулся.
   - Ты мне не веришь?! - воскликнула Луринду. - Ты не знаешь моего деда. Ты - четвертый сын смог бы понять четвертого сына, которого судьба и Солнце-Шамаш вознесло на такую высоту. Он никогда не принуждал меня, и, если бы я не согласилась выйти за тебя замуж, он бы не стал настаивать.
   - Возможно. Но как я могу отправиться в путь, зная, что оставил тебя заложницей.
   - Ты полагаешь, если с тобой что-либо случится, беда минует меня?
   - Не знаю... Ты можешь сказать, что ничего не знаешь и не имеешь ко мне никакого отношения.
   - Ты придворный писец, грамотей, умник, а оказывается, глуп, как скорлупа ореха. Подумай сам, если мы отложим свадьбу, на меня на улице будут показывать пальцами. Твоя мать тогда ни за что не согласится женить тебя на опозоренной. Я не верю, что ты любишь меня.
   Нур-Син окинул невесту долгим взглядом, потом тихо сказал.
   - Очень люблю...
   - Тогда докажи, - она ещё теснее придвинулась к нему, прижалась. Возьми меня здесь, сейчас. Сделай это немедленно. Через неделю проведем обряд, и мы хоть ненадолго поживем в своем доме, который подарил нам дед, который я убрала, где хоть и пусто, но весело. Ну же!
   Она сняла покрывало с головы, обнажила волосы.
   Нур-Син схватил её за руки.
   - Ну же! - настойчиво повторила девушка. - Потом ты сможешь объявить, что я нечестна, поэтому ты не хочешь брать меня в жены, и свадьбы не будет. Ты с легкостью исполнишь задуманное.
   - О чем ты говоришь! - воскликнул молодой человек.
   - О тебе. Будь мужчиной, Нур-Син.
   Глава 11
   Через неделю в храме Сина-защитника царственности был проведен свадебный обряд. Узнав о предстоящем семейном торжестве и получив приглашение, царский голова ворчливо заметил хранителю музея, что строптивость не самое достойное качество для придворного. Нур-Син не ответил, только поклонился в пояс. Уже у порога, после жеста царского головы, означавшего - убирайся вон! - дублал позволил себе сделать замечание. - Для придворного может быть. Но не для злоумышленника. - Ты о чем? - встрепенулся Набонид, потом с угрозой спросил. - С ума сошел?
   - Нет, господин. Я оставляю жену на ваше попечение. Ее безопасность будет свидетельством, что поручение, которое я должен буду выполнить, идет от чистого сердца. Постараюсь объяснить свою позицию известным вам лицам.
   Набонид вмиг успокоился, с нескрываемым интересом посмотрел на писца.
   - А ты, оказывается, хват, Нур-Син, - он некоторое время размышлял, потом одобрительно кивнул. - Что ж, меня радует, что ты сумел позаботиться о собственных интересах. Это действительно удачный ход - оставить молодую жену на мое попечение. Ты прав, я постараюсь обеспечить её безопасность, иначе ни Набузардан, ни Рахим не поверят ни единому твоему слову, а у тебя не будет причины держать язык за зубами. Я правильно понял?
   - Да, господин.
   - Отлично. Это мне начинает нравиться. Ступай.
   Еще через неделю Амель-Мардук по совету слепого Седекии согласился послать своего дублала в Палестину, чтобы тот уговорил отца и тестя принять участие в инсценировке заговора. Только Закир протестовал. Он настойчиво уговаривал племянника - в Вавилоне никому и ни в чем не доверять. Набонид обоснованно возразил - как же тогда управлять страной?
   На смену двумстам гвардейцам дворцовой стражи, отправленным в Иудею, в Вавилон пришел большой отряд греческих наемников, которые до той поры квартировали в дельте Нила, в пределах царственности фараона Амасиса. Они вошли в город в конце осени, в начале сезона холода, когда в народе начали упорно поговаривать, что новый правитель определился с азимутом и война с Мидией стала неизбежна.
   Греки сразу были допущены во дворец, размещены в опустевших после ухода халдеев казармах, а начальник отряда Никандр, выходец с острова Лесбос, был проведен в царские палаты. Амель-Мардук в присутствии Седекии, Закира, Набонида и Даниила коротко побеседовал с Никандром, затем Набонид поставил задачу строго охранять дворец, перекрыть доступ в него любому незваному гостю, сменить систему расположения постов. Никандр сам должен был решить, когда и где необходимо выставлять усиленные караулы. Кроме того, Никандр получал чрезвычайные полномочия обследовать все помещения дворца. При этом грек был обязан согласовывать свои действия с хранителем государственной печати, дядей царя Закиром, а также с рабути Набонидом.
   Прошла осень, затем зима. Жители страны двух рек больше не вспоминали о коротком, обильном добычей походе. Дворец, окружение царя за эти месяцы заметно отгородились от окружающего его города. В Вавилоне стало тревожно, одно за другим посыпались зловещие знамения. Таким нашли город вернувшиеся Набузардан, Рахим и Нур-Син. Набузардану и Рахиму было передано устное распоряжение царя ждать дальнейших указаний в своих домах. Те двести стражей, что ходили с ними в Палестину, были частично отправлены в отставку, частично размещены в лагерях, где квартировал городской гарнизон, кое-кого разбросали по соседним городам. Подобная мера вызвала нескрываемое возмущение в армейской среде, о чем недвусмысленно заявил раб-мунгу Нериглиссар на очередном заседании государственного совета.
   Амель-Мардук спокойно выслушал речь первого полководца Вавилона, на следующий день ему было вынесено официальное порицание и запрет на появление в Вавилоне. Нериглиссару как ответственному за охрану северной границы было предписано "денно и нощно укреплять рубежи Вавилонии и следить за неприступностью Мидийской стены".
   Сразу после отъезда мужа Луринду перестали пускать во дворец, и за эти полгода она сумела на подаренное во время свадебного торжества серебро обставить расположенный в Новом городе домик. После переезда Нитокрис и Валтасара в Летний дворец, где по распоряжению египетской царицы в одном из крыльев был проведен капитальный ремонт, Луринду часто посещал Рибат, а мать первое время жила вместе с дочерью.
   После отъезда мужа молодая женщина два месяца с надеждой и страхом прислушивалась к себе, однако никаких следов беременности не обнаружила. Это обстоятельство очень печалило её, желавшую встретить мужа известием, что ждет наследника. Удивительное случилось в середине зимы, когда в царской канцелярии получили очередное личное послание фараона Амасиса к своей "дальней родственнице" Нитокрис. Переводчик-писец к тому моменту ушел к судьбе, а оставшиеся в канцелярии сепиру неожиданно запутались с переводом одной из фраз, в которой упоминалась воля Рэ. Писцы, как ни старались, не могли объяснить, причем здесь воля верховного божества. Набонид, поразмыслив, решил послать за Луринду. Та растолковала место в том смысле, что верховный бог страны Мусри опекает ушедшего в царство мертвых прежнего владыку Египта Априя, и наследовавший трон Амасис благожелательно посматривает на союз с Вавилоном, так как этот союз являлся краеугольным камнем внешней политики прежнего правительства. Следующей ночью царский голова проконсультировался по этому вопросу с Нитокрис, которая подтвердила правильность толкования. С того дня Амель-Мардук на время отсутствия Нур-Сина распорядился считать Луринду его заместительницей.
   Во время празднования Нового, второго в царствование Амеля-Мардука года (560 г. до н.э.), верхам Вавилона, и в частности Нериглиссару, стало окончательно ясно, что правитель окончательно отказался от политического наследия отца и деда и, невзирая на предостережения сильных, определился с выбором азимута. Своей главной целью, как сообщили верные люди, Амель объявил разгром Мидии - предприятие для знающих и опытных людей неизбежное, но явно преждевременное и в каком-то смысле фантастическое, угрожающее самому существованию государства. Причем царь планировал начать войну первым, завязать бои на границе, а это уже пахло безрассудством, если не глупостью. Оправдания подобному риску не было. Вавилон слишком крепко стоял на ногах, чтобы жертвовать благосостоянием страны, в которой уже забыли о голоде, толпах нищих и обездоленных, бесчисленных шайках грабителей, наполнявших страну в годы военных поражений, прихода захватчиков и потери независимости. И все ради укрепления трона терявшего последние капли уважения правителя? Прошло не более шести десятков лет, как последний ассириец был изгнан из Небесных Врат, но память о погроме, которому подверг город Синаххериб, о временах беззаконий, убийств и торжества чужаков, беспрепятственно грабивших, угонявших в полон мирных жителей, ещё теплились в памяти старшего поколения. Еще жили семейные легенды, в которых оплакивались безвременно погибшие родственники. Понятно, что город, наслушавшись злых вестей из дворца, затаился. Женщины из бедных кварталов втихую, стараясь не привлекать внимания властей, принялись скупать соль, сушеные финики и прочую долго хранимую снедь. Всякую тревогу, страх перед неизбежным старались спрятать поглубже, в самую сердцевинку мыслей. О том, что случится, если придут мидийцы, думать не хотелось. Добра от диких горцев ждать не приходилось. В ту пору особой популярностью стали пользоваться таблички и пергаменты, описывающие злодеяния Синаххериба, до основания разрушившего Вавилон. Единственное, что оказалось не под силу ассирийскому кровопивцу, - это снести Вавилонскую башню. Так она и стояла несколько десятков лет уродливым глинистым курганом с едва сохранившимися намеками на ярусы, со сгоревшим храмом Мардука на вершине. Этот образ особенно поражал воображение горожан. Неужели кто-то мог всерьез покуситься на жилище Бела? Как такое могло прийти в голову черноголовому, даже находящемуся в родстве с богами? Судьба Синаххериба была незавидна - он был убит собственными сыновьями.
   Первыми, согласно намеченному Нериглиссаром и Набонидом плану, зашевелились храмы. С началом Нового года в царскую казну перестали поступать доходы, причитающиеся правителю по давнему соглашению, заключенному между столпами общества - святилищами отеческих богов, воздвигнутых в городах Вавилонии, и Набополасаром, основателем халдейской династии. Это соглашение было подтверждено и Навуходоносором, который даже увеличил долю храмов в военной добыче и доходах, собираемых с подвластных Вавилону территорий.
   Как только Амелю донесли, что иссяк поток средств, поступающих в казну от храмовых общин, тот потребовал немедленно возместить все недоимки. В ответ храмовые писцы представили десятки и сотни копий с глиняных табличек, в которых были перечислены все долги царской власти святилищам. Разобраться в этой груде документов было непросто даже царскому суду, который начал выносить решения в пользу короны. Тем самым перечеркивалось одно из краеугольных положений вавилонской судебной системы, основанной на своде законов, принятого ещё в дни правления царя Хаммурапи. Согласно древнему, составленному более двух тысяч лет тому назад кодексу, дела подобного рода входили в юрисдикцию народного собрания, которое, пусть и много лет не собиравшееся, под солнцем царской власти отошедшее в тень, все ещё формально оставалось высшей судебной инстанцией.
   Подобное разрешение тяжб произвело на верхи страны впечатление грянувшего грома. С этого дня любой царский судья получал право устанавливать свое понимание законов и установлений, сложившихся в древние годы.
   Царь, по единодушному мнению своих советников, пошел напролом. Собственно выбора у Амель-Мардука не было - без весомой доли храмовых доходов ни о какой войне с Мидией и речи быть не могло. Царской казны могло хватить на кратковременную военную операцию, однако в случае конфликта с Мидией Вавилон ждало долгое, жесткое, непредсказуемое противостояние. Но ради чего, задавались в городе вопросом, Амель-Мардук решил нарушить устоявшееся течение жизни, подрубить торговлю, пересмотреть не в пользу Вавилона отношения с зависимыми странами и бросить страну в горнило тяжелой войны, когда даже враг не желал начинать её. Амель мог полюбовно решить все спорные вопросы с родственником Астиагом. Зачем война, если мидийское войско уже более чем полвека не знала поражений и по численности превосходило любую другую армию, кроме вавилонской? Зачем решать спорные вопросы силой? Подобная политика казалось верхом безумия.
   Только самой верхушке вавилонской знати, а также армейскому руководству, в подавляющем большинстве состоящему из халдеев, было известно о подлинной, скрытой от людских глаз подоплеке событий. Укрепившийся на троне после обретения царственности Амель-Мардук и его советники полагали, что, запершись во дворце, они сумеют обезопасить себя от дерзких поползновений недоброжелателей. После прихода наемников-греков и дополнительного отряда из Дамаска Амель решил приступить к выполнению главной задачи - к укреплению своей власти. В понимании царя, разделяемом его ближайшими соратниками, на пути безраздельного владычества над великим городом, главным препятствием оставалась армия и, конечно, Нериглиссар. Как раз эту проблему и могла решить война с Мидией - затяжная, требующая многих усилий, кровопролитная, пожирающая ресурсы. Вот когда обнаружилась недальновидность Амеля-Мардука, его неумение разбираться в сложных политических вопросах. Если с точки зрения Египта и Лидии, а также Сирии, Финикии, Иудеи, Аммона и других мелких государств подобная война была благом, причем её исход их не волновал, так как победитель оказывался в не менее тяжелом положении, чем побежденный, то для Амеля её неблагоприятное окончание могло обернуться не только отлучением от трона, но и позорной смертью.
   Амель в силу неосознанной нерешительности, всегда довлеющей над поступками малоспособных к умственной деятельности людей, а Закир вследствие непонимания и неумения досконально просчитать расстановку сил в Вавилоне, клюнули на коварный план Набонида, подсказавшего правителю, как расправиться с обидчиками в армии и установить над войском свой контроль. В условиях войны головы Рахима, Набузардана и других так и покатились бы к его ногам.
   То-то будет радости.
   * * *
   Как-то ночью в начале сезона жары два грека в полном вооружении явились в дом Рахима-Подставь спину. Они подняли хозяина с постели и передали ему приказ начальника дворцовой стражи Никандра незамедлительно явиться во дворец. Для того чтобы никто не смог чинить препятствий старому декуму, его должны были сопровождать два стража.
   Греки вели себя в доме старого воина осмотрительно и вежливо, однако для Рахима не стали тайной их любознательные взгляды, которыми они осмотрели двор и дом. Взгляды были наметанные - воины сразу приметили те помещения, где должно было храниться самое ценное, что имела семья.
   В доме стражи на Рахима сразу насел Закир. Он обвинил его в предательстве, злом умысле, неблагодарности и черной зависти, если тот решился покуситься на жизнь того, кто был наделен царственностью.
   Рахим тут же рухнул на колени, начал доказывать, что никогда не держал злых мыслей в отношении повелителя, призывал богов в свидетели. Закир долго слушал его, потом коротко приказал.
   - Жечь огнем!
   Набонид появился в застенке, когда Рахиму начали подпаливать седые волосы на груди. Царский голова замер на пороге, изумленно глянул на подвешенного на бревне декума, на двух палачей, стоявших возле него с факелами в руках, на вышедшего из себя Закира, пытавшегося ухватить Рахима за скудный венчик волос на затылке.
   - Прекратить! - заорал Набонид. - Немедленно прекратить!..
   Закир повернулся в его сторону и отступил от Рахима. Вернулся, устроился в кресле, грозно глянул в сторону появившегося сановника.
   Набонид некоторое время изучал его взглядом. Рахима между тем спустили с бревна, окатили водой. Наконец начальник царской канцелярии спокойно, как ни в чем не бывало, спросил Закира.
   - Ты что, сирийская собака, здесь затеял? Рехнулся, забыл приказ?
   Закир от неожиданности даже привстал с места. Его лицо пошло пятнами, а Набонид между тем продолжал наступать.
   - Отъелся на вавилонских харчах? Теперь безумствуешь!..
   - Как ты смеешь?! - воскликнул Закир тонким дрожащим голосом. - Кто ты такой!
   - Сейчас ты узнаешь, кто я такой! - тем же зловещим голосом ответил Набонид и добавил. - Запомни, с тобой сейчас поступят так, как потребует Рахим. Я добьюсь у государя указа.
   Закир сразу сел на место.
   - В чем дело? - он пожал плечами. - Я всего лишь проверял его преданность.
   - Проверил?
   - Да.
   - Каков результат.
   - Мерзавец именами вавилонских богов клянется, что всегда был верен государю. Конечно, врет, собака.
   Набонид усмехнулся.
   - Врет, говоришь? Кстати, чьими именами он клялся.
   - Я не знаю точно. Восходящей луной клялся, солнцем... Заявил, что оно, как точно называется, не знаю, является его покровителем.
   - Ага, не знаешь... Живешь в Вавилоне и не знаешь? Хорошо, подожди здесь.
   Он вышел из пыточной.
   Закир некоторое время угрюмо смотрел перед собой, потом крикнул палачам.
   - Приведите его в чувство, - и указал на лежавшего без движения Рахима.
   Слуги вновь окатили декума из кожаного ведра. Рахим приподнял голову. Закир подошел, взял его за подбородок.
   - Скажешь, что с тобой хорошо обращались.
   Взгляд у Рахима прояснился, он дерзко глянул на сирийца.
   - Нет, уважаемый. Я расскажу все, как оно было. Как ты заставлял меня покуситься на жизнь господина. Как уговаривал найти сообщников, которым ты готов запла...
   Он не договорил. Закир с силой ударил его ногой в лицо.
   В следующее мгновение в подвальное помещение вошли Амель-Мардук и Набонид.
   Набонид подвел Амеля к потерявшему сознание Рахиму, спросил.
   - Что будем делать, государь? Дальше что? - затем он обратился к дяде царя. - В чем ты обвиняешь его, Закир?
   - Он - собака! Он - двуличен!
   Набонид кивнул.
   - Хорошо, завтра весь город будет знать, что Рахима подвергли пыткам за то, что он собака и отличается двуличностью. Государь, позволь мне уйти в отставку. Я не могу служить рядом с теми, кто оскорбляет воина, всю жизнь сражавшегося за величие Вавилона.
   Закир вскинул руки, обратился к царю.
   - Господин, ты же сам...
   Амель-Мардук отвел глаза в сторону.
   - Хорошо, я подумаю, - тихо ответил он и направился к выходу из камеры.
   Закир помчался за ним.
   Набонид приказал пригласить лекаря, оказать Рахиму помощь и перенести в казармы дворцовой стражи. Там ему выделят место, у дверей поставят стражу.
   - А ты, - он глянул на декума, - скорее приходи в себя.
   Голос Набонида был холоден.
   Тем же вечером Набонид с тремя писцами посетил Рахима и записал с его слов все, о чем спрашивал Закир. Судя по вопросам, картина получалась жуткая: царский родственник пытался склонить старого декума покуситься на жизнь царя. Хранитель царской печати был готов заплатить преступникам, которые согласятся последовать за Рахимом. Записи на коже были сделаны в трех экземплярах и тут же отосланы Даниилу и Седекии для ознакомления.
   На следующий день Набонид официально запросил у Амель-Мардука аудиенцию. Цели её он не скрывал - отставка. Царь вначале не поверил услышанному. Пустяковый эпизод с применением излишнего пристрастия к какому-то декуму неожиданно превращался в крупный дворцовый скандал, причем Амель-Мардук никак не мог понять, какая нужда заставила Набонида поднимать шум. Он давно хотел избавиться от начальника царской канцелярии, являвшегося, по существу, третьим человеком в государстве, но даже Амель скудным умишком понимал, что последствия подобной отставки будут самые непредсказуемые.
   Закир все утро убеждал его в обратном, требовал прислушаться к голосу крови и поскорее убрать Набонида. Хранитель государственной печати доказывал, что начальник царской канцелярии по определению не может быть верен царю, на что Амель обоснованно ответил.
   - Представь доказательства?
   Когда же Закир принялся горячиться, настаивать, что в этом деле не требуется никаких доказательств, Амель только рукой на него махнул.
   - Ладно, уберу Набонида, что дальше?
   Закир уверенно заявил.
   - Поставишь на его место этого грязного иври Балату-шариуцура. Я сумею держать его в руках.
   - Да-а? - усомнился Амель. - Давай-ка послушаем, что по этому поводу думает сам Балату-шариуцур. Послушаем и Седекию. Порой из его уст доносятся дельные советы.
   Советника и новоявленного пророка пригласили к царю. Услышав вопрос, они, не сговариваясь, погрузились в молчание.
   Амель-Мардук, откровенно оробевший при виде печальных, помертвевших лиц близких к нему людей, не решился торопить их.
   Наконец Даниил сделал шаг вперед и, поклонившись, спросил.
   - Великий царь хочет услышать, что случится после отставки Набонида?
   - Да, - Амель заерзал на троне.
   - Начнется война, - Даниил пожал плечами.
   - Как это, - удивился Амель. - Между кем?
   - Между дворцом и городом. Исход её очевиден, мы не продержимся более двух недель.
   - Ты в своем уме? - Амеля бросило в краску.
   Стоявший рядом с ним Закир стал бледен как свежевыделанная кожа для пергамента.
   - Да, господин, я в своем уме, - подтвердил Даниил. Затем он, вновь пожав плечами, воскликнул. - И план Закира будет успешно завершен: тебя, господин, лишат царственности, а может, и жизни. Хотелось бы знать, сколько ему заплатили за измену?
   Закир повернулся к царю, попытался что-то сказать, но в этот момент подал голос и Седекия, и Амель жестом заставил дядю замолчать. Начал слепец тихо, издалека.
   - Слышал голос Бога. На миг прозрел, увидел змею, обвившуюся вокруг твоей шеи, господин. Прости, господин, но ты прислушиваешься к советам дурных людей. Мне зачитали вопросы, которые Закир задавал Рахиму. В них нет ничего, чтобы оправдало Закира. Он достоин смерти.
   Слепец протянул Амелю свиток. Царь бегло просмотрел его, потом глянул в сторону Закира.
   - Ты с ума сошел? Уйди!
   Некоторое время в зале для приемов стояла гулкая, настороженная тишина. Наконец Амель обратился к Даниилу.
   - Балату-шариуцур, объясни, почему отставка Набонида приведет к войне между городом и дворцом? Почему ты, например, ты не можешь заменить его в царской канцелярии?
   - В нынешних условиях это исключено. Сразу рухнет наша внешняя политика. Крез, лично знакомый с Набонидом и доверяющий каждому его слову, потребует доказательств его вины или измены. Что мы можем представить в качестве доказательств? Вот эти записи? - он сделал паузу и, не дождавшись ответа, продолжил. - Познакомившись с ними, царь Лидии перестанет нам доверять и откажет в сотрудничестве. Амасис решит, что его ловят на крючок, и весь выстроенный с таким трудом союз, направленный после Мидии, рухнет. Далее, как скажется отставка Набонида на внутренней политике? После его ухода храмы объявят о наступлении неблагоприятного для принятия каких-либо серьезных решений месяца. Следующий месяц тоже окажется неподходящим. Ты потребуешь отчета, тебе ответят, что таково расположение звезд на небе. Армия взбунтуется, призовет Нериглиссара...
   - Они не осмелятся пойти на штурм дворца.
   - У них не будет выбора, - Даниил поклонился, прижал руку к груди. Прости, господин, мне непонятно, зачем нам вообще ступать на эту дорогу? Разве дело в Рахиме, Набониде? Перед нами стоит сложнейшая задача укрепления твоей царственности, а мы собственными руками рушим все до основания и начинаем заведомо проигрышный конфликт с сильными в Вавилоне. Кому это выгодно, если не твоим недоброжелателям?
   - Ты хочешь сказать, что Закир спелся с теми, кому ненавистна моя царственность?
   - Как я могу утверждать, спелся он или не спелся! Но сами вопросы, обращенные к Рахиму, подтверждают: либо боги лишили его разума, либо он действительно поет под чужую дудку. Рахиму следовало поручить важное государственное задание. Его можно было бы и принудить выполнить его. Но в открытую требовать, чтобы он набрал молодцов, проник во дворец и погубил нашего господина - это слишком. Какой же дурак согласится просто так пойти на смерть! Господин, пока случай с Рахимом не вышел за пределы дворца, а это обязательно произойдет, мы должны вернуться к ранее намеченному плану. И здесь без Набонида не обойтись. Наша цель - задержать в пределах дворца группу вооруженных, не имеющих сюда доступа людей. Провести расследование, ознакомить с его результатами сильных в городе и жрецов в храмах. Только потом принимать решительные меры. Вот когда будут уместны и необходимы пытки. А что сейчас?