Ишков Михаил. Валтасар (Падение Вавилона)

   Нитокрис на время присмирела, но кто мог уверенно сказать, было ли это отступление поражением или тайной уловкой?
   За полтора месяца до празднование Нового, четвертого года царствования Нериглиссара, царь Мидии Астиаг прислал в Вавилон письмо, в котором предложил организовать совместный поход против Лидии. Набонид и поддерживающие его члены государственного совета или, как прежде назывался этот орган, совет старейшин или граждан "мар-бабили", резко выступили против. Они доказывали, что, если даже союзникам удастся разгромить Лидию, Вавилону не хватит сил управлять так далеко расположенными землями. В то же время страна Аккад потеряет важного союзника, способного помочь ему в противостоянии с мидийцами. Противная сторона, где все большую власть начал забирать взрослеющий Лабаши, доказывала, что в перспективе разгром Лидии неизбежен, и важно вовремя вступить в дело. Добыча, полученная в этом походе, с лихвой оправдает все расходы и издержки. Нериглиссар долго не высказывал свое мнение, давая каждой стороне выговориться всласть.
   Заседания совета было намечено на последний день основного месяца аддару, так как, согласно традиции, в течение последних двадцати девяти дней нельзя было принимать каких-либо серьезных решений. Более того, утверждали жрецы, на этом настаивали звезды, выстроившиеся в угрожающий, обещающий многие невзгоды городу и царю, порядок. Сменился и лик Луны-Сина - теперь бог багровым мрачным оком взирал на происходившее в верхнем мире.
   За неделю до назначенного срока главный писец-сборщик налогов и распорядитель почты Балату-шариуцур посетил вновь переведенного приглядывать за царскими коллекциями Нур-Сина. Заглянул по какой-то пустяковой надобности. Там, на втором этаже, в одном из столбов света, падавшего через проемы в крыше и верхнем междуэтажном перекрытии, они и разговорились. Даниил расспросил о походе, в котором принимал участие хранитель музея, восхитился его быстрым взлетом по служебной лестнице, посочувствовал по поводу скоропалительной отставки, успокоил тем, что во дворце подобные перепады - дело житейское, и царь по-прежнему высоко ценит сына Набузардана. Затем, как бы невзначай, поинтересовался, не была ли его отставка заранее согласована с ним? Вопрос поставил Нур-Сина в тупик, однако он не подал вида, что не понял, на что именно намекал писец налогов. Наконец Даниил между прочим спросил, какого мнения Нур-Син о наследнике престола Лабаши-Мардуке? Верно ли говорят, что тот задумал перетряхнуть не только дворец, но и город? Жаждет навести в нем новый порядок, прежний его не устраивает! Если ты исконный вавилонянин или халдей, заявляет Лабаши, то и числись в составе городской общины, веди себя, как подобает "мар-бабили", гражданину и хозяину страны. Воюй, суди, владей землей! Если потомок военнопленных из Египта, обращенных в государственных рабов ещё при Навуходоносоре, поступай, как подобает низкому. Знай свое место, плати повышенную подать, не лезь в свидетели, тем более в судьи, разбирающие дела племенной общины. Молись открыто, не забывай нести дары и ежедневно публично поминать опору и надежду Вавилона всемогущего Мардука-Бела.
   Разговор, до того приятный и доброжелательный, прервался. Нур-Син молча пригласил писца налогов в свою рабочую комнату, затем не поленился обойти соседние помещения и изгнать оттуда двух рабов, начищавших кирпичной пылью медное "море" из Урсалимму. Наконец, Нур-Син вернулся, присел напротив гостя и развел руками.
   - Вы задаете трудные, я бы сказал, опасные вопросы, уважаемый Даниил.
   Хозяин назвал сановника по его родовому имени. Помолчав, добавил.
   - У меня нет определенного ответа. Теперь бал во дворце правят люди, которых ранее и на порог туда не пускали.
   - Я слыхал, молодой князь очень не любит инородцев?
   Нур-Син вздохнул.
   - И на этот вопрос мне трудно ответить. Не могу сказать, что наследник твердо предпочитает что-то одно, а к чему-то другому испытывает отвращение. Поговоришь с ним, он соглашается с тобой - да, твои слова разумны. Да, это полезно и благородно. Проходит день, другой, и все оказывается шиворот-навыворот. Самое неприятное, это то, что соглашается он с тобой нехотя, как бы одаривая тебя милостью, а вот противится с недостойным наследника жаром, с упоминанием таких выражений как "башку сверну", "червь подколодный", "недоносок" и "выкидыш Эрешкигаль". Симпатии к инородцам он не испытывает, это точно, но я пока не решил: к инородцам или к иноверцам.
   - Но разве не взвешенностью по отношению к тошавим, к тем, кто не по собственной воле был приведен сюда, отличался его дед? Разве на пользу городу вражда, кровь, погромы, захват чужого имущества, раздел на побежденных и победителей?
   - Это вы, уважаемый Даниил, рассказываете мне, ученику Бел-Ибни и прихвостню Набонида?! Если, например, хорошо вам известный нынешний царский голова и делит людей на достойных и недостойных, то только по отношению к имени Творца, чьими усилиями был создан мир. Мы с вами никогда не станем спорить, каково его подлинное имя, хотя каждый уверен, что он зовется так, как записано в его древних книгах. Разве не так, уважаемый?
   - Именно так, благородный Нур-Син. Разговор с вами как глоток свежей воды в этом пронизанном зловониями болоте. Если вам придется трудно, всегда можете рассчитывать на меня. И конечно, я всеми силами готов помочь вашей несравненной супруге, сразившей меня непривычным, сбивающим с толку пониманием того, что она почерпнула из книги наби Иеремии. На канале Хубур её всегда ждут и готовы оказать гостеприимство.
   - Спасибо, что вы поддержали её в мое отсутствие, сразу передали письмо. Вы знаете, ей сейчас не просто.
   - Сочувствую, Нур-Син. Искренне переживаю, что Господь до сих пор не обратил внимания на вас и вашу супругу, не наградил вас наследником. Еще раз повторяю, в случае надобности вы вполне можете рассчитывать на нашу поддержку.
   - Неужели вы, мудрый Даниил, полагаете, что надобность в этом уже появилась?
   - Это я так, к слову...
   * * *
   Вечером, вспоминая об этом странном разговоре, в меру приятном, в меру тревожном, Нур-Син в который раз сердцем ощутил насыщенную тревогой, чреватую громами и молниями, обстановку, сложившуюся в царском дворце за полтора месяца до празднования четвертого года царствования Нериглиссара. На предощущения надвигавшейся грозы накладывались мысли о слепоте рока, о непостижимо выборочных щедротах и негаданно жутких наказаниях, которыми, не глядя, осыпает черноголовых высшая сила. Хранитель музея спросил себя, может, есть смысл посетить завтра Эсагилу? Поделиться с Создателем выпавшими на его долю невзгодами, но попадавшийся время от времени на глаза Шума, прибившийся к Нур-Сину после взятия Кирши, где он нашел сына обезглавленным, а после возвращения в Сиппар жену спившейся и продавшей деток содержателю борделя, как бы напоминал: сколько не бейся лбом об пол у ног Мардука, сколько не лобызай его золотые ступни, вряд ли небожитель в силах вернуть ему душевный покой. Иного Мардука искала душа. Украшенный самоцветами, золотой истукан мог, вероятно, осыпать черноголового милостями, наградить удачей, открыть путь к высшим должностям в государстве, низвергнуть в отставку, лишить жизни, но наполнить душу смыслом, жизнь целью, любовь детьми, - ему, видно, не под силу.
   Вывод был до озноба нежеланный, навевавший горечь и неверие, но и бунтовать в тот живописный вечер не хотелось. Солнышко скатывалось к краю земли, позевывало в редких тучках, клонилось ко сну с томительной, завораживающей неспешностью. Ветерок припахивал благовониями, ароматом сырой земли. Вечером Нур-Син просмотрел переводы, сделанные Луринду для царского музея - занятные мысли высказывал Иеремия, но что толку в этой писанине, когда неизвестно, чем закончится схватка между Нериглиссаром и Набонидом. Казалось, что проще - поддержи царя, вплети свой голосок в хор многочисленных советников, окружавших правителя, поддакивай молоденькому ублюдку, убеди отца и всех, связанных с ним родственников, а также тех клиентов в армейской среде и жреческом сословии, кто зависим от Набузардана, одним словом, встань на сторону царя (в этом случае, прикидывал Нур-Син, Набонид действительно мог остаться в меньшинстве) - и можешь рассчитывать на безбедное существование.
   Ночью Нур-Сина разбудила запыхавшаяся Нана-силим и сообщила, что его спрашивает какой-то незнакомец. Хранитель музея спустился по лестнице, подставленной ему арабом по имени Салман. Тут и проснувшийся Шума попытался подсуетиться, поддержал спускавшегося на четвереньках, задом, путавшегося в подоле ночной рубашки хозяина. С балкона, видимая в лунном свете, глянула встревоженная Луринду. Нур-Син снизу помахал ей рукой - иди, мол, спать. Так, в нижней рубашке и приблизился к двери. Глянул в специальное отверстие. У порога томился человек в темном плаще с капюшоном накинутом на голову. Рядом двое вооруженных мечами мужчин. Лиц их, упрятанных в тень стены, разобрать было невозможно.
   Незнакомец откинул капюшон.
   Нур-Син торопливо откинул засов, распахнул дверь, удивленно воскликнул.
   - Это ты, Рабайя? Что случилось?
   - Ваш отец, почтенный Набузардан, с вечера плохо почувствовал себя. Приказал вызвать молодого господина к нему в дом.
   - Подожди, я сейчас оденусь.
   - Поторопитесь, молодой господин.
   Добравшись до знакомого с детства, массивного, выступавшего на мостовую, родового особняка, более напоминавшего крепость с башенками по углам, с ризолитами, с малюсенькой дверцей в проулок, выкрашенной в яркий красный цвет, Нур-Син на мгновение замешкался. Ему показалось, что дверь вроде омыли кровью. Он, не веря глазам, потрогал пальцем крашеную поверхность. Глупости! Дверь как дверь, а красный цвет отгоняет злых духов. Рабайя постучал, дверь тут же распахнулась, и Нур-Син вошел в набитую тьмой прихожую. По привычке, привитой Гугаллой, не глядя, сунул руки в глиняный сосуд, всегда наполненной свежей водой, омыл их. Теперь воду обязательно сменят, таков порядок был издавна заведен в отцовском доме.
   Прошел в малый двор, затем, пропустив вперед слугу, поспешил за Рабайей на главный двор. Здесь Нур-Сину проводник уже был не нужен, он прямиком направился в дальний угол, в беседку. Так и есть - отец ждал его, как обычно устроившись на усыпанной подушками тахте. Набузардан был не один, на соседней лежанке горой возвышалась фигура, укрытая широкой накидкой.
   - Мир тебе, отец. Мир твоему гостю.
   - Садись, Нур-Син. Времени у нас мало. Расскажи, что там во дворце? Готовятся к встрече Нового года?
   - Да, отец. Мне приказано сочинить новые гимны к празднику. Их будут распевать лицедеи на ритуальном представлении во дворце. Лабаши сам пожаловал в музей и принес переведенные стихи, которые прислали ему из Ионии, от греков. Написал их какой-то слепой певец, в них повествуется о войне в Малой Азии, которую греки вели с теми, кого мы называем киммерийцами, осевшими на берегах Верхнего моря. Я спросил, как согласовать героические деяния чуждых Вавилону воинов с похождениями Гильгамеша? Он ответил, никак, нам дела нет до варваров. Мне следует только воспользоваться размером, каким написаны варварские стихи.
   - Ну и?..
   - Я просмотрел перевод. Там говорится об обидах, оскорблениях, о наглости военного вождя греков, ни во что не ставившего своего самого могучего воина.
   - Больше Лабаши ничего не заказывал? - неожиданно подал голос незнакомец. - Например, что-нибудь вроде этого, на чужеземный манер?
   Он процитировал:
   Вокруг тишина, только слышно в ночи,
   Как тешит египетскую кошку проныра-писец.
   Она визжит, ибо приятны ей ночные забавы.
   Повизгивает и проныра, дорвавшийся до царской плоти.
   Нур-Син открыл рот от удивления, затем воскликнул.
   - Боги мои, это же Набонид!
   - Он самый, - подтвердил царский голова и откинул капюшон. - Ну, рассказывай, сынок, как вы с Нериглиссаром и его недоноском договаривались сбросить меня с насиженного места и отправить в почетную ссылку. Или прямо в бездну, в страну Эрешкигаль?
   - Нет, господин, о казни и речи не было! Нериглиссар убеждал меня, что ради спокойствия в государстве он готов на все, - писец усмехнулся. - Он во многом меня убеждал.
   - Что ж ты перестал подпевать ему? Сочинил бы на пару с Лабаши похабные стишки о том, что я ворую направо и налево, сплю и вижу, как бы поскорее напялить на себя корону. Вот послушай очередной опус этого прыща.
   Набонид звучно продекламировал стихи, звучавшие очень необычно для благовоспитанного уха.
   Вокруг тишина, только слышно,
   Как кто-то проворный ворует с чужого поля лук.
   Отгадайте, добрые люди, кто у нас охоч до чужого добра?
   Кого ждет праведный суд?
   Гость продолжил.
   - Чуешь, что ждет воришку? Праведный суд. За ретроградство, за приверженность к традициям, за то, что развалил государственный аппарат, позволивший в течение трех месяцев собрать припасы для войны с Пиринду. Ведь ты же сам занимался этим, Нур-Син! Вот и напомнил бы правителю, в чем состоит его долг. Если Нериглиссар желает царствовать, он должен править в интересах города. Но это все слова. Поговорим о тебе. Ты имел сегодня разговор с Балату-шариуцуром?
   - Да, уважаемый Набонид. Это был какой-то странный разговор.
   - Ничего в нем нет странного. Он предлагал тебе отослать Луринду к его соплеменникам на канал Хубур?
   - Да, уважаемый...
   - Отправь немедленно. Перед рассветом к твоему дому подойдет повозка, пусть она будет готова.
   - Но, уважаемый...
   - Сам приготовься к худшему. У тебя в доме есть помещение, в которое не сможет проникнуть посторонний?
   - Да, уважаемый...
   - Там и ночуй до заседания государственного совета. Вооружи рабов.
   - Зачем, уважаемый...
   - Ты слушай, что тебе говорят, - вставил замечание отец. - Если ты слеп и глух, то помалкивай и внимай мудрым. Женку свою, порченную смокву, вывези в первую очередь, - он помолчал, потом угрюмо добавил. - Лучше, конечно, оставить её в доме, чтобы наемным убийцам хотя бы какая-нибудь работа нашлась.
   - Отец!.. - воскликнул Нур-Син.
   - Ладно, - оборвал его Набузардан. - Пусть живет, все-таки внучка Рахима. Вот кого нам не хватает в эту минуту, Набонид. Что скажешь?
   - Да, Рахим быстро соображал. Мы уже в эту ночь расправились бы с ублюдком.
   - На нет и спроса нет.
   - Отец, - воскликнул Нур-Син. - Уважаемый Набонид, объясните, в чем дело?
   - В том, что Нериглиссар вот-вот поддастся на уговоры окруживших его проходимцев и лизоблюдов. Они уже давно требуют выдать им мою голову. Они хотят толкнуть царя на решительный шаг, после которого уже не будет возврата к нынешнему положению в стране. Они надумали сотворить какое-нибудь злодеяние и обвинить в нем моих людей, а потом и меня. По мнению Лабаши и его окружения, лучше, чем ты, кандидатуры не придумаешь. Молокосос рассчитывает, что когда Набузардан узнает, кто совершил убийство, он тоже примет их сторону. В этом случае перевес в совете будет на стороне крикунов.
   - Но зачем убивать меня и мою смоквочку? - воскликнул Нур-Син.
   - Неужели непонятно, - ответил Набонид. - Ты - реальный кандидат на должность царского головы, который займет этот пост после того, как на совете в вопросе о войне с Лидией я, по расчетам Лабаши, займу отрицательную позицию. О том, что тебя прочат на мое место, в городе известно всем, и твоя отставка с этой точки зрения выглядит всего лишь как уловка, нежелание осложнять отношения со мной в преддверии новогодних торжеств.
   Нур-Син обеими руками закрыл лицо. Молчал долго, никто его не торопил. Наконец он оторвал ладони ото лба.
   - Вы, - очень тихо, почти шепотом, выговорил он, - вспомнили Рахима. Отец, - обратился он к Набузардану, - в ту пору я был простодушен как ребенок и не сомневался, что для тебя и Рахима счастье детей - высшее благо. С тех пор я очень повзрослел. Что-то мне не верится, чтобы ты, отец, слишком отягчал себя заботами о четвертом сыне. Может, и на это раз меня затягивают в силки, и вы полагаете, что я бездумно поверю в эту нелепицу насчет того, что Лабаши спит и видит, как бы покончить со мной?
   Теперь долго молчал Набузардан. Набонид тоже помалкивал.
   - Ты не прав, Нури. Ты мне дорог. Ты даже не представляешь, как ты мне дорог. А теперь, - он порывисто, со всхлипами вздохнул, - когда у меня осталось только два сына, дорог вдвойне. Может, с годами поймешь, когда у тебя будут свои сыновья, что значит своя кровинка. Мне обидно, что ты говоришь о том, что повзрослел, а рассуждаешь как малый ребенок.
   - Почему, отец? Какой прок Лабаши в моей смерти? Неужели Нериглиссар всерьез поверит, что Набонид подослал злодеев, чтобы пришибить такую маленькую сошку, какой являюсь я? У меня рождается подозрение, что и на этот раз меня, как куклу в базарном балагане, дергают за ниточки, и вы задумали злое по отношению к царю. Но теперь я не позволю вертеть собою.
   - Я ждал, когда ты задашь этот вопрос, Нури. Я мог бы приказать тебе исполнить то, о чем говорит Набонид, но твои слова обидели меня. Повторяю, ты полагаешь себя взрослым, а рассуждаешь как малое дитя. Рано тебе в царские головы. Ты считаешь, что мы вертим тобой по своему усмотрению, по собственной воле? А ты задумайся над тем, может, нами тоже кто-то вертит? Может, мы тоже исполняем чью-то волю?
   - Ты имеешь в виду богов?
   Набузардан подумал, потом кивнул.
   - И богов тоже, - затем поправился. - Богов в первую очередь. Наших, отеческих богов, чьими усилиями после погрома, учиненного Синаххерибом, был воссоздан Вавилон, кто помог нам, мелким людишкам, озарить его величием. Ты полагаешь, подняв руку на Нериглиссара, мы укрепим величие города? - Но вы же подняли руку на Амеля?
   - Амель не имел никакого отношения к величию и процветанию Вавилона. Он всегда был чужд этому городу. Он - порождение тьмы, и долг сильных и богатых в том и состоит, чтобы избавить народ от демона. Если мы допустим, чтобы исчадья нижнего мира начали вползать на трон, цена нам - пыль на дороге.
   - Интересно! - воскликнул Нур-Син. - А Нериглиссар не враг?
   На этот раз ему ответил Набонид.
   - Конечно, нет. Он плоть от плоти Вавилона. Он его семя, и мы ещё поборемся за царя, который сражался за город и страну. Но мы не можем допустить, чтобы троном овладел новый лабасу. Мы с твоим отцом рассчитывали, что Лабаши одумается, повзрослеет. Но он, по молодости ли, по глупости, закусил удила. Его нововведения, которые он собирается провести в жизнь, сродни нашествию врага. Он не понимает, что проще простого перессорить племена, населяющие Вавилон, а вот помирить их куда как трудно. Он рискует тем, что составило славу Вавилона, что хранит и возвеличивает его. Разве каждый, кто обрел здесь хижину, сумел заработать кусок хлеба, кому досталось от щедрот храмов, не считает себя вавилонянином? Разве арендатор, к какому бы племени он не принадлежал, не сознает себя защитником страны и города. Стоит только одних возвеличить, а других низвергнуть, они сразу вспомнят, кто откуда родом, и брат поднимет меч на брата, а кто-то отойдет в сторону и будет издали наблюдать за схваткой. Четвертый же будет радостно потирать руки. Легче всего взбаламутить воду. Это раз плюнуть, особенно тому, кто правит городом. Нериглиссар колеблется, потому что он видит перспективу противостояния, которое собирается устроить в городе Лабаши. Нериглиссар все прекрасно понимает, но он только человек. Он пока ещё не родня богам. Его пугают тем, что я отниму у него корону. Нериглиссар - выходец из шушану и не понимает, что отнять корону нельзя. Ею осеняют боги! Его сын не понимает, что корона не может достаться ему по наследству просто так, потому что ему так хочется! Он играет с огнем. Он торопится, молокосос. Хочет побыстрее, а что в итоге, его пока не очень-то беспокоит. Он и те, кто шныряет вокруг царя, сумеют убедить его, что, подослав к тебе наемных убийц, я пошел в атаку...
   - Ты обвинил меня в том, что мне безразлично твое будущее, - прервал министра Набузардан. - А мы как раз думаем, как сохранить тебе жизнь. И твоей слишком грамотной смокве.
   - Ну, Набузардан, - укорил его Набонид. - Умение разбирать древние тексты - это не такое уж плохое качество.
   - Да, если женщина успешно выполняет все другие возложенные на неё обязанности.
   - Отец! - воскликнул Нур-Син. - Мою жену вы отправите к иври. А что же будет со мной? Я буду защищаться!
   - Чем? Мечом, копьем? - скривился отец. - Ты когда-нибудь держал меч в руках?
   - Держал, держал, - ответил за Нур-Сина Набонид. - Он неплохо владеет луком. Рибат его хвалил.
   - Я не о том, - рассердился Набузардан. - Разве мечом от злого обережешься? Разве не мозгами надо шевелить?
   - Я пойду к царю, напомню о верной службе.
   - Ты что, всерьез? - удивился Набузардан. - Ты так ничего и не понял? Я не хочу сказать, что Нериглиссар всему этому потворствует, - он сделал паузу, потом в сердцах добавил. - Он словно одурел от победы над мелким царьком, каким является Аппуашу! Как будто глаз лишился!..
   - Вот именно, - подтвердил Набонид. - Итак, Нур-Син, слушай внимательно. Иври спрячут твою жену на канале Хубур, а ты, умник, собирайся в Мидию. Послом Нерглиссара. Я завтра поддержу тех, кто ратует за войну с Крезом. Правда, предложу не спешить и прежде хорошенько разобраться, не таится ли здесь какая-нибудь уловка. На эту войну можно пойти, если только мы будем иметь при дворе Астиага разумного и проницательного человека, который сумеет докопаться до истины. Против этого предложения никто не посмеет возразить. Меня поддержит твой отец и те, кто связаны с ним. Когда же речь дойдет до кандидатуры посла, я укажу на тебя. Мы прижмем выскочкам хвост! Им придется и с этим согласиться, тем более что Нериглиссар до сих пор высоко ценит тебя. Тем самым мы сохраним тебе жизнь и отведем непосредственную угрозу всем нашим единомышленникам. В любом случае этот компромисс они не смогут отклонить. Я знаю Нериглиссара, в гражданских делах он тугодум и, когда, по его мнению, желаемое сходится с действительным, он всегда полагался на меня.
   Он помолчал, затем после некоторого раздумья закончил.
   - Завтра во дворце не появляйся. Сиди дома и жди сигнала. Если на крыше моего дома - знаешь, на угловой башенке! - встанет столб дыма, немедленно спасайся. Бросай все и беги в летний дворец к Рибату. Он тебя укроет, а Валтасар защитит. Нам бы только новогодний праздник пережить, потом Нериглиссар успокоится, одумается и приструнит щенка. По крайней мере, мы не теряем надежду вразумить его. Теперь все, отправляйся домой и готовь свою порченую в дорогу. Пусть едет налегке.
   Глава 6
   Перед самым рассветом в ворота дома Нур-Сина въехала арба, на которой арендатор привез хозяину земли оговоренные в договоре съестные припасы. В доме никто не спал. Луринду всхлипнула, горячо поцеловала мужа и, подталкиваемая Нур-Сином, направилась к арбе, где уже среди наваленных снопов соломы сидела перепуганная до смерти Нана-силим. Хозяин подсадил жену, подал мешок с рукописями, с которыми Луринду не захотела расставаться ни при каких условиях. Она загодя так и сказала мужу.
   - Дедушкины пергаменты возьму с собой. Мало ли... Вдруг дом подожгут.
   Нур-Син вздохнул.
   - Не хотелось бы, чтобы иври прознали, что ты везешь с собой.
   - Какая беда! Даниил уже, наверное, известил их. Это моя последняя надежда, Нури! Как бы глупо это не звучало, это моя последняя надежда! - с тихим исступлением выговорила она.
   - Я не возражаю, родная. Мне так тревожно за тебя.
   - Мне тоже. Может, поедешь со мной?
   - Нельзя. Враги хватятся, начнут вопить о предательстве, о заговоре. Окончательно опорочат меня в глазах царя. Будет ещё хуже.
   На том и расстались.
   Повозка выкатилась в проулок, затем на улицу, повернула к мосту. По дороге завернула в один из дворов, ворота которого оказались распахнутыми. Как только незнакомые, люди, с ног до головы укутанные в широкие, скрепленные на плечах накидки, закрыли створки, арендатор, обернувшись к женщинам, укрывшимся за снопами соломы, быстро выговорил.
   - Госпожа, вам туда, - он кивком указал на стоявшую рядом нарядную повозку с крытым верхом. - Служанку вам доставят денька через два.
   Луринду с мешком под мышкой вылезла из арбы, заглянула в темную полость повозки, вскочила внутрь, и экипаж сразу тронулся с места. Женщина осторожно примостилась на краешке сидения, огляделась, погладила пальчиком кожу, которой был обтянут экипаж. Кожа мягкая, царской выделки, нигде не щелочки, полость просторна, сидения мягкие. Тут она заметила напротив, в полутьме, чьи-то глаза, слабо ойкнула.
   Мужской голос успокоил ее
   - Тише, Луринду. Держитесь, сейчас возница погонит изо всех сил. Мы должны до рассвета выбраться из города.
   - Кто вы?
   - Не узнаешь?
   В следующий момент действительно коляска резко подалась вперед, мягко запрыгала, заколыхалась на ходу. Звонче прорезался топот копыт, следом тот же низкий бархатистый басок признался.
   - Несчастный, чье сердце вы разбили.
   - Балату, это вы?!
   - Да, недотрога.
   Луринду попыталась откинуть полу, прикрывавшую вход во внутреннюю полость, выскочить из тележки, однако Даниил, бросившись вперед, придержал её. Руки у него были сильные, пальцы теплые, хваткие.
   - Куда? Разве тебе надоела жизнь? И потом, женщина, неужели ты полагаешь, что я позволю себе дерзость по отношению к той, кто поселился в моих мыслях, забрал сон, лишил радостей жизни. Но это не все. Неужели ты вообразила, что я позволю себе воспользоваться твоим бедственным положением, оскорбить жену друга и внучку того, кому доверился пророк Иеремия. Хотя, признаться, мне трудно совладать с собой. Так что я буду молиться. Господи, за что мне муки такие?.. Нет не получается, - шепот его становился все жарче, все пронзительнее и скороговорчивей. - Создатель, за что наказываешь греховной страстью? Зачем смущаешь сомнениями? Зачем научаешь таким словам - как прекрасна ты, возлюбленная моя! Хороши глаза твои голубиные под кудрями твоими. Волосы твои - как стадо коз, сходящихся с горы Галаадской... О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь вавилонская! Округление бедер твоих, как ожерелье, дело рук самого искусного из художников...