Ишков Михаил. Валтасар (Падение Вавилона)

   - Она сдает их в наем. Да и сама не прочь подцепить какого-нибудь прохвоста с тугим кошельком.
   Шума опустил голову. Нур-Сину было видно, как у него несколько раз дернулось адамово яблоко.
   - Когда я уезжал, тройняшкам было по одиннадцать. Храмовый жрец уверял, что тройняшки - это к счастью. Вот оно, счастье...
   Он замолчал, как-то разом ожесточился.
   - На все воля Мардука, - утешил его Нур-Син.
   Пленный поднял голову, криво усмехнулся.
   - Что-то не верится, чтобы Мардука-Бела занимали беды такой мелкой козявки, как я. Как говорится, только жить начал, прошло мое время. Куда ни гляну - злое да злое! К богу воззвал, он свой лик отвернул.
   - Я гляжу, ты не чужд поэзии, - удивился Лабаши. - Расскажи правду, и облегчишь свою участь.
   - Чем, господин? - спросил Шума. - Разве что пытки будут легче? Не станете жечь пятки огнем? Ломать кости?
   - Нет, Шума, - вступил в разговор Нур-Син и одновременно положил руку на запястье Лабаши - помолчи, мол. Тот вздрогнул, однако сумел сдержаться. - Расскажи правду, чтобы мы могли помочь тебе. Теперь ты во власти закона, царствующего в Вавилоне. Ты можешь обратиться за милостью.
   - К кому, господин? - усмехнулся Шума.
   - К принцу-наследнику. Вот он, перед тобой. Он вправе ходатайствовать перед царем. (При этих словах юнец не удержался и скорчил недовольную гримасу.) Теперь ты его клиент, но, прежде всего, и это перво-наперво, ты свободный человек. Вот и веди себя как свободный человек.
   Шума зарыдал. Взахлеб, со слезами, попытками освободить связанные за спиной руки. Лабаши сделал знак стражам, те сняли путы. Пленный вытер тыльной стороной ладони лицо.
   - Я - свободный человек?! Я могу идти куда захочу? А мой сын, что остался у варваров? Он по-прежнему раб и ему некуда идти. Ему остается одно - сидеть в колодках и ждать, когда отрежут голову. Как, впрочем, и мне. Зачем мне свобода? Зачем мне это, если мне идти некуда? А Ринда моя свободна? Стоит мне появиться в Сиппаре, и она наложит на себя руки. Я знаю её, я её такую и брал в жены. Она сгорит от стыда. А дочки? Они тоже свободны продавать свои тела? Зачем им такая свобода?
   - Вот и давай разложим все по полочкам, - поддержал его Нур-Син. - В чем мы можем помочь тебе, в чем ты сам должен помочь себе. Как иначе, Шума? Ты грамотен, знаешь стихи о несчастном страдальце. Стихи, конечно, полезное занятие, но и руки к своей судьбе следует приложить. Нельзя же как отвязанная лодка поддаваться течению. Итак, они оставили сына в заложниках? Как ты попал в полевую ставку царя Аппуашу?
   - Я работал на кухне во дворце. Когда объявили сбор войска, меня приставили к поварне, где готовили пищу для царя. Он любит вкусно поесть. Когда царь перенес ставку к северу от Киликийских ворот, меня ни с того, ни с сего заставили прислуживать в его шатре. Там я слышал разговоры вождей: где встал лагерем вавилонский царь, как велико его войско. Один из разведчиков сообщил - не сосчитать! Предводители отрядов смеялись, а один из военачальников похвалялся, что, несмотря на то, что их горстка, они в кровь расшибут Нериглиссару голову, не допустят его до теснины. Вечером меня отправили за хворостом для костра, причем предупредили, чтобы я отошел подальше к югу и не гадил, не рубил возле лагеря. Один из охранников ударил меня и приказал уйти за пикеты - воинов, мол, предупредили, что раба отправят собирать дрова, поэтому они не станут чинить тебе препятствий. На прощание пригрозил: "Не вздумай дать деру. Догоним, посадим на кол!" - и засмеялся.
   Я ушел в лес, долго плакал, потом решился - была не была! Господин, я все сказал, как оно случилось. Я не предатель, просто понадеялся на удачу. Здесь меня подвергли бичеванию.
   - Послушай, Шума, ты не глуп, - сказал Нур-Син. - Ты сам должен понимать, что твой побег выглядит нелепо. Зачем было посылать тебя за линию пикетов? Может, для того, чтобы ты к нам сбежал?
   - Я так и решил, господин?
   - Интересно, - вступил в разговор Лабаши. - Если ты так решил, то зачем обижаешься, что тебя подвергли бичеванию. Ты же знаешь, как поступают со шпионами. Ведь тебя могли счесть за шпиона?
   - Могли, господин. У меня не было выбора, господин. Если бы я вернулся в лагерь пиринду, пусть даже набрав хворост, меня забили бы палками до смерти.
   - С какой стати?
   - Почему я оказался глуп и не попытался воспользоваться возможностью сбежать, - ответил перебежчик. - Стражник неспроста указал мне направление, в котором расположен наш... ваш лагерь, господин. Добравшись до вас, я мог рассчитывать на освобождение. Если, конечно, меня не казнят до того момента, как начнется сражение.
   - Ты сообразительный человек, Шума, - заявил Нур-Син. - Допустим, что все рассказанное тобой, правда. В таком случае, с какой целью тебя выпустили из лагеря?
   - Чтобы государь Вавилона усомнился в моих словах и решил, что его ждут у Киликийских ворот.
   - Ты полагаешь, что это не так?
   - Нет, господин. Сосновая долина или долина Рибани - вот самое удобное место для засады. Если бы Аппуашу сделал ставку на Киликийские ворота, он не стал бы созывать войска в Сосновую долину, а об этом я знаю точно. Господин!.. - голос Шумы вдруг взвился до истеричной нотки. - Вы спрашиваете меня о том, чего я не могу знать! До чего дошел своим умом!.. Если я окажусь лгуном, меня казнят.
   - Но если ты сказал правду, если твоя сообразительность не подвела тебя, тебя ждет награда. Как вы считаете, князь? - Нур-Син с почтительностью обратился к Лабаши.
   Тот вмиг обрел величавость, задумался, затем внушительно кивнул.
   - Поэтому давай разберем до тонкости все, что тебе довелось увидеть и услышать в лагере пиринду, - добавил писец-хранитель.
   Они провозились около часа, пока в палатку не явился Нериглиссар, и допрос повторили, на этот раз уже с некоторым доверием к словам Шумы. По всему выходило, что Акиль и Хашдайя были правы. Перебежчик особо подчеркивал, что Сосновая долина является любимым местом охоты Аппуашу, и он, Шума, сопровождавший царя в этих поездках, хорошо изучил местность. Там, в сосновых лесах обитают их боги, добавил Шума. Там целебный воздух... К тому же скаты обрывисты и удобны для стрельбы из луков, кое-где, по заросшим кустарником, пологим распадкам открываются удобные спуски, через которые Аппуашу может выпустить на врага крупные конные отряды или пехоту, способные порвать линию врага и разрезать вражескую армию на несколько частей. Шума поклялся именем Мардука, что горцев в несколько раз меньше, чем вавилонян. Немного у них и конницы, поэтому они никогда не решатся выступить против царя в открытом бою. Лучники пиринду неплохие, стреляют метко, но вразнобой и без команды. Эти наблюдения согласовывались с теми, что доставили армейские разведчики. Совокупность сведений подтверждала, что Аппуашу мог рассчитывать только на засаду, в прямом противостоянии с куда более многочисленными и лучше вооруженными вавилонянами шансов у него не было.
   В конце допроса Нериглиссар обратился к Шуме.
   - В горах есть обходные тропы, чтобы напасть на пиринду с тыла?
   - Да, господин.
   - Ты их покажешь?
   - Да, господин... - он примолк, опустил голову, потом вскинул её. Господин... я бы хотел помочь своим. Я... мечтал об этом все три года. Господин, дозволь, чтобы мне разрешили взять в руки меч.
   Нериглиссар пристально посмотрел на Шуму, затем замедленно кивнул.
   - Разрешаю.
   Он приказал увести перебежчика. Когда царь, его сын и Нур-Син остались одни, Нериглиссар спросил.
   - Что дальше?
   Лабаши заговорил горячо, разрубая воздух ребром ладони.
   - Если Шума не врет, а похоже, он говорит правду, мы должны спешно поднимать людей и, разделив армию, попытаться окружить Аппуашу в его лагере...
   - Сын, делить армию - это последнее дело. На это можно пойти только в исключительном случае, если твердо уверен, что твое решение правильно. Пойми, что, разделив войско, ты уже не в состоянии обеспечить единое командование. Каждому отряду придется действовать самостоятельно. Это не так просто, Лабаши. А я до сих пор не уверен, что Аппуашу ждет нас именно в Сосновой долине.
   - Но почему, отец! - вновь загорячился юноша.
   - Потому что армия - это единственное, что есть у меня на сегодняшний день. Это не мало, но и не много. Все остальное в государстве в руках Набонида. Если я проиграю сражение и потеряю армию, тебя, Лабаши, ждет незавидная судьба. Впрочем, меня тоже.
   - Так отставь его. Предай суду, казни! - воскликнул наследник.
   - Экий ты быстрый. А что дальше? Смута в государстве, сумятица в делах, жрецы в храмах впадут в ярость, начнут бодаться, перестанут делиться доходами. Ты жаждешь нововведений, а это бунт, кровь и, не дай Мардук, гражданская война, о которой только и мечтают Аппуашу, Крез, этот пронырливый фараон из Саиса, Мидия.
   - Как Мидия? - изумился Лабаши. - Но Астиаг наш верный друг!
   - Да, Астиаг нам верный друг, но он стар, а его окружение спит и видит, как ловчее порвать Вавилон на куски. Ты этого хочешь?
   - Но я не понимаю... - развел руками Лабаши.
   - Вот именно! - подчеркнуто резко заявил Нериглиссар. - А ты понимаешь? - обратился он к Нур-Сину.
   - Теперь понимаю, - едва слышно выговорил писец и облизнул губы. - Ты, государь, хочешь иметь своего человека в окружении Набонида. Ведь ваш сын считает меня прихвостнем царского головы.
   - Ты тоже ничего не понимаешь, - обречено махнул рукой царь. Послушай, Нур-Син, много ты знаешь о замыслах Набонида?
   - Нет, государь. Он никогда и никому не открывает своих тайн.
   - А я знаю. Он рвется к короне. Он уже закусил удила! И я ничего не могу с ним поделать. Если этот поход окончится ничем, если добыча, взятая в Пиринду, не будет обильна, мне и моему сыну конец! Рано или поздно!.. Но даже в том случае, если я выиграю войну, это ничуть не ослабит позиций Набонида. Я могу подослать к нему убийц, но и это ничего не решит. Если он погибнет, подобная дерзость вызовет гнев богов. Они не любят, когда кто-то пытается вмешаться в их замыслы. Если же он останется жив, то я даже не хочу загадывать, что случится потом. Расплачиваться придется тебе, Лабаши. Это тебе понятно?
   Сын не ответил.
   Нериглиссар продолжил.
   - У меня есть только одна возможность справиться с Набонидом, я должен обыграть его. Доказать, что он слишком долго сидит на одном месте. Что страна плохо управляется. Что мы постоянно упускаем возможности увеличить славу Вавилона, а этого можно добиться только реформировав власть. После чего Набонида можно раздавить и отпустить с миром! Пусть потешится на старости лет со своей египетской кошкой. Но это имеет смысл только в том случае, если я сумею заменить его человеком, который с ходу возьмет в руки поводья государственной машины и, не допуская ни малейшего сбоя в её работе, начнет действовать бодро, с пониманием необходимых перемен. Мне нужен человек, который был бы способен реорганизовать работу государственной машины. Этот человек также должен быть угоден великим жрецам. Его должны знать в стране. Он должен быть не глуп, разбираться в обстановке и пользоваться авторитетом у соседних правителей. По крайней мере, при составлении своих коварных планов, они должны брать его в расчет, как это имеет место с Набонидом. Он всегда самый крупный выкид на игральных костях, который может выпасть при любом броске и решить игру в чью-то пользу. Есть у меня такой человек? Нет у меня такого человека. Но есть кандидат. Это ты, Нур-Син. Я давно приглядываюсь к тебе. Все считают тебя человеком Набонида, но ты нигде и никогда не высказал своих пристрастий открыто, руки у тебя не связаны. У тебя, по сути, нет врагов. Завистников, недоброжелателей - этих навалом, но нет злобствующих против тебя. Ты сын Набузардана, а это имя до сих пор звучит в Вавилоне. Ты не глуп, сумел договориться и тем более произвести впечатление на Креза, а это отличная характеристика. Пока нам совсем ни к чему ссориться с Лидией. Ее черед придет, но спешить нельзя - споткнешься, лоб расшибешь.
   Он помолчал, прошелся по шатру, придавил ногой запекшуюся на земляном полу кровь.
   - Вот так, сын Набузардана, моего лучшего друга. Теперь у тебя тоже нет выбора, ты будешь преданно служить мне и моему сыну. Ты слишком много знаешь. А ты, - он обратился к Лабаши, - укороти язык, иначе я тебе его сам укорочу. С кем ты собираешься править в Вавилоне? Со своими пьяницами и бабниками, дремучими завистниками, неспособными ни к какому делу задирами? С любителями стишков? Лабаши, ты играешь со смертью, это тебе понятно? Ты не имеешь права потерять власть, это гибель и для тебя, и для всей семьи. Скажи, ты способен сработаться с Нур-Сином?
   Лабаши при последних словах отца страшно покраснел, сжал руки в кулаки, однако после заданного отцом вопроса, юноша сумел взять себя в руки, ответить спокойно, после раздумья.
   - Постараюсь, отец. Он сын Набузардана, этим все сказано.
   - Ну, хвала Мардуку. Теперь, ребята, давайте обсудим, как нам ловчее поступить с Аппуашу. Я должен действовать наверняка, посему давайте-ка ещё немного поиграем с Аппуашу.
   На следующий день царь приказал выставить на дальних подступах к долине Рибани усиленные секреты. В полдень в лагере было объявлено, что завтра войска выступят в поход и спешным маршем проследуют к Киликийским воротам, захват которых сулит скорое окончание войны. К вечеру секреты поймали нескольких перебежчиков-горцев из союзных отрядов. Двоим дали уйти. Тех, кому не повезло, жестоко казнили на глазах у войска.
   Наступило утро, миновал полдень, однако приказ выступать так и не был оглашен. Тем не менее, отдельные кисиры тяжеловооруженной пехоты, легко вооруженных воинов, а также конные отряды начали сниматься со стоянок и без лишнего шума исчезали в окружающих лесах. Только утром четвертого дня огромный обоз, сопутствующий пятидесятитысячному войску тронулся в путь. Ночь провели в походных колоннах. Где тьма настигала людей, там и устраивались на ночевку. Особые команды развозили в кожаных бурдюках питьевую воду.
   Аппуашу атаковал вавилонян на следующий день, в полдень. Сначала колонны обстреляли лучники, укрытые на склонах долины. Халдеи сразу выставили заранее заготовленные плетеные щиты. Считавшиеся лучшими в мире вавилонские лучники открыли ответную стрельбу. Следом подготовленные штурмовые отряды, устремившись вверх по скатам, напали на скопившихся в сосновом бору горцев. По сигналу труб на пиринду с тылу навалились проведенные тайными тропами кисиры. К вечеру армия Пиринду перестала существовать. Аппуашу бежал в Лидию.
   Победа была настолько оглушительна, настолько напомнила разгром египтян под Каркемишем, что в ставку Нериглиссара сразу зачастили послы из соседних стран. Прибыли с поздравлениями гонцы от Астиага, Крез прислал посланцев с выражением вечной дружбы. Последних приняли холодно, однако Нериглиссар заверил лидян, что армия Вавилона не переступит границ союзной Лидии. Что же касается Пиринду, то коварство, разбой и неуважение к соседям должны быть наказаны в полной мере.
   Через два месяца Нериглиссар взял обе столицы Западной Киликии - Кирши и Уру, и оттуда, разграбив прилегавшие к Лидии области Пиринду, повернул к морю. Здесь был взят город Питусу, лежавший на острове в трех километрах от берега. При этом впервые в истории войн Нериглиссар осуществил высадку морского десанта - вавилоняне добрались до острова на кораблях и с ходу взяли крепость.
   На том кампания закончилась, и в месяце шабату (начало февраля 556 г. до н.э.) войска, обремененные огромной добычей, возвратились в Вавилон.
   Глава 5
   Вернувшись домой, окунувшись в повседневные заботы, Нур-Син другими глазами взглянул на исход противостояния между царем и Набонидом. Очень быстро развеялся энтузиазм и надежды, связанные с личностью нового царя. Оглушительная победа над Пиринду сыграла с Нериглиссаром злую шутку. Оказавшись в Вавилоне, в окружении прежних советников, царь словно утратил слух, ослаб зрением. Нериглиссар на глазах бронзовел, полнился величием. Высокие, благородные цели, перспективные внутри - и внешнеполитические планы, необходимые реформы, о которых он так много рассуждал в походе, которые детально обсуждал в дорожном шатре с Нур-Сином и Лабаши, начали тускнеть, мельчать, размываться досадными, напыщенными заявлениями, нелепыми поступками, а также вызывающими общее замешательство требованиями.
   Например, он начал настаивать на переносе дополнительного месяца, который согласно таблицам Бел-Ибни должен был последовать за календарным аддару, на начало осени следующего года. Во времена Навуходоносора наставник царя Бел-Ибни, упорядочил годы, когда можно было вставлять дополнительные дни. Введенные Навуходоносором установления требовали добавлять подобный месяц после шестого и двенадцатого месяца. Несколько десятков лет Вавилон (то есть, по общему мнению, вечность) город жил по этому распорядку, очень скоро превратившемуся в обычай.
   Требование нового царя, обращенное к жрецам, означало, что празднование Нового года и, следовательно, подтверждение царственности правителя переносилось на более ранние сроки. Понятно, что царю и его ближайшему окружению не терпелось как можно скорее воспользоваться на внутриполитическом фронте плодами победы над Аппуашу. Нур-Син не ведал, кто именно посоветовал Нериглиссару использовать этот вопрос как повод для того, чтобы дать бой недругам и попытаться приструнить храмовую знать. Однако он позволил себе выступить против попытки ради сиюминутных политических интересов посягать на древнее установление. Секретарь пытался убедить Нериглиссара, что нельзя бездумно взламывать краеугольные, установленные предками правила. С практической точки зрения, добавлял он, этот непродуманный, торопливый ход давал жрецам возможность проявить оправданную строптивость.
   Царь махнул рукой, погрустнел, потом в сердцах добавил - когда-то надо и власть употребить. А перенос сроков - вопрос пустяшный, никому же в голову не приходит оспаривать у него, коронованного царя, милость богов, одаривающих смертных царственностью. Так что, пусть жрецы не противятся.
   Удивительным казалось Нур-Сину и покровительство Нериглиссара, оказываемое темным личностям, которые вмиг захватили в свои руки распределение захваченной добычи. Создавалось впечатление, что, вопреки только что сказанным словам, Нериглиссар в глубине души до сих пор не был уверен, что боги в самом деле наградили его короной, и вся страна так или иначе находится в его ведении. Говорят, привычка - вторая натура. Человек, выросший в нищете, пусть даже он теперь сидит на горе золота, не может не упрятать на черный день мину-другую в подвешенный на поясе кошелек. Благородному, выросшему в знатной семье Нур-Сину трудно было понять, как выколоченные из арендаторов крохи, как отсуженное у вдов и инвалидов старое тряпье, могли тешить душу такого далеко не глупого, производившего впечатление государственного человека, каким казался Нериглиссар? В армии скоро начали поговаривать - за что сражались? Где наше законное, что было отдано в общую кучу? Где справедливость при выделении доли меча, лука, коня? Где, в конце концов, награды за храбрость, которые Набополасар и Навуходоносор всегда раздавали лично, по собственному усмотрению, при этом действительно лучшие обычно получали самые жирные куски. Где послабления налогового ярма? При таких-то богатствах, которые взяли в Пиринду, писцы продолжали выколачивать из воинов-арендаторов каждую луковицу, каждый финик недоимок!..
   Вот что также раздражало Нур-Сина - усилиями приближенных к царю советников, а также Лабаши-Мардука, который перебрался со своей сворой в городской дворец, несмотря на все усилия Нур-Сина удержаться в рамках согласованных в походе планов, противостояние с Набонидом неожиданно скоро окрасилось личными пристрастиями. Труднейший внутриполитический вопрос замены старой бюрократии не только преданными новому правителю, но и действительно достойными людьми, неожиданно свелся к личной вражде. Царское окружение перешло к политике "развязанных рук", они теперь не брезговали никакими методами. В ход пошло и несогласие Набонида на перенос сроков празднования Нового года. Его возражение было преподнесено как открытый заговор против существующей династии. Если даже и так, убеждал Нур-Син царя, все равно действовать следует последовательно, исходя или, если угодно, прикрываясь, "государственными интересами". Так и только так! Нур-Син, имея возможность побеседовать с царем с глазу на глаз, пытался объяснить ему вред, который нанесет престижу его власти близорукая и, по сути, бесперспективная линия, основанная на бездоказательном изничтожении противника исключительно на основе домыслов и не высказываемых страхов. Только распахни ворота для скандальных решений, доверься доносчикам, ограничь свои помыслы исключительно всепоглощающей борьбой за власть, - и Вавилону несдобровать! Нериглиссар и на этот раз внимательно выслушал своего секретаря, согласился с тем, что действовать следует масштабно, копать глубоко... Следом к Нур-Сину явился Лабаши и завел разговор на ту же тему. Принц интересовался, как сын Набузардана относится к тому, что в армии теперь куда больше инородцев, чем было при Навуходоносоре. Почему, спрашивал наследник, обладающий состоянием считает за честь отмазать сына от армии, нанять какого-нибудь нищего, а то и увечного египтянина, перса, иври и отправить его в солдаты? На каком основании пришлые в Вавилоне начинают захватывать судейские должности и рассуживать коренных вавилонян? Кто позволил переселенным племенам тайно воздавать почести чуждым Вавилону богам, и игнорировать культ Бела-Мардука? Разве эти вопросы не требуют незамедлительного решения? Разве в преддверии внешних потрясений Вавилон не должен укрепить собственные тылы, сплотиться вокруг царствующей династии? Разве не пора отменить изжившую себя традицию выборности царя, тем более ежегодное подтверждение его царственности? Кто первый противится введению нового порядка престолонаследия? Разве не Набонид? Сколько же можно терпеть его интриги, жить рядом с чумой, способной погубить город.
   Нур-Син почтительно выслушал юного наследника, согласился, что нововведения необходимы, но вводить их все сразу, тем более после незаконного свержения такого уважаемого человека как Набонид, представляется невыполнимой задачей.
   - Что же! - громко, с некоторой даже мальчишеской пылкостью воскликнул юноша. (У него в ту пору только-только начали пробиваться первые усики.) Сидеть и ждать, пока этот крокодил не сглотнет нас по одиночке? Уволь, писец, чем дольше мы будем тянуть с этим делом, тем слабее будем становиться, а это порождение Эрешкигаль очень скоро напьется нашей крови.
   - Но и первыми пускать кровь нельзя! Боги не простят покушения на величие Вавилона.
   - Это ты так считаешь, писец. - Теперь юноша не скрывал презрения к собеседнику. - Есть люди, которые полагают, что как раз нельзя медлить. Когда власть будет в наших руках, кто вспомнит о случайно брызнувшей крови.
   На том и расстались, а через неделю Нур-Сина отстранили от должности царского секретаря и приказали вернуться в музей. Отставка была смягчена крупными наградными. Нур-Син, как было принято, выразил горячую благодарность и восхищение обрушившимися на него щедротами, однако в душе очень быстро уяснил, что Нериглиссару или, точнее, Лабаши, а может, кому-то ещё в их окружении, оказалось не по дороге с благодушно настроенным, витающим в облаках высоких идей и благородных поступков писцом. Зная нравы двора, Нур-Син пришел к выводу, что отставка его, сына Набузардана, только начало, и царская опала не заставит себя ждать. Оказалось, что Лабаши, то ли по молодости, то ли таков уж у него был характер, предпочитает сводить счеты, а не искать согласия с теми, кто брезгливо относится к его дрянным стишками, а также проявляет благоразумие в отношении древних традиций, полагая, что пришлые и переселенные в Вавилон племена тоже могут рассчитывать на закон и благожелательность правителя. Кто убежден, что подлинное величие не только в силе и знаниях, но и в отстаивании справедливости.
   Через неделю после отставки Нур-Сина храмовые жрецы поставили Нериглиссара перед выбором: либо царь не противится введению дополнительного месяца, как того требует обычай, и подтверждает его своим указом, либо жрецы по собственной инициативе объявляют о втором дополнительном аддару и отказываются участвовать в праздновании Нового года. Свои требования они подтвердили расчетами положения звезд на небе, многочисленными гаданиями и символическими знаками, на которые в те тревожные дни не скупились небеса. Набонид решительно встал на сторону жрецов. Нериглиссар вынужден был пойти на попятный, однако спустя несколько дней сделал царскому голове официальное внушение по поводу возмутительного поведения Нитокрис, которая, с точки зрения короны, слишком часто появляется на улицах, где позволяет себе оказывать милости бедным, благословлять девиц на счастливое супружество, а то и награждать достойных. Недопустимым сочли претензии Нитокрис называть себя "подобная Шаммурамат" (Семирамида), напоминая гражданам о древней царице, о которой до сих пор в Вавилоне рассказывали легенды. Царь при разговоре потребовал у Набонида приструнить жену, объяснить ей, что теперь она никакого отношения к царской семье не имеет. Если она продолжит действовать в том же духе, Нериглиссар сочтет её поведение нарушением договора, заключенного между ним и Набонидом.