Иванов Сергей Григорьевич. Сезон охоты на ведьм

   А те уже занимали места поудобней: в глубине окрестных зданий Вадим ощутил несколько пар глаз, вооружённых записывающей или передающей оптикой, – прямо как на стадионе. Наверно, и монтажёр уже наготове, чтоб выбирать картинку поэффектней. И кому это пойдёт? Догадаться несложно.
   Стальные наездники не спешили нападать, давая жертве проникнуться грозящей опасностью. Тут они ошиблись: конечно, Вадима трудно отнести к прирождённым бойцам, но и труса он праздновал редко. А панике поддавался так же трудно, как ярости. Зато время на подготовку ему предоставили – главная его проблема. Несколько раз Вадим напряг и отпустил мускулы, словно накачивал себя энергией, затем резко выдохнул – почти на вскрике. Всё, теперь он готов к схватке!
   От прежних мотоциклов ордынские двуколёсники ушли дальше других. Помимо бронированных обтекателей, укрывавших ездока от ветра и превратностей судьбы, в них предусмотрели ножное управление, высвобождавшее руки для стрельбы и метаний. Двуколёсники «росичей» выглядели мощнее и массивней, однако вёрткостью уступали ордынским, а в узких переулках Старого Города это нередко играло решающую роль.
   И всё равно таранить Вадима машиной было глупо: тренированный человек, если не запаникует, увернётся от любых лобовых наездов. Но один нукер решил попытался. Бог знает, на что он рассчитывал – может, и впрямь посчитал Вадима лёгкой добычей.
   С ужасающим рёвом двуколёсник разогнался и взмыл в воздух, на секунду потеряв управление. Отскочив с линии атаки, Вадим пропустил машину мимо и, отклонясь туловищем ещё дальше, саданул ногой в самый её верх – с такой резвостью, будто сам в эти мгновения переключился на форсаж. Плавно кренясь, двуколёсник завершил полёт, но приземлился уже набок, со скрежетом пропахав асфальт абордажными шипами.
   А с боков уже летела к Вадиму пара арканов, раскручиваясь в петли. Тычком ладони он остановил один моток, уронив его вниз. Другой аркан поймал в воздухе и, быстро нагнувшись, надел на торчащий из асфальта штырь – куда, по счастливой случайности, уже упал первый. Тотчас колёсники рванулись в стороны, разом вздёрнулись на дыбы, будто на стены налетели, и – опрокинулись.
   Испугавшись, Вадим кинулся к одному из ездоков, упавшему опаснее других, но тот уже выползал из кабины, волоча за собой кнут, которыми ордынцы играючи вспарывали на проштрафившихся одежду – вместе с кожей. Приподнявшись на коленях, зло замахнулся. С трудом Вадим увернулся от свистящего жгута, нацеленного в лицо, в последний миг вдруг ухватился за кнут и дёрнул всей массой. Ордынец обвалился лицом вперёд и на этот раз, видимо, впечатался крепко, вырубившись напрочь.
   Обернувшись, Вадим увидел другого нукера, суетливо пытающегося поднять двуколёсник, – третий увяз в кабине, отчаянно дёргаясь меж привязных ремней.
   – Помочь? – предложил Вадим вполне искренне. – Уж извини.
   Нукер развернулся и с визгом бросился на него, ловко орудуя парой многохвостых нагаек. Не раздумывая, Вадим упал ему под ноги. Тот высоко прыгнул, пропуская врага под собой, но Вадим успел поймать ордынца за ступню и уронил головой вниз, сейчас же придавив всеми своими пудами. Даже оглушённый, монгол попробовал сбросить ненавистную тяжесть, и пришлось его слегка примять, чтоб не трепыхался, а уж затем отбирать нагайки. Наверно, это смазало общее впечатление, но в остальном сцена удалась – вполне в русле action-кинушек, популярных среди крутарей.
   Вообще, из нынешних любителей маскарада ордынцы выглядели наиболее впечатляюще. Конечно, это было лишь стилизацией – так сказать, вариация на тему стандартных доспехов, – однако живописной. Интересно, что за меха идут на их шапки – уж наверно, не куньи!
   Поднявшись, Вадим зашвырнул нагайки подальше и небрежно продолжил путь, краями глаз следя за демоторизованной троицей, – к дальнему краю площади, где уже поджидала давешняя пара коротышей, обогнув место схватки по тротуару. Похоже, идти оставалось немного, однако это мало что значило – каждый метр мог оказаться последним.
   И точно, при повороте на финишную прямую Вадим упёрся в неохватную тушу, больше похожую на афишную тумбу. Громоздилась она неподвижно, наглухо перегородив узенький переулок, и только зрачки в раскосых глазах двигались, изучая противника. Лицо гиганта было бесстрастным, точно у Будды, вдобавок он не уступал тому дородством. Зато габаритами превосходил намного. Умиляли пухлые, как у младенца, губы, сложенные бантиком.
   «Эх, ни фига себе! – изумился Вадим. И кто придумал, будто в Орде нет великанов! А это – Дюймовочка?»
   Намётанным глазом он оценил: центнера на три тянет, и рост под два сорок. Уж не объявился ли в губернии собственный сумоист? Господи, да из него можно вылепить троих росичей! Как же взрастили такого? И мне-то что с ним делать? Конечно, «умный в гору не пойдёт», но и обойти не удастся. А своими рычагами он вытолкает меня из прохода, точно мальчонку.
   Приблизившись вплотную к человеку-горе, Вадим невольно глянул под его выступающий живот, на самое уязвимое место, достать до которого было несложно. Наверно, и пробить удалось бы – во всяком случае, ногой. Но слишком долго потом придётся оправдываться, и хорошо, если обойдётся без увечий. К тому ж парень не кажется злобным. Ну большой, да, – но это не повод, чтобы лупить по… гм… гениталиям.
   Глубоко вздохнув, исполин наконец пришёл в движение, будто ожил. Далеко отставя обширный зад, он принялся тыкать в Вадима длинными ручищами, очень быстро и ловко. Но тот уклонялся ещё проворней, вовсе не желая угодить под серию чудовищных толчков – от такого и более массивный кувыркнётся кверху тормашками. Однако затягивать игру не стоило: зрители не поймут.
   Отступив шагов на десять, Вадим разогнался, рыкая на каждом скачке, точно таранящий серк, всем своим видом стараясь гиганта впечатлить. Наверное, картинка удалась (благо её было с кого срисовывать), потому что тот ещё шире расставил ноги и больше наклонился вперёд, готовясь принять атаку. В последний миг Вадим нырнул под его выставленные руки, припадая почти к асфальту, на четвереньках проскочил между толстых колен и тотчас вскинулся на ноги, пружинисто отскакивая в сторону. С опозданием гигант развернулся, азартно хватая пустоту, и даже сделал пару шагов вдогонку, но сразу затормозил, оценив только что виденный спурт. На его растерянное лицо было жалко смотреть. Пухлые губы обиженно топорщились.
   – Попробуем ещё раз? – великодушно предложил Вадим, снова отходя для разбега.
   Сумоист был не такой дурак, чтоб ожидать от противника повторения финта, но рефлексы оказались сильнее рассудка, и только Вадим обозначил движение вниз, как бедняга бросил наперерез руки, складываясь едва не вдвое. Распрямившись, Вадим взлетел над ним, да ещё оттолкнулся от необъятных плеч, перемахивая, словно через козла.
   Наверно, это же сравнение пришло в голову рикиси ^[1], потому что теперь он едва не плакал, кусая вздрагивающие губы. Опять «связался чёрт с младенцем»! – покаянно подумал Вадим. Малыш немногим старше Юльки – только и разницы, что вымахал в колосса.
   – Без паники! – строго сказал Вадим. – У тебя ещё попытка, забыл? Мне всё-таки на ту сторону.
   «Малыш» воспрянул, помахал вокруг руками, звучно хлопая в огромные ладони, будто отгонял злых духов или призывал богов. Видно было, как не хватает ему «очистительной соли», чтобы засеять улочку.
   – Соберись! – скомандовал Вадим. – «Последний бой», знаешь ли.
   На этот раз, как и положено, они стали друг против друга в низкую стойку, сцепившись взглядами. Торопиться следовало Вадиму, однако первым сорвался с места юный рикиси, отчаянно пытаясь смять насмешника массой. В тот же миг Вадим метнулся в сторону, резко хлопнув по выставленным рукам, и такой малости хватило, чтобы исполин рухнул на асфальт, потеряв равновесие.
   Аккуратно перешагнув через него, Вадим заспешил по переулку дальше. Однако на выходе путь ему заступил новый противник – рослый, плечистый, но, в отличие от предыдущего, сухощавый и выряженный в лёгкие латы, отороченные нарядным мехом. Оружия на нём не было, а значит, предлагалась простая схватка.
   «Прямо как в фильмах Брюса! – раздражённо подумал Вадим. – Идут точно на параде. На большее фантазии не хватило?»
   А ещё это напоминало компьютерную игру. Будто кто-то решил перенести её правила на натуру, а в роли персонажа, одолевающего препятствия, оказался Вадим – совершенно против своего желания.
   Как обычно, Вадим потянулся вперёд мысле-облаком, обволакивая противника. Конечно, это был багатур – из тех, кто мог тягаться на равных с лучшими росичами. И габаритами монгольский бог его не обидел, и выносливостью. Но опасен он был не только телесной силой и старинными приёмами: внутри ордынца Вадим ощутил горячий сгусток, укрощенно катающийся по плечам в ожидании броска. Это было покруче «ядер», используемых росскими силачами, и куда опасней. Наконец в ход пошло секретное оружие Орды, и зачем – чтобы не пропустить мирного парламентёра? И раз такая пляска, не проще ли напустить на него лучников? В конце концов, именно стрелы были главным козырем древних монголов – в сочетании с манёвренностью. Конечно, и против этого найдутся подручные средства – к примеру, ядомэ-дзюцу, искусство отбивания стрел, дополненное отрешённостью духа, – но как управиться с хорошим залпом?
   Однако проблемы следовало решать по мере поступления. Вадим мог и сам запустить в ордынца огненным шаром, даже опередить с броском – и чего бы добился? В губернии станет на покойника больше, а единственное утешение, что это будет не Вадим. На совести монгольского багатура, наверно, немало жертв, но не Вадиму ж его судить, тем более «приводить в исполнение». А интересно, подумал он, если шарывстретятся? И какая доза Хаоса смертельна? И для кого?
   Ордынец вовсе не был магом. Странно, что ему покорился Хаос – скорее это сделал за него кто-то другой. Генерировать Хаос помногу багатур не умел, а такого заряда надолго не хватит: если не растратить в ближайшие недели, энергия сама потихоньку рассеется в пространстве. Либо вырвется на волю, и тогда монголу придётся несладко – хорошо, если выживет. Что же станет с ним? Состарится за минуту или расползётся в кашу, или взорвётся изнутри… или просто отдаст концы, корчась от боли и ужаса?
   Легко взметая конечности, перемещаясь и крутясь, ордынец искусно сплетал сеть финтов и ложных атак, чтобы нанести коронный удар, от которого Вадим «не сможет отказаться». А окажется ли тот убойным или «отсроченным» или просто уложит на месяц-другой (или на годы?), будет зависеть от многих причин, включая умение жертвы его «держать».
   На беду ордынца, в обращении с Хаосом чужак был куда искушённей. И когда удар разразился, Вадим отодвинулся, чтобы собранные в наконечник пальцы лишь коснулись его груди, а изнутри подтянул туда всю Тьму, которую сумел в себе отыскать. Это создало нужный перепад, и по возникшему каналу к Вадиму прорвался весь запас боевой магии, наверняка приберегаемый багатуром для многих сражений.
   Несколько мгновений внутри мысле-облакаметался обжигающий красочный вихрь, грозя сокрушить колышущиеся перегородки, так что Вадим едва не запаниковал, растеряв уверенность. Затем он таки загнал крутящийся Хаос в подходящий закуток и окружил жизне-силой, наскоро слепив из неё оболочку. Наверно, это было не лучшее вместилище для заимствованных чар, однако Вадим не собирался хранить их долго. В конце концов, это прерогатива Эвы и её крест, а его дело – поддерживать якорную систему (тоже, между прочим, не сахар). И лучше не смешивать.
   Надменный поединщик вдруг ощутил себя пустым, без убийственного огне-шара, возвышавшего его над другими, и в растерянности отступил. Сочувственно усмехаясь, Вадим свёл перед собой ладони, и между ними вспыхнула дуга, будто он замкнул контур, использовав пару Хаос-Тьма в качестве батареи. Теперь одной рукой Вадим мог насылать Хаос, разрушая мишень, другой – Тьму, подчиняя её себе. А это была магия посерьёзней, чем та, которой баловался ордынец. Если б Вадим захотел, легко бы сделал беднягу своим рабом. Но это больше подобало вампиру, чем цветному магу.
   – «Иди и больше не греши», – отпустил Вадим противника. – Эти игрушки не для тебя.
   Багатур молча сгинул за углом, а Вадим наконец оставил радушный переулок и сразу узрел ставку ордынского кагана – в точности как рисовал её Брон. На широкой площади, расчищенной от киосков и ларьков, была разбита дюжина куполообразных шатров, а по центру высилась просторная белая юрта. «И промеж высоких гор видит шёлковый шатёр». Только вряд ли в нём проживает «шамаханская царица», в лучшем случае – местный царёк.
   Вокруг стойбища, по кольцевому шоссе, курсировали бронированные колёсники, наматывая виток за витком. За приспущенными оконцами мерцали дула огнестрелов и насторожённые раскосые глаза. В нескольких местах на площади пылали костры, рядом грелись нукеры, негромко перекликаясь, – наверно, в ожидании своей смены. Тянуло дымком и сложными ароматами, среди которых главенствовал запах жареного мяса. Жарили, правда, не конину – за отсутствием. Но если исключить колёсники, асфальт и окрестные здания, картинка выглядела вполне патриархальной, как «в добрые старые времена». И откуда взялась в народе такая тяга к старине? – который раз подивился Вадим. Что, разбередили генетическую память? Хорошо, пока не перевалили за первое тысячелетие – а ну как проклюнется Каменный век!..
   Вклинившись между колёсниками, он перебежал шоссе, ловя на себе вопросительные взгляды, стороной миновал костры и направился к ханской юрте, перед которой навытяжку стояли кряжистые телохранители, приставив к сапогам длинные нагинаты. Вадима они впустили без возражений, даже открыли перед ним низкую деревянную дверь. Откинув полог, Вадим по узорным толстым коврам прошёл к центру юрты, где помещалось роскошное кресло, похоже, заимствованное в одном из музеев. По его бокам застыли двое полуголых верзил, с ятаганами на поясах и при опахалах. (В каком фильме это подсмотрели?) А в самом кресле, скрестив под себя ноги, гостя ожидал Бату – могучий, широколицый, черноглазый, с жидкими вислыми усами, поверх доспехов и кожаных одежд облачённый в меховой плащ. Он оказался молодым – не как великан- рикиси, однако до Вадима ему было много дальше. Пожалуй, при Отделении Бату ходил в подростках – неудивительно, что он пробился в элиту только сейчас.
   – Ты не спешил, урус, – произнёс Бату мощным и низким голосом. – Я мог передумать.
   – Я тоже, – буркнул Вадим, усаживаясь на пол. – Может, ты забыл: я не посол и не проситель, я – гость. К чему было устраивать этот цирк?
   – Ты пощадил моих нукеров – почему? – в упор спросил хозяин. – Ни одного не убил!
   – Направляясь в гости, собак не бьют. Зачем портить имущество?
   – Они унизили меня, – бросил каган равнодушно. – Я бы не стал о них жалеть.
   – Ну, может, об одном всё-таки пожалел бы? – с усмешкой спросил Вадим. – Опасный багатур, однако предан тебе каждой клеткой. Ещё бы, ведь ты одариваешь Силой!.. Или не ты?
   Бату пропустил вопрос мимо ушей. Сказал только:
   – Проигравший достоин смерти. Что мне до его преданности, если он не умеет драться.
   – А у тебя есть получше? – поинтересовался Вадим, рассеянно озираясь. – Мне ещё возвращаться, имей в виду. То-то будет весело!
   Вообще в шатре оказалось даже уютно. Решётчатые закруглённые стены, накрытые войлоком, изнутри были затянуты золотой парчой. Поверх ковров разбросаны подушки, под сводчатым потолком хватало ламп – современных, хотя стилизованных под старину. Свет от них многократно отражался шёлковой тканью, наполняя пространство тёплым сиянием. И шум сюда почти не проникал (не то что в нынешние бетонные коробки), и тепло было, как днём. Вот только воздух мог быть и посвежее.
   А перед импровизированным троном владыки стоял низкий, инкрустированный серебром столик, уставленный разнообразной снедью, кувшинами с винами и кумысом. Но главным угощением стали чебуреки, ещё струящиеся пахучим дымком. Может, Бату полагал чебуреки национальным монгольским блюдом (почему нет?) или просто предпочитал их всему – в любом случае Вадим был бы рад поводу отведать их, если б мог позволить себе мясо. После давних посещений Крыма он так больше и не попробовал столь же ароматных и сочных пирожков. Или слишком впечатлился по молодости?
   Прислуживали им белокожие блондинки с осиными талиями и округлыми бёдрами, облачённые в лёгкие вуали и прозрачные шаровары, почти ничего не скрывавшие. Каждая из них вполне могла зваться «прекраснозадой», но ещё завлекательней, как и положено на Востоке, смотрелись пупки: словно их искусно вырезали в упругой плоти, а затем тщательно отполировали до матовой гладкости. Бату восседал неподвижно, смежив раскосые глаза, но сквозь тёмные щёлки Вадим ощущал пытливый взгляд, будто кагана интересовала реакция гостя на подбор наложниц. И почему смуглых так тянет на светленьких – по контрасту, что ли?
   – Наверно, тебя очень доставали твоей желтизной? – сочувственно предположил Вадим. – Что ж, дурней хватает в любом народе!
   – Зато теперь жёлтые в цене – как золото. Всегда кто-то сверху.
   – А нельзя подняться иначе, чем громоздясь на других? Ну подмял ты этих девчушек – и что?
   – Красота – товар, – сказал Бату. – Как оружие, как транспорт, как еда.
   – Но не все ж богатства в ханстве принадлежат тебе? Женщина вольна распоряжаться своей красотой, как воин – силой.
   – Женщина! – фыркнул хан. – Скажи ещё: собака или лошадь. Чем она может распорядиться? Вот эти, – кивнул он на белянок, – обучены всему, но сколько шкур пришлось с них спустить! Зато теперь исполнят любую прихоть.
   – Из страха? – Вадим тоже фыркнул. – Большая доблесть – запугать женщину!
   – Кто говорит «пугать»? Натаскивать, дрессировать. Пока есть низкие существа…
   – Низкие – потому что слабей? – перебил гость. – Не пробовал выяснять это с амазонками? Вот была б потеха!
   – Не для них. Если б они походили на женщин, ходили бы по струнке. Но я не объезжаю коров.
   – А как насчёт «волков»? – спросил Вадим. – Их-то Орде не подмять: силёнок мало. Вам и с одной Росью не сладить – как доказала недавняя демонстрация. А отгородиться не выйдет, ибо подвесить «железный занавес» просто не к чему. Значит, придётся конкурировать, а здесь не обойтись без права собственности и свободной торговли.
   – Хочешь научить меня западной мудрости? – спросил Бату. – У нас другие законы – «Яса», дарованная пророку Тэмучину Вечными Небесами! Не спорить же с Небом? – И добавил с насмешкой: – «Восток – дело тонкое».
   Его квадратный, выстланный мощными мускулами торс затрясся от сдерживаемого смеха. В своём каганате Бату был из лучших бойцов – на древнем Востоке принято подкреплять авторитет силой. К тому ж учителя и оружие у него наверняка лучше, чем у подчинённых нойонов.
   – Эти правила работают везде: от Америки до Японии, – возразил Вадим. – Кто не берёт их, проигрывает. Хочешь устроить соревнование систем? Опять станем доказывать, какой строй прогрессивней?
   – Мне нет дела до мира, – сказал Бату. – Вечные Небеса подарили нам Большой Круг, чтобы здесь правили монголы. Остальным придётся покориться либо умереть. У них будет выбор: стать слугами или рабами.
   – Или покойниками, – прибавил Вадим. – И кем тогда станешь править? Одними нукерами?
   – Давай есть, – сказал каган, не посчитав нужным отвечать на явную глупость. (Действительно, когда у нас рабству предпочитали смерть?) – Чибереки стынут!
   И начался ужин. Грубыми пальцами Бату брал дымящиеся чебуреки и поглощал, смачно чавкая. Горячий жирный сок стекал по его рукам, по подбородку, вокруг распространялся пряный аромат с преобладанием чеснока. Одна из наложниц, присев сбоку, аккуратно и ловко промокала сок полотенцем, не позволяя струйкам капать на ковры и нарядную одежду. Вторая расположилась возле Вадима, любезно улыбаясь, но пока скучала без дела. А его стесняла не столько мясная начинка, сколько этот навязчивый сервиз. Хорошо, угощали не пловом – а то, чего доброго, стали б кормить с ладоней. Скрепя сердце, Вадим нарушил бы принцип (на то и принципы, чтобы нарушать), уж очень аппетитно уплетал хозяин, – если бы полунагая красотка согласилась разделить трапезу. Но даже заикаться об этом не стоило: как известно, «со своим уставом…». Ещё и опахальщики заглядывают в рот, попеременно облизываясь, – какая уж тут еда? Впрочем, фиников Вадим отведал – тоже давно не видел. По нынешним его потребностям в самый раз.
   Затем под сводами зазвучала тягучая мелодия, и три голубоглазые блондиночки принялись выплясывать вокруг едоков, старательно копируя чужие па. Наверно, они считали, что исполняют «танец живота». Ну, полный комплект!
   – Это называется жёлтым расизмом, – грустно сообщил Вадим. – Мерзкая штука, ничуть не лучше белого. Ещё есть чёрный – как аукнется, говорят. – Он хмыкнул: – «Дар Небес», надо же! Ты сам-то в это веришь?
   – Я беру что хочу! – прорычал Бату, рассыпая изо рта крошки. – Кто мне помешает?
   – Здравый смысл, – ответил Вадим. – На крайний случай – хитрость. Без них ты по сей день доказывал бы по улицам, какой ты крутой, цепляясь к прохожим. А не сидел бы на верхотуре, поплёвывая на всех, кроме равных.
   – Думаешь, тебя не обломаю?
   – Может, да, – сказал Вадим, – а может – нет. Зачем рисковать? Ты ж не мальчик – знаешь людей. Вдруг я из тех безумцев, для которых честь дороже жизни. А то и вовсе блаженный. Тебе ещё не встречались такие? Не багатуры, нет, – просто иначе устроенные, «странники».
   – Когда им вспарывали животы, – усмехнулся хан, – разницы не находили. Ты этого хочешь?
   – Нет, – сказал Вадим. – Я пришёл говорить, а ты всё подбиваешь на склоку. И ладно бы по дороге, но ведь я уже пришёл. Или на Востоке больше не ценят гостя?
   Насчёт монгольского гостеприимства он не был уверен – так ведь и Бату мог этого не знать. Почему не блефануть?
   – Здесь тебя пальцем не тронут, – успокоил ордынец. – И на обратном пути крови не пустят – могу обещать.
   Ну да, слыхали мы про бескровные казни!
   – Топить поблизости негде, – задумчиво молвил Вадим. – Значит, придётся ломать позвоночник. Или тетивой задушите?
   Бату зычно расхохотался.
   – Это большая честь, – пояснил он. – Ты умрёшь как монгол.
   – Скажи ещё: «почётная обязанность», – хмыкнул Вадим. – Знаешь, я буду возражать.
   – Никому не нравится, – подтвердил хан. – Забыли люди честь.
   – Люди не любят жестокости, – возразил Вадим. – Прошли те времена, когда она была на пользу. Древние монголы холмы складывали из голов, города вырезали вчистую – и где они теперь, кто их всерьёз принимает? Ты оскорбишь их память, если не сделаешь выводов из ошибок. Как утверждают умные люди, на мечах долго не усидишь.
   – А мои вьетнамцы говорят: «один червяк весь суп изгадит», – возразил Бату. – Одного раздавишь – другим наука.
   – Ещё китайцев вспомни! – хмыкнул Вадим. – И много они добились этой «народной мудростью», если миллионами сбегают куда подальше?
   – Отсюда бежать некуда.
   – Отсюда наверно, зато от тебя – есть. К тому же Брону, например, или в Крепость. Там места хватит, уж я знаю!
   – В Крепость? – удивился Бату. – Дураки они, что ли?
   – Если попробуешь затянуть гайки туже, чем в Крепости, какой прок будет в здешней «воле»? Вдобавок там – гарантированный минимум, а что можешь гарантировать ты?
   Каган забрал у наложницы полотенце, небрежно стёр жир с рук и лица, не глядя бросил ей на колени. Спросил:
   – По-твоему, я слишком крут?
   – Надо у подданных спросить.
   – Чингиз сказал: великий должен стать ужасным, чтоб его почитали.
   – По-моему, это был Ницше, – поправил Вадим. – Только у него говорилось про ужасную маску на лике величия, помогающую запасть в души.
   – Всё равно хорошо, – хохотнул Бату, хлопая себя по ляжкам.
   – Есть величие ума, души, духа, – перечислил Вадим. – Не помню ни одного грозного правителя, который одновременно был и великим – хотя бы в чём-то из трёх. Возвеличивали, правда, многих – со страху, из хитрости либо раболепия. Либо примеряя себя на ту же роль.
   – Есть величие цели, – важно сказал каган. – И Небеса, которые избирают на земле любимцев. Когда великая цель подкрепляет вождя, он сам делается великим.
   – Знаешь, что такое фанатизм? Был такой «Великий» фанатик – Пётр, который пытался выстроить государство как памятник себе. За образец взял Запад, но не понял ни мотивов, ни тенденций, – только и хватило ума, чтобы копировать мишуру. А вот энергии оказалось в избытке. И уж столько на Руси лбов порасшибал, молясь чужому богу, – до сих пор аукается.
   – Зато как его помнят!
   – Как и Тангиза, Иоанна, Наполеона, нашего Кобу, – подтвердил Вадим, – хотя каждый из них купался в крови. Холопам свойственно обожествлять палачей, иначе придётся признать, что сами они не вполне люди. Впечатавшийся в гены страх трансформируется в поклонение – вполне холуйское качество. Однако времена холопов отходят в прошлое, и Адольфа, к примеру, уже редко поминают добром. Через поколение-другое, бог даст, всех тиранов станут почитать редкими мерзавцами, какими они и были. Или ничтожествами, волею судеб заполучившими «драконью» власть и наплодившими драконовские же порядки. Такой славы тебе недостаёт?
   – Хочешь обидеть меня, гость? – свирепо осклабился хан.
   – Даже не думал. Обижаются слабые, а тебя я слабым не считаю. Ты сильный, Бату, и умный, потому должен судить здраво – не как твои простодушные задиры-нукеры. И с Броном у тебя больше общего, чем с любым из ордынцев, – иначе как смогли вы ужиться в такой тесноте?