Страница:
— Где вы его разыскали?
— Он пришел по рекомендации — отличной рекомендации — одного из врачей Футхилла. Вначале и я подумала, что он хороший специалист. Он провел с Реджи пару недель, ничего мне не сообщал, а потом вызвал меня для обсуждения и заявил, что серьезные проблемы у Реджи возникли из-за того, в каких условиях он вырос. Сказал, что лечение займет длительное время, но он возьмется за этот случай. Если. Целый список «если». Если я не буду оказывать на Реджи никакого давления. Если я буду уважать Реджи как личность. Уважать его секреты. Я поинтересовалась: какова будет моя роль? Он ответил: оплачивать счета и заниматься своими собственными делами. Реджи должен развить в себе чувство ответственности — до тех пор, пока я все решаю за него, он не сможет выправиться. Нельзя сказать, что сам он сохранил в секрете то, что я сообщила ему о Реджи. Два года я платила этому мошеннику, и в конце концов передо мной предстал мальчик, который ненавидел меня из-за того, что этот человек внушил ему. Много позже я узнала, что тот тип пересказывал моему сыну все, что я сообщила о нем. Нещадно преувеличив и изобразив все намного хуже, чем было на самом деле.
— Вы подали на него жалобу?
— Зачем? В дураках оказалась я. Потому что поверила. Хотите знать, в каких дураках? После... после Реджи... после того как Реджи... после того как его не стало — год спустя, я обратилась к другому типу. Одному из вас. Потому что мой инспектор посчитала, что мне нужно это сделать, — конечно, не за ее счет. Не из-за того, что я плохо справлялась с обязанностями, я справлялась. Но плохо спала, плохо ела и не находила интереса ни в чем. Как будто вообще не жила. Поэтому она и дала мне направление. Я подумала, вдруг женщина может лучше судить о характере... Этот шутник был из Беверли-Хиллз. Сто двадцать долларов за час. Инфляция, конечно. Хотя качество работы не улучшилось. Но тем не менее я вначале подумала, что этот знает свое дело намного лучше. Спокойный. Вежливый. Настоящий джентльмен. И казалось, что он понимает меня. Я чувствовала... разговор с ним шел мне на пользу. Но так было вначале. Я ощутила, что снова могу работать. А потом... — Она замолчала, просто захлопнула рот. Перевела взгляд с меня на стены, на пол, на носовой платок, который держала в руках. И уставилась на намокшую ткань с удивлением и отвращением. Уронила его на колени, будто он был покрыт вшами.
— Не обращайте внимания, — наконец проговорила она. — Все это давно прошло.
Я согласно кивнул.
Вики бросила мне носовой платок, я поймал его.
— Боб-бейсболист, — словно по привычке вырвалось у нее. Она засмеялась и умолкла.
Я положил платок на стол:
— Боб-бейсболист?
— Мы когда-то так говорили, — объяснила Вики, словно в чем-то оправдываясь. — Джимми, я и Реджи. Когда Реджи был маленьким. Когда кто-нибудь ловко ловил что-то, его называли Боб-бейсболист. Смешно.
— У нас говорили: пойдешь ко мне в команду.
— Да, я слышала это выражение.
Мы сидели молча, смирившись друг с другом, как боксеры в тринадцатом раунде.
— Вот и все, — закончила Вики. — Все мои секреты. Счастливы?
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Доктора Делавэра, пожалуйста, — проговорила оператор.
— Слушаю.
— Вас вызывает доктор Стерджис. Он разыскивает вас уже десять минут.
Вики поднялась с кресла.
Я сделал ей знак подождать.
— Скажите ему, что я сам перезвоню.
Я повесил трубку. Вики осталась стоять.
— Этот второй психолог, — начал я. — Он что, позволил себе плохо с вами обойтись?
— Плохо обойтись? — Казалось, эти слова вызвали у нее изумление. — Это наподобие «жестокого обращения с детьми»?
— Практически это одно и то же, не так ли? Нарушение доверия.
— Ничего себе, нарушение доверия. Не лучше ли сказать, что он разнес доверие в клочья. Но ничего. Теперь я ученая — это сделало меня сильнее. Теперь я осторожна.
— Вы и на него не подали жалобу?
— Нет. Я же сказала, что я глупая.
— Я...
— О да, — продолжала она, — только этого мне недоставало. Его слово против моего — кому бы поверили? Он нанял бы адвокатов, и те копались бы в моей жизни и раскопали все, что в ней было, — Реджи. Вероятно, нашли бы экспертов, которые доказали бы, что я лгунья и никуда не годная мать... — вновь заплакала она. — Я хотела, чтобы мой мальчик спал спокойно, понимаете? Хотя... — Она вскинула руки и соединила ладони.
— Хотя что, Вики?
— Хотя он никогда не давал мне покоя. — Ее голос поднялся еще выше, дрожа на грани истерики. — До самого конца он во всем обвинял меня. Так и не отделался от мыслей, которые вложил ему в голову тот первый мошенник. Это я всегда была плохой. Это я никогда не любила его. Я понуждала его не учиться, не выполнять домашних заданий. Я не заставляла его посещать школу, потому что мне было на это наплевать. Из-за меня он бросил школу и начал... спутался с теми, кто оказывал вредное влияние и... Я была виновата на все сто, нет, на сто пять процентов.
Она рассмеялась так, что у меня по шее пробежала нервная дрожь.
— Желаете услышать кое-что конфиденциальное? Вы, психологи, любите слушать об этом. Именно от Реджи я получила книгу о той суке из Нью-Джерси. Это был его подарок ко Дню матери, понятно? В маленькой коробочке с лентами и словом «Маме» на обертке, написанным печатными буквами, потому что он не умел писать прописью — так и не научился, но даже эти печатные буквы были кривыми, как у первоклассника. Он давным-давно ничего мне не дарил, с тех пор как перестал приносить домой свои школьные поделки. Но вот передо мной лежал маленький подарочный пакет, а внутри — небольшая, уже не новая книга в бумажном переплете. Книга об убитых младенцах. Меня чуть не вырвало, но я все равно прочитала ее. Старалась найти что-то между строк. То, что Реджи пытался высказать мне, чего я не понимала. Но в ней ничего не было. Одно сплошное отвращение. Эта женщина была чудовищем. Не настоящей медсестрой. Но я поняла одно, одно я вложила себе в голову без всяких экспертов — то, что эта женщина не имеет никакого отношения ко мне. Мы с ней даже живем на разных планетах. Я лечу детей. У меня это хорошо получается. И я никогда не нанесу им вреда, понятно? Никогда. И я собираюсь помогать им до конца жизни.
18
19
— Он пришел по рекомендации — отличной рекомендации — одного из врачей Футхилла. Вначале и я подумала, что он хороший специалист. Он провел с Реджи пару недель, ничего мне не сообщал, а потом вызвал меня для обсуждения и заявил, что серьезные проблемы у Реджи возникли из-за того, в каких условиях он вырос. Сказал, что лечение займет длительное время, но он возьмется за этот случай. Если. Целый список «если». Если я не буду оказывать на Реджи никакого давления. Если я буду уважать Реджи как личность. Уважать его секреты. Я поинтересовалась: какова будет моя роль? Он ответил: оплачивать счета и заниматься своими собственными делами. Реджи должен развить в себе чувство ответственности — до тех пор, пока я все решаю за него, он не сможет выправиться. Нельзя сказать, что сам он сохранил в секрете то, что я сообщила ему о Реджи. Два года я платила этому мошеннику, и в конце концов передо мной предстал мальчик, который ненавидел меня из-за того, что этот человек внушил ему. Много позже я узнала, что тот тип пересказывал моему сыну все, что я сообщила о нем. Нещадно преувеличив и изобразив все намного хуже, чем было на самом деле.
— Вы подали на него жалобу?
— Зачем? В дураках оказалась я. Потому что поверила. Хотите знать, в каких дураках? После... после Реджи... после того как Реджи... после того как его не стало — год спустя, я обратилась к другому типу. Одному из вас. Потому что мой инспектор посчитала, что мне нужно это сделать, — конечно, не за ее счет. Не из-за того, что я плохо справлялась с обязанностями, я справлялась. Но плохо спала, плохо ела и не находила интереса ни в чем. Как будто вообще не жила. Поэтому она и дала мне направление. Я подумала, вдруг женщина может лучше судить о характере... Этот шутник был из Беверли-Хиллз. Сто двадцать долларов за час. Инфляция, конечно. Хотя качество работы не улучшилось. Но тем не менее я вначале подумала, что этот знает свое дело намного лучше. Спокойный. Вежливый. Настоящий джентльмен. И казалось, что он понимает меня. Я чувствовала... разговор с ним шел мне на пользу. Но так было вначале. Я ощутила, что снова могу работать. А потом... — Она замолчала, просто захлопнула рот. Перевела взгляд с меня на стены, на пол, на носовой платок, который держала в руках. И уставилась на намокшую ткань с удивлением и отвращением. Уронила его на колени, будто он был покрыт вшами.
— Не обращайте внимания, — наконец проговорила она. — Все это давно прошло.
Я согласно кивнул.
Вики бросила мне носовой платок, я поймал его.
— Боб-бейсболист, — словно по привычке вырвалось у нее. Она засмеялась и умолкла.
Я положил платок на стол:
— Боб-бейсболист?
— Мы когда-то так говорили, — объяснила Вики, словно в чем-то оправдываясь. — Джимми, я и Реджи. Когда Реджи был маленьким. Когда кто-нибудь ловко ловил что-то, его называли Боб-бейсболист. Смешно.
— У нас говорили: пойдешь ко мне в команду.
— Да, я слышала это выражение.
Мы сидели молча, смирившись друг с другом, как боксеры в тринадцатом раунде.
— Вот и все, — закончила Вики. — Все мои секреты. Счастливы?
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Доктора Делавэра, пожалуйста, — проговорила оператор.
— Слушаю.
— Вас вызывает доктор Стерджис. Он разыскивает вас уже десять минут.
Вики поднялась с кресла.
Я сделал ей знак подождать.
— Скажите ему, что я сам перезвоню.
Я повесил трубку. Вики осталась стоять.
— Этот второй психолог, — начал я. — Он что, позволил себе плохо с вами обойтись?
— Плохо обойтись? — Казалось, эти слова вызвали у нее изумление. — Это наподобие «жестокого обращения с детьми»?
— Практически это одно и то же, не так ли? Нарушение доверия.
— Ничего себе, нарушение доверия. Не лучше ли сказать, что он разнес доверие в клочья. Но ничего. Теперь я ученая — это сделало меня сильнее. Теперь я осторожна.
— Вы и на него не подали жалобу?
— Нет. Я же сказала, что я глупая.
— Я...
— О да, — продолжала она, — только этого мне недоставало. Его слово против моего — кому бы поверили? Он нанял бы адвокатов, и те копались бы в моей жизни и раскопали все, что в ней было, — Реджи. Вероятно, нашли бы экспертов, которые доказали бы, что я лгунья и никуда не годная мать... — вновь заплакала она. — Я хотела, чтобы мой мальчик спал спокойно, понимаете? Хотя... — Она вскинула руки и соединила ладони.
— Хотя что, Вики?
— Хотя он никогда не давал мне покоя. — Ее голос поднялся еще выше, дрожа на грани истерики. — До самого конца он во всем обвинял меня. Так и не отделался от мыслей, которые вложил ему в голову тот первый мошенник. Это я всегда была плохой. Это я никогда не любила его. Я понуждала его не учиться, не выполнять домашних заданий. Я не заставляла его посещать школу, потому что мне было на это наплевать. Из-за меня он бросил школу и начал... спутался с теми, кто оказывал вредное влияние и... Я была виновата на все сто, нет, на сто пять процентов.
Она рассмеялась так, что у меня по шее пробежала нервная дрожь.
— Желаете услышать кое-что конфиденциальное? Вы, психологи, любите слушать об этом. Именно от Реджи я получила книгу о той суке из Нью-Джерси. Это был его подарок ко Дню матери, понятно? В маленькой коробочке с лентами и словом «Маме» на обертке, написанным печатными буквами, потому что он не умел писать прописью — так и не научился, но даже эти печатные буквы были кривыми, как у первоклассника. Он давным-давно ничего мне не дарил, с тех пор как перестал приносить домой свои школьные поделки. Но вот передо мной лежал маленький подарочный пакет, а внутри — небольшая, уже не новая книга в бумажном переплете. Книга об убитых младенцах. Меня чуть не вырвало, но я все равно прочитала ее. Старалась найти что-то между строк. То, что Реджи пытался высказать мне, чего я не понимала. Но в ней ничего не было. Одно сплошное отвращение. Эта женщина была чудовищем. Не настоящей медсестрой. Но я поняла одно, одно я вложила себе в голову без всяких экспертов — то, что эта женщина не имеет никакого отношения ко мне. Мы с ней даже живем на разных планетах. Я лечу детей. У меня это хорошо получается. И я никогда не нанесу им вреда, понятно? Никогда. И я собираюсь помогать им до конца жизни.
18
— Теперь я могу идти? — спросила Вики. — Мне бы хотелось умыться.
Не зная, что придумать, чтобы задержать ее, я ответил:
— Да, конечно.
Вики привела в порядок свой чепчик.
— Послушайте, с меня уже довольно горестей, согласны? Главное, чтобы Кэсси поправилась. Хотя я и... — Она покраснела и направилась к двери.
— Хотя вы и не верите, что я смогу что-нибудь сделать? — закончил я.
— Я хотела сказать, что это будет нелегко. Если вам удастся установить диагноз, мы снимем перед вами шляпы.
— А вы что думаете насчет того, что врачи не могут ничего обнаружить?
Ее ладонь задержалась на ручке двери.
— Врачи многое не могут обнаружить. Если бы пациенты знали, какую роль играет догадка, они бы... — Тут Вики умолкла. — Я никак не угомонюсь. Опять наживу неприятности, — проговорила она.
— Почему вы так уверены, что это что-то органическое?
— А что же еще? Они не могут жестоко обращаться с ребенком. Синди одна из лучших матерей, каких я когда-либо видела, а доктор Джонс настоящий джентльмен. И если бы вы не знали, кто они, вы никогда бы об этом не догадались, потому что они не дают вам это почувствовать, ведь так? По-моему, это и есть подлинное благородство. Сами посмотрите — они любят свою крошку. А остальное — вопрос времени.
— И до каких пор придется ждать?
— До тех пор, пока кто-нибудь не обнаружит причину. Мне приходилось сталкиваться с подобными случаями множество раз. Врачи не могут разобраться, в чем дело, поэтому называют состояние пациента психосоматическим. Затем вдруг — совершенно внезапно — кто-то находит то, что с самого начала и не искали, и нате вам — новая болезнь. Это у них называется прогрессом медицины.
— А вы как это называете?
Она уставилась на меня.
— Я это тоже называю прогрессом.
Вики ушла, а я задержался в комнате, обдумывая ситуацию. Я заставил ее высказаться, но узнал ли я что-нибудь? Я вспомнил о жестоком подарке ее сына. Что это было? Чистейшей воды злоба? Или он что-то хотел сказать?
Этот ее рассказ был элементом какой-то игры со мной? Она поведала мне только то, что хотела?
Я обдумывал все это довольно долго, но так ни к чему и не пришел. В конце концов прочистил мозги и направился в комнату 505W.
Блестящие глаза наблюдали за мной.
Синди сидела на кроватке подле дочери и кормила ее с ложечки кашей. На женщине была тенниска с надписью «СПАСАЙТЕ ОКЕАН», выпущенная поверх юбки, а на ногах — сандалии. По груди кувыркались нарисованные на майке дельфины. Мать и дочь казались сегодня похожими друг на друга больше, чем когда-либо.
Я подошел ближе, и Кэсси открыла рот, полный жидкой каши. Случайный кусочек прилип к верхней губе.
Синди сняла его.
— Проглоти, милая. Здравствуйте, доктор Делавэр. Мы не ждали вас сегодня.
Я положил папку и присел в ногах кровати. Кэсси выглядела смущенной, но не испуганной.
— Почему? — поинтересовался я.
— Но ведь выходные...
— Вы здесь, поэтому и я здесь.
— Очень мило с вашей стороны. Видишь, дорогая, доктор Делавэр приехал сюда в субботу, в выходной, чтобы встретиться с тобой.
Кэсси взглянула на мать, потом на меня. Все еще смущается.
Думая о том, как припадок отразился на мыслительных способностях девочки, я спросил:
— Как дела в целом?
— О, прекрасно.
Я прикоснулся к ладошке девочки. В течение секунды никакого движения, а потом ручка медленно отстранилась. Я потрепал малышку по подбородку, и она посмотрела вниз, на мою ладонь.
— Привет, Кэсси, — поздоровался я.
Она все еще смотрела на меня. Капля молока просочилась в уголке губ. Синди стерла ручеек и прикрыла ротик дочери. Кэсси начала жевать. Затем приоткрыла губы и сквозь набитый рот проговорила:
— Вет!
— Правильно, Кэсс, — ободрила ее Синди. — Привет!
— Вет!
— Сегодня мы очень хорошо справились с завтраком, доктор Делавэр. Сок, фрукты и крекеры на завтрак. А потом мы съели ленч.
— Прекрасно.
— В самом деле, прекрасно. — Голос Синди показался мне напряженным.
Вспомнив краткий миг натянутости в разговоре при нашей последней встрече — как будто она готова была сообщить мне нечто важное, — я спросил:
— Вы хотели что-то обсудить со мной?
Женщина коснулась волос дочери. Кэсси начала играть с рисунком.
— Нет, не думаю.
— Доктор Ивз сказала, что вы скоро отправитесь домой.
— Да. — Она поправила бант на макушке у Кэсси. — Конечно же, мы ждем не дождемся этого.
— Ну еще бы, — согласился я. — В течение некоторого времени никаких врачей.
Она взглянула на меня:
— Врачи просто превосходны. Я знаю, они делают все от них зависящее.
— Вам пришлось иметь дело с самыми лучшими, — подтвердил я. — Богнер, Торгесон, Маколей, Дон Херберт.
Никакой реакции.
— Наверное, уже появились какие-нибудь планы по возвращении домой?
— Просто хочется войти в нормальный ритм.
Раздумывая над тем, что она подразумевает под «нормальным ритмом», я сообщил:
— Я бы хотел вскоре нанести вам визит.
— О... конечно. Вы можете рисовать с Кэсси на ее столике для игр. Уверена, мы сможем подобрать вам стул, правда, Кэсси?
— Рать.
— Правильно! Подобрать.
— Рать.
— Отлично, Кэсс. Хочешь, чтобы доктор Делавэр рисовал с тобой за твоим маленьким столиком? — Девочка не ответила, и Синди продолжала: — Рисовать? Рисовать картинки? — И рукой изобразила, как дочка будет рисовать.
— Исовать.
— Да, рисовать. С доктором Делавэром.
Кэсси посмотрела на мать, потом на меня. Кивнула. Улыбнулась.
Синди вела себя дружелюбно, но я не мог отделаться от чувства, что ее энтузиазм по поводу моей помощи ослабел. Она сидела на диване, расчесывала волосы и просматривала «ТВ-гид». Воздух в клинике был сухим и прохладным, и каждый раз, когда женщина проводила щеткой по волосам, они трещали от статического электричества. Свет проникал в комнату через единственное окно, выходящее на северную сторону, — полосы соломенного оттенка, пробившиеся сквозь смог и разливавшиеся по обоям со сказочным рисунком. Нижний край полоски света задевал длинные темные пряди волос женщины, придавая им металлический отлив.
Создавался удивительный эффект, который делал Синди еще красивее. Я никогда не думал о том, что она соблазнительна, — слишком был занят размышлениями, не чудовище ли она. Но сейчас, увидев ее в этом золотом сиянии, я понял, как мало она использовала свою внешность.
Прежде чем я смог как следует подумать над этим, дверь раскрылась и вошел Чип, неся в руке стаканчик кофе. На нем был темно-синий спортивный костюм и кроссовки. Волосы казались только что вымытыми. В ухе сверкал бриллиант.
Он приветствовал меня так, будто мы с ним были завсегдатаями одного кабачка, но любезность пронизывала стальная лента — нечто похожее на натянутость в разговоре с Синди. Этот факт заставил меня задуматься, не обсуждали ли супруги мою персону. Когда Чип уселся между мной и Кэсси, я поднялся и проговорил:
— До скорого.
Никто не возразил против моего ухода, хотя Кэсси все еще не отрывала от меня взгляда. Я улыбнулся девочке. Она еще немного посмотрела на меня, a потом занялась рисунком. Я взял папку и направился к двери.
— Счастливо, доктор Делавэр, — сказала Синди.
— Счастливо, — проговорил Чип. — Спасибо за все.
Я еще раз взглянул через его плечо на Кэсси. Помахал ей рукой. Она подняла кисть и сжала пальчики. Бант на макушке вновь растрепался. Мне хотелось подхватить девочку на руки и забрать с собой.
— Пока, крошка.
— Ка.
Не зная, что придумать, чтобы задержать ее, я ответил:
— Да, конечно.
Вики привела в порядок свой чепчик.
— Послушайте, с меня уже довольно горестей, согласны? Главное, чтобы Кэсси поправилась. Хотя я и... — Она покраснела и направилась к двери.
— Хотя вы и не верите, что я смогу что-нибудь сделать? — закончил я.
— Я хотела сказать, что это будет нелегко. Если вам удастся установить диагноз, мы снимем перед вами шляпы.
— А вы что думаете насчет того, что врачи не могут ничего обнаружить?
Ее ладонь задержалась на ручке двери.
— Врачи многое не могут обнаружить. Если бы пациенты знали, какую роль играет догадка, они бы... — Тут Вики умолкла. — Я никак не угомонюсь. Опять наживу неприятности, — проговорила она.
— Почему вы так уверены, что это что-то органическое?
— А что же еще? Они не могут жестоко обращаться с ребенком. Синди одна из лучших матерей, каких я когда-либо видела, а доктор Джонс настоящий джентльмен. И если бы вы не знали, кто они, вы никогда бы об этом не догадались, потому что они не дают вам это почувствовать, ведь так? По-моему, это и есть подлинное благородство. Сами посмотрите — они любят свою крошку. А остальное — вопрос времени.
— И до каких пор придется ждать?
— До тех пор, пока кто-нибудь не обнаружит причину. Мне приходилось сталкиваться с подобными случаями множество раз. Врачи не могут разобраться, в чем дело, поэтому называют состояние пациента психосоматическим. Затем вдруг — совершенно внезапно — кто-то находит то, что с самого начала и не искали, и нате вам — новая болезнь. Это у них называется прогрессом медицины.
— А вы как это называете?
Она уставилась на меня.
— Я это тоже называю прогрессом.
Вики ушла, а я задержался в комнате, обдумывая ситуацию. Я заставил ее высказаться, но узнал ли я что-нибудь? Я вспомнил о жестоком подарке ее сына. Что это было? Чистейшей воды злоба? Или он что-то хотел сказать?
Этот ее рассказ был элементом какой-то игры со мной? Она поведала мне только то, что хотела?
Я обдумывал все это довольно долго, но так ни к чему и не пришел. В конце концов прочистил мозги и направился в комнату 505W.
* * *
Кэсси сидела в постели в пижаме с цветочным рисунком, белым воротничком и манжетами, под спину ей были подложены подушки. Ее щечки рдели малиновым цветом, волосы были собраны на макушке и завязаны белым бантом. Отключенная капельница стояла в углу наподобие металлического пугала. Пустые мешочки из-под глюкозы свисали с крючков. Небольшая полоска лейкопластыря у локтя и желтое пятно бетадина под ней оставались единственными свидетельствами того, что девочке делали внутривенное вливание.Блестящие глаза наблюдали за мной.
Синди сидела на кроватке подле дочери и кормила ее с ложечки кашей. На женщине была тенниска с надписью «СПАСАЙТЕ ОКЕАН», выпущенная поверх юбки, а на ногах — сандалии. По груди кувыркались нарисованные на майке дельфины. Мать и дочь казались сегодня похожими друг на друга больше, чем когда-либо.
Я подошел ближе, и Кэсси открыла рот, полный жидкой каши. Случайный кусочек прилип к верхней губе.
Синди сняла его.
— Проглоти, милая. Здравствуйте, доктор Делавэр. Мы не ждали вас сегодня.
Я положил папку и присел в ногах кровати. Кэсси выглядела смущенной, но не испуганной.
— Почему? — поинтересовался я.
— Но ведь выходные...
— Вы здесь, поэтому и я здесь.
— Очень мило с вашей стороны. Видишь, дорогая, доктор Делавэр приехал сюда в субботу, в выходной, чтобы встретиться с тобой.
Кэсси взглянула на мать, потом на меня. Все еще смущается.
Думая о том, как припадок отразился на мыслительных способностях девочки, я спросил:
— Как дела в целом?
— О, прекрасно.
Я прикоснулся к ладошке девочки. В течение секунды никакого движения, а потом ручка медленно отстранилась. Я потрепал малышку по подбородку, и она посмотрела вниз, на мою ладонь.
— Привет, Кэсси, — поздоровался я.
Она все еще смотрела на меня. Капля молока просочилась в уголке губ. Синди стерла ручеек и прикрыла ротик дочери. Кэсси начала жевать. Затем приоткрыла губы и сквозь набитый рот проговорила:
— Вет!
— Правильно, Кэсс, — ободрила ее Синди. — Привет!
— Вет!
— Сегодня мы очень хорошо справились с завтраком, доктор Делавэр. Сок, фрукты и крекеры на завтрак. А потом мы съели ленч.
— Прекрасно.
— В самом деле, прекрасно. — Голос Синди показался мне напряженным.
Вспомнив краткий миг натянутости в разговоре при нашей последней встрече — как будто она готова была сообщить мне нечто важное, — я спросил:
— Вы хотели что-то обсудить со мной?
Женщина коснулась волос дочери. Кэсси начала играть с рисунком.
— Нет, не думаю.
— Доктор Ивз сказала, что вы скоро отправитесь домой.
— Да. — Она поправила бант на макушке у Кэсси. — Конечно же, мы ждем не дождемся этого.
— Ну еще бы, — согласился я. — В течение некоторого времени никаких врачей.
Она взглянула на меня:
— Врачи просто превосходны. Я знаю, они делают все от них зависящее.
— Вам пришлось иметь дело с самыми лучшими, — подтвердил я. — Богнер, Торгесон, Маколей, Дон Херберт.
Никакой реакции.
— Наверное, уже появились какие-нибудь планы по возвращении домой?
— Просто хочется войти в нормальный ритм.
Раздумывая над тем, что она подразумевает под «нормальным ритмом», я сообщил:
— Я бы хотел вскоре нанести вам визит.
— О... конечно. Вы можете рисовать с Кэсси на ее столике для игр. Уверена, мы сможем подобрать вам стул, правда, Кэсси?
— Рать.
— Правильно! Подобрать.
— Рать.
— Отлично, Кэсс. Хочешь, чтобы доктор Делавэр рисовал с тобой за твоим маленьким столиком? — Девочка не ответила, и Синди продолжала: — Рисовать? Рисовать картинки? — И рукой изобразила, как дочка будет рисовать.
— Исовать.
— Да, рисовать. С доктором Делавэром.
Кэсси посмотрела на мать, потом на меня. Кивнула. Улыбнулась.
* * *
Я пробыл с ними еще некоторое время, развлекая девочку и стараясь обнаружить последствия припадка. Казалось, что все обстоит нормально, но я знал, что первичное расстройство умственных способностей может быть трудноразличимо. В тысячный раз я думал о том, что происходит в этом крошечном тельце.Синди вела себя дружелюбно, но я не мог отделаться от чувства, что ее энтузиазм по поводу моей помощи ослабел. Она сидела на диване, расчесывала волосы и просматривала «ТВ-гид». Воздух в клинике был сухим и прохладным, и каждый раз, когда женщина проводила щеткой по волосам, они трещали от статического электричества. Свет проникал в комнату через единственное окно, выходящее на северную сторону, — полосы соломенного оттенка, пробившиеся сквозь смог и разливавшиеся по обоям со сказочным рисунком. Нижний край полоски света задевал длинные темные пряди волос женщины, придавая им металлический отлив.
Создавался удивительный эффект, который делал Синди еще красивее. Я никогда не думал о том, что она соблазнительна, — слишком был занят размышлениями, не чудовище ли она. Но сейчас, увидев ее в этом золотом сиянии, я понял, как мало она использовала свою внешность.
Прежде чем я смог как следует подумать над этим, дверь раскрылась и вошел Чип, неся в руке стаканчик кофе. На нем был темно-синий спортивный костюм и кроссовки. Волосы казались только что вымытыми. В ухе сверкал бриллиант.
Он приветствовал меня так, будто мы с ним были завсегдатаями одного кабачка, но любезность пронизывала стальная лента — нечто похожее на натянутость в разговоре с Синди. Этот факт заставил меня задуматься, не обсуждали ли супруги мою персону. Когда Чип уселся между мной и Кэсси, я поднялся и проговорил:
— До скорого.
Никто не возразил против моего ухода, хотя Кэсси все еще не отрывала от меня взгляда. Я улыбнулся девочке. Она еще немного посмотрела на меня, a потом занялась рисунком. Я взял папку и направился к двери.
— Счастливо, доктор Делавэр, — сказала Синди.
— Счастливо, — проговорил Чип. — Спасибо за все.
Я еще раз взглянул через его плечо на Кэсси. Помахал ей рукой. Она подняла кисть и сжала пальчики. Бант на макушке вновь растрепался. Мне хотелось подхватить девочку на руки и забрать с собой.
— Пока, крошка.
— Ка.
19
Мне было просто необходимо выбраться из больницы.
Словно щенок, у которого прорезаются зубы и которому непременно нужно что-нибудь погрызть, я выехал с автостоянки и направился вверх по Хиллхерст в сторону ресторана в конце улицы, о котором узнал от Майло, но еще ни разу там не был. Европейская кухня старой школы, фотографии второразрядных знаменитостей с автографами, стены, отделанные темными панелями и пропитанные никотиновой горечью.
В вестибюле висело объявление, что ресторан будет закрыт еще полчаса, но бар принимает заказы на сандвичи. За стойкой бара стояла одетая в смокинг дама среднего возраста с неправдоподобно рыжими волосами. Несколько заядлых выпивох сидели на мягком полукруглом диване, посасывая кубики льда, нюхая бесплатные приправы и отдавая остатки своего внимания автогонкам, транслируемым по телевизору. Телевизор был подвешен на скобе к потолку и напоминал тот, что я только что видел в комнате Кэсси.
Больница... она не отпускала меня, как и несколько лет назад. Я ослабил узел галстука, сел и заказал клубный сандвич и пиво. Пока барменша готовила заказ, я направился к платному телефону в конце салона и позвонил в Центр Паркера.
— Записываю, — услышал я голос Майло.
— Доктор Стерджис?
— А, это доктор Трудно-Найти. Да. Я сообразил: чтобы заставить пошевелиться операторов в твоей больнице, нужно присвоить себе звание.
— Если бы дело было только в этом. Прости, что так долго не отвечал на твой звонок. Был занят с Вики Боттомли, а потом с Кэсси и ее родителями.
— Что-нибудь новенькое?
— Новостей немного, за исключением того, что Джонсы, кажется, немного охладели ко мне.
— Может быть, ты становишься угрозой для них. Подбираешься слишком близко.
— Не вижу оснований. Что касается Вики, то у нас произошла небольшая психодрама[39] — я пытался разрядить напряженную обстановку и немного нажал на нее. Она обвинила меня в том, что я подозревал ее, будто она причиняет Кэсси вред. Поэтому я спросил, так ли это на самом деле, и тут она взорвалась. Закончила тем, что сообщила мне подправленную историю сына и добавила кое-что до сих пор мне неизвестное: Реджи подарил ей в День матери книжицу. Подлинную криминальную историю о медсестре из Нью-Джерси, которая убивала младенцев.
— Ничего себе подарочек. Ты полагаешь, она пыталась тебе что-то сообщить?
— Не знаю. Может, мне следует попросить Стефани отстранить ее от этого пациента и посмотреть, что из этого выйдет. Если можно доверять самой Стефани. Кстати. По поводу Дон Херберт. Кроме того, что она была убита. Она страдала клептоманией.
Я рассказал Майло о моей теории шантажа.
— Как ты думаешь?
— Гм-м... ну что ж. — Он откашлялся, прочищая горло. — Это действительно серьезный вопрос, сэр, но информация по данному делу пока отсутствует среди имеющихся у нас данных.
— Неподходящее время для разговора?
— Да, сэр. Немедленно, сэр.
Мгновение спустя он понизил голос:
— Начальство с обходом — в выходные состоится какой-то крупный съезд полицейских. Освобожусь минут через пять. Как ты смотришь на поздний ленч или ранний обед? Скажем, через полчаса?
— Уже начал без тебя.
— Хорош приятель. Где ты?
Я назвал ему адрес.
— Ладно, — продолжал он все еще пониженным голосом. — Закажи мне гороховый суп с рулькой и грудку цыпленка, фаршированную кукурузным хлебом. Самое главное, чтобы было побольше начинки.
— Пока они готовят только сандвичи.
— К тому времени, когда я доберусь туда, они будут подавать настоящую пищу. Скажи им, что это для меня. Помнишь мой заказ?
— Суп, кость, цыпленок и побольше начинки.
— Они вечно переснимают «39 шагов»[40], можешь сыграть мистера Мемори. Скажи, пусть рассчитают время так, чтобы ничего не остыло. Закажи темное пиво. Ирландское — они поймут, что я имею в виду.
Я вернулся к стойке, передал заказ Майло барменше и попросил ее подождать с сандвичем до прихода моего друга. Она кивнула, позвонила на кухню, подала мне пиво и блюдце миндаля. Я спросил, есть ли в баре газеты.
— Сожалею, — ответила она, посмотрев на завсегдатаев, — но здесь никто никогда не читает. Попробуйте автоматы перед рестораном.
Я вышел на Хиллхерст. Яростный солнечный свет ударил мне в лицо. Вдоль тротуара стояли четыре автомата. Три были пусты, причем один из них вскрыт и разрисован граффити. Четвертый был набит бульварным листком, обещающим безопасный секс, смелых девушек и грязные развлечения.
Я вернулся в бар. Телевизор переключили на старый вестерн. Квадратные челюсти, безучастные ко всему брошенные телята и снятые общим планом покрытые кустарником равнины. Завсегдатаи уставились на экран как завороженные. Будто все это не было снято прямо за холмом, в Бербанке.
Через тридцать шесть минут появился Майло. Проходя мимо бара прямо в ресторан, он помахал мне рукой, приглашая следовать за ним. Я захватил свое пиво и догнал его. Куртка перекинута через плечо, а галстук заправлен за пояс брюк. Пояс смялся под весом живота.
Пара пьяниц подняли головы и — нетрезво, но настороженно — следили за Майло. Он никогда не замечал этого, но мне известно, что ему было бы приятно узнать, как много сохранилось в нем от полицейского.
Обеденный зал был пуст. В углу помощник официанта чистил пылесосом ковер. Появился старый жилистый официант — американская готика на аварийной диете, он принес свежие булочки, эль, заказанный Майло, и блюдо красных перчиков и фаршированных оливок.
— Ему тоже, Ирв, — распорядился Майло.
— Конечно, мистер Стерджис.
Когда официант ушел, Майло коснулся моего бокала пива и объявил:
— Это ты заменишь варевом потемнее, приятель. Судя по усталости в твоих глазах, ты того заслуживаешь.
— Спасибо, папочка. А можно я еще что-нибудь вытворю?
Он усмехнулся, ослабил узел галстука, потом совсем развязал и снял его. Проведя рукой по лицу, отодвинулся в глубь кабинки и фыркнул.
— Как ты узнал об убийстве Херберт? — спросил он.
— От ее бывших домохозяев.
Я пересказал ему мой разговор с Бобби и Беном Мертаф.
— Они показались тебе честными?
Я кивнул:
— Все еще не оправились от потрясения.
— Ну что ж, — начал Майло. — По этой истории пока ничего нового нет. Дело находится на учете в Центральном отделении. Оно еще не закрыто. В целом похоже на нападение садиста. Очень мало вещественных улик.
— Еще одно дело из разряда нераскрываемых?
— Ага. Поймать этих психов — дело не из легких; основную ставку делают на то, что преступник вновь совершит нечто подобное и попадется. Конечно, это мерзко. Ее ударили по голове, перерезали горло и втолкнули что-то деревянное во влагалище — коронер обнаружил занозы. Всё, фактически больше улик нет. Это случилось поблизости от панк-клуба, помещение для которого снимают у фабриканта одежды в Юнион-дистрикт. Недалеко от Общественного центра.
— «Муди Майян», — сказал я.
— Откуда узнал?
— От Мертафов.
— Сведения у них не совсем точны, — возразил Майло. — Он назывался «Майян Мортгей». Пару недель спустя после происшествия клуб закрылся.
— Из-за убийства?
— Нет, черт бы его побрал. Уж что-что, а убийство, наоборот, способствовало бы успеху бизнеса. Мы сейчас говорим о том, какая дрянь выползает на улицы по ночам. Избалованные детки из Брентвуда и с Беверли-Хиллз натягивают на себя тряпки, как в «Роки Хоррор-шоу», и разыгрывают «Знаешь, мамочка, здесь нет никакого здравого смысла». Кровь и кишки — чьи-нибудь, не свои — как раз то, что им надо.
— Именно так Мертафы отзывались о Херберт. Днем она была студенткой — выпускницей университета, а по вечерам превращалась в панка. Красила волосы такой краской, которая наутро бесследно смывается.
— Лос-Анджелес меняется... — вздохнул Майло. — Как бы то ни было, а клуб, наверное, закрылся потому, что оседлая жизнь этому народу быстро надоедает — все удовольствие заключается в том, чтобы кочевать с места на место. Вроде метафоры на саму жизнь, а?
Я изобразил тошноту.
Майло засмеялся.
— А ты знаешь этот клуб? — поинтересовался я.
— Нет. Но они все одинаковы — все устроены на скорую руку, все ненадежны, без разрешения на владение и лицензии на торговлю спиртными напитками. Иногда они занимают заброшенные здания и не беспокоятся об уплате аренды. К тому времени, когда хозяин опомнится или в пожарной службе додумаются, что клуб пора прикрыть, народ уже исчезает. Положение может измениться только тогда, когда сотни две этих шутов поджарятся в каком-нибудь случайном пожаре.
Он поднял свой стакан и погрузил верхнюю губу в пену. Облизнулся и продолжал:
— По сведениям Центрального управления, один из барменов видел Херберт, когда она с каким-то типом уходила из клуба около двух часов утра. Он узнал ее потому, что видел, как она весь вечер танцевала, а кроме того, они пускали в свой клуб не слишком много таких низеньких и полных девушек, какой была Дон Херберт.
Но о парне конкретных сведений он дать не мог, единственное, что запомнил, тот казался нормальным и выглядел старше девушки. Время совпадает с тем, что определил коронер, — от двух до четырех утра. Коронер, помимо прочего, обнаружил в ее организме кокаин и алкоголь.
— Много?
— Достаточно, чтобы притупить рассудок. Если он у нее вообще изначально был. Что сомнительно, учитывая, что дамочка таскалась одна в такое время по Юнион-дистрикт.
— Хозяева ее комнаты говорят, что она была способная — собиралась получить докторское звание по биоматематике.
— Ну что ж, способные способным рознь. Само убийство произошло в переулке на расстоянии пары кварталов от клуба. В ее же собственной «мазде». Ключи были в замке зажигания.
— Ее убили в машине?
— Прямо на водительском месте, если судить по брызгам крови. А потом она упала поперек обоих сидений. Тело было обнаружено после восхода солнца парой рабочих фабрики по производству верхней одежды, которые шли к утренней смене. Кровь просочилась через дверцу на асфальт. Улица идет под уклон, поэтому кровь стекла вниз к обочине и образовала лужицу. Именно эту лужицу и заметили рабочие.
Официант принес мой эль, тарелки супа — из устриц для меня и гороховый для Майло. Подождал, пока Майло не попробовал пищу.
— Превосходно, Ирв, — в конце концов похвалил мой приятель.
Старик кивнул и удалился. Майло отправил в рот еще пару ложек, облизал губы и сквозь поднимающийся от тарелки пар проговорил:
Словно щенок, у которого прорезаются зубы и которому непременно нужно что-нибудь погрызть, я выехал с автостоянки и направился вверх по Хиллхерст в сторону ресторана в конце улицы, о котором узнал от Майло, но еще ни разу там не был. Европейская кухня старой школы, фотографии второразрядных знаменитостей с автографами, стены, отделанные темными панелями и пропитанные никотиновой горечью.
В вестибюле висело объявление, что ресторан будет закрыт еще полчаса, но бар принимает заказы на сандвичи. За стойкой бара стояла одетая в смокинг дама среднего возраста с неправдоподобно рыжими волосами. Несколько заядлых выпивох сидели на мягком полукруглом диване, посасывая кубики льда, нюхая бесплатные приправы и отдавая остатки своего внимания автогонкам, транслируемым по телевизору. Телевизор был подвешен на скобе к потолку и напоминал тот, что я только что видел в комнате Кэсси.
Больница... она не отпускала меня, как и несколько лет назад. Я ослабил узел галстука, сел и заказал клубный сандвич и пиво. Пока барменша готовила заказ, я направился к платному телефону в конце салона и позвонил в Центр Паркера.
— Записываю, — услышал я голос Майло.
— Доктор Стерджис?
— А, это доктор Трудно-Найти. Да. Я сообразил: чтобы заставить пошевелиться операторов в твоей больнице, нужно присвоить себе звание.
— Если бы дело было только в этом. Прости, что так долго не отвечал на твой звонок. Был занят с Вики Боттомли, а потом с Кэсси и ее родителями.
— Что-нибудь новенькое?
— Новостей немного, за исключением того, что Джонсы, кажется, немного охладели ко мне.
— Может быть, ты становишься угрозой для них. Подбираешься слишком близко.
— Не вижу оснований. Что касается Вики, то у нас произошла небольшая психодрама[39] — я пытался разрядить напряженную обстановку и немного нажал на нее. Она обвинила меня в том, что я подозревал ее, будто она причиняет Кэсси вред. Поэтому я спросил, так ли это на самом деле, и тут она взорвалась. Закончила тем, что сообщила мне подправленную историю сына и добавила кое-что до сих пор мне неизвестное: Реджи подарил ей в День матери книжицу. Подлинную криминальную историю о медсестре из Нью-Джерси, которая убивала младенцев.
— Ничего себе подарочек. Ты полагаешь, она пыталась тебе что-то сообщить?
— Не знаю. Может, мне следует попросить Стефани отстранить ее от этого пациента и посмотреть, что из этого выйдет. Если можно доверять самой Стефани. Кстати. По поводу Дон Херберт. Кроме того, что она была убита. Она страдала клептоманией.
Я рассказал Майло о моей теории шантажа.
— Как ты думаешь?
— Гм-м... ну что ж. — Он откашлялся, прочищая горло. — Это действительно серьезный вопрос, сэр, но информация по данному делу пока отсутствует среди имеющихся у нас данных.
— Неподходящее время для разговора?
— Да, сэр. Немедленно, сэр.
Мгновение спустя он понизил голос:
— Начальство с обходом — в выходные состоится какой-то крупный съезд полицейских. Освобожусь минут через пять. Как ты смотришь на поздний ленч или ранний обед? Скажем, через полчаса?
— Уже начал без тебя.
— Хорош приятель. Где ты?
Я назвал ему адрес.
— Ладно, — продолжал он все еще пониженным голосом. — Закажи мне гороховый суп с рулькой и грудку цыпленка, фаршированную кукурузным хлебом. Самое главное, чтобы было побольше начинки.
— Пока они готовят только сандвичи.
— К тому времени, когда я доберусь туда, они будут подавать настоящую пищу. Скажи им, что это для меня. Помнишь мой заказ?
— Суп, кость, цыпленок и побольше начинки.
— Они вечно переснимают «39 шагов»[40], можешь сыграть мистера Мемори. Скажи, пусть рассчитают время так, чтобы ничего не остыло. Закажи темное пиво. Ирландское — они поймут, что я имею в виду.
Я вернулся к стойке, передал заказ Майло барменше и попросил ее подождать с сандвичем до прихода моего друга. Она кивнула, позвонила на кухню, подала мне пиво и блюдце миндаля. Я спросил, есть ли в баре газеты.
— Сожалею, — ответила она, посмотрев на завсегдатаев, — но здесь никто никогда не читает. Попробуйте автоматы перед рестораном.
Я вышел на Хиллхерст. Яростный солнечный свет ударил мне в лицо. Вдоль тротуара стояли четыре автомата. Три были пусты, причем один из них вскрыт и разрисован граффити. Четвертый был набит бульварным листком, обещающим безопасный секс, смелых девушек и грязные развлечения.
Я вернулся в бар. Телевизор переключили на старый вестерн. Квадратные челюсти, безучастные ко всему брошенные телята и снятые общим планом покрытые кустарником равнины. Завсегдатаи уставились на экран как завороженные. Будто все это не было снято прямо за холмом, в Бербанке.
Через тридцать шесть минут появился Майло. Проходя мимо бара прямо в ресторан, он помахал мне рукой, приглашая следовать за ним. Я захватил свое пиво и догнал его. Куртка перекинута через плечо, а галстук заправлен за пояс брюк. Пояс смялся под весом живота.
Пара пьяниц подняли головы и — нетрезво, но настороженно — следили за Майло. Он никогда не замечал этого, но мне известно, что ему было бы приятно узнать, как много сохранилось в нем от полицейского.
Обеденный зал был пуст. В углу помощник официанта чистил пылесосом ковер. Появился старый жилистый официант — американская готика на аварийной диете, он принес свежие булочки, эль, заказанный Майло, и блюдо красных перчиков и фаршированных оливок.
— Ему тоже, Ирв, — распорядился Майло.
— Конечно, мистер Стерджис.
Когда официант ушел, Майло коснулся моего бокала пива и объявил:
— Это ты заменишь варевом потемнее, приятель. Судя по усталости в твоих глазах, ты того заслуживаешь.
— Спасибо, папочка. А можно я еще что-нибудь вытворю?
Он усмехнулся, ослабил узел галстука, потом совсем развязал и снял его. Проведя рукой по лицу, отодвинулся в глубь кабинки и фыркнул.
— Как ты узнал об убийстве Херберт? — спросил он.
— От ее бывших домохозяев.
Я пересказал ему мой разговор с Бобби и Беном Мертаф.
— Они показались тебе честными?
Я кивнул:
— Все еще не оправились от потрясения.
— Ну что ж, — начал Майло. — По этой истории пока ничего нового нет. Дело находится на учете в Центральном отделении. Оно еще не закрыто. В целом похоже на нападение садиста. Очень мало вещественных улик.
— Еще одно дело из разряда нераскрываемых?
— Ага. Поймать этих психов — дело не из легких; основную ставку делают на то, что преступник вновь совершит нечто подобное и попадется. Конечно, это мерзко. Ее ударили по голове, перерезали горло и втолкнули что-то деревянное во влагалище — коронер обнаружил занозы. Всё, фактически больше улик нет. Это случилось поблизости от панк-клуба, помещение для которого снимают у фабриканта одежды в Юнион-дистрикт. Недалеко от Общественного центра.
— «Муди Майян», — сказал я.
— Откуда узнал?
— От Мертафов.
— Сведения у них не совсем точны, — возразил Майло. — Он назывался «Майян Мортгей». Пару недель спустя после происшествия клуб закрылся.
— Из-за убийства?
— Нет, черт бы его побрал. Уж что-что, а убийство, наоборот, способствовало бы успеху бизнеса. Мы сейчас говорим о том, какая дрянь выползает на улицы по ночам. Избалованные детки из Брентвуда и с Беверли-Хиллз натягивают на себя тряпки, как в «Роки Хоррор-шоу», и разыгрывают «Знаешь, мамочка, здесь нет никакого здравого смысла». Кровь и кишки — чьи-нибудь, не свои — как раз то, что им надо.
— Именно так Мертафы отзывались о Херберт. Днем она была студенткой — выпускницей университета, а по вечерам превращалась в панка. Красила волосы такой краской, которая наутро бесследно смывается.
— Лос-Анджелес меняется... — вздохнул Майло. — Как бы то ни было, а клуб, наверное, закрылся потому, что оседлая жизнь этому народу быстро надоедает — все удовольствие заключается в том, чтобы кочевать с места на место. Вроде метафоры на саму жизнь, а?
Я изобразил тошноту.
Майло засмеялся.
— А ты знаешь этот клуб? — поинтересовался я.
— Нет. Но они все одинаковы — все устроены на скорую руку, все ненадежны, без разрешения на владение и лицензии на торговлю спиртными напитками. Иногда они занимают заброшенные здания и не беспокоятся об уплате аренды. К тому времени, когда хозяин опомнится или в пожарной службе додумаются, что клуб пора прикрыть, народ уже исчезает. Положение может измениться только тогда, когда сотни две этих шутов поджарятся в каком-нибудь случайном пожаре.
Он поднял свой стакан и погрузил верхнюю губу в пену. Облизнулся и продолжал:
— По сведениям Центрального управления, один из барменов видел Херберт, когда она с каким-то типом уходила из клуба около двух часов утра. Он узнал ее потому, что видел, как она весь вечер танцевала, а кроме того, они пускали в свой клуб не слишком много таких низеньких и полных девушек, какой была Дон Херберт.
Но о парне конкретных сведений он дать не мог, единственное, что запомнил, тот казался нормальным и выглядел старше девушки. Время совпадает с тем, что определил коронер, — от двух до четырех утра. Коронер, помимо прочего, обнаружил в ее организме кокаин и алкоголь.
— Много?
— Достаточно, чтобы притупить рассудок. Если он у нее вообще изначально был. Что сомнительно, учитывая, что дамочка таскалась одна в такое время по Юнион-дистрикт.
— Хозяева ее комнаты говорят, что она была способная — собиралась получить докторское звание по биоматематике.
— Ну что ж, способные способным рознь. Само убийство произошло в переулке на расстоянии пары кварталов от клуба. В ее же собственной «мазде». Ключи были в замке зажигания.
— Ее убили в машине?
— Прямо на водительском месте, если судить по брызгам крови. А потом она упала поперек обоих сидений. Тело было обнаружено после восхода солнца парой рабочих фабрики по производству верхней одежды, которые шли к утренней смене. Кровь просочилась через дверцу на асфальт. Улица идет под уклон, поэтому кровь стекла вниз к обочине и образовала лужицу. Именно эту лужицу и заметили рабочие.
Официант принес мой эль, тарелки супа — из устриц для меня и гороховый для Майло. Подождал, пока Майло не попробовал пищу.
— Превосходно, Ирв, — в конце концов похвалил мой приятель.
Старик кивнул и удалился. Майло отправил в рот еще пару ложек, облизал губы и сквозь поднимающийся от тарелки пар проговорил: