Страница:
— Кэсси Б. Что означает "Б"?
— Брукс — это моя девичья фамилия. В некотором роде дань памяти тете Хэрриет. Не слишком женственно, согласна. Для девочки больше подошло бы просто Брук — без "с" на конце. Как Брук Шилдс[14]. Но мне хотелось оставить как есть — в память о тете Хэрриет. — Она покосилась на дочку. — Что они сейчас делают, Кэсси? Моют посуду?
— Отлично. Посуду.
Синди поднялась с места. Я последовал за ней.
— Пока я не ушел, может, у вас еще вопросы?
— Нет... Кажется, нет.
— Тогда я загляну завтра.
— Конечно. Будем очень рады. Кэсс, доктор Делавэр уходит. Скажи ему «бай».
Кэсси подняла глаза. В каждой руке была зажата пластиковая кукла.
— Бай, Кэсси, — попрощался я.
— Ба-а, ба-а.
— Вот это да! — воскликнула Синди. — Это просто великолепно.
— Ба-а... ба-а. — Девочка захлопала ручками, куклы ударялись друг о друга. — Ба-а, ба-а!
Я подошел к кроватке. Кэсси взглянула на меня. Сияющие глаза. Спокойное выражение лица. Я коснулся ее щечки. Теплая и гладкая.
— Ба-а! — Крошечный пальчик коснулся моей руки. Всего на мгновение.
— Бай, умница.
— Ба-а!
Я поприветствовал ее, она не отозвалась. Я отметил свое посещение в истории болезни Кэсси, прошел в восточное крыло пятого отделения и спустился по лестнице на цокольный этаж. Покинув больницу, я доехал до заправочной станции на пересечении бульвара Сансет и Ла Бреа и по платному телефону позвонил Майло в Центр Паркера.
Номер был занят. Еще две попытки — результат тот же. Позвонил Майло домой и прослушал, как сестра Рика изображает Пегги Ли.
Раздался один сигнал. Я быстро проговорил:
— Эй, мистер Блю. Ничего срочного, просто информация, которая поможет тебе сэкономить время. Папочка в армии никогда не служил, а вот мамочка — служила Как тебе это нравится? Девичья фамилия — Брукс, напоминает журчание ручья. Служила в Форт-Джексоне, Южная Каролина. Уволена со службы по состоянию здоровья — перенесла вирусную пневмонию, так она говорит. Но когда рассказывала об этом, покраснела и занервничала, так что, возможно, это не вся правда. Может быть, ее вышвырнули за плохое поведение. Сейчас ей двадцать шесть лет, поступила на военную службу после окончания старшего класса средней школы. Временные рамки, в пределах которых надо искать, тебе теперь известны.
Я вернулся в машину и всю оставшуюся до дома дорогу размышлял по поводу пневмонии, дыхательной терапии и мертвенно-серого и неподвижного мальчика, лежащего в своей колыбели. К тому времени как приехал домой, дыхание мое было прерывистым, я чуть не задыхался.
Я переоделся в шорты и тенниску и еще раз прокрутил в памяти свой разговор с Синди.
«Люди, наверное, думают, что я сумасшедшая... Временами мне кажется, что я и вправду сошла с ума».
Что это? Вина? Завуалированное признание? Или она просто дразнит меня?
Вальсирует.
В общем-то она старалась помочь, до тех пор пока я не предложил ей пойти в кафетерий.
«Чересчур заботливая» мать с синдромом Мюнхгаузена? Или это закономерное, вполне объяснимое беспокойство женщины, уже потерявшей одного ребенка и слишком много перенесшей из-за второго?
Я вспомнил, как она забеспокоилась и удивилась, когда я сообщил ей, что собираюсь нанести им домашний визит.
Есть что скрывать? Или это естественная реакция, потому что больничные врачи больше не посещают пациентов на дому?
Другой фактор риска: ее представление о тетке. Это медсестра. Женщина, которая даже в нежных воспоминаниях Синди представляется солдафоном.
Медсестра, которая работала с частным доктором, но постоянно ссорилась с ним. Которая плохо отзывалась о врачах вообще.
Она не возражала, если Синди выберет профессию, связанную с медициной, но только не профессию медсестры.
Противоречивое отношение к врачам? К самой структуре здравоохранения? Зацикленность на болезнях и их лечении?
Может, все это передалось Синди в раннем возрасте?
Кроме того, вопрос о ее собственной болезни — грипп и пневмония, которые сорвали планы военной карьеры.
Что ни делается, все к лучшему.
Внезапно покраснела, затеребила косу. Увольнение из армии — тема для нее явно болезненная.
Я поднял телефонную трубку, узнал код нужного мне района в Южной Каролине — 803 — и соединился с тамошней справочной службой. Форт-Джексон оказался в районе столицы штата — Колумбии. Я записал номер и набрал его.
Ответил манерный медлительный женский голос. Я попросил к телефону начальника медицинской службы.
— Вам нужен начальник госпиталя?
— Да, пожалуйста.
— Минуточку.
Через секунду:
— Офис полковника Хеджворт.
— Говорит доктор Делавэр из Лос-Анджелеса, Калифорния. Я бы хотел поговорить с полковником.
— Пожалуйста, повторите фамилию, сэр.
— Делавэр. — Я добавил мои профессиональные титулы и наименование медицинской школы.
— Полковник Хеджворт отсутствует, сэр. Если желаете, можете поговорить с майором Данлэпом.
— Да, конечно.
— Подождите, пожалуйста.
Несколько щелчков, затем еще один манерный голос — мужской баритон:
— Майор Данлэп слушает.
— Майор, говорит доктор Алекс Делавэр из Лос-Анджелеса. — Я повторил мои звания.
— Ага. Чем могу помочь, доктор?
— Мы занимаемся некоторыми научными изысканиями — характером распространения вирусных эпидемий, в особенности гриппа и пневмонии, в сравнительно замкнутых коллективах, таких, как тюрьмы, частные школы и военные базы. И проводим сравнение с контрольными группами среди обычного населения.
— Эпидемиологическое исследование?
— Да. Мы работаем от департамента педиатрии. Сейчас мы находимся на стадии сбора предварительных данных и взяли форт-Джексон как место возможного распространения инфекции.
— Ага, — повторил майор. Последовала длительная пауза. — У вас на это отпущены специальные субсидии?
— Пока еще нет, незначительные первичные деньги. Обратимся ли мы за полным обеспечением этого проекта, зависит от того, каковы будут предварительные данные. Если мы действительно обратимся с подобным предложением, то это будут совместные усилия — обследуемые объекты и наша научная группа. Мы сами проведем всю основную работу, и нам от вас нужен только доступ к фактам и цифрам.
Он усмехнулся:
— Если мы предоставим вам нашу статистику, вы поставите наши имена под результатами исследования?
— Это было бы непременным условием. Но мы всегда рады и научному вкладу.
— Какую медицинскую школу вы представляете?
Я назвал.
— Ага. — Еще смешок. — Ну что ж, думаю, это довольно привлекательно, если бы меня все еще интересовали подобные вопросы. Ну да, конечно, я полагаю, вы можете включить наши имена — пока, условно — без принятия каких-либо обязательств. Я должен посоветоваться с полковником, прежде чем дать окончательный ответ.
— А когда он вернется?
Майор засмеялся:
— Она вернется через пару дней. Дайте ваш номер телефона.
Я назвал ему номер своего местного коммутатора, предупредив:
— Это частная линия, по ней легче дозвониться.
— И пожалуйста, еще раз ваше имя.
— Делавэр.
— Так же, как штат?
— Точно.
— И вы работаете в педиатрии?
— Да, — сказал я. С формальной точки зрения это было правдой, но я надеялся, что он не будет копать слишком глубоко и не обнаружит, что хотя я и имею ученое звание, но уже многие годы не читаю лекций.
— Прекрасно, — отозвался он. — Позвоню вам, как только смогу. Если от меня не будет известий в течение, скажем, недели — перезвоните сюда еще раз.
— Хорошо, майор. Спасибо.
— Никаких проблем.
— А тем временем я был бы весьма благодарен, если бы вы смогли дать мне кое-какую информацию.
— Что именно?
— Можете ли вы припомнить, не случалось ли за последние десять лет на вашей базе какой-либо эпидемии гриппа или пневмонии?
— За последние десять лет? Гм. Я здесь не так уж давно. Однако действительно, пару лет тому назад наблюдались вспышки менингита, но бактериального характера. Очень мерзкая болезнь, надо вам заметить.
— Мы ограничиваем наши исследования вирусными респираторными заболеваниями.
— Что ж, — ответил майор. — Думаю, информация где-то есть. Подождите.
Через пару минут:
— Капитан Катц. Чем могу служить?
Я повторил просьбу.
— В компьютере нет информации за такой долгий период, — ответил капитан. — Я смогу перезвонить вам по этому вопросу?
— Конечно. Спасибо.
Еще один обмен номерами.
Расстроенный неудачей, я положил трубку, зная, что информация находится на чьем-то жестком диске или на дискете и может быть получена мгновенно, стоит только нажать нужную клавишу.
Майло позвонил только после четырех.
— Пытался разобраться с твоими Джонсами, — объяснил он. — У коронера зарегистрирована смерть первого ребенка. Чарльз Лайман Джонс-четвертый. Ничего подозрительного — синдром внезапной младенческой смерти, установленный твоей приятельницей Стефани и подтвержденный какой-то Ритой Колер, доктором медицины.
— Она заведует центральным педиатрическим отделением. Начальник Стефани. Сперва она являлась лечащим врачом Джонсов, но когда умер Чэд, ее не было в городе.
— Ага. Все выглядит кошерно, как и положено. Теперь что касается родителей. Вот до чего я докопался: они живут в Уэст-Вэлли и вовремя выплачивают налоги — множество налогов, потому что владеют большой собственностью. Пятьдесят участков.
— Пятьдесят? Где?
— Там же, где и живут, — вся округа принадлежит им. Неплохо для преподавателя колледжа?
— Преподаватель колледжа — владелец трастового фонда. Да-а...
— Безусловно. Кроме того, кажется, что живут они весьма просто, без затей. Чарльз Лайман-третий ездит на четырехдверном «вольво-240» 1985 года выпуска, в прошлом году он был оштрафован за превышение скорости и дважды отмечен за неправильную парковку. Все штрафы оплачены. Синди Брукс Джонс ездит на «плимуте-вояджере», чиста как снег, законопослушна. То же самое относится и к твоей неприветливой медсестре, если ее зовут Виктория Джун Боттомли, дата рождения: 24 апреля 1936 года, проживающая в Сан-Вэлли.
— Похоже, это она.
— Пока что все, мой следопыт.
— Видно, ты не получил мое послание.
— Нет. Когда и куда ты его передал?
— Около одиннадцати. Передал сестре Рика.
— Не получал никаких срочных сообщений.
— Это потому, что я записал его после первого сигнала, — объяснил я. — Из уважения к порядку действий, установленных вашей фирмой.
Затем я рассказал ему о своих подозрениях, вызванных разговором с Синди, и о моем звонке в Южную Каролину.
— Ну ты и ищейка. Не можешь удержаться, да?
— Ага. Принимая во внимание твои гонорары, я счел, что любые сведения, которые я могу получить самостоятельно, будут выгодны для нас обоих.
— Знакомство со мной — вот настоящая выгода, — проворчал Майло. — Пневмония, да? Значит, что получается? Ее легкие спутали планы относительно карьеры, поэтому она взялась за легкие своего ребенка — как это у вас называется, спроецировала?
— Что-то вроде этого. Вдобавок ко всему она прошла подготовку по дыхательной терапии.
— Тогда почему она переключилась с дыхательных упражнений? Почему у ребенка возникают желудочные проблемы и припадки?
— Не знаю, но факты есть факты: заболевание легких испортило ей жизнь. И — или — привлекло к ней повышенное внимание.
— Поэтому она передала это заболевание своим детям, чтобы привлечь к себе еще большее внимание? Или озверела из-за своей болезни и отыгрывается на детишках?
— Или то, или другое. Или не то и не другое. Или то и другое вместе. Не знаю. А возможно, я просто сотрясаю воздух — не сочти сказанное за каламбур.
— А это ее высказывание насчет сумасшествия. Ты думаешь, она подозревает, что за ней наблюдают?
— Возможно. А может быть, она просто водит меня за нос. Она крайне напряжена, но каждый находился бы в таком же состоянии, если его ребенок постоянно болеет. В этом-то и заключается трудность — все, что я замечаю, можно истолковать по-разному. Но то, как она покраснела и теребила косу, когда говорила об армии, действительно засело у меня в голове. Я подумываю, не является ли история с пневмонией прикрытием увольнения со службы по причинам психического расстройства или чего-нибудь еще, о чем бы ей не хотелось рассказывать. Надеюсь, что армия подтвердит либо одну, либо другую версию.
— И когда же армия собирается позвонить тебе?
— Парень, с которым я разговаривал, не хотел связывать себя временными рамками. Сказал, что такие давнишние данные о здоровье служащих не внесены в компьютер. Как ты думаешь, в том банке военных данных, в который влез Чарльз, могут быть сведения о здоровье служащих?
— Не знаю, но спрошу.
— Спасибо.
— Как малышка?
— Абсолютно здорова. Никаких неврологических проблем, которые могут привести к припадкам. Стефани хочет понаблюдать ее еще пару дней. Мамаша говорит, что не возражала бы отправиться домой, но не предпринимает никаких усилий, чтобы сделать это, — сама Мисс Уступчивость: доктор знает что делать. Она утверждает также, что с тех пор, как мы познакомились, Кэсси произносит больше слов. И уверена, что это моя заслуга.
— Старая добрая лесть?
— Матери-Мюнхгаузены прославились этим — обслуживающий персонал обычно обожает их.
— Ладно, — заключил Майло, — наслаждайся, пока это возможно. Стоит тебе открыть что-нибудь неблаговидное в этой леди, она тут же перестанет быть такой милой.
9
— Брукс — это моя девичья фамилия. В некотором роде дань памяти тете Хэрриет. Не слишком женственно, согласна. Для девочки больше подошло бы просто Брук — без "с" на конце. Как Брук Шилдс[14]. Но мне хотелось оставить как есть — в память о тете Хэрриет. — Она покосилась на дочку. — Что они сейчас делают, Кэсси? Моют посуду?
* * *
— Ду...— Отлично. Посуду.
Синди поднялась с места. Я последовал за ней.
— Пока я не ушел, может, у вас еще вопросы?
— Нет... Кажется, нет.
— Тогда я загляну завтра.
— Конечно. Будем очень рады. Кэсс, доктор Делавэр уходит. Скажи ему «бай».
Кэсси подняла глаза. В каждой руке была зажата пластиковая кукла.
— Бай, Кэсси, — попрощался я.
— Ба-а, ба-а.
— Вот это да! — воскликнула Синди. — Это просто великолепно.
— Ба-а... ба-а. — Девочка захлопала ручками, куклы ударялись друг о друга. — Ба-а, ба-а!
Я подошел к кроватке. Кэсси взглянула на меня. Сияющие глаза. Спокойное выражение лица. Я коснулся ее щечки. Теплая и гладкая.
— Ба-а! — Крошечный пальчик коснулся моей руки. Всего на мгновение.
— Бай, умница.
— Ба-а!
* * *
Вики была на сестринском посту.Я поприветствовал ее, она не отозвалась. Я отметил свое посещение в истории болезни Кэсси, прошел в восточное крыло пятого отделения и спустился по лестнице на цокольный этаж. Покинув больницу, я доехал до заправочной станции на пересечении бульвара Сансет и Ла Бреа и по платному телефону позвонил Майло в Центр Паркера.
Номер был занят. Еще две попытки — результат тот же. Позвонил Майло домой и прослушал, как сестра Рика изображает Пегги Ли.
Раздался один сигнал. Я быстро проговорил:
— Эй, мистер Блю. Ничего срочного, просто информация, которая поможет тебе сэкономить время. Папочка в армии никогда не служил, а вот мамочка — служила Как тебе это нравится? Девичья фамилия — Брукс, напоминает журчание ручья. Служила в Форт-Джексоне, Южная Каролина. Уволена со службы по состоянию здоровья — перенесла вирусную пневмонию, так она говорит. Но когда рассказывала об этом, покраснела и занервничала, так что, возможно, это не вся правда. Может быть, ее вышвырнули за плохое поведение. Сейчас ей двадцать шесть лет, поступила на военную службу после окончания старшего класса средней школы. Временные рамки, в пределах которых надо искать, тебе теперь известны.
Я вернулся в машину и всю оставшуюся до дома дорогу размышлял по поводу пневмонии, дыхательной терапии и мертвенно-серого и неподвижного мальчика, лежащего в своей колыбели. К тому времени как приехал домой, дыхание мое было прерывистым, я чуть не задыхался.
Я переоделся в шорты и тенниску и еще раз прокрутил в памяти свой разговор с Синди.
«Люди, наверное, думают, что я сумасшедшая... Временами мне кажется, что я и вправду сошла с ума».
Что это? Вина? Завуалированное признание? Или она просто дразнит меня?
Вальсирует.
В общем-то она старалась помочь, до тех пор пока я не предложил ей пойти в кафетерий.
«Чересчур заботливая» мать с синдромом Мюнхгаузена? Или это закономерное, вполне объяснимое беспокойство женщины, уже потерявшей одного ребенка и слишком много перенесшей из-за второго?
Я вспомнил, как она забеспокоилась и удивилась, когда я сообщил ей, что собираюсь нанести им домашний визит.
Есть что скрывать? Или это естественная реакция, потому что больничные врачи больше не посещают пациентов на дому?
Другой фактор риска: ее представление о тетке. Это медсестра. Женщина, которая даже в нежных воспоминаниях Синди представляется солдафоном.
Медсестра, которая работала с частным доктором, но постоянно ссорилась с ним. Которая плохо отзывалась о врачах вообще.
Она не возражала, если Синди выберет профессию, связанную с медициной, но только не профессию медсестры.
Противоречивое отношение к врачам? К самой структуре здравоохранения? Зацикленность на болезнях и их лечении?
Может, все это передалось Синди в раннем возрасте?
Кроме того, вопрос о ее собственной болезни — грипп и пневмония, которые сорвали планы военной карьеры.
Что ни делается, все к лучшему.
Внезапно покраснела, затеребила косу. Увольнение из армии — тема для нее явно болезненная.
Я поднял телефонную трубку, узнал код нужного мне района в Южной Каролине — 803 — и соединился с тамошней справочной службой. Форт-Джексон оказался в районе столицы штата — Колумбии. Я записал номер и набрал его.
Ответил манерный медлительный женский голос. Я попросил к телефону начальника медицинской службы.
— Вам нужен начальник госпиталя?
— Да, пожалуйста.
— Минуточку.
Через секунду:
— Офис полковника Хеджворт.
— Говорит доктор Делавэр из Лос-Анджелеса, Калифорния. Я бы хотел поговорить с полковником.
— Пожалуйста, повторите фамилию, сэр.
— Делавэр. — Я добавил мои профессиональные титулы и наименование медицинской школы.
— Полковник Хеджворт отсутствует, сэр. Если желаете, можете поговорить с майором Данлэпом.
— Да, конечно.
— Подождите, пожалуйста.
Несколько щелчков, затем еще один манерный голос — мужской баритон:
— Майор Данлэп слушает.
— Майор, говорит доктор Алекс Делавэр из Лос-Анджелеса. — Я повторил мои звания.
— Ага. Чем могу помочь, доктор?
— Мы занимаемся некоторыми научными изысканиями — характером распространения вирусных эпидемий, в особенности гриппа и пневмонии, в сравнительно замкнутых коллективах, таких, как тюрьмы, частные школы и военные базы. И проводим сравнение с контрольными группами среди обычного населения.
— Эпидемиологическое исследование?
— Да. Мы работаем от департамента педиатрии. Сейчас мы находимся на стадии сбора предварительных данных и взяли форт-Джексон как место возможного распространения инфекции.
— Ага, — повторил майор. Последовала длительная пауза. — У вас на это отпущены специальные субсидии?
— Пока еще нет, незначительные первичные деньги. Обратимся ли мы за полным обеспечением этого проекта, зависит от того, каковы будут предварительные данные. Если мы действительно обратимся с подобным предложением, то это будут совместные усилия — обследуемые объекты и наша научная группа. Мы сами проведем всю основную работу, и нам от вас нужен только доступ к фактам и цифрам.
Он усмехнулся:
— Если мы предоставим вам нашу статистику, вы поставите наши имена под результатами исследования?
— Это было бы непременным условием. Но мы всегда рады и научному вкладу.
— Какую медицинскую школу вы представляете?
Я назвал.
— Ага. — Еще смешок. — Ну что ж, думаю, это довольно привлекательно, если бы меня все еще интересовали подобные вопросы. Ну да, конечно, я полагаю, вы можете включить наши имена — пока, условно — без принятия каких-либо обязательств. Я должен посоветоваться с полковником, прежде чем дать окончательный ответ.
— А когда он вернется?
Майор засмеялся:
— Она вернется через пару дней. Дайте ваш номер телефона.
Я назвал ему номер своего местного коммутатора, предупредив:
— Это частная линия, по ней легче дозвониться.
— И пожалуйста, еще раз ваше имя.
— Делавэр.
— Так же, как штат?
— Точно.
— И вы работаете в педиатрии?
— Да, — сказал я. С формальной точки зрения это было правдой, но я надеялся, что он не будет копать слишком глубоко и не обнаружит, что хотя я и имею ученое звание, но уже многие годы не читаю лекций.
— Прекрасно, — отозвался он. — Позвоню вам, как только смогу. Если от меня не будет известий в течение, скажем, недели — перезвоните сюда еще раз.
— Хорошо, майор. Спасибо.
— Никаких проблем.
— А тем временем я был бы весьма благодарен, если бы вы смогли дать мне кое-какую информацию.
— Что именно?
— Можете ли вы припомнить, не случалось ли за последние десять лет на вашей базе какой-либо эпидемии гриппа или пневмонии?
— За последние десять лет? Гм. Я здесь не так уж давно. Однако действительно, пару лет тому назад наблюдались вспышки менингита, но бактериального характера. Очень мерзкая болезнь, надо вам заметить.
— Мы ограничиваем наши исследования вирусными респираторными заболеваниями.
— Что ж, — ответил майор. — Думаю, информация где-то есть. Подождите.
Через пару минут:
— Капитан Катц. Чем могу служить?
Я повторил просьбу.
— В компьютере нет информации за такой долгий период, — ответил капитан. — Я смогу перезвонить вам по этому вопросу?
— Конечно. Спасибо.
Еще один обмен номерами.
Расстроенный неудачей, я положил трубку, зная, что информация находится на чьем-то жестком диске или на дискете и может быть получена мгновенно, стоит только нажать нужную клавишу.
Майло позвонил только после четырех.
— Пытался разобраться с твоими Джонсами, — объяснил он. — У коронера зарегистрирована смерть первого ребенка. Чарльз Лайман Джонс-четвертый. Ничего подозрительного — синдром внезапной младенческой смерти, установленный твоей приятельницей Стефани и подтвержденный какой-то Ритой Колер, доктором медицины.
— Она заведует центральным педиатрическим отделением. Начальник Стефани. Сперва она являлась лечащим врачом Джонсов, но когда умер Чэд, ее не было в городе.
— Ага. Все выглядит кошерно, как и положено. Теперь что касается родителей. Вот до чего я докопался: они живут в Уэст-Вэлли и вовремя выплачивают налоги — множество налогов, потому что владеют большой собственностью. Пятьдесят участков.
— Пятьдесят? Где?
— Там же, где и живут, — вся округа принадлежит им. Неплохо для преподавателя колледжа?
— Преподаватель колледжа — владелец трастового фонда. Да-а...
— Безусловно. Кроме того, кажется, что живут они весьма просто, без затей. Чарльз Лайман-третий ездит на четырехдверном «вольво-240» 1985 года выпуска, в прошлом году он был оштрафован за превышение скорости и дважды отмечен за неправильную парковку. Все штрафы оплачены. Синди Брукс Джонс ездит на «плимуте-вояджере», чиста как снег, законопослушна. То же самое относится и к твоей неприветливой медсестре, если ее зовут Виктория Джун Боттомли, дата рождения: 24 апреля 1936 года, проживающая в Сан-Вэлли.
— Похоже, это она.
— Пока что все, мой следопыт.
— Видно, ты не получил мое послание.
— Нет. Когда и куда ты его передал?
— Около одиннадцати. Передал сестре Рика.
— Не получал никаких срочных сообщений.
— Это потому, что я записал его после первого сигнала, — объяснил я. — Из уважения к порядку действий, установленных вашей фирмой.
Затем я рассказал ему о своих подозрениях, вызванных разговором с Синди, и о моем звонке в Южную Каролину.
— Ну ты и ищейка. Не можешь удержаться, да?
— Ага. Принимая во внимание твои гонорары, я счел, что любые сведения, которые я могу получить самостоятельно, будут выгодны для нас обоих.
— Знакомство со мной — вот настоящая выгода, — проворчал Майло. — Пневмония, да? Значит, что получается? Ее легкие спутали планы относительно карьеры, поэтому она взялась за легкие своего ребенка — как это у вас называется, спроецировала?
— Что-то вроде этого. Вдобавок ко всему она прошла подготовку по дыхательной терапии.
— Тогда почему она переключилась с дыхательных упражнений? Почему у ребенка возникают желудочные проблемы и припадки?
— Не знаю, но факты есть факты: заболевание легких испортило ей жизнь. И — или — привлекло к ней повышенное внимание.
— Поэтому она передала это заболевание своим детям, чтобы привлечь к себе еще большее внимание? Или озверела из-за своей болезни и отыгрывается на детишках?
— Или то, или другое. Или не то и не другое. Или то и другое вместе. Не знаю. А возможно, я просто сотрясаю воздух — не сочти сказанное за каламбур.
— А это ее высказывание насчет сумасшествия. Ты думаешь, она подозревает, что за ней наблюдают?
— Возможно. А может быть, она просто водит меня за нос. Она крайне напряжена, но каждый находился бы в таком же состоянии, если его ребенок постоянно болеет. В этом-то и заключается трудность — все, что я замечаю, можно истолковать по-разному. Но то, как она покраснела и теребила косу, когда говорила об армии, действительно засело у меня в голове. Я подумываю, не является ли история с пневмонией прикрытием увольнения со службы по причинам психического расстройства или чего-нибудь еще, о чем бы ей не хотелось рассказывать. Надеюсь, что армия подтвердит либо одну, либо другую версию.
— И когда же армия собирается позвонить тебе?
— Парень, с которым я разговаривал, не хотел связывать себя временными рамками. Сказал, что такие давнишние данные о здоровье служащих не внесены в компьютер. Как ты думаешь, в том банке военных данных, в который влез Чарльз, могут быть сведения о здоровье служащих?
— Не знаю, но спрошу.
— Спасибо.
— Как малышка?
— Абсолютно здорова. Никаких неврологических проблем, которые могут привести к припадкам. Стефани хочет понаблюдать ее еще пару дней. Мамаша говорит, что не возражала бы отправиться домой, но не предпринимает никаких усилий, чтобы сделать это, — сама Мисс Уступчивость: доктор знает что делать. Она утверждает также, что с тех пор, как мы познакомились, Кэсси произносит больше слов. И уверена, что это моя заслуга.
— Старая добрая лесть?
— Матери-Мюнхгаузены прославились этим — обслуживающий персонал обычно обожает их.
— Ладно, — заключил Майло, — наслаждайся, пока это возможно. Стоит тебе открыть что-нибудь неблаговидное в этой леди, она тут же перестанет быть такой милой.
9
Я повесил трубку и отправился в кулинарию в западной части Лос-Анджелеса, захватив с собой почту — утреннюю газету и счета за месяц. В кафетерии почти не было свободных мест — старики склонились над своими тарелками супа, молодые родители с маленькими детьми зашли перекусить, в глубине зала два полицейских в форме зубоскалили о чем-то с владельцем кулинарии, их переносные рации лежали на столе рядом с торой сандвичей.
Я уселся недалеко от входа — за угловой столик слева от прилавка — и заказал копченую индейку с луком, салат из шинкованной капусты и содовую.
Вкусно и приятно, но мысли о больничных делах мешали моему пищеварению.
В девять вечера я решил снова отправиться в больницу с незапланированным визитом. Чтобы посмотреть, как миссис Чарльз Лайман Джонс-третий прореагирует на это.
Стоянка автомашин была практически пуста. Небольшие желтые лампочки, забранные проволочной сеткой, свисали с бетонного потолка, освещая каждое второе парковочное место. Все остальное пространство оставалось в тени, так что стоянка напоминала шкуру зебры — светлые и темные полосы. Я направился к лестнице, но мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я оглянулся — никого нет.
Вестибюль был тоже пуст, мраморные полы ничего не отражали. Единственная женщина сидела за окошком справочного бюро, методично штампуя какие-то бланки. Работник, имеющий дело с бланками, получал сдельную зарплату. Громко тикали часы. В воздухе все еще держался запах лейкопластыря и пота — напоминание о прошедших волнениях.
Я забыл еще кое-что: ночью больницы имеют совсем другой вид. Сейчас клиника была такой же призрачной, как улицы, по которым я только что проезжал.
Я поднялся на лифте на пятый этаж и прошел по отделению никем не замеченный. Двери большинства палат были закрыты; некоторое разнообразие вносили прикрепленные на них надписи от руки: «Изолятор», «Инфекционная проверка. Вход воспрещен»... Некоторые двери были открыты, из них доносились звуки работающего телевизора и похожие на песню сверчка щелчки, отмеряющие количество внутривенных вливаний. Я прошел мимо спящих и притихших под лучами катодных ламп детей. Рядом сидели застывшие, будто отлитые из гипса, родители. Они ждали.
Тиковые двери «палат Чэппи» всосали меня — как в вакуум — в мертвую тишину. На сестринском посту не было ни души.
Я подошел к комнате 505W и чуть слышно постучал. Ответа не последовало. Я приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
Боковые стенки кроватки Кэсси были подняты. Она спала, охраняемая этой сеткой из нержавеющей стали. Синди тоже спала, расположившись на диван-кровати так, что ее голова находилась поблизости от ножек Кэсси. Одна рука протянулась сквозь сетку и касалась простыни девочки.
Я тихонько закрыл дверь.
Голос за моей спиной произнес:
— Они спят.
Я повернулся.
Вики Боттомли свирепо сверкала на меня глазами, уперев руки в мясистые бедра.
— Вы что, опять работаете две смены подряд? — поинтересовался я.
Она закатила глаза и собралась уйти.
— Постойте. — Резкость моего голоса удивила нас обоих.
Женщина остановилась и медленно повернулась.
— Что?
— В чем дело, Вики?
— Ни в чем.
— Нет. Я думаю, что-то не так.
— Думайте, что хотите. — Она вновь собралась удалиться.
— Подождите.
Пустой коридор усилил мой голос. Или, может быть, я на самом деле был слишком зол.
— Меня ждет работа, — заявила она.
— Меня тоже, Вики. У нас, между прочим, один и тот же пациент.
Она указала на ящик с историями болезней:
— Прошу.
Я подошел к Вики. Достаточно близко, чтобы потеснить ее. Она попятилась назад. Я наступал.
— Не знаю, в чем причина подобного отношения ко мне, но считаю, что нам следует разобраться в этом.
— У меня нет никаких проблем в отношениях с кем-либо.
— Да? Значит, до сих пор я имел дело с обычным проявлением вашей любезности?
Вики заморгала своими красивыми голубыми глазами. И хотя они были сухи, быстро вытерла их.
— Послушайте, — продолжал я, отступая на шаг. — Я не хочу влезать в ваши личные проблемы. Но с самого начала вы относитесь ко мне крайне враждебно, и мне бы хотелось знать причину.
— Все в порядке, — ответила она. — Все будет в порядке, никаких проблем. Обещаю. О'кей?
Она протянула руку.
Я дотронулся до нее.
Она коснулась моей руки лишь кончиками пальцев. Быстрое пожатие. Затем Вики отвернулась и направилась прочь.
— Я собираюсь пойти вниз и выпить кофе. Желаете присоединиться?
Она остановилась, но не обернулась:
— Не могу. Я на дежурстве.
— Хотите, я принесу вам сюда?
На этот раз она резко повернулась в мою сторону:
— Что вам надо?
— Ничего, — ответил я. — Вы дежурите в две смены, и я подумал, вам было бы приятно выпить чашечку кофе.
— Мне и так хорошо.
— Я слышал, вы просто потрясающи.
— В каком смысле?
— Доктор Ивз очень высоко ценит вас. Как медсестру. И Синди тоже.
Она обхватила себя руками, как будто удерживаясь, чтобы не развалиться от негодования:
— Я выполняю свою работу.
— И считаете, что я могу помешать вам в этом?
Ее плечи поднялись. Казалось, она раздумывает над ответом. Но вслух проговорила лишь:
— Нет. Все будет в порядке. О'кей?
— Вики...
— Обещаю, — повторила она. — Хорошо? А теперь можно мне уйти?
— Разумеется, — ответил я. — Прошу прощения, если был слишком резок.
Она сжала губы, развернулась и направилась к столу медсестер.
Я пошел к лифтам, расположенным на восточной стороне пятого отделения. Один из лифтов застрял на шестом. Два других прибыли одновременно. Из центрального вышел Чип Джонс, в каждой руке он нес по чашке кофе. На нем были вылинявшие джинсы, белый свитер с высоким воротом и куртка из грубой хлопчатобумажной ткани под стать джинсам.
— Доктор Делавэр, — поприветствовал он.
— Профессор.
Чип засмеялся:
— Пожалуйста, не надо.
Он вышел из лифта и остановился в холле.
— Как там мои дамы?
— Спят.
— Слава Богу. Когда сегодня днем я разговаривал с Синди, она показалась мне совершенно измученной. Принес это снизу, — он поднял одну чашку, — чтобы подкрепить ее. Но сон — именно то, что сейчас ей больше всего нужно.
Он направился к тиковой двери. Я последовал за ним.
— Не отрываем ли мы вас от домашнего очага, доктор?
Я покачал головой:
— Я уже побывал там и вернулся.
— Не знал, что теперь психологи придерживаются такого расписания.
— Конечно, нет, если в нем нет необходимости.
Он улыбнулся:
— Что ж, если Синди уснула так рано, значит, Кэсси выздоравливает, и Синди может расслабиться. Итак, дела идут на поправку.
— Синди сказала мне, что никогда не покидает Кэсси.
— Никогда.
— Наверное, ей очень трудно.
— Невероятно трудно. Вначале я пытался помочь, немного разгрузить ее. Но, после того как мы несколько раз побывали здесь, после того как я увидел других матерей, я понял, что это нормально. Даже целесообразно. Это самозащита.
— От чего?
— От ошибок.
— Синди тоже говорила об этом, — подтвердил я. — Вам пришлось столкнуться здесь с ошибками медперсонала?
— Мне следует говорить как родителю или как сыну Чака Джонса?
— А разве есть разница?
Чуть заметная, напряженная улыбка.
— Еще какая. Как сын Чака Джонса, я нахожу, что эта больница просто педиатрический рай, я так и заявлю в следующем отчете, если меня попросят. А как родитель, я могу сказать, что мне случалось кое-что видеть — неизбежные человеческие ошибки. Вот вам пример, причем такой, который действительно привел меня в ужас. Пару месяцев назад весь пятый этаж только и говорил об этом случае. Там лежал маленький мальчик, которого лечили от какого-то вида рака — давали экспериментальное лекарство, а это означает, что, вероятнее всего, никакой надежды на выздоровление уже не было. Но дело не в этом. Кто-то неправильно прочел точку или запятую в десятичной дроби, и мальчику дали огромную дозу лекарства. Это вызвало повреждение мозга, кому и все остальное. Все родители, находившиеся на этом этаже, слышали, как вызвали реанимацию, и видели, как в комнату бросилась группа неотложной помощи. Слышали крики матери. Мы тоже видели все это. Я был в холле и сам слышал, как она кричала, умоляя о помощи. — Чип поморщился.
— Я встретил ее пару дней спустя, доктор Делавэр. Когда ребенку все еще делали искусственное дыхание. Женщина была похожа на жертву концлагеря. Забитая и всеми преданная. И все это из-за какой-то точки в десятичной дроби. Весьма возможно, что подобное происходит постоянно в более мелких масштабах — в таких, которые могут быть скрыты или даже вообще остаться незамеченными. Поэтому вы не можете осуждать родителей за то, что они постоянно настороже, ведь так?
— Нет, конечно, — согласился я. — Создается впечатление, что вы не очень-то доверяете этой больнице.
— Наоборот, как раз доверяю, — жарко возразил он. — Прежде чем мы остановили свой выбор на этой клинике, мы навели справки, а не приняли безоговорочно мнение отца. И теперь я знаю, что эта больница на самом деле лучшая детская клиника в городе. Но когда дело касается вашего собственного ребенка, то статистика не имеет значения, правда? И людские ошибки неизбежны.
Я открыл дверь в «палаты Чэппи» и придержал ее для Чипа, несшего чашки с кофе.
Через стеклянную дверь подсобной комнаты, расположенной за постом медсестер, виднелась коренастая фигура Вики. Женщина ставила что-то на верхнюю полку. Мы прошли мимо и направились к палате Кэсси.
Чип на секунду заглянул в комнату, а потом подтвердил:
— Все еще спят.
Посмотрев на чашки, предложил одну мне:
— Нет никакого смысла дожидаться, пока этот дрянной кофе совсем пропадет.
— О нет. Спасибо.
Он тихо засмеялся:
— Мнение опытного человека. Что, он всегда был таким дрянным?
— Всегда.
— Вы только посмотрите — немного продукции нефтяной компании «Эксон Вальдес».
Едва заметная радужная пленка покрывала черную поверхность жидкости. Сморщившись, Чип поднес чашку ко рту:
— Ух, неотъемлемая часть аспирантуры. Но я нуждаюсь в ней, чтобы голова работала.
— У вас был слишком длинный день?
— Наоборот, чересчур короткий. Кажется, что чем старше вы становитесь, тем короче делаются дни. Вы не замечали? Короткие и забитые работой. Потом еще это мотание туда-обратно между работой, домом и больницей. А наши чудесные магистрали — поистине высшее достижение человечества.
— Жить в Вэлли-Хиллз — это значит ездить по автостраде Вентура, — сказал я. — Хуже не бывает.
— Отвратительно. Когда мы искали себе пристанище, я умышленно подобрал дом, расположенный поблизости от работы, чтобы избежать поездок из пригорода. — Он пожал плечами. — Но так всегда происходит с самыми лучшими планами. Иногда я сижу в машине бампер к бамперу и воображаю, что нечто подобное будет твориться и в аду.
Он вновь рассмеялся и отхлебнул кофе.
— Я испробую это на себе через пару дней, когда нанесу вам домашний визит, — заявил я.
— Да, Синди говорила об этом. А, вот и наша мисс Найтингейл[15]. Привет, Вики. Опять ночь напролет не смыкаете глаз?
Я уселся недалеко от входа — за угловой столик слева от прилавка — и заказал копченую индейку с луком, салат из шинкованной капусты и содовую.
Вкусно и приятно, но мысли о больничных делах мешали моему пищеварению.
В девять вечера я решил снова отправиться в больницу с незапланированным визитом. Чтобы посмотреть, как миссис Чарльз Лайман Джонс-третий прореагирует на это.
* * *
Темная ночь. Тени на бульваре Сансет движутся, будто в замедленной съемке, а сам бульвар по мере приближения к богатой части города становится все более и более призрачным. Несколько миль пустых глазниц, сонных теней и жутковатых мотелей, и вас наконец встречает эмблема Западной педиатрической больницы — фигурка младенца — и ярко освещенная стрела отделения неотложной помощи.Стоянка автомашин была практически пуста. Небольшие желтые лампочки, забранные проволочной сеткой, свисали с бетонного потолка, освещая каждое второе парковочное место. Все остальное пространство оставалось в тени, так что стоянка напоминала шкуру зебры — светлые и темные полосы. Я направился к лестнице, но мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я оглянулся — никого нет.
Вестибюль был тоже пуст, мраморные полы ничего не отражали. Единственная женщина сидела за окошком справочного бюро, методично штампуя какие-то бланки. Работник, имеющий дело с бланками, получал сдельную зарплату. Громко тикали часы. В воздухе все еще держался запах лейкопластыря и пота — напоминание о прошедших волнениях.
Я забыл еще кое-что: ночью больницы имеют совсем другой вид. Сейчас клиника была такой же призрачной, как улицы, по которым я только что проезжал.
Я поднялся на лифте на пятый этаж и прошел по отделению никем не замеченный. Двери большинства палат были закрыты; некоторое разнообразие вносили прикрепленные на них надписи от руки: «Изолятор», «Инфекционная проверка. Вход воспрещен»... Некоторые двери были открыты, из них доносились звуки работающего телевизора и похожие на песню сверчка щелчки, отмеряющие количество внутривенных вливаний. Я прошел мимо спящих и притихших под лучами катодных ламп детей. Рядом сидели застывшие, будто отлитые из гипса, родители. Они ждали.
Тиковые двери «палат Чэппи» всосали меня — как в вакуум — в мертвую тишину. На сестринском посту не было ни души.
Я подошел к комнате 505W и чуть слышно постучал. Ответа не последовало. Я приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
Боковые стенки кроватки Кэсси были подняты. Она спала, охраняемая этой сеткой из нержавеющей стали. Синди тоже спала, расположившись на диван-кровати так, что ее голова находилась поблизости от ножек Кэсси. Одна рука протянулась сквозь сетку и касалась простыни девочки.
Я тихонько закрыл дверь.
Голос за моей спиной произнес:
— Они спят.
Я повернулся.
Вики Боттомли свирепо сверкала на меня глазами, уперев руки в мясистые бедра.
— Вы что, опять работаете две смены подряд? — поинтересовался я.
Она закатила глаза и собралась уйти.
— Постойте. — Резкость моего голоса удивила нас обоих.
Женщина остановилась и медленно повернулась.
— Что?
— В чем дело, Вики?
— Ни в чем.
— Нет. Я думаю, что-то не так.
— Думайте, что хотите. — Она вновь собралась удалиться.
— Подождите.
Пустой коридор усилил мой голос. Или, может быть, я на самом деле был слишком зол.
— Меня ждет работа, — заявила она.
— Меня тоже, Вики. У нас, между прочим, один и тот же пациент.
Она указала на ящик с историями болезней:
— Прошу.
Я подошел к Вики. Достаточно близко, чтобы потеснить ее. Она попятилась назад. Я наступал.
— Не знаю, в чем причина подобного отношения ко мне, но считаю, что нам следует разобраться в этом.
— У меня нет никаких проблем в отношениях с кем-либо.
— Да? Значит, до сих пор я имел дело с обычным проявлением вашей любезности?
Вики заморгала своими красивыми голубыми глазами. И хотя они были сухи, быстро вытерла их.
— Послушайте, — продолжал я, отступая на шаг. — Я не хочу влезать в ваши личные проблемы. Но с самого начала вы относитесь ко мне крайне враждебно, и мне бы хотелось знать причину.
— Все в порядке, — ответила она. — Все будет в порядке, никаких проблем. Обещаю. О'кей?
Она протянула руку.
Я дотронулся до нее.
Она коснулась моей руки лишь кончиками пальцев. Быстрое пожатие. Затем Вики отвернулась и направилась прочь.
— Я собираюсь пойти вниз и выпить кофе. Желаете присоединиться?
Она остановилась, но не обернулась:
— Не могу. Я на дежурстве.
— Хотите, я принесу вам сюда?
На этот раз она резко повернулась в мою сторону:
— Что вам надо?
— Ничего, — ответил я. — Вы дежурите в две смены, и я подумал, вам было бы приятно выпить чашечку кофе.
— Мне и так хорошо.
— Я слышал, вы просто потрясающи.
— В каком смысле?
— Доктор Ивз очень высоко ценит вас. Как медсестру. И Синди тоже.
Она обхватила себя руками, как будто удерживаясь, чтобы не развалиться от негодования:
— Я выполняю свою работу.
— И считаете, что я могу помешать вам в этом?
Ее плечи поднялись. Казалось, она раздумывает над ответом. Но вслух проговорила лишь:
— Нет. Все будет в порядке. О'кей?
— Вики...
— Обещаю, — повторила она. — Хорошо? А теперь можно мне уйти?
— Разумеется, — ответил я. — Прошу прощения, если был слишком резок.
Она сжала губы, развернулась и направилась к столу медсестер.
Я пошел к лифтам, расположенным на восточной стороне пятого отделения. Один из лифтов застрял на шестом. Два других прибыли одновременно. Из центрального вышел Чип Джонс, в каждой руке он нес по чашке кофе. На нем были вылинявшие джинсы, белый свитер с высоким воротом и куртка из грубой хлопчатобумажной ткани под стать джинсам.
— Доктор Делавэр, — поприветствовал он.
— Профессор.
Чип засмеялся:
— Пожалуйста, не надо.
Он вышел из лифта и остановился в холле.
— Как там мои дамы?
— Спят.
— Слава Богу. Когда сегодня днем я разговаривал с Синди, она показалась мне совершенно измученной. Принес это снизу, — он поднял одну чашку, — чтобы подкрепить ее. Но сон — именно то, что сейчас ей больше всего нужно.
Он направился к тиковой двери. Я последовал за ним.
— Не отрываем ли мы вас от домашнего очага, доктор?
Я покачал головой:
— Я уже побывал там и вернулся.
— Не знал, что теперь психологи придерживаются такого расписания.
— Конечно, нет, если в нем нет необходимости.
Он улыбнулся:
— Что ж, если Синди уснула так рано, значит, Кэсси выздоравливает, и Синди может расслабиться. Итак, дела идут на поправку.
— Синди сказала мне, что никогда не покидает Кэсси.
— Никогда.
— Наверное, ей очень трудно.
— Невероятно трудно. Вначале я пытался помочь, немного разгрузить ее. Но, после того как мы несколько раз побывали здесь, после того как я увидел других матерей, я понял, что это нормально. Даже целесообразно. Это самозащита.
— От чего?
— От ошибок.
— Синди тоже говорила об этом, — подтвердил я. — Вам пришлось столкнуться здесь с ошибками медперсонала?
— Мне следует говорить как родителю или как сыну Чака Джонса?
— А разве есть разница?
Чуть заметная, напряженная улыбка.
— Еще какая. Как сын Чака Джонса, я нахожу, что эта больница просто педиатрический рай, я так и заявлю в следующем отчете, если меня попросят. А как родитель, я могу сказать, что мне случалось кое-что видеть — неизбежные человеческие ошибки. Вот вам пример, причем такой, который действительно привел меня в ужас. Пару месяцев назад весь пятый этаж только и говорил об этом случае. Там лежал маленький мальчик, которого лечили от какого-то вида рака — давали экспериментальное лекарство, а это означает, что, вероятнее всего, никакой надежды на выздоровление уже не было. Но дело не в этом. Кто-то неправильно прочел точку или запятую в десятичной дроби, и мальчику дали огромную дозу лекарства. Это вызвало повреждение мозга, кому и все остальное. Все родители, находившиеся на этом этаже, слышали, как вызвали реанимацию, и видели, как в комнату бросилась группа неотложной помощи. Слышали крики матери. Мы тоже видели все это. Я был в холле и сам слышал, как она кричала, умоляя о помощи. — Чип поморщился.
— Я встретил ее пару дней спустя, доктор Делавэр. Когда ребенку все еще делали искусственное дыхание. Женщина была похожа на жертву концлагеря. Забитая и всеми преданная. И все это из-за какой-то точки в десятичной дроби. Весьма возможно, что подобное происходит постоянно в более мелких масштабах — в таких, которые могут быть скрыты или даже вообще остаться незамеченными. Поэтому вы не можете осуждать родителей за то, что они постоянно настороже, ведь так?
— Нет, конечно, — согласился я. — Создается впечатление, что вы не очень-то доверяете этой больнице.
— Наоборот, как раз доверяю, — жарко возразил он. — Прежде чем мы остановили свой выбор на этой клинике, мы навели справки, а не приняли безоговорочно мнение отца. И теперь я знаю, что эта больница на самом деле лучшая детская клиника в городе. Но когда дело касается вашего собственного ребенка, то статистика не имеет значения, правда? И людские ошибки неизбежны.
Я открыл дверь в «палаты Чэппи» и придержал ее для Чипа, несшего чашки с кофе.
Через стеклянную дверь подсобной комнаты, расположенной за постом медсестер, виднелась коренастая фигура Вики. Женщина ставила что-то на верхнюю полку. Мы прошли мимо и направились к палате Кэсси.
Чип на секунду заглянул в комнату, а потом подтвердил:
— Все еще спят.
Посмотрев на чашки, предложил одну мне:
— Нет никакого смысла дожидаться, пока этот дрянной кофе совсем пропадет.
— О нет. Спасибо.
Он тихо засмеялся:
— Мнение опытного человека. Что, он всегда был таким дрянным?
— Всегда.
— Вы только посмотрите — немного продукции нефтяной компании «Эксон Вальдес».
Едва заметная радужная пленка покрывала черную поверхность жидкости. Сморщившись, Чип поднес чашку ко рту:
— Ух, неотъемлемая часть аспирантуры. Но я нуждаюсь в ней, чтобы голова работала.
— У вас был слишком длинный день?
— Наоборот, чересчур короткий. Кажется, что чем старше вы становитесь, тем короче делаются дни. Вы не замечали? Короткие и забитые работой. Потом еще это мотание туда-обратно между работой, домом и больницей. А наши чудесные магистрали — поистине высшее достижение человечества.
— Жить в Вэлли-Хиллз — это значит ездить по автостраде Вентура, — сказал я. — Хуже не бывает.
— Отвратительно. Когда мы искали себе пристанище, я умышленно подобрал дом, расположенный поблизости от работы, чтобы избежать поездок из пригорода. — Он пожал плечами. — Но так всегда происходит с самыми лучшими планами. Иногда я сижу в машине бампер к бамперу и воображаю, что нечто подобное будет твориться и в аду.
Он вновь рассмеялся и отхлебнул кофе.
— Я испробую это на себе через пару дней, когда нанесу вам домашний визит, — заявил я.
— Да, Синди говорила об этом. А, вот и наша мисс Найтингейл[15]. Привет, Вики. Опять ночь напролет не смыкаете глаз?