Келлерман Джонатан. Дьявольский вальс

   — И хороший артист — так близко подобраться к Джонсу и Пламбу.
   — Так что в один прекрасный день он выдвинет свою кандидатуру в президенты. Ты знаешь, что превысил скорость на двадцать миль?
   — Если я нарвусь на штраф, ведь ты сможешь замять это дело, правда? Ты опять настоящий полицейский.
   — Ага.
   — Как это тебе удалось?
   — Никак. Когда я пришел к заместителю начальника, Хененгард был уже там. Он сразу же вцепился в меня, потребовал, чтобы я объяснил, почему слежу за ним. Я подумал и решил сказать правду — а что мне оставалось делать? Притвориться, что меня не так-то легко напугать и дать департаменту возможность упомянуть меня в сводке за неправильное использование рабочего времени и оборудования? Потом вдруг он начинает засыпать меня вопросами о семье Джонсов. Все это время заместитель начальника сидит за своим столом и не произносит ни единого слова, и я подумал: вот теперь все, начинай думать о частном предприятии. Но, как только я закончил, Хененгард поблагодарил меня за сотрудничество и сказал: это безобразие, что при современном состоянии преступности парень с таким опытом, как у меня, сидит перед экраном, вместо того чтобы заниматься настоящим делом. Заместитель начальника выглядел так, как будто только что втянул через соломинку свиное дерьмо, но помалкивал. Хененгард спросил, могут ли меня подключить к его расследованию — осуществлять связь лос-анджелесского департамента полиции с федеральной службой. Заместитель начальника весь скорчился и сказал: конечно, в планах департамента всегда стоял вопрос о возвращении меня обратно на активную службу. Мы вышли из офиса вместе с Хененгардом, и, как только оказались наедине, он заявил, что ему плевать на меня лично, но вот-вот должно разразиться дело Джонсов, которое он ведет, и мне лучше не становиться поперек дороги, когда он будет готов нанести смертельный удар.
   — Смертельный удар? Ничего себе.
   — Добрая душа, должно быть, не носит натуральные меха... Потом он добавил: «Вероятно, мы сможем заключить сделку. Не сорвите мое дело, и я помогу вам». И он рассказал, что от Стефани ему известно о Кэсси, но он ничего не делал потому, что не было достаточных доказательств, может быть, теперь они появились.
   — Отчего же вдруг так внезапно?
   — Возможно, оттого, что он подошел достаточно близко, чтобы накрыть дедушку, и не возражал бы погубить всю семью. Меня также не удивит, если на каком-то уровне сознания он доволен, что Кэсси страдает, — проклятие семьи Джонсов. Он действительно ненавидит их, Алекс... С другой стороны, чего бы мы достигли без него? Поэтому давай используем все, что можем с него взять, и посмотрим, что из этого выйдет. Как тебе мой костюм?
   — Классно, Бен Кейси.
   — Ага. Сделай фотографию. Когда все закончится.

* * *

   Движение на экране.
   Опять ничего.
   Моя шея затекла. Не отрывая взгляда от монитора, я переменил положение.
   Хененгард продолжал заниматься своим «домашним заданием». Прошло уже несколько часов с тех пор, как он последний раз обратил на меня внимание.
   Время текло до жестокости медленно.
   Опять движение.
   Что-то затенило один угол экрана. Верхний правый.
   Затем долгое время опять ничего.
   Затем...
   — Эй! — проговорил я.
   Хененгард взглянул поверх своей бумаги. Ему было скучно.
   Тень росла. Светлела.
   Приобрела форму. Белая, но пока неясная.
   Морская звезда... человеческая рука.
   Что-то зажато между большим и указательным пальцами.
   Хененгард выпрямился.
   — Начинайте! — воскликнул я. — Вот же она!
   Он улыбнулся.
   Рука на экране продвигалась вперед. Становилась больше. Большая, белая...
   — Давайте же! — не унимался я.
   Хененгард отложил свои бумаги.
   Рука дернулась... ткнулась во что-то.
   Казалось, что Хененгард любуется этой картиной.
   Он посмотрел на меня так, будто я прервал потрясающий сон.
   Предмет, зажатый между пальцами, что-то нащупывал.
   Улыбка Хененгарда растянулась под его маленькими усиками.
   — Будь ты проклят! — проворчал я.
   Он взял маленький черный радиопередатчик и поднес его ко рту.
   — Цель появилась.
   Рука находилась уже у счетчика аппарата для внутривенного вливания. Предмет, зажатый между пальцами, нащупывал резиновое входное отверстие.
   Предмет с острым концом.
   Белый цилиндр, очень похожий на ручку. Сверхтонкая игла.
   Она ткнулась в резину, как птица, клюющая червяка.
   Погрузилась...
   — Давай! — скомандовал по радио Хененгард.
   Только позже я понял, что он пропустил команду «Приготовиться!».

32

   Он кинулся к двери, но я рванул задвижку и выскочил первым. Годы бега трусцой и занятия на тренажере в конце концов принесли пользу.
   Дверь палаты 505W уже была распахнута.
   Кэсси лежала на спине в своей кроватке и дышала через рот.
   Сон после припадка.
   Закутана до самой шеи. Трубки аппарата внутривенного вливания вились из-под одеяла.
   Синди тоже спала — она лежала на животе, одна рука свисала с кровати.
   Майло стоял около стойки аппарата. Зеленый хирургический костюм висел на нем, как мешок. Больничный пропуск был приколот к рубашке. «М. Б. Стерджис, доктор медицины». Лицо на фото было сердитым, похожим на медвежье.
   Настоящее его лицо было лицом полицейского-стоика. Одной рукой он обхватывал кисть Чипа Джонса. Другой заламывал руку Чипа за спину. Тот вскрикнул от боли.
   Майло не обратил на это внимания и зачитал мужчине его права.
   Чип был одет в спортивный костюм цвета верблюжьей шерсти, коричневые замшевые кроссовки с кожаными косыми полосами. От захвата Майло его спина выгнулась, глаза расширились и сверкали — в них был ужас.
   Именно этот страх вызвал у меня желание убить его.
   Я подбежал к кровати и проверил счетчик аппарата. Запечатан суперклеем Крейзи. Это была идея Стефани.
   Ничего из того, что находилось в колбе аппарата, не попадало в кровь Кэсси. Изобретательно, но не без риска. Несколькими секундами позже Чип почувствовал бы нагнетание давления в шприце. И понял бы все.
   Майло уже надел на него наручники. Чип начал было плакать, но перестал.
   Хененгард облизнул губы и сказал:
   — Ты засыпался, младший.
   Я не видел, когда он вошел.
   Чип уставился на Хененгарда. Его рот все еще был открыт. Бородка дрожала. Он что-то уронил на пол. Белый цилиндр с тончайшей иглой. Цилиндр прокатился по ковру и остановился. Чип поднял ногу и пытался наступить на него.
   Майло отдернул его. Хененгард натянул хирургическую перчатку и подобрал цилиндр.
   Помахал им перед лицом Чипа.
   Чип издал звук, похожий на хныканье, Хененгард ответил неприличным жестом.
   Я подошел к Синди и потолкал ее. Она повернулась на другой бок, но не проснулась. Я потряс ее за плечи, но разбудить не смог. Затем потряс сильнее и позвал. Безрезультатно.
   На полу, вблизи ее свисающей руки, стояла чашка с недопитым кофе.
   — Какое снотворное ты ей дал? — спросил я Чипа.
   Он не ответил. Я повторил вопрос, но он продолжал смотреть в пол.
   Сегодня в его серьге был изумруд.
   — Что ты ей дал? — добивался я ответа, набирая номер телефона.
   Чип надулся.
   Ответила оператор, я попросил соединить меня с реанимацией.
   Чип наблюдал за всем происходящим широко открытыми глазами.
   Хененгард опять двинулся к нему. Майло остановил охранника взглядом и сказал:
   — Если она в опасности и ты не скажешь нам об этом, ты только усложнишь свое положение.
   Чип прокашлялся, как будто готовясь к важному объявлению, но так ничего и не сказал.
   Я направился к кровати Кэсси.
   — Хорошо, — продолжал Майло. — Пошли в тюрьму. — Он подтолкнул Чипа вперед. — Предоставим возможность определить это лаборатории.
   — Возможно, диазепам... валиум, — проговорил Чип. — Но я ей его не давал.
   — Сколько? — спросил я.
   — Она обычно принимает по сорок миллиграммов. Майло посмотрел на Меня.
   — Скорее всего, не смертельно, — ответил я на его взгляд. — Но для человека ее комплекции это тяжелая доза.
   — Нет, — заявил Чип. — Она привыкла.
   — Я в этом уверен, — согласился я, сплетая пальцы, чтобы удержать свои руки.
   — Не будьте дураками, — сказал Чип. — Обыщите меня, и посмотрим, найдете ли вы хоть какие-нибудь лекарства.
   — У тебя их нет, потому что ты все дал ей, — отозвался Хененгард.
   Чип ухитрился рассмеяться, хотя глаза его были испуганными.
   — Давайте, начинайте.
   Хененгард прощупал его, вывернул карманы и нашел только кошелек и ключи.
   Чип взглянул на него, тряхнул головой, отбрасывая волосы с глаз, и улыбнулся.
   — Что тебе так смешно, младший?
   — Вы делаете большую ошибку, — проговорил Чип. — Если бы я не был жертвой, мне бы было по-настоящему жаль вас.
   Хененгард улыбнулся:
   — В самом деле?
   — Да, именно так.
   — Младший считает, что все это очень забавно, джентльмены. — Хененгард резко повернулся к Чипу: — Что, мать твою, ты думаешь, здесь происходит? Ты считаешь, что один из папиных адвокатов сможет выручить тебя? Мы засняли тебя на видео, когда ты пытался убить собственного ребенка, — все, начиная с подготовки шприца до попытки ввести его. Хочешь узнать, где находится камера?
   Чип продолжал улыбаться, но в его глазах появилась паника. Он заморгал, прищурился, обежал взглядом комнату. Внезапно он закрыл глаза и уронил голову на грудь, бормоча что-то невнятное.
   — Что такое? — спросил Хененгард. — Что ты хочешь сказать?
   — Обсуждение закончено.
   Хененгард подошел ближе:
   — Попытка убийства — это не просто какая-то паршивенькая одиннадцатая статья. Какой подонок сделал бы подобное по отношению к своему отпрыску?
   Чип продолжал стоять с опущенной головой.
   — Ну что ж, — подытожил Хененгард, — ты всегда можешь начать новый проект, на этот раз для тюремных адвокатов. Эти буйволы с максимальным сроком наверняка полюбят твою ученую задницу.
   Чип не пошевелился. Его тело обмякло, и Майло приходилось делать усилия, чтобы поддержать его.
   С кроватки донесся звук. Кэсси изменила позу. Чип посмотрел на нее. Она вновь шевельнулась, но не пробудилась.
   Ужасающее выражение появилось на его лице — разочарование из-за неоконченной работы.
   Такого количества ненависти хватило бы, чтобы разжечь войну.
   Мы все заметили этот взгляд. Комната стала слишком тесной.
   Хененгард покраснел и раздулся, как жаба.
   — Желаю счастья в оставшейся жизни, дерьмо, — прошипел он и вышел из комнаты.
   Когда дверь за ним закрылась, Чип издал сдавленный смешок, но тот прозвучал искусственно.
   Майло толкнул его к выходу. Они скрылись из вида как раз перед появлением Стефани и группы неотложной помощи.

33

   Я наблюдал, как спит Кэсси. Стефани ушла с группой реанимации, но вернулась через полчаса.
   — Как дела у Синди? — спросил я.
   — Вероятно, будет ужаснейшая головная боль, но она выживет.
   — Возможно, потребуется детоксикация, — вымолвил я, понижая голос до шепота. — Чип сказал, что она привыкла принимать снотворное. Хотя отрицал, что давал ей таблетки, настойчиво упирал на то, что у него при себе не было никаких лекарств. Но я уверен, что он сунул их в кофе. И делал это множество раз вплоть до вчерашнего вечера. Каждый раз, когда я приходил сюда, у него в руках была чашечка кофе.
   Стефани покачала головой, села на кровать и сняла с шеи стетоскоп. Согрев диск дыханием, прижала его к груди Кэсси и стала прослушивать.
   Когда она закончила осмотр, я спросил:
   — В организме Кэсси есть наркотик?
   — Нет, только низкое содержание сахара. — Ее шепот был очень тихим. Она подняла свободную руку Кэсси и пощупала пульс. — Хороший и регулярный. — Она опустила ручку девочки.
   Посидела некоторое время, затем подоткнула одеяло вокруг шеи Кэсси и прикоснулась к ее мягкой щечке. Портьеры были распахнуты. Я видел, как усталый взгляд женщины устремился в ночь.
   — В этом нет никакого смысла, — вздохнула она. — Почему он применил инсулин сразу после того, как ты нашел шприц? Если только Синди не рассказала ему об этом. Неужели они были так мало связаны друг с другом?
   — Я уверен, что она все рассказала, и именно поэтому он так и поступил. Он специально подложил туда коробку, чтобы я ее нашел. Специально перезвонил, чтобы знать наверняка, что я приду, и постарался устроить так, что сам он в это время будет отсутствовать. Разыгрывал обеспокоенного папочку, а на самом деле выяснял точное время визита. Потому что знал, что к настоящему моменту мы должны будем подозревать синдром Мюнхгаузена, и надеялся, что я начну высматривать, обнаружу капсулы и заподозрю Синди. Именно так я и поступил. Что могло быть логичнее: это ведь были образцы лекарств ее тети. Она ведет хозяйство, поэтому естественнее всего предположить, что именно она и спрятала их там. Кроме того, она мать — это с самого начала и подтасовывало карты против нее. Когда мы беседовали с ним в первый раз, он подчеркнул, что у них традиционная семья и растить детей — ее дело.
   — Указывал на нее пальцем с самого начала. — Стефани с недоверием покачала головой. — Разыграно, как по нотам...
   — Да, тщательно. И, если бы я не нашел капсулы во время вчерашнего визита, у него было бы множество других возможностей, чтобы подставить жену.
   — Что за чудовище, — проговорила Стефани.
   — Дьявол, одетый в костюм для пробежки трусцой.
   Стеф обхватила себя руками.
   — Какая доза была в инсуджекте? — спросил я.
   Она посмотрела на Кэсси и понизила голос до шепота:
   — Более чем достаточно.
   — Значит, сегодняшняя ночь должна была стать заключительной главой? У Кэсси смертельный приступ, Синди дремлет тут же, и мы все подозреваем ее. Если бы мы не поймали Чипа, он, возможно, спрятал бы шприц в ее сумочку или в какое-нибудь другое место, как орудие убийства, уличающее ее в преступлении. А валиум в ее организме добавил бы красок к виновности: попытка самоубийства. Раскаяние в убийстве своего младенца или просто неуравновешенность. — Стефани потерла глаза. Оперлась головой на руку. — Какой невероятный мерзавец... Как он пробрался в больницу, минуя охрану?
   — Твой друг Билл сказал, что Чип не входил в больницу через парадный вход. Вероятно, воспользовался одним из ключей отца и вошел через заднюю дверь. Возможно, через грузовой отсек. В это время там никого не бывает. Нам известно, благодаря камере в коридоре, что он поднялся по лестнице и, прежде чем войти в «палаты Чэппи», подождал, пока сестра пятого отделения не вышла в заднюю комнату. Наверное, проделал то же самое и тогда, когда у Кэсси здесь, в больнице, случился первый припадок. Генеральная репетиция. Проскользнуть внутрь заранее, сделать ей такую инъекцию инсулина, которая вызовет только замедленную реакцию, затем поехать домой и ожидать звонка Синди, потом вернуться обратно, чтобы утешать ее в пункте первой помощи. То, что в палатах Чэппи почти всегда не бывает пациентов, облегчило ему возможность приходить и уходить незамеченным.
   — И все это время я была помешана на виновности Синди. Великолепно, Ивз!
   — Я тоже. Все мы так думали. Она была великолепным объектом для подозрения в синдроме Мюнхгаузена. Низкий уровень самолюбия, спокойный характер, раннее знакомство с тяжелой болезнью, медицинская подготовка. Вероятно, читая различные книги по медицине, Чип натолкнулся на этот синдром, увидел схожесть и понял, что у него появилась возможность разделаться с женой. Именно поэтому он не позволил перевести Кэсси в другую больницу. Хотел дать нам время развить наши подозрения. Работал над нами, как над аудиторией, — так, как работает со своими студентами. Он эксгибиционист, Стеф. Но мы не видели этого, потому что в книгах говорится, что это всегда женщина.
   Молчание.
   — Он убил Чэда, правда? — спросила Стефани.
   — Весьма вероятно.
   — Почему, Апекс? Зачем нужно измываться над собственными детьми, чтобы добраться до Синди?
   — Не знаю, но скажу одно. Он ненавидит Кэсси. Прежде чем его вывели из комнаты, он бросил на нее взгляд, который был по-настоящему страшен. Чистейшее презрение. Если пленка схватила этот взгляд и если сочтут, что ее можно представить на суде, то обвинителю большего и не потребуется.
   Покачав головой, Стефани вернулась к кроватке и погладила волосы Кэсси.
   — Бедная малютка. Бедная невинная крошка.

* * *

   Я сидел на своем месте, и у меня не было желания ни думать, ни говорить, ни чувствовать.
   У моих ног на полу пристроились три мягких кролика.
   Я поднял одного. Перекладывал из руки в руку. И вдруг нащупал у него в животе что-то твердое.
   Открыв клапан, я пошарил в пластиковой набивке, так же, как делал это в спальне Кэсси. На сей раз что-то было запрятано в складке вблизи паха.
   Я вытащил этот предмет. Пакетик. Около дюйма в диаметре. Бумажная салфетка, скрепленная клейкой лентой.
   Я развернул его. Четыре таблетки. Светло-голубые, на каждой — контур сердца.
   — Валиум, — сказала Стефани.
   — Вот и тайник. — Я вновь свернул пакетик и отложил его для Майло. — А Чип так упирал на то, что у него нет никаких наркотиков. Все-то у него игра.
   — Этих кроликов купила Вики, — проговорила Стефани. — Именно Вики пристрастила к ним Кэсси.
   — С Вики будет особый разговор, — заверил я.
   — Просто удивительно, — продолжала Стефани, — всему этому нас не учат в шко...
   С кроватки донесся писк. Глаза Кэсси судорожно заморгали и открылись. Углы маленького ротика потянулись вниз. Девочка поморгала еще немного.
   — Все хорошо, малышка, — проговорила Стефани.
   Ротик Кэсси задвигался, и наконец из него послышался звук:
   — Эх-эх-эх.
   — Все хорошо, милая. Все будет хорошо. Ты будешь здорова.
   — Эх-эх-эх-эх.
   Девочка опять поморгала. Вздрогнула. Попыталась пошевелиться — не смогла, вскрикнула от огорчения и зажмурила глаза.
   Стефани взяла ее на руки и покачала. Кэсси пыталась вывернуться из рук.
   Я вспомнил, как она сопротивлялась мне.
   Реагировала на беспокойство матери? Или это были воспоминания о мужчине, который приходил ночью, скрытый темнотой, и причинял ей боль?
   Но тогда почему она не пугалась каждый раз, когда видела Чипа? Почему она так охотно льнула к нему тогда, когда я в первый раз застал их вместе?
   — Эх-эх-эх.
   — Шшш, малышка.
   — Эх... эх... эх...
   — Спи, милая. Спи.
   Еле слышно:
   — Эх...
   — Шш.
   — Эх...
   Глаза закрылись.
   Тихое посапывание.
   Стефани подержала ее еще несколько секунд, а затем положила в кроватку.
   — Должно быть, магическое прикосновение, — печально произнесла она. И, накинув стетоскоп на шею, вышла из комнаты.

34

   Вскоре прибыли медсестра и полицейский.
   Я передал полицейскому пакетик таблеток и как лунатик направился к тиковой двери.
   Там, в пятом отделении, ходили и разговаривали люди, но я не замечал их. На лифте я спустился на цокольный этаж. Кафетерий был закрыт. Раздумывая, были ли у Чипа ключи и от этой комнаты, я купил кофе в автомате, нашел платный телефон и потягивал напиток, пока справочное бюро по моей просьбе разыскивало номер телефона Дженнифер Ливитт. Поиски результатов не дали.
   Прежде чем оператор отключился, я попросил его проверить, есть ли в картотеке номер каких-либо Ливиттов, проживающих в Фэрфаксе. Да, есть два. Один из них, как мне показалось, смутно напоминал номер домашнего телефона родителей Дженнифер.
   На моих часах 9.30. Я знал, что мистер Ливитт ложится спать рано, чтобы попасть в пекарню к пяти часам утра. Надеясь, что еще не очень поздно, я набрал номер.
   — Алло.
   — Миссис Ливитт? Это доктор Делавэр.
   — Доктор, как поживаете?
   — Хорошо, а вы?
   — Очень хорошо.
   — Я звоню не слишком поздно?
   — О нет. Мы еще смотрим телевизор. Но Дженни здесь нет. У нее теперь собственная квартира. Моя дочка-доктор очень независима.
   — Вы должны гордиться ею.
   — А как можно не гордиться? Она всегда заставляла меня гордиться ею. Вам нужен ее новый телефон?
   — Пожалуйста.
   — Подождите... Она живет в Уэствуд-Вилледж, недалеко от университета. Вместе с другой девушкой, очень приличной девушкой... Вот он. Если ее там нет, она, наверное, в офисе — у нее теперь есть еще и офис.
   Она хихикнула.
   — Это здорово.
   Я записал номера.
   — Да, офис, — продолжала миссис Ливитт. — Вы понимаете: вырастить такого ребенка — это честь... Я скучаю без нее. Дом теперь слишком тихий, не для моего характера.
   — Еще бы.
   — Вы очень помогли ей, доктор Делавэр. Колледж в ее возрасте — это не очень-то легко. Вы должны гордиться собой.

* * *

   На квартире Дженнифер никто не ответил. Но в офисе после первого же гудка она подняла трубку.
   — Ливитт.
   — Дженнифер, это Алекс Делавэр.
   — Привет, Алекс. Ты решил тот случай с синдромом Мюнхгаузена «по доверенности»?
   — Кто сделал это, известно. Но почему он это сделал, еще до конца не ясно. Оказалось, отец ребенка.
   — Вот это поворот! — воскликнула Дженнифер. — Значит, не всегда мать?
   — Он рассчитывал, что мы так и подумаем. Все время подставлял ее.
   — Какое макиавеллиевское коварство.
   — Воображает себя интеллектуалом. Он профессор.
   — Здесь?
   — Нет, в колледже для младших курсов. Но серьезную научную работу он ведет в университете, поэтому-то я и звоню тебе. Я уверен, что он прочел обширнейший материал по данному синдрому, чтобы создать классический случай. Его первый ребенок умер от синдрома внезапном младенческой смерти. Еще один классический случай, поэтому я подумываю, не подстроил ли он и его.
   — О, нет — это звучит слишком чудовищно.
   — Я думаю о системе «Поиск и печать», — продолжал я. — Если у него есть счет на факультете, можно ли это как-то узнать?
   — Библиотека регистрирует все требования пользователей. Для того чтобы высылать счета.
   — Указывается ли в счетах, какие именно статьи были взяты?
   — Обязательно. Который теперь час? Девять сорок пять. Библиотека открыта до десяти. Я могу позвонить туда и узнать, работает ли кто-нибудь из моих знакомых. Как зовут этого ублюдка?
   — Джонс, Чарльз Л. Социология. Муниципальный колледж Уэст-Вэлли.
   — Записала. Не клади трубку, жди, я позвоню в библиотеку по другой линии. На всякий случай, если нас разъединят, дай мне твой номер. — Через пять минут она соединилась со мной. — Voila, Алекс. Этот идиот оставил прекрасный бумажный след. Он брал все, что есть в библиотеке по этой теме, — Мюнхгаузен, внезапная младенческая смерть и социологическая структура больниц. Плюс немного отдельных статей по двум другим вопросам: токсичность диазепама и — готов ли ты услышать следующее? — фантазии женщин о размерах пениса. Все там записано: имена, даты, точное время. Завтра я возьму для тебя распечатку.
   — фантастика. Я очень благодарен тебе, Дженнифер.
   — Еще кое-что, — сказала она. — Он не единственный, кто пользовался этим счетом. На некоторых заказах стоит еще одна подпись — какая-то Кристи Киркеш. Знаешь кого-нибудь с таким именем?
   — Нет, — ответил я. — Но меня не удивит, если она окажется молодой и привлекательной, одной из его студенток. Может быть, даже играет в софтбол^[61] за свое общежитие.
   — Грязное дело для профессора. Как ты считаешь?
   — Он существо, придерживающееся собственных привычек.

35

   Было жаркое утро. Долина поджаривалась на солнце. Огромный грузовик опрокинулся на шоссе и засыпал все проулки яйцами. Даже обочина была заблокирована, и Майло ругался до тех пор, пока дорожный полицейский не пропустил нас.
   Мы прибыли в колледж на десять минут раньше звонка. Добрались до класса, как раз когда входили последние студенты.
   — Проклятие, — проворчал Майло. — Неудачное время мы выбрали.
   Мы поднялись по лестнице в трейлер. Я остался у двери, а Майло направился к доске.
   Комната была маленькой — половина трейлера отгорожена занавеской-гармошкой. Стол для заседаний и дюжина складных стульев.
   Десять стульев заняты. Восемь женщин, двое мужчин. Одной из женщин уже за шестьдесят, остальные — девчонки. Обоим мужчинам около сорока. Один англосакс, с копной светлых волос, другой — испанского типа, с бородой. Блондин быстро взглянул на нас и уткнулся в книгу.
   Майло взял указку и постучал по доске.
   — Мистер Джонс не сможет сегодня вести занятие. Я мистер Стерджис, и я заменю его.
   Все глаза устремились на Майло, только блондин по-прежнему не отрывал взгляда от книги.
   Одна из девушек спросила:
   — С ним все в порядке?
   Голос звучал напряженно. У девушки были очень длинные темные вьющиеся волосы, худое хорошенькое личико, в ушах сережки — скрепленные леской пластиковые шарики белого и бледно-лилового цвета. Черный обтягивающий топ демонстрировал большую грудь и гладкие загорелые плечи. На глаза были наложены слишком синие тени, на губы — слишком бледная губная помада, и всего этого было слишком много.
   Тем не менее девушка выглядела лучше, чем на фотографии в студенческом деле.
   — Не совсем, мисс Кристи, — ответил на ее вопрос Майло.
   Девушка открыла рот. Остальные студенты воззрились на нее.
   — Эй, что происходит? — воскликнула брюнетка и схватила свою сумочку.