Келлерман Джонатан. Дьявольский вальс

   — Трейлеры, — повторил я. — Мелендес-Линч наверняка сходит с ума от радости.
   — Мелендес-Линч в прошлом году сказал «адиос».
   — Ты что, смеешься? Рауль жил клиникой.
   — Больше не живет. Он в Майами. Какая-то больница предложила ему место главврача, и он согласился. Слышала, что получает он в три раза больше, чем здесь, а головной боли вполовину меньше.
   — Да, я слишком долго отсутствовал. Но ведь у Рауля были все необходимые для научной работы средства. Как они могли его отпустить?
   — Научная работа для этих людей ничего не значит, Алекс. Они не хотят лишних расходов. Теперь все совсем по-другому. — Стефани сняла руку с моей талии, и мы пошли дальше.
   — А кто тот парень? — спросил я. — Мистер Серый Костюм?
   — А, этот... — она занервничала. — Хененгард. Пресли Хененгард. Начальник службы безопасности.
   — Выглядит как головорез. Используется для выколачивания долгов?
   — Было бы неплохо, — рассмеялась Стефани. — Больнице не хватает процентов восемьдесят. Кажется, он вообще ничего не делает, только повсюду следует за Пламбом и вынюхивает. Некоторые считают, что он похож на привидение.
   — В каком смысле?
   Она ответила не сразу:
   — Наверное, из-за его манеры поведения.
   — У тебя были с ним неприятности?
   — У меня? Нет. А что?
   — Когда мы говорим о нем, ты нервничаешь.
   — Нет. Ничего личного — просто его поведение в отношении всех нас. Неожиданно появляется. Возникает из-за угла. Ты выходишь из палаты пациента, а он тут как тут.
   — Интересно.
   — Очень. А что же делать бедной девушке? Вызывать службу безопасности?

* * *

   Я спустился на цокольный этаж один, нашел службу безопасности, выдержал пятиминутный допрос охранника в форме и в конце концов заслужил право получить карточку-пропуск с цветной фотографией.
   Фотография как для полиции. Я прицепил карточку на лацкан и спустился вниз по лестнице в полуподвал, направляясь в больничную библиотеку с намерением изучить список Стефани.
   Дверь оказалась заперта. Прикрепленное к ней объявление без даты сообщало новые часы работы — с 15.00 до 17.00 по понедельникам, вторникам и средам.
   Я зашел в примыкающий читальный зал. Он был открыт, но совершенно пуст. Словно ступил в другой мир: отполированные панели, мягкие кожаные стулья и кресла в стиле Честерфильд, слегка потертые, но дорогие персидские ковры на исцарапанном дубовом паркете.
   Казалось, что Голливуд находится где-то на другой планете.
   Когда-то эта комната представляла собой кабинет помещичьего дома в Котсволде, затем была подарена больнице — еще до того, как я прибыл сюда интерном, — перевезена через Атлантику и восстановлена при финансовой поддержке патрона-англофила, который полагал, что медикам следует отдыхать, как положено в высшем свете. Этот человек никогда и в глаза не видел врачей из Западной педиатрической больницы.
   Я пересек комнату и попробовал открыть дверь в библиотеку. Не заперта.
   В комнате без окон было совершенно темно. Я включил свет. Большинство полок пустовало, на некоторых лежали тощие стопки разрозненных журналов. На полу — небрежно сложенные груды книг. Задняя стена оказалась голой.
   Компьютера, при помощи которого я раньше искал нужные мне для работы материалы, не видно. Отсутствовали и дубовые каталожные ящики, с выполненными от руки на пергаментной бумаге указателями. Единственным предметом мебели оказался серый металлический стол. К столу липкой лентой прикреплен лист бумаги: вкутрибольничное объявление, написанное три месяца тому назад.
   ДЛЯ СВЕДЕНИЯ СЛУЖЕБНОГО ПЕРСОНАЛА от Дж. Г. Пламба, главного управляющего.
   По вопросу реорганизации библиотеки.
   В соответствии с многочисленными просьбами персонала и последующим положительным решением научного совета, общего собрания совета директоров и финансового подкомитета исполнительного совета каталог медицинской библиотеки будет полностью компьютеризирован с применением стандартных поисковых программ типа «Орион» и «Мельвиль». Контракт на переоборудование был выставлен на конкурс и после тщательного изучения и расчета затрат предоставлен "БИО-ДАТ инкорпорейтед, Питсбург, штат Пенсильвания, — концерну, специализирующемуся на медицинских и научных информационных системах и интеграции учреждений здравоохранения. Представители «БИО-ДАТ» информировали нас, что весь процесс займет приблизительно три недели с момента получения ими всех необходимых данных.
   В соответствии с этим существующий в данный момент библиотечный каталог будет отправлен 6 центр «БИО-ДАТ» в Питсбурге на весь срок переоборудования и по завершении работ возвращен в Лос-Анджелес на хранение в архив.
   Убедительно призываем вас к сотрудничеству и терпению.
   Три недели растянулись на три месяца.
   Я провел пальцем по металлическому столу. Палец почернел от пыли.
   Выключив свет, я вышел из комнаты.

* * *

   Бульвар Сансет являл собой мешанину из буйного разгула страстей и убогой нищеты, надежд иммигрантов на лучшую жизнь и погони за преступной наживой.
   Я проехал мимо злачных заведений, притонов новой музыки, гигантских рекламных щитов шоу-бизнеса и магазинчиков на Стрип, где продавалась одежда, рассчитанная на пресыщенные вкусы, пересек Дохени-драйв и скользнул в святилище доллара — Беверли-Хиллз. Миновав поворот на Беверли-Глен, я направился туда, где всегда можно заняться серьезной научной работой. Туда, куда приезжал трудиться и Чип Джонс.
   Биолого-медицинская библиотека была заполнена жаждущими знаний и теми, кто был вынужден заниматься там. У одного из дисплеев сидела знакомая мне особа.
   Задорное личико, внимательный взгляд, свисающие сережки, два прокола в правом ухе. Стриженные рыжевато-каштановые волосы отросли до плеч. В вырезе темно-синей кофточки белый воротничок.
   Когда я видел ее в последний раз? Года три назад. Значит, теперь ей двадцать.
   Интересно, получила ли она уже свою степень доктора философии?
   Она быстро стучала по клавишам, выводя данные на экран. Подойдя ближе, я увидел, что текст на немецком. Время от времени мелькало слово neuropeptide.
   — Привет, Дженнифер.
   Она быстро повернулась.
   — Алекс!
   Широкая улыбка. Поцеловав меня в щеку, Дженнифер слезла со стула.
   — Уже разговариваю с доктором Ливитт? — спросил я.
   — В июне этого года. Добиваю диссертацию.
   — Поздравляю. Нейроанатомия?
   — Нейрохимия — больше пользы, так ведь?
   — Все еще намерена идти на медицинский факультет?
   — Осенью. Стэнфорд.
   — Психиатрия?
   — Не уверена, — ответила она. — Может быть, что-то... более конкретное. Не обижайтесь. Хочу присмотреться и выбрать то, что мне больше подходит.
   — Ну что ж, спешить некуда. Сколько тебе — двенадцать?
   — Двадцать! В следующем месяце будет двадцать один.
   — Да, действительно старуха.
   — А разве вы не были молоды, когда окончили учебу?
   — Ну, не так уж молод. Уже брился.
   Она опять засмеялась.
   — Как приятно встретиться с вами. О Джейми что-нибудь слышно?
   — На Рождество получил от него открытку. Из Нью-Гэмпшира. Он там арендует ферму. И пишет стихи.
   — У него... все нормально?
   — Он чувствует себя лучше. На открытке не было обратного адреса, и в адресных списках тоже нет. Поэтому я позвонил психиатру, которая наблюдала его в Кармеле, и она сказала, что он на лекарствах довольно прилично себя чувствует. Очевидно, там за ним кто-то присматривает. Одна из медсестер, работавших с ним в Кармеле.
   — Ну что ж, хорошо, — вздохнула она. — Несчастный парень. Ему пришлось столкнуться со многим, что помогало и мешало ему.
   — Удачно сказано. С кем-нибудь еще из этой группы поддерживаешь связь?
   Эта группа. Программа 160. Как в коэффициенте умственного развития. Ускоренная академическая учебная программа для детей с интеллектом гениев. Величайший эксперимент, окончившийся для одного из его участников обвинением в серии убийств. Я был втянут в эту историю и стал свидетелем людской злобы и продажности.
   — ...в Гарварде на юридическом факультете и работает у судьи, фелиция изучает математику в Колумбийском университете, а Дэвид ушел с медицинского факультета Чикагского университета после первого семестра и занялся коммерцией. Всегда оставался восьмидесятником. Во всяком случае, этот проект похоронили — доктор Флауэрс не возобновила субсидии.
   — Из-за здоровья?
   — Отчасти. И, конечно, шумиха по поводу Джейми сыграла свою роль. Флауэрс переехала на Гавайи. Думаю, захотела сменить обстановку, чтобы снять напряжение.
   Столкнувшись с прошлым во второй раз за день, я понял, как много осталось необрубленных концов.
   — Так что же привело вас сюда? — поинтересовалась Дженнифер.
   — Ищу материал по одному делу.
   — Что-нибудь интересное?
   — Синдром Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо. Слышала о таком?
   — Слышала. Это когда люди вредят себе, чтобы симулировать болезнь, так? Но что такое синдром, переносимый на другое лицо?
   — Люди симулируют болезнь у своих детей.
   — Да, вот это действительно страшно. А какие болезни?
   — Почти все. Наиболее часто встречающиеся симптомы — проблемы с дыханием, кровообращением, лихорадка, инфекции, ложные припадки.
   — Как бы передача болезни по доверенности, — проговорила Дженнифер. — В этом есть что-то, внушающее ужас — заранее рассчитанные действия, как торговая сделка. Вы действительно работаете с подобной семьей?
   — Пока я изучаю эту семью, чтобы понять, так ли это. Всего лишь стадия предварительного диагноза. У меня есть только первоначальные сведения, так что хотел бы просмотреть литературу по этому вопросу.
   Она улыбнулась:
   — По каталогу или вы теперь подружились с компьютером?
   — С компьютером. Если он говорит по-английски.
   — У факультета открыт счет в ПП?
   — Нет. А что это такое?
   — «Поиск и печать». Новая система. Журналы целиком копируются и вводятся в компьютер. Вы можете вызвать целые статьи и отпечатать их на принтере. Только для факультетов, если готовы платить. Мой декан утвердил меня временным лектором и открыл мне личный счет. Рассчитывает, что я опубликую результаты своей работы и упомяну в них его имя. К сожалению, иностранные журналы пока еще не введены в эту систему. Поэтому приходится разыскивать их допотопным способом. — Она указала на экран.
   — Всем языкам язык. Разве вам не нравятся эти шестидесятибуквенные слова и умляуты? Грамматика просто умопомрачительная. Но мама помогает мне преодолевать трудные пассажи.
   Я припомнил ее мать. Громоздкая и приятная, пахнущая тестом и сахаром. На пухлой белой руке — синие цифры.
   — Заполучите себе карту ПП, — посоветовала Дженнифер. — Сплошное удовольствие.
   — Не знаю, дадут ли. Ведь я работаю на другом конце города.
   — По-моему, дадут. Просто покажите им ваш факультетский билет и уплатите взнос. За неделю оформят.
   — Займусь этим как-нибудь попозже. Теперь некогда.
   — Тогда конечно. Послушайте, на моем счету осталась масса времени. Мой декан хочет, чтобы я использовала его полностью, тогда он сможет просить увеличить компьютерный бюджет на следующий год. Если подождете, пока я окончу свою работу, то я потом поищу материал для вас. Мы отыщем все, что нужно знать о людях, которые передают «по доверенности» этот синдром своим детям.

* * *

   Мы поднялись в помещение «Поиска и печати», расположенное на самом верху книгохранилища.
   Поисковая система по виду не отличалась от терминалов, только что оставленных нами: компьютеры были установлены в отгороженных кабинках. Мы отыскали свободное место, и Дженнифер занялась поиском материалов о синдроме Мюнхгаузена, передаваемого другому лицу. Экран быстро заполнился. Список включал не только все статьи, что дала мне Стефани.
   — Похоже, самый первый материал появился в 1977 году в журнале «Ланцет». Медоу Р. «Синдром Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо: скрытая область жестокого обращения с детьми».
   — Это основополагающая статья, — пояснил я. — Медоу — английский педиатр, обнаруживший этот синдром и давший ему название.
   — Скрытая область... Тоже звучит зловеще. А вот список связанных с данным вопросом тем: синдром Мюнхгаузена, жестокое обращение с детьми, кровосмешение, диссоциативные реакции.
   — Попробуем сначала диссоциативные реакции.
   В течение следующего часа мы просеяли сотни ссылок, отобрали еще дюжину статей, которые, казалось, имели отношение к синдрому Мюнхгаузена. Когда мы закончили, Дженнифер отметила файл и набрала код.
   — Это соединит нас с распечатывающей системой, — объяснила она.
   Принтеры размещались в соседней комнате, две стены которой были разделены голубыми перегородками на кабинки. В каждой кабинке находился небольшой экран, щель для карточки, клавиатура и сетчатая приемная корзинка под горизонтальной прорезью длиной в фут, напомнившей мне рот Джорджа Пламба. Два терминала были свободны. На одном висело объявление: «НЕИСПРАВЕН».
   Дженнифер, вставив карточку в щель, включила экран, затем напечатала буквенно-цифровой код и шифры первой и последней из отобранных нами статей. Через несколько секунд корзинка начала наполняться листами.
   — Автоматическая сверка с оригиналом. Остроумно, да? — заметила Дженнифер.
   — На основе программ «Мельвиль» и «Орион»? — спросил я.
   — Это неандертальцы среди программ. Всего на ступень выше, чем картотека.
   — Если бы ограниченная в средствах больница решила компьютеризировать поиск, могла бы она приобрести что-нибудь получше?
   — Конечно. Намного лучше. Существуют тонны новых видов компьютерного обеспечения. Даже практикующий врач может позволить себе значительно лучшую программу.
   — Ты когда-нибудь слышала о компании «БИО-ДАТ»?
   — Нет, не могу сказать наверняка, но это ничего не значит — я не знаток компьютеров. Для меня это просто орудие труда. А почему вы интересуетесь? Чем они занимаются?
   — Компьютеризируют библиотеку в Западной педиатрической больнице. Переводят каталог на программы «Мельвиль» и «Орион». Предполагалось сделать работу за три недели, но они сидят над ней уже три месяца.
   — Такая огромная библиотека?
   — Нет, вообще-то довольно маленькая.
   — Если все, что требуется, — это поиск материалов, то с печатающим сканером работы на пару дней.
   — А если у них нет сканера?
   — Тогда они из каменного века. Это означает, что данные будут переноситься вручную. По сути, перепечатка каждой карточки. Но почему наняли компанию с таким примитивным оборудованием, когда... А, вот и все.
   В корзинке лежала толстая стопка бумаги.
   — Раз-два и готово, быстро и без головной боли, — похвасталась Дженнифер. — Когда-нибудь они смогут запрограммировать и сшивание листов.

* * *

   Поблагодарив ее и пожелав всего наилучшего, я отправился домой с толстой стопкой документов, лежащих рядом со мной на переднем сиденье. Справившись о поступивших звонках у частной телефонной службы, просмотрев почту и покормив рыбок — выжившие японские карпы выглядели прекрасно, — я проглотил оставшуюся от вчерашнего ужина половину сандвича с ростбифом, запил пивом и принялся за домашнее задание.
   Люди, передающие своим детям...
   Спустя три часа я чувствовал себя крайне гадко. Даже сухая проза медицинских журналов была не в состоянии смягчить весь ужас картины.
   Дьявольский вальс...
   Отравление солью, сахаром, алкоголем, наркотиками, отхаркивающим, слабительным, рвотным, даже фекалиями и гноем, — все применялось, чтобы создать «бактериологически замученных детей».
   Ужасающий перечень издевательств над младенцами и малышами постарше вызывал в памяти нацистские «эксперименты». Приводились истории о детях, у которых был вызван пугающе обширный ряд ложных болезней, — казалось, что можно сфабриковать буквально любой вид патологии.
   Чаще всего преступницами являются матери.
   Жертвами — почти всегда — дочери.
   Характерные черты преступницы: образцовая мать, часто весьма обаятельная, с привлекательной внешностью, с высшим или средним медицинским образованием. Необычное хладнокровие перед лицом несчастья — удовлетворение, маскируемое под самообладание. Бросающаяся в глаза заботливость — один специалист даже предупреждал врачей опасаться «чересчур заботливых» матерей.
   Что бы это ни значило.
   Я вспомнил, как моментально высохли слезы у Синди Джонс, как только Кэсси проснулась. Как она быстро занялась дочкой, обняла, рассказала сказку, прижала к материнской груди.
   Что это — правильное общение с младенцем или нечто зловещее?
   И еще кое-что вызывало настороженность.
   Другая статья в журнале «Ланцет» первого исследователя синдрома, доктора Роя Медоу. Открытие, сделанное им в 1984 году на основе исследования историй болезни тридцати двух детей с искусственно вызванной эпилепсией.
   Семь детей, являвшихся братьями и сестрами, умерли.
   Все они скончались в младенческом возрасте.

7

   Я почитал до семи часов, затем поработал над только что полученными гранками моей монографии, посвященной эмоциональной адаптации детей из школы, которая в прошлом году находилась под прицелом снайпера. С директрисой школы мы стали больше чем просто друзьями. Потом она отправилась к себе в Техас ухаживать за больным отцом. Он умер, но она не вернулась в Калифорнию.
   Все те же необрубленные концы...
   Я дозвонился до Робин. Она была в своей студии. Сказала, что занята по горло — работа не из легких: надо изготовить четыре подходящих друг к другу гитары, похожих по форме на бомбардировщик «Стеллс», для группы хэви-метал, у которой нет ни денег, ни умения себя вести. Неудивительно, что в ее голосе слышалось напряжение.
   — Я не вовремя?
   — Нет-нет, приятно поговорить с тем, кто не надрался.
   В трубке слышны отдаленные крики.
   — Это они, те самые ребята?
   — Черти, а не ребята. Я их вышибаю, а они лезут обратно. Во все дыры. Занялись бы чем-нибудь — разобрали бы свой номер в отеле, но... Ой-ой, подожди. Лукас, брось! Пальцы тебе когда-нибудь еще пригодятся. Прости, Алекс. Он отбивал дробь рядом с циркулярной пилой. — Ее голос стал более мягким. — Слушай, мне надо идти. Как насчет пятницы? Устроит?
   — Вполне. У меня или у тебя?
   — Еще не знаю, когда освобожусь, Алекс, так что давай я заеду за тобой. Обещаю быть не позднее девяти. О'кей?
   — О'кей.
   Мы попрощались. Я сидел и раздумывал, какой же независимой она стала.

* * *

   Взяв в руки старенькую гитару фирмы «Мартин», я некоторое время перебирал струны. Потом вернулся в кабинет и еще пару раз перечитал статьи о синдроме Мюнхгаузена, надеясь отыскать в них что-то, что, возможно, упустил, — какую-нибудь подсказку из клинической практики. Но озарение не наступило. Доразмышлялся до того, что пухлое личико Кэсси Джонс стало мерещиться в могильно-серых тонах.
   Я задумался: а имеет ли этот вопрос вообще какое-нибудь отношение к науке и сможет ли дать мне ответ на него вся медицинская мудрость мира?
   Может, пришло время для специалиста другого рода?
   Я набрал номер телефона в Западном Голливуде.
   Послышался чарующий женский голос:
   — Вы звоните в "Блю^[12] инвестигейшнс". Наше агентство уже закончило работу. Если вы желаете оставить несрочное сообщение, говорите после первого сигнала. Если ваше сообщение срочное, дождитесь двух сигналов.
   После второго гудка я сказал:
   — Майло, это Алекс. Позвони мне домой.
   И снова взял гитару.
   Проиграл десять тактов из «Ветрено и жарко», когда зазвонил телефон.
   — Что срочного, приятель? — раздался далекий голос.
   — Это «Блю инвестигейшнс»?
   — Как форма фараонов.
   — А-а.
   — Слишком абстрактно? — спросил Майло. — А у тебя только порнографические ассоциации?
   — Нет, нормальные — в духе Лос-Анджелеса. Чей голосок на автоответчике?
   — Сестренки Рика.
   — А, того дантиста?
   — Ага. Хорош, да?
   — Изумительный. Как у Пегги Ли.
   — А когда она сверлит тебе коренной зуб, вот тут-то и подрожишь.
   — Когда ты занялся частным сыском?
   — Ну, ты же знаешь, как это бывает — притяжение доллара. Вообще-то немного подрабатываю по совместительству. Пока днем меня держат на скучной работе в управлении, почему бы не заработать приличные деньги в свободное время?
   — Все еще не полюбил свои компьютеры?
   — Я-то их люблю, они меня не любят. Конечно, теперь говорят, что эти штуки испускают какие-то вибрации. Может, какая-нибудь электромагнитная пакость медленно разрушает мое великолепное тело.
   Последние слова утонули в статических помехах.
   — Откуда ты звонишь? — спросил я.
   — Из машины. Заканчиваю работу.
   — Из машины Рика?
   — Из своей. И телефон мой. Наступила новая эра, доктор. Быстро соединяет и еще быстрее ломается. Ладно, в чем дело?
   — Хотел с тобой посоветоваться... по делу, которым сейчас занимаюсь...
   — Больше ничего не говори...
   — Я...
   — Я серьезно, Алекс. Больше. Ни. Слова. Сотовая связь и секреты не сочетаются. Может подслушать любой, кто захочет. Потерпи.
   Он выключил телефон. Через двадцать минут раздался звонок в дверь.

* * *

   — Я был поблизости, — заявил он, топая на кухню. — В Уилшире, около Баррингтона. Слежка по поручению бешеного ревнивца.
   В левой руке он держал записную книжку Лос-Анджелесского департамента полиции и черный телефонный аппарат размером с кусок мыла. Одет для слежки: темно-синий клубный пиджак, того же цвета рубашка, серые брюки из твида и грубые коричневые башмаки. Может, он и сбросил фунтов пять с того момента, как я видел его в последний раз, но все равно весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов, неравномерно распределенных по почти двухметровой фигуре: длинные тонкие ноги, выступающий вперед живот, свисающий на воротник подбородок.
   Он недавно подстригся — очень коротко сзади и по бокам, копна сверху. В свисающей на лоб черной челке несколько седых прядей. Баки доходят до кончиков ушей — на добрый дюйм длинней, чем положено по инструкции, — но это для департамента чуть ли не самая легкая из создаваемых им проблем.
   Моду Майло игнорировал полностью. Его внешний вид оставался неизменным с тех пор, как мы познакомились. Теперь же, когда стало модным пренебрегать модой, сомневаюсь, что он это заметил.
   Его крупное изрытое оспинами лицо было бледным от недосыпания из-за работы в ночную смену. Но поразительно яркие зеленые глаза казались даже более живыми, чем обычно.
   — Выглядишь взбудораженным, — заметил он.
   Открыл холодильник, не обращая внимания на бутылки пива, достал непочатую литровую бутыль грейпфрутового сока и свернул пробку быстрым движением двух толстых пальцев.
   Я дал ему стакан. Наполнив, он залпом осушил его, налил снова и снова выпил.
   — Витамин С, свободное предпринимательство, броское название фирмы — сразу столько перемен, что не могу уследить за тобой, Майло.
   Поставив стакан, он облизнул губы.
   — Вообще-то, — начал он, — Blue — это аббревиатура. «Big Lug's Uneasy Enterprise» — «Шаткая Затея Большого Олуха». Представление Рика об остроумии. Хотя, признаюсь, тогда это было близко к истине: броситься в частное предпринимательство — это тебе переход не из легких. Но я рад, что решился — как-никак кусок хлеба. Я теперь стал серьезнее относиться к обеспеченной старости.
   — Сколько берешь?
   — Когда как, от пятидесяти до восьмидесяти долларов за час в зависимости от дела. Поменьше, чем некоторые «лекари душ», но не жалуюсь. Если городу не жалко средств, затраченных на мое обучение, и он желает, чтобы я весь день торчал у экрана, то это проблема города. Зато ночью я упражняюсь как сыщик.
   — Есть что-нибудь интересное?
   — Не-а, чаще всего слежка для успокоения страдающих подозрительностью. Но, по крайней мере, это привычная для меня работа.
   Он налил еще соку и выпил.
   — Не знаю, сколько еще выдержу это... мою дневную работу.
   Он утер руками лицо, будто умылся. И куда делась напускная предпринимательская бодрость — передо мной сидел вконец измотанный человек.
   Я вспомнил о всех его злоключениях за прошедший год. Сломал челюсть начальнику, по вине которого чуть не погиб. Причем сделал это перед работающей видеокамерой. Управление полиции замяло дело, иначе выглядело бы нелепо в глазах общественности. Майло не было предъявлено никаких обвинений, вместо этого предоставили шестимесячный отпуск без сохранения содержания и затем вернули в отдел грабежей и убийств в Западном Лос-Анджелесе с понижением на одну ступень — до детектива второго класса. Через полгода он обнаружил, что ни в Западном, ни в каком другом отделении свободной должности детектива нет вследствие «непредвиденных» бюджетных сокращений.