Страница:
Это был первый полицейский. Прерогатива лейтенанта?
У фронтона большого здания стояло еще четыре патрульные машины, два специализированных фургона, предназначенных для обследования места преступления, и пикап коронера. Ночь была безлунной, небо — непроницаемым. Падающие звезды исчезли.
Второй полицейский, появившийся на моем пути, проявил характерное недоверие, поговорил по переносной рации и лишь потом позволил мне пройти.
Дверь весом в добрую тонну поддалась нажиму кончика пальца. Это было что-то вроде пневматического усилителя. Войдя, я увидел Майло. Он направлялся ко мне с видом биржевого маклера, занимающегося сделками одного дня.
Майло поспешно пересекал мраморный вестибюль площадью примерно в тысячу квадратных футов.
Десять процентов потолков высотой двадцать футов покрывал зубчатый орнамент, орнамент в виде завитков и штукатурные тяги. Белый мраморный пол с квадратными вкраплениями черного гранита. Хрустальный канделябр сверкал так ярко, что мог бы освещать целую деревню в какой-нибудь стране «третьего мира». Одна из стен, отделанных серым мрамором, была украшена потрепанным коричневым гобеленом с изображением охотников, собак и полнотелых женщин. Справа мраморная лестница с бронзовыми перилами вела на площадку, увешанную портретами мужественных людей, давно покинувших этот мир. Майло в мешковатых джинсах, слишком просторной серой рубахе и слишком тесной спортивной куртке был столь же неуместен в этом здании, как фурункул на теле манекенщицы высшей категории.
За вестибюлем находилось помещение размером побольше. Деревянные полы, белые стены. Напротив приподнятой сцены располагались складные стулья. На сцене стоял рояль. С углов арочного потолка свешивались какие-то ковшеобразные хитроумные приспособления, предназначенные для улучшения акустики. Окон не было. Слева от рояля на подставке была надпись: «Просьба соблюдать тишину». Под роялем стояла скамеечка пианиста, на рояле — развернутая нотная тетрадь.
Двойные двери раскрылись, из них вышел коренастый человек лет шестидесяти и последовал за Майло.
— Детектив! Детектив! — кричал он, размахивая руками и пытаясь догнать его. Майло обернулся. — Детектив, можно отправить сотрудников по домам? Уже очень поздно.
— Пусть подождут еще немного, мистер Шабо.
— Хорошо.
Он посмотрел на меня, и его глаза исчезли за многочисленными складками и морщинками. Его ярко-красные влажные губы контрастировали с нездоровым цветом лица, испещренного пятнами.
Майло назвал ему мое имя, но не упомянул о профессии.
— Это мистер Штефан Шабо, хозяин.
— Рад познакомиться с вами, — сказал я.
— Да, да.
Шабо суетливо поправил бриллиантовую запонку и подал мне руку, теплую, мягкую и влажную. Сам он казался каким-то мягким и мешковатым, рыжевато-каштановый пушок покрывал местами лысый череп. На нем были вечерняя сорочка белого шелка со стоячим воротничком, бриллиантовые запонки в полкарата, ярко-красный кушак, черные в полоску брюки и лакированные ботинки.
— Бедный Василий, это ужаснее ужасного. Теперь все возненавидят меня.
— Возненавидят вас, сэр? — удивился Майло.
— Паблисити, — пояснил Шабо. — Строя концертный зал, я постарался пройти по всем каналам. Писал письма соседям, уверял всех, что здесь будут проводиться только мероприятия частного характера и иногда мероприятия по учреждению фондов. И всегда с чрезвычайной осторожностью. Я неизменно придерживался твердой линии поведения: своевременно предупреждал всех в радиусе двух кварталов, завел просторную автостоянку. Я старался, детектив. А теперь вот это. — Он заломил руки. — Я должен быть особенно осторожен, сами знаете из-за кого. Во время суда я жил как в аду. Но, кроме всего прочего, я законопослушный житель Брентвуда. А теперь еще вот это.
Глаза Шабо внезапно вылезли из орбит.
— А вы занимались тем делом?
— Нет, сэр.
— Вот это славно. Если бы вы занимались им, я едва ли вполне доверял бы вам. — Он понюхал воздух. — Бедный концертный зал. Не знаю, удастся ли мне содержать его.
— Мистер Шабо построил частный концертный зал, Алекс. Жертвой пал сегодняшний исполнитель.
— Жертва. — Шабо положил руку на сердце. Но прежде чем он заговорил, двери снова открылись и к нам стремительно направился молодой гибкий человек азиатского типа в аккуратных черных сатиновых брюках и черной шелковой сорочке с красным галстуком-бабочкой.
— Том! — воскликнул Шабо. — Детектив говорит, чтобы вы еще подождали.
Молодой человек кивнул. На вид ему было не более тридцати.
— Сколько угодно, Штеф. С тобой все в порядке?
— Не очень, Том.
Молодой человек обратился ко мне:
— Том Лоу.
Он подал мне холодную сухую сильную руку.
— Том спроектировал концертный зал, спроектировал здание. Мы партнеры, — пояснил Шабо.
— В жизни, — добавил Том Лоу.
— А что, наша официантка что-нибудь делает или просто болтается здесь? — спросил Шабо. — Пока она здесь, пусть приберется в зале.
— Мистер Шабо, давайте повременим с уборкой, пока не закончим опрос всех, кто был на месте преступления, — попросил Майло. — Место преступления! — Глаза Шабо наполнились слезами. — Я и вообразить не мог, что этот термин когда-нибудь применят к нашему дому.
— Он все еще… Василий здесь? — спросил Том Лоу.
— Тело увезут, как только мы закончим работу, — ответил Майло.
— Конечно. Хорошо. Должен ли я еще что-нибудь сообщить вам? О Василии, о концерте?
— Мы уже закончили со списком ваших гостей, сэр.
— Но, как я вам уже говорил, — вмешался в разговор Шабо, — список гостей — это лишь часть аудитории. Восемьдесят пять человек из ста тринадцати. И, поверьте мне на слово, каждый из этих восьмидесяти пяти безупречен. Двадцать пять человек — верные нам держатели сезонных билетов, соседи, которым мы предоставляем бесплатный доступ.
— Ублажаем соседей, — пояснил Лоу, — чтобы беспрепятственно зарегистрировать концертный зал в рамках Закона о районировании.
— Восемьдесят пять из ста тринадцати, — повторил Майло. — Остается двадцать восемь, с которыми мы еще не познакомились.
— Но я, — снова заговорил Шабо, — совершенно уверен в том, что любитель Шопена — слишком утонченная натура и не…
— Пусть они делают свое дело, Штеф. — Лоу положил руку на плечо компаньона.
— Ах, я понимаю, что ты прав. Я простой смертный, которому хочется сделать мир прекраснее. Что я знаю о таких вещах? — Шабо болезненно улыбнулся. — Том читает детективы. Он разбирается в таких вещах.
— Да, когда это художественный вымысел, — согласился Лоу. — А в жизни это отвратительно.
Шабо, казалось, воспринял его слова как упрек.
— Да, да, конечно, это лишь пустая болтовня, сам не знаю, что говорю. Занимайтесь своим делом, детектив. — Он ухватился за грудь. — Мне нужно присесть.
— Иди наверх, — предложил Лоу. — Я принесу тебе грушевый напиток.
Взяв Шабо под руку, он повел его к лестничной площадке. Посмотрев, как Шабо с трудом преодолевает пролет, Том вернулся к нам.
— Он травмирован.
— Сколько времени вы содержите концертный зал? — спросил Майло.
— Столько же, сколько и дом. Три года. Но проект находился в стадии реализации более десяти лет. Мы приступили к нему, как только переехали сюда из Нью-Йорка. Мы были вместе еще за два года до этого. Штеф занимался производством чулочно-носочных и трикотажных изделий. А я — городским дизайном. Проектировал как общественные, так и частные помещения. Познакомились мы на приеме в честь Зубин Мета. Штеф всегда был фанатом классической музыки, а я очутился там потому, что сделал кое-что для одного из друзей маэстро. — Взгляд темных миндалевидных глаз остановился на Майло. — Думаете, это нанесет вред концертному залу?
— Не знаю, сэр.
— Это жизненно важно для Штефа. — Лоу потрогал свой красный галстук-бабочку. — По-моему, есть какие-то легальные основания для того, чтобы приостановить это. Соседи сотрудничали с нами. Штеф десятками покупает для их детей школьные лотерейные билеты, и мы существенно помогаем реализации любого местного проекта. Мы поддерживаем хорошие отношения с департаментом связи, и, поверьте, это нам дорого обошлось.
— Департамент связи, лотерейные билеты? — удивился Майло. Лоу улыбнулся.
— И не спрашивайте… просто мне очень не хотелось, чтобы зал закрылся. Он весьма много значит для Штефа, а Штеф — для меня.
— Часто ли вы устраиваете концерты?
— Устраиваем концерты, — повторил Лоу. — Штеф планирует четыре концерта в год. В прошлом году мы добавили один, рождественский, как бенефисный в пользу школы Джона Роберта Престона.
— Ребенок кого-нибудь из соседей? Лоу расплылся в улыбке.
— Теперь я вижу, почему вы стали детективом.
— Я ознакомился с содержимым денежного ящика и обнаружил там тринадцать чеков от лиц, не внесенных в список гостей, — сказал Майло. — Остается еще пятнадцать человек, заплативших наличными. Остаток в кассе соответствует. Вы знаете, кто эти пятнадцать человек?
Лоу покачал головой.
— Вам придется спросить у Аниты, девушки, которая стоит в дверях.
— Я спрашивал, она не помнит.
— Как жаль, — вздохнул Лоу. — Дело в том, что мы не ожидали… Как будто это вообще можно предвидеть.
— Расскажите мне о Василии Левиче.
— Молодой, энергичный. Как все они. Штефан сказал бы больше. Музыка — его страстное увлечение.
— А ваше?
— Я занимаюсь организационными вопросами.
— Что скажете о манере поведения Левича?
— Очень молчалив, нервничает перед концертом. Василий почти ничего не ел и не спал, и я слышал, как он ходил по своей комнате перед сольным концертом. Но, детектив, именно так обычно и происходит. Эти люди одаренные и работают больше, чем можно себе представить. Василий приехал два дня назад и каждый день репетировал по семь часов. Когда он не играл, то прятался в своей комнате.
— Никаких посетителей?
— Никаких посетителей и два телефонных звонка. Один — от его матери, второй — от его агента.
— Одаренный, — повторил Майло, — и на подъеме.
— Это хобби Штефана, — сказал Лоу. — Он отыскивает восходящих звезд и пытается помочь их продвижению наверх.
— Предоставляя им время для концертов здесь?
— И деньги. Наш фонд выделяет гранты. Ничего чрезмерного. Каждый артист получает пятнадцать тысяч долларов в качестве пособия.
— По-моему, это очень щедро.
— Штеф — сама щедрость.
— Каким образом мистер Шабо находит артистов? Как он, в частности, нашел Василия Левича?
— Через агента Василия в Нью-Йорке. Теперь, когда наши концерты обрели известность, с нами часто связываются. Агент послал Штефану пленку, Штефан прослушал ее и решил, что Василий вполне подходит. Штефан предпочитает принимать либо солистов, либо небольшие коллективы. Для больших оркестров мы не очень подходим.
— За какое время до концерта были закончены необходимые формальности?
— За несколько месяцев. Нам нужно много времени, чтобы подготовиться. Акустика, освещение, выбор поставщика закусок и напитков для приема. И разумеется, заблаговременная реклама. Так, как она обычно делается.
— А именно?
— Сообщения о мероприятии через специально подобранные радиостанции. КВАК, радиостанция, рекламирующая классику, передает сообщения о нашем концерте дважды в день за две недели до концерта. Это соответствует нашему бюджету и нашим намерениям. Мы не можем обслуживать большие массы людей, да и не хотим этого делать.
— Восемьдесят пять человек в вашем списке гостей, — заметил Майло. — Почему не распределить места заранее?
— Штефан оставил несколько дополнительных мест для аутсайдеров, чтобы подчеркнуть нашу гражданскую позицию.
— Еще какая-нибудь реклама, помимо радио?
— Мы этого не делаем, — ответил Лоу. — Избыток известности порождает больший спрос на билеты. Мы не в силах удовлетворить его.
— Сегодня вечером именно так все и было?
— Думаю, да. — Лоу нахмурился. — Нельзя серьезно считать, что это сделал кто-то из публики.
— Пока я рассматриваю все возможные версии, сэр.
— Вот вам моя: кто-то проник сюда без приглашения. Дело в том, что любой мог пройти за дом для игры в пул и зарезать Василия. Бристоль — улица, открытая для всех, нам не хочется жить за высокими стенами.
— Зачем Левичу понадобилось идти туда?
— Возможно, он хотел прогуляться и снять напряжение после концерта. — Лоу пожал плечами.
— Вам известно, когда он ушел с приема?
— Нет. Люди во время приема бродят туда-сюда. Штефан советует артистам оставаться на приеме. Оставаться в собственных интересах — заводить знакомства. Как правило, артисты так и поступают. Василий просто ускользнул.
— Он что, стесняется людей? Прячется в своей комнате?
— Да, но ему нравилось гулять по саду вечером. По окончании репетиций. Гулять одному.
— А гости вне дома тоже бродили туда-сюда?
— Мы этого не поощряем, стараемся удерживать их внутри. Чтобы не давили растения и тому подобное. Впрочем, это отнюдь не значит, что мы ставим вооруженную охрану.
— Никаких вооруженных охранников, только один сотрудник службы безопасности, — констатировал Майло.
— Ради соседей. Они не хотят, чтобы на Бристоль царила атмосфера, напоминающая гестапо. Да и не возникало необходимости содержать армию охранников. Мы находимся в самом безопасном районе города. Вопреки сами знаете кому.
— Единственный забор с тыльной стороны участка.
— Верно, за теннисным кортом, — подтвердил Лоу.
— Какова общая площадь участка?
— Чуть более двух акров.
— Какие конкретно задачи стояли перед сотрудником службы безопасности?
— Обеспечивать безопасность во всех смыслах этого слова. Уверен, он не был готов к… серьезному происшествию. Это же не концерт музыки в стиле рэп. Средний возраст слушателей, вероятно, лет шестьдесят пять. Их поведение безупречно.
— В том числе и аутсайдеров?
— Когда идет концерт, Штефан превращается в своего рода солдафона. Он требует полной тишины. Он отдает предпочтение музыке умиротворяющей — Шопену, Дебюсси, всему самому лучшему.
— Вы разделяете вкусы мистера Шабо? Лоу снова расплылся в улыбке.
— Мне больше нравятся техно-рок и Дэвид Боуи.
— Планируются ли в концертном зале выступления мистера Боуи на этот год?
— Мистер Боуи нам не совсем по карману. Да и нервы Штефана не выдержали бы такого удара. — Он отогнул черную блестящую манжету и посмотрел на черные блестящие часы.
— Давайте посмотрим комнату Левича, — сказал Майло.
— Семейство Штефана бежало из Венгрии в 1956 году. Он тогда был подростком, но им удалось засунуть его в большой пароходный сундук. А это означало многие дни без пищи и туалета. Было лишь несколько отверстий для доступа воздуха. Я бы сказал, что он вполне заслужил дом подобных размеров, не так ли?
Справа от лестничной площадки располагались две огромные спальни — Шабо и Лоу. Сквозь открытые двери обоих помещений поблескивали парча и дамаст, были видны полированные деревянные вещи и мягкое освещение. Слева находились три гостевых многокомнатных помещения, менее пышных, хотя и стильно оформленных.
Комната, в которой Василий Левич провел последние две ночи, была опечатана. Майло снял ленту, и я последовал за ним внутрь. Том Лоу стоял в дверях.
— А мне что делать? — спросил он.
— Спасибо, что уделили нам время, — ответил Майло. — Займитесь своими делами. — Лоу пошел вниз по лестнице. — Оставайся там, пока я буду проводить осмотр, если не возражаешь. Цепь доказательств и все прочее.
— Нужно быть осторожным, — напомнил я, — особенно при наличии сам знаешь кого.
В гостевом помещении, оклеенном обоями шелковисто-красного цвета, стояли королевская кровать под балдахином, две тумбочки в стиле эпохи Регентства и встроенный итальянский комод. Ящики комода были пусты, так же как и платяной шкаф. Василий Левич обходился одним чемоданом из черного нейлона. Даже его туалетные принадлежности оставались в чемодане.
Майло исследовал бумажник пианиста, осмотрел содержимое карманов всех предметов одежды. В несессере находились: лосьон, применяющийся после бритья, безопасная бритва, болеутоляющее, валерьянка и фталазол. В закрытом на застежку «молния» отделении чемодана лежали фотокопии рецензий прежних концертов Левича. Критики в один голос превозносили туше молодого человека и его фразировку. Он был победителем конкурсов Штеймеца, Хёрлбэнк и фортепьянного гала-концерта «Грейт Баррингтон».
Водительское удостоверение отсутствовало. Из удостоверения личности, предназначенного для оплаты товаров чеками, следовало, что владельцу двадцать семь лет.
— Пусто и еще раз пусто, — констатировал Майло.
— Можно посмотреть тело? — спросил я.
Задний дворик, занимавший такую же площадь, как концертный зал, выходил на неровную лужайку; в дальнем конце ее росли редкие березы, отгороженные живой изгородью из фикусов высотой в двенадцать футов. Живой забор прорезала готическая арка, открывающая путь к пятидесятифутовому бассейну, теннисному корту, кактусовому садику, мелкому пруду без рыб и к гаражу на четыре машины, приютившемуся в правом углу в конце участка.
Ни подъездной дорожки, ни какого-либо другого подхода к гаражу видно не было, и я задал Майло соответствующий вопрос.
— Они используют его как склад — старые вещи, одежда, лампы. Тебе следует посмотреть на все это. Я мог бы прожить жизнь, имея то, что они выбрасывают.
— Они оставляют свои машины перед домом?
— Да, и его «Мерседес-600». Во время концертов они паркуют машины на улице. Хотят, чтобы дом выглядел «эстетически чистым». Хорошо живут, а? Пошли.
Он провел меня за гараж, где женщина-полицейский охраняла тело Василия Левича, лежавшее на узкой полоске грязного железобетона. Сзади была еще одна живая изгородь из высоких фикусов; помимо них здесь стояли пять пластмассовых мусорных контейнеров. Свет работающего от батареи прожектора лос-анджелесского управления полиции раздражал. Майло предложил сотруднице полиции пойти отдохнуть, и она, благодарная, направилась к кактусовому садику.
Он отошел в сторону, чтобы я детально рассмотрел труп.
Убогое грязное место. Такие места есть даже в самых больших имениях, но в этом, прежде чем найти его, пришлось пройти сквозь два акра красоты.
Самое лучшее место для убийства в этом хозяйстве. Кто-то посещал это место раньше или был знаком с планом участка?
Я высказал эту мысль вслух. Майло долго обдумывал ее, но ничего не сказал в ответ.
Я подошел ближе к телу, вступив в зеленоватый свет.
В жизни Левич был красивым молодым человеком — этакий золотоволосый мальчик. Его лицо, обрамленное густыми локонами, ниспадавшими на плечи, безучастно смотрело в ночь. Выступающие нос, подбородок, скулы, резко очерченный лоб. Длинные пальцы рук застыли в умоляющем жесте. Под тяжестью его тела смялись фалды визитки. Накрахмаленная белая сорочка, теперь почти темно-красная, была разорвана; сквозь прореху виднелась безволосая грудь. Узкая семидюймовая рана с загибающимися краями прорезала тело от пупка до грудины. В ране я заметил нечто бледное и червеобразное. Завиток кишки.
Белый галстук-бабочка из пике тоже был в крови. Глаза выпучились. Изо рта вывалился распухший язык. Горло окружало кровавое ожерелье.
— Сорочку разорвали младшие медицинские работники? — спросил я.
Майло кивнул.
Осмотрев тело, я отошел в сторону.
— Какие-нибудь идеи?
— Беби-боя зарезали, Джули Киппер задушили, а этому бедолаге досталось и то и другое. Ножевую рану нанесли до или после смерти?
— Коронер говорит, что, вероятно, до смерти. Потом на шее затянули проволоку. Что скажешь? Эскалация серийных убийств?
— Возможно, цель убийцы — удушение, но порой ему приходится отклоняться от плана. Садистам и сексуальным психопатам нравится душить свои жертвы, потому что это нечто глубоко личное, замедленное и удовлетворяет жажду власти со все нарастающей силой. Справиться с Джули было легко благодаря ее миниатюрности. К тому же ограниченное пространство ванной комнаты стесняло ее движения, поэтому убийца начал получать удовольствие сразу же. Левич был здоровым молодым человеком, и его пришлось сначала лишить способности к сопротивлению.
— А что насчет Беби-боя? Насколько мне известно, вокруг шеи у него ничего не было. — Беби-бой был очень крупным мужчиной. Такого задушить трудно. Кроме того, его убили в посещаемом месте, на городской аллее, где мог оказаться любой прохожий. Вероятно, убийца проявил осторожность. Или кто-то спугнул его до того, как он закончил свое дело.
— Интересно сравнить, схожи ли раны Левина и Беби-боя. Я спрошу у Петры. До сих пор мы не думали о том, что эти два дела имеют что-то общее.
Взглянув на меня, Майло покачал головой. Еще раз посмотрел на тело Левича.
— Как бы ни обернулось это дело, Алекс, мне предстоит рутинная работа. Нудно, но необходимо провести идентификацию присутствовавшей на концерте публики, потолковать с соседями насчет подозрительных лиц, просмотреть записи о недавних визитах бродяг. Слишком много для одного благородного рыцаря. Ребята, занимавшиеся этим делом с самого начала, — пара молодых инспекторов, неопытных в раскрытии преступлений. Они утверждают, что хотят приобрести опыт. И кажется, они благодарны дядюшке Майло за его советы. Я нагружу их тяжелой работой, созвонюсь завтра с нью-йоркским агентом Левича и выясню, что можно о нем узнать.
— Удачи, босс, — сказал я.
— Это я, — ответил он. — Президент кровавых дел. Насмотрелся вдоволь?
— Более чем вдоволь.
Мы вернулись в дом, а я все размышлял о том, как Василия Левича оставили умирать рядом с мусорными контейнерами. Как Беби-боя бросили в глухом закоулке и как Джульетта Киппер умерла в туалете.
— Унижение этих людей — вот в чем проблема. Превращение искусства в отбросы, — заключил я.
17
У фронтона большого здания стояло еще четыре патрульные машины, два специализированных фургона, предназначенных для обследования места преступления, и пикап коронера. Ночь была безлунной, небо — непроницаемым. Падающие звезды исчезли.
Второй полицейский, появившийся на моем пути, проявил характерное недоверие, поговорил по переносной рации и лишь потом позволил мне пройти.
Дверь весом в добрую тонну поддалась нажиму кончика пальца. Это было что-то вроде пневматического усилителя. Войдя, я увидел Майло. Он направлялся ко мне с видом биржевого маклера, занимающегося сделками одного дня.
Майло поспешно пересекал мраморный вестибюль площадью примерно в тысячу квадратных футов.
Десять процентов потолков высотой двадцать футов покрывал зубчатый орнамент, орнамент в виде завитков и штукатурные тяги. Белый мраморный пол с квадратными вкраплениями черного гранита. Хрустальный канделябр сверкал так ярко, что мог бы освещать целую деревню в какой-нибудь стране «третьего мира». Одна из стен, отделанных серым мрамором, была украшена потрепанным коричневым гобеленом с изображением охотников, собак и полнотелых женщин. Справа мраморная лестница с бронзовыми перилами вела на площадку, увешанную портретами мужественных людей, давно покинувших этот мир. Майло в мешковатых джинсах, слишком просторной серой рубахе и слишком тесной спортивной куртке был столь же неуместен в этом здании, как фурункул на теле манекенщицы высшей категории.
За вестибюлем находилось помещение размером побольше. Деревянные полы, белые стены. Напротив приподнятой сцены располагались складные стулья. На сцене стоял рояль. С углов арочного потолка свешивались какие-то ковшеобразные хитроумные приспособления, предназначенные для улучшения акустики. Окон не было. Слева от рояля на подставке была надпись: «Просьба соблюдать тишину». Под роялем стояла скамеечка пианиста, на рояле — развернутая нотная тетрадь.
Двойные двери раскрылись, из них вышел коренастый человек лет шестидесяти и последовал за Майло.
— Детектив! Детектив! — кричал он, размахивая руками и пытаясь догнать его. Майло обернулся. — Детектив, можно отправить сотрудников по домам? Уже очень поздно.
— Пусть подождут еще немного, мистер Шабо.
— Хорошо.
Он посмотрел на меня, и его глаза исчезли за многочисленными складками и морщинками. Его ярко-красные влажные губы контрастировали с нездоровым цветом лица, испещренного пятнами.
Майло назвал ему мое имя, но не упомянул о профессии.
— Это мистер Штефан Шабо, хозяин.
— Рад познакомиться с вами, — сказал я.
— Да, да.
Шабо суетливо поправил бриллиантовую запонку и подал мне руку, теплую, мягкую и влажную. Сам он казался каким-то мягким и мешковатым, рыжевато-каштановый пушок покрывал местами лысый череп. На нем были вечерняя сорочка белого шелка со стоячим воротничком, бриллиантовые запонки в полкарата, ярко-красный кушак, черные в полоску брюки и лакированные ботинки.
— Бедный Василий, это ужаснее ужасного. Теперь все возненавидят меня.
— Возненавидят вас, сэр? — удивился Майло.
— Паблисити, — пояснил Шабо. — Строя концертный зал, я постарался пройти по всем каналам. Писал письма соседям, уверял всех, что здесь будут проводиться только мероприятия частного характера и иногда мероприятия по учреждению фондов. И всегда с чрезвычайной осторожностью. Я неизменно придерживался твердой линии поведения: своевременно предупреждал всех в радиусе двух кварталов, завел просторную автостоянку. Я старался, детектив. А теперь вот это. — Он заломил руки. — Я должен быть особенно осторожен, сами знаете из-за кого. Во время суда я жил как в аду. Но, кроме всего прочего, я законопослушный житель Брентвуда. А теперь еще вот это.
Глаза Шабо внезапно вылезли из орбит.
— А вы занимались тем делом?
— Нет, сэр.
— Вот это славно. Если бы вы занимались им, я едва ли вполне доверял бы вам. — Он понюхал воздух. — Бедный концертный зал. Не знаю, удастся ли мне содержать его.
— Мистер Шабо построил частный концертный зал, Алекс. Жертвой пал сегодняшний исполнитель.
— Жертва. — Шабо положил руку на сердце. Но прежде чем он заговорил, двери снова открылись и к нам стремительно направился молодой гибкий человек азиатского типа в аккуратных черных сатиновых брюках и черной шелковой сорочке с красным галстуком-бабочкой.
— Том! — воскликнул Шабо. — Детектив говорит, чтобы вы еще подождали.
Молодой человек кивнул. На вид ему было не более тридцати.
— Сколько угодно, Штеф. С тобой все в порядке?
— Не очень, Том.
Молодой человек обратился ко мне:
— Том Лоу.
Он подал мне холодную сухую сильную руку.
— Том спроектировал концертный зал, спроектировал здание. Мы партнеры, — пояснил Шабо.
— В жизни, — добавил Том Лоу.
— А что, наша официантка что-нибудь делает или просто болтается здесь? — спросил Шабо. — Пока она здесь, пусть приберется в зале.
— Мистер Шабо, давайте повременим с уборкой, пока не закончим опрос всех, кто был на месте преступления, — попросил Майло. — Место преступления! — Глаза Шабо наполнились слезами. — Я и вообразить не мог, что этот термин когда-нибудь применят к нашему дому.
— Он все еще… Василий здесь? — спросил Том Лоу.
— Тело увезут, как только мы закончим работу, — ответил Майло.
— Конечно. Хорошо. Должен ли я еще что-нибудь сообщить вам? О Василии, о концерте?
— Мы уже закончили со списком ваших гостей, сэр.
— Но, как я вам уже говорил, — вмешался в разговор Шабо, — список гостей — это лишь часть аудитории. Восемьдесят пять человек из ста тринадцати. И, поверьте мне на слово, каждый из этих восьмидесяти пяти безупречен. Двадцать пять человек — верные нам держатели сезонных билетов, соседи, которым мы предоставляем бесплатный доступ.
— Ублажаем соседей, — пояснил Лоу, — чтобы беспрепятственно зарегистрировать концертный зал в рамках Закона о районировании.
— Восемьдесят пять из ста тринадцати, — повторил Майло. — Остается двадцать восемь, с которыми мы еще не познакомились.
— Но я, — снова заговорил Шабо, — совершенно уверен в том, что любитель Шопена — слишком утонченная натура и не…
— Пусть они делают свое дело, Штеф. — Лоу положил руку на плечо компаньона.
— Ах, я понимаю, что ты прав. Я простой смертный, которому хочется сделать мир прекраснее. Что я знаю о таких вещах? — Шабо болезненно улыбнулся. — Том читает детективы. Он разбирается в таких вещах.
— Да, когда это художественный вымысел, — согласился Лоу. — А в жизни это отвратительно.
Шабо, казалось, воспринял его слова как упрек.
— Да, да, конечно, это лишь пустая болтовня, сам не знаю, что говорю. Занимайтесь своим делом, детектив. — Он ухватился за грудь. — Мне нужно присесть.
— Иди наверх, — предложил Лоу. — Я принесу тебе грушевый напиток.
Взяв Шабо под руку, он повел его к лестничной площадке. Посмотрев, как Шабо с трудом преодолевает пролет, Том вернулся к нам.
— Он травмирован.
— Сколько времени вы содержите концертный зал? — спросил Майло.
— Столько же, сколько и дом. Три года. Но проект находился в стадии реализации более десяти лет. Мы приступили к нему, как только переехали сюда из Нью-Йорка. Мы были вместе еще за два года до этого. Штеф занимался производством чулочно-носочных и трикотажных изделий. А я — городским дизайном. Проектировал как общественные, так и частные помещения. Познакомились мы на приеме в честь Зубин Мета. Штеф всегда был фанатом классической музыки, а я очутился там потому, что сделал кое-что для одного из друзей маэстро. — Взгляд темных миндалевидных глаз остановился на Майло. — Думаете, это нанесет вред концертному залу?
— Не знаю, сэр.
— Это жизненно важно для Штефа. — Лоу потрогал свой красный галстук-бабочку. — По-моему, есть какие-то легальные основания для того, чтобы приостановить это. Соседи сотрудничали с нами. Штеф десятками покупает для их детей школьные лотерейные билеты, и мы существенно помогаем реализации любого местного проекта. Мы поддерживаем хорошие отношения с департаментом связи, и, поверьте, это нам дорого обошлось.
— Департамент связи, лотерейные билеты? — удивился Майло. Лоу улыбнулся.
— И не спрашивайте… просто мне очень не хотелось, чтобы зал закрылся. Он весьма много значит для Штефа, а Штеф — для меня.
— Часто ли вы устраиваете концерты?
— Устраиваем концерты, — повторил Лоу. — Штеф планирует четыре концерта в год. В прошлом году мы добавили один, рождественский, как бенефисный в пользу школы Джона Роберта Престона.
— Ребенок кого-нибудь из соседей? Лоу расплылся в улыбке.
— Теперь я вижу, почему вы стали детективом.
— Я ознакомился с содержимым денежного ящика и обнаружил там тринадцать чеков от лиц, не внесенных в список гостей, — сказал Майло. — Остается еще пятнадцать человек, заплативших наличными. Остаток в кассе соответствует. Вы знаете, кто эти пятнадцать человек?
Лоу покачал головой.
— Вам придется спросить у Аниты, девушки, которая стоит в дверях.
— Я спрашивал, она не помнит.
— Как жаль, — вздохнул Лоу. — Дело в том, что мы не ожидали… Как будто это вообще можно предвидеть.
— Расскажите мне о Василии Левиче.
— Молодой, энергичный. Как все они. Штефан сказал бы больше. Музыка — его страстное увлечение.
— А ваше?
— Я занимаюсь организационными вопросами.
— Что скажете о манере поведения Левича?
— Очень молчалив, нервничает перед концертом. Василий почти ничего не ел и не спал, и я слышал, как он ходил по своей комнате перед сольным концертом. Но, детектив, именно так обычно и происходит. Эти люди одаренные и работают больше, чем можно себе представить. Василий приехал два дня назад и каждый день репетировал по семь часов. Когда он не играл, то прятался в своей комнате.
— Никаких посетителей?
— Никаких посетителей и два телефонных звонка. Один — от его матери, второй — от его агента.
— Одаренный, — повторил Майло, — и на подъеме.
— Это хобби Штефана, — сказал Лоу. — Он отыскивает восходящих звезд и пытается помочь их продвижению наверх.
— Предоставляя им время для концертов здесь?
— И деньги. Наш фонд выделяет гранты. Ничего чрезмерного. Каждый артист получает пятнадцать тысяч долларов в качестве пособия.
— По-моему, это очень щедро.
— Штеф — сама щедрость.
— Каким образом мистер Шабо находит артистов? Как он, в частности, нашел Василия Левича?
— Через агента Василия в Нью-Йорке. Теперь, когда наши концерты обрели известность, с нами часто связываются. Агент послал Штефану пленку, Штефан прослушал ее и решил, что Василий вполне подходит. Штефан предпочитает принимать либо солистов, либо небольшие коллективы. Для больших оркестров мы не очень подходим.
— За какое время до концерта были закончены необходимые формальности?
— За несколько месяцев. Нам нужно много времени, чтобы подготовиться. Акустика, освещение, выбор поставщика закусок и напитков для приема. И разумеется, заблаговременная реклама. Так, как она обычно делается.
— А именно?
— Сообщения о мероприятии через специально подобранные радиостанции. КВАК, радиостанция, рекламирующая классику, передает сообщения о нашем концерте дважды в день за две недели до концерта. Это соответствует нашему бюджету и нашим намерениям. Мы не можем обслуживать большие массы людей, да и не хотим этого делать.
— Восемьдесят пять человек в вашем списке гостей, — заметил Майло. — Почему не распределить места заранее?
— Штефан оставил несколько дополнительных мест для аутсайдеров, чтобы подчеркнуть нашу гражданскую позицию.
— Еще какая-нибудь реклама, помимо радио?
— Мы этого не делаем, — ответил Лоу. — Избыток известности порождает больший спрос на билеты. Мы не в силах удовлетворить его.
— Сегодня вечером именно так все и было?
— Думаю, да. — Лоу нахмурился. — Нельзя серьезно считать, что это сделал кто-то из публики.
— Пока я рассматриваю все возможные версии, сэр.
— Вот вам моя: кто-то проник сюда без приглашения. Дело в том, что любой мог пройти за дом для игры в пул и зарезать Василия. Бристоль — улица, открытая для всех, нам не хочется жить за высокими стенами.
— Зачем Левичу понадобилось идти туда?
— Возможно, он хотел прогуляться и снять напряжение после концерта. — Лоу пожал плечами.
— Вам известно, когда он ушел с приема?
— Нет. Люди во время приема бродят туда-сюда. Штефан советует артистам оставаться на приеме. Оставаться в собственных интересах — заводить знакомства. Как правило, артисты так и поступают. Василий просто ускользнул.
— Он что, стесняется людей? Прячется в своей комнате?
— Да, но ему нравилось гулять по саду вечером. По окончании репетиций. Гулять одному.
— А гости вне дома тоже бродили туда-сюда?
— Мы этого не поощряем, стараемся удерживать их внутри. Чтобы не давили растения и тому подобное. Впрочем, это отнюдь не значит, что мы ставим вооруженную охрану.
— Никаких вооруженных охранников, только один сотрудник службы безопасности, — констатировал Майло.
— Ради соседей. Они не хотят, чтобы на Бристоль царила атмосфера, напоминающая гестапо. Да и не возникало необходимости содержать армию охранников. Мы находимся в самом безопасном районе города. Вопреки сами знаете кому.
— Единственный забор с тыльной стороны участка.
— Верно, за теннисным кортом, — подтвердил Лоу.
— Какова общая площадь участка?
— Чуть более двух акров.
— Какие конкретно задачи стояли перед сотрудником службы безопасности?
— Обеспечивать безопасность во всех смыслах этого слова. Уверен, он не был готов к… серьезному происшествию. Это же не концерт музыки в стиле рэп. Средний возраст слушателей, вероятно, лет шестьдесят пять. Их поведение безупречно.
— В том числе и аутсайдеров?
— Когда идет концерт, Штефан превращается в своего рода солдафона. Он требует полной тишины. Он отдает предпочтение музыке умиротворяющей — Шопену, Дебюсси, всему самому лучшему.
— Вы разделяете вкусы мистера Шабо? Лоу снова расплылся в улыбке.
— Мне больше нравятся техно-рок и Дэвид Боуи.
— Планируются ли в концертном зале выступления мистера Боуи на этот год?
— Мистер Боуи нам не совсем по карману. Да и нервы Штефана не выдержали бы такого удара. — Он отогнул черную блестящую манжету и посмотрел на черные блестящие часы.
— Давайте посмотрим комнату Левича, — сказал Майло.
* * *
— Большой дом, — заметил Майло, когда мы поднимались по лестнице.— Семейство Штефана бежало из Венгрии в 1956 году. Он тогда был подростком, но им удалось засунуть его в большой пароходный сундук. А это означало многие дни без пищи и туалета. Было лишь несколько отверстий для доступа воздуха. Я бы сказал, что он вполне заслужил дом подобных размеров, не так ли?
Справа от лестничной площадки располагались две огромные спальни — Шабо и Лоу. Сквозь открытые двери обоих помещений поблескивали парча и дамаст, были видны полированные деревянные вещи и мягкое освещение. Слева находились три гостевых многокомнатных помещения, менее пышных, хотя и стильно оформленных.
Комната, в которой Василий Левич провел последние две ночи, была опечатана. Майло снял ленту, и я последовал за ним внутрь. Том Лоу стоял в дверях.
— А мне что делать? — спросил он.
— Спасибо, что уделили нам время, — ответил Майло. — Займитесь своими делами. — Лоу пошел вниз по лестнице. — Оставайся там, пока я буду проводить осмотр, если не возражаешь. Цепь доказательств и все прочее.
— Нужно быть осторожным, — напомнил я, — особенно при наличии сам знаешь кого.
В гостевом помещении, оклеенном обоями шелковисто-красного цвета, стояли королевская кровать под балдахином, две тумбочки в стиле эпохи Регентства и встроенный итальянский комод. Ящики комода были пусты, так же как и платяной шкаф. Василий Левич обходился одним чемоданом из черного нейлона. Даже его туалетные принадлежности оставались в чемодане.
Майло исследовал бумажник пианиста, осмотрел содержимое карманов всех предметов одежды. В несессере находились: лосьон, применяющийся после бритья, безопасная бритва, болеутоляющее, валерьянка и фталазол. В закрытом на застежку «молния» отделении чемодана лежали фотокопии рецензий прежних концертов Левича. Критики в один голос превозносили туше молодого человека и его фразировку. Он был победителем конкурсов Штеймеца, Хёрлбэнк и фортепьянного гала-концерта «Грейт Баррингтон».
Водительское удостоверение отсутствовало. Из удостоверения личности, предназначенного для оплаты товаров чеками, следовало, что владельцу двадцать семь лет.
— Пусто и еще раз пусто, — констатировал Майло.
— Можно посмотреть тело? — спросил я.
Задний дворик, занимавший такую же площадь, как концертный зал, выходил на неровную лужайку; в дальнем конце ее росли редкие березы, отгороженные живой изгородью из фикусов высотой в двенадцать футов. Живой забор прорезала готическая арка, открывающая путь к пятидесятифутовому бассейну, теннисному корту, кактусовому садику, мелкому пруду без рыб и к гаражу на четыре машины, приютившемуся в правом углу в конце участка.
Ни подъездной дорожки, ни какого-либо другого подхода к гаражу видно не было, и я задал Майло соответствующий вопрос.
— Они используют его как склад — старые вещи, одежда, лампы. Тебе следует посмотреть на все это. Я мог бы прожить жизнь, имея то, что они выбрасывают.
— Они оставляют свои машины перед домом?
— Да, и его «Мерседес-600». Во время концертов они паркуют машины на улице. Хотят, чтобы дом выглядел «эстетически чистым». Хорошо живут, а? Пошли.
Он провел меня за гараж, где женщина-полицейский охраняла тело Василия Левича, лежавшее на узкой полоске грязного железобетона. Сзади была еще одна живая изгородь из высоких фикусов; помимо них здесь стояли пять пластмассовых мусорных контейнеров. Свет работающего от батареи прожектора лос-анджелесского управления полиции раздражал. Майло предложил сотруднице полиции пойти отдохнуть, и она, благодарная, направилась к кактусовому садику.
Он отошел в сторону, чтобы я детально рассмотрел труп.
Убогое грязное место. Такие места есть даже в самых больших имениях, но в этом, прежде чем найти его, пришлось пройти сквозь два акра красоты.
Самое лучшее место для убийства в этом хозяйстве. Кто-то посещал это место раньше или был знаком с планом участка?
Я высказал эту мысль вслух. Майло долго обдумывал ее, но ничего не сказал в ответ.
Я подошел ближе к телу, вступив в зеленоватый свет.
В жизни Левич был красивым молодым человеком — этакий золотоволосый мальчик. Его лицо, обрамленное густыми локонами, ниспадавшими на плечи, безучастно смотрело в ночь. Выступающие нос, подбородок, скулы, резко очерченный лоб. Длинные пальцы рук застыли в умоляющем жесте. Под тяжестью его тела смялись фалды визитки. Накрахмаленная белая сорочка, теперь почти темно-красная, была разорвана; сквозь прореху виднелась безволосая грудь. Узкая семидюймовая рана с загибающимися краями прорезала тело от пупка до грудины. В ране я заметил нечто бледное и червеобразное. Завиток кишки.
Белый галстук-бабочка из пике тоже был в крови. Глаза выпучились. Изо рта вывалился распухший язык. Горло окружало кровавое ожерелье.
— Сорочку разорвали младшие медицинские работники? — спросил я.
Майло кивнул.
Осмотрев тело, я отошел в сторону.
— Какие-нибудь идеи?
— Беби-боя зарезали, Джули Киппер задушили, а этому бедолаге досталось и то и другое. Ножевую рану нанесли до или после смерти?
— Коронер говорит, что, вероятно, до смерти. Потом на шее затянули проволоку. Что скажешь? Эскалация серийных убийств?
— Возможно, цель убийцы — удушение, но порой ему приходится отклоняться от плана. Садистам и сексуальным психопатам нравится душить свои жертвы, потому что это нечто глубоко личное, замедленное и удовлетворяет жажду власти со все нарастающей силой. Справиться с Джули было легко благодаря ее миниатюрности. К тому же ограниченное пространство ванной комнаты стесняло ее движения, поэтому убийца начал получать удовольствие сразу же. Левич был здоровым молодым человеком, и его пришлось сначала лишить способности к сопротивлению.
— А что насчет Беби-боя? Насколько мне известно, вокруг шеи у него ничего не было. — Беби-бой был очень крупным мужчиной. Такого задушить трудно. Кроме того, его убили в посещаемом месте, на городской аллее, где мог оказаться любой прохожий. Вероятно, убийца проявил осторожность. Или кто-то спугнул его до того, как он закончил свое дело.
— Интересно сравнить, схожи ли раны Левина и Беби-боя. Я спрошу у Петры. До сих пор мы не думали о том, что эти два дела имеют что-то общее.
Взглянув на меня, Майло покачал головой. Еще раз посмотрел на тело Левича.
— Как бы ни обернулось это дело, Алекс, мне предстоит рутинная работа. Нудно, но необходимо провести идентификацию присутствовавшей на концерте публики, потолковать с соседями насчет подозрительных лиц, просмотреть записи о недавних визитах бродяг. Слишком много для одного благородного рыцаря. Ребята, занимавшиеся этим делом с самого начала, — пара молодых инспекторов, неопытных в раскрытии преступлений. Они утверждают, что хотят приобрести опыт. И кажется, они благодарны дядюшке Майло за его советы. Я нагружу их тяжелой работой, созвонюсь завтра с нью-йоркским агентом Левича и выясню, что можно о нем узнать.
— Удачи, босс, — сказал я.
— Это я, — ответил он. — Президент кровавых дел. Насмотрелся вдоволь?
— Более чем вдоволь.
Мы вернулись в дом, а я все размышлял о том, как Василия Левича оставили умирать рядом с мусорными контейнерами. Как Беби-боя бросили в глухом закоулке и как Джульетта Киппер умерла в туалете.
— Унижение этих людей — вот в чем проблема. Превращение искусства в отбросы, — заключил я.
17
На следующий день Майло пригласил меня на встречу. В пять часов вечера в задней комнате того же самого индийского ресторана.
— Приду. Есть что-нибудь новое?
— Агент Левича и его мать ничего нового не сказали. Мать в основном рыдала, а агент сказал только то, что Василий был красив и поразительно талантлив. Вот почему я хочу с тобой посоветоваться: по словам Петры, рана Левича — точная копия раны Беби-боя. К тому же коронер сообщил мне, что провод, обнаруженный на Левиче, той же толщины и прочности, как тот, что использовали для удушения Джули. И твоя догадка насчет того, что убийцу Беби-боя могли спугнуть, возможно, верна. Оказывается, в глухом закоулке был свидетель, бездомный бродяга, пьяный в стельку. По этой причине, а также из-за темноты его описание преступника не многого стоит. Но не исключено, что убийца почувствовал его присутствие и дал деру.
— А каково описание?
— Мужчина в длинном пальто. Он подошел к Ли, поболтал о чем-то, а потом сделал движение, похожее на крепкое объятие. Мужчина уходит. Ли падает. Убийца не сделал никакого движения в сторону бродяги — Линуса Брофи, а там кто его знает.
— Убийца не пошел бы к Брофи.
— Почему?
— Из-за своего «пунктика». Мы имеем дело с человеком, преследующим весьма специфические цели.
Собрав свои бумаги, я поехал в кафе «Могул». Та же самая женщина в сари, гостеприимно улыбаясь, проводила меня через весь ресторан к неприметной двери рядом с мужским туалетом.
— Он здесь!
Комната без окон, надо думать, служила когда-то складским помещением. Майло сидел за столом, накрытым на троих. Позади него стоял спальный диван, прислоненный к стене. На диване лежали плотно свернутые постельные принадлежности, стопка индийских журналов и пачка бумажных салфеток. Сквозь потолочную решетку проникал запах карри.
Когда я садился, он окунал некое подобие вафли в сосуд с красным соусом. Соус превращал его губы в нечто похожее на печень.
— Ты, наверное, произвел большое впечатление на нашу хозяйку.
— Я даю хорошие чаевые, и они полагают, что в моем присутствии более защищены. — У них были какие-нибудь проблемы?
— Обычные — надоедают пьянчуги, нежеланные люди со своими предложениями. Пару недель назад, когда я был здесь, какой-то идиот, предлагавший им купить сухие цветы в качестве средства, немедленно погружающего в нирвану, стал неуправляем. Я предпринял несколько дипломатических шагов.
— А теперь ООН требует от тебя соответствующего доклада.
— Ну, этой деревенщине, кажется, нужна помощь. А вот и она. Майло встал, чтобы приветствовать Петру Коннор.
Петра огляделась и улыбнулась.
— Ты и впрямь знаешь, как угостить девушку, Майло.
— Только лучшую представительницу голливудского отделения.
На ней был обычный черный брючный костюм, на губах коричневатая губная помада, а на лице бледно-матовая косметика. Коротко подстриженные волосы блестели, глаза сверкали. Как и Майло, Петра принесла раздувшийся мягкий плоский чемоданчик для документов. Его чемоданчик был потрескавшимся и серым, ее — черным и блестящим.
Она махнула мне рукой:
— Привет, Алекс.
— Приду. Есть что-нибудь новое?
— Агент Левича и его мать ничего нового не сказали. Мать в основном рыдала, а агент сказал только то, что Василий был красив и поразительно талантлив. Вот почему я хочу с тобой посоветоваться: по словам Петры, рана Левича — точная копия раны Беби-боя. К тому же коронер сообщил мне, что провод, обнаруженный на Левиче, той же толщины и прочности, как тот, что использовали для удушения Джули. И твоя догадка насчет того, что убийцу Беби-боя могли спугнуть, возможно, верна. Оказывается, в глухом закоулке был свидетель, бездомный бродяга, пьяный в стельку. По этой причине, а также из-за темноты его описание преступника не многого стоит. Но не исключено, что убийца почувствовал его присутствие и дал деру.
— А каково описание?
— Мужчина в длинном пальто. Он подошел к Ли, поболтал о чем-то, а потом сделал движение, похожее на крепкое объятие. Мужчина уходит. Ли падает. Убийца не сделал никакого движения в сторону бродяги — Линуса Брофи, а там кто его знает.
— Убийца не пошел бы к Брофи.
— Почему?
— Из-за своего «пунктика». Мы имеем дело с человеком, преследующим весьма специфические цели.
Собрав свои бумаги, я поехал в кафе «Могул». Та же самая женщина в сари, гостеприимно улыбаясь, проводила меня через весь ресторан к неприметной двери рядом с мужским туалетом.
— Он здесь!
Комната без окон, надо думать, служила когда-то складским помещением. Майло сидел за столом, накрытым на троих. Позади него стоял спальный диван, прислоненный к стене. На диване лежали плотно свернутые постельные принадлежности, стопка индийских журналов и пачка бумажных салфеток. Сквозь потолочную решетку проникал запах карри.
Когда я садился, он окунал некое подобие вафли в сосуд с красным соусом. Соус превращал его губы в нечто похожее на печень.
— Ты, наверное, произвел большое впечатление на нашу хозяйку.
— Я даю хорошие чаевые, и они полагают, что в моем присутствии более защищены. — У них были какие-нибудь проблемы?
— Обычные — надоедают пьянчуги, нежеланные люди со своими предложениями. Пару недель назад, когда я был здесь, какой-то идиот, предлагавший им купить сухие цветы в качестве средства, немедленно погружающего в нирвану, стал неуправляем. Я предпринял несколько дипломатических шагов.
— А теперь ООН требует от тебя соответствующего доклада.
— Ну, этой деревенщине, кажется, нужна помощь. А вот и она. Майло встал, чтобы приветствовать Петру Коннор.
Петра огляделась и улыбнулась.
— Ты и впрямь знаешь, как угостить девушку, Майло.
— Только лучшую представительницу голливудского отделения.
На ней был обычный черный брючный костюм, на губах коричневатая губная помада, а на лице бледно-матовая косметика. Коротко подстриженные волосы блестели, глаза сверкали. Как и Майло, Петра принесла раздувшийся мягкий плоский чемоданчик для документов. Его чемоданчик был потрескавшимся и серым, ее — черным и блестящим.
Она махнула мне рукой:
— Привет, Алекс.