Келлерман Джонатан. Ледяное сердце

   Следов от инъекций нет.
   — Что скажете? — спросил Майло.
   — Я не вправе говорить вместо доктора Сильвера, но если открыть ей глаза, то можно увидеть петехиальное кровоизлияние, — ответила Ронда Риз.
   — Удушение. — Майло подошел ближе к телу, посмотрел глаза, прищурился. — Шея тоже слегка розоватая, но странгуляционной полосы нет. — Он посмотрел на Петру, и она кивнула.
   — «Нежное удушение»? — предположил я.
   Петра внимательно взглянула на меня. Майло пожал плечами. Этот отвратительный термин закрепился в полицейском жаргоне. Им определяли ухищрение, к которому прибегают убийцы, используя широкое мягкое перевязочное средство для того, чтобы сделать незаметными следы удушения. Некоторые люди таким образом душат сами себя, чтобы получить более сильное сексуальное наслаждение, и, бывает, случайно умирают.
   Мы с Майло занимались делом о «нежном удушении» несколько лет назад. Никакой случайности, ребенок…
   — Когда вскрытие, Ронда? — осведомился Майло.
   — Узнайте у доктора Сильвера. Дел у нас по горло.
   — Дэйв Сильвер? — спросила Петра. Риз кивнула.
   — Я знаю его, — сказала Петра. — Хороший парень. Я поговорю с ним.
   Майло снова осмотрел тело.
   — Когда это случилось, Петра?
   — Вчера рано утром. Двое наших патрульных полицейских обнаружили ее неподалеку от бульвара, на южной стороне улицы. Эта узкая улица за церковью, которая когда-то была театром.
   — Так это у церкви пятидесятников? — удивился Майло. — Восточная часть?
   — Именно там. Тело прислонили к стене, оно находилось в сидячем положении и не позволяло мусорщикам подъехать ближе к баку. Им показалось, что женщина спит, и они попытались разбудить ее, — сообщила Петра. Потом обратилась к Риз: — Расскажите им о ее одежде.
   — Мы сняли несколько слоев. Много. Старые лохмотья, очень грязные. — Риз поморщилась. — Вот эта сыпь на ногах… Вы знаете, что это такое? Проблемы с кровообращением. У нее тонны всякой всячины — снаружи и внутри. Мы черт знает сколько всего взяли на анализ с ног, из носа и из горла. Помимо смрада от тела воняло еще винным перегаром. Весь зал пропах. Анализ ее крови поступит позднее, но ручаюсь, содержание алкоголя ноль три, а то и выше.
   В голосе Риз звучало сострадание, но факты оставались прискорбными.
   Лицо Майло не выражало никаких эмоций. Он еще раз осмотрел тело.
   — Следов от наркотических инъекций не вижу.
   — Их нет, — кивнула Риз. — Похоже, спиртное было ее единственным увлечением, но посмотрим, что покажет токсикологический анализ.
   — Вы составили список предметов одежды?
   — Вот он, — ответила Риз, листая бумаги в папке коронера. — Две пары женских трусиков, две пары широких мужских трусов, три тенниски, поверх них бюстгальтер, синий свитер с надписью UCLA^{note 9}.
   — Буква С на свитере наполовину стерта? — спросил Майло.
   — Здесь не отмечено, — ответила Риз. — Надо посмотреть. На высоком столе из нержавеющей стали стояла картонная коробка. Риз, надев резиновые перчатки, наклонилась над коробкой, извлекла оттуда большой бумажный пакет и раскрыла его. Поморщившись, она вынула синий свитер, грязный, с прилипшими к нему листьями.
   — Точно, буква С наполовину стерта. Майло обратился к Петре:
   — Старая леди из «Света и пространства» говорила, что на женщине, копавшейся в мусорном баке, была именно такая одежда. Рисунок, сделанный ею, оказался бесполезным, и я отнес это на счет катаракты. Думаю, что видела она хорошо. Ты все еще официально занимаешься этим делом?
   — Нет, — ответила Петра. — Его перехватили Дигмонд и Батиста, я только слышала, как они говорили о нем. А еще я вспомнила твои слова о какой-то бездомной рыжеволосой женщине, которая болтается здесь. Она пока не опознана, а отпечатки пальцев именно сейчас проверяют.
   — Могу я положить его обратно? — спросила Риз.
   — Конечно, спасибо, — ответил Майло.
   — А где снимки, сделанные на месте преступления?
   — У Дига и Гарри есть полный набор, здесь одна штука, — отозвалась Петра.
   — Ронда, нам хотелось бы получить несколько копий.
   — Сделаем. — Ронда вышла из зала и через некоторое время вернулась с белым конвертом.
   Майло поблагодарил ее.
   — Желаю успеха, детективы, — сказала она.
   — Не хотите ли разгадать для нас несколько случаев, подпадающих под сто восемьдесят седьмую статью, Ронда? — спросил Майло.
   — Конечно, почему бы и нет. И мне придется разговаривать с живым человеком?
   Мы снова собрались вместе на автостоянке морга.
   — Дигмонд и Батиста дадут тебе возможность заниматься этим? — спросил Майло.
   — Они очень загружены работой и с превеликой радостью отфутболят это дело мне. Но я хочу подождать и убедиться в том, что это дело каким-то образом связано с другими. Пока мы даже не можем с уверенностью сказать, убийство ли это.
   — Петехиальное кровоизлияние?
   — Она могла задохнуться либо от приступа эпилепсии, либо от сильной рвоты. Все, что привело к сильному напряжению глаз, могло вызвать такое кровоизлияние. И вы знаете, как слабо бездомные люди защищены от подобных катастроф. Если бы были повреждены подъязычный хрящ или хрящ щитовидной железы, это выглядело бы совсем иначе. Свитер свидетельствует о том, что она была у галереи, но если она связана с другими жертвами, почему на ее теле нет следов нападения? Ни порезов, ни даже царапин. И если это удушение, то не такое, как в случаях с Киппер и Левичем. Вспомните глубокую странгуляционную полосу — след врезавшегося в шею провода; так мог действовать настоящий злодей. Серийные убийства с течением времени становятся более жестокими, не так ли, Алекс?
   — Если этот случай связан с другими, убийство имеет иную мотивацию. Эта жертва означала для убийцы нечто иное.
   — Например, что? — спросил Майло.
   — Она могла находиться по другую сторону галереи, подготавливая место для преступления.
   — Авангард? — усомнился Майло. — Драммонд взял бездомную женщину в соучастницы? А теперь избавился от нее?
   — Ему пришлось бы так поступить, если бы она сулила неприятности. Бездомная женщина, алкоголичка, возможно, душевно больная, могла быть полезной, когда ему ничто не угрожало. Но, зная, что его подозревают, он вынужден замести следы.
   — Драммонд, вероятно, знает, что находится под подозрением, — вставила Петра. — Ведь мы разговаривали с его родственниками и с хозяйкой квартиры. В последнее время Драммонда никто не видел, и многое указывает на то, что он в бегах.
   — Широкую удавку убийцы используют в тех случаях, когда испытывают симпатию к жертве, — сказал я. — Кроме того, жертва — крупная женщина. И если она напилась до того, что вошла в состояние ступора, это облегчило убийце задачу: не пришлось преодолевать сопротивление. В том, как ее прислонили к стене, можно видеть некое уважение. Были ли у нее раздвинуты ноги?
   Майло открыл конверт, извлек из него цветные фотографии и перебирал их, пока не нашел нужную — в полный рост.
   — Ноги тесно сжаты, — сказала Петра.
   — Позиция не для секса, но тем не менее это тоже определенная позиция, — сказал я. — Удушение, даже при отсутствии сопротивления, вызывает спазмы. Поза, которую мы видим, выглядит слишком продуманной, чтобы казаться естественной.
   Оба внимательно посмотрели на фотографию.
   — По-моему, ее посадили так преднамеренно, — заметил Майло.
   Петра кивнула.
   — В данном случае ничто не указывает на желание унизить, — пояснил я. — Напротив, он относится к ее сексуальному началу бережно.
   — Кевин голубой, — возразил Майло. — Женщины не вызывают у него сексуальных эмоций.
   — Тело Джули расположили с намеком на сексуальный мотив убийства. Кевин, возможно, лишь склонен к гомосексуализму, но если это тот, кого мы ищем, то он все еще в большом замешательстве.
   — Похоже на правду. Отец и братья — настоящие мачо. Достаточно вспомнить упор на занятия спортом и воспитание сугубо мужских качеств. Поменять ориентацию ему было бы непросто.
   Петра посмотрела на Майло, и я понял, что ее беспокоит, не обидела ли она его.
   Он кивнул, словно хотел заверить ее в обратном.
   — Каким бы ни был мотив, — продолжил я, — убийца позаботился о том, чтобы жертва оставалась в удобном положении. В сравнении с другими случаями это выглядит как проявление уважения.
   — Соучастница, но не любовница? — спросил Майло.
   — Даже если Кевин и проявляет интерес к девушкам, — заговорила Петра, — даже если у него есть какие-то другие причуды, о которых нам ничего не известно, я не представляю себе, что связывало молодого парня и больную бездомную женщину. Чем он руководствовался, поддерживая с ней отношения?
   — Кевин — человек замкнутый, — заметил я. — Возможно, он уже давно чувствует себя изгоем. Он возомнил себя неким белым рыцарем-одиночкой, ведущим борьбу за искусство в его чистой форме. Если есть подобный психоз, полагаю, возможно и тяготение к другим изгоям.
   — Значит, мне следует заняться бродягами, а не книжными магазинами.
   — Якшается с бездомными, убивает талантливых. Похоже на войну против светлой стороны жизни, — усмехнулся Майло.
   — И еще одно представляется мне интересным, — сказал я. — Тело женщины обнаружено за зданием бывшего театра. А что, если это скрытый намек на то, что искусство, связанное с творчеством исполнителей, обречено на смерть?
   — Там все еще идут представления. Там церковь. Разве проповедь не один из видов творчества исполнителя? Или это просто кощунство с его стороны. — Это похоже на серьезный сдвиг в сторону чего-то потустороннего. — Петра прикусила губу. — О'кей, ну и что дальше?
   — Я уверен на девяносто девять процентов, — заговорил Майло, — что это та самая рыжеволосая женщина, которую видела Коко Барнес, но давайте посмотрим, опознает ли ее старая леди. Главное теперь — выяснить, кто эта женщина. Наверняка что-то есть в банке данных. Когда появятся отпечатки пальцев?
   — Ты же знаешь, как бывает с отпечатками. Они могут прийти сегодня, а могут и на следующей неделе. Я поговорю с Дигом и Гарри и попрошу ускорить это дело.
   — Узнав, кто она, мы выясним, какой образ жизни вела эта женщина. И возможно, даже обойдемся без отпечатков пальцев. После того как Барнес рассказала мне, что видела, я расспросил кое-кого и нашел в твоем округе один приют — «Дав-хаус», где знали всех рыжеволосых женщин, время от времени появлявшихся там. Там мне сказали, что им казалось, будто прежде она жила лучше, поскольку, когда ее сознание прояснялось, она говорила как интеллигентная женщина.
   — Может быть, — предположил я, — именно это качество и заметил в ней убийца. Он понимал: чтобы сделать эту женщину совершенно беззащитной, ее нужно напоить до умопомрачения.
   — Мне знаком «Дав-хаус». Я приводила туда детей. У них довольно хороший рейтинг излечения.
   Майло посмотрел на фотографию убитой.
   — У всех есть свои недостатки.

28

   Мы нашли Коко Барнес в гараже, который она превратила в мастерскую. Дама крутила на гончарном кругу аморфный горшок. Ланс, ее собака, лежала у ног хозяйки и похрапывала.
   Взглянув на фото, она сказала:
   — Это она, точно как на моем рисунке. Бедняжка. Что с ней случилось?
   — Пока мы не знаем, мадам, — ответил Майло.
   — Но она мертва.
   — Да, мадам.
   — О Боже! — воскликнула Барнес, вытирая руки от глины. — Пожалуйста, сделайте одолжение, если мы когда-нибудь еще встретимся, зовите меня Коко, а не «мадам». От этого я чувствую себя человеком эпохи палеолита.
   Майло позвонил Петре и застал ее в Долине. Он спросил, можем ли мы заняться приютом без нее, и она разрешил?.
   — Чем Петра занимается? — спросил я.
   — Присматривает за домом родителей Кевина. Шталь все еще держит под наблюдением квартиру, но, кажется, это бессмысленное занятие.
   Я развернулся и заметил, что уровень бензина почти на нуле.
   — Вся эта езда туда-сюда, — проворчал Майло. — Я заплачу за полную заправку.
   — Лучше раскошелься на обед. —Где?
   — В дорогом ресторане.
   — Что-то вроде свидания?
   — Конечно. Я заехал на заправку.
   Майло выскочил, воспользовался своей кредитной карточкой, чтобы включить бензоколонку, вставил заправочный шланг и огляделся. Детектив всегда детектив. Мне захотелось размяться, и я занялся протиркой стекол.
   — Ну и как Элисон?
   — Она в Боулдере.
   — Катается на лыжах?
   — Съезд психиатров.
   — А… О'кей, бак наполнен. — Майло вернул на место заправочный шланг. — Когда она возвращается?
   — Через несколько дней. А почему ты спрашиваешь?
   — Нам придется подождать ее возвращения, чтобы спланировать двойное свидание.
   «Дав-хаус» размещался в обветшалом, окрашенном в темные тона жилом доме на Чероки, к северу от Голливудского бульвара. На доме не было ни вывески, ни какого-либо другого опознавательного знака. Парадная дверь была открыта. На одном из помещений цокольного этажа мы увидели надпись: «Офис». Директор, молодой, чисто выбритый черный мужчина по имени Дэрил Уизерспун, работал один за полуразвалившимся столом. Голову Дэрила украшали дреды. Когда он встал и пошел к нам, на нем закачалось серебряное распятие. Его серые одеяния пахли свежей стиркой.
   Майло показал ему фотографию, и директор коснулся рукой щеки.
   — О Боже! Бедная Эрна.
   — Эрна, а дальше как?
   — Эрнадин. Эрнадин Мерфи.
   — Э. Мерфи, — повторил я. Уизерспун удивленно взглянул на меня.
   — Что с ней случилось?
   — Я звонил сюда примерно неделю назад, — сказал Майло, — разговаривал с женщиной, которой казалось, что она знает мисс Мерфи.
   — Это, наверное, была моя помощница Диана Петрелло. Эрна была… это случилось неделю назад?
   — Вчера вечером. Что вы можете рассказать о ней?
   — Давайте сядем, — сказал Уизерспун.
   Мы с Майло устроились на диване, приобретенном в магазине подержанных вещей, от которого разило табаком. Уизерспун предложил нам кофе из шипящей машины, но мы отказались. Сверху доносились шаги. Ярко-желтый цвет стены резал глаза.
   — Вы расскажете, что случилось? — спросил Уизерспун, усаживаясь на стул.
   — Это пока не ясно, — ответил Майло. — Ее нашли в узком переулке, в нескольких кварталах отсюда, позади церкви Святой Троицы.
   — Церковь… она была атеисткой, это единственное, что я могу сообщить вам.
   — Бескомпромиссной? — уточнил я. Он кивнул:
   — Да. Нет, мы не слишком давим на них. Но тем не менее стараемся воздействовать на сознание. Эрна не стремилась постичь Господа. Она, по сути дела, не была нашей регулярной клиенткой, а лишь появлялась время от времени, когда ей становилось совсем плохо. Мы никому не отказываем в приюте, кроме буянов.
   — Не буянила ли она когда-нибудь?
   — Нет, никогда.
   — Отчего ей порой становилось совсем плохо? — спросил Майло.
   — Все сводилось к употреблению спиртного. Эрна спивалась, приближая свою кончину. Мы встречались неоднократно многие годы, и в последнее время стало очевидным явное ухудшение ее состояния.
   — В каком смысле?
   — Проблемы со здоровьем. Постоянный кашель, повреждение кожного покрова, боли в желудке. Однажды она ночевала у нас, и утром ее простыни были в пятнах крови. Сначала мы думали… ну, вы знаете, месячные. У нас всегда есть тампоны, но некоторые женщины забывают об этом. Как потом выяснилось, кровь у Эрны текла из… — Уизерспуна передернуло, — из заднего прохода. Внутреннее кровотечение. Мы вызвали одного из наших врачей-добровольцев, и нам удалось убедить Эрну показаться ей. Врач сказала, что ничего страшного нет, но что у Эрны имеются трещины и ими следует заняться. Заняться, по ее мнению, следовало и возможными повреждениями кишечника. Мы предложили Эрне обследоваться у специалиста, но она ушла и не появлялась несколько месяцев. Такова была манера ее поведения. Пришла — ушла. Для многих из них это всего-навсего место, где можно остановиться и перекусить.
   — Как насчет проблем с ее психикой?
   — Это само собой. Для многих наших клиентов это нечто почти обязательное.
   — Какие конкретно психические проблемы были у Эрнадин Мерфи?
   — Как я уже говорил, все сводилось к употреблению спиртного. Мне казалось, что она зашла слишком далеко — это называется органической болезнью мозга. Нарастающая умственная деградация. Ночуя здесь, она иногда просыпалась и галлюцинировала. Синдром Корсакова. Это дефицит витамина В. — Уизерспун нахмурился. — Кое-кто шутит насчет розовых слонов, но ничего смешного в этом нет.
   — В каком состоянии она была до того, как началось ухудшение? — спросил я.
   — Ммм… Не скажу, чтобы когда-либо Эрна была… вполне нормальной. Не то чтобы она была глупой. Нет. Когда нам удава — лось продержать ее в трезвом состоянии более или менее продолжительный период, она говорила так, что не было сомнений в богатстве словарного запаса. Казалось, что в свое время она получила образование. Но когда мы спрашивали ее об этом, она сразу же замыкалась. Позднее периоды трезвости становились все короче и реже. Последний год она была деструктивна.
   — Агрессивна? — уточнил Майло.
   — Напротив — пассивна, с затуманенным сознанием, заторможена, ей было трудно сосредоточиться, отмечалось и нарушение двигательной функции. Она спотыкалась, падала… именно это с ней и случилось? Упала и ударилась головой?
   — Едва ли, — ответил Майло.
   — Кто-то помог ей в этом?
   — Пока мы не знаем, сэр.
   — О Боже! — воскликнул Уизерспун. Майло вынул свою записную книжку.
   — Как фамилия врача, которая осматривала Эрну в связи с кровотечением?
   — Мы пользуемся услугами нескольких врачей — все добровольцы. Думаю, в тот раз была Ханна Голд. Ее кабинет находится в районе Хайленд. Это было всего один раз. Регулярных осмотров Эрны она не проводила. Никто не проводил. Нам никогда не удавалось найти ее. Бог дает, и Бог берет, но мы, смертные, совершаем многое такое, что влияет на путь, избранный нами.
   — Что вам известно о жизни мисс Мерфи в ее семье?
   — Ничего. Она никогда не говорила об этом.
   — Были ли у нее друзья? — спросил я. — Общалась ли она с вашими постояльцами?
   — Я не замечал этого. По-моему, женщины побаивались ее. В крупной Эрне было что-то устрашающее.
   — Каким образом?
   — Ходила она покачиваясь, бормотала, что-то ей мерещилось.
   — Что мерещилось?
   — Эрна никогда не говорила об этом, но по ее поведению, жестам мы догадывались, что она испугана. Однако попытки успокоить ее Эрна отвергала.
   — Итак, женщины боялись ее.
   — Возможно, я преувеличиваю. Они скорее нервничали, чем боялись. Эрна никогда не создавала проблем. Иногда она забивалась в угол и, возбужденная, начинала бормотать и махать кулаком. В такие моменты все ее сторонились. Но Эрна ни на кого не нападала. Порой она била себя в грудь, стучала по голове костяшками пальцев. Ничего серьезного, но вы понимаете, как это пугает.
   — Относительно периодов просветления, — проговорил я. — Почему вы решили, что она получила хорошее образование?
   — Ее словарный запас. То, как она использовала его. Хотелось бы привести конкретный пример, но не могу. Прошло много времени с тех пор, как я видел ее.
   — Сколько? — уточнил Майло.
   — Три, возможно, четыре месяца.
   — Вам не трудно заглянуть в ваши записи и сказать точнее, сэр? — попросил Майло.
   — Мне очень жаль, но записи, которые мы ведем, предназначены для правительства. Статус учреждения, освобожденного от налогов, и прочее. Работа с бумагами, предназначенными для правительства, отнимает у меня много времени.
   — Богатый словарный запас, — повторил я.
   — Более того, хорошая дикция. В ее манере говорить было нечто… изысканное.
   — О чем она говорила в периоды просветления?
   — Надо спросить Диану. — Уизерспун подошел к своему столу, нажал кнопку внутреннего телефона и тихо поговорил с кем-то. — Она сейчас спустится.
   Шестидесятилетняя Диана Петрелло, полная женщина небольшого роста, с коротко подстриженными седыми волосами и огромными очками в черепаховой оправе, в розовом свитере и длинной юбке, услышав от Майло об Эрне Мерфи, проговорила мягким высоким голосом «Бог мой!» Он добавил некоторые детали, и по ее щекам потекли слезы. Когда она села напротив нас, Дэрил Уизерспун подал ей чашку кофе.
   Погрев о чашку руки, Диана сказала:
   — Надеюсь, бедняжка наконец обретет покой. — Истерзанная душа, — кивнул Майло.
   — О да. Не все ли мы таковы?
   Он повторил мой вопрос относительно периодов просветления у Эрны Мерфи. — О чем она говорила… — начала Петрелло. — Ммм, в основном об искусстве. Эрна часами сидела, рассматривая репродукции. Однажды я купила для нее несколько книг по искусству, но когда принесла их сюда, Эрна уже ушла. Такая уж она была. Беспокойная, непоседливая. В сущности, после этого я не видела ее.
   — Какой вид искусства ей нравился? — поинтересовался Майло.
   — Пожалуй, этого я не знаю. По-моему, живопись.
   — Пейзажи.
   Красивые пейзажи Джули Киппер.
   — Все красивое, — ответила Петрелло. — Казалось, красота успокаивала ее. Но не всегда. Ничто не действовало на Эрну, когда она была не в себе.
   — Она находилась в сильном возбуждении, — заметил Майло.
   — Но никогда не создавала проблем.
   — Были ли у нее друзья в «Дав-хаус»?
   — Нет.
   — Друзья вне приюта?
   — Я никого не видела.
   — Говорила ли она о друзьях вне приюта? Петрелло покачала головой.
   — Конкретно, мадам, меня интересует молодой человек немногим более двадцати лет от роду. Высокий, худощавый, темноволосый, прыщеватый. Носит очки.
   Петрелло взглянула на Уизерспуна. Оба покачали головами.
   — Это он убил ее? — спросил Уизерспун.
   — Нам неизвестно, убил ли ее кто-нибудь вообще, сэр. Что еще вы можете рассказать нам о мисс Мерфи?
   — Это все, что пришло мне в голову, — ответила Петрелло. — Она была так одинока. Как многие из них. Это главная проблема. Одиночество. Без Божьей благодати все мы одиноки.
   Майло спросил, можем ли мы показать фотографию Эрны Мерфи другим обитателям приюта. Дэрил Уизерспун нахмурился.
   — В приюте на этой неделе всего шесть женщин, — сообщила Диана Петрелло.
   — А мужчины есть? — спросил Майло.
   — Шестеро.
   — Последние недели были очень трудными. И все, кто сейчас здесь, весьма ранимы. Ваши фотографии могут травмировать их, — пояснил Уизерспун.
   — А если мы поговорим с ними, не показывая фотографий? Вы можете пойти с нами и убедиться, что мы не делаем ничего дурного.
   Уизерспун и Петрелло переглянулись.
   — Что ж, поговорите, — кивнул Уизерспун. — Но если что-то пойдет не так, мы сразу же уйдем, согласны?
   Уизерспун вернулся за свой стол, а мы с Майло последовали за Петрелло наверх по жалобно скрипящим ступеням. Отельные комнаты верхних этажей располагались вдоль длинного светлого коридора. Женщины размещались на втором этаже, мужчины — на третьем. В каждой комнате стояли две двухъярусные кровати. Библии на подушках, небольшой платяной шкафчик и несколько плакатов религиозного содержания.
   Половина постояльцев пребывала в полусонном состоянии. Назвав имя Эрны Мерфи, мы увидели лишь бессмысленные взгляды. Только молодая темноволосая женщина Линнет с лицом манекенщицы и следами уколов на тоненьких руках сказала:
   — Рыжеволосая здоровячка?
   — Вы знаете ее?
   — Спала с ней в одной комнате пару раз.
   Глаза Линнет — огромные, черные, с выражением затравленности. Волосы — длинные и темные. На левой стороне шеи — татуировка в форме звезды. Она сидела, согнувшись, как старуха, на краю нижней постели и держала в одной руке Библию, в другой — пакетик хрустящего картофеля. Все в этой поникшей женщине свидетельствовало о безнадежном взгляде на жизнь.
   — Что с ней случилось? Линнет весело улыбнулась.
   — Услышали что-то смешное, мадам? — удивился Майло.
   — Конечно, слово «мадам». И что, кто-то замочил ее?
   — Мы в этом не уверены.
   — Может быть, это сделал ее дружок.
   — Что за дружок?
   — Не знаю. Эрна только сказала мне, что он очень толковый.
   — Когда она сказала вам это? — Кажется, давно. — Линнет взглянула на Петрелло: — Наверное, не в последний раз, когда я была здесь?
   — Несколько месяцев назад, — ответила Петрелло.
   — Я путешествовала, — пояснила Линнет. — Должно быть, прошло несколько месяцев.
   — Путешествовали? — удивился Майло.
   — Знакомилась с США. Да, наверное, прошло несколько месяцев — может, шесть, семь, не знаю. Я это запомнила, потому что подумала тогда: Эрна врет как сивый мерин. Да кому нужна такая страхолюдина?
   — Она не нравилась вам.
   — А что в ней могло нравиться, в этой чокнутой? Начинала с тобой толковать, потом балдела, ходила и говорила уже сама с собой.
   — Что еще она рассказала о своем дружке? — спросил Майло.
   — Только это.
   — Толковый. — Да.
   — Имени не называла? —Не.
   Майло подошел ближе. Диана Петрелло встала между ним и Линнет, и он отступил назад.
   — Если бы вы сказали нам что-нибудь об этом дружке, я хорошо отблагодарил бы вас.
   — Я ничего не знаю, — ответила Линнет, потом добавила: — Она сказала, что он толковый. Вот что. Хвасталась: «Раз он толковый, значит, я тоже толковая». Эрна сказала, что он придет и заберет ее отсюда. Вот так.
   — Заберет из «Дав-хаус»?
   — Отсюда. Из жизни. С улицы. Может, он так и сделал. Посмотрите, что с ней произошло.