51

   Петра оставалась на смотровой площадке ОИТ^{note 13}. Находиться ближе к Эрику она могла, лишь глядя на него сквозь стеклянную стену.
   Никакой новой информации, кроме той, что час назад сообщил ей хирург-травматолог Лавинье, приятный молодой человек, похожий на доктора с телевизионного экрана.
   — Вероятно, выкарабкается, — сказал он.
   — Вероятно?
   — Сейчас непосредственной опасности нет, но с ранами в абдоминальной области никогда ничего не предугадаешь. Главное — предотвратить инфекцию. К тому же — потеря крови. Ему заменили почти всю кровь. Он был в шоке, без сознания, и снова может вернуться в такое состояние.
   — Спасибо.
   Услышав тон Петры, Лавинье нахмурился:
   — Я говорю честно.
   — Именно так и должно быть. — И Петра отвернулась от него.
   Вскоре после этого пришли Майло и Рик. Последний, воспользовавшись своим удостоверением доктора медицины, прочитал историю болезни и поговорил с персоналом травматологического отделения.
   Выйдя оттуда, он сказал:
   — Никаких обещаний, но интуиция подсказывает мне, что он выживет.
   — Отлично. — Петра, истощенная, слабая, чувствовала себя бесполезной и виноватой. Она подумала: «Надеюсь, что твоя интуиция хоть чего-нибудь стоит».
   Когда она вышла в комнату ожидания, там сидела блондинка лет тридцати пяти с журналом «Элле» в руках. На ней был облегающий-черный свитер с высоким воротом, белые джинсы и босоножки на высоких каблуках. Педикюр — розовый. Все при ней: волосы, грудь, когда-то безупречное лицо и сейчас выглядело великолепно.
   Одежда под стать душевным страданиям.
   Она и Петра смерили друг друга взглядами. Петра села.
   — Извините, вы… из полиции? — спросила женщина.
   — Да, мадам.
   Женщина встала и подошла к ней. На Петру пахнуло духами. Маникюр тоже розовый, с перламутром. Она то и дело заламывала руки.
   — Могули я вам чем-нибудь помочь?
   — Я… я знаю Эри… детектива Шталя. Мне позвонили из больницы, потому что нашли у него в кармане номер моего телефона, и они… — Женщина не закончила фразу.
   Петра встала и протянула ей руку:
   — Петра Коннор.
   — Кэти Магари. Как он?
   — Ему лучше, Кэти. Магари глубоко вздохнула.
   — Слава тебе Господи.
   — Вы с Эриком друзья?
   — Скорее просто знакомые. — Магари покраснела. — Мы только что познакомились. Вот почему у него оказался номер моего телефона. Знаете, как это бывает.
   «Шталь, донжуан, живи как можно дольше и продолжай удивлять меня».
   — Конечно.
   — Я не знала, следует ли мне приходить сюда. Но мне позвонили. Я почувствовала, что… должна сделать это.
   — Эрику нужны друзья, — сказала Петра. Женщина казалась сконфуженной. Принимая во внимание сопутствующие обстоятельства, именно так оно и было.
   — Надеюсь, с ним все обойдется. Он милый парень.
   — Верно.
   — А что… что вообще-то случилось?
   — Эрик принимал участие в полицейской операции. Задерживая подозреваемого, получил удар ножом в живот.
   Рука Магари быстро поднялась к ее безукоризненному рту.
   — О Боже! Они мне сказали только то, что он ранен. А потом, придя сюда, я узнала, что не могу войти. Думаю, вас пустили туда, потому что вы офицер полиции. — Магари указала на дверь ОИТ.
   — Я его партнер.
   — О! — Глаза Магари наполнились влагой. — Мне так жаль, так жаль.
   — Он поправится, — сказала Петра как бы по секрету. Магари успокоилась и улыбнулась.
   — Это прекрасно!
   «Я, наверное, выбрала не ту карьеру, — подумала Петра, — стоит заняться телемаркетингом».
   — Ну, я, наверное, пойду. Ничего, если я приду завтра? Может, ему станет лучше и меня пропустят к нему?
   — Конечно, приходите, Кэти. Я же сказала, что поддержка поможет ему.
   — Но сейчас его состояние тяжелое, правда? Даже если он выживет.
   — Эрик серьезно ранен, но за ним очень хорошо ухаживают.
   — Я рада. Единственный доктор, которого я знаю, — это мой ортопед. Я танцовщица.
   — Вот оно что, — проговорила Петра.
   — Ну, я пойду. Приду завтра. Если Эрик очнется, скажите ему, что я была здесь.
   Послав воздушный поцелуй в сторону ОИТ, она улыбнулась Петре и скользящей походкой пошла через зал.
   Вскоре Петра заметила, как доктор Лавинье вышел из лифта с двумя седыми людьми. Все трое остановились, продолжая разговор, но она не слышала его.
   Мужчина лет шестидесяти, невысокий и худощавый, в коричневой спортивной куртке и белой сорочке, видневшейся из-под желтовато-коричневого свитера, в бежевых, хорошо отглаженных широких брюках. Седые волосы подстрижены. Очки в стальной оправе. Женщина — миниатюрная, футов пяти ростом, тоже худощавая. Синий свитер, серые брюки.
   Лавинье что-то сказал, и оба кивнули. Они прошли за ним мимо Петры в ОИТ. Полчаса спустя появился Лавинье. Он куда-то спешил и не обратил внимания на Петру. Еще через четверть часа появилась седовласая пара.
   Петра сидела в ужасном кресле, которое скрипело при каждом ее движении. Чтобы избавиться от тревожных мыслей, она начала читать журнал. Статья могла быть написана хоть на суахили.
   — Детектив Коннор? — спросила женщина. Петра встала.
   — Мы родители Эрика. Это преподобный Шталь, а я — Мэри.
   — Боб, — представился муж. Петра взяла Мэри Шталь за руку.
   — Мне очень жаль, мадам.
   — Врачи говорят, что с ним все обойдется.
   — Мы будем молиться, — сказал преподобный Боб Шталь.
   — Конечно, будем, — кивнула Петра.
   — Как это случилось? — спросила Мэри Шталь. — Если, конечно, вы знаете.
   — Я знаю одно: ваш сын — герой.
   Но подумала Петра другое: «Этого не должно было случиться».
   Шталь перестал вызывать ее по радио за час до столкновения с Шуллем. Она пыталась дважды связаться с ним на полицейской частоте, но безуспешно. Это означало, что Эрик либо игнорирует ее вызовы, либо отключил рацию.
   Но почему?
   Петра просидела с Бобом и Мэри Шталь больше часа, пока ее ответы не обрели четкую форму.
   Петра узнала, что они живут в Камарилло. Там же рос и Эрик. Это неподалеку от пляжа. Эрик хорошо учился, выигрывал спортивные награды за достижения в бейсболе и легкой атлетике, любил вкусно поесть, играл на трубе. Занимался серфингом по выходным дням, так что ее первоначальная догадка была не так уж далека от истины. Петра сдержала желание улыбнуться. Это было нетрудно, поскольку рядом лежал тяжелораненый Эрик. Нож Шулля прорезал его кишки и остановился в нескольких миллиметрах от диафрагмы…
   — Эрик всегда был хорошим мальчиком, — сказала Мэри Шталь. — Никогда не доставлял никаких неприятностей.
   — Никогда, — согласился Боб. — Даже слишком хорошим, если вы понимаете, о чем я.
   Петра улыбкой поощрила их продолжать. . — Я не сказала бы этого, — возразила Мэри Шталь.
   — Верно, но ты понимаешь, что я имею в виду, — согласился преподобный Боб и, обращаясь к Петре, добавил: — Синдром ДС — детей священников. Им трудно быть на высоте положения. Или думать о том, к чему это их обязывает. Мы никогда не оказывали на Эрика давления. Мы пресвитерианцы.
   Словно это все объясняло. Петра кивнула.
   — Однако некоторые дети ощущают давление, — продолжал преподобный Боб. — Другой мой сын ощущал серьезное давление и отдал дань увлечениям молодости. Теперь он юрист.
   — Стив живет на Лонг-Айленде, — пояснила Мэри Шталь. — Работает в большой фирме на Манхэттене. Он прилетает завтра. Они с Эриком вместе занимались серфингом.
   — Эрику, казалось, никогда не досаждало давление, — вставил муж. — Очень спокойный. Я даже иногда в шутку советовал ему расстроиться по какому-нибудь поводу, чтобы его кровяное давление понизилось до нуля.
   Мэри Шталь расплакалась. Петра смотрела, как преподобный Боб успокаивает ее.
   — Извини, — сказала Мэри, овладев собой.
   — Не за что мне тебя извинять, дорогая.
   — Эрику нужно, чтобы я была сильная. Мне не хочется устраивать сцены.
   Петра улыбнулась. Только на это она сейчас и способна, черт бы все побрал.
   Мэри Шталь улыбнулась в ответ. И еще немного всплакнула.
   — Несколько лет назад жизнь Эрика изменилась.
   — Мэри! — Боб поднял руку.
   — Она его партнер, дорогой. И должна это знать. Боб замигал.
   — Да. Ты права.
   Мэри вздохнула, откинулась назад. Снова напряглась.
   — У Эрика в свое время была семья, детектив Коннор. Когда он служил в армии, в войсках специального назначения. Жена и двое детей: Хизер, Дэнни и Донн. Дэнни было пять лет, а Донну — два с половиной. Все они жили в Эр-Рияде, в Саудовской Аравии. Эрик был прикомандирован к американскому посольству, он никогда не говорил нам, для чего. Вот так — войска специального назначения. Говорить о том, чем ты занимаешься, служа в них, нельзя.
   — Разумеется.
   — Они убили его семью. Один из членов королевской семьи в быстроходной машине — «феррари». Хизер везла детей в прогулочной коляске по главной улице, неподалеку от большого торгового пассажа. Этот человек мчался на большой скорости и сбил их насмерть.
   — Боже мой!
   — Наших внучат.
   — Помимо горя Эрика оскорбило то, как правительство, наше правительство, отнеслось к нему. Убийца так и не понес наказания. Саудовцы заявили, будто Хизер неосторожно переходила улицу и что это была ее вина. Они предложили Эрику деньги — сто пятьдесят тысяч долларов наличными, — добавил преподобный Боб.
   — Пятьдесят тысяч за каждую жизнь, — прошептала Мэри.
   — Эрик обратился к армейскому командованию и к посольству за помощью. Он хотел восстановить справедливость. Государственный департамент предложил ему взять деньги. В государственных интересах.
   — Эрик подал в отставку. После этого он совершенно изменился.
   — Еще бы.
   — Мне хотелось, чтобы он поговорил с нами об этом, — продолжала Мэри. — Со мной, с отцом, с кем угодно. До этого Эрик всегда говорил. У нас была открытая семья. Или по крайней мере так мне казалось.
   Она покачала головой. — Именно так все и было, дорогая, — подтвердил Боб. — К событию столь тяжелому приготовиться нельзя.
   — Давно ли вы работаете с ним? — спросила Петру Мэри.
   — Несколько месяцев.
   — Уверена, он мало говорит, правда?
   — Правда, мадам.
   Петра вспомнила: полный горечи взгляд Эрика после беседы с Рэндолфом Драммондом. Эрику этот человек сразу не понравился. Этот пьяница мог бы наехать и на его семью и убить всех.
   — А вот теперь еще это, — вздохнула Мэри Шталь. — Не знаю, как это скажется на нем.
   — Он поправится, — проговорил Боб. — Кто знает, может быть, после этого Эрик снова станет открытым.
   — Может быть, — с сомнением произнесла Мэри.
   — Самое главное сейчас, чтобы он выздоровел, дорогая.
   — У него такая депрессия. Мы должны что-то сделать, — промолвила Мэри и обратилась к Петре: — У вас есть дети?
   — Нет, мадам.
   — Возможно, когда-нибудь вы это поймете.
   Петра провела со Шталями еще три часа. Наступил вечер, и родители Эрика удалились на час, чтобы позвонить кому-то из своих.
   Петра вошла в ОИТ.
   — Ему значительно лучше, детектив, — сказала сестра. — На удивление лучше, в самом деле. Жизненно важные органы не повреждены, температура слегка повышена. Он, наверное, был в очень хорошей форме.
   — Да. — Петра кивнула.
   — Копы, — продолжала сестра. — Мы любим вас, и нам крайне неприятно, когда случается такое.
   — Спасибо, мне можно войти? Сестра посмотрела сквозь стекло.
   — Конечно, но в халате, и еще я покажу вам, как вымыть руки. В желтом халате из бумажной ткани Петра подошла к кровати Эрика. Он был укрыт от шеи до кончиков пальцев ног, подсоединен к многочисленным трубкам для внутривенного вливания и катетерам с различными сверхсовременными штучками.
   Глаза закрыты, рот приоткрыт. В ноздри вставлены кислородные трубки.
   Такой уязвимый. Молодой.
   Поскольку раны в области живота видно не было, Эрик выглядел неплохо. Если убрать все эту аппаратуру, то можно было бы подумать, что он мирно спит.
   Петра положила руку в перчатке на его пальцы.
   Цвет лица у него улучшился. Все еще бледный, как обычно, но уже без этих зеленых пятен, от которых бросало в дрожь.
   — Ну и попал же ты в переделку, — прошептала Петра. Эрик ровно дышал. Его жизненно важные органы оставались в норме. Он не слышал ее. И это было хорошо.
   Неплохой парень с виду, если не принимать во внимание его личностных качеств.
   Раньше Петра считала его человеком с причудами, теперь познакомилась с ним как с еще одной жертвой.
   Жизнь подобна призме. Видишь вещь в зависимости от того, какой стороной ты ее повернул.
   Мать Эрика сказала, что у него депрессия. Порой люди с депрессией, не решаясь покончить с собой, выясняют отношения с полицией, вынуждая ее применить силу.
   Они называют это самоубийством с помощью копа.
   Не выбрал ли Шталь самоубийство с помощью преступника?
   Опытный парень, со всей своей спецназовской подготовкой, как он допустил, чтобы его полоснул ножом какой-то там Шулль?
   Чудеса да и только.
   Петра снова посмотрела на него.
   Совсем недурен собой. Пожалуй, даже красивый, правда. Она попыталась представить себе, каким он был в молодости — загорелым, беспечным, когда скользил по волнам.
   — Эрик, ты просто обязан выздороветь.
   Ответа не последовало. Как и тогда, когда они вместе ездили на машине.
   Петра погладила его пальцы и ощутила через резиновые перчатки их тепло.
   — Ты непременно выживешь, детектив Шталь. И тогда нам с тобой будет о чем поговорить.

52

   Мы с Элисон лежали голыми в ее кровати. Моя левая рука покоилась на ее шее.
   Глубоко вздохнув, Элисон высвободилась и нырнула под одеяло. Приподняв волосы, она стянула их в пучок.
   — Как дела у Робин?
   — Лучше.
   — Хорошо. Не подашь ли мне ту воду?
   — Конечно.
   — Спасибо.
   Только что мы наслаждались друг другом до беспамятства. А теперь вели вполне цивилизованный разговор.
   — Робин не дает тебе покоя?
   — Она не беспокоит меня. Я просто сочувствую ей. — Выпив воды, Элисон поставила стакан. — Дорогой, в конце концов, тебе придется разобраться с этим.
   — С чем?
   — Ты спас ее. С тем, что это для нее значит.
   — Сейчас с ней Тим. Необходимую поддержку Робин получает.
   Я останавливался у дома в Венис два дня назад. Тим встретил меня в дверях, желая сказать что-то. Слова застряли у него в горле. Крупный специалист-логопед лишился дара речи. Он схватил меня за руку, сильно потряс ее и вышел из дома, оставив меня наедине с Робин. Странно было видеть ее просто сидящей там. Сколько я знал Робин, она всегда была чем-нибудь занята. Я крепко обнял ее, она поблагодарила меня и сказала, что с ней все в порядке.
   Я согласился с этим.
   Мы оба старались не вспоминать тот момент. Некоторое время спустя я ушел.
   — Я не имею в виду поддержку, дорогой, — продолжила Элисон.
   — С моей точки зрения, я не спасал ее. Вовсе нет. Тим — вот кто герой. Именно его звонок побудил меня действовать. На первый звонок Тима я даже не ответил. И если бы не ты, кто знает, пошел бы я до конца или нет.
   — Если бы не я, ты был бы там еще раньше, — улыбнулась Элисон.
   —Что?
   — Коллективное усилие. Именно так ты это и расцениваешь. Я приподнялся на локте:
   — По-твоему, сейчас подходящее время для дискуссии? Я полагал, что этот вечер будет романтичным.
   — С моей точки зрения, честность — составная часть романтики. Хотя бы маленькая.
   Элисон обхватила руками мое лицо и поцеловала в губы.
   — Оставим этот разговор. Ты женщина с пистолетом, и все. Она снова улыбнулась. Легла на спину. Приподнялась на локтях. Снова поцеловала меня.
   53
   — Иронический рассказ для моей будущей биографии, — сказал Майло, доедая бутерброд. — Я получаю ордер, чувствую себя лучшим из лучших полицейских, а представление идет без меня.
   — Мамочка Шулля наняла хорошего адвоката, — сообщил я. — Так что представление еще не кончилось.
   — Верно. — Майло вытер лицо.
   Бутерброд был типа «сделай сам». Индейка, ломоть жареного мяса, холодные фрикадельки и самые разные овощи, которые он отыскал в моем холодильнике, между двумя кусками ржаного хлеба.
   — И все же, признаюсь, я оптимист.
   — Это что-то новое.
   — Видишь ли, Алекс, я готов к переменам.
   — Конечно.
   Он сложил салфетку.
   — Жалко до смерти, что я пропустил это. Нет ничего лучше, как схватить преступника с поличным. За двадцать лет службы я могу по пальцам пересчитать такие случаи.
   Объектом преступления была Робин, но я промолчал.
   — Шталю лучше. Рик говорит, что он, несомненно, выживет. Парень просто счастливчик, и глупый притом. Пойти одному, не позвонить, не вызвать помощь. По словам Петры, он объясняет это тем, что события развивались стремительно.
   — Слава Богу, что он оказался там и помешал Шуллю.
   — Слава Богу, что ты оказался там. — Я обязан этим Элисон, — возразил я, а про себя подумал: «Робин обязана Тиму и Элисон. Сложная штука — эта жизнь».
   — Как дела у Робин?
   — Справляется. — Майло повертел в руках салфетку. — Я заезжал повидать ее. Она показалась мне довольно апатичной.
   Я встал и налил себе чашку кофе.
   — Что бы там ни было, сегодня утром Шталь разговаривал с Петрой немного дольше. Ни слова о том, что его пырнули ножом. А Петре не хотелось напрягать его. Эрик же сгорал от желания сказать ей, что Шулль, прежде чем поехать к Робин, завернул на пустующую стоянку в Инглвуде, неподалеку от того места, где был обнаружен автомобиль Кевина. Мы нашли это место, привели туда пару ищеек, натасканных на поиск трупов, но они словно взбесились. Несколько часов назад мы откопали какие-то кости. Наши криминалисты сейчас направляются в Энсино, чтобы получить там справку о состоянии зубов Кевина.
   — Печально.
   — Да. Мы прошлись по дому Шулля частым гребнем. Дом велик для одного человека. Со всей дорогой старинной мебелью, которую Шулль получил от своей мамули, жил он как свинья. Ни на что не обращал внимания. У него был фотоаппарат, подсоединенный к дистанционному управлению. Он фотографировал сам себя и развешивал снимки по всему дому. Все фальшивое, принимал позы какого-нибудь утонченного Ральфа Лорена, а на полу валялись сгнившие остатки пищи и повсюду ползали тараканы. Все лучшее мы нашли в подвальном помещении типа винного погребка. Шулль хранил там приличную коллекцию выдержанного красного вина. Судя по пустым бутылкам на полу, он прикладывался к ним довольно часто. Здесь же находились обильные запасы транквилизаторов в виде порошка, — Майло похлопал себя по носу, — и в виде таблеток. Фармацевтических. На некоторых еще сохранились больничные ярлычки, так что ты был прав. Он отлично знал район, где подхватил Эрну, потому что покупал там наркотики у медицинского персонала.
   — Какова была роль Эрны? — спросил я.
   — Я полагал, что это скажешь мне ты.
   — Не уверен, что мы когда-нибудь это узнаем. Мне в голову приходит только то, что он считал ее своей сумасшедшей кузиной, которую можно использовать. Эксплуатировал нестабильное положение Эрны, ее любовь к искусству. Нам известно, что Шулль, пользуясь ее именем, подписывал свои статьи. Это позволяло ему замести следы, если обнаружат, что эти статьи связаны с жертвами его преступлений. Возможно, рассчитал, что Эрна будет говорить слишком несвязно, поэтому не принесет ему вреда, если выяснится, что статьи подписаны ее именем. В конечном счете он, пораскинув мозгами, убил Эрну.
   — Думаю также, что он использовал ее, чтобы отвлечь от себя внимание следственных органов, — добавил Майло. — Посылал Эрну в галерею, а возможно, и в другие места, рассчитывал, что люди заметят ее, пойдут по ложному пути, а он тайно проберется и проверит место преступления. Именно так и случилось. Но был и обратный эффект: именно расследование дела об убийстве Эрны вывело нас на него. Наилучшие планы психопатов и все такое прочее. — Он развернул салфетку, разгладил и отодвинул в сторону. — Ты, наверное, прав. Его главным удовольствием было валять дурака с Эрной, слабой на голову. Так, потехи ради. Как он делал это и с Кевином Драммондом. Прикидывался ментором молодого человека, финансировал издательство «Груврэт», чтобы ввести Кевина в заблуждение насчет его издательских шансов. Благодаря этому Шулль получал место для публикации своих дерьмовых статеек, что также помогало ему заметать следы. Логично?
   — Вполне логично, — ответил я. — И тут он снова проявил исключительную сообразительность. Заставил Кевина звонить Петре и спрашивать о деталях убийства Беби-Боя. Шулль, вероятно, сказал Кевину, что это будет хорошим дополнительным материалом для уже имевшегося сообщения. Если, конечно, Кевин не принимал участия в убийствах также для удовольствия.
   — Пока мы не обнаружили ни малейшего намека на то, что Кевин не только элементарная жертва обмана. И пока мы не найдем доказательств обратного, он останется для нас лишь жертвой, что хоть в какой-то мере успокоит его родителей. — Майло встал и начал расхаживать по кухне. — Шулль считал себя на голову выше, но на самом деле он мелкий говнюк, возомнивший себя всесильным героем. Прежде чем напасть на Робин, Шулль несколько часов ездил вокруг да около. Вновь посетил «Змеючник», заведение Шабо и Лоу, гавань, где бросил тело Мехрабиана. Упивался воспоминаниями, сексуально возбуждался. Впрочем, одно меня смущает. Он изменил методику. До нападения на Робин Шулль действовал вкрадчиво. Подходил как друг и наносил внезапный удар ножом. Делал это в общественных местах, рисковал. С Робин наблюдается некий регресс. Тайное проникновение со взломом, молниеносное нападение. Таким же образом он, вероятно, обошелся и с Анжеликой Бернет. Как ты думаешь, почему?
   — Он предпочел бы вкрадчивость, — предположил я. — Такой утонченный и полный драматизма вариант в его извращенном понимании театра. Шулль, вероятно, решил проявить осторожность в связи с моими вопросами о Кевине. Он не понимал, как велика степень опасности и что ему пора остановиться. Однако знал, что мы приближаемся к нему.
   — Думаю, так оно и есть. И тем не менее этот идиот держался по-прежнему нагло. Ездил по всему городу, не считая нужным проверить, не следят ли за ним.
   — Он все-таки любитель.
   — Неудачник, во всем неудачник.
   Майло потянулся, походил еще немного и снова сел. Посмотрел на меня. В уголках глаз — нагноение. Побрит небрежно. Результат многих бессонных ночей.
   — И что же хорошего вы нашли в его погребке?
   — Гитары Беби-Боя, семь упаковок струн нижнего ми, черную шинель, недавно взятую из химчистки, коробку хирургических перчаток и газетные вырезки с материалами по всем жертвам. Шулль вырезал обзоры, интервью — подобные тому, какое Робин дала журналу «Гитарист», — и газетные отчеты об убийствах. — Майло напрягся. — А вот плохая новость, Алекс. Помимо Беби-Боя, Джули, Василия, Бернет и Мехрабиана было еще четыре убийства. Все за последние пять лет, что заполняет временной отрезок, интересовавший нас. Гончар, которого прикончили в Альбукерке, еще один театральный танцовщик, убитый в Сан-Франциско и выброшенный в залив, художник по стеклу из Миннеаполиса, а также Уилфред Риди, старый джазист, убитый четыре с половиной года назад на Мейн-стрит. Тогда все решили, что это дело связано с наркотиками, потому что, как я тебе уже говорил, ребенок Риди был наркоманом, а Мейн-стрит весьма опасна. Но кажется, главная опасность подстерегала его в лице Шулля.
   — У Шулля есть все долгоиграющие пластинки Риди? Майло с удивлением посмотрел на меня.
   — Да, по поводу преступлений вне пределов нашего города мы изучаем все встречи, на которых мог бывать Шулль. — Я пытался успокоить себя мыслью о том, что все закончилось. Забыть, как выглядели все тела. — Ты был прав еще в одном, Алекс. Шулль не нападал на писателей, потому что считал писателем и себя. Поверх пустой папки лежал конверт, помеченный аббревиатурой ВАР. У меня ушло много времени на то, чтобы расшифровать ее. «Великий Американский Роман». Внутри находился титульный лист. Я сделал для тебя его ксерокопию.
   Он вынул из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и развернул его.
   На листе не было ничего, кроме трех строк, напечатанных в середине.

   А. Гордон Шулль
   АРТИСТ
   Роман

— И это все? Только заглавие?
— Это все, что он написал. Слово в слово. Этот парень явно психически заторможен.