Келлерман Джонатан. Ледяное сердце

   — Не хочу ее волновать, но она должна быть осторожна. Хорошо, что Робин в Сан-Франциско… да, я позвоню ей. Где она остановилась?
   — Не знаю. Ее приятель работает с детьми, будет ставить «Отверженных», так что найти ее труда не составит.
   Губы у него искривились.
   Ее приятель.
   Настенные часы показывали семь часов десять минут. Если рейс Элисон не запаздывает, ее самолет пойдет на посадку через двадцать минут.
   — Что нового по делу Эрны Мерфи? — спросил Майло.
   — В преступницах она не числится, госпитализаций за казенный счет не было.
   — Нам не удалось отследить никого из ее родственников, которые могли бы дать о ней какую-либо информацию, — сказала Петра.
   — Большую часть психиатрических больниц штата закрыли много лет назад, — сообщил я. — Если она и лечилась в них, нам этого не узнать.
   — Я готов выслушать ваши предложения, доктор, — обратился ко мне Шталь.
   — Даже если ее госпитализировали в «Камарильо» или другое подобное место, это не даст нам ничего нового, — заметил Майло. — Мы и так знаем, что она душевнобольная. Нам нужны более свежие данные, в частности о ее связи с Драммондом. Неужели по ней нет совсем никаких материалов? Шталь покачал головой.
   — Нет даже записей о нарушении правил дорожного движения. Водительского удостоверения Эрна никогда не получала.
   — Возможно, это означает, что в свое время ее признали умственно неполноценной, — предположил я.
   — Умственно неполноценная, но умная и образованная? — удивился Майло.
   — Вождение машины может быть источником страха для людей с нарушенной психикой.
   — Вождение машины иногда пугает и меня, — сказала Петра.
   — Какие же у вас есть документы? — спросил Майло.
   — Номер социальной страховки, — ответил Шталь, — а в благотворительном фонде говорят, что она числится в их списках, но за пособием никогда не обращалась. О ее работе удалось узнать, что за восемь лет до этого она работала в кафетерии «Макдоналдс». С июля по август включительно.
   — Шестнадцать лет назад ей было семнадцать. Так что это был летний приработок школьницы старших классов. Где?
   — В Сан-Диего. Эрна посещала там миссионерскую среднюю школу. В школе, в списках родителей, значатся имена Дональда и Колетт Мерфи. Но в школе утверждают, что никаких других записей нет. По данным инспектора налоговой службы округа, Дональд и Колетт жили в одном и том же доме двадцать один год, а потом, десять лет назад, продали его. Записей о приобретении какого-либо другого жилья нет. Я съездил туда. Эта часть города заселена рабочими, вольнонаемными служащими вооруженных сил и отставными сержантами. Семейства Мерфи никто не помнит.
   — Может быть, когда отец ушел на пенсию, они уехали из этого штата, — предположил Майло. — Хорошо бы найти их ради них самих. — Лицо Майло исказила гримаса. Он подумал о звонке, который принесет плохую новость. — Однако, как мне представляется, Эрна давно покинула отчий дом, поэтому едва ли они сообщат нам что-нибудь имеющее отношение к делу. — Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения его слов.
   — Эрна, лишенная общественных связей, — сказал я, — очень подходила нашему мальчику как знакомая. С ней он мог разговаривать, не опасаясь, что сна доверит его секреты кому-то другому. Эрну ему было легко подчинить своей воле и присвоить себе ее имя.
   — Отсутствие связей, — вставила Петра, — делало ее легкой добычей. — Она обратилась к Майло: — А теперь что?
   — Может быть, еще один визит к родителям Кевина. Нужно потрясти семейное древо и посмотреть, что упадет на землю.
   — Только не сейчас, — возразила Петра. — Отец настроен явно враждебно и не скрывает, что не хочет иметь с нами дело. Надеюсь, миссис Д. окажется более сговорчивой, но в доме верховодит он. А то, что Драммонд — адвокат, еще больше усложняет проблему и увеличивает риск. Одно неверное движение — он поднимет адвокатский шум и цепочка доказательств оборвется. Если бы нам хватало людей, я продолжала бы следить за домом. А в нашем теперешнем положении я могу лишь еще немного поработать на улицах. Продолжить поиски людей, которые помнят Эрну или Кевина. — Петра посмотрела на Шталя: — Совсем нелишнее поискать и ее родителей.
   — Дональда и Колетт, — откликнулся Шталь. — Я займусь поисками в национальном масштабе.
   — Струна от гитары, — побормотал Майло. — Пока мы фальшивим.
   — Пока мы даже не знаем, что это за песня, — добавила Петра.

32

   Элисон приехала на такси с опозданием на полтора часа. Косметика на ней была свежая, а сама она выглядела изнуренной. У меня на гриле жарилась пара бифштексов, на сковородке — спагетти в оливковом масле с чесноком, а сам я смешивал салат-латук с маслом.
   — Я была не права, — сказала она. — Обед из того, что есть, — это прекрасно.
   — В самолете тебя не угощали арахисом?
   — Мы были счастливы уже тем, что приземлились. Какой-то мужчина напился и начал скандалить. Казалось, дело кончится полным безобразием. Но мы утихомирили его и он наконец заснул.
   — Мы — это кто? — спросил я.
   — Я схватила его за одно колено.
   — Шина, королева джунглей. Элисон согнула руку и показала бицепс.
   — Это было ужасно.
   — Храбрая девочка, — похвалил ее я и обнял.
   — Когда такое случается, и подумать не успеешь, как начинаешь действовать… Мне нужно присесть. А вино в меню есть?
   Мы долго обедали, болтали, постепенно погружаясь в легкое опьянение. Позднее, уже раздетые, мы лежали в кровати обнявшись, но любовью не занимались, и уснули как студенты, снимающие квартиру в складчину. Я проснулся в четыре утра, увидел, что Элисон в кровати нет, и пошел искать ее.
   Она сидела на кухне, в полутьме, в одной из моих теннисок и пила быстрорастворимый кофе без кофеина. Причесалась она небрежно, косметику смыла, босые ноги на фоне дубового пола казались гладкими и белыми.
   — Надо отвыкать от установившегося биоритма.
   — Колорадского?
   Элисон пожала плечами. Я сел.
   — Надеюсь, тебя не смущает, что я бродила по дому, пытаясь устать. Что за футляры для гитар сложены во второй спальне? — Я рассказал ей. — Бедная Робин, — вздохнула она. — Какое несчастье. Ты поступил правильно.
   — По-моему, да.
   Она откинула со лба черную прядь волос. Глаза у Элисон были красные. Без косметики она слегка побледнела, но зато помолодела.
   Я наклонился к ней и поцеловал в губы. От нас обоих пахло чем-то кисловатым.
   — Итак, она вернулась в Сан-Франциско?
   — Да.
   — Помочь ей было нужно. Теперь сделай кое-что и для меня. Элисон встала, скрестила руки и подняла тенниску, обнажив стройное белое тело.
   В семь часов меня разбудило ее легкое похрапывание. Я смотрел, как поднимается и опускается грудь Элисон, вглядывался в ее милое бледное лицо. Рот у нее был полуоткрыт, а губы изогнуты так, словно она думала о чем-то веселом. Длинные пальцы сжимали простыню.
   Сжимали крепко. Под веками быстро бегали глаза. Видит сон. Судя по напряжению тела, сон был не из приятных.
   Я закрыл глаза. Элисон перестала похрапывать. Потом снова начала. Когда она, открыв глаза, увидела меня, лицо ее выражало замешательство.
   Я улыбнулся.
   Она села, охнула и смотрела на меня как на незнакомца.
   — Доброе утро, беби. — Элисон протерла глаза. — Я не храпела?
   — Ничуточки.
   Все утро ей предстояло принимать пациентов, и она ушла в восемь. Я прибрался в квартире, подумал о том, как там Робин в Сан-Франциско, о краже инструментов Беби-боя и о том, что это значило и значило ли что-нибудь вообще.
   В трех кварталах к югу действовал и шайки хулиганов…
   Но украли только гитару Беби-боя.
   Зазвонил телефон. Майло сообщил:
   — Следы удушения на телах Джули и Левича точно соответствуют тем, что оставляет гитарная струна нижнего ми. И что это значит?
   — Все касающееся этих убийств не случайно, — ответил я. — И это беспокоит меня. Ты разговаривал с детективами Тихоокеанского отделения?
   — Они считают это обычной ночной кражей со взломом.
   — Это хорошие детективы?
   — Средние. Но нет оснований считать, что они ошибаются. Там, где живет Робин, такое случается часто.
   Я подумал о том, как мы с Робин жили в Глене. Более дорогой и безопасный район. Кроме тех случаев, когда он не был безопасным. Несколько лет назад один психопат-убийца спалил дом.
   Наш дом.
   — Я попросил, чтобы они в течение нескольких недель направляли туда полицейских в форме для несения патрульной службы.
   — Обычные два проезда в сутки?
   — Да, я знаю, но это лучше, чем ничего. Я также сообщил им данные о машине Кевина и номерных знаках и сказал, чтобы на нее обратили особое внимание. Пока Робин в Сан-Франциско, не беспокойся. Шталь с домохозяйкой вчера вечером посетили квартиру Драммонда. Он коллекционирует игрушки и журналы, у него множество компьютеров и принтеров. Ни гитар, ни струн, ни бросающих в дрожь трофеев — никаких уличающих его предметов. И ни одного экземпляра «Груврэт». Это интересно.
   — Заметает следы или хранит все в другом месте, — заметил я. — Интересно, не второй ли раз Шталь посещает квартиру Кевина?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Обычно Шталь спокоен, как изваяние. Вчера, когда ты заговорил о посещении квартиры, глаза у него забегали и он опустил их.
   — В самом деле… странный он какой-то, это точно… Там есть журналы с голубой порнографией. Ужасные вещи. По словам Шталя, Кевин вел спартанский образ жизни, у него немного одежды, ничего существенного в виде личных вещей. Это можно объяснить либо тем, что он надолго подался в бега, либо тем, что у него есть другое убежище.
   — Это также признак психической деградации, — добавил я, — уход в себя, наплевательское отношение к родительским ценностям.
   — Петра решила еще раз попытаться поговорить с его родителями, особенно с отцом. Я направляюсь в административное здание, где находится контора Эва Киппера. Посмотрю, нельзя ли узнать еще чего-нибудь о его приятельнице. Дело в том, что один из его соседей позвонил мне. Он утверждает, что Эв последнее время выглядит чрезвычайно раздраженным. Топает по полу ногами, потушив свет. Они боятся звонить полицейским. Его приятельница последние дни тоже угнетена, обедала одна. Я не вижу очевидной связи с нашими делами, но и никаких других зацепок у меня нет. Чем больше я думаю об Эрне Мерфи, тем сильнее мне хочется узнать о ней. Но Петре удалось найти лишь несколько торговцев, которые смутно помнят, что Эрна бродила по их улице. Ни приятелей, ни любовников. Она всегда ходила одна.
   — Что насчет доктора, которого вызывали служащие «Дав-хаус», когда у Мерфи было кровотечение? Может быть, Эрна открылась ей? — В «Дав-хаус» утверждают, что доктор встречалась с Эрной один раз.
   — Служащие «Дав-хаус» признались, что не поддерживают связи с женщинами после того, как те покидают приют. А Эрна проводила вне приюта больше времени, чем в нем. Если она снова почувствовала себя плохо, то, возможно, обращалась к той женщине, которая занималась ею.
   — Ну, поскольку больше ничего такого, что подавало бы надежды, нет, можно заняться и этим. Не возьмешься ли ты за это? Я на пути к Сенчури-Сити.
   — Конечно, — согласился я. — Как зовут врача?
   — Сейчас посмотрю свои записи… вот она… Ханна Голд.
   — Я позвоню ей немедленно.
   Я позвонил доктору Голд. Ответил мужчина, служащий в приемной. Я представился, присовокупив свое звание.
   — Сейчас у нее пациент, доктор, — ответил он.
   — Я звоню по поводу пациентки, Эрнадин Мерфи.
   — Что-то неотложное?
   — Это важно.
   — Пожалуйста, не кладите трубку. Минуту спустя:
   — Доктор Голд хочет знать, в чем дело.
   — Эрнадин Мерфи убита.
   — О! Пожалуйста, не кладите трубку.
   На этот раз ждать пришлось дольше. Ответил тот же мужчина:
   — Доктор Голд освободится в полдень. Приезжайте к этому времени.
   Приемная врача представляла собой бунгало рядом с авторемонтной мастерской «Фиат». Справа от входной двери висела табличка с надписью:
   Вринда Сринивесан, доктор медицины Ханна Р. Голд, магистр философии, доктор медицины
   Анджела Б. Борелли, доктор медицины
   Внутренние болезни, гинекология и акушерство
   Женские болезни
   Я приехал в полдень, но доктор Голд еще не освободилась. В приемной сидели в очереди три пациентки — две пожилые женщины и девочка лет пятнадцати. Когда я вошел, все посмотрели на меня. Особенно пристально меня разглядывала девочка. Моя улыбка вызвала у нее гримасу отвращения.
   Небольшая, слишком теплая приемная была обставлена чистой, но уже старой мебелью.
   На стенах — фотографии в рамках: Мачу-Пикчу, Непал и Анкор-Уот Из магнитофона доносилось сладкозвучное пение Энии.
   Надпись, сделанная от руки и приклеенная клейкой лентой к конторке регистратуры, сообщала: «Мы принимаем ваши карточки медицинского страхования — и порой власти штата даже оплачивают наши услуги. От наличных мы не откажемся — платите сколько можете или вообще не беспокойтесь об этом».
   Место, отведенное для регистратуры, без стеклянной перегородки, представляло собой маленький закуток. Там сидел молодой человек и читал «Принципы бухгалтерского дела». На карточке, прикрепленной к его клетчатой рубашке, значилось: «Эли».
   Когда я вошел, он неохотно отложил книгу.
   — Я доктор Делавэр.
   — Она задерживается. — Он понизил голос. — Ее очень огорчило то, что вы сообщили. Вы не поверите, но она в самом деле огорчена. Это моя сестра.
   Двадцать пять минут спустя все три женщины ушли, и Эли сообщил, что идет на ленч.
   — Она сейчас выйдет. — Сунув учебник под мышку, он покинул бунгало.
   ; Через пять минут в приемную вышла женщина в белом халате. В руке она держала историю болезни. В ее молодом лице было что-то лисье, кожа отливала бронзой. Ханне Голд немногим более тридцати, но ее густые жесткие волосы до плеч совершенно седые. Это генетика. У Эли почти такие же. Светло-зеленые глаза выражали беспокойство.
   — Я доктор Голд.
   Она протянула руку, сухую и холодную.
   — Спасибо, что согласились уделить мне время. В глазах Ханны Голд светилось любопытство. Она закрыла на замок дверь, которая вела в приемную, села в потертое кресло и положила ногу на ногу.
   — Что случилось с Эрной? Я рассказал основное.
   — О Боже! И вы пришли сюда из-за?..
   — Я консультирую полицию. Меня просили поговорить с вами.
   — Значит, убийство имеет психологический подтекст в отличие от обычного уличного преступления.
   — Пока трудно сказать, — ответил я. — Хорошо ли вы знали ее?
   — Таких людей, как Эрна, обычно никто хорошо не знает. Я видела ее несколько раз.
   — Здесь или в «Дав-хаус»?
   — Один раз там, два раза здесь.
   — Эрна возвращалась после того, как вас срочно вызвали в приют?
   — Я дала ей свою визитную карточку, и меня очень удивило, что она сохранила ее.
   Ханна Голд открыла историю болезни. Она содержала один лист. Я увидел, что там написано аккуратным мелким почерком: «Оба раза она появилась без приглашения. Первый — спустя две недели после того, как я осматривала ее в „Дав-хаус“. Трещины в заднем проходе снова начали кровоточить, и она жаловалась на боль. Это было вполне естественно, поскольку в „Дав-хаус“ я лишь поверхностно осмотрела ее. Тогда я могла только предполагать, что происходит внутри. Я настойчиво рекомендовала больной пройти серьезное обследование, обещала договориться в окружной поликлинике, чтобы это сделали бесплатно. Она отказалась. Тогда я дала ей мазь, успокаивающую боль, и анальгетик, а также напомнила об основных правилах гигиены, не оказывая на нее слишком сильного давления. Нужно знать, с кем имеешь дело».
   — Понимаю, что вы имеете в виду. Я учился в Западном педиатрическом.
   — В самом деле? Я училась в Окружном, но бывала и Западном педиатрическом. Вы знакомы с Рубеном Иглом?
   — Хорошо знаю.
   Мы вспомнили имена общих знакомых, названия мест и другие мелкие подробности. Голд нахмурилась.
   — Когда я увидела Эрну второй раз, ситуация стала более тревожной. Это произошло ночью. Она вошла сюда, когда я заканчивала прием. Мои сотрудники уже разошлись. В это время открылась дверь, и я увидела Эрну. Она размахивала руками и была явно не в себе. Я заметила, что Эрна в панике. Она протянула ко мне руку. — Голд вздрогнула. — Ей хотелось коснуться меня и успокоиться. Кажется, я отшатнулась. Это была крупная женщина, и меня охватил рефлекторный страх. Она бросила на меня взгляд и рухнула на пол, заливаясь слезами. Я успокоила ее, подняла на ноги. У нее была мышечная ригидность, и она что-то бессвязно бормотала. Я не психиатр, поэтому не прибегла ни к торазину, ни к какому-либо другому сильнодействующему средству. Вызывать неотложную помощь не имело смысла — мне ничто не угрожало. В тот момент Эрна вызывала жалость, а не страх. — Голд закрыла историю болезни. — Я сделала ей внутримышечную инъекцию валиума и дала немного отвара из трав. Посидела с ней почти час. Наконец она успокоилась. Если бы не это, мне пришлось бы вызывать «скорую».
   — Что, по-вашему, привело Эрну в такое состоянии?
   — Она ничего не сказала мне. Успокоилась, извинилась за причиненное беспокойство и попросила отпустить ее.
   — Что еще говорила Эрна?
   — Она отвечала только «да» или «нет» на обычные вопросы. Но не упомянула ни о том, что привело ее ко мне, ни о состоянии своего здоровья. Мне хотелось провести медицинское освидетельствование Эрны, но она наотрез отказалась. Она продолжала извиняться, сознавая, что вела себя некорректно. Я посоветовала ей вернуться в «Дав-хаус». Эрна назвала это превосходной идеей.
   Именно так и сказала: «Это превосходная идея, доктор Голд!» Эрна произнесла эти слова почти… весело. Она повеселела совершенно неожиданно. Но эта веселость была явно наигранной. Ее слова не вписывались в контекст ситуации.
   — У сотрудников «Дав-хаус» создалось впечатление, что она получила хорошее образование.
   Ханна Голд задумалась. — Или притворялась, что получила.
   — Что вы имеете в виду?
   — Разве вы не встречали больных психозом, которые это делали? Они выхватывают отдельные фразы и повторяют их, как умственно неполноценные дети. — Такое впечатление производила на вас и Эрна?
   — Не утверждаю, что понимала ее. — Доктор Голд пожала плечами. — У вас есть предположения относительно того, кто довел ее до такого состояния?
   — Кто-то, кому она доверяла. Тот, кто использовал ее.
   — Сексуально?
   — Вела ли она активную половую жизнь?
   — Не в классическом смысле слова.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Осматривая ее, я обнаружила повреждения вагинальной области. У нее были лобковые вши и старые шрамы — фиброзные повреждения. Это характерно для бездомных людей. Но, осмотрев тазовую область, я не поверила своим глазам. Она была девственницей! Бездомных женщин используют самым безобразным образом. Эрна была крупной женщиной, но озверевший мужчина справился бы с ней. То, что Эрна никогда не имела половых сношений, поразительно. Возможно, гетеросексуальные отношения не интересовали ее партнера.
   — Генитальная область имела повреждения, — сказал я. — Эрну не могли подвергнуть насилию без проникновения?
   — Нет. Повреждения возникли из-за того, что Эрна не соблюдала правил гигиены. У нее не было ни рваных ран, ни каких-либо иных травм. И она не реагировала на то, что я осматриваю ее. Переносила осмотр стоически. Словно эта часть тела совсем ее не интересовала.
   — В моменты просветления, когда Эрна выказывала интеллигентность, о чем она говорила?
   — Когда Эрна появилась здесь впервые, я вызвала ее на разговор о том, что ее интересовало, и речь зашла об искусстве. О том, что искусство самое лучшее в мире. О том, что художники — это боги. Эрна перечисляла имена художников — французских, фламандских, о которых я никогда не слышала. Скорее всего она выдумывала их. Но говорила о них как о вполне реальных людях.
   — Рассказывала ли она когда-нибудь о друзьях, о семье?
   — Я спрашивала ее о родителях, о том, откуда она, где посещала школу. Она сразу замыкалась в себе. Эрна призналась только в том, что у нее есть какой-то дальний родственник. Толковый кузен, тоже увлеченный искусством. Она, казалось, гордилась этим. Но это все, что она сообщила о нем.
   — О нем, — подхватил я. — Значит, это мужчина.
   — Это все, что я помню. — Ханна Голд покачала головой. — Прошло довольно много времени. Вы сказали, что так плохо обращался с ней тот, кому она доверяла. Был ли на самом деле какой-то кузен? Мне показалось, что это нечто из области галлюцинаций.
   — Я о таком не слышал. В полиции считают, что ее заманил кто-то, кого она знала. Когда она нанесла вам эти два визита?
   Голд заглянула в историю болезни.
   Первый визит, без приглашения, Эрна нанесла ей пять месяцев назад. Второй — в четверг, за два дня до убийства Беби-боя.
   — Кузен. Она говорила о нем так, словно он в самом деле производил на нее сильное впечатление. Если бы я знала…
   — Вам незачем знать.
   — Это сказал настоящий психиатр. Учась в медицинском институте, я встречалась с одним психиатром.
   — Хороший парень?
   — Ужасный. — Она подавила зевок. — Извините меня! Я устала. И это действительно все, что я могу вам сказать.
   — Целующий кузен, — проговорил Майло по сотовому телефону из машины.
   — Дальше поцелуев дело не шло. — Я рассказал Майло о результатах обследования тазовой области.
   — Последняя девственница Голливуда. Если бы это не было так печально…
   — Она скорее девственница, принесенная в жертву. Ее использовали и бросили.
   — Для чего использовали?
   — Хороший вопрос.
   — Попытайся выдвинуть какую-нибудь версию.
   — Восхищение, смиренное послушание. Эрна выслушивала его фантазии, выполняла неприятную работу, например, осматривала, подбирала места убийств и описывала их. Взаимоотношения без секса вполне согласуются с версией о том, что Кевин голубой. Они сблизились на почве любви к искусству. А звала она его кузеном, вероятно, потому, что он был для нее эрзац-семьей. Эрна не пожелала сообщить хоть что-нибудь о своей настоящей семье. — А может, Кевин действительно кузен, — предположил Майло.
   — Не исключено. У Эрны рыжие волосы — точно такие же, как у его матери.
   — Состоя в родстве, можно не слишком умничать… Значит, ничего нового о родителях пока нет. Шталь работает с военными. И, представь, нашлась «хонда» Кевина. Она сейчас на штрафной площадке полицейского управления Инглвуда. Ее отбуксировали туда два дня назад за парковку в неположенном месте.
   — Инглвуд, — повторил я. — Это рядом с аэропортом.
   — Да. Сейчас я туда и еду. Хочу показать фото Кевина кассирам авиалиний и выяснить, не помнит ли его кто-нибудь из них.
   — Ты один осматриваешь ЛАМ^{note 10}?
   — Нет, с моими подопечными детективами. «Хонду» перевезут в нашу лабораторию по обследованию автомобилей. Но на ней уже много отпечатков посторонних лап. Ее обследование не даст ничего, только подтвердит, что наш Кевин — плохой мальчик. Он напроказничал, узнал, что мы интересуемся им, и дал деру из города. В его логове мы не нашли трофеев, потому что он взял их с собой. — Голос Майло заглушили помехи. — Есть ли какие-нибудь соображения по поводу того, с какой авиакомпании начать?
   — Проверь паспортный контроль, чтобы исключить полет за границу.
   — Я начну не с того, где можно нарваться на неприятный разговор. Эти ребята обожают бумажную волокиту. Предположим, что рейс внутренний. С чего бы ты начал?
   — Попытал бы счастья в Бостоне? Кевин бывал там и раньше. Наслаждался балетом.

33

   Эрик Шталь потратил два дня, работая в различных видах вооруженных сил США. В делах службы социального обеспечения значились имена тысяч Дональдов Мерфи. Они могли быть уволены с военной службы, но пентагоновские крючкотворы к информации о них допускали лишь по определенным правилам.
   Эрику немного помогало то, что он был знаком с военным жаргоном.
   Как он относился к военным, никого не касалось.
   Начал Шталь с матери Эрны, поскольку Колетт не такое уж распространенное имя. Сто восемнадцать записей в материалах социального страхования. В сорока четырех из них значились женщины примерно такого же возраста. Эрик проверил западные штаты. Ничего. Он полагал, что собирать данные об Эрне бесполезно, даже если ему удастся найти ее родителей.
   Но и в этом случае Шталь выполнял то, что ему поручено.
   Он отыскал Колетт Мерфи в Сент-Луисе. Она уклонялась от прямых ответов и отрицала все, что заставило Шталя задуматься. По ее выговору он догадался, что Колетт — негритянка. Спрашивать он не стал — теперь это не принято.
   Армия научила Эрика проявлять щепетильность в расовых вопросах. Например, относиться к жителям Саудовской Аравии как к богам и улыбаться, даже если они будут испражняться на тебя.
   Он отследил Колетт из Сент-Луиса через местную полицию, выяснил, что она привлекалась к суду за мелкие кражи, чем и объяснялась ее уклончивость. Однако она никогда не была замужем ни за каким Дональдом.
   В восемь тридцать вечера Эрик дозвонился Колетт Мерфи в Бруклин.
   Там было уже одиннадцать тридцать. Она возмутилась:
   — Вы разбудили меня.
   — Прощу прощения, мадам.
   Не возлагая особых надежд на этот разговор, он сообщил ей, что ищет Дональда в связи с рутинным расследованием, но не упомянул имени Эрны.