Кернер Элизабет. Малый драконий род

   — Никаких признаков погони не заметно, — отозвался Джеми еле слышно, — так что и нам, и лошадям не помешает подольше отдохнуть.
   — Вот и славно. Значит, увидимся здесь же завтра днем. Напомни им, чтоб и мне обед оставили, — обратилась она ко мне, поднявшись из-за стола и надевая плащ. — Давненько не едала я ничего вкуснее и вовсе не хочу лишиться повторного удовольствия.
   Я усмехнулась в ответ.
   — Желаю тебе вдоволь повеселиться, Релла, — сказала я. Она хитро прищурилась, и мы обе так и прыснули; мужчины небось не могли взять в толк, что же нас так рассмешило.
   Я обожаю Вариена, а Джеми мне всегда был вместо отца, но порой они оба бывают настолько недалекими...
   Святая Богиня, как все-таки легко мне делалось от смеха, пусть хотя бы ненадолго.

Салера

   Когда земля только-только начала покрываться зеленью, а деревья все еще оставались голыми, как-то утром я пробудилась — словно от чьего-то голоса. Нет, это не был Его голос, да я и не вполне была уверена, что в самом деле что-то слышала, но во мне вдруг возникло чувство... тепла, дома. Я встрепенулась и выбралась из убежища, в котором ждала Его возвращения, глубоко вдыхая свежесть утреннего воздуха и окидывая взглядом небо. Утро было холодным и ясным, и до моего слуха не доносилось ничего, кроме пения птиц, наших дальних родичей; расправив крылья, затекшие от долгого ожидания, я взмыла вверх, наслаждаясь нежными струями воздуха и приветствуя рассвет веселым танцем крыльев. Вскоре я с удивлением обнаружила, что кроме меня в воздухе кружатся еще несколько моих сородичей, тоже радующихся утреннему теплу в предвкушении яркого дня. Все они были высшей породы, Сердцевещатели, — им, я знала, можно доверять. Точно по общему согласию, мы снизились в том самом месте, над которым я пролетала по пути к своему единственному дому.
   Располагалось это место высоко в горах и было вполне безопасно. Поверхность земли здесь большей частью была плоской, словно луг, и поросшей травой, за исключением двух каменных зубьев, что вздымались к высоким утесам, стеною огораживавшим это пространство. На одном конце находился лесок; оттуда до нас донесся запах влаги, благодаря чему мы обнаружили небольшой водоем, где смогли напиться.
   Таково было начало. К концу дня к нам присоединилось еще несколько родичей; со временем стало казаться, что стремление, влекущее меня в воздух, передается также и моим соплеменникам.
   Мы собрались вместе, не ведая причины, не спрашивая себя о ней. В один день сразу несколько, на следующий день никого, затем еще несколько... Мы не сомневались, что поступаем так, как и нужно. Говорить мы не могли, но являли друг другу образы и мысли, касающиеся тех мест, откуда каждый из нас прилетел. Некоторые прибывали парами, иные с детенышами, и сердце мое тяжко ныло, когда я видела матерей с их малышами. Я не помнила лика своей матери, но не могла забыть ее кончину.
   Я так скучаю по Нему. Он приютил меня, сделался для меня и матерью и отцом, одарил меня любовью и разжег ответный огонь в моем сердце. Где-то Он сейчас?

Ланен

   «Огонь и воздух, земля и вода, не забывай, Владычица, о нас никогда...»
   К своему удивлению я проснулась от этих слов древней молитвы странников. Джеми втолковал ее мне еще в детстве, когда я изнывала от стремления вырваться за пределы своего маленького мирка; теперь же, ярким утром, они играли у меня в голове, точно солнце на молодой листве.
   Это было весьма кстати, поскольку мне все казалось, что до весны еще целая вечность. Открыв глаза, я обвела взглядом крохотную комнатушку, недоумевая, где это я очутилась, и едва не выпрыгнула из постели, осознав, что рядом находится кто-то еще... Я расхохоталась так, что Вариен проснулся.
   Он благоразумно не стал выражать своего недовольства. Я извинилась, что разбудила его. Но он лишь с улыбкой ответил:
   — Ты просишь у меня прощения за то, что разбудила меня своим смехом? Не стоит, кадреши! К тому же солнышко так ярко светит. День будет на славу!
   Как здорово было проснуться с легким сердцем, впервые за столь долгое время! Мы с Вариеном были просто в восторге от такого приятного пробуждения — и, как ни глупо это звучит, сейчас же занялись любовью, весело и страстно. Поначалу показалось неудобно: вновь заныла спина; но было так восхитительно вновь слиться с ним воедино, что я вскоре позабыла про неудобства и вся отдалась наслаждению. И не без удовольствия отметила, что Вариен становится чрезвычайно искусен по части любовных услад.
   Я чувствовала себя куда лучше прежнего, хотя стоило боли отпустить мое тело, как в голове у меня вновь зазвучали голоса. Я знаю, что твержу об этом больно уж часто, но вообразите только: в ушах постоянно слышится точно приглушенный говор, звучащий будто где-то в отдалении — и слов-то не разберешь, но и замолкнуть не заставишь. В это утро я решительно старалась не обращать на них внимания, ибо твердо намеревалась провести день как подобает. Светлая половина суток все удлинялась: с отступлением зимы ночи шли на убыль; я чувствовала, что целительство пошло-таки мне на пользу, равно как и вчерашний ужин, не говоря уже о ночи, проведенной в настоящей постели.
   Мы медленно спустились вниз, чтобы позавтракать, но, обнаружив, что хозяин может нам предложить лишь остывшую кашу, вежливо отказались. У меня при себе было довольно много денег, и мне сейчас же пришло в голову воспользоваться случаем и отправиться вместе с Вариеном в город — поразведать, что к чему. Тем более что мой супруг городов толком еще не видел: едва прибыв на корабле в Корли, мы с ним сейчас же поспешили оттуда убраться. Я пожелала Джеми счастливо оставаться, после чего Вариен обнял меня за талию, и мы вышли из трактира на залитую утренним солнцем улицу.
   Прежде я видела Кайбар лишь мельком, когда проплывала мимо него на речном баркасе, который вез меня в Корли, — это было прошлой осенью. Обычно я не слишком много уделяю внимания одежде, но именно здесь я приобрела тогда свой плащ — красивый, темно-зеленый, из двух слоев превосходного войлока, он сразу мне понравился. Мне пришлось пожертвовать им на Драконьем острове, и тогда я ни мгновения не колебалась; однако сейчас решила вновь подыскать себе что-нибудь подобное. Я знала, что вряд ли мне удастся найти ту самую лавку; и все же было приятно просто побродить по улицам, пока в голову мне не пришло еще кое-что занимательное. Одежда моя изрядно поистрепалась, и я подумала, что хорошо бы заодно отметить новое мое положение, пусть оно и не слишком для меня безопасно. Если не случится ничего непредвиденного, мне следует позаботиться о будущем: пожалуй, стоит накупить сукна, из которого можно будет понашить себе одежд попросторнее, да и рейтузы надо бы выпустить в талии...
   Знаю, что глупо было заранее рассчитывать на приятные хлопоты, глупо было верить, что я сумею выносить этого ребенка, — выкарабкаться бы самой! — но я испытывала такой трепет оттого, что мне значительно полегчало, что теперь смела надеяться на лучшее. Я была прямо-таки опьянена этим замыслом, как и Вариен, — и мы со смехом отправились на прогулку по городу.
   Утро казалось мне таким восхитительным: ведь Вариен был рядом! Даже сейчас я помню все с такой ясностью, точно это случилось лишь несколько часов назад, хотя на самом деле прошли десятилетия. Вначале мы направились к реке — мимо лавок сапожников, торговцев рыбой, мясников и прочих, каких только можно себе представить, — и каждый встречный лавочник, движимый самыми лучшими побуждениями, старался вытянуть из нас как можно больше серебра.
   Всевозможные запахи так и били нам в нос, пока мы пробирались к реке. Улицы Кайбара не отличались чистотой — я порадовалась, что надела сапоги для верховой езды, из толстой кожи, — в воздухе мешался запах множества людских тел, лошадиного пота, кожи, рыбы, съестного; неудивительно, что от такого разнообразия у меня вновь взыграло в животе. В пекарной лавке мы купили горячих пирожков с мясом, но так и не решились к ним притронуться, пока не добрались до реки.
   Здесь запах был куда терпимее: сильный северо-восточный ветер дул вдоль течения Кай, унося прочь городское зловоние. Мы уселись на берегу реки и позавтракали; однако ветер был слишком уж пронизывающим, и долго сидеть тут мы не смогли. Я повела Вариена в сторону пристани; по пути мы заглядывали в каждую торговую палатку, осматривая весь товар, но не находили ничего примечательного, пока наконец не наткнулись на кожевенную мастерскую. Здесь не было прилавка под навесом, зато спереди имелась небольшая пристройка, где и был выставлен товар. Нашим глазам предстали кожаные сумы, перевязи, перчатки для ношения в будни и в праздники, ножны самого разного назначения, начиная от здоровенных, для меча и заканчивая маленькими и изящными, для дамского стилета; наручи и колчаны для лучников — словом, много полезных вещей; а на небольшом столе у входа громоздился самый внушительный запас товаров — пояса и ремни из добротной, толстой кожи, с серебряными и стальными пряжками. Некоторые были с тиснением, другие ярко пестрели, раскрашенные в удивительные цвета, а иные представляли собой точно изящное кружево и предназначались явно не для использования, а скорее для любования.
   Я люблю запах кожи, меня он всегда привлекал — и вот, позабыв обо всем, я принялась рассматривать каждый пояс в отдельности, хотя не знала, что именно собираюсь купить. Хозяин заметил мою заинтересованность и тут же заулыбался. Это был опрятный низкорослый мужчина, с проворной улыбкой в черной бороде и веселыми глазами. Он поманил меня к себе.
   — Я только что закончил вот это, госпожа, — сказал он, протягивая мне тисненый пояс. Кожа сама по себе ничем примечательным не отличалась, но вот узор на ней был поистине восхитителен: по поясу тянулись листья, выкрашенные зеленью, но при этом каждому был придан свой особый, неповторимый оттенок. На темной поверхности кожи они смотрелись просто бесподобно. Они напомнили мне о чудесной вышивке на моем прежнем, погибшем плаще. Пряжка была выполнена из желтой меди, причем хозяин не преминул заметить, что на нее ушли последние остатки этого металла, доставленного ему несколько лет назад в большом количестве из Восточного королевства.
   Я рассмеялась.
   — Думаю, стоит мне уйти, как вы выложите очередную свою «последнюю» пряжку, — сказала я.
   Он ухмыльнулся.
   — Не исключено, — был ответ. — Как вам цена в пять сребреников? Посмотрите, какое отличное тиснение; к тому же эта пряжка и в самом деле почти что последняя...
   Мне нравилось с ним торговаться: как это обычно бывает, мы сошлись где-то посредине; впрочем, тогда меня не слишком заботило, сколько придется заплатить, и он, боюсь, об этом догадывался. Когда он предложил обрезать пояс по моей талии, я со смехом ответила, что вскоре мне потребуется одежда куда больших размеров, поэтому не стоит ему об этом беспокоиться. Он пожелал нам всего хорошего, и мы покинули лавку; Вариен держал меня под руку, а новый пояс я сразу же надела, затянув его как можно туже. Я была чрезвычайно довольна собой.
   Потом я отыскала торговцев тканями и купила довольно много сукна для моей будущей одежды; ткань была синей, и Вариен сказал, что этот цвет очень мне подходит. Мы повернули назад и улицами направились в сторону трактира. Вскоре мы наткнулись на уголок, где обнаружили клочок травы и небольшую купу деревьев, росших возле городского ручья. Ветви деревьев, разумеется, были голыми, а бурая трава придавала этому месту довольно унылый вид; но у самой воды распустились колокольчики Владычицы: серебристо-белые головки кивали, окруженные ярко-зелеными листочками; тут и там проглядывали и бледненькие весенние розочки, начавшие уже раскрывать свои цветочки, розовые и палево-желтые. И мне было приятно и радостно просто посидеть там, при свете слабого полуденного солнца, прежде чем отправиться назад в трактир.
   Я знаю, что в балладах никогда не говорится ни о чем подобном. Подозреваю, что любой, у кого хватило сил дочитать до этого места, не раз уже удивлялся, зачем я про все это пишу, ведь такие вещи могут быть интересны только старухе, вспоминающей свое прошлое. Сказать по правде, в те дни происходило так много ужасного — хватало и боли, и страха, и зловещих перемен, и жуткого мрака, — что иногда мне хочется вспоминать лишь те счастливые мгновения, когда мы с Вариеном были просто парой влюбленных олухов, которые едва поженились. Немного же нам тогда было нужно для счастья! Этот день был чудесным, не обремененным никакими заботами, и он навсегда останется таким в моей памяти. После столь долгой погони мы на какое-то мгновение почувствовали себя в безопасности — и пришли к негласному решению вести себя до конца дня так, будто все хорошо. Старания целительницы, несмотря на ее невыносимый нрав, не прошли даром: пока что я чувствовала себя значительно лучше. Вариен осмелился поведать мне о своей радости: ему так приятно было думать, что он вскоре может стать отцом. Даже голоса, постоянно нашептывающие что-то у меня в голове, на какое-то время стихли. Казалось, будто сама Владычица на миг одарила нас своим райским блаженством; по крайней мере, именно так я тогда и подумала, да и до сих пор верю в это. Если есть жизнь за пределами смерти, если нам отведено место, где мы навеки соединимся с душами тех, кого любим больше всего на свете, — вряд ли такое вечное счастье затмит тот единственный яркий день, который мы с Вариеном провели вдвоем.

Шикрар

   Увы! Если бы мы знали об этом, то, возможно, сумели бы еще как-то бороться, но откуда же нам могло быть известно? Я был слишком слеп, слишком поглощен видом горящей земли, что текла подобно воде, что не смог понять скрывавшуюся за этим причину.
   Да и потом, что мы могли бы сделать? Против нас восстал огонь, и мы не знали, как нам быть. Клыки или когти были тут бесполезны; даже наше внутреннее пламя казалось менее жарким, чем этот подземный огонь. Скорее всего, у нас не было выбора.
   Едва достигнув своих чертогов, я воззвал к Кейдре. Была уже глубокая ночь.
   «Сын мой, все ли у вас в порядке?» — вопросил я негромко.
   "Мы уже в пути, отец, - отозвался он тут же.— Щерроку по душе этот ночной полет, ему хочется увидеться с дедушкой Шикраром. Какой храбрый малыш мой сын!"
   Я выжидал.
   "Вскоре мы будем на месте, Старейший, — услышал я голос Миражэй, удивительно ясный и спокойный. Звук его придал мне решимости.— Мы с Щерроком будем ждать тебя в старых чертогах Акхора, возле Большого грота. Там, мне кажется, лучшее место для встречи, — добавила она, — ибо смею предполагать, что мы увидимся с Вариеном Кантриакхором гораздо раньше, чем рассчитывали".
   "Да, это вероятнее всего, милая моя дочь, - ответил я, не в силах сдержать легкого шипения от удовольствия.— Быть может, это будет для него немалым удивлением".
   "И пойдет ему на пользу, - сказал Кейдра.— Он почти не общался с нами с тех пор, как покинул остров. Если мы удивим его, тем лучше: он этого заслуживает".
   «Хотелось бы, чтоб и все гедри так же были рады нам, но боюсь, этому вряд ли суждено случиться».
   «Да, но там же госпожа Ланен: она замолвит за нас слово», - сказал Кейдра.
   "Ее голос — лишь один из множества тысяч, и она сама утверждала, что не пользуется среди своего народа большим влиянием, - ответил я.— Ты думаешь, те, кого должно убедить, услышат ее? Она отважна, но сумеет ли справиться с такой задачей?"
   "Прости меня, отец, но ты забываешь кое о чем, - ответил Кейдра, ничуть не смутившись.— Эта дочь гедри, не пользующаяся, как ты говоришь, большим влиянием, сумела убедить кантриов, собравшихся на Совете, не только оставить ее в живых, но и принять в качестве возлюбленной нашего государя. Клянусь Ветрами, она обладает такой необыкновенной душой, что вполне способна управлять миром".
   Я не мог сдержаться. Несмотря на то что я очутился лицом к лицу с недобрыми переменами и почуял угрозу для собственной жизни, я все-таки рассмеялся, ибо в словах моего сына сквозила истина.
   "Ну что с тобой поделать, Кейдра, несносный ты ребенок! - проговорил я.— Воистину излишняя серьезность не пойдет мне на пользу. Вы сейчас где?"
   «Миражэй и Щеррок уже в чертогах Акхора, там они будут в безопасности. Мы разожгли там огонь. А я лечу к тебе», — добавил он. И уже в следующее мгновение, не успело еще эхо его голоса стихнуть у меня в голове, он уже был подле меня.
   — Добро пожаловать, дорогой мой сын, всегда рад тебя видеть, — сказал я, когда он вошел в чертог душ. Мы обнялись, и я прижал его к груди, обернув своими крыльями, словно он по-прежнему был для меня ребенком. — Ах, Кейдра, дорогой! — добавил я и больше не смог вымолвить ничего. Слова точно застряли у меня в горле.
   Он родился в этой самой пещере, и здесь же умерла моя возлюбленная Ирайс — сами стены были полны воспоминаний о прежней жизни, и я вдруг осознал, что это последняя ночь, которую мне предстоит провести здесь. Приклонив голову, я оставался в объятиях своего великодушного сына, а сердце мое переполнялось отчаянием — и тут внезапно я почувствовал нечто ужасное.
   Мы — существа огня. Мы испускаем огонь, когда довольны и когда рассержены — словом, когда мы глубоко чем-то тронуты, — подобно тому как гедри источают соленую воду, которую они называют слезами. Но немногим известно, что и мы плачем — в крайней степени душевного отчаяния.
   Я почувствовал, как по панцирю, что покрывал мне лицо, с шипением покатилась слеза.
   Кейдра предпочел ничего не заметить и оставался недвижим — просто не выпускал меня из объятий. В глубине души я знал, что он вспоминает ту ночь, когда умерла Ирайс: тогда плакал он сам. В ту пору я обнимал его, передавая ему часть своей силы, хотя собственное мое сердце в тот момент было разбито и точно омертвело. А теперь вот его сила поддерживала меня...
   Любой отец может только мечтать о таком сыне.
   Хвала Ветрам, подобные мгновения длятся недолго. Я коснулся его самоцвета своим камнем — такую близость могут себе позволить лишь родители по отношению к детям — и вновь пришел в себя.
   — Спасибо тебе, — только и сказал я.
   — Меня мучит жажда, отец. Давай выпьем по глотку воды, прежде чем начать, — произнес он. Думаю, он был в смущении.
   Иногда бывает нелегко признать себя сильнее собеседника, и это справедливо даже в отношении Кейдры.
   Мы вышли из чертогов и вволю напились из ручья, что протекал в нескольких шагах от входа. Меня поразило обычное ощущение холодной воды, оставившей на языке привкус, которого я не замечал уже многие годы, и я почувствовал, как земля дышит исподволь пробуждающейся весной; все это показалось мне невообразимо дорогим и родным. Назойливая мысль: «Никогда больше тебе этого не видать» — удручала меня, но я нашел в себе силы отбросить ее. Позже еще будет время погоревать.
   Вода. Огонь. Остров, объятый пламенем... Нет, не время сейчас предаваться скорби, сперва нам всем нужно очутиться в безопасности.
   И все же сердца наши были объяты скорбью, когда мы вернулись под каменные своды. Я еще заранее разжег в главном чертоге костер — он должен был освящать наши действия и помочь нам справиться с нелегким делом.
   Мы наскребли целые пригоршни кхаадиша из того утла, где находилось мое ложе, и принялись изготовлять несколько глубоких чаш, то и дело выпуская огонь, чтобы расплавить и смягчить поверхность металла, благодаря чему работа так и спорилась. Когда чаши были готовы, я послал Кейдру насобирать мху, а сам принялся делать круглые пластины, придавая им слегка выпуклую форму, чтобы они могли послужить в качестве крышек. Готовые пластины я откладывал в сторону. Мхом я тщательно выстлал дно и стенки изготовленных сосудов.
   Медлить больше было нельзя. Мы ступили под своды дальнего чертога: прямо на нас глядела стена, покрытая кхаадишем ; в поверхность мягкого металла были вставлены самоцветы душ Предков. С почтением поклонившись прародителям нашего народа, я дотянулся до тех камней, что находились выше всех, — они были древнейшими, — и, осторожно действуя когтем, высвободил их из державшего их металла. Бережно складывая их в один из сосудов, я почти телесно ощущал боль, однако сумел пересилить ее. Я должен был ее перенести.
   — Кейдра, будь добр, изготовь крышку для сосуда, в котором покоятся самоцветы Потерянных, — попросил я.
   Бедные каменья: принесенные сюда давным-давно, сразу после того, как их вырвали из тел их владельцев, они вынуждены теперь возвращаться обратно — туда, где это случилось с ними.
   Увы нам всем!

Ланен

   Ночью, ясное дело, опять началось. Я могла бы догадаться, что даже один-единственный день радости имеет свою цену.
   Когда мы воротились в трактир, я почувствовала себя усталой и поднялась в нашу комнату, чтобы отдохнуть. Там я обнаружила свою одежду — она лежала на постели, аккуратно сложенная, чистая и сухая, — и чуть не пустилась в пляс. Я вывернула наизнанку свой мешок, выпростав из него все, что у меня было, затем придала ему прежний вид и бережно сложила туда свои «сокровища», поклявшись себе, что на этот раз непременно сберегу одну смену нижнего белья и одну чистую рубашку, которыми не воспользуюсь, пока на мне белого места не останется. Когда я выпрямилась, то внезапно почувствовала прежнюю боль: словно кинжалом полоснули по внутренностям. Вознося хвалу Языку Истины, я мысленно завопила, обращаясь к Вариену, умоляя его привести Реллу, а сама кое-как добралась до постели. Через пару мгновений они уже были подле меня. Взглянув на меня разок, Релла выругалась и куда-то исчезла. Через некоторое время она воротилась с тазом горячей воды и какими-то тряпицами, заверив меня, что вскоре явится еще один целитель, за которым уже послали.
   Вариен хранил молчание. Он уселся подле меня, спиной к Релле, пока та делала мне какие-то припарки, и нежно посмотрел мне в глаза. И вместо постороннего шепота в голове у меня слышался теперь лишь его восхитительный голос.
   Слов как таковых не было; но я слышала, как от него исходят сила и любовь — звуча во мне, они обволакивали меня точно теплым одеялом.
   — Я пыталась разыскать для тебя мага, девонька, но удача нынче не на нашей стороне, — проговорила негромко Релла. — Тут их всего-то трое: двоих сейчас в городе нет, а третий нам не подойдет: он только кости правит. — Она подмигнула мне из-за плеча Вариена. — Ты как, не прочь сломать ногу? Тогда бы мы хоть разузнали, чего он стоит.
   Мне удалось улыбнуться ей в ответ: боль на мгновение отпустила.
   — Спасибо, Релла, ты настоящая подруга, но я никогда не стала бы лишать тебя этой чести. Подойди-ка поближе, чтобы я смогла до тебя дотянуться, и я помогу тебе самой сломать ногу — вот и разузнаешь тогда.
   В это мгновение вошел человек, которого я раньше никогда не видела. Был он среднего возраста, среднего роста и, едва войдя, сразу же посмотрел на меня, нахмурившись.
   — И что же вас беспокоит, молодая женщина? — спросил он. И в голосе его, и в манере держаться явно чувствовалась гордыня. Он подошел ко мне, закатывая рукава, и от него начало исходить голубоватое свечение.
   — Меня беспокоит то, что какой-то незнакомец только что вошел ко мне в комнату и начал задавать мне вопросы, — огрызнулась я. Что-то мне в нем не понравилось: так и подмывало отпустить еще одну колкость. — Возможно, если б он соизволил поведать, кто он такой, мне бы наверняка полегчало, провалиться мне на месте!
   — Я целитель Кидлет. За мною послали, чтобы я пришел к вам, — ответил он, нимало не смутившись.
   — А как же женщина, что приходила вчера? — поинтересовалась я для отвлечения внимания, заставив Реллу насторожиться.
   Как можно скорее я мысленно обратилась к Вариену: «Акор, тут что-то не так, с ним что-то не в порядке! Ты видишь это? Я что, с ума сошла? Не хочу, чтобы он ко мне прикасался!»
   Кидлет что-то пробормотал, и тут Вариен шагнул вперед, протянув ему пятерню. Кидлет взялся за нее, но уже в следующий миг Вариен с отвращением отбросил его руку. Я чуть ли не услышала, как он зашипел.
   — Ты служишь ракшасам! — прорычал он. Он как-то странно дышал.
   «Не забывай, что ты уже не можешь извергать огонь», — быстро сказала я ему мысленно.
   И тут же услышала, как дыхание его переменилось, едва он шагнул вперед, нависая над незнакомцем и тесня его прочь от меня, назад к двери.
   — Как смеешь ты являться сюда, когда от тебя несет этой мразью! Поначалу пришелец пытался отстоять свою правоту.
   — Я главный целитель Гундарской гильдии Кайбара, юноша, тебе не подобает обращаться ко мне подобным образом!
   — А я — Вариен из колена Лориакейрисов! — с жаром рявкнул Вариен. — И я убью тебя, если ты тотчас же не уберешься отсюда!
   Я содрогнулась. Вариен опять сделался Акором и узрел зло в душе этого человека — будь дело на Драконьем острове, пришелец заслужил бы мгновенную смерть. В голосе его сквозил тот же холод, что я слышала однажды в голосе Джеми, когда он говорил с человеком, которого намеревался убить.
   — Убирайся сейчас же, болван! Ты что, не видишь, что он не шутит? — взвизгнула Релла. Рука ее сжимала рукоять кинжала на поясе.
   Без единого слова целитель развернулся и стремглав выбежал из комнаты. Релла взяла мои сапоги и швырнула их мне.
   — Меня не волнует, насколько тебе сейчас больно, девонька. Одевайся, живо. Мы отбываем. Пойду скажу об этом Джеми.