Кертис Джек. Сыны Зари

   Позади нее широкими шагами шел Гюнтер Шмидт, высокий, седовласый, элегантный. Он выглядел сильно раздраженным, хотя и неплохо сдерживал себя. Никола бросила через плечо:
   – Я пленница в своем же доме, черт бы его побрал! – Голос ее дрожал от волнения.
   – Чепуха, – терпеливо улыбнулся Шмидт. Хотя она не могла видеть его жеста, он широко взмахнул рукой, как бы демонстрируя степень ее свободы. – Мы можем отправиться, куда вам только будет угодно.
   – Вот именно! Мы можем отправиться. Но не я!
   – Но ведь было решено...
   – Не мной, – резко сказала Никола и словно для себя повторила: – Не мной.
   Она открыла дверь в большую, залитую солнцем гостиную, прошла в дальний ее конец и села на диван, но тут же вскочила, ища сигарету. Найдя пачку на низком столике у окна, она снова села, но уже в кресло. Как только уселся и Шмидт, Никола снова поднялась и стала ходить взад-вперед по комнате, то и дело прикладываясь к сигарете.
   – Я готова дать вам гарантию...
   – Да, Никола. – Тон Шмидта был и извиняющимся, и слегка покровительственным. – Мы же понимаем, что вы расстроены. Может быть, вы еще измените ваше мнение...
   – Вы у меня вроде тюремщика, – сказала она.
   – Разумеется, нет.
   – Мне не хватает только железного шара и цепей. – Никола вернулась к окну, раздавила в пепельнице сигарету и взяла из пачки другую. – Целыми днями – вы, вы, вы! Вы едите со мной, гуляете со мной и даже ждете в коридоре, пока я выйду из сортира!
   – Но Никола...
   – А с вечера этот жирный кретин, Голдман, заступает на ночную вахту, сидит в кресле в прихожей со своей фляжкой кофе и с пластиковой коробкой с бутербродами... Господи!
   – А может быть, вам поехать куда-нибудь, Никола? Как вам нравится такая идея? – Шмидт тут же поправился: – Если бы нам поехать вместе, а? Отдохнуть.
   Никола пристально посмотрела на него:
   – Не надо только меня опекать, ублюдок!
   Шмидт криво усмехнулся и пожал плечами.
   – Послушайте, Никола, но вы же знаете, что творится. Я понимаю ваше горе. Я понимаю, как вам нужно... – он поколебался, ища способ обойти слово «отомстить», – ну, словом, разобраться с этим. Но мы озабочены другим. Когда умер Джей, надо было все сохранить, защитить...
   – Когда Джей умер... – Слова словно бы растянули ее губы в подобие презрительной усмешки с оттенком скорби. – Он был убит, разве не об этом все вы только и думаете?
   – Да, вы знаете, что мы об этом думаем.
   – Какой-то маньяк, – сказала она, – но маньяк с заданием.
   – Было неблагоразумно говорить вам об этом. Такое не должно было случиться.
   – Ах, в самом деле? Но он же был моим мужем!
   – И моим партнером в бизнесе. Есть какие-то веши, которые мы просто должны... принимать, как они есть.
   Никола закурила новую сигарету. Она сидела в кресле у окна, уставившись на широкие лужайки, окаймленные каштановыми деревьями. Немного погодя Шмидт спросил:
   – Может быть, у вас есть какие-то пожелания на сегодня? Что-нибудь конкретное?
   Никола не ответила и даже не посмотрела на Шмидта. Она думала об одном человеке, о Робине Кэлли. Она думала, как это устроить.

* * *

   Джей Хэммонд был шестой жертвой Росса, тот самый теннисист, использовавший свободное время и для игры, и для деловых контактов. Они уже провели первый сет, второй, а в третьем Хэммонд сделал две ошибки при подаче. У него не было необходимости специально проиграть этот гейм, чтобы угодить партнеру, – тот занимался исключительно рынком сбыта.
   Хэммонд был в хорошей форме в тот день. Одну за другой сделал удачные подачи, мяч без видимых усилий легко отскакивал от его ракетки. Счет в гейме был 30:0 в его пользу, когда он подбросил мячик вверх для подачи, и его соперник в противоположном конце корта видел, как он подпрыгнул и вдруг как бы споткнулся, а потом упал. Ракетка выпала из его занесенной руки еще раньше и, описав дугу, упала на корт. Ноги его дергались и выстукивали дробь, что со стороны выглядело несколько комично. В целом же он рухнул слишком быстро, чтобы его партнер мог заметить, как на белой теннисной рубашке начал проступать зловещего вида медальон.
   Вокруг царил покой. Мячик некоторое время попрыгал по корту, а потом откатился в сторону.

* * *

   Никола Хэммонд всегда знала, что ее муж был преступником. Но это ее ни в малейшей степени не беспокоило. Ей нравилась их совместная жизнь, и поэтому, зная, откуда взялось их богатство, она никогда не терзалась угрызениями совести. К тому же речь ведь не шла о том, что Джей может врываться в банки с дробовиком или пускать под откос почтовые вагоны, набитые купюрами. Он был агентом-посредником, и его бизнес был вполне цивилизованным и по большей части – законным. Время от времени ему представлялась возможность оказать ту или иную особую услугу одному из своих клиентов, и из этого не делалось большого секрета. В распоряжении Джея могло ненадолго оказаться кое-что, некий товар, а потом его следовало сбыть. Или же, что более вероятно, Джей мог просто подыскать покупателя, нуждавшегося в этом товаре, и договориться о цене.
   Никола и Джей были довольно редким примером семейной пары, когда, познакомившись в двадцать с небольшим, молодые люди полюбили друг друга, поженились и так и жили в любви и счастье. Их брак ничего не значил ни для Шмидта, ни для прочих близких деловых партнеров Джея. Они не испытывали ни печали, ни реального ощущения утраты и теперь. А для Никола эти чувства были непреодолимы, а бок о бок с ними стояло жгучее желание добиться наказания убийц Джея. Даже не столько именно того человека, который убил его, хотя ей бы доставило удовольствие узнать, что убийца мертв. Нет, Никола считала, что должны быть наказаны в первую очередь те, кто распорядился убить Джея, именно эти люди.
   Она не знала их имен, никогда не смогла бы узнать их в лицо, но она была уверена, что такие люди существовали. И есть кто-то, способный найти их, кто-то, способный, используя имя Джея как отправную точку, предпринять путешествие, которое выведет на те, пока еще неизвестные имена. Робин Кэлли – вот кто способен проделать все это.
   Никола вздохнула, подыскивая точное соотношение уныния и капитуляции.
   – Было бы хорошо сходить прогуляться, – сказала она. – Думаю, есть же какой-то мир за стенами этого дома. – И повернувшись к Шмидту, она выдавила из себя улыбку. – Ну, сходить прогуляться-то я могу, а?
   – Да, – сказал Шмидт, кивая и улыбаясь в ответ. – Почему бы и нет? Я бы тоже с удовольствием прогулялся.

* * *

   Ей предстояло придумать все это прямо на ходу. Так придумывают детям сказку на ночь, так придумывают искусную ложь, равно основанную на правде и на обмане. Какой-то шофер, которого она никогда раньше не видела, подал машину к входной двери. Никола и Шмидт сели на заднее сиденье. Потом Шмидт слегка постучал по плечу шофера, и тот нажал на кнопку. За его спиной тут же поднялась стеклянная панель. Двигатель шофер все еще не заводил.
   – Есть определенные условия, – сказал Шмидт. – Мы будем гулять час или около этого. Если по пути нам встретятся какие-то люди, вы должны держаться от них в стороне. Пожалуйста, выньте все из карманов.
   – А что вы рассчитываете там найти? – засмеялась Никола.
   – Может быть, бумагу, может авторучку...
   На Никола был льняной жакет, под ним блузка, да еще голубые джинсы. Шмидт проверил разную мелочь, которую она выложила перед ним. Там была губная помада, и ее Шмидт не вернул. Наклонившись к ней, он опустил руку в карманы ее жакета, потом коротко взглянул на нее с извиняющимся видом. Она слегка скользнула вперед на сиденье, и Шмидт похлопал по передним и задним карманам ее джинсов.
   – Прошу прощения, – сказал он и постучал по стеклянной панели. Машина двинулась с места.

* * *

   Для начала парочка простеньких обманных выпадов.
   Они ехали по городку. В одном месте, когда они застряли в потоке транспорта, Никола коснулась двери, совсем рядом с ручкой, и слегка сдвинулась с места. И она тут же почувствовала почти синхронное движение Шмидта, положившего руку на ее предплечье. Она оперлась о дверь, словно бы для поддержки, повернулась к нему и снова заняла прежнее положение, как ни в чем не бывало.
   Потом они остановились на красный свет. На передних сиденьях ближнего к ним автомобиля двое мужчин вели деловой разговор, и водитель то и дело отрывал руки от руля, подкрепляя свои аргументы жестами. А на заднем сиденье женщина выглядывала из открытого окна, опираясь подбородком на руки.
   Никола смотрела прямо перед собой, но нажимала на кнопку, чтобы опустить ближнее к ней окно. Взгляд Шмидта метнулся в сторону этого звука. Лицо Никола в открывшемся окне было не более чем в трех футах от лица женщины. Отвернувшись от Шмидта, Никола сказала:
   – Мой муж... – но тут же повернулась обратно, словно и не замечая этой машины, делая вид, будто ее слова с самого начала были обращены к Шмидту.
   Голоса их столкнулись, и его был резким от тревоги, а ее – уравновешенным и доброжелательным.
   – Никола! – сказал Шмидт.
   – Мой муж никогда не был вашим близким другом, не так ли?
   Пару секунд Шмидт приходил в себя, а потом напряженное выражение сползло с его лица. Машины двинулись, и легкий ветерок из открытого окна шевельнул волосы Никола.
   – Мы не так уж часто виделись с ним, это верно, – сказал Шмидт, – но я любил Джея.
   – Да, – сказала Никола. – Его почти все любили.
   Все остальное время поездки она охотно говорила о Джее, о том, как они познакомились, о том, что они делали вместе. Шмидту даже показалось, что, хотя эти воспоминания и прибавляли ей печали, сам по себе подобный разговор был началом пути к выздоровлению. Пару раз Никола смахивала слезу. В какой-то момент она поинтересовалась его мнением о чем-то, и Шмидт был рад ответить ей.
   – Но ведь невозможно начать все снова, не так ли?
   – Нет, конечно же, это возможно. Рано или поздно. Время для этого еще придет, вот увидите.
   – Вот здесь, – сказала она, – попросите его остановиться здесь.
   Шмидт постучал по стеклу, и машина въехала передними колесами на широкую полосу травы, футах в пятидесяти от опушки буковой рощи.
   Парочка обманных выпадов, а теперь еще парочка.
   Они шли сквозь пятна солнечного света, смещавшиеся, когда легкий ветерок шевелил листву. Негромкий шелест над их головами напоминал шум отдаленного прибоя. Никола постепенно уводила Шмидта с тропинки в густую часть леса. Трижды она обходила дерево с одной стороны, а Шмидт – с другой. На какой-то миг они не видели друг друга, но тут же сходились снова, даже не обрывая разговора. Но на четвертый раз Никола приостановилась за деревом, оставив Шмидта в одиночестве. Сначала она слышала его голос, потом он умолк. Шмидт быстро вернулся назад. Никола стояла у ствола дерева, пригнувшись и рассматривая что-то.
   – Вон там, – показала Никола и подняла глаза, улыбаясь, – дикая орхидея.
   И она увидела, как расслабляются его напрягшиеся было плечи, когда он присел на корточки, чтобы тоже посмотреть. Сделав полпути по своему условному маршруту, они подошли к известняковой осыпи, сбегавшей к маленькой травянистой площадке в тридцати футах от гребня. Никола шествовала вдоль края осыпи, словно искусный канатоходец.
   – Совершенно ясно, – отвечал Шмидт на ее вопрос, – что на этот раз нам не удастся выиграть. Даже просто что-либо предпринять – значит рискнуть разоблачить себя. Это бизнес, Никола, игра без правил. Будет еще другой...
   Никола вдруг потеряла равновесие и, соскользнув с края осыпи, побежала по ней, раскинув в стороны руки. Она скользила и снова бежала, а фонтанчики белой известняковой пыли взлетали из-под ее каблуков. Она сбежала со склона с неукротимой скоростью и, проскочив травянистую площадку, влетела в гущу деревьев. Шмидт следовал за ней, он дважды упал, пока спускался. Когда он добрался до травы, из полосы деревьев показалась Никола.
   – Я оступилась, – сказала она, рассматривая свои руки, белые от извести, словно отыскивая причину какой-то незначительной боли, потом оставила это занятие и стала отряхиваться от пыли.
   – А мы отсюда сумеем найти дорогу назад? – спросил Шмидт, подняв глаза на осыпь.
   – Не уверена. Надо вернуться и выйти на прежнюю тропу. Дела не так уж плохи.
   Никола побежала вверх по склону и сумела пробежать треть его, пока не упала почти на четвереньки, успев ухватиться за небольшие выступы и пучки травы. Позади нее с трудом поднимался Шмидт, и Никола слышала, как он сопит от напряжения. Добравшись до вершины осыпи, она повернулась и посмотрела вниз. Шмидт все еще карабкался наверх, не сводя с нее глаз. Нагнувшись, она протянула ему руку.
   – Извините меня, – сказала Никола. – Какая-то дурацкая выходка. С вами все в порядке?
   Он кивнул успокаивающе и стал высматривать опору для ног. Никола по-прежнему наклонялась к нему, протягивая руку. Оказавшись почти рядом, Шмидт ухватился за ее руку. Никола встала, таща его за собой, и на какое-то мгновение Шмидт выпрямился. Его ноги все еще были на склоне, а голова как раз показалась над краем гребня.
   И тогда Никола, стараясь не потерять равновесия, сильно ударила ногой прямо перед собой. Одновременно она вырвала свою руку из пальцев Шмидта. Носок ее туфли попал Шмидту прямо под подбородок, куда-то в горло. Никола не стала задерживаться, чтобы оценить по достоинству результаты своего удара. Прежде чем Шмидт исчез из виду, она была уже в нескольких ярдах от него, направляясь к высохшему ручью.
   А Шмидт, не устояв на ногах, опрокинулся назад, плечами и головой грохнувшись об известняк. Тело его подпрыгивало, словно это был не Шмидт, а взлетевший в воздух лосось. Он снова и снова ударялся о каменистую поверхность склона, а потом покатился вниз по откосу, к площадке. С его гортанью что-то случилось. Звук дыхания, со свистом рвущегося из его горла, смешивался с шелестом листвы под порывами ветра.
   Двигаться Шмидт не мог. Его грудь тяжело вздымалась. Он лежал на спине и смотрел вверх, на полог из листьев, которые шевелились и переворачивались, просеивая солнечный свет.

Глава 24

   В тот вечер шел дождь. Неутихавший ливень не выпускал людей на улицу. Двое мужчин шли сквозь эту стену дождя, втянув головы в воротники плащей. На одном из них была шляпа, с полей которой капала вода. Подойдя к двери дома, они постучали. Им отперла женщина и стала вглядываться в темноту дождя, но они, оттеснив ее, ворвались внутрь. Женщина открыла рот, чтобы закричать, и тут же чья-то рука накрыла ее лицо, так сильно сдавив челюсти, что крик замер у нее в горле. И хотя женщина молчала, тиски не ослабевали.
   Все трое стояли в прихожей. Женщина была прижата к стене, большой и указательный пальцы с такой силой вонзались ей в щеки, что с ее лица стекала кровь, и женщина стала терять сознание. Ей казалось, что лица этих мужчин окружал какой-то темный ореол, и слышалось что-то вроде шума моря. Ее руки хлопали по стене, словно выбивая нечеткий ритм на тамтаме.
   Мужчины притащили ее в комнату и положили на диван. Один из них уселся рядом с ней, а другой встал поблизости. Женщина тупо смотрела на них. Мужчина, сидевший рядом с ней на диване, спросил:
   – Детишки спят?
   Он шепелявил, и в слове «детишки» слышался присвист, а кончик его языка слегка высовывался между зубами. Женщина кивнула, и тот мужчина, который стоял, вышел из комнаты. Она в страхе проводила его глазами.
   – Куда он пошел? – спросила она.
   – Он просто заглянет к ним, убедится, что они спят. Не беспокойся. – Кончик его языка скрылся за зубами, и мужчина издал череду едва слышных звуков, что-то вроде «хысс, хысс, хысс». Так он смеялся. – Не беспокойся. Он очень добр с детишками.
   Женщина привстала, но мужчина, взяв ее за руку, притянул назад, на диван. Он быстро и небрежно ударил ее по лицу и тут же накрыл ей рот на случай, если бы она решила закричать. Мужчина сказал:
   – Нет, мы с тобой останемся здесь. – С его языка слетела капелька слюны.
   – Что вам нужно? – спросила женщина.
   Он не ответил, продолжая смотреть на дверь. Из нее появился другой мужчина. Он кивнул и огляделся, ища телефон. Обнаружив его, он поднес аппарат к женщине и положил его ей на колени. Они назвали номер, и она набрала его.
   – Анна? – спросил голос. Голос ее мужа.

* * *

   Испугана, конечно же, она была страшно испугана. Майкл Поп ожидал этого. Но когда пришел этот момент, когда он услышал ее исполненный ужаса шепот, это потрясло его. Спустя несколько секунд после того, как он повесил трубку, телефон зазвонил снова. Чей-то голос спросил:
   – Все в порядке?
   – Они ничего ей не сделают? – спросил Поп.
   – Разумеется, нет.
   – А детям?
   – Ни ей, ни детям, так что не беспокойся.
   – Ее голос был таким испуганным...
   – Ну что ж... в общем, он и должен таким быть. В этом и заключалась вся идея. – Послышался смешок, как бы успокаивающий Попа. – Так что доведем уж дело до конца.
   Поп поднялся на небольшой лестничный пролет, который вел в главную часть дома. В прихожей, рядом с дверью в жилые комнаты, была небольшая, вмонтированная в стену панель. Поп подошел к ней и открыл дверцу-щиток. За ней обнаружился ряд кнопок с номерами от нуля до девяти, подобно нумерации на телефонном диске.
   – Мы сделаем это примерно так, – сказали они ему. – Двое мужчин придут к тебе домой. Потом они позвонят тебе по телефону и скажут, что, если ты не выполнишь их указания, они убьют твою жену и детей. Твоя жена будет перепугана, но с ней, конечно, ничего не случится. А поскольку она во все это поверит, то ей поверят и остальные. Вот это очень важно. Ты говоришь, что в доме никого не будет...
   – Да, в течение месяца. Они поедут в круиз. Сначала полетят самолетом до Бретани, оттуда морем до Ниццы, поплавают вдоль побережья, потом отправятся на Адриатику или в какое-нибудь другое место на Средиземном море. Может, на Эгейское море. – Поп засмеялся. – Жизнь ведь чертовски скучна.
   – Отлично. После того как тебе позвонят от твоей жены, будет звонок и от нас. Пользуйся только особым телефоном. Как только выключишь сигнализацию, сообщи это тому, кто позвонит. Сколько времени будет в нашем распоряжении?
   – Когда в доме отключается сигнализация, сигнал переводится на центральную станцию. Ответная реакция оттуда может последовать уже минуты через полторы.
   – Не беспокойся. Те, кто придут туда, знают, что им надо искать. Кто-нибудь из них сделает тебе укол.
   – Что-что?
   – Ты же должен быть без сознания, когда прибудет полиция. Это самый лучший способ, для тебя лучший, понимаешь? А что тебе пришлось бы делать в другом случае? Бежать вдогонку за этими парнями по улице? Кричать «помогите!», как какая-нибудь юная истеричка? Звонить в полицию и сообщать номер их машины? К тому же это все будет отлично выглядеть. Ты был перепуган, насильно одурманен наркотиком, вообще был в полуотключке... Тебе не придется ничего изобретать, не придется беспокоиться о выражении твоего лица, когда нагрянет машина с полицейскими.
   Поп немного обдумал это. Да, все вроде бы логично.
   – А как насчет денег? – спросил он.
   – Понемногу и постепенно. Откроешь где-нибудь счет на вымышленное имя и сообщишь нам его номер. И мы ежемесячно будем переводить взносы. Это будет выглядеть достаточно достоверно. То тысячу долларов, то пару тысяч. За два года ты все получишь. Теперь послушай: единственное, о чем важно помнить, – никому об этом ни слова! Не вздумай похвастаться, ни словом не намекни даже самому лучшему другу за бутылкой виски.
   – Вы это серьезно?
   – Такое случается...
   – Только не со мной.
   – Твоя жена во все это поверит, полиция тоже поверит. Ты отключишь сигнализацию, а потом поспишь минут десять, – только и всего. Ты сделаешь деньги из ничего и будешь жить в безопасности столько, сколько будешь молчать.
   Поп улыбнулся и покачал головой. Рассказать об этом кому-то, что за вздор! Господи, да он сам бы рад об этом не знать.
   – Нам нужен план дома, план этажа...
   – Разумеется.
   – И точное расположение картин.
   – Да-да.
   – Отлично. Вот и отлично. Это все, что от тебя нужно.
   Поп снова прокрутил все это в голове. Он мысленно увидел свой дом, открытую парадную дверь, входящих в нее мужчин...
   – А что насчет Анны? – спросил он.
   – Кого-кого?
   – Моей жены?
   – О, будь спокоен. Мы позвоним туда, как только все будет кончено, и парни уйдут от нее. Конечно, она тут же сообщит в полицию, но к тому времени кому это будет интересно?
   – Но они ей ничего не сделают?
   – Не беспокойся.
   – А детишкам?..
   – Да не беспокойся ты!
   Все еще держа в руке телефон. Поп открыл дверцу панели. Он набрал пятизначный код и сказал в трубку:
   – Когда будет нужно, скажите мне...
   Молчание продлилось не более чем полминуты. И голос сказал:
   – Вот сейчас.
   Поп нажал на кнопку с надписью «вход», и код сработал. Он пошел к входной двери и открыл ее. Трое мужчин быстро пробежали мимо него. Двое из них устремились прямо к той комнате, которую Поп сам отметил на плане этажа. А третий задержался. Поп уже снял с себя куртку и начал закатывать рукав рубашки. Но мужчина тыльной стороной левой руки, на которой была перчатка с кастетом, ударил его. Поп успел ощутить, как хрустнул его шейный позвонок, и все покрылось туманом. В момент удара он прикусил язык, и на его подбородок брызнули капли крови.
   – Прошу прощения, – сказал мужчина, наполняя шприц. – Так, знаете ли, будет получше.
   Он сделал Попу укол, и в ту же секунду двое других мужчин пробежали мимо. Каждый из них нес упакованный в поролон туго скатанный сверток. А в глазах Попа все снова затуманилось, и он оперся спиной о стену. Волны какого-то жужжащего гула поднимались в голове, и зрение таяло, словно горящая бумага, съеживающаяся и темнеющая. Мужчины уже ушли.
   Поп соскользнул по стене и с глухим стуком сел на пол. Он еще успел увидеть какие-то тени, мелькающие в полутьме, прежде чем его окутал мрак. А еще через пять секунд он умер.

* * *

   Мужчина, который шепелявил, сказал:
   – Это отключит тебя на десять минут, не больше. Нам пора сматываться.
   Анна затрясла головой. Мужчина, стоявший позади нее, ухватил женщину за левое запястье и завернул ей руку за спину. Другой рукой он вцепился ей в волосы и потянул голову назад.
   – Это ерунда, я тебе обещаю, – сказал шепелявый.
   На его губах выступили пузырьки слюны. Он помассировал ей изгиб локтя, чтобы напрячь вену, а потом легко ввел иглу. Спустя мгновение ее глаза затуманились. Второй мужчина отпустил ее и пошел забрать из прихожей два плаща и шляпу. Шепелявый двинулся за ним следом. На улице все еще шел дождь. Они были одеты вполне по погоде.
   А дети так и не проснулись, так что мужчины решили оставить их жить-поживать и дальше.

Глава 25

   В конце этого дня предстояли хорошая еда, хорошее вино, хорошая беседа и, ради полного комплекта, хорошие новости.
   Гуго Кемп, подцепив кусок отварной семги, жевал медленно, чтобы насладиться вкусом. Потом он освежил рот глотком воды со льдом и тут же наполнил его бодрящим легким ароматом «Вдовы Клико». Индеец, одетый в накрахмаленный белый фрак с черным галстуком-бабочкой, мгновенно шагнул вперед и снова наполнил его бокал. Этот слуга еще раньше, днем, принял немного наркотика, приготовленного из особой породы кактуса, и теперь на его лице царило умиротворенно-кроткое, мечтательное выражение, этакая легкая снисходительность. Впрочем, рука его была твердой, как и всегда.
   – Он был одним из истинных оригиналов, – сказал Кемп. – Таких на самом-то деле совсем немного. Каждый, конечно, оригинален в своем роде, и их величия уже достаточно для самобытности. Но все же среди них есть некоторые, стоящие особняком от своих современников в каком-то особенном смысле. Это связано с полным отсутствием для них авторитетов. Такие отклоняются от господствующего умонастроения. Возьмем, например, импрессионистов: вся их живопись в одной и той же палитре. Но некоторые... Рембрандт, Эль Греко, Пикассо, Сезанн... – Кемп взглянул в сторону и его тарелка исчезла со стола, а ее место заняла плоская деревянная тарелочка с сыром. – Да, Сезанн... Он, конечно, чувствовал, как работают другие, никто ведь не творит в вакууме. Веронезе, Коро, Делакруа. У них он взял ощущение пропорции и концентрации цвета. Но он был сам по себе.
   Нина переворачивала кусочки на своей тарелке с осторожностью археолога, который поддевает лопаточкой какой-нибудь хрупкий черепок. Зубцы ее вилки постукивали по тарелке, извлекая из фарфора чистый звук.
   – Он был предан живописи, – продолжал Кемп, – но при этом мыслил достаточно широко и был открыт и прочим искусствам. Он хорошо знал Золя. Они с ним вместе читали стихи, читали Гюго, Ламартина... Сезанн любил их за неистовость их романтизма. Я, правда, сомневаюсь, что он мог бы принять в полной мере его значительность. «Проницательность, порожденная одиночеством» – вот что говорил о работах Сезанна один критик.
   Нина между тем коснулась бокалом с шампанским своего рта, потом слегка приоткрыла его, и свежий холодок, омыв ее пухлую нижнюю губу, полился сквозь зубы к языку. Нине представлялось, что крохотная волна хлынула через плотину и растекается по иссохшей долине. Во рту у нее в самом деле пересохло.