Киселев Валерий. Заплачено кровью

   В день прорыва дивизии у Литовни лейтенант Вольхин, передав роту на политрука Белькова, по заданию Шапошникова ходил к Салтановке, в районе которой должен был действовать батальон Калько. Надо было вывести его в расположение штаба, или, если это не удастся, указать место прорыва и пункт сбора дивизии после выхода из окружения.
   За несколько часов блуждания по лесным дорогам Вольхину и его группе, а с ним было трое бойцов, кроме одиночек, мелких групп отставших, в основном из других дивизий, никого не удалось встретить. Добросовестно прочесав район, где примерно мог действовать батальон Калько, и никого там не встретив, Вольхин решил вернуться и догонять своих.
   Накрутив за день туда и обратно километров пятьдесят, Вольхин вернулся на место, откуда они ушли искать батальон Калько и где должны были быть, как он надеялся, Шапошников и его штаб, но никого там не встретил. В лесу стояли несколько десятков повозок с имуществом, частью разбросанным, частью сожженным. Чувствовалось, что люди отсюда ушли по крайней мере час назад.
   Покрутившись по лесным тропинкам, он догнал сержанта Ляшко, старшего писаря штаба. Оказалось, что пока он набивал сумки из-под противогазов продовольствием из брошенных повозок, колонна штаба ушла, и он даже не обратил внимания, в каком точно направлении. Ляшко так и остался один с документами полка, которые Шапошников приказал ему выносить.
   Вольхин и Ляшко решили двигаться вместе. К ночи они вышли к каким-то баракам, где лежали несколько десятков раненых красноармейцев.
   - Карманов! - обрадовался Ляшко, встретив в лесу у бараков своего приятеля, политрука зенитно-пулеметной роты. - Наших не видел?
   - Сам ищу. Вас что, всего пятеро? - спросил он.
   - Давай вместе двигаться, - предложил Ляшко. С Кармановым было восемь бойцов.
   Переночевали на еловом лапнике. Утром они нагнали колонну майора Зайцева. Узнав, что колонна идет на северо-восток, Вольхин забеспокоился, так как знал, что его полк должен идти на Елец. "Не по пути", - подумал и Ляшко, но оставить колонну не решился, помня, что отвечает за сохранность документов, многие из которых были секретными. Посоветовавшись с Вольхиным и Кармановым, он решил не испытывать судьбу и идти вместе с этой колонной.
   Но в этот же день колонна майора Зайцева напоролась на засаду немцев. После перестрелки колонна рассеялась по лесу, только к вечеру капитану Малахову удалось собрать часть людей.
   - Я же говорил, что не пройти нам такой ордой, - ругался майор Зайцев. - Надо разделиться на группы и идти параллельными маршрутами, а то пропадем все вместе.
   - Я тоже так думаю, - сказал старший лейтенант Ремизов, командир саперного батальона, - да и прокормиться так будет легче. Давайте оставим ядро человек в пятьдесят, а остальных по двадцать разобьем или по небольшим подразделениям. Так хоть кто-то выйдет, а если напоремся все вместе еще раз - всем и конец.
   - Ваксман застрелился, товарищ майор, - подбежал к Зайцеву боец.
   - Вот те раз... - удивился Зайцев. - "Рано нервишки сдали..."
   В тот же день на привале к Ляшко и Вольхину подошел исчезнувший было политрук Карманов.
   - Слушайте, хлопцы. Мне Чоботов сказал, что знает место, где казну всей дивизии зарыли - семьсот тысяч рублей. Он при финчасти состоял, сам видел, как закапывали. Давайте сходим туда.
   - О деньгах ли сейчас думать? Зачем они тебе, опомнись, - сказал Вольхин.
   - Да ты что, не пропадать же добру!
   Вольхин и Ляшко отказались, а Карманов и с ним еще двое все-таки пошли. Вечером из четверых вернулись двое. Николаев тащил на спине раненого Карманова.
   Осторожно опустил его на землю.
   - А те двое?
   - Погибли. Напоролись на немцев. Вот тебе и миллион... - выругался Николаев.
   - Братцы, вы меня только до ближайшей деревни донесите, - простонал Карманов.
   Чоботов, видевший, как работники финчасти зарывали под елкой мешок, ошибся. Это была не вся казна дивизии, а только мелочь, медные деньги. У начальника полевого госбанка Лексина, старшего кассира Мокрецова и бухгалтера Медведева и мысли не возникало, чтобы бросить казну дивизии. Мешок с мелочью нести было тяжело и они, и то после долгих колебаний, решили его закопать. Акт был составлен по всем правилам. Все остальные деньги, в купюрах, более семисот тысяч рублей, решили вынести любой ценой. Никто из отряда майора Зайцева не подозревал, что эти трое голодных, исхудавших, оборванных людей несут в своих мешках почти миллион рублей. Спасают деньги, когда в любой момент можно было расстаться не только с деньгами, но и с жизнями. Шли неделю, вторую, третью, в полной неизвестности, по глухим лесам, болотам, впроголодь, в лохмотьях, лаптях, потому что сапоги расползлись, но - с миллионом за плечами - люди с чистой совестью и с сознанием своего долга...24
   Когда колонна начальника разведки дивизии майора Зайцева разбилась на группы, то Вольхин оказался командиром группы в пятнадцать человек. Посоветовавшись, они решили вернуться на маршрут движения главных сил дивизии и все-таки догнать свой полк. Оставив раненого политрука Карманова в деревне на попечение двух старушек, они решили переночевать в гумне, одиноко стоявшем посреди большой поляны.
   Вольхину не давала покоя мысль, что он идет совсем не той дорогой, по которой ушел его полк, он то и дело ругал себя, что тогда замешкался и отстал. Сумки с документами, которые нес сержант Ляшко, тоже обостряли нервозность. Он уже несколько раз ссорился с товарищами, которые думали, что в них что-то съестное.
   Примерно через час, когда они всей группой начали готовиться ко сну, из леса раздался громкий и уверенный голос:
   - Товарищи красноармейцы! Вы окружены, сдавайтесь!
   По знаку Вольхина все быстро заняли выходы из гумна и приготовились к бою.
   - Вот так влипли! - услышал Вольхин чей-то голос, - Я же говорил, что нельзя здесь было останавливаться.
   - Погоди, если предлагают сдаваться, а не атакуют сразу, то, значит, сил у них здесь немного, - успокоил всех Ляшко, да и побоятся они сунуться через поляну. Попробуем поторговаться... Вышлите офицера на переговоры! крикнул он в темноту.
   - Выходите сдаваться, потом решим, - послышался голос с немецким акцентом.
   - Дайте нам десять минут, посоветоваться!
   Ляшко встал, отошел в глубь гумна. Сел и задумался, обхватив голову руками... - "Нас пятнадцать человек. Прорываться - перестреляют. Сидеть здесь - сожгут живьем...".
   Он достал из сумки чистый лист бумаги и быстро написал: "Акт" - "Что же делать, придется документы сжечь, рисковать ими нельзя". И, пока кто-то из бойцов по его просьбе рвал и поджигал папки со списками личного состава полка, боевыми донесениями и приказами, написал акт об уничтожении документов. Он попросил подписать его двоих бойцов, как свидетелей.
   Раздалось несколько автоматных очередей сразу с трех направлений.
   - Ну, что будем делать, командир, - подошел к Вольхину кто-то из бойцов. - Решай скорее, немцы торопят. Сдаваться или гореть живьем?
   - Дождь! Дождь пошел! - обрадованно крикнул Ляшко. По крыше гумна зашелестели струйки осеннего дождя. В проемах дверей стало еще темнее.
   Вольхин внимательно всмотрелся в полосу леса. От гумна до опушки было не больше ста метров. Чуть левее он еще засветло заметил болотце, там немцев быть не должно.
   - Все ко мне, - позвал он бойцов. Когда все четырнадцать его товарищей встали вокруг него, Вольхин сказал: - Двое останутся у выходов, стрелять как можно чаще, создавать видимость, а остальные - за мной. Полезем в болото. Вся надежда у нас сейчас на темноту и дождь.
   Вольхин первым, а за ним и все остальные, вжимаясь в мокрую, со снегом, некошеную траву, поползли к болоту. "Только бы повезло, - шептал он сам себе. - Не полезут же они в болото..."
   Из гумна то и дело раздавались винтовочные выстрелы. Немцы отвечали из автоматов, и чувствовалось, что здесь их не меньше двух десятков.
   Когда они вползли в болото, и гумно осталось метрах в двухстах сзади, Вольхин долго не решался подать команду, что можно вставать. Но переползать по жиже от кочки к кочке становилось все невыносимей, и Вольхин встал. Он посчитал глазами: "Двенадцать человек".
   - Теперь можно и в рост, - отряхиваясь, сказал кто-то из бойцов, - не догонят.
   Перепрыгивая с коча на коч, группа Вольхина к утру вышла в сухой лес. Пройдя еще около километра, они увидели деревню.
   - Может быть, нет там немцев, командир. Обсохнуть бы, а то совсем задубели, - сказал кто-то из бойцов.
   - Стойте все здесь, я схожу разведаю, - предложил Ляшко.
   Из деревни не доносилось никаких звуков, и он решил подойти к ближайшему дому. На дереве висела совершенно голая женщина и Ляшко невольно отпрянул, оглядываясь по сторонам. Только теперь он заметил, что правее калитки длинным рядом лежат тела женщин и детей. Ляшко подошел поближе, чувствуя, как у него останавливается дыхание и леденеет кровь. Он всмотрелся в лицо первой в ряду молодой женщины. Ее открытые глаза невидяще смотрели в небо, рот был перекошен гримасой ужаса. Рядом с ней лежали два мальчика, а дальше на несколько десятков метров - тела женщин и детей.
   Ляшко осторожно огляделся по сторонам. На дереве висел фанерный щит с надписью: "Похороны не разрешаются". Он зашел в дом. У печки в луже крови лежала женщина. Рядом - двое детей с разбитыми головами. В люльке лежал младенец с воткнутым в грудь немецким кинжалом.
   Петр Ляшко не помнил, как вышел из этого дома. В себя он пришел, когда увидел своих.
   - Ну, что там? - спросил его Вольхин.
   - Не могу говорить... Звери, нелюди... Мертвая деревня...
   Успокоившись, он сбивчиво рассказал об увиденном.
   Все с полчаса сидели в оцепенении, не глядя друг другу в глаза.
   В тот же день, переходя шоссе, они наткнулись на немецкий патруль. Хотя патронов почти не было, вступили в бой. Двое гитлеровцев было убито, третий сумел убежать.
   - Сколько можно прятаться! Так они совсем обнаглеют, - сказал Ляшко, снимая с убитого немца карабин.
   Вечером им повезло: удалось угнать у немцев десять лошадей. Дальше на восток группа двигалась верхом.
   На лошадях группа лейтенанта Вольхина через сутки почти безостановочной езды, выехав на колею, где прошла большая колонна явно наших, утром 18 октября догнала хвост огромной, километра на три растянувшейся колонны.
   Хмурый ездовый на последней повозке на вопрос Вольхина, кто они, ответил коротко:
   - Хозяйство Тарасова дивизии Гришина.
   Услышав это, Вольхин невольно пришпорил коней, - "Сейчас увидим своих!". Мрачного вида раненный в голову капитан, сидевший на одной из повозок в середине колонны, сказал, что полка Шапошникова здесь точно нет. Какой-то настырный старший лейтенант заставил Вольхина и его бойцов отдать им лошадей - их перепрягли в повозки вместо совсем изнуренных - немецкие оказались свежее.
   - Ничего, и то хорошо, что своих догнали, - успокоился Вольхин, Пешком, так пешком. - Он не сомневался, что теперь-то они обязательно выйдут из окружения, главное, что они в своей дивизии.
   После ночного боя при прорыве колонна управления дивизии, полка Тарасова, батальона связи и остатков артполка Малыха несколько дней шла, не встречая и признаков присутствия противника.
   Отряд майора Малыха и полк Тарасова шли в голове колонны, когда из стогов, стоявших вдоль широкой ложбины метрах в ста от дороги, выползли два танка.
   - Мы вас встречаем! - услышал лейтенант Вольхин голоса с танков.
   "Что за чертовщина: в нашей форме, а танки - немецкие!" - Вольхин оглянулся направо. Оттуда к колонне подходили еще два танка, чуть дальше и вдали - еще несколько машин.
   - Сдавайтесь! - услышал он голос с танка. - У вас безвыходное положение! - кричал с немецким акцентом одетый в советскую шинель человек.
   Колонна остановилась, но как только танки открыли огонь, сразу сломалась - те, кто был сзади, повернули назад, передние рванули вперед, надеясь, все же проскочить.
   - Разворачивай орудие! - вне себя закричал Вольхин оторопевшему расчету, оказавшемуся поблизости в колонне.
   В считанные секунды орудие было снято с передков, и с первого же выстрела почти в упор один танк словно споткнулся и окутался дымом. Но второй на полной скорости врезался в колонну и начал давить повозки с ранеными. Вольхин, чувствуя, как по лбу в глаза бежит кровь, присел, словно так можно было спрятаться, и, быстро вертя головой, стал оглядываться. Несколько человек, кто были на конях, скакали назад, остальных, побросавших оружие, немецкие автоматчики уже сгоняли в кучу.
   Все произошло настолько внезапно и быстро, что люди словно оцепенели. Никто даже не отстреливался. Ужасные крики раненых, которых танки давили вместе с повозками, перекрывались густым треском автоматных очередей.
   Вольхин, спрятавшийся, было, под повозку, уже слышал крики немцев, отдававших команды на ломаном русском и прикладами сгонявших в колонну красноармейцев без винтовок, щупал в кармане партбилет: "Эх, не отдал бы я свою кобылу...".
   - Ребята! - закричал он. - Кто не хочет сдаваться, за мной! - и изо всех сил бросился бежать.
   Метров через пятьдесят, оглянувшись - надо было сориентироваться - над головой свистели пули, он увидел за собой человек пятнадцать, а когда упал на опушке леса, совершено обессиленный, то увидел, что бегут за ним всего лишь семеро.
   Старший лейтенант Александр Шкурин, тот самый, кто реквизировал у Вольхина лошадей для раненых, понял, что организовать сейчас сопротивление в колонне невозможно, поэтому пришпорил коня и галопом помчался к лесу. Навстречу ему и еще нескольким конным мчался, стреляя из пулемета, легкий танк. Когда конь соскочил в овраг и встал там, Шкурин достал планшет с секретными документами особого отдела полка, пистолет, намереваясь сжечь бумаги и тут же застрелиться.
   Из танка больше не стреляли, и Шкурин решился выглянуть из оврага. Конь, кажется, немного перевел дух, и Шкурин решил рискнуть и все-таки добраться на нем до леса. Он снова вскочил в седло и пришпорил коня. Танк открыл огонь, но конь скакал. Капюшон плащ-палатки сполз Шкурину на горло, он ничего не видел перед собой, каждую секунду ожидая пули. Конь споткнулся. - "Конец!" - пронеслось в голове у Шкурина, он упал, ударившись всем телом о землю. Когда Шкурин выпутался из плащ-палатки, то увидел, что лошадь медленно идет к нему. Танк не стрелял, он вообще куда-то исчез.
   Через несколько часов, блуждая по лесу, Александр Шкурин увидел группу людей в грязных фуфайках. "Михеев!" - узнал он одного из них.
   - Товарищ комиссар! - закричал от радости лейтенант Шкурин.
   - Саша, - повернулся Михеев, - живой! А мы думали, что тебя убили. - И оба они, не в силах сдержаться, словно смывая с себя напряжение, заплакали, обнявшись, как отец с сыном.
   В густом лесу, на снегу или на сучьях, сидели и лежали, молча, в оцепенении, несколько десятков человек - остатки 624-го стрелкового полка.
   - Как же разведка прошла мимо этих стогов и ничего не заметили! ругался Михеев. - Была же у нас разведка!
   - Да, самая настоящая ловушка. Такое ощущение, что нас кто-то завел в эту проклятую ложбину, - сказал майор Тарасов.
   - Кто-нибудь видел начальника штаба, товарищи? - подошел к группе бойцов, лежавших на земле, прижавшихся друг к другу, комиссар полка Михеев.
   - Я видел майора Ненашева, товарищ комиссар, - привстал кто-то из группы. - Погиб он.
   - Василенко, кажется? Ты сам видел?
   - Когда танк орудие наше раздавил, из расчета все были убиты, меня немного контузило, а немцы прошли мимо, - начал свой рассказ политрук батареи Василенко. - Колонну наших построили, несколько человек сразу расстреляли, а нас, пятеро, выползли, спрятались мы между разбитыми повозками. Майор Ненашев, лейтенант Максимов, я и еще двое бойцов. Пошли искать своих - навстречу люди в маскхалатах, явно немцы, а майор Ненашев мне говорит: "Видишь "максим" - наши, наверное". Я пошел к ним, а по мне очередь из автомата. Бросил гранату и побежал. Тут товарища майора и убило. Даже не смогли его подобрать...
   Батальон связи и управление дивизии, двигавшиеся в арьергарде колонны полковника Гришина, в начале боя в районе Чаянки сумели оторваться от противника.
   - Придется бросить лишний автотранспорт и повозки, дальше нам с ними не пройти, - сказал полковник Гришин своему начштаба Яманову, который только что обошел оставшиеся после боя группы.
   - Примерно двести человек нас осталось, Иван Тихонович, - грустно сказал Яманов, - и батальон связи сейчас - главная сила. Дивизии, можно сказать, у нас больше нет.
   - Погоди умирать раньше времени, - резко оборвал его Гришин. - Пока мы с тобой и Канцедалом живы, есть и дивизия. Не может быть, чтобы у Тарасова все погибли. Кто на лошадях был - почти все спаслись, да и так - кто-то же должен уцелеть. И Шапошников где-то следом идет, а это мужик хитрый, погоди, еще раньше нас отсюда выберется, я его, балахнинца, знаю. И Князев тоже не лыком шит, если жив, то полк выведет. Но как же у нас разведка прошляпила?
   - Немцы тоже не дураки, - сказал Яманов, Значит, так и вели нас от Литовни к этой Чаянке в засаду.
   - Майор Туркин, - позвал Гришин инженера дивизии, - пойдете в головном дозоре. Подберите себе группу покрепче и через два часа вперед. Смотрите маршрут, - Гришин достал карту.
   Пройдя после боя у Чаянки километров тридцать, отряд полковника Гришина вышел из зоны густых лесов и подошел к дороге Курск - Москва.
   - Товарищ полковник, - подбежал к Гришину связной, - вам записка от майора Туркина.
   "В районе Гремячее - Трояновский наблюдаю большую автоколонну немцев. Несколько десятков автомашин с грузами перед деревней. Охрана небольшая. Туркин".
   - Алексей Александрович, - Гришин протянул Яманову записку, - подумай, что мы можем сделать.
   - Да, соблазнительно...
   - Я считаю, что нужно ударить и уничтожить эту колонну.
   - Ударить... Иван Тихонович, люди еле бредут.
   - Ничего, порох еще есть. Балакин! - Гришин позвал бывшего помощника начальника штаба полка Смолина. - Возьмите человек пятьдесят и к майору Туркину, связной проведет. Прощупайте силы немцев в Гремячем, установите наличие огневых точек, количество автомашин в колонне, ее расположение. И быстро назад, ждем вас здесь.
   Полковник Гришин уже чувствовал, что бой будет, и обязательно удачным, поэтому настроение у него сразу поднялось, и всего его охватила жажда деятельности.
   - Поехали к связистам, - сказал он Канцедалу, садясь в телегу и берясь за вожжи.
   Канцедал улыбнулся:
   - Ну и вид у тебя, Иван Тихонович. Сними пилотку и не командир дивизии, а председатель колхоза в этой фуфайке.
   Гришин слез с телеги, подтянул супонь, поправил чересседельник.
   - Где так научился со сбруей управляться? - шутливо спросил Канцедал.
   - Я же до девятнадцати лет батрачил. И сейчас лошадь запрягу с закрытыми глазами.
   Лейтенант Вольхин, еще раз чудом избежавший смерти в ложбине под Чаянкой, пристал к связистам. Он выпил на каком-то хуторе три ковша холодной воды и, не в силах встать, привалился спиной к сосне. До его затухающего сознания не доходили слова команд, и он не слышал, как колонна ушла. Только вечером он с трудом встал, выдернул из изгороди кол и пошел, с трудом переставляя затекшие ноги. Своих он догнал к ночи, с трудом вырыл траншейку и поспал, сидя на корточках - от холода все тело само складывалось калачиком.
   Утром Вольхин проснулся от запаха каши. В колонне каким-то чудом оказалась кухня, он съел немного каши, это и поставило его на ноги.
   В подъехавшем на телеге человеке в фуфайке он узнал командира дивизии. Полковник Гришин ловко спрыгнул, жестом остановил политрука Попова, который хотел было подать команду "Смирно!".
   - Постройте людей, политрук.
   Гришин прошел вдоль строя, вглядываясь в лица. Небритые, тронутые голодом, с уставшими равнодушными глазами.
   - Товарищи! Сейчас мы пойдем в бой. Не обещаю, что после него выйдем к своим. До линии фронта еще далеко, но и здесь надо дать понять фашистам, что мы хозяева на своей земле, - оглядывая строй, говорил Гришин. - За лесом растянулась колонна их автомашин, застряли в грязи. Разгромим ее - поможем своим на фронте. Действовать дерзко, стремительно. Надо найти в себе силы. После боя обещаю отдых и хороший обед. Утром всех покормили?
   - Нормально... Закусили... - послышались голоса из строя.
   - Тогда готовиться к бою. Выступаем через пятнадцать минут. Политрук, соберите командиров.
   Подошли лейтенанты Михайленко, Баранов, Манов, Червов, Вольхин, политруки Старостин, Бобков и Попов.
   - Все старые знакомые, - улыбнулся полковник Гришин. - Сколько у вас сейчас бойцов в батальоне?
   - Человек шестьдесят, - ответил политрук Попов.
   - Пусть будет сводная рота, - сказал Гришин, - поведете ее вы, товарищ Михайленко, вместе со Старостиным. Пройдете лесом с километр и заранее развертывайтесь в цепь. Настройте людей, что немцев там мало, одни шофера. Машины захватывать и уничтожать все, кроме продовольствия. Там перед дорогой будет группа майора Туркина. Они вас встретят и выведут на рубеж атаки.
   На коне к группе командиров подскакал старший политрук Филипченко, комиссар штаба дивизии:
   - Товарищ полковник, Балакин провел разведку боем, даже чуть не взяли Гремячее. Огневых точек у них немного, выявили всего пять пулеметов. Пленного взяли, сказал, что это тылы восемнадцатой танковой дивизии.
   - Старые знакомые, отлично, - сказал Гришин. - Сейчас мы с ними и посчитаемся. Скачите обратно, передайте, чтобы по выстрелу из орудия начинали атаку на Гремячее.
   Майор Туркин с группой в двадцать человек вышел к Гремячему с противоположной стороны, слышал перестрелку, которую вел отряд Балакина, но по ней установить точное количество немцев в деревне было невозможно, и он решил послать разведку, пока не подошли главные силы.
   - Сержант, возьмите с собой кого-нибудь и ко мне, - позвал Туркин крепкого с виду связиста, - Пойдете к деревне, выясните, сколько там примерно немцев.
   Сержант Гаврилов и красноармеец Егоров, сняв карабины с плеч, перебежками двинулись к деревне, до которой было не более трехсот метров. Туркин видел, как разведчики перешли речонку, залегли у плетня, но вскоре вернулись.
   - До огорода дошли, а дальше ничего не видно, деревья мешают, - доложил Гаврилов, переводя дыхание.
   - Что, крови боишься? - ядовито процедил Туркин. - Иди на те тополя, пока не услышишь выстрела нашей пушки.
   "Сказал бы сразу, что надо вызвать огонь на себя, чтобы можно было их засечь, - подумал Гаврилов, - а то как молодого обманывает, на самолюбии играет - "Крови боишься...".
   Гаврилов перебежками добрался до большого голого куста, залег, осмотрелся. В деревне было тихо. Он пополз к тополям, но метров через двадцать был обстрелян автоматчиками. Минут через десять неожиданно, а потому особенно громко и раскатисто, выстрелила пушка.
   Рота лейтенанта Михайленко - сам он со Старостиным шел в центре, слева Червов, Вольхин и Манов, Баранов справа - прошла лес и залегла в кустарнике метрах в двухстах от дороги. Хорошо была видна стоявшая на дороге колонна грузовиков. К Михайленко подошел старший лейтенант-артиллерист:
   - Дайте сигнал, как будете готовы, я открою огонь. Но у меня всего четыре снаряда, учтите.
   - Целься по танкетке, что на пригорке стоит. Коробков! - тихонько окликнул Михайленко. - И вы трое, вам задача: уничтожить танк. Сколько у вас гранат?
   - У меня есть противотанковая, - сказал сержант Коробков, похлопав себя по поясу, на котором висела большая граната.
   Старший лейтенант Михайленко еще раз посмотрел на дорогу, на цепь залегших бойцов, растянувшихся по опушке метров на триста, потом встал и махнул фуражкой, давая тем самым сигнал к атаке.
   Рота поднялась и быстрым шагом с винтовками наперевес пошла к дороге.
   Танкетка была подбита первым же снарядом - вздрогнула и ярко загорелась, как деревянная. Почти одновременно разорвалось несколько гранат: сержант Коробков с группой подорвал танк. А меньше чем через полминуты по всей дороге стоял сплошной треск от выстрелов.
   Немцы, шофера, сидевшие в машинах по двое-трое, с началом боя почти не отстреливались и побежали врассыпную прочь от своих машин.
   Бойцы взвода лейтенанта Баранова, атаковавшие колонну непосредственно на дороге, быстро вышли на деревню, разгоняя ошалевших от неожиданности немцев по чердакам и сараям.
   Сержант Гаврилов, залегший под кустом, когда ходил в разведку, видя со стороны начало боя, почувствовал себя вначале как-то не у дел, но когда из-под плетня начал стрелять немецкий пулеметчик, понял, что если он его сейчас не снимет, то немец запросто сможет положить всю роту. Тщательно прицелившись в зеленую каску пулеметчика, Гаврилов выстрелил. Еще раз, еще, и немец безвольно опустил голову на пулемет.
   Весь бой шел не более пятнадцати минут. Немцы, шофера и охрана, частью были перебиты, частью попрятались. В колонне то и дело еще раздавались выстрелы. Несколько машин горели.
   Старший лейтенант Михайленко быстро шел по обочине, пересчитывая машины, то и дело заглядывая за борта. Машины были в основном с боеприпасами.
   - Подождите, товарищ старший лейтенант, - задержал его какой-то боец. Там машина со снарядами горит, сейчас рванет.
   Через несколько минут впереди раздался долгий, протяжный взрыв. Ударило волной воздуха, и сразу стало тихо. Прекратились и выстрелы.
   - Какой дурак это сделал! - ругался Михайленко. - Также можно и своих задеть! - "Ровно семьдесят", - удивился он, закончив счет стоявших на дороге автомашин.
   Группа лейтенанта Червова, с которой был и Вольхин, на своем участке немцев разогнала быстро. Бойцы уже шарили по машинам, а Червов, подойдя к легковушке, по кузов застрявшей в грязи, увидел на сиденье портфель.