- Да-да, - подтвердил мой собеседник, ведущий теоретик и знаток здешних
мест. - Острословие и аналитический ум Спинозы непревзойденны.
Вот дурак! Ведь имей он хоть чуточку ума и находчивости, его ответ
должен был звучать примерно так: "Да-да. Спиноза. Кстати, бордель - он прямо
тут, рядом, посреди Амстердама, - целый квартал, где женщины на любую цену
сидят прямо в окнах. Не хотели бы посмотреть?". Вот таким должен быть ответ.
А взамен этот кретин рассказывает мне что-то о философском анализе какого-то
крещеного еврея... Я опрокинул еще порцию крепкого бренди, закрыл глаза и
начал с иного конца:
- Спиноза, Спиноза... Вот что меня действительно захватывает в вашей
стране, так это ее здоровый, прямой, без всяких комплексов образ жизни. Если
меня правильно проинформировали, где-то тут, посреди Амстердама, есть один
квартал, о котором все знают, и где официально разрешена проституция.
Моя супруга подкралась поближе и одобрительно кивнула мне.
- А! - засмеялся знающий теоретик. - Очевидно, вы имеете в виду...
хе-хе-хе... вы имеете в виду тот квартал, где дамы сидят в окнах!
- Простите, как? В окнах?!
- Совершенно верно. Есть у нас такой квартал.
- Действительно? И где же?!
- Здесь, в Амстердаме. Туристы туда толпами валят.
В глазах моей супруги зажглись гневные огоньки, означавшие примерно
следующее: "Вот видишь! Все идут толпами, только мы тут сидим...".
- Сказать по правде, - продолжал наш информатор, - этот квартал терпят
только из-за туристов. Это же позор нашей культуры. День и ночь у этих окон
стоят иностранцы с фотоаппаратами и, знай, щелкают, словно они в зоопарке.
Просто отвратительно!
- Отвратительно, - поддакнул я. - Я себе это хорошо представляю.
Похотливые лица и щелчки камер... ими заполнено все... вся улица... кстати,
как называется улица?
- Улица? Это происходит не на улице. Когда господа туристы досыта
нафотографируются, они заходят внутрь и часами торгуются с бедными девушками
по поводу тарифа. Вот это действительно омерзительно!
- Омерзительно - не то слово. - Я заскрежетал зубами, чтобы показать
свое неизмеримое огорчение. И сильная депрессия, в которую я тут же
погрузился, оправдала наше скорое с ним расставание.
Наша стратегическая цель оставалась прежней. Пришлось прочесать весь
город, с восточных уголков до западных, а затем блуждать по поперечным
улицам в западном направлении, так что, в конце концов, в поисках красных
огней мы оказались далеко к югу. Но рано или поздно мы должны были найти
хоть один.
Но, видимо, мы не были должны, потому что не нашли ничего.
Около двух ночи нам уже требовался основательный отдых, хотя мы так и
не увидели ни единой живой проститутки. Правда, то тут, то там, в темноте
мелькали красные огоньки, но то были светофоры. Один ночной аптекарь,
которого я пробудил от глубокого сна, попытавшись втянуть его в разговор о
"древнейшей в мире профессии", сообщил, что Министерство земледелия ночью
закрыто. Вымокшие под дождем и отчаявшиеся, мы продолжали поиски. К 3.30 мы
одолели только пятую часть города. Улицы были пустыми. Амстердам спал.
Где-то после четырех я заметил одинокого полицейского, стоящего перед
зданием --> Концертгебоу . Теперь мне было уже все равно. Из последних
сил я повис на нем, крепко вцепившись в его униформу, и завопил: "Где
шлюхи?!".
- Второй переулок за Домским собором, - с готовностью сообщил служитель
закона. - Каналстраат.
Это, дорогой читатель, и был адрес. Иногда оно того стоит - закончить
читать слишком длинную главу в книге таким адресом.
Собственно, подумали мы, а почему бы не провести хоть один отпуск в
Израиле? Мы забронировали большой номер в большом отеле в Тверии, и ждали
только конца недели. Радостные ожидания нарастали, и уже сам вид отеля, его
эксклюзивность, его оснащение всеми современными удобствами, включая
кондиционеры, предвещали бесподобные ощущения.
Прохлада, которой знаменит здешний край, обдала нас уже отношением
дежурного администратора.
- Я искренне сожалею, - пожалел он нас от имени дирекции. - К нам
прибывают группа участников только что закончившегося международного съезда
виноделов, и мы вам, соответственно, глубокоуважаемый господин и
глубокоуважаемая милостивая государыня, к сожалению, не сможем предоставить
в распоряжение ни одной комнаты, ну, разве что только в старом пристрое. Но
и эту жалкую лачугу вам придется освободить завтра к полудню, иначе кровь из
носу, но вас оттуда выкинут. Я не сомневаюсь, месье, что вы с пониманием
отнесетесь к нашим трудностям.
- Я не отнесусь с пониманием, - возразил я. - Более того, я протестую.
Мои деньги стоят столько же, сколько деньги других.
- Кто говорит о деньгах?! Наш патриотический долг - сделать пребывание
иностранных туристов как можно более приятным. Кроме того, они дают больше
чаевых. Исчезните, уважаемые. И чем скорее, тем лучше.
Мы с большой поспешностью отыскали старый пристрой, чтобы не раздражать
более администратора. В конце концов, он не какой-то мальчик на побегушках,
а дежурный администратор.
Наша маленькая комнатка была довольно темной и душной, но вполне
подходящей для отечественного потребителя. Мы разложили вещи, влезли в
купальники и радостно побежали к озеру.
Один из менеджеров преградил нам дорогу.
- Вы что это тут в одних купальниках тут бегаете? Каждую секунду могут
появиться туристы. Марш назад в лачугу!
Когда мы подошли к своей комнате, перед ней уже стоял постовой. Кроме
виноделов прибывали также участники голубиной охоты с Мальты. Наш багаж был
уже перенесен в одно из подвальных помещений, которое находилось недалеко от
котельной. Точнее, оно к ней примыкало.
- Вы можете тут оставаться до одиннадцати часов, - сказал постовой,
который в глубине своего сердца был-таки неплохим парнем. - Только не
расходуйте горячую воду. Она нужна туристам.
Размеры помещения позволяли только медленное продвижение, самое
большее, вдоль стен, и на цыпочках. Глубокое чувство собственной
неполноценности охватывало все наше естество.
- Ты не думаешь, что нас публично выпорют, если мы тут останемся? -
прошептала моя жена, бесстрашная спутница моей судьбы.
Я успокоил ее. Пока мы не нарушаем постановления вышестоящих органов,
нам непосредственно не грозит никакое физическое наказание.
Однажды мы столкнулись с помощником директора, патрулировавшим нищий
израильский квартал отеля с девятихвостой кошкой в руке. Кланяясь, мы
уступили ему дорогу.
После обеда мы с удовольствием поспали, но были разбужены гулом
моторизованной колонны. Через трещину в стене мы выглянули наружу: прибыла
чуть ли не дюжина автобусов класса люкс, и в каждом по целому съезду. Для
гарантии я спросил в регистратуре:
- Ниже котельной есть еще места?
- В порядке исключения.
Наша новая темница была не так уж дурна, только вот летучие мыши
досаждали. Еду нам просовывали через люк. Чтобы быть готовыми ко всем
неожиданностям, спали мы одетыми.
Действительно, незадолго до полуночи прибыло еще несколько
туристических автобусов. И нам опять пришлось искать себе новое пристанище.
На этот раз то был маленький плот на озере. К счастью, он был почти новый.
Менее счастливые туземцы должны были довольствоваться несколькими связанными
досками. За ночь трое утонуло. Слава Б-гу, что туристы этого не заметили.
Уже давно, с тех пор, как я когда-то побывал в Эйлате с короткой
поездкой, которой хватило, чтобы восхититься всем, я знал, что там есть, чем
восхищаться. Я посетил медные копи царя Соломона с двумя всемирно известными
колоннами, искупался в Красном море, немного поспал, посвежевшим сходил в
копи царя Соломона, полюбовался двумя колоннами и после приятного купания в
Красном море совершил небольшую экскурсию в копи царя Соломона.
Однако все эти незабываемые впечатления меркнут перед поездкой на той
ни с чем не сравнимой лодке, сквозь стеклянное дно которой можно видеть все
до самого дна, особенно, всю без исключения толщу воды. Немало туристов, что
в начале хотели провести в Эйлате только один день, после одной единственной
поездки навеки переселялись в Красное море.
Так же и я не избежал соблазна стеклянной лодки и купил себе билет.
Моими попутчиками были один канадский миллионер с супругой и парочка
влюбленных. Прогулочная фирма позаботилась о романтической атмосфере,
которую обеспечивали сиденья из высококачественной натуральной древесины, и
стеклянное дно, которое не чистилось со времен появления человечества.
Капитан, старый морской волк, молча направил суденышко в открытое море, и
его песчаное дно уже через несколько метров предстало перед нами во всей
своей красе. Песок, чистый песок под перламутровой синевой морской воды.
Ничего, кроме песка.
Примерно полчаса мы курсировали над неизменной песчаной картиной. Еще
никогда в жизни не видел я столь безукоризненного, столь одинаково
однообразного, столь ровного, столь безжизненного, куда ни глянь, песка.
Под постоянные восклики восторга канадский миллионер снимал это на
камеру. Внезапно мы услышали резкий вскрик миллионерши.
- Смотрите! - кричала она в крайнем возбуждении и указывала дрожащим
пальцем вниз. - Вон там!
Мы все с замиранием сердца посмотрели в указанном направлении; внизу,
на морском дне, в колеблющихся, блистающих лучах света виднелось нечто
круглое, черное, наполовину заросшее фукусами. Никаких сомнений, что там,
скрытая в глубине, в безмолвной, величественной тишине покоилась изношенная
автомобильная покрышка.
Мы продолжали наше путешествие. Иногда слышался шепот и хихиканье
влюбленной парочки; канадский миллионер констатировал, что за свои
многочисленные кругосветные путешествия он видел много желтых холмов, но
никогда столь желтых, и миллионерша восхищенно поддакнула.
Среди этих холмов можно было увидеть множество арабских сокровищ из
тысячи и одной ночи: лежали брошенные бутылки всех размеров, целые и
разбитые, стройные и пузатые, бутылки на любой вкус.
Совершенно неожиданно там, внизу что-то пошевелилось.
- Рыба! - непроизвольно вырвалось у меня. - Рыба!
Старый морской волк выключил мотор, чтобы мы смогли полностью
насладиться увиденным. Прямо под нашими ногами, сверкая серебристой чешуей,
проплывала стая из трех сардинок. Но этого было недостаточно:
- Господа, - услышали мы голос старого морского волка. - Мы находимся
над обломками корабля, затонувшего во время Войны за независимость.
Но как мы не наклонялись, как ни напрягали глаза, мы не увидели на дне
ничего; однако, через некоторое время наши глаза привыкли к напряжению и мы
отчетливо разглядели, что там ничего и не было.
- Песок с годами покрыл все, - пояснил капитан, и в его голосе
появилось историческое воодушевление. Перед нашим мысленным взором предстала
вся глубина трагедии, которая, говоря в нескольких словах, разыгралась в
морской битве античного размаха и соответствующих последствий. Женская часть
влюбленной парочки начала всхлипывать и продолжала это вплоть до высадки на
берег.
- Здорово, - заключил миллионер, - но Кент я должен увидеть еще раз.
Капитан изменил курс, повернул оверштаг, или как это там называется, и
на всех парах пустился в открытое море. После бешеной гонки в течение не
менее одной минуты мы остановились. Миллионер повалился животом на
стеклянное дно.
- Кент! - восторженно возликовал он. - Кент!
Действительно: на вершине кораллового рифа висела открытая белая
коробка из-под сигарет "Кент" с еще читаемой надписью, только "нт" уже
немного стерлось.
И после того, как миллионер отснял все доступные уголки дна, мы снова
снялись с якоря.
На следующий деь я уехал. Больших впечатлений, чем эта поездка на
лодке, Эйлат мне не мог предложить.
- Официант! Шеф!
- Слушаю, господин Штернберг!
- Завтрак на двоих, пожалуйста.
- Слушаюсь. Два раза завтрак. Сей момент. Только хотел вас быстренько
спросить, господин Штернберг. Вы и есть тот самый писатель Штернберг, о
котором сейчас трубят все газеты?
- Меня зовут Джон Стейнбек.
- Ага. Я только вчера видел ваше фото в газете. Только, сдается мне,
там у вас борода была побольше. И там еще была статья, что вы хотите здесь
пробыть месяц, что вы тут инкогнито, чтобы никто не надоедал. А это ваша
жена?
- Да, это госпожа Стейнбек.
- А выглядит гораздо моложе вас.
- Вообще-то я завтрак заказывал.
- Сей момент, господин Стейнберг. Вам, должно быть, известно, что в
этом отеле всякие писатели останавливаются. Только что на прошлой неделе был
один, который "Исход" написал. Вы читали "Исход"?
- Нет.
- Я тоже нет. Такая толстенная книга! А вот "Алексис Зорбас" я читал.
Вы когда написали "Алексис Зорбас"?
- Я "Алексис Зорбас" не писал.
- А мне так нравится этот фильм! В некоторых местах так и лопнул бы от
смеха. Помните, там, где...
- Я к завтраку еще и кофе хотел бы. И чай для жены.
- Вы "Зорбас" не писали?
- Нет, я вам уже это говорил.
- А за что же вам Нобелевскую премию дали7
- За "Гроздья гнева".
- Значит, кофе и чай, правильно?
- Правильно.
- Скажите, господин Стейнберг, а сколько дают за эту премию? Наверное,
миллион долларов?
- Мы не могли бы этот разговор продолжить после завтрака?
- Нет, к сожалению, у меня не будет времени. А вы к нам, собственно,
зачем, господин Стейнберг?
- Меня зовут Стейнбек.
- А вы, наверное, не еврей?
- Нет.
- Я так и подумал. Американские евреи никогда не дают чаевых. Жаль, что
вы именно сейчас приехали, когда льют дожди. Сейчас тут нечего смотреть. Или
вы, может быть, в Израиле чем-то особым интересуетесь?
- Я интересуюсь яйцом всмятку.
- Трехминутным?
- Да.
- Сей момент. Я знаю, господин Стейнберг, в Америке не принято столь
непринужденно разговаривать с официантом. У нас в Израиле все по-другому. У
нас особая атмосфера. Между прочим, я не всегда был официантом. Я изучал
ортопедию, два года. К сожалению, без связей не пробьешься.
- Пожалуйста, принесите нам завтрак с одним яйцом всмятку.
- Три минуты, господин Стейнберг, я помню. Но вот этот "Зорбас" - это
фильм! Хотя к концу вы немного переборщили. Наш повар сказал, что у вас есть
еще пьесы и фильмы. Это правда?
- Да.
- Например, какие?
- Например, " --> По ту сторону рая ".
- О, я видел! Честное слово, видел! Смешно до коликов! Особенно та
сцена, где они пытаются вывозить деревья из леса...
- Это из "Алексис Зорбас".
- Да, точно. Вы правы. А что вы еще написали?
- "О мышах и людях".
- Микки Маус?
- Если я сейчас же не получу свой завтрак, я умру с голода, мой друг.
- Сей момент. Только одну секунду. Мыши, вы сказали. Не та ли это
история, где Батя Ланцет хочет переспать с этим идиотом?
- Как, как?
- Ну, с тем толстяком, таким идиотом, хотя на самом деле он не такой
толстый, но ему набили подушки под одежду, так что он выглядел толстым, а
тот друг, что был с ним, он тощий, и этот толстый парень хотел ловить мышей
и... Разве вы этого не знаете?
- Я знаю содержание своих пьес.
- Конечно. Раз вы так считаете. В любом случае, с этим толстым идиотом
надо быть постоянно начеку, чтобы он не бил людей, но ведь он сын босса и с
Батей Ланцет ведет себя нагло, подкрадывается тихонько и идет за ней, и...
- Я могу поговорить с директором ресторана?
- Не нужно, господин Стейнберг. Сейчас все будет. Но эти мыши мне
действительно понравились. Только конец истории, - извините, конечно, - меня
разочаровал. Я от вас ожидал большего. Зачем вам надо было убивать этого
толстяка? Только потому что он немного слаб на голову? Но за это не убивают,
должен вам заявить.
- Хорошо, я перепишу сценарий. А теперь принесите мне, наконец...
- Нет, если хотите, я прочту его еще раз и скажу вам все, что там не
так. Вам это ничего не будет стоить, господин Стейнберг, не пугайтесь. Ну,
может быть придется съездить разок в Америку, чтобы встретиться с вами. У
меня есть много, о чем вам рассказать. Наедине, разумеется. Но сейчас не
получится. У меня дел полно. Если бы вы только знали, как я все переживаю.
Вот взять "Алексис Зорбас"...
- Я получу свое яйцо или нет?
- Сожалею, но в шабат мы яиц не подаем. Но если бы я вам рассказал о
своей жизни, господин Стейнберг, вы заработали бы целое состояние. Я мог бы
ее сам описать, мне все так и говорят, мол, я дурак, что не пишу роман,
оперу или что-нибудь еще. Но разве я им всем не говорю, чтобы оставили меня
в покое, я это отдам Стейнбергу. Что вы на это скажете?
- Завтрак, или...
- Например, два года назад. Летом. Уже к концу лета, когда я с женой
отправился в Содом. Вдруг, знаете ли, машина останавливается, шофер выходит,
поднимает капот и - вы знаете, что он сказал?
- Любезнейший, оставьте мою бороду в покое! Оставьте ее!
- Он сказал: "Карбюратор накрылся". Вы представляете?! На полпути к
Содому у него там карбюратор накрылся. Видно, он полагает, я его ему найду.
Это же полная чепуха. Кабюратор накрылся. Целую ночь мы просидели в машине.
А это была холодная ночь, очень холодная. Вы должны так и написать, господин
Стейнберг. Вы должны из этого сделать настоящий бестселлер. Я вам говорю: то
была такая ночь, что никакой Алексис Зорбас... Эй, куда же вы? Я еще не
закончил, господин Стейнберг! У меня для вас целая куча историй! Как долго
вы еще здесь пробудете?
- Я улетаю ближайшим самолетом!
- Господин Стейнберг! Да подождите же, господин Стейнберг... Ну, вот,
сначала говорит, что хочет пробыть тут целый месяц. Ты смотри...
В Израиле турист может найти все на свете легче, чем нужную улицу. Мы -
воюющий народ, у которого нет времени карабкаться по пожарным лестницам и
рассматривать дорожные указатели. Как предупреждение потенциальному
приезжему я позволю себе рассказать следующую историю.
Как-то шатались мы с моим пресловутым другом Йоселе по бульвару
Ротшильда. Темы для разговора были уже исчерпаны, а новый начинать нам не
хотелось. Вдруг я увидел, как Йоселе вытягивается и прислушивается, как
кто-то бормочет неподалеку непонятное слово "Церковиц". Сразу же вслед за
этим он пристает к первому же безобидному прохожему: "Простите, вы не
скажете, где здесь находится улица Церковиц?"
- Какой дом вам нужен? - спрашивает безобидный прохожий.
- Номер 67. Третий этаж.
- Церковиц... Церковиц... Видите вон ту широкую поперечную улицу? Да?
Ну, вот, улица Церковиц будет на ней, первый поворот налево.
- Не второй? - спрашивает Йоселе.
- А почему она должна быть второй?
- Я думаю, что она будет второй.
Наш прохожий начинает проявлять первые признаки нетерпения:
- Если бы она была второй, я бы вам так и сказал, что вторая. Но она
первая.
- Откуда вы это знаете?
- Что вы имеете в виду - откуда я это знаю?
- Я имею в виду: может быть, вы на этой улице живете?
- Один мой друг там живет.
- Бобби Гроссман?
- Нет, один инженер.
- А кто вам сказал, что Бобби Гроссман - не инженер?
- Извините, но я вообще не знаю никакого господина Гроссмана.
- Конечно, вы его не знаете. Первая улица налево - это бульвар
Бирнбаума, а не улица Церковиц.
- Да, верно... Гм. Но какая же тогда улица Церковиц?
Если у Йоселе что-то спросить, он редко затрудняется с ответом. Так и
сейчас:
- Церковиц... Церковиц... погодите-ка. Идите прямо, повернете в первую
улицу направо, и там будет третья улица слева.
- Большое спасибо, - говорит безобидный прохожий, который больше уже не
знает, что делать.
- Извините за беспокойство.
- Ничего страшного.
Мы расходимся. Безобидный идет прямо, сворачивает направо и
устремляется на улицу Церковиц. Вероятно, там он вскарабкается на третий
этаж дома No 67, прежде, чем до него дойдет, что он там ничего не потерял.
Йоселе и я садимся на ближайшую скамейку.
- Самое смешное, - говорит Йоселе через некоторое время, - что улицы
Церковиц вообще не существует.
Как-то одним незабываемым летом я решил провести летний отпуск с женой
в Израиле. Наш выбор пал на широко рекламируемый отель на прохладном Севере,
тихое и скромное здание вдали от шума больших городов. К тому же там не было
ни рока, ни ролла. И там не нужно было пить неразбавленный виски, чтобы быть
причисленным к " --> smart set ".
Я заказал телефонный разговор и заказал для нас с женой номер.
- Будет исполнено, уважаемый господин, - в голосе портье слышалось
служебное рвение. - Вы прибываете вместе?
- Само собой, - ответил я. - Что за глупый вопрос?
После того, как мы совместно прибыли, я внес пару гениально исполненных
подписей в карточку регистрации. И что же? Портье вручил нам каждому по
ключу.
- У господина номер 17, дама занимает номер 203.
- Секундочку, - сказал я. - Я же заказал номер на двоих.
- Вы хотите в общий номер?
- Само собой. Это моя жена.
Искусными шажками портье подошел к нашему багажу, чтобы удостоверить на
них ярлыки с нашими именами. В это мгновение меня озарило, словно слабой
молнией: на этих ярлыках стояли не совсем наши имена. Точнее, не все. Моя
жена принесла два чемодана от своей матери, и ярлыки на этих чемоданах
несли, понятным делом, имя Эрны Шпиц.
Портье, не глядя на нас, сунул руку в стойку регистрации и вручил моей
жене ключ:
- Это ключ от вашей общей комнаты, госпожа Кишон. - Два последних слова
он неподражаемо вытянул.
- Может быть вы хотите... если вы, возможно... - пробормотал я. - Может
быть, вы хотите проверить наши паспорта?
- Это необязательно. Мы такие вещи не контролируем. Это ваше дело.
Нам не доставило никакого удовольствия идти по удивительно длинному
коридору отеля. Жадные пары глаз следили за нами, жадные рты саркастически
ухмылялись, хотя и с одобрением. До меня внезапно дошло, что моя маленькая
жена, самая лучшая из всех жен, одета в ярко-красную одежду, что и без того
всегда производило шумиху. К тому же и каблуки у нее были слишком высокими -
еще одно проклятие. Толстый бритоголовый мужик, вон там, - вероятно, из
экспортно-импортной отрасли, - показал на нас пальцем и прошептал что-то на
ухо привлекательной блондинке, сидевшей рядом с ним на софе. Омерзительно. И
как только такая юная особа не стесняется появляться в обществе с таким
старым развратником. Как будто во всей стране нет симпатичных молодых
парней, как я, например.
- Привет, Эфраим!
Я обернулся. Старший из братьев Шлейснер, бегло со мной знакомый,
привалившись к углу, махал мне и делал жесты, означавшие "Берегись!". Это
ему следовало поостеречься. Конечно, моя жена может и не обратить внимания,
но все равно - "берегись"? И что на него такое нашло?
Ужин в большом ресторане был сплошным кошмаром. Проходя между столами,
мы слышали долетавшие со всех сторон обрывки разговоров: "Он оставил дома
жену с младенцем... Немного полновата, но ведь всем же известно, что он...
Поселились в одном номере, как будто они... Я его жену уже давно знаю.
Чудесное создание. А он связался с такой...".
Шлейснер, когда мы приблизились к его столику, вскочил и повернулся
спиной к своей спутнице, чей средний палец был чопорно украшен обручальным
кольцом. Он представил ее нам как свою сестру. Какая безвкусица. Просто
безвкусица. Я познакомил их обоих со своей женой. Шлейснер поцеловал ей руку
и провокаторски фыркнул понимающим смешком. Потом он отвел меня в сторону.
- Дома все в порядке? - спросил он. - Как дела у жены?
- Ты же только что с ней говорил!
- Ну, хорошо, хорошо. - Он заговорщически схватил меня за руку и
потащил в бар, где тут же заказал мне двойную водку. Мне нужно избавиться от
этих старомодных пережитков, покровительственно поучал он меня. И вообще,
что это значит - "изменять"? Лето, жара, мы все устали и нуждаемся в отдыхе,
так что маленькие проказы только помогают досужим мужьям забывать о
проблемах, создаваемых их женами, все это понимают, все так поступают, ну и
что в этом такого. И он убежден, что моя жена, даже если об этом и узнает,
простит меня.
- Но я же тут как раз со своей женой! - простенал я.
- Да кого ты стесняешься, парень? Вообще, никаких проблем...
Все было бесполезно. Я вернулся к жене, а он к своей "сестре". Медленно
и нерешительно разбредались мужские бестии, окружившие за это время столик
моей жены. К своему огорчению, я заметил, что она находит удовольствие в
подобном окружении. Она была неестественно оживлена, и ее глаза предательски
поблескивали. Один из мужчин, как она мне рассказала, - между прочим, такой
симпатяга, - откровенно приглашал ее "оставить этого смешного карлика и
переехать к нему в номер".
- Разумеется, я ему отказала, - добавила он успокаивающе. - Я бы
никогда не согласилась разделить с ним номер. У него слишком уж большие уши.
- А что ты за мной замужем, не играет никакой роли?
- Ах, да, конечно, - рассудила моя супруга. - Я уже совсем запуталась.
Чуть позже к нам подошел бритоголовый из экспортно-импортной отрасли и
представил нам свое белокурое чудо. "Разрешите представить - моя дочь", -
сказал он.
Я испытывал искушение врезать кулаком в его сальное лицо. Моя дочь!
Какое бесстыдство! Она на него вообще не похожа. И у нее нет его лысины.
Однако постепенно я стал понимать, что это глупо.
- Позвольте представить - моя подруга, - и я элегантно указал на свою
жену. - Барышню зовут Эрна Шпиц.
Это был первый шаг к фундаментальной переоценке наших семейных
отношений. Моя жена менялась с удивительной скоростью. Хотел ли я на людях
взять ее под руку или поцеловать в щеку, - у нее вырывалось замечание, что я
мест. - Острословие и аналитический ум Спинозы непревзойденны.
Вот дурак! Ведь имей он хоть чуточку ума и находчивости, его ответ
должен был звучать примерно так: "Да-да. Спиноза. Кстати, бордель - он прямо
тут, рядом, посреди Амстердама, - целый квартал, где женщины на любую цену
сидят прямо в окнах. Не хотели бы посмотреть?". Вот таким должен быть ответ.
А взамен этот кретин рассказывает мне что-то о философском анализе какого-то
крещеного еврея... Я опрокинул еще порцию крепкого бренди, закрыл глаза и
начал с иного конца:
- Спиноза, Спиноза... Вот что меня действительно захватывает в вашей
стране, так это ее здоровый, прямой, без всяких комплексов образ жизни. Если
меня правильно проинформировали, где-то тут, посреди Амстердама, есть один
квартал, о котором все знают, и где официально разрешена проституция.
Моя супруга подкралась поближе и одобрительно кивнула мне.
- А! - засмеялся знающий теоретик. - Очевидно, вы имеете в виду...
хе-хе-хе... вы имеете в виду тот квартал, где дамы сидят в окнах!
- Простите, как? В окнах?!
- Совершенно верно. Есть у нас такой квартал.
- Действительно? И где же?!
- Здесь, в Амстердаме. Туристы туда толпами валят.
В глазах моей супруги зажглись гневные огоньки, означавшие примерно
следующее: "Вот видишь! Все идут толпами, только мы тут сидим...".
- Сказать по правде, - продолжал наш информатор, - этот квартал терпят
только из-за туристов. Это же позор нашей культуры. День и ночь у этих окон
стоят иностранцы с фотоаппаратами и, знай, щелкают, словно они в зоопарке.
Просто отвратительно!
- Отвратительно, - поддакнул я. - Я себе это хорошо представляю.
Похотливые лица и щелчки камер... ими заполнено все... вся улица... кстати,
как называется улица?
- Улица? Это происходит не на улице. Когда господа туристы досыта
нафотографируются, они заходят внутрь и часами торгуются с бедными девушками
по поводу тарифа. Вот это действительно омерзительно!
- Омерзительно - не то слово. - Я заскрежетал зубами, чтобы показать
свое неизмеримое огорчение. И сильная депрессия, в которую я тут же
погрузился, оправдала наше скорое с ним расставание.
Наша стратегическая цель оставалась прежней. Пришлось прочесать весь
город, с восточных уголков до западных, а затем блуждать по поперечным
улицам в западном направлении, так что, в конце концов, в поисках красных
огней мы оказались далеко к югу. Но рано или поздно мы должны были найти
хоть один.
Но, видимо, мы не были должны, потому что не нашли ничего.
Около двух ночи нам уже требовался основательный отдых, хотя мы так и
не увидели ни единой живой проститутки. Правда, то тут, то там, в темноте
мелькали красные огоньки, но то были светофоры. Один ночной аптекарь,
которого я пробудил от глубокого сна, попытавшись втянуть его в разговор о
"древнейшей в мире профессии", сообщил, что Министерство земледелия ночью
закрыто. Вымокшие под дождем и отчаявшиеся, мы продолжали поиски. К 3.30 мы
одолели только пятую часть города. Улицы были пустыми. Амстердам спал.
Где-то после четырех я заметил одинокого полицейского, стоящего перед
зданием --> Концертгебоу . Теперь мне было уже все равно. Из последних
сил я повис на нем, крепко вцепившись в его униформу, и завопил: "Где
шлюхи?!".
- Второй переулок за Домским собором, - с готовностью сообщил служитель
закона. - Каналстраат.
Это, дорогой читатель, и был адрес. Иногда оно того стоит - закончить
читать слишком длинную главу в книге таким адресом.
Собственно, подумали мы, а почему бы не провести хоть один отпуск в
Израиле? Мы забронировали большой номер в большом отеле в Тверии, и ждали
только конца недели. Радостные ожидания нарастали, и уже сам вид отеля, его
эксклюзивность, его оснащение всеми современными удобствами, включая
кондиционеры, предвещали бесподобные ощущения.
Прохлада, которой знаменит здешний край, обдала нас уже отношением
дежурного администратора.
- Я искренне сожалею, - пожалел он нас от имени дирекции. - К нам
прибывают группа участников только что закончившегося международного съезда
виноделов, и мы вам, соответственно, глубокоуважаемый господин и
глубокоуважаемая милостивая государыня, к сожалению, не сможем предоставить
в распоряжение ни одной комнаты, ну, разве что только в старом пристрое. Но
и эту жалкую лачугу вам придется освободить завтра к полудню, иначе кровь из
носу, но вас оттуда выкинут. Я не сомневаюсь, месье, что вы с пониманием
отнесетесь к нашим трудностям.
- Я не отнесусь с пониманием, - возразил я. - Более того, я протестую.
Мои деньги стоят столько же, сколько деньги других.
- Кто говорит о деньгах?! Наш патриотический долг - сделать пребывание
иностранных туристов как можно более приятным. Кроме того, они дают больше
чаевых. Исчезните, уважаемые. И чем скорее, тем лучше.
Мы с большой поспешностью отыскали старый пристрой, чтобы не раздражать
более администратора. В конце концов, он не какой-то мальчик на побегушках,
а дежурный администратор.
Наша маленькая комнатка была довольно темной и душной, но вполне
подходящей для отечественного потребителя. Мы разложили вещи, влезли в
купальники и радостно побежали к озеру.
Один из менеджеров преградил нам дорогу.
- Вы что это тут в одних купальниках тут бегаете? Каждую секунду могут
появиться туристы. Марш назад в лачугу!
Когда мы подошли к своей комнате, перед ней уже стоял постовой. Кроме
виноделов прибывали также участники голубиной охоты с Мальты. Наш багаж был
уже перенесен в одно из подвальных помещений, которое находилось недалеко от
котельной. Точнее, оно к ней примыкало.
- Вы можете тут оставаться до одиннадцати часов, - сказал постовой,
который в глубине своего сердца был-таки неплохим парнем. - Только не
расходуйте горячую воду. Она нужна туристам.
Размеры помещения позволяли только медленное продвижение, самое
большее, вдоль стен, и на цыпочках. Глубокое чувство собственной
неполноценности охватывало все наше естество.
- Ты не думаешь, что нас публично выпорют, если мы тут останемся? -
прошептала моя жена, бесстрашная спутница моей судьбы.
Я успокоил ее. Пока мы не нарушаем постановления вышестоящих органов,
нам непосредственно не грозит никакое физическое наказание.
Однажды мы столкнулись с помощником директора, патрулировавшим нищий
израильский квартал отеля с девятихвостой кошкой в руке. Кланяясь, мы
уступили ему дорогу.
После обеда мы с удовольствием поспали, но были разбужены гулом
моторизованной колонны. Через трещину в стене мы выглянули наружу: прибыла
чуть ли не дюжина автобусов класса люкс, и в каждом по целому съезду. Для
гарантии я спросил в регистратуре:
- Ниже котельной есть еще места?
- В порядке исключения.
Наша новая темница была не так уж дурна, только вот летучие мыши
досаждали. Еду нам просовывали через люк. Чтобы быть готовыми ко всем
неожиданностям, спали мы одетыми.
Действительно, незадолго до полуночи прибыло еще несколько
туристических автобусов. И нам опять пришлось искать себе новое пристанище.
На этот раз то был маленький плот на озере. К счастью, он был почти новый.
Менее счастливые туземцы должны были довольствоваться несколькими связанными
досками. За ночь трое утонуло. Слава Б-гу, что туристы этого не заметили.
Уже давно, с тех пор, как я когда-то побывал в Эйлате с короткой
поездкой, которой хватило, чтобы восхититься всем, я знал, что там есть, чем
восхищаться. Я посетил медные копи царя Соломона с двумя всемирно известными
колоннами, искупался в Красном море, немного поспал, посвежевшим сходил в
копи царя Соломона, полюбовался двумя колоннами и после приятного купания в
Красном море совершил небольшую экскурсию в копи царя Соломона.
Однако все эти незабываемые впечатления меркнут перед поездкой на той
ни с чем не сравнимой лодке, сквозь стеклянное дно которой можно видеть все
до самого дна, особенно, всю без исключения толщу воды. Немало туристов, что
в начале хотели провести в Эйлате только один день, после одной единственной
поездки навеки переселялись в Красное море.
Так же и я не избежал соблазна стеклянной лодки и купил себе билет.
Моими попутчиками были один канадский миллионер с супругой и парочка
влюбленных. Прогулочная фирма позаботилась о романтической атмосфере,
которую обеспечивали сиденья из высококачественной натуральной древесины, и
стеклянное дно, которое не чистилось со времен появления человечества.
Капитан, старый морской волк, молча направил суденышко в открытое море, и
его песчаное дно уже через несколько метров предстало перед нами во всей
своей красе. Песок, чистый песок под перламутровой синевой морской воды.
Ничего, кроме песка.
Примерно полчаса мы курсировали над неизменной песчаной картиной. Еще
никогда в жизни не видел я столь безукоризненного, столь одинаково
однообразного, столь ровного, столь безжизненного, куда ни глянь, песка.
Под постоянные восклики восторга канадский миллионер снимал это на
камеру. Внезапно мы услышали резкий вскрик миллионерши.
- Смотрите! - кричала она в крайнем возбуждении и указывала дрожащим
пальцем вниз. - Вон там!
Мы все с замиранием сердца посмотрели в указанном направлении; внизу,
на морском дне, в колеблющихся, блистающих лучах света виднелось нечто
круглое, черное, наполовину заросшее фукусами. Никаких сомнений, что там,
скрытая в глубине, в безмолвной, величественной тишине покоилась изношенная
автомобильная покрышка.
Мы продолжали наше путешествие. Иногда слышался шепот и хихиканье
влюбленной парочки; канадский миллионер констатировал, что за свои
многочисленные кругосветные путешествия он видел много желтых холмов, но
никогда столь желтых, и миллионерша восхищенно поддакнула.
Среди этих холмов можно было увидеть множество арабских сокровищ из
тысячи и одной ночи: лежали брошенные бутылки всех размеров, целые и
разбитые, стройные и пузатые, бутылки на любой вкус.
Совершенно неожиданно там, внизу что-то пошевелилось.
- Рыба! - непроизвольно вырвалось у меня. - Рыба!
Старый морской волк выключил мотор, чтобы мы смогли полностью
насладиться увиденным. Прямо под нашими ногами, сверкая серебристой чешуей,
проплывала стая из трех сардинок. Но этого было недостаточно:
- Господа, - услышали мы голос старого морского волка. - Мы находимся
над обломками корабля, затонувшего во время Войны за независимость.
Но как мы не наклонялись, как ни напрягали глаза, мы не увидели на дне
ничего; однако, через некоторое время наши глаза привыкли к напряжению и мы
отчетливо разглядели, что там ничего и не было.
- Песок с годами покрыл все, - пояснил капитан, и в его голосе
появилось историческое воодушевление. Перед нашим мысленным взором предстала
вся глубина трагедии, которая, говоря в нескольких словах, разыгралась в
морской битве античного размаха и соответствующих последствий. Женская часть
влюбленной парочки начала всхлипывать и продолжала это вплоть до высадки на
берег.
- Здорово, - заключил миллионер, - но Кент я должен увидеть еще раз.
Капитан изменил курс, повернул оверштаг, или как это там называется, и
на всех парах пустился в открытое море. После бешеной гонки в течение не
менее одной минуты мы остановились. Миллионер повалился животом на
стеклянное дно.
- Кент! - восторженно возликовал он. - Кент!
Действительно: на вершине кораллового рифа висела открытая белая
коробка из-под сигарет "Кент" с еще читаемой надписью, только "нт" уже
немного стерлось.
И после того, как миллионер отснял все доступные уголки дна, мы снова
снялись с якоря.
На следующий деь я уехал. Больших впечатлений, чем эта поездка на
лодке, Эйлат мне не мог предложить.
- Официант! Шеф!
- Слушаю, господин Штернберг!
- Завтрак на двоих, пожалуйста.
- Слушаюсь. Два раза завтрак. Сей момент. Только хотел вас быстренько
спросить, господин Штернберг. Вы и есть тот самый писатель Штернберг, о
котором сейчас трубят все газеты?
- Меня зовут Джон Стейнбек.
- Ага. Я только вчера видел ваше фото в газете. Только, сдается мне,
там у вас борода была побольше. И там еще была статья, что вы хотите здесь
пробыть месяц, что вы тут инкогнито, чтобы никто не надоедал. А это ваша
жена?
- Да, это госпожа Стейнбек.
- А выглядит гораздо моложе вас.
- Вообще-то я завтрак заказывал.
- Сей момент, господин Стейнберг. Вам, должно быть, известно, что в
этом отеле всякие писатели останавливаются. Только что на прошлой неделе был
один, который "Исход" написал. Вы читали "Исход"?
- Нет.
- Я тоже нет. Такая толстенная книга! А вот "Алексис Зорбас" я читал.
Вы когда написали "Алексис Зорбас"?
- Я "Алексис Зорбас" не писал.
- А мне так нравится этот фильм! В некоторых местах так и лопнул бы от
смеха. Помните, там, где...
- Я к завтраку еще и кофе хотел бы. И чай для жены.
- Вы "Зорбас" не писали?
- Нет, я вам уже это говорил.
- А за что же вам Нобелевскую премию дали7
- За "Гроздья гнева".
- Значит, кофе и чай, правильно?
- Правильно.
- Скажите, господин Стейнберг, а сколько дают за эту премию? Наверное,
миллион долларов?
- Мы не могли бы этот разговор продолжить после завтрака?
- Нет, к сожалению, у меня не будет времени. А вы к нам, собственно,
зачем, господин Стейнберг?
- Меня зовут Стейнбек.
- А вы, наверное, не еврей?
- Нет.
- Я так и подумал. Американские евреи никогда не дают чаевых. Жаль, что
вы именно сейчас приехали, когда льют дожди. Сейчас тут нечего смотреть. Или
вы, может быть, в Израиле чем-то особым интересуетесь?
- Я интересуюсь яйцом всмятку.
- Трехминутным?
- Да.
- Сей момент. Я знаю, господин Стейнберг, в Америке не принято столь
непринужденно разговаривать с официантом. У нас в Израиле все по-другому. У
нас особая атмосфера. Между прочим, я не всегда был официантом. Я изучал
ортопедию, два года. К сожалению, без связей не пробьешься.
- Пожалуйста, принесите нам завтрак с одним яйцом всмятку.
- Три минуты, господин Стейнберг, я помню. Но вот этот "Зорбас" - это
фильм! Хотя к концу вы немного переборщили. Наш повар сказал, что у вас есть
еще пьесы и фильмы. Это правда?
- Да.
- Например, какие?
- Например, " --> По ту сторону рая ".
- О, я видел! Честное слово, видел! Смешно до коликов! Особенно та
сцена, где они пытаются вывозить деревья из леса...
- Это из "Алексис Зорбас".
- Да, точно. Вы правы. А что вы еще написали?
- "О мышах и людях".
- Микки Маус?
- Если я сейчас же не получу свой завтрак, я умру с голода, мой друг.
- Сей момент. Только одну секунду. Мыши, вы сказали. Не та ли это
история, где Батя Ланцет хочет переспать с этим идиотом?
- Как, как?
- Ну, с тем толстяком, таким идиотом, хотя на самом деле он не такой
толстый, но ему набили подушки под одежду, так что он выглядел толстым, а
тот друг, что был с ним, он тощий, и этот толстый парень хотел ловить мышей
и... Разве вы этого не знаете?
- Я знаю содержание своих пьес.
- Конечно. Раз вы так считаете. В любом случае, с этим толстым идиотом
надо быть постоянно начеку, чтобы он не бил людей, но ведь он сын босса и с
Батей Ланцет ведет себя нагло, подкрадывается тихонько и идет за ней, и...
- Я могу поговорить с директором ресторана?
- Не нужно, господин Стейнберг. Сейчас все будет. Но эти мыши мне
действительно понравились. Только конец истории, - извините, конечно, - меня
разочаровал. Я от вас ожидал большего. Зачем вам надо было убивать этого
толстяка? Только потому что он немного слаб на голову? Но за это не убивают,
должен вам заявить.
- Хорошо, я перепишу сценарий. А теперь принесите мне, наконец...
- Нет, если хотите, я прочту его еще раз и скажу вам все, что там не
так. Вам это ничего не будет стоить, господин Стейнберг, не пугайтесь. Ну,
может быть придется съездить разок в Америку, чтобы встретиться с вами. У
меня есть много, о чем вам рассказать. Наедине, разумеется. Но сейчас не
получится. У меня дел полно. Если бы вы только знали, как я все переживаю.
Вот взять "Алексис Зорбас"...
- Я получу свое яйцо или нет?
- Сожалею, но в шабат мы яиц не подаем. Но если бы я вам рассказал о
своей жизни, господин Стейнберг, вы заработали бы целое состояние. Я мог бы
ее сам описать, мне все так и говорят, мол, я дурак, что не пишу роман,
оперу или что-нибудь еще. Но разве я им всем не говорю, чтобы оставили меня
в покое, я это отдам Стейнбергу. Что вы на это скажете?
- Завтрак, или...
- Например, два года назад. Летом. Уже к концу лета, когда я с женой
отправился в Содом. Вдруг, знаете ли, машина останавливается, шофер выходит,
поднимает капот и - вы знаете, что он сказал?
- Любезнейший, оставьте мою бороду в покое! Оставьте ее!
- Он сказал: "Карбюратор накрылся". Вы представляете?! На полпути к
Содому у него там карбюратор накрылся. Видно, он полагает, я его ему найду.
Это же полная чепуха. Кабюратор накрылся. Целую ночь мы просидели в машине.
А это была холодная ночь, очень холодная. Вы должны так и написать, господин
Стейнберг. Вы должны из этого сделать настоящий бестселлер. Я вам говорю: то
была такая ночь, что никакой Алексис Зорбас... Эй, куда же вы? Я еще не
закончил, господин Стейнберг! У меня для вас целая куча историй! Как долго
вы еще здесь пробудете?
- Я улетаю ближайшим самолетом!
- Господин Стейнберг! Да подождите же, господин Стейнберг... Ну, вот,
сначала говорит, что хочет пробыть тут целый месяц. Ты смотри...
В Израиле турист может найти все на свете легче, чем нужную улицу. Мы -
воюющий народ, у которого нет времени карабкаться по пожарным лестницам и
рассматривать дорожные указатели. Как предупреждение потенциальному
приезжему я позволю себе рассказать следующую историю.
Как-то шатались мы с моим пресловутым другом Йоселе по бульвару
Ротшильда. Темы для разговора были уже исчерпаны, а новый начинать нам не
хотелось. Вдруг я увидел, как Йоселе вытягивается и прислушивается, как
кто-то бормочет неподалеку непонятное слово "Церковиц". Сразу же вслед за
этим он пристает к первому же безобидному прохожему: "Простите, вы не
скажете, где здесь находится улица Церковиц?"
- Какой дом вам нужен? - спрашивает безобидный прохожий.
- Номер 67. Третий этаж.
- Церковиц... Церковиц... Видите вон ту широкую поперечную улицу? Да?
Ну, вот, улица Церковиц будет на ней, первый поворот налево.
- Не второй? - спрашивает Йоселе.
- А почему она должна быть второй?
- Я думаю, что она будет второй.
Наш прохожий начинает проявлять первые признаки нетерпения:
- Если бы она была второй, я бы вам так и сказал, что вторая. Но она
первая.
- Откуда вы это знаете?
- Что вы имеете в виду - откуда я это знаю?
- Я имею в виду: может быть, вы на этой улице живете?
- Один мой друг там живет.
- Бобби Гроссман?
- Нет, один инженер.
- А кто вам сказал, что Бобби Гроссман - не инженер?
- Извините, но я вообще не знаю никакого господина Гроссмана.
- Конечно, вы его не знаете. Первая улица налево - это бульвар
Бирнбаума, а не улица Церковиц.
- Да, верно... Гм. Но какая же тогда улица Церковиц?
Если у Йоселе что-то спросить, он редко затрудняется с ответом. Так и
сейчас:
- Церковиц... Церковиц... погодите-ка. Идите прямо, повернете в первую
улицу направо, и там будет третья улица слева.
- Большое спасибо, - говорит безобидный прохожий, который больше уже не
знает, что делать.
- Извините за беспокойство.
- Ничего страшного.
Мы расходимся. Безобидный идет прямо, сворачивает направо и
устремляется на улицу Церковиц. Вероятно, там он вскарабкается на третий
этаж дома No 67, прежде, чем до него дойдет, что он там ничего не потерял.
Йоселе и я садимся на ближайшую скамейку.
- Самое смешное, - говорит Йоселе через некоторое время, - что улицы
Церковиц вообще не существует.
Как-то одним незабываемым летом я решил провести летний отпуск с женой
в Израиле. Наш выбор пал на широко рекламируемый отель на прохладном Севере,
тихое и скромное здание вдали от шума больших городов. К тому же там не было
ни рока, ни ролла. И там не нужно было пить неразбавленный виски, чтобы быть
причисленным к " --> smart set ".
Я заказал телефонный разговор и заказал для нас с женой номер.
- Будет исполнено, уважаемый господин, - в голосе портье слышалось
служебное рвение. - Вы прибываете вместе?
- Само собой, - ответил я. - Что за глупый вопрос?
После того, как мы совместно прибыли, я внес пару гениально исполненных
подписей в карточку регистрации. И что же? Портье вручил нам каждому по
ключу.
- У господина номер 17, дама занимает номер 203.
- Секундочку, - сказал я. - Я же заказал номер на двоих.
- Вы хотите в общий номер?
- Само собой. Это моя жена.
Искусными шажками портье подошел к нашему багажу, чтобы удостоверить на
них ярлыки с нашими именами. В это мгновение меня озарило, словно слабой
молнией: на этих ярлыках стояли не совсем наши имена. Точнее, не все. Моя
жена принесла два чемодана от своей матери, и ярлыки на этих чемоданах
несли, понятным делом, имя Эрны Шпиц.
Портье, не глядя на нас, сунул руку в стойку регистрации и вручил моей
жене ключ:
- Это ключ от вашей общей комнаты, госпожа Кишон. - Два последних слова
он неподражаемо вытянул.
- Может быть вы хотите... если вы, возможно... - пробормотал я. - Может
быть, вы хотите проверить наши паспорта?
- Это необязательно. Мы такие вещи не контролируем. Это ваше дело.
Нам не доставило никакого удовольствия идти по удивительно длинному
коридору отеля. Жадные пары глаз следили за нами, жадные рты саркастически
ухмылялись, хотя и с одобрением. До меня внезапно дошло, что моя маленькая
жена, самая лучшая из всех жен, одета в ярко-красную одежду, что и без того
всегда производило шумиху. К тому же и каблуки у нее были слишком высокими -
еще одно проклятие. Толстый бритоголовый мужик, вон там, - вероятно, из
экспортно-импортной отрасли, - показал на нас пальцем и прошептал что-то на
ухо привлекательной блондинке, сидевшей рядом с ним на софе. Омерзительно. И
как только такая юная особа не стесняется появляться в обществе с таким
старым развратником. Как будто во всей стране нет симпатичных молодых
парней, как я, например.
- Привет, Эфраим!
Я обернулся. Старший из братьев Шлейснер, бегло со мной знакомый,
привалившись к углу, махал мне и делал жесты, означавшие "Берегись!". Это
ему следовало поостеречься. Конечно, моя жена может и не обратить внимания,
но все равно - "берегись"? И что на него такое нашло?
Ужин в большом ресторане был сплошным кошмаром. Проходя между столами,
мы слышали долетавшие со всех сторон обрывки разговоров: "Он оставил дома
жену с младенцем... Немного полновата, но ведь всем же известно, что он...
Поселились в одном номере, как будто они... Я его жену уже давно знаю.
Чудесное создание. А он связался с такой...".
Шлейснер, когда мы приблизились к его столику, вскочил и повернулся
спиной к своей спутнице, чей средний палец был чопорно украшен обручальным
кольцом. Он представил ее нам как свою сестру. Какая безвкусица. Просто
безвкусица. Я познакомил их обоих со своей женой. Шлейснер поцеловал ей руку
и провокаторски фыркнул понимающим смешком. Потом он отвел меня в сторону.
- Дома все в порядке? - спросил он. - Как дела у жены?
- Ты же только что с ней говорил!
- Ну, хорошо, хорошо. - Он заговорщически схватил меня за руку и
потащил в бар, где тут же заказал мне двойную водку. Мне нужно избавиться от
этих старомодных пережитков, покровительственно поучал он меня. И вообще,
что это значит - "изменять"? Лето, жара, мы все устали и нуждаемся в отдыхе,
так что маленькие проказы только помогают досужим мужьям забывать о
проблемах, создаваемых их женами, все это понимают, все так поступают, ну и
что в этом такого. И он убежден, что моя жена, даже если об этом и узнает,
простит меня.
- Но я же тут как раз со своей женой! - простенал я.
- Да кого ты стесняешься, парень? Вообще, никаких проблем...
Все было бесполезно. Я вернулся к жене, а он к своей "сестре". Медленно
и нерешительно разбредались мужские бестии, окружившие за это время столик
моей жены. К своему огорчению, я заметил, что она находит удовольствие в
подобном окружении. Она была неестественно оживлена, и ее глаза предательски
поблескивали. Один из мужчин, как она мне рассказала, - между прочим, такой
симпатяга, - откровенно приглашал ее "оставить этого смешного карлика и
переехать к нему в номер".
- Разумеется, я ему отказала, - добавила он успокаивающе. - Я бы
никогда не согласилась разделить с ним номер. У него слишком уж большие уши.
- А что ты за мной замужем, не играет никакой роли?
- Ах, да, конечно, - рассудила моя супруга. - Я уже совсем запуталась.
Чуть позже к нам подошел бритоголовый из экспортно-импортной отрасли и
представил нам свое белокурое чудо. "Разрешите представить - моя дочь", -
сказал он.
Я испытывал искушение врезать кулаком в его сальное лицо. Моя дочь!
Какое бесстыдство! Она на него вообще не похожа. И у нее нет его лысины.
Однако постепенно я стал понимать, что это глупо.
- Позвольте представить - моя подруга, - и я элегантно указал на свою
жену. - Барышню зовут Эрна Шпиц.
Это был первый шаг к фундаментальной переоценке наших семейных
отношений. Моя жена менялась с удивительной скоростью. Хотел ли я на людях
взять ее под руку или поцеловать в щеку, - у нее вырывалось замечание, что я